Текст книги "Пароль: «Вечность»"

Глава 10

Машина едва дотянула до заправки – остановилась неподалеку от железной тумбы, чихнув напоследок гарью из выхлопной трубы.

Из гнезда в тумбе торчал пистолет, от него в основание уходил шланг. С другой стороны изогнутая рукоять – наверно, ее нужно качать, чтобы полилось горючее. Из будки под навесом показался человек в брезентовом комбезе, и выпрыгнувшая наружу Юна спросила:

– Где управитель?

– А там… – заправщик стал что-то говорить, подойдя ближе к девушке и откровенно пялясь на нее.

Рядом с заправкой стояли сцепка из трех цистерн на колесах и тягач, сплошь обвешанный броней. На кабине сидел мужик с ружьем и глядел на нас. С другой стороны была котельная, из трубы поднимался столб дыма. На крыше котельной на массивных железных козлах покоились две емкости, заляпанные мазутом, с пластами застывшего дегтя на боках. От емкостей в крышу уходили толстые трубы.

Я вышел из машины, повесив хауду на плечо, и осмотрелся. Красотами архитектуры поселок нефтяников не блистал: пара длинных бараков с окошками, закрытыми пленкой, двухэтажный кирпичный дом с черножелтым флагом на крыше. На первом этаже дома была, судя по всему, столовая, оттуда доносились звон и голоса, а на втором, как я решил поначалу, комнаты для приезжих, но почему-то заправщик в ответ на вопрос про управителя показал именно в ту сторону. Может, там находится местная администрация?

Между бараками из огороженного участка торчала длинная железная труба с перекладинами лестницы, вверху вращался на ветру пропеллер. Труба, удерживаемая тросами-растяжками, покачивалась и скрипела, от основания ее жгут толстых проводов тянулся к стоящему прямо на земле железному шкафу трансформатора. Он громко гудел, сквозь решетку в верхней части вылетали искры.

Поговорив с Юной, заправщик ушел обратно в будку, где сидел еще один человек. Я снял котомку с багажника, девушка взяла ружье. Пара любопытных высунулась из окон бараков, несколько прохожих оглянулись на нас. Одевались нефтяники получше обитателей Серой Гари – оборванцев здесь не было, на людях брезентовые комбинезоны, штаны и свободные домотканые рубахи, кожаные куртки, сапоги и ботинки, шляпы.

Сразу за навесом начинался крутой склон, внизу протянулась кирпичная ограда с колючкой, над ней торчала вышка, где сидел часовой. А за оградой раскинулся нефтяной бассейн: черное, глянцево поблескивающее озеро с бурыми островками земли. На другом берегу виднелась труба, уходящая через поле, за которым били в небо факелы огня.

Сзади раздался треск, и я обернулся. Из решетки в верхней части трансформатора повалил дым. Шкаф загудел, внутри замигало, и тут же погасли прожекторы, которые включили охранники на воротах.

Распахнулось окно на втором этаже кирпичного дома, высунувшийся наружу толстомордый усатый мужик пробасил:

– Вашу мать, опять? Где Чак?!

Дверь будки под навесом открылась, и оттуда, вытирая губы, рысцой выбежал карлик в комбинезончике с подпалинами и дырой на рукаве, с железным чемоданчиком в руках. Был он около метра ростом, может, чуть больше. На бритой голове татуировка – широко раскрытый глаз внутри треугольника.

– Издеся я! – крикнул карлик фальцетом и побежал к трансформатору.

Выглянул заправщик со стаканом в руках, увидел усатого в окне и побыстрее спрятался в будку.

– Опять пьете, сволочи? Если щас не починишь – отправлю ночью в патруль на тот берег! Ты понял?!

– Понял я, понял! – завопил в ответ карлик. – Но дюймового сечения нет! Если нет его – как чинить?

Усатый показал Чаку кулак, плюнул и закрыл окно.

Но тут же, высунувшись опять, стал с подозрением разглядывать нас.

– А где Разлом? – спросил я, повернувшись к Юне.

Она махнула рукой в противоположную от нефтяного бассейна сторону.

– Стой лучше возле машины, наемник. Я пойду к управителю, попробую договориться. Наверное, это он из окна смотрит.

– Зачем тебе управитель?

– В поселках нефтяников он всеми командует, без его разрешения никто ничего не сделает. Попробую обменять винтовку на топливо.

– И сразу двинем дальше?

Она покачала головой:

– Нет смысла. Лука Стидич будет ждать нас в Балашихе только завтра к вечеру, не раньше. Лучше переночевать здесь. Завтра поедем вдоль Разлома, через переправу на Щелковском тракте доберемся до Балашихи.

– Но здесь могут появиться монахи.

– Да, а если сразу выедем, могут догнать нас прямо в пути. В поселке Южного братства им, по крайней мере, не дадут поднять стрельбу. А могут и вообще внутрь не пустить, если они вправду из Киева, а не московские.

– Давай я сам с управителем поговорю, – предложил я. – Не нравится мне его рожа.

– Нет, ты возле машины стой. Ты плохо знаешь, что здесь к чему, лучше мне. Главное, если к тебе кто-то подойдет с расспросами, не разболтай, что я из Меха-Корпа. Если они узнают, кто я такая…

– Что будет? – спросил я.

Она покачала головой:

– Один Владыка знает, что будет. Например, они могут взять меня в заложницы, чтобы потом попытаться диктовать условия отцу. Или выкуп потребовать. Или управитель может испугаться, он же только здесь король, а так – мелкая сошка… Может испугаться и с почестями нас дальше в Балашиху отправить. Охрану дать, топливо бесплатно. Но при том послать в Москву побыстрее гонца, чтоб в Цитадель Южного братства доложил обо всем. Или по радио сообщить, если оно тут есть. Короче, они ничего не должны про меня знать. Просто мы беженцы с фермы, и всё, хорошо?

– Ладно, – согласился я, – но попробуй ружье продать, а не обменять. Потому что нам нужно не только горючее, надо еще поесть. Да и переночевать хотелось бы не в тачке.

– Гостиницы тут нет, только бараки нефтяников. И почему ты все время говоришь «тачка»? Это такая маленькая тележка, в которой ломщики возят камни и всякое другое. А это, – девушка постучала по запыленному борту машины, – сендер. Автомобиль, чтобы можно было ездить даже по песку в центре Пустоши. Видишь, какие колеса?

– Просто так иногда выражаются у нас на юге, – пояснил я.

Юна направилась к двухэтажному дому. Местные, наглазевшись на нас, разошлись, усатый – скорее всего, это и был управитель – скрылся в окне, заправщик из будки не высовывался. Карлик, распахнув дверцу трансформатора, достал оттуда табуретку, залез на нее и начал копаться в проводах, что-то бубня и ругаясь тонким голосом. Железный шкаф плевался дымом, шипел и постреливал искрами.

Я взял фляги, сделал несколько глотков самогона из одной, запил водой из другой, сел на капот и стал разглядывать улицу.

Юна справилась быстро и, вернувшись, показала мне несколько монет. Одна была немного больше остальных – я взял ее, повертел в руках. Три золотых, которые у меня забрал Бурнос, я тогда так и не успел рассмотреть. На монете была неразборчивая мелкая надпись, с другой стороны отчеканен человеческий профиль, под ним распятие в виде буквы «Х», как на груди монаха.

– Не видел таких, что ли? – спросила Юна. – Это киевская гривна, она везде в ходу. Ладно, накачай дизеля, в канистру тоже залей, и идем. Спать придется в бараке, гостиницы тут нет, как я и думала.

Заправщик сказал, что машину можно оставить под навесом, взял деньги и помог мне залить горючее в бак. Потом мы поели в столовой нефтяников на первом этаже – нам выдали по миске с кукурузной кашей, хлеб и кувшин с кислым пивом, которое мне не понравилось, так что пришлось запивать ужин водой из фляжки.

Стемнело, в зале зажгли свет, но он часто мигал и в конце концов погас – вышедший из кухни дородный повар, ругая Чака, разжег масляные лампы.

Мы устали и после ужина сразу пошли в барак. Одна смена нефтяников еще не вернулась, другая еще не встала. Длинное полутемное помещение с низким потолком оглашал храп, под койками, стоящими двумя рядами вдоль стен, валялись грязные сапоги и ботинки, на лавках у кроватей лежало шмотье. Запах в помещении был соответствующий.

Тут выяснилось, что нам выделили одно место на двоих. Койки-то были широкие, но это все равно очень не понравилось Юне Гало. Она стащила одеяло, положила на пол и объявила, что мне предстоит спать там. Я сказал, что не собираюсь этого делать. Она возразила, что не собирается спать с каким-то наемником. Я ответил, что если она не хочет спать с каким-то наемником, то может выбирать любую лежанку и спать с каким-то нефтяником. И что вообще я настолько вымотался, что меня сейчас совсем не тянет к ее полудетским прелестям.

Девчонка обиделась, и дело закончилось тем, что она сама улеглась на одеяло у койки, забрав подушку. Я лег и сказал, чтоб она не дурила и перебиралась сюда. В ответ донеслось сопение – Юна то ли делала вид, что уже заснула, то ли и вправду тут же вырубилась.

Я положил хауду на узкую шаткую лавку, стащил ботинки, но комбинезон снимать не стал, лишь скинул с плеча лямки. Лег, подложив руки под голову. Левая все еще болела, но теперь особо не досаждала. Перед ужином Юна еще раз помазала мне ладонь, сменив повязку.

Закрыв глаза, я подумал о том, что надо перебрать в памяти все произошедшее за сегодня, – и провалился в сон…

И рывком сел, уставившись перед собой. А что, если некроз – это вирус? Вирус, пожирающий виртуальную локацию доктора Губерта? Вот почему меня заслали сюда – чтобы я справился с ним. Из-за вируса программы, отвечающие за поведение людей и животных, начинают сбоить, и в виртуале я вижу это как плесень, все эти странные дерганья, судороги и прочее…

В бараке было темно, одинокая лампочка под потолком не горела – карлику так и не удалось наладить трансформатор. Со всех сторон храпели нефтяники.

Повернув голову, я увидел Юну Гало. Ночью она вместе с подушкой и одеялом перебралась на койку, и теперь спала рядом, ко мне лицом. Одеялом она накрыла нас обоих. Профиль на фоне светло-серой подушки казался совсем детским и каким-то беззащитным. Ее куртка и штаны лежали на лавке рядом с хаудой, ботинки стояли на полу.

Что меня разбудило? Мысль о том, что некроз – это вирус? Но во сне не бывает связных мыслей… хотя догадка прийти могла, приснилась же, говорят, Менделееву его таблица.

В первую секунду я решил, что догадка эта гениальна и объясняет все происходящее, но теперь она не казалась мне такой уж убедительной. Скорее – нелепой.

Да и разве это она меня разбудила? Нет, тут что-то другое… Предчувствие. Хорошо знакомое мне предчувствие, которое не посещало меня с тех самых пор, как я очнулся после эксперимента.

Что-то происходит. Или вот-вот начнется. Что-то опасное.

Снаружи донесся приглушенный шум двигателя. Я слез с койки, обошел ее и сел на той стороне, где спала Юна. Натянул пластиковые мокасины. Двигатель заглох, раздались голоса. Я подошел к окну.

Отсюда виднелись край заправки, склон, сторожевая вышка, ограда и нефтяной бассейн за нею. На вышке горели сразу три лампы, в свете их я разглядел спящего часового. Над озером нефти клубился плотный туман, в лунном свете казавшийся темно-серебристым, ртутным. Он полз из глубины озера, накатывая ленивыми волнами, подбираясь все ближе к берегу.

Голоса доносились с другой стороны, и я пошел к окну в противоположной стене.

Прожекторы на воротах не работали, но по всей улице горели масляные лампы на низких столбах с крюками. Возле трансформатора на табурете сидел карлик Чак и что-то угрюмо бубнил, перебирая железяки у себя на коленях. Я посмотрел в другую сторону – у приоткрытых ворот стояли две машины, рядом – люди в брезентовых куртках. Я прищурился. Из четверых трое бородатые, но это еще ни о чем не говорило.

Донесся акающий голос охранника, который днем пытался заговорить со мной:

– Долго ехали?

– Трое суток без перерыву, – ответил человек, сидящий в одной из машин. – Здесь тихо?

В разговор вступил другой охранник:

– Ты ж знаешь, Игнат, у Разлома всегда тихо. Мутанты сюда не забредают, монахи хорошо их в том сезоне припугнули.

Нет, это не наши преследователи, а люди из Южного братства. Отвернувшись от окна, я окинул взглядом барак. Нефтяники храпели и сопели, кто-то бормотал, кто-то ворочался во сне.

Что же меня разбудило?

Юна Гало приподнялась и посмотрела на меня. Я сел на край лежанки.

– Что случилось? – шепотом спросила девушка.

– Ничего.

– Почему ты проснулся?

– Не знаю, что-то разбудило. Но снаружи вроде все нормально. Приехал кто-то.

– Приехал? – повторила она, садясь.

– Это не монахи, какие-то местные. Еще туман там…

– Тогда ложись и спи… – Она вдруг уставилась на меня: – Какой туман? Где?

– Над озером, густой такой. Странно, откуда он там? Может, сырая нефть па́рит…

Она вскочила и босиком побежала к окну. На ней была только светлая сорочка.

Взяв хауду с лавки, я пошел за Юной. Выглянув из окна, девушка тихо ахнула.

Туман успел накрыть вышку и вползал по склону. Как-то странно он двигался. Широкой полосой, которая грозила разделить поселок надвое так, что в одной половине останутся ворота, заправка и двухэтажный дом с парой бараков, а в другой – здание, где находимся мы, котельная и трансформатор с пригорюнившимся карликом на табурете.

Движение на вышке привлекло мое внимание, и я подался вперед, продавив лбом пленку в окне. Часовой дергался, лежа поперек дощатой площадки. Мы с Юной Гало сказали хором:

– Некроз!

Получилось громко, в углу заворочался нефтяник. На соседней койке сел другой, проворчал что-то сонно.

– Быстро одевайся, – прошептал я Юне. – Туман сейчас отрежет нас от сендера.

Девушка поспешила назад, я за ней, на ходу натягивая на плечи лямки комбеза. Нефтяник, пробормотав что-то, опять улегся, второй взял с лавки бутылку и стал гулко пить.

Пока я подпоясывался и доставал спрятанную под лежанкой котомку, Юна успела одеться. Нефтяники вроде успокоились, все опять улеглись. Мы на цыпочках подошли к двери, и тогда снаружи раздался истошный крик карлика Чака:

– Тревога! Некроз! Проснитесь, дурни!!!

* * *

Когда мы выскочили наружу, полоса низко стелившегося тумана уже разделила поселок на две половины. Свет луны будто отражался от длинного языка ртутной мглы, выползшего из нефтяного озера. Полоса расширялась, и с захваченным туманом пространством что-то происходило. Трудно описать, что именно… Мне вдруг пришло в голову необычное сравнение: пространство сворачивалось, будто прокисшее молоко.

Из бараков валили нефтяники. С другой стороны от стоящих у ворот машин к туману направились несколько человек. Ближе всех рискнул подойти высокий бородач, и я разглядел черные галифе на нем.

Монах? Выходит, это все же они. Но почему охранники разговаривали с гостями, будто они давно знакомы?

Полоса тумана, разделившая поселок на две части, быстро расширялась. Вокруг кричали, нефтяники выбегали из бараков, на ходу одеваясь. Один натолкнулся на нас, я отпихнул его плечом, другой зацепил стоящее у двери ведро и упал. Несколько человек побежали за барак. На второй половине тоже царила неразбериха.

– Как отсюда можно выехать? – спросил я, повернувшись к Юне. – Ворота остались на той стороне, есть другая дорога из поселка?

– Да, к Разлому ведет… Что ты говоришь, ведь сендер там!

– Точно, и еще там монахи. Но ты забыла кое-что…

– Монахи? – перебила она.

В этот момент тот, что стоял ближе всех к некрозу, заметил нас.

Вернее, меня-то он не знал – значит, увидел Юну. Монах закричал что-то остальным, пятясь от наступающего некроза.

– Отойди назад. За трансформатор! – велел я девушке и бросился в ртутный туман.

Сзади завопили, кто-то изумленно выругался. Как только я нырнул в некроз, свет луны померк, звуки стали более глухими, далекими. На холме с лабораторией такого не было… Наверное, это связано с тем, что здесь некроз только разрастается, а там пятно было старым.

Из-под ног с хлюпаньем взлетали влажные ошметки. Это что, молодая плесень, которая после затвердеет и станет коркой? Только бы за прошедшее время никуда не делся мой иммунитет к ней!

Когда я вынырнул с другой стороны, звуки сразу стали громче, а масляные лампы, которые из затянутой некрозом области казались размытыми блеклыми пятнами, разгорелись ярче.

Туман накрыл часть заправки, но тумба и сендер пока оставались на свободном от него месте. Ближе к воротам стояли четверо монахов, высокий бородач с ошеломленным видом показывал на меня пальцем.

Другой монах поднял ружье, но третий подбил ствол, и пуля ударила в навес над моей головой.

На бегу вскинув хауду, я выстрелил из одного ствола. Двое монахов присели, третий повалился на землю – дробь зацепила его бок.

Упав на сиденье, я рванул кольцо, от которого в панель уходил тросик. Хрипнул стартер, и двигатель завелся. Из будки, едва различимой во мгле, выбрела фигура, поковыляла к машине… Это был заправщик. Он тихо выл, запрокинув голову, качаясь, раздирал ногтями лицо. Я дал задний ход, стал разворачиваться, чтобы не сбить его, а он встал на колени и вытянул перед собой руки. Левый глаз исчез в темной пузырящейся каше, правый вращался, кожу на щеках заправщик разодрал так, что сквозь раны поблескивали зубы. И такие вещи вытворяет с людьми некроз? Ясно, почему его так боятся.

Щелкнул выстрел, пуля ударила в багажник. Монахи пытались пробить шины сендера, но почему-то не целились в меня. Я вдавил газ. Машина, выскочив из-под навеса, нырнула в ртутную мглу. Удерживая руль одной рукой, я развернулся на сиденье, и выстрелил из второго ствола.

На секунду стало темно и тихо, а после огни масляных ламп вновь засияли, крики и топот донеслись сквозь рев двигателя. Я повернул, едва не сбив двух бегущих нефтяников, проехал мимо трансформатора и ударил по тормозам. Когда машина встала, я, выпрямившись во весь рост на сиденье, крикнул:

– Юна!

Вокруг метались люди, в котельной кто-то отдавал команды. Двери ее открылись, наружу вывалились несколько человек. За полосой мглы монахи садились в свои машины и разворачивались к распахнутым воротам. Решили, наверно, объехать поселок, чтобы добраться до нас.

Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: нигде на сендере не появилась влажная плесень. Я перегнулся через борт. На колесах вроде тоже ничего. Хорошо, что полоса еще узкая, машина проскочила через нее быстро.

Но где девчонка? Выскочив из сендера, я обежал трансформатор, и тут Юна появилась из-за барака. На одном плече висел ремень с кобурой, на другом – патронташ.

– Ты где была?! – крикнул я.

– Надо было… еще оружие… – Юна, пробежав мимо, полезла в сендер. – Разин, ты прошел через некроз! Теперь я сама видела! Это… это невероятно!

Я прыгнул на водительское сиденье, включил передачу и утопил педаль. За бараками начался пожар, загудело пламя, повалил такой густой дух паленой резины, что Юна закашлялась. Когда сендер проехал мимо котельной, девушка крикнула:

– Влево давай! За тот склад!

– Откуда ты знаешь? – спросил я, поворачивая руль. – Ты же не была здесь.

– Но Разлом в той стороне!

– Ага, тока выезда там нет, – раздалось сзади.

Мы обернулись. На багажнике, держась за скобы, распластался Чак. Темный, заляпанный смазкой и мазутом комбез сливался с тусклым грязным металлом, поэтому в суматохе мы и не заметили карлика. Его не было там, когда сендер ехал через некроз, – Чак залез на багажник позже, когда я остановился, чтобы найти Юну.

– Вправо надо, – уверенно сказал карлик. – Видишь, бревна там? За них ехай. Дальше холм, потом ограда. Стена с колючкой. Она низкая, а холм высокий. Разгонишься – так и перепрыгнешь с вершины. Ну, чё пялишься на меня, человече? Ехай, ехай, там монахи эти, они ж сюда уже в обход жмут, сам видел!

Глава 11

– Та не может быть, человече, чтоб в сендере шлема не было. Ты пошукай, пошукай и найдешь.

Карлик сидел на багажнике, свесив ноги между спинками сидений, откинувшись назад и держась за скобы. Ветер бил ему в лицо, шевелил куцые белесые брови. Глаза у Чака были очень светлые, почти прозрачные, бритая голова поблескивала в лучах утреннего солнца. Разговаривал он непривычно, такого говора я тут пока ни у кого не слышал – и, судя по взглядам, которые Юна иногда бросала через плечо, она тоже.

Левое ухо Чака украшала большая золотая серьга, которую он часто теребил и дергал. На руках были шерстяные перчатки с обрезанными пальцами.

– Так что, найдете мне шлем или нет? – спросил он. – И очки. А то в морду дует сильно.

Перед Юной был приварен железный ящик вместо бардачка, и девушка, клацнув защелкой, открыла его. Пошарив внутри, вытащила свернутый кольцом резиновый шланг, моток ветоши и треугольный кусок ткани – рыжей, как банданы у кетчеров.

– Нет там ничего, – сказала она, закрывая ящик.

– Так хоть косынку мне дай, ухи прикрою!

Она швырнула назад тряпку, карлик ловко подхватил ее и стал завязывать на голове.

– Почему ты прицепился к нашему сендеру? – спросила Юна.

– Так все побежали, ну и я…

– Именно что побежали, а не стали на багажник запрыгивать. Отвечай на вопрос.

– Он от монахов хотел сбежать, – пояснил я, ведя сендер мимо заросшего травой холма.

Девушка оглянулась:

– Это правда?

Карлик, затянув узел на затылке, пожал детскими плечиками.

– Ну, правда, красава, не люблю я эти галифе с бородами. Увидал их, ну и решил – за мной приперлись…

Из поселка Юна унесла пороховой самострел, который теперь висел у нее на плече. Сняв его, девушка развернулась на сиденье. Широкий ствол ткнулся Чаку в нос.

– Еще раз так назовешь меня, – процедила она, – останешься без башки. Понял?

Я кинул взгляд через плечо. Карлик ничуть не испугался – слегка отодвинувшись назад, взялся за ствол короткими детскими пальчиками и отвел в сторону.

– Ладно, понял, – сказал он весело и вдруг подмигнул мне: – Ну, а ты чего пялишься, человече? Какая подруга у тебя боевая… Тебе говорили, девушка, что ты похожа на Юну Гало, дочку хозяина Меха-Корпа?

Опустив самострел, она уставилась на карлика.

– Потому что ты – она и есть, – заключил он.

– Откуда ты меня знаешь?

– Так а чего же, доводилось в Арзамасе бывать, там и сподобился, значит, лицезреть…

– Но я никогда… Если я выходила в город, то одевалась как все и никогда никому не говорила…

– Та я ж не в городе тебя видал, а в том домище на вершине, который вы Фортом зовете… – Карлик запнулся. – Да ладно, после разобъясню как-нибудь. Короче, рассказываю: принял я тех парней бородатых за монахов, а тут как раз этот на сендере прям из некроза вылетает. Ну от пока он тебя искал, девушка, я поглядел, что на машине плесени нет, ну и запрыгнул сзади. Слушай, человече, а ты не мутант часом? Что-то я раньше такого не видал, чтоб люди так запросто по некрозу носились.

Холм остался позади, и перед нами открылся Разлом – широкое каменистое ущелье, в котором посвистывал ветер. На другой стороне раскинулись зеленеющие поля. Далеко слева через ущелье вел бревенчатый мост, а еще дальше виднелся второй, с полукругами опорных ферм, похожий на железнодорожный.

– А от монахов ты почему убегал? – спросила Юна.

– Ну, разъешь их некроз, не люблю я этих парней! Но это ж не монахи оказались, а? Я в том поселке недавно совсем, так, временная работенка, ихний электрик от лихорадки помер… Потому я не сразу припомнил, что рожу одного из них раньше в поселке этом уже видал. Когда только приехал туда. Парень тот потом пропал куда-то, а вчера вот снова объявился, в компании. Только бороду отпустил, трудно признать.

– Так значит, это были люди из Южного братства? – поняла Юна.

– Ну, а я вам об чем толкую, девушка! Диверсанты, так их называть правильно, стало быть? Они, значит, сначала из поселка выехали, а после вслед за вами тудой взад вернулись… Они за вами гнались, верно?

– Разин, ты слышал? – спросила она. – Это были люди топливных кланов, то есть Южного братства! Диверсанты. Обычно кланы посылают их жечь чужие вышки, чтобы никто другой на Пустоши не добывал нефть. Просто в этот раз они переоделись киевскими монахами… Но зачем? Ты понимаешь, что это значит?

– Что все стало гораздо хуже. – Остановив машину, я взял хауду, лежащую между сиденьями, и вылез наружу. – Потому что до Киева далеко и у монахов здесь нет никакой поддержки. А топливные кланы в этих местах хозяева, и раз за тобой охотятся их диверсанты…

– Тут мы не сможем скрыться от них! Они в этих местах повсюду. И Балашиха принадлежит им, а там у меня встреча с Лукой…

– Ладно, надо осмотреться. – Я зашагал к холму. – Сидите на месте.

* * *

Было пасмурно и прохладно, порывами налетал ветер, с запада ползли темные тучи. Нефтяной бассейн остался далеко позади – улегшись на вершине холма, я разглядел лишь черную маслянистую лужицу. Жаль, бросили в поселке винтовку Бурноса, оптический прицел сейчас бы пригодился.

По пустырю в нашу сторону ехали три машины. Ненамного мы от них оторвались, но время осмотреться и решить, что дальше делать, пока есть.

Раздался шорох осыпавшейся земли, звук шагов, сопение, и с двух сторон от меня улеглись Юна Гало и Чак.

– Эй, человече, а как ты все же через некроз тогда прошел? – спросил он.

Голос карлика стал другим, и я повернул к нему голову. Чак смотрел на меня серьезно, взгляд прозрачных глаз был острый и внимательный. И око внутри пирамиды, вытатуированное на лбу, тоже будто смотрело на меня.

Усевшись, я схватил карлика за шиворот, и тогда он ударил меня. Костяшками пальцев саданул по почкам, отбил мою руку, сорвав со своего воротника. Это было неожиданно – я не думал, что мелкий засранец проявит такую прыть. Он попытался вмазать мне ребром ладони по шее, но я закрылся локтем, навалился на него, прижав к земле, ударил пару раз по лицу. Опять схватил за воротник и упер стволы хауды в подбородок.

– Разин! – растерялась Юна. – Зачем ты…

Чак подергался еще немного и затих. Разбитые губы быстро распухли, из носа текла кровь.

– Теперь отвечай, только говори правду, – сказал я. – Ты нам не нужен, Чак, понял? Только обуза. Поэтому, если решу, что врешь, сразу пристрелю. Откуда ты? Говори!

– А вот неправда, нужен я вам, нужен, – просипел он. – Я эти места хорошо знаю… В Балашиху вам? А как туда поедете, разумники?

– Через переправу по Щелковскому тракту, – сказала Юна.

– Дура девка! – фыркнул он. – Это ж переправа топливных королей! Они даже плату берут за проезд через нее. Если вы от них тикаете – там вас и накроют. А я знаю другое…

– Сейчас не о том речь, – встряхнул я его. – Может, ты сам шпион топливных королей. Отвечай!

– Да какие короли! С Крыма я! Слышь, человече, я тут подумал: если те парни видели, как ты через некроз бегал, так они теперь тебя уж с таким старанием искать начнут… Да за тобой все кланы московские охоту устроят! Тебя пытать будут, чтоб узнать, как ты научился по плесени шастать, они тебя…

– Ты – вор, – перебил я уверенно, и Чак затих. Прищурившись, поглядел на меня. Струйка крови стекала по щеке.

– Ну так и чё? – спросил он. – Ты сам, что ли, святой отшельник из катакомб киевских? Убийца, по роже ж видно. Я таких скока перевидал… Наемник, э? Не из Замка Омега, часом, дезертир? А то выправка у тебя такая… Да ладно, отпусти меня уже, расскажу, расскажу!

Юна Гало положила руку мне на плечо. Помедлив, я отодвинулся от карлика. Он сел, потрогал шею, рукавом вытер кровь из-под носа.

– Хотя что тут особо говорить? Вор, да. Я ж мелкий, могу во всякие щели просачиваться, в трубы, окошки слуховые… Ну и в механике разбираюсь, в электрике. Приспособы мастерю себе разные. Один раз ранец такой с пропеллером склепал, прикинь? С ним на крышу взлетел… Ладно, то старое дело. Хотя после него меня монахи и могут искать, бо крыша то была киевского Храма, ага, Лавры ихней. А ранец взорвался, понимаешь, не вовремя, мне спину обжог, рвануло на всю Лавру – так они меня и засекли. Ну от и все, больше-то и нечего рассказывать.

– До Крыма далеко, – сказал я. – Почему ты здесь?

– Ну так я сбежал оттудова. Ограбил там одного типуса важного с Южного базара. Сбежал с добычей. А по дороге и меня ограбили. Кетчеры. Бросили подыхать на Пустоши, но я выкарабкался как-то. Потом здесь бродил, вдоль Разлома. Долго бродил. У люберецких кормильцев промышлял, на скважинах… Эх, на Крыме хорошо было! Нет там некроза этого вашего, теплее и манисы бегают, мясо у них вкусное…

Я перебил:

– А в тот поселок пришел, чтоб ограбить, да?

Чак ухмыльнулся:

– Соображаешь, человече. У старшого их, управителя то бишь, сейф в комнате, в стене, а унутрях там монеты звонкие, которыми он с нефтяниками расплачивается. Только на сейф сигналка навешена. И вот…

Поверх его головы я кинул взгляд на пустырь. Преследователи почему-то остановились и вышли из машин. Что бы это значило? Заметили нас?

– Какая еще сигналка? – спросила Юна.

– Ну ты… несведущая девушка, даром что дочь такого большака важного! Сигнализация, значит. Гудок. Сирена. Которая вмыкается, ежели кто сейф без кода начнет открывать, подбирая циферки, либо стенку ему резать. От я там пошуршал в трансформаторе… Короче, отключилась сигналка на ночь вместе со всем электричеством. Той же ночью хотел дело провернуть. А тут вы! И некроз! И монахи! Которые и не монахами вовсе оказались… Ну дела! Пришлось тикать, конечно. – Чак обернулся. – О, встали. Ха! У них же горючки нет.

Диверсанты суетились вокруг машин. Я никак не мог понять, что они делают. Не пешком же за нами дальше пойдут, глупо это, если мы на сендере. Тогда что? Тачки стояли почти вплотную, борт к борту.

– Ладно, пошли, что ли, – сказал Чак. – Покажу дорогу через Разлом.

Разглядев в руках одного из диверсантов шланг, который тот перебросил с кормы своей машины на соседнюю, я вспомнил, что видел подобный в бардачке нашего сендера, и выпрямился.

– Сейчас они сольют остатки топлива в одну тачку, потом дальше за нами поедут. Идем, быстро.

Мы сбежали со склона. Сев в машину, я схватил Чака за воротник и притянул к себе:

– Если окажется, что соврал и не знаешь этих мест, пристрелю.

* * *

По небу ползли облака, было свежо и ясно, вдалеке за Разломом стояла темная стена дождя.

– Все, сезон дождей начался, – сказал Чак. – Теперь зальет треть Москвы. Как у них там восточная сторона просела, так каждый раз потоп…

Покосившийся старый мост без ограждения скрипел и дрожал под колесами. Над Разломом дул сильный ветер, казалось, он вот-вот сорвет машину с моста и бросит на далекое, скрытое в густой тени дно.

– Это дело когда-то Лига построила, – рассказывал Чак по дороге. – Та, в которую фермеры объединились, что на юге, у Крыма да вдоль берегов Донной пустыни живут. Хотели тут товары свои провозить, чтоб в Лужниках торговать. Но люберецкие сговорились с братвой Ильмара Заклепы, самым сильным бандитским кланом во всей Большой Московии, и те стали караваны фермеров разорять. Так и не вышло у Лиги с торговлей. А переправа, вишь, осталась, ветшает только без догляду… – Сидя на корточках и держась за скобы, карлик перегнулся через край багажника. – Глядите, красотень какая! Высота, эх… Люблю высоту! И простор! Вот заради этого жить стоит, а не заради домишек ваших вшивых, улочек, стен да подворотен гнусных.