Текст книги "Комплект книг: Мышление. Системное исследование / Законы мозга. Универсальные правила / Психософический трактат"

Что такое мышление наброски

Наивно было бы полагать, что мы можем дать удовлетворительное определение понятию «мышление». Следуя этим путем, мы в лучшем случае сформулируем лишь некое непрактичное представление «о мышлении». Но от подобного определения, даже если мы им, в конце концов, удовлетворимся, будет мало проку.

Нам необходим инструмент, точнее даже – инструкция к инструменту, который мы уже, очевидно, как-то имеем, но не вполне понимаем, как же им правильно (с максимальной эффективностью) пользоваться.

Без этой инструкции само мышление (мышление как инструмент) не является еще мышлением в строгом смысле этого слова. Так что эта инструкция – не просто «правила пользования» мышлением, она, по существу, должна буквально создать мышление в качестве инструмента, придать мышлению статус собственно мышления.

Более того, по всей видимости, в результате этого исследования мы получим не одно «мышление», а несколько разных типов мышления. Точнее говоря, нам предстоит понять, каким образом нечто, что следует называть собственно «мышлением», может работать в разных режимах – то есть с использованием разных дополнительных средств (языка, образов, схем, инвариантов и т. д.).

Впрочем, прежде нам нужно выделить мыслительный процесс (в строгом смысле этого слова) из всех иных форм психической деятельности, которых, судя по всему, немало, – показать, что на самом деле мышлением не является. Мы таким образом должны очертить область, где происходит то, что следует называть собственно «мышлением». Не определить ее, а именно показать это от противного – показать, почему нечто не является мышлением и должно быть отставлено, если мы хотим думать мышление как таковое.

В конечном счете мы отвечаем на вопрос: что есть «мышление» на самом деле? Что есть собственно «мышление»? Как думать свое мышление?

1. Мышление, конечно, является интеллектуальной активностью, однако лишь малая и лишь весьма специфическая часть интеллектуальной активности может считаться собственно мышлением.

2. Интеллектуальная активность – это, строго говоря, любая работа интеллектуальной функции с любыми интеллектуальными объектами (что бы это ни значило).

Интеллектуальные объекты – есть нечто, что психика (или любой другой агент, работающий с информацией) определяет в качестве некой целостности (как целое), годящейся для того, чтобы с ней могла работать интеллектуальная функция.

Интеллектуальная функция – это любые операции, которые психика (или любой другой агент, работающий с информацией) способна совершать с интеллектуальными объектами: производство, соотнесение, преобразование, использование в моделировании и т. д.

3. Интеллектуальная активность – это любая работа с информацией.

Однако слово «информация», полагаю, не самое удачное, поскольку само по себе нуждается в каком-то внятном определении, получить которое весьма затруднительно. Мы будем для простоты понимать под «информацией» всякое состояние материального мира, способное сообщать реципиенту информаци и о чем-то другом, кроме непосредственно себя самого.

4. За скобками, понятно, остается вопрос о том, кто и как способен это сообщение (информационное сообщение) считывать – этот загадочный «реципиент информации». Тогда как именно этот вопрос и является, по существу, ключевым: ведь сама эта способность видеть в чем-то одном свидетельство чего-то другого – и есть, собственно, производство информации. Информация, иными словами, не является информацией как таковой до тех пор, пока она не стала информацией для кого-то. Она в такой ситуации – лишь какое-то состояние материального мира и не более того.

5. Само же по себе это «состояние материального мира» (могущее быть информацией лишь при наличии того, кто способен ее в таком качестве воспринять) ни в каком «субъекте» совершенно не нуждается[1]1
  Подумай, например, о генетической информации или физической основе радиоуглеродного анализа.


[Закрыть].

Более того, с этими «состояниями» могут происходить любые изменения и тогда, когда за этими изменениями «никто не следит».

Причем это касается не только «внешней» по отношению к нам информации (если мы говорим о человеке), но и, например, наших собственных воспоминаний, которые изменяются со временем под влиянием тех или иных обстоятельств, более поздних опытов и переживаний.

6. Отсюда возникает вопрос: можем ли мы считать результатом интеллектуальной активности те изменения в информации, которые происходят без всякого участия этого «некто» (кем бы он ни был)?

Условно говоря, если сегодня информация (определенное наблюдателем состояние материального мира) одна, а завтра она станет другой (то есть данное состояние материального мира изменится), и это произойдет без участия наблюдателя (то есть он зафиксирует одно состояние, а затем другое, но не сам процесс изменения состояния материального мира) – будет ли это изменение результатом интеллектуальной активности?

Фиксируя отдельные точки графика, а не саму линию графика (то есть не предельно все его точки), мы будем иметь лишь какие-то точки одного графика, через которые можно построить и другой график.

7. Таким образом, мы не должны думать об интеллектуальной активности как о некоем сквозном процессе. Образно говоря, мы (или кто-либо другой в качестве наблюдателя) лишь схватываем своей интеллектуальной активностью различные состояния материального мира в разных точках.

Это как с отдельными кадрами кинопленки: каждый из них дан нам в качестве фиксированного изображения, а метаморфозу перехода из одного изображения в другое наш психический аппарат просто придумывает. При этом мы находимся в полной уверенности, что имеем динамичное изображение, видим «процесс изменений»[2]2
  Подумай, как в него вписывается «25-й кадр», и вписывается ли он в него вообще.


[Закрыть].

Уверенность, что интеллектуальная активность свидетельствует «процесс», а не череду состояний, ошибочна. Наивно думать, таким образом, что интеллектуальная активность (на всех ее уровнях организации, любой степени сложности и в любых ее возможных режимах) способна предложить нам непротиворечивую картину реальности.

8. По существу, любой агент, работающий с информацией (будь то биологический мозг или компьютер), осуществляет интеллектуальную активность.

Однако если в случае компьютерных систем мы хорошо понимаем, какого рода интеллектуальная функция (программа) работает с интеллектуальными объектами (целыми информации) и как именно она это делает[3]3
  Впрочем, не уверен, что то же самое можно сказать о самообучающемся искусственном интеллекте.


[Закрыть], то вот в случае биологического мозга наше понимание интеллектуальной функции пока прояснено недостаточно.

9. Более того, пока не вполне понятно – можем ли мы вообще уподобить феномен интеллектуальной функции, присущий нашему биологическому мозгу, компьютерной программе как таковой? И та, и другая, по всей видимости, представляет собой некий алгоритм. Но вопрос в логике работы этого алгоритма.

Можно предположить, что особенность биологического мозга состоит в том, что компьютерная программа работает с состояниями материального мира как таковыми, а он на каком-то уровне своей организации имеет дело и с самими состояниями материального мира, и с ними же, но уже в качестве информации (когда эти состояния материального мира сообщают нам о чем-то еще, кроме себя самих)

Этим я хочу сказать, что биологический мозг несет в себе некое состояние материального мира (сам по существу является этими состояниями)[4]4
  Под «состоянием материального мира биологического мозга» можно понимать разные вещи в зависимости от исповедуемых теоретических концептов: например, возбудимость нервных клеток, кортикальные колонки, нейронные ансамбли, динамические стереотипы, доминанты, функциональные системы акцептора результата действия, гетерохимические генераторы паттернов поведения и т. д. и т. п.


[Закрыть], но одновременно с этим производит и некую информацию об этих состояниях материального мира. При этом и то и другое – то есть и сами эти состояния, и информация о них – непосредственно и «одновременно» участвуют в создании им интеллектуальных объектов. Они участвуют как бы, в каком-то смысле, «на равных».

Иными словами, я не думаю, что дело может обстоять так, что вот есть уровень состояний материального мира (определенное состояние биологического субстрата нервной системы), а вот есть «информация» – некая производная от этих состояний, которая существует в своем регистре реальности, как бы сама по себе. Вероятно, нам только так кажется (удобно так думать), что это два разных – «параллельных друг другу» – уровня, а на самом деле никакой границы между ними нет.

С другой стороны, в некотором смысле «качественно», несмотря на отсутствие границы, они могут быть совершенно отличны, что, впрочем, не будет мешать им взаимодействовать, оказывать какое-то взаимовлияние, но так, что об этом нельзя знать.

Точнее, об этом можно будет знать как-то, если анализировать это «удвоение» с позиций состояний материального мира, и как-то, если анализировать его с позиций информации о состояниях материального мира, но каждому такому «анализу» будет чего-то недоставать, что-то всегда будет оставаться упущенным.

10. То есть в работе интеллектуальной функции биологического мозга происходит своего рода весьма специфическое «удвоение» содержания (что, впрочем, нельзя понимать строго математически, а скорее, качественно). Собственно, эта, условно говоря, удвоенная структура интеллектуальных объектов биологического мозга и определяет, вероятно, специфику его интеллектуальной функции.

Когда я говорю, что такое «удвоение» нельзя понимать просто математически (арифметически?), я думаю о двух следующих вещах.

Во-первых, далеко не все (а вероятно, лишь их малая часть) состояния материального мира биологического субстрата мозга так «удваиваются», превращаясь еще и в информацию (поскольку для этого удвоения необходим какой-то условный «наблюдатель» – этот «кто-то», см. п. 4).

То есть что-то может «удваиваться» в нашем мозге, становясь еще и информацией о состояниях его материального мира, а что-то – нет. При этом это «что-то» не перестает оказывать влияние на возникающие области «удвоения», на характер этого удвоения – и на соответствующее состояние материального мира, и на «наблюдателя», для которого оно является еще чем-то, кроме себя.

Во-вторых, поскольку функционирование мозга организовано не линейно, мы никогда не можем быть уверены, что этот «кто-то», «удваивающий» то или иное состояние материального мира моего мозга, один. Вполне возможно, что одно и то же состояние материального мира биологического мозга может «удваиваться» одновременно и неоднократно – многими «кто-то» (производными других «удвоений», например).

Таким образом, в каждом «отдельном» уравнении такого рода может оказаться большее число элементов, чем кажется (если думать о понятии «удвоения» формально), а именно – само данное состояние материального мира и информацияо нем от каждого из «наблюдателей», вовлеченных в этот процесс, чье число нам неизвестно. Причем «в следующее мгновение», возможно, составляющие «уравнения» («формулы»?) будут уже другими, а потому и «итог» этого «удвоения» будет иным.

11. Таким образом, не существует жесткого, определенного отношения между тем, каково в действительности какое-то материальное состояние (из множества) нашего биологического мозга, и тем, какую информацию об этом состоянии имеет «кто-то» (в этом же мозге), для кого это состояние является и еще чем-то, кроме него самого.

Иными словами, интеллектуальная функция биологического мозга всегда имеет дело с чем-то (специфическим интеллектуальным объектом), что может быть в этот же самый момент и еще чем-то, причем эти «два» содержания данного интеллектуального объекта могут быть ничем более не связаны между собой, кроме как этой установленной, привнесенной мною (кем бы я ни был) сюда связью.

12. Сама эта специфическая двухмерность интеллектуальных объектов биологического мозга – это не просто «еще одно измерение», «такое же, но еще одно». Учитывая характер производства указанной связи, это может быть и совсем (условно говоря, качественно) другое измерение. Предельно образно – связь мокрого с круглым, веселого с тяжелым, абстрактного с дробным.

При этом, очень условно говоря, ситуация выглядит не так, что, мол, когда я говорю «это», я подразумеваю «вот это». А скорее, так – когда я говорю «это», то думаю я «вот это», или же – когда я актуализирую «это», то актуализируется еще и «вот это». То есть тут не однозначная связь, а скорее, некая специфическая зависимость.

13. С другой стороны, произвольность этой связи «двух» измерений интеллектуальных объектов, специфичных для биологического мозга, не может быть бесконечно произвольной. Она, по всей видимости, тоже продиктована чем-то, а именно – соотнесением содержаний тех «вторых» измерений разных интеллектуальных объектов друг с другом.

Таким образом, если мы говорим, что интеллектуальные объекты в «первом» их «измерении» могут быть организованы интеллектуальной функцией по определенному программному алгоритму, то вероятно, что в этом «втором измерении» тоже есть какая-то своя «программная» логика. И по всей видимости, особенность интеллектуальной функции биологического мозга и состоит в том, что она способна одновременно «просчитывать» эти два различных, но как-то соотнесенных друг с другом уровня.

14. Вряд ли можно говорить, что мы здесь имеем дело с некой программой программ, это было бы странным упрощением. Скорее, мы должны говорить о двух самостоятельных как бы программах с разными содержаниями, которые как-то координируются между собой и не существуют отдельно друг от друга (по крайней мере, «вторая» без «первой» точно существовать не может).

Возможно, именно воспроизведение этого принципа позволит разработчикам искусственного интеллекта действительно уподобить его (в принципиальном строении) интеллектуальности биологического мозга, смоделировать, так сказать, его специфическую интеллектуальную функцию[5]5
  Впрочем, тут встает вопрос: правильно ли вообще создателям искусственного интеллекта пытаться воспроизводить именно эту модель интеллекта, учитывая представленную здесь значительную степень неопределенности и случайности в действиях системы при принятии ею решений? Множественные и неизбежные ошибки конкретного человеческого интеллекта ограничиваются деятельностью других носителей интеллекта, то есть отбор результирующего решения осуществляется уже на уровне социального взаимодействия, и это своего рода внешний предохранитель от последствий ошибочных решений конкретного человеческого интеллекта. В случае же искусственного интеллекта такого естественного ограничителя может и не обнаружиться.


[Закрыть].

15. Интеллектуальная функция биологического мозга, вероятно, создает что-то вроде еще одного – условно говоря, «третьего» – измерения в этой системе:

• программа, обусловливающая отношения содержаний состояний материального мира («первое измерение»);

• программа, обусловливающая отношение содержаний того, что эти состояния материального мира значат для наблюдателя («реципиента информации»), кроме себя самих («второе измерение»);

• и программа, обусловливающая взаимоотношение этих двух первых программ («третье измерение»).

Впрочем, надо всегда подчеркивать, что понятие «измерение» в данном случае – это скорее дополнительные регистры, нежели некая «еще одна плоскость». Если мы говорим «плоскости», то начинаем думать про проекции некоего объекта на дополнительные поверхности, но у нас нет интеллектуального объекта, который проецируется куда-то, у нас есть несколько областей, проекции откуда и сходятся в нем, этим его, по сути, и образуя.

Сам он – этот интеллектуальный объект – является производным этих проекций из разных областей, чем-то, что возникает на пересечении этих, образно говоря, «излучений» из разных сфер. Не он проецируется на экран, а несколько плазменных экранов кинотеатра образуют какую-то игру света в зале – там, где сидит зритель.

16. Мы вряд ли будем возражать против утверждения, что компьютер осуществляет некую интеллектуальную активность (именно в этом смысле мы и говорим про «искусственный интеллект»). Однако сказать, что он «думает», нельзя (если, конечно, это не метафора, которой любят пользоваться программисты).

Мы не можем (по крайней мере, пока) признать, что компьютер «мыслит». Мы скажем, что он «считает», «просчитывает», следуя определенным правилам, программам, которые придуманы за него, но это не он сам так «думает».

17. Впрочем, разве мы можем быть уверены, что наш биологический мозг всегда «думает» сам, а не понуждаем к этому определенными предустановленными в нем «программами»? Очевидно, что большая часть его интеллектуальной активности запрограммирована – генетически и научением.

То, как биологический мозг, например, собирает единичные раздражители в некий визуальный образ (видимый мною предмет), – это, по сути, программное действие. По крайней мере, я об этом сознательно не «думаю», это происходит, образно говоря, «в обход меня».

Оборонительная реакция на громкий звук – это тоже программа в том смысле, что эта реакция не является «моим действием», это действие моего мозга – предустановленная в нем генетически программа. Рефлекторное одергивание руки от горячего предмета – это не моя реакция, даже чувство боли я почувствую позже, нежели одерну руку. Это просто элементарный рефлекс, который я, конечно, могу затем осмыслить, но могу и не осмыслять.

Декапитированная лягушка способна плыть, если вы бросите ее в воду, но она уже никогда не узнает об этом.

18. То, что я различаю буквы, которые появляются сейчас на экране моего компьютера, так, а не иначе (букву А, например, как букву А, а букву Б как букву Б), это тоже программа, хотя и выученная. Я не задавался соответствующим вопросом сознательно и целенаправленно, я просто увидел это (эти раздражители) так.

Впрочем, я постоянно совершаю и куда более сложные действия (по существу, конечно, интеллектуальные) как бы «на автомате», то есть совершенно над этим не задумываясь (например, когда выравниваю колеса автомобиля, перестраиваясь на нем из одного ряда в другой).

19. И даже если я задумываюсь над какими-то своими действиями, например, умножая 12 на 12, разве не реализует в этот момент мой мозг уже имеющуюся в нем «программу» умножения? То есть насколько это действие является собственно моим? Мог бы я совершить его сам, если бы соответствующая «программа» в моем мозге отсутствовала?

20. Вопрос, соответственно, стоит таким образом: чем будет в данном случае принципиально отличаться компьютер, реализующий определенную программу, от биологического мозга, который решает ту или иную задачу, используя предустановленные в нем, посредством генетической детерминации или научения, алгоритмы?

Думает ли наш биологический мозг в данных случаях «сам», или за него «думают» эти алгоритмы?

21. При этом понятно, что алгоритмы, конечно, не могут «думать», они лишь актуализируются под действием некоего стимула и, так сказать, проворачиваются, используя соответствующее содержание и производя, по существу, уже имеющийся результат.

Субъективно мне может казаться, что это «я так подумал». Но если это сделал собственно я, а не эти алгоритмы, то я, соответственно, должен иметь способность совершить это же действие другим способом. Но, как выясняется, это зачастую абсолютно невозможно.

22. Если я сам понимаю буквы родного мне языка, а не соответствующие алгоритмы (программы) моего мозга, то почему бы, например, мне не понять знаки или предложения китайского языка, который мне неизвестен? Очевидно, что я не могу этого сделать, потому что во мне нет соответствующей программы (алгоритма).

То есть я могу даже знать, что это буквы, а то, во что они складываются, – слова или предложения, что это язык. Но пока во мне не сформирована программа, которая позволит мне знать, что эти знаки значат, я смотрю на них лишь как на определенные состояния материального мира, и не более того.

Хотя, конечно, то, что я узнаю в иероглифах «буквы» («нечто вроде букв»), – это, конечно, тоже такая специфическая и выученная мною программа.

23. Впрочем, я даже вряд ли смогу отличить китайские иероглифы от японских, пока меня этому не научат. Но когда меня этому научат, буду ли это знать я, или это будет знать мой мозг, или просто какая-то его часть, которую я называю здесь «программой» или «алгоритмом»?

И что такое «мозг, который знает», если он не «тот, кто думает», а тот, кто просто механически выполняет какие-то программы? И что может знать сама «программа»?

24. На входе системы – раздражитель (может быть, какой-то внутренний стимул), далее включается программа, и эта программа дает мне некое знание, которое она же и превратила из информации одного вида в информацию другого вида. То есть она механически, по заданному алгоритму, преобразовала одно состояние материального мира (например, воспринятый моим мозгом раздражитель) в другое (активизация нейронных ансамблей, которые отвечают в моем мозге, например, за понимание языка). Где здесь мышление?

Не считаем же мы, что лист растения думает фотосинтезом и зеленеет. Нет, в нем просто происходит то, что происходит. Да, мы, наверное, можем счесть этот процесс информационным, но таковым он будет только для того, кто способен так воспринять эти состояния материального мира – мол, увеличивающаяся зеленость листа свидетельствует о процессах фотосинтеза в нем. Но это в любом случае не будет иметь отношения к тому, что произошло на самом деле.

25. Итак, вполне очевидно, что некие действия с интеллектуальными объектами (целыми информации) могут осуществляться (и в большом количестве осуществляются) без моего участия как сознательного и сознающего свое поведение существа.

В таком случае это как бы не мое действие (например, какой-то не зависящий от моего сознательного контроля психический автоматизм). Мы же вряд ли можем признать возможность существования мышления без кого-то, кто это мышление производит (без того, кто думает).

26. Нет сомнений, что во сне я утрачиваю сознательный контроль над своим поведением. Однако это совершенно не мешает моему мозгу создавать сновидения, которые, конечно, являются результатом работы моей интеллектуальной функции.

Более того, это могут быть сновидения, в которых я являюсь активным действующим лицом, переживаю определенные эмоции, что-то думаю и т. д. Но сложно будет признать все это мышлением – это интеллектуальная активность, и немногим более того.

27. Впрочем, мы вряд ли сможем найти существенные отличия между своими сновидениями и тем состоянием «потока сознания», в котором мы пребываем большую часть времени, пока бодрствуем.

В момент, когда мы не озадачены решением какого-то конкретного и определенно поставленного вопроса (возможно, и нами самими), работа нашей интеллектуальной функции не останавливается – мы продолжаем «думать», хотя это «думать» опять-таки сложно считать собственно «мышлением».

Поток подобных неконтролируемых нами «размышлений», по существу, являет собой игру ассоциаций, подталкиваемых изнутри нерешенностью (незавершенностью) каких-то ситуаций, а извне – случайной, в сущности, внешней стимуляцией.

Фокус нашего внимания переключается с одного психического содержания на другое не потому, что мы так решили, а потому, что сам наш мозг оказался сейчас в состоянии, когда одно психическое содержание оказалось для него существеннее другого[6]6
  Это такая спонтанная игра доминант по А. А. Ухтомскому, обусловленная актуальными внешними и внутренними влияниями.


[Закрыть].

28. Наличие «того, кто думает», несомненно, важный факт (важное условие определения мышления), но он вовсе не так уж очевиден и точно недостаточен.

Неочевиден он потому, что граница, отделяющая мое сознательное и мое же неосознанное действие, условна и подвижна (многое зависит от фокуса внимания, актуальной доминаты и т. д.), а недостаточен он потому, что келеровская обезьяна, например, является, очевидно, мыслящим агентом (тем, кто думает), но мы все-таки не готовы признать ее мыслящей в полном смысле этого слова.

29. Представим себе келеровскую обезьяну.

Методом проб и ошибок она пыталась достать банан, подвешенный экспериментатором на недосягаемую для нее высоту. Она перепробовала множество предметов: перещупала и попередвигала ящики, поразмахивала палками и другими подручными инструментами.

Далее она отстраняется, смотрит какое-то время на эти предметы со стороны – и потом вдруг резко встает, составляет ящики в правильной для достижения желаемого результата последовательности, берет палку, забирается на эту пирамиду и сбивает банан.

Внутри ее психического пространства палка, ящики, банан и т. д. представляют собой некие интеллектуальные объекты, которые она свела с помощью своей интеллектуальной функции в некий новый интеллектуальный объект, в некую схему и реализовала ее на практике.

Она сделала это, в некотором смысле, вполне сознательно и уж точно целенаправленно, то есть вроде как «думала». Но мы не соглашаемся с тем, что у нее есть наше мышление.