Текст книги "История твоего «я». Вся правда о deepfake"

Телесность

 
Дано мне тело – что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?..
 

ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ

Мозг пройдёт длительный и непростой процесс тренировки, чтобы научиться «понимать»:

• что сообщают ему его рецепторы, выдвинутые на поверхность тела или к поверхности оболочек его внутренних органов;

• как информация с этих рецепторов согласуется с теми задачами, которые должен решать организм, руководствуясь базовыми биологическими целями – выживание, социальность и размножение;

• какие его – нашего мозга – решения будут приводить к тому, чтобы, учитывая внешние и внутренние обстоятельства, реализовывать задачи, служащие достижению указанных конечных целей.

Думаю, что стоит чуть отвлечься от текста и продумать это. Представьте, в какой фантастически сложной ситуации находится мозг. Это, прошу прощения за каламбур, головокружительные трудности! И косвенным признаком этого является характер энергопотребления мозга.

Чем занят младенец на первом году жизни? Ест, спит, справляет нужду и пытается двигаться в пространстве своей кроватки. Много ли требуется энергии для создания «программного обеспечения» этой нехитрой деятельности? Вряд ли.

Но мозг младенца тратит на своё развитие 60% от всей энергии, получаемой с пищей.

К пятилетнему возрасту наш мозг будет есть уже лишь половину потребляемой нами энергии[30]30
  Полин Р. А., Спитцер А. Р. Секреты неонатологии и перинатологии / пер. с англ. под общ. ред. акад. РАМН, проф. Н. Н. Володина. М.: БИНОМ, 2011. 624 с.


[Закрыть]. А во взрослом возрасте и вовсе – лишь 20%, то есть в три раза меньше, чем у младенца! Впрочем, даже пятая часть всей энергии, учитывая массу мозга в сравнении с массой нашего тела, – это, согласитесь, немало.

Итак, 60% энергии в первый год жизни ребёнка уходит исключительно на работу мозга. Куда же пошла эта прорва энергии?! На что она тратилась в таком гигантском и совершенно непропорциональном (на единицу массы) количестве?

На самом деле это не так трудно понять. Представьте на секунду, что учёные изобрели идеальный искусственный интеллект, который способен решить все проблемы человечества. При этом все аспекты жизни человечества теперь фиксируются и отправляются по каналам связи в этот искусственный «мозг» нашей цивилизации.

Что бы вы, будучи на месте этого «мозга», стали делать? С чего бы вы начали? Для начала нужно, наверное, понять, что именно значит вся эта поступающая непонятно откуда и о чём информация. По факту на мозг просто сыплются какие-то импульсы, подобно сводкам с фронта – причём с разных сторон, по разным каналам и с разными способами шифрования.

Надо как-то начать всё это анализировать… Но как? Если бы вы знали, что это за «фронт», кто с кем воюет и ради чего, то хоть что-то было бы вам понятно. Но напомню: сам по себе мозг – просто масса нервных клеток, он, по существу, ничего не знает и знать не может.

И тут нам на помощь приходят базовые биологические потребности, те, что мы привычно называем инстинктами. То есть мозг, совершенно не понимая, что именно происходит, не видя общей картины происходящего, имеет при этом предельно простой инструмент оценки данных:

• если какие-то данные свидетельствуют об удовлетворении ощущаемых потребностей – а мозг получает информацию как извне, так и изнутри организма (например, информацию о достаточном уровне кислорода и питательных веществ в тканях), – соответствующее поведение следует поддержать;

• если же какие-то данные свидетельствуют об обратном – о том, что с организмом, напротив, происходит что-то плохое (сигналы слишком интенсивные, резкие и инстинктивно воспринимаются как угроза), – то включаем режим «Тревога!» и помечаем такую внутреннюю ситуацию соответствующей меткой.

То есть первое время мозг просто учится сопрягать поступающие к нему данные с теми целями, которые определены в нём изначальными биологическими настройками. Но постепенно он начинает выстраивать иерархию сигналов по их, так скажем, близости к желаемым или нежелаемым собственным состояниям, которые тоже, в свою очередь, надо как-то понимать.

Можно сказать, что таким образом в мозге формируются цепочки фиксируемых закономерностей: если происходит такое-то событие (приходит такая-то информация), то, вероятно, случится то-то и то-то, а если это приведёт к тому или иному событию, то это создаст ситуацию для того-то, того-то и, возможно, чего-то ещё.

Именно таким образом – буквально в виртуальном пространстве гипотетических и взаимосвязанных вероятностей – в каждом отдельном детском мозгу возникает своя собственная система взвешивания сигналов внешней среды и внутреннего состояния организма.

Причём необходимо учесть, что даже самого этого разделения на что-то «внешнее» или «внутреннее» не существует: от всех рецепторов – внутренних или внешних – в мозг поступают просто сигналы, какие-то биты информации.

То есть мозг работает просто со множеством взаимозависимых вероятностей, и не более того. Каждая из этих вероятностей, взятая в отдельности, просто какое-то реле. Не мысль, не чувство, не желание, а лишь некий переключатель нервного напряжения, влияющий на другие.

Множество данных сыплются на вас, как из рога изобилия, а вы все их оцениваете, чтобы предпринять необходимые действия. Но какие? Да, ещё вы должны изучить, к каким последствиям приводят те или иные ваши шаги, какие приближают вас к целям, а какие нет.

В общем, это опять-таки такая же процедура:

• сбор информации и её соотнесение с другими данными;

• затем сопряжение того, что получилось в результате, с анализируемыми параллельно целями;

• далее выработка нового, условно говоря, плана действий и очередная проба.

И так раз за разом, раз за разом – пока не будет достигнут желаемый результат.

Интересно, о каких именно действиях вы сейчас думаете – какие решения принимает наш мозг в первый год жизни? В самом деле, все они настолько незначительны по нашим нынешним масштабам, что даже как-то неловко серьёзно о них говорить…

Захватить губами сосок – работа. Выдавить накопившуюся жидкость из мочевого пузыря или жижу из толстой кишки – работа. Отрыгнуть избыток пищи, повернуть затёкшую руку или ногу, схватить что-то, закричать от дискомфорта в области живота – разные типы работ.

Вроде бы всё предельно просто, но только если вы не знаете, как это работает. Далеко не сразу ребёнок понимает, что эти штуки, которыми он пользуется, для того чтобы что-то хватать или перемещать своё тело в пространстве, – не просто какие-то инородные предметы, а части его тела.

То есть даже в этих совершенно очевидных для нас вещах ему только предстоит разобраться. Изначально же для нашего мозга наши же собственные руки и ноги – это просто неудобные палки-хваталки. Чтобы сделать их по-настоящему своими, ребёнку предстоит включить их в общую «схему тела», которая расположится в теменных долях мозга.

Пока же жизненные цели ребёнка определены лишь кормлением, они в самом деле, как объяснял ещё Зигмунд Фрейд, сосредоточены на области рта и языке[31]31
  Фрейд З. Очерки по теории сексуальности / пер. с нем. М.: АСТ, 2006. 288 с. (Философия. Психология).


[Закрыть]. Все же остальные раздражители, которые ребёнок ощущает своим телом, для него лишь неразличимый шум.

Чтобы начать что-то различать в этом шуме, его интересы должны выдвинуться за пределы кормления. Пока же они определены лишь питанием – его мир им и ограничен, а чтобы обнаружить в этом мире что-то больше, его мозгу потребуются новые задачи, его собственное новое беспокойство.

Постепенно, по мере вызревания мозговых структур, ребёнок всё внимательнее вглядывается в мир[32]32
  Поздняков А. В. и др. Миелинизация головного мозга у детей первых лет жизни: возможности лучевой диагностики (обзор литературы) // Визуализация в медицине. 2021. Т. 3. № 3. С. 30–41.


[Закрыть].

Он видит овалы с определённым соотношением вертикальных и горизонтальных линий, слышит повторяющиеся монотонные звуки. Он ещё не знает, что этот овал – лицо, а звуки – колыбельная песня. Впрочем, поскольку это как-то связано с питанием и позволяет ощутить безопасность, то и этого понимания ему оказывается достаточно.

В мозге происходит бесконечное челночные движение внутреннего внимания: словно бы мозг постоянно пингует, спрашивает своё внутреннее состояние о том, нет ли в нём каких-то напряжений и дискомфорта, а обнаружив их, пытается сделать хоть что-нибудь – вдруг сработает?

Весь мир ребёнка – это отношение удовольствий и дискомфорта, затем каких-то действий и последующего удовольствия или дискомфорта, и тогда – снова действий…

Очень надеюсь, что вам ещё не наскучил этот разговор, потому что мы уже практически сказали всё, что можно сказать о самом настоящем, о нашем реальном, базовом, фундаментальном «я». В современной нейробиологии его ещё называют «интрорецепторным эго»[33]33
  Интрорецепторное эго – самый базовый уровень нашей самости, возникающий на основе внутренних ощущений организма, своего рода сгусток физиологических ощущений от внутренних органов тела.


[Закрыть].

ТЕЛЕСНОЕ «Я»

Когда я писал в «Красной таблетке», что наша с вами личность иллюзорна, многие не могли в это поверить – мол, как так, ведь я же есть, я ощущаю себя… Что значит, что у меня нет «я»?

И вот это – «ощущаю себя» – это не личность и не «я» в том смысле, в котором мы привыкли о нём думать. Нет, это наша физиологическая самость, как называет её знаменитый нейробиолог Антонио Дамасио – «телесное я» – набор ощущений, собираемых мозгом с тела и интегрированных в рамках наших базовых биологических потребностей.

За эту консолидацию отвечают, с некоторыми оговорками, очень небольшие области внутренней коры головного мозга. Да, существует и такая, внутренняя кора – две небольшие дольки, находящиеся как бы под двумя хорошо известными нам полушариями головного мозга.

Это образование получило название островковой доли, или островка Рейля, по имени немецкого врача и анатома Иоганна Христиана Рейля. Именно ему мы обязаны слову «психиатрия», и именно он – в далёком 1809 году – опубликовал научную работу о «скрытой порции церебральной коры», которую и назвал «die Insel» – островок (см. рис. 4).

Рис. 4. Островковая доля, или островок Рейля

Как океан в капле воды, вся наша психическая деятельность отражается в этом крошечном анатомическом образовании – в нём есть всё, что нужно для нашего выживания.

Наряду с интероцепцией, то есть ощущением себя как физического тела, здесь по чуть-чуть локализуются и моторика с вегетативной регуляцией, и социальное поведение, достаточное по крайней мере для того, чтобы отличить, кричит человек от ужаса или смеётся.

Когда мы, сталкиваясь с какой-то реальной угрозой жизни, испытываем так называемый животный ужас, это «животное» в нас – островок Рейля. И это наше физиологическое, животное «я»[34]34
  Автономов Д. А., Дегтярева Т. П., Новаков А. В. Место островковой доли и интероцепции в зависимости и побуждении к употреблению психоактивных веществ // Наркология. 2022. № 11. С. 84–93. DOI: 10.25557/ 1682–8313.2022.11.84–93.


[Закрыть].

Гамлет может сколь угодно задаваться философским «Быть или не быть?», но если дело дойдёт до островка, а до него точно дойдёт, – он ответит с предельной и однозначной определённостью: «Быть!»

Подумать только – всего лишь несколько миллиардов нейронов, а такая страстность! И такая воля к жизни… Всякий раз, когда мы страдаем, мучаемся, испытываем боль и прочие действительные тяготы жизни, в нас ноют занозой эти несколько миллиардов нейронов островка Рейля. И ничего больше.

Мы привыкли думать о себе и о мире в величественных, тех самых – гамлетовских – формулировках. На деле же это просто скопление нервных клеток, которое вы отыщите у любого теплокровного существа.

Человек – этот «Венец Творенья» и «Царь Природы» – в основе своей вот этот сгусток желания жить, свойственного всему живому.

Сверху, конечно, этот трусливый стыд островка Рейля будут скрывать нависшие над ним огромные полушария головного мозга. В них расцветут прекрасные картины, живописующие величие нашего с вами индивидуального «я», «личности». Но это лишь одежды для вполне себе голого короля – человека, пытающегося казаться чем-то особенным.

И вся эта кажущность – всё это мнимое величие человека – слетит, как жалкая позолота, едва у него засосёт под ложечкой – в той самой островковой доле.

Что ж, все мы можем признать себя «личностью» – это не возбраняется. Только нужно помнить, что подлинная «личность» – такова. Всё прочее – попытка придать ей чуть более благородный, благопристойный вид.

Мой мир

Мир – такой, каким его видит человек, – существует лишь в его представлении.

АРТУР ШОПЕНГАУЭР

Мы пришли в этот мир как телесное, интероцептивное, «физиологическое я». Того сознания, которое сейчас производит наш мозг, у нас ещё не было. Но откуда оно в таком случае возникло?

До этого рокового момента – возникновения худо-бедно осознанного нами «я», – который меняет буквально всё, мы накапливаем другую память – физиологическую, сенсорную, функциональную. Что это за память такая?

Начнём с простого: всё, что мы воспринимаем как действительный, окружающий нас мир, есть продукт нашего с вами индивидуального мозга, картинка, которую он создаёт. Оглянитесь вокруг. Да, вот это всё…

Не в том смысле, что мы находимся в некой специально созданной виртуальной Матрице сестёр-братьев Вачовски. Реальный мир на самом деле, надо полагать, существует. Но каков он?

Очевидно, что он сильно отличается, например, от мира летучей мыши, использующей эхолокацию, или даже вашего домашнего питомца. Какой образ мира более правильный – наш или их? Да и можем ли мы вообще говорить в этом случае о «правильности»?

Воспринимаемый нами мир – лишь образ, который возникает в обученном мозге. На мозг новорождённого обрушивается нечленораздельный гул реального мира. Но постепенно, параллельно с процессом миелинизации[35]35
  Миелинизация – процесс образования специальной оболочки из вещества миелина и клеток глии вокруг нервных волокон, что обеспечивает сохранность нервных окончаний и передачу нервных импульсов.


[Закрыть] различных отделов мозга, малыш учится дробить этот гул на отдельные блоки – очертания предметов, звуки, запахи, вкусы и тактильные ощущения.

Но эти образы, создаваемые нашим мозгом за счёт дробления общего гула раздражителей на отдельные части – не есть прямое отражение реального мира. Прежде мне было трудно это объяснить, показать на пальцах, но теперь у нас есть хороший пример – искусственный интеллект.

Посмотрите на созданные искусственным интеллектом картинки – как вы думаете, он умеет видеть? Нет, он их даже не рисует, а создаёт. И делает он это точно так же, как, например, наш мозг делает сновидения. Эти «изображения» создаются абстрактными вероятностями – «весами» нейронной сети.

Те образы, что мы «видим», – это субъективный эффект, возникающий, когда одна нейронная сеть мозга считывает состояния другой – в зрительной коре мозга. По сути, это своего рода «мысли о мыслях», о которых говорит один из ведущих философов сознания Дэвид Розенталь[36]36
  Rosenthal D. Awareness and Identification of Self // Consciousness and the Self / ed. by J. Liu and J. Perry. N. Y.: Cambridge University Press, 2011. P. 22–50.


[Закрыть].

Итак, много-много нервных клеток нашего мозга воспринимают различные единичные стимулы из внешней среды. По ним, словно по хлебным крошкам, в нём и строится образ реальности. Всё детство наши нейросети долго и упорно создают карту мира – набор автоматизмов для последующего предиктивного кодирования.

Поэтому, будучи взрослыми, мы, по сути, уже толком не видим, не слышим, не чувствуем то, что происходит на самом деле. Мы всё это когда-то уже научились видеть, слышать и чувствовать. Поэтому наш мозг не тратит силы заново, а просто воспроизводит прежние шаблоны. И он делает это на всех уровнях – восприятия, движения, поведенческих реакций, а затем и мышления, чувств.

Давно ли вы видели, как кружат пылинки в луче солнечного света? Я помню это совершенно отчётливо – сижу на полу в квартире бабушки и дедушки и смотрю на узкую полоску света, льющегося через проём оконных штор.

Думаю, что-то подобное было и в вашем опыте. Но давненько же, правда? А что, пыли стало меньше? Нет, просто в детстве, когда ваш мозг только учился видеть, он обращал на неё внимание. Теперь он просто игнорирует этот «визуальный шум» за ненадобностью.

Понимаю, что это достаточно фантастично звучит, но дело обстоит именно таким образом.

КАРТИНКА-РАСКРАСКА

Поскольку у младенца есть глаза и уши, мы, конечно, думаем, что он видит и слышит. Ну и, конечно, испытывает все остальные ощущения, ведь у него есть тело! Но в действительности мы лишь приписываем ему эти свойства.

На самом деле новорождённый сначала не воспринимает ничего определённого – всё сливается для него в бесконечный шум. Зрительная кора включается у него только через неделю, а затем наступает долгий период обучения зрению и множеству других ощущений.

Известно, что самым важным для младенца является лицо человека, что вполне естественно. Но отличать лицо мамы от лиц других людей ребёнок начинает только к двум месяцам. До этого все люди для него на одно лицо – пара поперечных полосок повыше (глаза) и одна пониже (рот).

Мы с вами ещё говорили про восприятие света, помните? Только в возрасте двух месяцев ребёнок начинает выделять в монохромном спектре своего видения сначала красный цвет, к трём месяцам – жёлтый, а зелёный – и вовсе лишь в четыре месяца.

Показательны результаты исследовательской группы Бена Дина из Массачусетского технологического института, опубликованные в 2017 году[37]37
  Deen B. et al. Organization of high-level visual cortex in human infants // Nature Communications. 2017. Vol. 8. P. 13995. DOI: 10.1038/ncomms13995.


[Закрыть]. В этих экспериментах учёные пытались понять, что же ребёнок видит (насколько это вообще возможно с учётом того, что младенцы, не могут об этом рассказать).

Выяснилось, что на одни и те же зрительные раздражители у взрослых и младенцев (в исследовании им было 3–8 месяцев) реагируют примерно одни и те же мозговые структуры. Это, так сказать, хорошая новость.

Плохая состоит в следующем…

Проведём эксперимент с разными взрослыми – на одни и те же зрительные раздражители их мозги будут реагировать почти одинаково (совпадение близко к единице – более 90%). Но если мы проведём аналогичный эксперимент с малютками, то у одних мозг будет реагировать одним образом, а у других – другим. Соответствие едва достигает 40%.

О чём это говорит? О том, что в процессе взрослой жизни мы, благодаря культурным влияниям, так синхронизируемся друг с другом, что наши мозги становятся похожи. А вот мозги и, главное, реальности разных детей существенно отличаются.

Если же дополнительно сравнить реакцию зрительной коры взрослых и младенцев, то тут совпадение и вовсе будет меньше 20% (см. рис. 5).

Рис. 5. Совпадение реакции мозга на зрительные раздражители

Если бы наш мозг был запрограммирован определённым образом и готов к работе, у разных детей на одни и те же раздражители реагировали бы одни и те же части мозга. Но как видим, это не происходит.

Другие органы нашего тела имеют жёсткую программу: сердце толкает кровь по сосудам, а не вырабатывает желчь, желудок переваривает пищу, а не отфильтровывает мочу. Но мозг сначала работает примерно так…

И лишь постепенно, по мере обучения – которое сопровождается постоянным участием взрослых, которые наш мозг дрессируют, – в соответствующих нейронных сетях мозга происходит некоторая универсализация.

Но что в таком случае мы воспринимаем, чувствуем и думаем: то, что происходит на самом деле, или то, что нас научили видеть? Думаю, вполне понятно, что второе. То есть мир, который предстаёт перед нашими глазами, по сути, не настоящий, а выученный.

Начинаем действовать

Глаз видит только то, что ум готов понять.

АНРИ БЕРГСОН

Где-то в возрасте одного года, когда мы переходим от ползущего состояния к прямохождению, пространство нашего действия существенно расширяется. Наш мозг словно бы ждёт этого момента – едва мы оказываемся на «своих двоих», как вдруг сумасшедшим образом ускоряется нейрогенез.

На изображении, хотя и в несколько схематичной форме (эти работы были проведены ещё в 50–60-х годах ХХ века), представлена динамика роста нейронных окончаний у новорождённого и младенца одного, шести месяцев, а также двух и четырёх лет (см. рис. 6).

Рис. 6. Динамика роста нервных окончаний нейронов головного мозга ребёнка в зависимости от возраста

В течение первого года разрозненные нейроны словно бы ощупывают друг друга, а в год начинается буквально взрывной рост дендритных отростков. Будто бы проснулась огромная агентурная сеть, пребывавшая до сих пор в подполье! Но в конспирологии здесь нет нужды.

• Во-первых, сама возросшая физическая активность ребёнка обеспечивает этот нейрогенез за счёт нейротропного фактора, связанного с двигательной активностью (и во взрослом возрасте после спортивных занятий у нас также улучшается наша способность к интеллектуальной работе и запоминанию).

• Во-вторых, ребёнок получает огромный новый опыт, связанный с обретённым навыком перемещения «на своих двоих»: он не только больше двигается, но и до большего количества объектов может дотянуться. Его жизненная среда оказывается куда более разнообразной в сравнении с кроваткой и манежем.

• В-третьих, этот спонтанный рост нейронных отростков, по сути, лишён какой-то цели. Мозг просто создаёт нейронную сетку для обработки большего числа раздражителей, а там что будет нужно, тем мы и воспользуемся. Поэтому в год-два ребёнок пробует всё, что можно и нельзя. Всё тут же отправляется на анализ – тактильный-осязательный, проприоцептивный, вкусовой, обонятельный, динамический и т. д.

Нейроны ребёнка не знают, какие связи из тех, что вот так спонтанно возникли, среагируют на реальность. Поэтому они создаются с огромным запасом, клетки связываются друг с другом во множестве случайных комбинаций.

В возрасте трёх лет начнётся обратный процесс – прореживания нейронных связей. Те из них, что не были востребованы окружающей средой, подвергнутся «синаптическому прунингу»[38]38
  Синаптический прунинг (от англ. to prune – «прореживать», «подрезать ветви», например у кустарника или дерева) – процесс отмирания слабых синапсов (связей между нейронами) в мозге.


[Закрыть], [39]39
  Chechik G., Meilijson I., Ruppin E. Synaptic Pruning in Development: A Computational Account // Neural Computation. 1998. Vol. 10. Iss. 7. P. 1759–1777. DOI: 10.1162/089976698300017124.


[Закрыть].

Таким образом, мы видим невероятное преобразование мозга ребёнка, он постоянно меняется. Но следовательно, и реальность, в которой живёт ребёнок, – это калейдоскоп впечатлений.

У нас нет ощущений, переживаний или даже мыслей, которые бы не производились конкретными нейронными ансамблями. И любое психическое состояние – это активизация какого-то из них.

Можно сказать, что наша «осознанность» – это что-то вроде электромагнитного поля, которое возникает, когда есть электричество. Если же нейроны безмолвствуют, нет и этого поля, и соответствующего переживания на субъективном уровне.

Остаётся только удивляться тому, как ребёнок вообще способен сохранить хоть какое-то здравомыслие в мире, который на протяжении первых его трёх лет множество раз до неузнаваемости меняется.

Одно из моих любимых высказываний нашего выдающегося физиолога Алексея Алексеевича Ухтомского звучит так: «Мир таков, каковы мои доминанты».

Может показаться, что профессор Ухтомский лишь повторяет мысль, высказанную до него Артуром Шопенгауэром. Но у великого философа нет той грандиозной, откровенно говоря, связи между «мной» и «моим миром», о которой прямо говорит физиолог.

Думаю, что значительная часть моих читателей разделяет общую идею о том, что есть некий «объективный мир». Но то, как мы его воспринимаем, каким мы его видим, каков он для нас, – это наша собственная, индивидуальная версия «объективного мира».

Это вполне логично. В противном случае был бы невозможен знаменитый «скандал в философии», о котором с печалью говорит Иммануил Кант. В самом деле, за тысячелетия философия не создала ни одной сколько-нибудь серьёзной доктрины, которую разделяли бы все философы.

Вроде бы мир один, а у каждого своя картина этого мира. Это трагично, ведь значит, мы совершенно одиноки.

Вы видите закат, он кажется вам удивительно прекрасным, но вы не можете разделить это своё знание ни с кем другим. Да, он может сказать, что «закат неплох», но это будет его ощущение, а не ваше. Вы можете поделиться знанием, но не опытом.

Что же добавляет к этой большой «маленькой трагедии» физиолог Ухтомский? Он говорит нечто большее и, честно говоря, куда более трагическое.

Дело не в том, утверждает он, что каждый из нас воспринимает мир по-разному, а в том, что мы вообще не воспринимаем, мы создаём наш мир. Каждый из нас буквально по своему образу и подобию создаёт свой мир – вот о чём говорит физиолог.

И сейчас этому есть дополнительное основание. Профессор ряда университетов – Калифорнийского в Лос-Анджелесе, Массачусетского технологического института, Ирвинского и др. – Дональд Хоффман провёл множество удивительных экспериментов и, будучи эволюционным психологом, пришёл к точно такому же выводу[40]40
  Хоффман Д. Как нас обманывают органы чувств / пер. с англ. М. Максимовой. М.: Издательство АСТ, 2022. 304 с. (Понятная медицина).


[Закрыть].

Хоффман показал, что эволюция, вопреки нашим представлениям, не является вопросом «развития», как мы его понимаем – мол, всё развивается от примитивного к сложному, от «плохого» к «хорошему» и т. д.

Эволюция, резонно утверждает Д. Хоффман, вовсе не устремлена к некой истине, не пытается создать тот способ познания мира, который был бы «правильным», «идеальным», единственно «верным». Нет, она просто обеспечивает организмам приспособленность в соответствии с их биологическими потребностями.

Профессор Хоффман в своей знаменитой лекции на TED шутит: «Мы провели тысячи эволюционных тестов со множеством разных случайно выбранных сред. Некоторые организмы видели всю реальность, другие – только часть, а иные не видели ничего. Как думаете, кто выиграл? Не хочется вас огорчать, но почти во всех тестах – организмы, которые не видели никакой реальности, но были нацелены на приспособленность».

То есть мир для нас мог бы быть совершенно другим в нашем восприятии – возможно, без времени и пространства, света и звука, запахов и вкуса, – и это ничего бы для нас не изменило. Мы бы даже не поняли, что что-то не так. И не исключено, что мы бы чувствовали себя лучше.

Трудно принять это на психологическом уровне, но правда в том, что реальность никак не зависит от наблюдателя – как яблоня не зависит от яблока. И даже в большей степени.

Это проблема наблюдателя, что он что-то воспринимает, а что-то нет, что-то «укладывается» у него в голове, а что-то вызывает ощущение парадокса или противоречия. Реальность тут ни при чём.

Стоит нам хотя бы на миг забыть о том, что мы с вами «Венец Творения», и перестать тянуть на себя одеяло гипотетической исключительности, как сразу становится очевидно: наша модель мира – хоть по общим для всех людей показателям, хоть по индивидуальным каждого из нас – не имеет никакого отношения к подлинной реальности.

Довольно тонкий нюанс, но представьте…

В одном случае мы собираем некий натюрморт и просим двух художников его нам нарисовать. В другом случае мы берём два набора одного и того же игрушечного конструктора наподобие какого-нибудь «Лего» и даём его двум разным людям, не уточняя при этом задание. Так что первый, например, создаёт из элементов этого конструктора коня, а второй – строит букву «А».

Вроде бы и в том, и в другом случае один набор исходных данных:

• но в случае натюрморта речь идёт об одном и том же мире – о натюрморте, который лишь изображён по-разному;

• в случае же эксперимента с конструктором – каждый из его участников собирает что-то принципиально своё (кроме коня или буквы этим «нечто» может быть вообще что угодно).

Да, два наших художника могут поспорить о мире, но мы точно уверены, что они спорят об одном и том же «натюрморте». Но о чём спорить тем, кто создал свою реальность в соответствии со своим личным намерением, в соответствии со своими потребностями? Их вообще ничего не объединяет! Вот уж воистину одиночество.

Впрочем, пока нам один год, едва став на ноги, мы не осознаём этого – мы, к сожалению, даже не помним, каким мы тогда воспринимали наш мир. Известно только, что наш мозг, работая по принципу обучения глубоких нейронных сетей, построил какое-то, в достаточной степени функциональное представление о нём.

Да, у любого человеческого мозга есть определённые базовые настройки, как у любого животного – кто-то видит мир монохромным, а кто-то цветным, у кого-то всего три базовых цвета, а у кого-то больше того.

То есть у нас есть определённый, как я говорю, опираясь на работы моего выдающегося учителя Льва Марковича Веккера, какой-то специфический «способ существования» – время, пространство, модальность и интенсивность[41]41
  Веккер Л. М. Психика и реальность: единая теория психических процессов / под общ. ред. А. В. Либина. М.: Смысл: Per Se, 2000. 686 с. (Открытая книга. Открытое сознание. Открытое общество).


[Закрыть].

Но это только способ. Вы можете плыть кролем или брассом, движимые течением или, например, по-собачьи. Но можете и как рыба, или как корабль, или как подводная лодка – всё это разные способы плыть. Способ сам по себе не так важен: если вам удобно, то этого достаточно.

Нам сейчас это трудно понять, ведь мы буквально прошиты логикой языка, который мы использовали в общении с другими людьми, выучивших нас этому трюку.

Язык – это, по сути, знаковая сетка, которая обозначает явления, важные для соответствующей социальной группы. В нашем языке есть только те слова, которые зачем-то в нашем обществе используются, несут на себе какую-то определённую функциональную нагрузку.

Например, нас обучили определённым цветам – помните детские игры с классификацией разных предметов по цвету или пирамидки из цветных бубликов? Наш мозг научился именно этим цветам, ведь нас на них буквально дрессировали – учили находить и называть.

Представители других культур видят другую цветовую гамму. Например, в английском нет слова «голубой» (есть «светло-синий»), а потому оттенки синего такой мозг считывает хуже[42]42
  Maier M., Rahman R. A. Native Language Promotes Access to Visual Consciousness // Psychological Science. 2018. Vol. 29(11). P. 1757–1772. DOI: 10.1177/0956797618782181.


[Закрыть]. То есть если бы нас не нашпиговали соответствующими словами, то мы бы плохо идентифицировали те цвета, которые сейчас видим с предельной отчётливостью.

Или другой пример: нас учили числам, и мы научились воспринимать предметы в их количестве. Но представьте себе, что нас бы учили, например, не считать объекты, а видеть объём, который они занимают в пространстве.

Поверьте, мир, который предстал бы перед нами в этом случае (воспроизводился бы внутри нашего мозга как зрительный образ), выглядел бы для нас совершенно иначе. Но мы обучены числом, и потому другой способ моделирования мира нам недоступен, мы даже представить себе не можем, как бы это «выглядело».

А ведь ещё каких-то несколько тысяч лет назад люди и знать не знали ничего про цифры. И неужто вы думаете, что, заходя в пещеру, они наблюдали там определённое число своих сородичей, а не какую-то «массу»?..

Впрочем, «прошивка» языком нашего мозга пока только начинается. Играя со взрослыми «в слова», мы даже не понимали, что происходит. А происходило вот что: наш мозг, его нейронная сетка обучалась каким-то образом реагировать на поведение других людей, приспособляться к нему.

ЦЕНТРАЛЬНЫЕ АНАЛИЗАТОРЫ

Мы привычно думаем, что видим глазами, слышим ушами, ощущаем пальцами. На самом деле это, конечно, не так.

Всё, что мы воспринимаем, – это образы, которые создаёт наш мозг, то есть вся воспринимаемая нами реальность – это своего рода галлюцинация. Да, по мотивам, так сказать, реальных внешних сигналов, но с рядом оговорок…

Во-первых, мы ограничены нашими органами чувств и их чувствительностью – то есть определённым спектром по интенсивности сигнала – видимым, слышимым и т. д. Несравненно большие объёмы информации о внешнем мире мы игнорируем – и более того, зачастую даже не представляем, какую именно.

То, что мы воспринимаем, – это то, к чему мы были подготовлены эволюцией, чтобы обеспечить ограниченный набор потребностей. Но реальность, конечно, несравненно богаче. Сложно даже представить, сколь малую её часть мы можем воспринять, даже с учётом всех наших современных методов исследования.

Во-вторых, рецепторы, выглядывающие за пределы нашего с вами тела и воспринимающие состояние дел внутри него, – это просто особый тип нервных клеток.

Их особенность – в способности преобразовывать те или иные воздействия. Например, соприкосновение с фотоном (то есть различные аналоговые сигналы) – в нервный импульс, то есть, по сути, в цифровую форму.

В-третьих, значительная часть коры головного мозга предназначена вовсе не для «думания» в привычном для нас смысле этого слова. Нет, она занимается именно созданием образа внешнего мира – создаёт в соответствии со своими биологическими настройками мир света, звука, запаха, тактильных ощущений.

Эти области коры и называются «центральными анализаторами»: зрительный анализатор – она же зрительная кора; или слуховой анализатор – он же слуховая кора и т. п. (см. рис. 7). И результат их работы – теперь внимание! – это то, что мы проецируем вовне.

То есть зримые образы – это не то, что вы видите перед собой, а то, что сделал ваш мозг и спроецировал как зрительные образы на экран реальности. «Каков он на самом деле?» – вопрос, лишённый всякого смысла. Никто не знает. А то, что принимаем за «облик» мира, – это наша с вами грёза, сон наяву.

В-четвёртых, многие наши чувства оцениваются мозгом совсем уж как-то по-своему – то есть измеряют одно, а образ создают совершенно про другое.

Рис. 7. Зона распределения центральных корковых анализаторов по поверхности больших полушарий мозга