Текст книги "Развитие личности. Психология и психотерапия"

Так начинается психологический кризис (этап ПЗМ уровня ВЗМ), обусловленный ненасытной жаждой индивидуальных отношений (подогретой интеллектуальными пассажами, которые занимали личность на этапе ПОМ уровня ВЗМ), с одной стороны, и недостижимостью этих отношений, с другой. Недостижимость индивидуальных отношений на этапе ПОМ (равно как и ПЗМ) уровня ВЗМ вполне понятна и закономерна: человек еще не ощущает самого себя (свою сущностную индивидуальность), поскольку это ощущение (будущее впоследствии ему фактической опорой всей его «жизнедеятельности») даст ему только реальность индивидуальных отношений, поскольку в них он предстанет той полипотентной возможностью, которой фактически и является. Однако пока он лишь алкает, но делает это не так, чтобы искомое могло быть испито, а потому не насыщается и страдает.

Для иллюстрации этапа ПЗМ уровня ВЗМ развития личности в той или иной мере подходят, как уже было сказано, вся книга Екклесиаста, большая часть «Нарцисса и Гольдмунда» Германа Гессе и основная часть «Внутреннего опыта» Жоржа Батая, а именно вторая его часть – «Казнь». К Ветхому Завету читатель сможет обратиться самостоятельно, а потому нет необходимости его цитировать; что касается упомянутого романа Г. Гессе, то там слишком много наслоений и следов «внешних влияний», что потребовало бы от нас долгих пояснений (однако, не в пример другим текстам, он чрезвычайно интересен той динамикой отношений двух Других, которая и создает напряжение этапа ПЗМ уровня ВЗМ развития личности); остается лишь «Казнь» «Внутреннего опыта» Ж. Батая. Эта, что символично, вторая часть книги, по сути является единственной (остальные же выполняют роль неких сателлитов – увертюр и послесловий) и представляет собой попытку выразить а priori невыразимый «внутренний опыт». Сам Ж. Батай сталкивается с определенной трудностью, видимо не вполне им осознанной, поскольку опыт может рассматриваться как то, что стало (было и стало) опытом (так его работу расценивает Ж.П. Сартр[264]264
  Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX века. – СПб.: Мифрил, 1994. С. 22.


[Закрыть]), и то что есть опыт (так, по всей видимости, задумывалось самим Ж. Батаем). Так что нам придется говорить о том, что есть. Это парадокс, поскольку все, что может быть высказано, уже не есть, а было, но что поделать? – такова специфика нашей темы.

Глава начинается с описания состояния растерянности, опустошенности, столь «симптоматичного» для этапа ПЗМ уровня ВЗМ: «Есть такие часы, – пишет Ж. Батай, – когда нить Ариадны рвется: когда я не что иное, как пустое раздражение, когда я не знаю больше, кто я, когда голод, холод, жажда снедают меня. В эти моменты бессмысленно прибегать к воле. Важнее – испытывать отвращение ко всякой жизнеспособности, отвращение ко всему, что я когда-то мог сказать, написать, ко всему, что могло бы привязывать меня к жизни: тогда верность себе кажется просто пошлостью. Противоречивые поползновения, что движут мной, не находят выхода и потому меня удовлетворяют. Меня гложет сомнение: в себе я не вижу ничего, кроме провалов, бессилия, тщетного брожения. Мне кажется, что я гнию, к чему бы я ни прикоснулся – все гниет».[265]265
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 67–68.


[Закрыть]

«Вечные вопросы» предстают здесь совершенно в новом своем качестве: они осознаются как безответные. «Требуется необыкновенное мужество, чтобы не пасть духом и продолжать – во имя чего? Однако, оставаясь в своем мраке, я продолжаю: человек продолжает во мне, проходит и через это. Когда я изрекаю в себе: ЧТО ЕСТЬ? Когда остаюсь без ответа, тогда, думаю, этот человек должен наконец убить во мне меня, должен до такой степени стать самим собой, что моя глупость перестанет делать меня смешным. […] Долго так продолжаться не может, возможное в человеке никак не ограничить этим постоянным отвращением к себе, этим заученным отрицанием умирающего. Нам не дано без конца быть такими, как есть: словами, что уничтожают друг друга, и в то же время непоколебимыми дубинами, что выдают себя за устои мира. […] Быть всего лишь человеком, не иметь никакой возможности – вот что душит, вот что переполняет тяжким неведением, вот что нестерпимее всего».[266]266
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 68, 70.


[Закрыть]

Кажется, что здесь Ж. Батай вторит Ф. Ницше, его знаменитой фразе: «Человек есть нечто, что должно быть побеждено». Однако это не так. Когда Ф. Ницше требует от человека умереть, он тем самым зовет его к новой ценности, к новому миру – к сверхчеловеку. Это смерть, которая сама есть гарантия возрождения, это смерть осмысленная, преднамеренная, высчитанная, за ней – новая жизнь. У Ж. Батая все иначе, тут нет и намека на гарантии, нет ни единого слова, рекламирующего новую жизнь. Он не хочет «победить» человека, он хочет умереть сам (роли), чтобы человек, в нем скрытый, стал самим собой (сущностная индивидуальность). Но он не может этого сделать «обращением к себе» (в отсутствие Другого), мы сами (он сам – Батай) водим себя за нос, наше мировоззрение, что «выдает себя за устои мира», замкнутый круг, все выходы из него – лишь переходы в нем самом, мираж выхода, возникший в мировоззрении, всегда ложен, как предел, которым кажется горизонт.

Осознавая эту чудовищную, вечную замкнутость в самом себе, эту игру собственного мировоззрения, которое создает иллюзию возможности собственного преодоления (освобождения от себя по средствам себя самого, но этому обману суждено лишь вменять надежду), Ж. Батай приходит к разделению и противопоставлению «опыта» «проекту», где без труда прочитывается противопоставление индивидуальных отношений (основное слово «Я – Ты» М. Бубера) внешним контурам личности (основное слово «Я – Оно») и соответственно Реальности и Индивидуальной Реальности человека. «Проект, – пишет Ж. Батай – это не только модус существования, предполагаемый действием, необходимый для него, это парадоксальная манера быть во времени: откладывая существование на потом».[267]267
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 91.


[Закрыть] Иными словами, это построения Индивидуальной Реальности (компиляции означающих), предписывающие, «проектирующие» действие. Таким образом, возникает своеобразный временной разрыв – между непосредственным действием и человеком, его производящим. «Опыт», напротив, спонтанен: «Внутренний опыт – это разоблачение покоя, это бытие без отсрочки». И тут же Ж. Батаю приходит мысль, от которой ему впоследствии приходится отказаться: «Принцип внутреннего опыта: выйти посредством проекта из области проекта».[268]268
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 92.


[Закрыть]

Эта отчаянная надежда-проект заведомо обречена на неудачу, в чем Ж. Батай и признается, предприняв перед этим несколько безрезультатных попыток реализовать свой «проект» «опыта». В какой-то момент ему кажется, что экстаз открывает путь из области проекта в область опыта (этот вариант предполагает освобождение самого себя (своей сущностной индивидуальности) своими средствами, без Другого, без индивидуального отношения). И тут Ж. Батай видит, что попался на удочку, обманутый мировоззрением: «Экстаз – вот он, выход! Гармония! Возможно, какая-то душераздирающая! – восклицает Ж. Батай и тут же осекается: – Выход? С меня хватит того, что я ищу; снова и снова валюсь с ног, не могу и шагу ступить, жалкое существо: выход вне проекта, вне воли к выходу! Ибо проект – это темница, из которой я хочу бежать (проект, рассудочное существование); я разработал проект о том, как избежать проекта! Знаю, что достаточно разбить в себе рассуждение, и экстаз тут как тут, от него уводит рассуждение, от экстаза, которому изменяет рассуждающая мысль, выдавая его за выход или отсутствие выхода. Во мне (помню) криком кричало бессилие, протяжный, тоскливый, идущий изнутри крик: узнал, знать ничего не знаю».[269]269
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 115.


[Закрыть] В другом месте эта мысль выражена еще жестче: «Страсть к гармонии – вот в чем заключается величайшее раболепие. Но простым отказом от нее не уйти; желая пройти мимо ложного окна, мы прибегаем к более тяжкому обману: ложное-то не скрывало своей лживости!»[270]270
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 110.


[Закрыть]

Однако эти моменты, столь мимолетные, столь бесформенные моменты ощущения себя самого, себя – алкающего, наступают все чаще и чаще, именно они рождают «проекты» бегства в «опыт», именно они указывают на безумие собственного одиночества: «Мое я – я твердо стою на разных вершинах, которые покорялись с огромной печалью, многие мои ночи ужаса сталкиваются между собой, двоятся, переплетаются, и эти вершины, эти ночи… о несказанная радость!.. я замираю. Я есмь? А в ответ только крик – рухнув навзничь, я лишаюсь сил. […] Забвение всего. Бесконечный спуск в ночь существования. Бесконечное казнение неведением, болото тоски. Скользить над бездной в совершенной темноте, испытывая весь ее ужас. Содрогаться, отчаиваться, не отступать перед стужей одиночества, вечной тишиной человека (нелепость всякой фразы, иллюзорность всех на свете фраз, ответ приходит только от бессмысленной тишины ночи)».[271]271
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 73.


[Закрыть]

Хороший план: «не отступать перед стужей одиночества». Но куда он ведет? Ж. Батай в нерешительности, ибо исхода как не было, так и нет, а «увидеть возможность и оставить ее ради чечевичной похлебки хоть какой-нибудь жизни» – «неискупимый грех».[272]272
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 75.


[Закрыть] Тут возникает образ Другого, но Ж. Батай пытается отказаться от помощи: «Достаточно, наверное, – говорит он, – чтобы до крайности (где начинается опыт. – А.К., А.А.) дошел кто-то один: но нужно, чтобы с другими – которые избегают этого – он сохранил какую-нибудь связь. В противном случае будет лишь причуда, а не край возможного».[273]273
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 78.


[Закрыть] Соломоново решение… Ответ так и не найден, и Ж. Батай рассуждает, он идет дальше: «Мое поведение с друзьями имеет свои резоны: никто, думаю, не может дойти до края бытия в одиночку. Если кто-то пытается, то погибнет в „частном“, которое имеет смысл лишь для него одного. Но не бывает смысла для кого-то одного: одинокое бытие отбросило бы „частное“, если бы считало его таковым (если я хочу, чтобы моя жизнь имела смысл для меня, надо, чтобы она его имела и для другого; ни один человек не посмеет придать своей жизни смысл, который был бы чужд жизни в целом). Правда, на краю возможного нас ожидает бессмыслие… но лишь бессмыслие того, что до этого мига имело смысл, ибо казнение, порождаемое отсутствием смысла, устанавливает в конце концов смысл: последний смысл – это сияние, даже „апофеоз“, бессмыслия. Но я не достигну крайности в одиночку, и в действительности я не могу поверить в то, что достиг ее, ибо мне там не удержаться. Если бы случилось так, что только я один ее достиг (допустим…), то это значило бы, что ее и вовсе не было».[274]274
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 84–85.


[Закрыть]

Иными словами, если бы человек мог быть своей сущностной индивидуальностью, которая по определению принадлежит Сущему самостоятельно, то есть вне отношения с другой сущностью («соразмерной», идентичной ему в своей уникальности), то это значило бы, что ее нет (противоречие принципу отношения), а если нет сущности, то нет и Сущего; отсюда и сам человек – это лишь совокупность своих проявлений, основанная ни на чем, но это нелепо. Следовательно, необходимость Другого для него (как сущностной индивидуальности) абсолютна, в противном случае все бессмысленно. И теперь Ж. Батай пишет: «Я понял, что избегал проекта внутреннего опыта и удовлетворялся тем, что был в его власти. Я его жажду, я связан его необходимостью, хотя я ничего не решал. По правде говоря, никто тут не может решать, поскольку природа опыта такова, что он не может существовать как проект, разве что насмешки ради».[275]275
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 90.


[Закрыть]

Однако даже если для личности этапа ПЗМ уровня ВЗМ становится совершенно очевидно, что никакие умозаключения, никакие «проекты», никакие трансформации мировоззрения сами по себе не могут дать никакого позитивного эффекта, даже если она понимает, что все самостоятельные усилия по разрешению возникшего психологического кризиса – ничто в сравнении с возможностью непосредственной сопричастности Другому (индивидуальные отношения), даже если все это ясно как божий день, что она видит? А видит она Других, что замкнуты сами в себе и не испытывают потребности или не имеют сил, решимости преодолеть собственную замкнутость. «Самые серьезные люди, – с чувством отчаяния пишет Ж. Батай, – кажутся мне детьми, которые не знают себя: они отделяют меня от людей истинных, которые знают о своей детскости и смеются в лицо бытию».[276]276
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 89.


[Закрыть] Иными словами, Другие отделены от него своими другими (с маленькой буквы), своими ролями, замкнутостью своего мировоззрения. «Если я вижу, – продолжает Ж. Батай, – что люди не могут вынести жизненной муки, что они задыхаются, бегут что есть сил от тоски, прибегают к проекту, то моя тоска от тоски этих непосед только умножается».[277]277
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 97.


[Закрыть]

Однако, все-таки и несмотря ни на что, «человек сидит во многих людях, одиночество – это пустота, ничтожность, ложь», а потому «крайность» «полностью достигается лишь в сообщении».[278]278
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 99.


[Закрыть] «Тоска, – решает для себя Ж. Батай, – предполагает желание сообщения, то есть самоутраты, но это только желание, а не полная решимость; тоска говорит о страхе перед сообщением, перед самоутратой. Тоска присутствует в самой теме знания: как самость я хотел бы – через знание – быть всем, сообщаться, потерять себя, оставшись при этом самостью. Для сообщения, дабы оно имело место, необходимы субъект (мое я, самость) и объект […]. Субъект хочет завладеть объектом, дабы им обладать […], но не может ничего другого, как потерять себя: вдруг обнаруживается бессмыслие воли к знанию, бессмыслие всего, что возможно, оно и дает самости знать, что та через миг потеряет себя, что вместе с ней потеряется и знание. […] Едва я обретаю себя, как сообщение прекращается, я прекращаю сообщать себя, останавливаясь на этом, получая, правда, какое-то новое знание».[279]279
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 105–106.


[Закрыть]

Итак, Ж. Батай сталкивается с невозможностью сообщения, снова бессмыслие всего – знания, действия, даже обретение себя, своей «самости» – кажется теперь бессмысленным. «На кону стоит смысл сообщения», – говорит Ж. Батай, оказываясь перед дилеммой «субъект – объект». Чтобы лучше понять трудность, которую испытывает Ж. Батай, нам следует обратиться к работе Жиля Делеза «Различие и повторение», где он, вступая в полемику с Ж.П. Сартром, пытается прояснить эту ситуацию, что, впрочем, на наш взгляд, не вполне ему удается.

Ж. Делез разделяет человека на «Я» (сущность личности, ее инаковость?) и «Мыслящего субъекта» (внешние контуры?) и пишет: «Нужно, кроме того, чтобы в эксплицируемых психических системах присутствовали ценности импликации, то есть центры упаковки, свидетельствующие о факторах индивидуации. Разумеется, эти центры учреждают не Я или Мыслящий субъект, но совершенно иная структура, принадлежащая к системе Я – Мыслящий субъект. Эта структура должна быть обозначена под названием „другой“. Она не обозначает никого, кроме мыслящего субъекта для другого Я и другого Я для мыслящего субъекта (курсив наш. – А.К., А.А.). Теоретическая ошибка заключается как раз в постоянном колебании между полюсом, сводящим другого к положению вещи, и полюсом, возводящим его в ранг субъекта. Даже Сартр ограничивался приписыванием этого колебания другому как таковому, показывая, что другой становится объектом, когда Я – субъект, и не становится объектом, если Я, в свою очередь, не превращается в объект. Вследствие этого структура другого и ее функционирование в психических системах оставались неизвестными. Если другой не является никем, но в двух разных системах он – мыслящий субъект для другого и другой для мыслящего субъекта, то Другой а priori определяется в каждой из систем своей выразительной, то есть имплицитной и упакованной ценностью».[280]280
  Делез Ж. Различие и повторение. – СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998. С. 315.


[Закрыть]

Позиция Ж.П. Сартра вполне понятна: говорящий говорит сам с собою, полагая, что говорит с другим человеком, таким образом, другой выполняет роль «повода» внешней речи говорящего, создает «ситуацию для говорения», и очевидно, что дать повод или создать ситуацию – не значит быть «субъектом», но скорее «объектом». Так или иначе, но речевое сообщение между двумя «субъектами» невозможно, так как речь выполняет роль третьего, но поскольку отношение всегда бывает между двумя и не более, то очевидно, что говорящий своей речью вытесняет, выталкивает из отношения другого, превращая его в «объект». Ситуация не меняется, но лишь становится обратной, когда речь берет другой, тот, что был только что «объектом». Однако Ж. Делез пытается преодолеть эту замкнутость, он говорит, что сама эта интактность «другого» позволяет видеть в нем Другого а priori, поэтому его выражение в качестве этого Другого а priori происходит не посредством его речи, а посредством осознания его «имплицитной и упакованной ценности».

С этой позицией нельзя не согласиться, и, кажется, здесь открывается выход из создавшегося коммуникативного тупика. Однако дальше Ж. Делез называет этого Другого – «Другой как выражение возможного мира», и мы возвращаемся в исходное: «Итак, в психической системе Я-Мыслящий субъект Другой функционирует как центр свертывания, упаковки, импликации. Он – представитель факторов индивидуации. […] Существует форма локального усиления энтропии, тогда как мое объяснение другого является законной деградацией. Правило, упомянутое нами выше: не особенно объясняться, что означает прежде всего – не слишком объясняться с другим, не слишком объяснять другого, поддерживать имплицитность собственных ценностей, умножать мир, населяя его всем выраженным, не существующим вне выражения. […] Структура другого и соответствующая функция речи действительно являются проявлениями ноумена, роста экспрессивных ценностей, тенденции интериоризации различия, наконец».[281]281
  Делез Ж. Различие и повторение. – СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998. С. 316.


[Закрыть]

Иными словами, Ж. Делез предлагает ограничиться только фактами выражения, не задумываясь даже над выражаемым, ноумен – есть ноумен. Однако даже если мы избежим «объяснения», полагая Другого как «выражение возможного мира», мы не можем не определять его, но чем же такое определение отличается от объяснения? Ответ на этот вопрос заставляет нас вернуться на прежние позиции. И Ж. Батай решает эту задачку чисто теоретически: выход – в «упразднении субъекта и объекта».[282]282
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 104.


[Закрыть] Но он тут же наталкивается на извечное препятствие сообщения индивидуальных отношений – на содержательность: «Я не говорю о разрозненных персонажах (я-отождествленные и я-неотождествленные роли. – А.К., А.А.), которыми мне доводится быть. Они не представляют интереса, или же мне просто не до того. Я следую своей задаче – рассказать о внутреннем опыте – и совсем не обязан ставить их под вопрос. Впрочем, эти персонажи сами по себе (в моих глазах) ничтожны, немножко комичны. В отношении к внутреннему опыту, о котором я говорю, они бессмысленны во всем, кроме одного: они довершают мою дисгармонию».[283]283
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С.111.


[Закрыть] И, не в силах более продолжать эту схватку с самим собой, Ж. Батай переходит на стихотворную стезю и молит о смерти: «Горьким криком себя пронзаю: слова, что душат меня, меня отпустите, меня пощадите, я жажду иного. Уж лучше смерть, чем царство слов, чем цепи слов, столь бедных ужасом, что ужас – вожделеннее всего. […] О могила моя, избавь меня в недрах земли от моего я, которым не хочу больше быть».[284]284
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 112.


[Закрыть]

И вот Ж. Батай подходит к финалу своего казнения, здесь он вспоминает о своем читателе – он «третий», и он – первый. Для него затеяна вся эта безудержная пляска «внутреннего опыта» – вот что внезапно осознает Ж. Батай. Но кто этот «читатель» – «другой, что любит меня и сей же миг меня забывает (меня убивает), без его настоятельного присутствия я ни на что не способен, да и не было бы без него никакого внутреннего опыта».[285]285
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 118.


[Закрыть] Оказывается, все это время, каждый миг, когда сам Батай безуспешно искал выход из самого себя, он, этот Другой, этот носитель «другого сознания», этот выход для самого Батая – был рядом! Был рядом и остался незамеченным. И тут словно случайно, словно ненароком он воспроизводит рекомендацию, которую дал ему Морис Бланшо: писать книгу так, словно он – Батай – был бы «последним человеком». Но «будь я последним человеком, – восклицает Ж. Батай, – тоска была бы до безумия невообразимой! И никак уж от нее не скрыться, я остался бы лицом к лицу с бесконечным уничтожением меня, был бы отброшен в самого себя, хуже того: пустым, безразличным».[286]286
  Батай Ж. Внутренний опыт / Пер. с франц., послесловие и комментарии С.Л. Фокина. – СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. С. 119.


[Закрыть]

Вот что оказывается теперь самым страшным и вот что теперь самое главное – Другой (с большой буквы). «В опыте субъект теряется, рассеивается», – пишет Ж. Батай, таков итог. Так реализуется выведенная им формула: субъект и объект упраздняются, точнее, упраздняется он сам – Батай – как субъект, чем открывает себе Другого, переступая границы собственной содержательности, которая, как оказывается, зиждется на его субъективности. Что ж, теперь можно переложить и знаменитую формулу Ф. Ницше «И когда вы откажетесь от меня, я приду к вам», с этого момента она звучит так: «И когда я откажусь от себя, вы придете ко мне», точнее, не «вы», но «Ты», «Ты» из основного слова «Я – Ты».