Текст книги "Форель à la нежность (сборник)"

14

Следующее утро было невероятно солнечным и радостным с виду. Вселяло оно бодрость и еще что-то в прохожий люд, и затосковали буржуи бывшие по прошлому, глядя на полную природную монархию солнца, а пролетариат – по будущему, до которого тоже не близко, хоть и намного ближе, чем до единовластного небесного светила.

Артель «Вечная радость» работала в полсилы. Впрок было изготовлено больше двадцати изделий, из которых пять отличались невероятными размерами и объемом. Создавалось впечатление, будто к стенке был поставлен президиум клуба великанов.

Глухонемые работали не спеша, но аккуратно и качественно. Агатангел, гоняя рубанок вдоль доски, мыслен но философствовал о разном благе и попеременно приходил к разным выводам. Иногда он отвлекался от рубанка и записывал какой-нибудь самый удачный вывод в тетрадь заказных размеров.

Ближе к полудню дверь артели с шумом распахнулась и появился в ней малоприметный человек в значительно блестящей кожанке.

– Кто ответственный? – требовательно спросил он резким голосом и сурово оглядел всех работавших.

Никто, кроме Агатангела, не обратил на него внимания. Человек сразу же сделал шаг вперед и протянул Агатангелу какую-то казенную бумагу.

– Ознакомляйтесь!

Агатангел поднес документ к глазам и, думая о чем-то своем, принялся механически читать. Постепенно мысли о своем отодвинулись в подсознание, и он задумался о смысле документа. Там было написано:

«Прошу выдать нашему уполномоченному десять качественных гробов для агитационно-пропагандистских похорон всяческих отсталых пережитков в связи с первомайской демонстрацией сил революции. Подписи. Печать».

– Ну?! – Посетитель нетерпеливо затопал ножкой в блестящем сапоге.

– Надо посоветоваться с артелью…

– Советуйтесь, а я вас на улице подожду! – брякнул посетитель и вышел.

Агатангел привлек общее внимание и пустил по рукам документ. Все постепенно ознакомились и бумагу возвратили, выжидающе глядя на бывшего профессора.

Он призадумался, потом утвердительно махнул рукой, на что остальные закивали.

– Артель согласна. Можете забирать, но оставите расписку и документ.

Посетитель поморщился и сказал, что пошел за подводами. Через полчаса в сторону горисполкома потянулись телеги с гробами, а по городу побежали слухи, будто новая власть объявилась.

15

Смеркалось.

Дворник Феодор с растерянным видом плевал на образа, пытаясь попасть прямо в глаза Иисусу и остальной небесной братии. Вдосталь наплевавшись, он накинул пиджак и поднялся к Апологетте.

Женщина встретила его улыбкой, провела на кухню и усадила за стол, накрытый пятнистой скатертью.

– Сегодня, дорогой Феодорчик, у нас будет небольшой праздник, – нараспев тянула Апологетта. – Немножко лет назад в такой же день на свет Божий появился очаровательный ребеночек, который сразу всем понравился. Это событие произошло в небольшом именьице под Екатеринославом. Какая там природа! Господи!! Ты себе не представляешь! Так вот этим ребеночком была я, Феодорчик!

– Ишь! – довольно крякнул Феодор, поглядывая то на разодетую хозяйку, то на накрытые салфетками блюда. – Поздравляю, здоровья и другого, штоб… много, и счастья в этой жизни…

– Спасибо, спасибо, родной! – Апологетта наклонилась над сидящим Феодором и поцеловала его в лобик. – Один ты у меня остался такой близкий и искренний.

Апологетта смела пальцем слезинку с правого глаза.

– Ой да пошто ж вы… – ласково пробасил Феодор, заметив в глазах женщины умиление его персоной.

Апологетта еще раз озарилась улыбкой и, не убирая ее с лица, принялась раскладывать кушанья по тарелкам. В стопки налила белой, а рядом с Феодором поставила блюдечко с большим соленым огурцом. На огурец Феодор посмотрел с большим верноподданическим уважением, как раньше, в бытность свою монахом, смотрел на настоятеля.

Трапеза началась. Огурец таял во рту. Ацологетта заливалась краской, Феодор водкой. Потом был чай с бубликами, после которого Апологетта в третий раз после знакомства потребовала у Феодора всю его мужскую сущность доказать и увела в спальню.

Утром, выйдя на лестницу, Феодор почувствовал небывалую тяжесть в голове и шум в ушах. В глазах царствовал полумрак. Дворник спустился на свой этаж и, споткнувшись о что-то шумное, с грохотом упал. Падение внесло некоторую ясность в его голову. Он раскрыл глаза и увидел перед носом десяток воющих котов всех мастей и размеров. Один рыжий смело подошел к лицу Феодора и лизнул его прямо в левый глаз. Феодор осатанело подпрыгнул и рявкнул на котов что-то непристойное, но они не обратили на него никакого внимания. Они мяукали гнусными голосами и катались на спинах под дверью квартиры Товарнова-Вагонского.

Феодор замер с целью сосредоточиться, но его отвлек новый хор кошачьих голосов, доносившийся с улицы.

Дверь в парадное распахнулась, и в утреннем свете появился Товарнов-Вагонский, сопровождаемый многочисленным эскортом шумящих котов, по очереди трущихся об его брюки.

– Это контрреволюция! Это варфоломеевские будни! – орал Товарнов-Вагонский. – Этот православный Бухманд плюет на всякую власть и на всякое достоинство! Эта сволочь публично купила в соседней аптеке ведро валерьянки и вылила его на меня, когда я выходил из квартиры. Теперь мои единственные брюки создают для меня невозможные условия свободного передвижения, а под моей квартирой коты впадают в антисоциальные оргии!!! Я призову всю мировую справедливость на борьбу с этим солитером нашего общества! Я ему напомню старые времена! Я достану у врачей дизентерийную палочку и запущу в его квартиру!

Глядя мимо Феодора, Товарнов-Вагонский подошел к своей двери, отпер замок и зашел внутрь. За ним устремился многочисленный кошачий эскорт. Остальные коты продолжали бесноваться под его дверьми.

Феодор зашел к себе и с тяжелой головой рухнул на софу.

В это время окно в квартире Товарнова-Вагонского распахнулось, и оттуда стали вылетать вопящие коты, попадая то в прохожих, то на землю.

Прохожие остановились, с любопытством наблюдая странное поведение домашних животных.

А коты, отряхнувшись и разбежавшись, как тигры, запрыгивали обратно туда же, откуда вылетели. Так продолжалось долго. В конце концов все коты запрыгнули обратно, и окно осталось открытым.

16

Днем Феодор проснулся, потянулся, поплевал на иконы, приговаривая: «Я – атеист, я – атеист, я – атеист», и пошел умываться. Придя в себя, он заметил, что наступает вечер; отнес какие-то объедки Мусе во флигель и присел на травку, вдыхая целительную воздушную прелесть. Хотелось о чем-нибудь помечтать, но о чем мечтать, Феодор толком не знал, поэтому стал думать об Апологетте, мысленно приговаривая: «Баба, она и есть баба…»

Внимание его отвлек смешливый шумок, двигавшийся по Низкопоклонному в его сторону. Феодор прищурил глаза. Вскоре он разглядел человек шесть женщин в красных косынках и среди них – Магнитогорыча. Вся компания шумно вкатилась в подъезд, из которого монотонно доносилось пение котов.

Поразмыслив еще немного, Феодор поднялся с земли и поплелся домой. Подходя к двери, он беззлобно ногой распихал с пути пьяных котов, зашел в квартиру и засел на кухне у окна.

Темнело. В парадное зашло еще несколько женщин в красных косынках, на что Феодор внутренне сплевывал в сторону Магнитогорыча. Потом кто-то постучал в двери.

– Здравствуйте, Феденька! А я к вам! – заходя, сказала Апологетта. – Скучновато как-то одной дома. Вы вот не заходите, а я все жду, жду. Дай-ка, думаю, сама зайду. Вдруг с моим Феодорчиком случилось что-нибудь?!

– Проходите, проходите, – Феодор посторонился. – Только не прибрано у меня, сору много. Оттого, что сам живу. Уже и привыкший к тому…

– Вот какие ваши хоромы… – растянуто говорила женщина, оглядываясь вокруг. – И образа есть… А что это у вас с ними?

– Да так, – смутился Феодор. – Пробую их против Бога агитировать…

– А-а! – Апологетта понятливо кивнула. – А здесь, стало быть, вы спите?

– У-гу.

– Ну я пока прилягу, а то уставшая…

Феодор отвлекся и смотрел в потолок. Женщина испуганно направила свой взгляд туда же и замолчала. На потолке ничего не было, но откуда-то сверху раздавался закономерный шум, что-то вроде церковного пения.

– Чтой-то за безобразие в такой поздний час?! – задумчиво возмутился Феодор.

– Может, кто из соседей патефон купил? – предположила женщина.

– Патяфоны так не поют, я их слышал. Это бабы воют.

– Да пусть поют, Феодорчик, будет вам беспокоиться!

– Ладно! – Хозяин махнул рукой и присел на софу.

– Я говорю, прилечь можно здесь? – ласково пропела Апологетта, присаживаясь рядом.

– А чего ж нет, софа широкая, старорежимная, на нее много уместится, а я пока на кухне посижу…

– Ой, да вы не поняли, мне ж оттого сюда хочется, чтоб поближе к вам быть… душой, конечно.

– Коли душой, то ладно. Располагайтесь.

Апологетта живо расположилась. Феодор пошел на кухню, погремел посудой для приличия, чтоб не подумали, что он совсем порядка не любит. Когда он вернулся в комнату, со стороны софы прозвучал глубокий вздох, а откуда-то сверху снова грянули женские голоса.

– А ну их! – сказал Феодор, ложась на софу.

Софа скрипнула.

Наступил праздник. Люди собрались в начале Липковского бульвара и ожидали шествия. Вскоре подъехали телеги с гробами, разукрашенными лозунгами. В гробы небрежно положили каких-то связанных людей с хмурыми лицами, и процессия тронулась. Впереди шел лысый человек, время от времени кричавший: «Да здравствует Первое Мая!» За ним ехала колонна с гробами, а дальше длинным хвостом топали обычные жители.

Артель «Вечная радость» вышла посмотреть на торжественное шествие. Агатангел разглядывал живых покойников, восседавших в продукции его рук. Лицо первого «покойника» показалось знакомым. Он присмотрелся и узнал заказчика пяти гробов гражданина Грубина. На гробу, в котором он ехал, красной краской было написано: «Отживших элементов – на свалку истории!», «Похороним старый быт!»

Любопытные наблюдатели весело галдели, тыкая пальцами на агитационную похоронную процессию. Вдруг где-то впереди по ходу колонны весело заиграл духовой оркестр. Среди идущих поднялся боевой дух и заметался синим облаком над бульваром. Все учуяли запах праздника и поспешили в лавки. Торжество постепенно становилось общим. Гробы донесли до здания бывшей городской думы, где состоялся митинг в форме шутливой панихиды по отжившим свой век явлениям, после чего «покойников» развязали и, скупо поблагодарив, распустили по домам, а гробы занесли в здание и закрыли на замок. Праздник продолжался.

На закрытие торжества выступил самодеятельный женский хор под управлением гражданина Трябина Ивана Магнитогорыча, который исполнил «Дубинушку» и «Из-за острова на стрежень». Все хлопали, кое-кто плакал. Потом незнакомый человек поднес Магнитогорычу стакан водки. Тот выпил и после этого пел без хора на протяжении двух часов.

Память о прошедшем празднике сохранилась и на следующий день. Булыжники Липковского бульвара были усыпаны искусственными и естественными цветами. Как после всякого праздника, настроение у народа было задумчиво-угнетенное. Радости прошли, вернулись насупленные будни и погнали человека выполнять свои обязанности.

17

Иван Магнитогорыч с грустью заметил, что его серый пиджак сильно загрязнился в рукавах на месте локтей. Он достал из кухонного шкафчика давнюю корку хлеба и принялся царапать ею засаленные рукава. Ткань покрылась пыльным налетом. Магнитогорыч, накрошившись коркой, стряхнул хлебную пыль и с удовлетворением надел пиджак, осмотрев после этого себя в зеркале.

Мурлыкая себе под нос что-то лирическое, старорежимное, он вышел из квартиры, а потом и из дома. Погода присмирела и вела себя, как хорошо выдрессированная собака. Небо очистилось, солнце искрилось, все остальное зеленело и собиралось цвести.

Магнитогорыч шел медленно, словно никуда не спешил. Впрочем, он действительно никуда не спешил, так как до сих пор считал себя борцом за мировую революцию, а эта специальность не подразумевала никакой постоянной работы, кроме самостоятельно-умственной. Он шел вдоль улицы, пристально вглядываясь в лица прохожих и пытаясь определить человеческую сущность каждого.

Сущность никак не определялась, потому что Магнитогорыч еще не решил, какая лицевая часть выдает все тайные помыслы и темные мысли. Мучился он этим давно. Лет пять назад попался ему ночью прохожий, которого он принял за агента охранки и поэтому долго с ним ходил и разговаривал. Из-за этого прохожего он на экспроприацию опоздал и был крепко избит бывшими товарищами, заподозрившими его в измене. Однако о происшедшем никогда не жалел. Прохожий тот, хоть и не оказавшийся агентом охранки, был очень умным человеком и к тому же врачом. Он и рассказал Магнитогорычу, что кто-то из заграничных ученых науку написал о том, как по лицу человека можно насквозь определить. Магнитогорычу эта мысль очень понравилась, и много пользы увидел он от ее использования. С одной стороны, можно было находить богатых мошенников, с другой стороны – легче бороться с явной контрреволюцией, на лице написанной. А кроме того, и разбогатеть нетрудно за счет разоблачения вредных идей и планов. К сожалению, не рассказал тогда прохожий основного, и оттого осталось у Магнитогорыча только бесполезное знание о существовании науки, а ничего практического не присовокупилось. Пытался он сам было научиться определять, но ни к чему пока эти попытки не приводили. Осталась только привычка пристально смотреть в лицо каждому встречному. Так он и шел в этот раз: медленно и созерцая. Думал о том, что неплохо было бы какую-то материальную подмогу извлекать из своей внутренней революционности, и мечтал об установлении для себя должности организатора революционных ситуаций за рубежом. Но все это оставалось пока в мечтах, а в природе подходил крах весне с целью наступления нового, более долговечного и теплого пролетарского лета.

Жизнь стояла прекрасная. Все, эксплуататорам принадлежавшее, было разобрано и поделено, за квартиру никто никому не платил, и всяких других бытовых трудностей не возникало, а только лишь иногда по инициативе самих людей создавались трудноразрешимые проблемы, с которыми и боролись от избытка нерабочего времени разные не совсем трудовые вышеупомянутые элементы.

Магнитогорыч шел по Липковскому бульвару, слегка озадаченный внезапным исчезновением мыслей. Он чувствовал, что какая-то сила отвлекает его сознание от процесса правильного мышления, но до поры до времени найти и ликвидировать эту силу не мог.

Наконец он понял, что в воздухе витает что-то лишнее. Долго гадать не пришлось – это был шум, визг или еще какой живой звук, мчавшийся навстречу. Впереди показалась высокая и до сих пор стройная фигура старика, двигавшегося в окружении какой-то живой массы, издававшей весь этот отвлекающий сознание шум. За стариком и живой массой шла толпа оборванных мальчишек, активно жестикулируя руками и ногами.

Магнитогорыч приостановился и, поддавшись любопытству, решил понаблюдать. Через несколько минут процессия приблизилась, и Магнитогорыч рассмотрел два десятка котов с пьяными глазами, на ходу по очереди обтирающих жалкого вида брюки пожилого гражданина. Возникло впечатление, что коты эти обтирают его брюки уже не первый год, так как ткань стала полупрозрачной и частично потеряла свою былую окраску. Старик шел молча, со страдальческим выражением лица. Уловив любопытно-вопросительный взгляд Магнитогорыча, он повернулся в его сторону и призывно заявил: «Так будет с каждым, пока мы не наведем порядок в национальном вопросе! Почему нам не помогает Красная армия?» После этого он отвернулся и зашагал дальше в окружении двойной свиты пьяных котов и грязных мальчишек.

Магнитогорыч постоял, раздумывая над услышанными словами, и пошел следом за стариком.

Мальчишки, балуясь, пинали котов ногами, но коты продолжали по очереди обтирать брюки старика, лишь злобно оглядываясь на своих обидчиков.

Магнитогорыч постепенно нагонял компанию. Внезапно крупный рыжий кот, получив сильный пинок по спине, развернулся и, прыгнув на ударившего его мальчишку, повис у него на груди. Мальчишка закричал от испуга, а кот вцепился в тряпку, заменявшую владельцу то ли куртку, то ли рубашку. Магнитогорыч подпрыгнул и, схватив кота за загривок, отшвырнул его в сторону. Кот лениво поднялся и трусцой побежал к остальной мяукающей компании. Мальчишка благодарно посмотрел на Магнитогорыча, наклонился, плюнул ему на туфлю, размазал слюну рукавом тряпки и побежал к своим.

Магнитогорычу стало одиноко, и он повернул домой. Мысли были истреблены кошачьим шествием. По этой причине домой он возвращался с облегченной головой, однако поговорить с кем-нибудь хотелось.

Войдя в парадное, он поднялся и постучал в квартиру Агатангела Ильича. Долго не открывали. Магнитогорыч собирался уже было плюнуть на всякие разговоры и пойти спать, как вдруг с той стороны двери раздался шорох и в проеме появилось миловидное личико девочки-подростка.

– Вы к кому?

– Мне бы хозяина. Агатангела Ильича…

– А его нет. Он на работе. Может, посидите, подождете? Он должен скоро вернуться.

– С удовольствием. – Магнитогорыч протиснулся в коридор.

– Чаю выпьете?

– Да! – решительно ответил гость.

– Проходите на кухню, налево.

Девочка поставила чайник на примус и села за стол рядом с Магнитогорычем.

– А ты кто ж ему будешь? – Магнитогорыч прищурено уставился на девочку.

Она смутилась.

– Никто. Он очень добрый. Спас меня. Приютил. У меня больше никого нет. Оставался старший брат, но он отравился месяц назад. Теперь никого, кроме… папы…

– А как тебя звать?

– Катя.

– А меня Иван Магнитогорыч. Ну, а чем нынче твой… папа занимается?

– Работает в артели и книгу пишет.

– Книгу?! Любопытно… О чем же он пишет?

– Он очень добрый, хочет, чтобы все тоже были добрыми: и звери, и люди, и птицы. Он уже придумал, как это сделать. Уже полкниги написал.

– А я думал, что он столярничает в свободное время…

– Нет, это он раньше занимался… он мне рассказывал, у него там, в кабинете, гробики. Он сам делал… А теперь не делает. Приходит вечером, кушает и книгу пишет…

– О, так у вас, Катенька, оказывается, такая большая квартира: и кухня, и кабинет, и гостиная, наверно?!

– Да, там справа – гостиная, а слева – кабинет…

Магнитогорыч выглянул в коридор и взглянул на двери в комнаты.

Чай вскипел и, несмотря на то, что был он морковным, пился с удовольствием. Разговор шел спокойный, большей частью касавшийся отсутствовавшего профессора и его доброты. Катя рассказывала все, что знала. Магнитогорыч слушал внимательно и серьезно, словно присутствовал на важном собрании или докладе. В гостиной с шумом открылось окно, и от сквозняка хлопнула дверь на кухню. Катя подскочила, сказала: «Я сейчас закрою!» – и выбежала в гостиную. Магнитогорыч, не долго думая, понесся следом, только, когда Катя зашла в гостиную, он сделал два шага дальше и спрятался в кабинете.

Девочка вернулась на кухню и с удивлением посмотрела на пустой табурет и недопитую чашку морковного чая. Постояв в нерешительности пару минут, она решила, что гость, воспользовавшись минутой, ушел домой, и занялась уборкой стола.

Магнитогорыч стоял в кабинете и привыкал к темноте, пытаясь охватить взглядом все темные углы комнаты. Наконец картина относительно прояснилась. У стенки стояли и лежали несколько гробов – это слева, а справа стоял массивный и торжественный стол на львиных лапах, на нем шелестели от сквозняка многочисленные листы бумаги; за столом в углу примостилась узкая софа с пухлой подушечкой.

Магнитогорыч по-лисьи, на цыпочках пробрался к столу и стал всматриваться в бумаги, но ничего разобрать не мог. Почерк у профессора был настолько бисерным, что, вероятно, и при свете читался не без труда. Магнитогорыч взял в руки один листок наугад и подошел с ним к окну. Эта попытка также не принесла результатов. Он с огорчением свернул лист и засунул в карман пиджака.

Из коридора раздался шум. Магнитогорыч застыл на месте. Пришел профессор и о чем-то говорил с Катей. Магнитогорыч инстинктивно стал выискивать место, куда бы спрятаться. В левом углу лежал гроб с крышкой. Раздумывать времени не было – он потихоньку подобрался к нему, сдвинул крышку, залез внутрь и снова закрылся, оставив небольшую щель со стороны окна. Лежать было жестко, но в щель светили звезды, и это слегка утешало и доказывало Ивану Магнитогоровичу вынужденность и временность пребывания в гробу.

Скрипнула дверь, голос Агатангела Ильича пожелал Кате доброй ночи. Потом профессор подошел к софе, накрыл ее простыней, разделся, лег, накрылся пледом и засопел.

Магнитогорыч безразлично внимал сопению и думал о побеге. В щель пытался пробраться какой-то нагло жужжащий комар. Иван Магнитогорыч изо всех сил дул в его сторону, желая сбить его с полета. Комар отлетал немного, но через несколько секунд в щели снова звучало действующее на нервы жужжание. В конце концов Магнитогорыч утомился и решил забыть о комаре, но вредное насекомое подлетало то к правому, то к левому уху, имея определенные антигуманные цели. А Магнитогорыч терпеливо выслушивал назойливый звук присутствия мерзкого насекомого и продолжал пытаться думать о побеге. Вдруг насекомое замолчало, и Магнитогорыч почувствовал на шее точку кровоотсоса. Он со злостью придвинул руку и вмочил по комару, словно тот был его классовым врагом. От удара крышка гроба зашаталась и с грохотом свалилась на пол, Магнитогорыч застыл, как настоящий покойник. Профессор вскочил и включил свет. Фигура, лежащая в гробу, сразу привлекла его внимание.

Магнитогорычу вдруг все стало безразлично, и он, не скрывая того, что живой, смотрел на Агатангела со смешанным чувством презрения и испуга.

– Что вы там делаете? – после недолгой паузы спросил профессор.

– Заблудился, – смело ответил лежащий гость. – А мне здесь нравится.

Пофессор почему-то искренне улыбнулся.

– Вы знаете, – сказал он, – у кавказских народностей существуют милейшие традиции. Там гостю дарят то, что ему нравится. Этот гроб, в общем-то, самый лучший из сделанных мною. Он ваш. Забирайте!

Магнитогорыч непонимающе хлопал глазами. Он не мог понять: шутит ли профессор или издевается.

– Да вставайте же! Берите его и несите домой!

Тон профессора был предельно дружелюбный. Магнитогорыч поднялся и искоса взглянул на гроб.

– Берите, не стесняйтесь! У меня еще есть, да я их и делать умею.

Иван Магнитогорыч нагнулся, взялся рукой за край и потащил на себя.

– Э-э! Вы так Катеньку разбудите! Я сейчас вам подам.

Агатангел Ильич поставил на гроб крышку, перевязал веревкой, поднял и водрузил на согнутую спину Магнитогорыча. Тот, тяжело дыша под относительной моральной тяжестью ноши, направился к выходу. Профессор провел его, внимательно открыв перед самозваным гостем двери. Когда профессор щелкнул замками, с лестничной клетки раздался треск и шум падающего тела. Профессор только сожалеюще покачал головой и пошел спать.

Во мраке ночной лестничной клетки поднялась фигура Ивана Магнитогорыча, почесала ушибленные места, оглянулась во тьме кромешной и замерла, задумавшись. После фигура спустилась на несколько ступенек ниже, взяла в охапку лежавший там гроб и отнесла на первый этаж, где и прислонила его к дверям Товарнова-Вагонского, разогнав дремавших котов и кошек. Проверив прочность установки гроба, Магнитогорыч поднялся к себе. Забрался на кухню, достал из кармана лист, взятый со стола профессора и, включив свет, поднес к глазам. Там находился список людей со странными фамилиями:

«Аристотель – 15 руб.

Сократ 2 т. – 4 руб.

Апулей 1 т. – 6 руб.

Софокл 4 т. – 21 руб.»

Магнитогорыч задумался над содержанием и, не поняв его, испугался. Однако испуг был радостным и сулил выгоды.

18

Феодор проснулся рано оттого, что клопы продолжали ползти с верхнего этажа вниз. Говорить о клопах с Апологеттой он больше не решался, но уважал ее вследствие этого все меньше и меньше. Умывшись и одевшись, Феодор взял на кухне кости для Муськи и направился во флигель. Выйдя из квартиры, он внезапно остолбенел и уставился на гроб, прислоненный возле двери Товарнова-Вагонского. «Хоть и нудный был, а все одно человека жалко! – пронеслась скорбная мысль в свежем спросонья мозгу Феодора. – Надо бы его уважить последним вниманием!» Феодор отнес кости обратно на кухню, приоделся посерьезнее и потопал наверх. Постучал к Бухманду. Тот открыл не сразу.

– Уважаемый, сосед наш Господу душу отдал. Надо бы на венок собрать… – вежливо сказал Феодор.

– Какой сосед?! – недовольно переспросил Бухманд, обдумывая, как бы отказаться от пожертвования.

– С первого этажа, Товарнов-Вагонский…

– Как, в самом деле он? – оживился Бухманд, сначала улыбнувшись, потом резко переменив выражение лица на скорбное. – Горе! Вы позволите, я сам венок ему куплю, от себя лично…

– Пожалуйста! – пожал плечами Феодор, подумав, что еще сохранились на Руси жалостливые и участливые люди, готовые последнее отдать в память об уходящих.

«А может, покойник хорошим был?» – пронеслась еще одна догадка в мозгу Феодора.

Следующая дверь принадлежала квартире Магнитогорыча, но он не открыл, будучи глубоко погруженным в сон. Апологетта, прослышав о горе, налила Феодору чашку водки и оставила его у себя утешать.

Вниз по лестнице пронесся довольный и радостный Бухманд и, задержавшись на мгновение у гроба на первом этаже, выбежал на улицу. Через час рядом с гробом гордо стоял красивый пышный венок с алой лентой, на которой было написано: «Бывшему члену Союза истинно русского народа Товарнову-Вагонскому от скорбящего еврейства. Бухманд».

Дом № 8 полностью проснулся и молча скорбил. Бухманд, позавтракав, спустился вниз и сел на скамеечке под окнами покойника в ожидании похорон. Радостные мысли роились в его маленькой голове и уносились в будущее. Он сидел, счастливо щурясь и почесывая лопатки, словно из них вот-вот должны были показаться первые перышки ангельских крыльев.

Из парадного не спеша вышел покрасневший и припухший Феодор. Увидев Бухманда, он остановился, поводил по нему глазами, словно утюгом, потом наконец сфокусировал взгляд на глазах Бухманда и дребезжащим голосом спросил: «Музыка будет?»

Бухманд пожал плечами и задумался о музыке, перебирая в голове фамилии известных композиторов.

Феодор продолжал стоять, ожидая внятного ответа. Не дождавшись, он высказал:

– По-людски ж надо, с трубами и барабаном…

Лицо Бухманда озарилось.

– У пожарников есть трубы и барабан!

– А где они живут?

– Угол Российского тупика и Великого Болотного проспекта.

Феодор сосредоточил взгляд и тронулся в путь. Через час он вернулся в сопровождении шести человек с музыкальными инструментами. Они поднялись к Апологетте. Вскоре из ее окна донесся смех, потом духовой оркестр сыграл несколько вальсов, включая «Прощание славянки». Снова донесся смех хозяйки. Потом наступила тишина, хлопнули двери, и оркестр пожарников вышел на улицу. Они построились под окнами покойника и стали разыгрываться. Вышли на улицу и Феодор с Апологеттой. Главный пожарник взмахнул тромбоном, и траурный вопль какой-то трубы покрыл безмятежную тишину Низкопоклонного переулка. Прохожие остановились и подошли. Постепенно собралась толпа и стала шептаться. Бухманд вскочил со скамейки, сбегал в парадное и вынес траурный венок во двор, установив его справа от двери. Толпа перебралась поближе к венку и с восторгом отдалась обсуждению надписи на ленте.

Оркестр продолжал выводить скорбные звуки. Вдруг окно квартиры покойника распахнулось, и в оркестр один за другим полетели вопящие коты. Все словно окаменели. Трубы выдохнули последние звуки и замолкли. Коты, ударившись о пожарных, быстро приходили в себя и запрыгивали обратно в окно. Вскоре они перестали вылетать. Оцепенение толпы еще не прошло, когда из окна выглянуло заспанное, как мятая подушка, лицо Товарнова-Вагонского. Апологетта, увидев лицо, закричала. Феодор зашатался.

– Умер кто? – заторможенно спросил Товарнов-Вагонский.

– Вы, вы умерли! – убежденно заверил его Бухманд.

Лицо скрылось в глубине комнаты, потом из парадного раздался грохот падающего гроба. На крыльце появился Товарнов-Вагонский в сиреневой пижаме на подтяжках: он ступал медленно, словно еще сам сомневался, живой он или нет. Заметив венок, он подошел к нему и, наклонившись, прочитал. Лицо его позеленело. Он покосился на Бухманда и зашел обратно в парадное.

Бухманд чесал за ухом. Неожиданно из парадного выскочил неудавшийся покойник с толстым рыжим котом в руке и бросился к Бухманду. Держа кота за хвост, он раскручивал визжащее животное и бил им по лицу Бухманда.

Бухманд закрывался руками, но кот со злости выпускал когти и оставлял на руках кровавые полосы.

– Я тебе покажу, как меня хоронить! – кричал Товарнов-Вагонский, продолжая лупить Бухманда котом. – Я тебя научу жить по-новому! Я тебе все припомню! И валерьянку, и другие запахи! Ты у меня забудешь, где живешь! Я потребую перенести в твою квартиру общественный туалет!

Толпа ожила и с интересом наблюдала за необычной сценой. Только пожарники глядели хмуро и не знали, что делать. Бухманд уже безжизненно лежал у скамейки, а его враг все продолжал лупить его по лицу уже замолкшим рыжим котом. Наконец, после очередного удара, Товарнов-Вагонский оставил животное, а сам скрылся в парадном, однако ненадолго. Он выволок оттуда пустой гроб, затолкал в него Бухманда, а под голову запихнул рыжего кота. Потом с торжествующим видом повернулся к пожарникам и, радостно сверкая глазами, выкрикнул: «Играйте!!!»

Пожарники пошептались и заиграли что-то маршевое.

Товарнов-Вагонский повернулся к толпе.

– Несите! – крикнул он, указывая на гроб. Толпа не отреагировала. Он снова заскочил в парадное и появился с новым котом в руке. Угрожающе раскручивая животное, он приблизился к толпе и требовательно обратился уже к определенным ее представителям. Те, испугавшись, нехотя подняли гроб.

Товарнов-Вагонский, войдя в неистовый раж, командовал, словно профессиональный распорядитель похорон.

– А теперь несите на кладбище! – крикнул он, подтвердив направление еще разок призывающим жестом костлявой руки.

Процессия тронулась. За гробом шагали пожарники, на ходу играя печальные мелодии. Далее шествовала толпа.

Товарнов-Вагонский, сделав несколько шагов за гробом, вернулся и, довольно потирая руки, зашел в парадное.

Как ни странно, но Бухманда действительно похоронили, закопав в заранее приготовленной для какого-то умирающего больного яме. Рыжий кот, заменявший Бухманду последнюю подушку, по дороге ожил и, с визгом выпрыгнув из гроба, стрелой умчался назад на Низкопоклонный, где с разбега залетел в окно Товарнова-Вагонского.

Поздним вечером, когда стемнело, у дома затормозила машина и какие-то люди забрали Товарнова-Вагонского и, посадив его в грузовик, прежде чем уехать, еще долго отбивались от котов, запрыгивавших в кузов и в кабину. На следующее утро жители дома № 8 заметили, что двери в квартиру Товарнова-Вагонского опечатаны.