Текст книги "Мифы о прошлом в современной медиасреде"

Функционирование социального мифа в медиасреде придает общественной жизни, включая и такое ее измерение как повседневность, дополнительные характеристики. Речь идет, прежде всего, о том, что особая реальность масс – медиа, в которую погружается современный человек, несет в себе черты мифологической картины мира, где сакральное и профанное вновь обретают синкретичное единство; где мифологизационные процессы имеют не меньшее значение, что мифотворческая деятельность; где новые образы прошлого и будущего дополняют бесконечную суггестивность мира.

Для понимания механизма трансляции социального мифа необходимо взглянуть на него с позиций нескольких субъектов: живущий мифом («мифичный»), создатель мифа (мифотворец); критик мифа (мифолог) и, наконец, пространство масс – медиа. Такое понимание социального мифа сразу актуализирует несколько проблем, особенно важных для понимания механизма трансляции мифа в медиасреде – субъект и объект познания; означающее и означаемое; первичная и вторичная мифология. Для «мифичного» социальный миф является безусловной реальностью, неотъемлемой частью его картины мира; миф определяет здесь онтологические основы. Мифотворец акцентирует внимание на целях социального мифа и степени принятия социального мифа аудиторией (количестве «мифичных» относительно конкретного мифа), он, в некотором смысле, определяет этические аспекты мифа. Для мифолога определяющее значение имеют эпистемологические аспекты, средства познания социального мифа: комбинации различных теорий мифа, теоретические и эмпирические методы исследования – он ищет «истину мифа». Пространство же масс – медиа оказывается полем развертывания бытия социального мифа, неким контекстом, оказывающим влияние на содержание, наполнение каждого конкретного социального мифа; оказывается коллективным и в то же время анонимным автором, создателем или творцом мифологической реальности.

Рассмотрим, как нам видится процесс трансляции социального мифа. Схематично это можно представить следующим образом: (1) мифотворческая деятельность элит – (2) использование социального мифа как инструмента реализации властных функций – (3) учет социального контекста – (4) применение социального мифа в качестве призыва и руководства к действию – (5) тиражирование социальных мифов в виде шаблонов – (6) функционирование социальных мифов – (7) конкуренция социальных мифов / конкуренция мифотворцев (элит) – (1) появление новых мифотворцев (новой элиты). Ключевая роль, безусловно, принадлежит мифотворцам, в роли которых сегодня могут выступать далеко на только элиты.

Что же меняется в отмеченном выше механизме трансляции социального мифа, если пространством будет выступать медиасреда. С учетом развития коммуникационного пространства и его превращения фактически в «четвертого» субъекта мифа, соперничающего на равных, так сказать, с классическими мифотворцами, в роли которых выступают преимущественно элиты, можно диагностировать коренное изменение смысла «feedback». Явление «feedback», известное как обратное воздействие мифов на самих мифотворцев, обретает в пространстве масс – медиа поистине повсеместный характер и гибридные формы. Теперь оказывается практически невозможно обнаружить настоящего создателя социального мифа. Социальный миф эпохи современной коммуникационной революции, как и архаический миф далекой древности, не имеет автора. Он возникает вместе с разделяющей определенные ценности социальной группой; и в этом смысле похож на архаический миф, который появлялся одновременно с народом. Кроме того, следует добавить, что с совершенствованием средств массовой коммуникации тиражирование социальных мифов происходит гораздо более интенсивно: социальным мифам не обязательно теперь принимать форму шаблонов, достаточно, например, «привязать» то или иное повествование к автору, группе или событию в социальной сети.

В настоящее время тема активной деятельности мифотворцев становится одной из центральных при разговоре о современном мифе. Усложнение традиционных и появление новых форм масс – медиа невольно отсылает к известному тезису Р. Барта о бесконечной суггестивности мира8787
  См.: Барт Р. Мифологии; пер. с фр. – М.: Изд–во им. Сабашниковых, 2004. 320 с.


[Закрыть]. Анализ трансляции социального мифа в медиасреде предполагает понимание значимости для общественного развития как механизмов мифотворчества, так к мифологизационных процессов.

Среди современных социальных мифов, на наш взгляд, наибольшую опасность для развития общества могут нести функционирующие политические и исторические мифы: в результате мифотворческой деятельности в политической сфере и соответствующей «работы с историей» могут происходить такие мифологизационные процессы как сакрализация политических лидеров, политических партий, ремифологизация исторической памяти. Как правило, именно интерпретация политических и исторических событий сопряжена с достаточно сильной восприимчивостью масс к результатам мифотворческой деятельности. Такое развитие событий может приводить к формированию устойчивых представлений о политических, исторических событиях, а зачастую – к демонтажу исторической памяти, ценностей, политических предпочтений; при этом существует опасность потери нравственных ориентиров.

Механизм трансляции социального мифа в современной медиасреде имеет много общего с механизмом «работы» социального мифа в политической сфере; в медиапространстве социальный миф лишь приобретает несколько иные – более сложные и изощренные – формы. Существующее разнообразие форм проявления социального мифа свидетельствует о том, что выделить конструктивные функции мифа, так сказать, в «чистом виде» оказывается практически невозможно. Виной тому именно современная медиасреда, в которой легко искажаются смыслы и содержание одних и тех же мифологических сообщений.

Отдельно следует упомянуть так называемые популярные мифы («поп – мифы»). Популярный миф, с одной стороны, может являться продуктом деятельности мифотворцев, с другой стороны, «живет» в народе (и в этом смысле «поп – миф» можно называть массовым мифом и даже народным мифом), и, что самое главное, народ живет этим мифом. То есть, популярный миф в полной мере отвечает данной нами выше характеристике социального мифа как состоящего из двух уровней – «конъюнктурного» («инструментального») и «архаического».

Кроме того, ключевое значение для того, чтобы современный социальный миф обрел настоящую популярность и даже стал модным, имеет присутствие в структуре мифа мифологемы героя. Данная мифологема в действительности является неустранимым, необходимым компонентом общественного развития. Не случайно, поэтому в истории фигура героя часто выходила на первый план: как в античную эпоху, так и в эпоху Возрождения и далее – в эпоху Романтизма отношение общества к феномену героизма демонстрирует, помимо всего прочего, и отношение общества к мифу и социальной мифологии. Фигуру героя можно даже назвать зеркалом социальной мифологии.

Залогом же успешности «поп – мифа», в конечном счете, является канонический, устойчивый и при этом широко тиражируемый образ. И здесь нам хотелось бы остановиться на следующих четырех «полях» проявления современного популярного мифа, которые с учетом развертывания мифологемы героя, в полной мере раскрывают признаки (качества) популярного мифа и его секреты. Такими «полями» выступают: 1) политика; 2) история (история происхождения); 3) масс – медиа; 4) художественное творчество. Популярность и массовость мифа фактически означает его «присутствие» во всех выделяемых нами «полях» проявления.

Рассмотрим, оттолкнувшись от четырех «полей» проявления современного мифа, каким образом обретали популярность мифы, сопровождающие творчество британской музыкальной рок – группы «Queen». Отметим также, что все перечисленные ниже случаи в дальнейшем получали громкую огласку в средствах массовой информации, сопровождались бесчисленными спекуляциями, домыслами, интерпретациями, то есть приобретали все то, что характеризует «конъюнктурный» («инструментальный») уровень современного мифа.

Политика:

– неоднозначное впечатление произвела на общественность серия из девяти выступлений группы «Queen» в ЮАР в октябре 1984 году, более того, группа даже попала в черный список ООН как коллектив, нарушивший культурный бойкот, объявленный стране в связи с поддержкой апартеида;

– когда вокалист группы появился на сцене в мантии, водрузив на голову корону, под песню «God Save the Queen» – это тут же стало одним из самых известных образов фронтмена и группы в целом;

– культовым для целой страны – Венгрии – стал один из первых концертов западной рок – группы в пространстве соцлагеря, состоявшийся 27 июля 1986 года; и, несмотря на то, что прошло уже свыше 30 лет с того знаменательного события, рок – группа «Queen» остается для Венгрии самым главным музыкальным коллективом.

История (история происхождения):

– все участники группы имели высшее, но, что самое примечательное, не музыкальное образование; этот факт были практически уникальным для музыкальной индустрии того времени;

– вокалист группы Фредди Меркьюри, хотя его инкультурация и происходила в лоне западной цивилизации, все же был выходцем из зороастрийской общины;

– история создания гитары Брайана Мэя, гитариста группы, была уникальной: гриф гитары был сделан из куска красного дерева, взятого из дома музыканта.

Масс – медиа;

– известный альбом группы имел название «News of the World», такое же, что и у одного из главных британских таблоидов. Это был своеобразный ответ группы на критику со стороны средств массовой информации. Уже тогда в конце семидесятых годов XX века существовало поминание важности взаимоотношений с прессой;

– видео – клип на песню «I Want to Break Free», состоит из трех частей, одна из которых представляет собой пародию на знаменитую британскую «мыльную оперу» «Coronation Street», когда все участники рок – группы переоделись в женскую одежду; после трансляции этого клипа гастролям в США был положен конец, а музыкальный канал MTV убрал клип из ротации;

– с одной стороны, скандалы в прессе (одноименная песня «Scandal» как раз об этом); с другой стороны – например, сверхуспешное выступление на благотворительном концерте в помощь голодающим жителям Эфиопии «Live Aid» в 1985 году, после которого один из участников коллектива (басист Джон Дикон) признался, что почувствовал гордость от того, что участвует в музыкальном бизнесе.

Художественное творчество:

– «Bohemian Rhapsody» – данная композиция, содержащая оперный кусок, фактически перевела рок – музыку на новый уровень;

– «Горец» («Highlander») – художественный фильм, музыку к которому написала группа, и основная часть музыкального материала вошла в альбом «A Kind of Magic». Это – фэнтези – история о бессмертных воинах, сражающихся друг с другом до тех пор, пока в живых не останется кто – то один. При этом актер Кристофер Ламберт в главной роли хорошо вписывался в канонический, устойчивый и широко тиражируемый образ героя. О популярности фильма свидетельствует, например, тот факт, что после успеха «Горца» у фильма появилось несколько фильмов – продолжений, а также два телесериала, в которых неизменно присутствовала музыка «Queen»;

– «Innuendo» – видео – клип, снятый на эту песню, получил «Золотую камеру» на Американском фестивале кино и видео в 1992 году.

Как видим мифы о рок – группе «Queen», безусловно, можно считать популярными в силу их успешной тиражируемости, апеллированию к неизменным человеческим ценностям (свобода, благотворительность и т.п.).

В какой – то момент, к примеру, само существование рок – группы становится значимым социальным явлением и, видимо, уже как магнит притягивает мифы различных видов (из все тех же «полей» – политика, история, масс – медиа, художественное творчество).

Вершиной «поп–мифа», фактически приводящей его к новому качеству, является достижением мифом космогонического масштаба. Или: плох тот социальный миф, который не претендует на космогонический масштаб, даже если речь идет о «поп – мифе».

И в мире рок – музыки такое явление, способствующее достижению «поп – мифом» своей вершины, есть – это стадионный рок. Стадионный рок представляет собой культурный феномен, возникший в 1960 – х годах, претендующий на космогонический масштаб: из музыкального хаоса вдруг возникает необычайное по мощи явление, способное увлекать за собой десятки и даже сотни тысяч людей, объединяя их силой музыки и поэзии. Следует отметить, что рок – группа «Queen» является настоящим продолжателем традиций стадионного рока, особенно сильно это стало проявляться в конце 1970 – х – середине 1980 – х годов.

Таким образом, творчество рок – группы «Queen», обрело мировую популярность, и, соответственно, мифы, сопровождающие творчество группы, можно считать «поп – мифами». Более того, мифы сопровождают группу и после смерти одного из главных ее лидеров Фредди Меркьюри: возникают все новые так называемые придуманные биографии.

Обрела подлинную популярность и поэзия рок – коллектива. Так слова из песни «Who Wants to Live Forever», прозвучавшей в фильме «Горец»

(Что за чувство заполняет наши сны? И почему оно ускользает наяву?

Кому нужна вечность?

Все предрешено, лишь краткий миг блаженства дарован нам судьбой.

Кому нужна вечность?

Кто осмелится любить вечно, если любовь должна умереть?) стали ярким свидетельством того, что и поэтическое творчество «Queen» способно на вселенский масштаб.

После слов из песни «Who Wants to Live Forever», остается лишь отметить, что популярные мифы многообразны и, наряду с мифами, требующими разоблачения, существуют такие, которые занимают достойное место в истории культуры, охватывая все выделяемые нами «поля».

В дальнейшем реализовавшийся в вышеуказанных полях, утвердившийся в своей популярности миф выкристаллизовывается и приобретает так важный для него широко тиражируемый образ, схожий с фольклором в определении Ю.Е. Березкина. Когда Ю.Е. Березкин сравнивал фольклор и мифологию, он отмечал следующее важное обстоятельство: «Фольклор состоит из текстов, которые истолкования не требуют, переводимы на любой язык и могут изучаться в отрыве от породившей их культурной среды ("этный" подход). Текст может восприниматься буквально, как рассказ именно о тех событиях, о которых в нем идет речь. Если же он служит знаком или метафорой чего – то другого, он превращается в миф. Мифология требует понимания, истолкования, возможных лишь в контексте определенной культуры и предполагающих хорошее владение соответствующим языком ("эмный" подход). Один и тот же текст может служить основой различных мифов в зависимости от того, кто его интерпретирует. Смысл, ценность и эмоциональность в мифологические тексты вносят слушатели и рассказчики. Исследователь, пытающийся реконструировать процесс осмысления мифа в отсутствие полноценного контакта с носителями традиции, берется за невыполнимую задачу»8888
  Березкин Ю.Е. Мифы заселяют Америку: Ареальное распределение фольклорных мотивов и ранние миграции в Новый Свет. – М.: ОГИ, 2007. С. 170.


[Закрыть]. Стоит добавить, что в своем стремлении к универсальности социальная мифология и современный миф скорее схожи с фольклором, чем с традиционной мифологией. Тиражируемость, известная доля интерсубъективности, накладываемые на модность, способствуют перманентной популярности мифа. Популярные мифы многообразны и среди них, наряду с мифами, требующими разоблачения, существуют такие, которые занимают достойное место в истории культуры, охватывая все выделяемые нами «поля», включая, конечно, поле масс – медиа.

Трансляция социального мифа в медиасреде сегодня приводит к существенному размыванию традиционных способов освоения мира с присущими им закономерностями, например, к нивелированию противопоставления «мы и они». Специфическая реальность масс – медиа имеет много общего с мифологической реальностью, и именно с такими «реальностями» нам в последнее время приходиться все чаще иметь дело.

Таким образом, нами было показано место и роль мифа в истории развития коммуникационного пространства, где медиасреда выступает в качестве дополнительного звена при воздействии социального мифа на общественное развитие. Были показаны широкие возможности медиасреды в воздействии на общественное сознание с учетом способности и потенциальной готовности мифологического сознания инициировать мифотворческие и мифологизационные процессы как в повседневной жизни человека, так и в обществе в целом. Были выявлены изменения в механизме трансляции социального мифа в медиасреде и сделано заключение, что развитие коммуникационного пространства повлияло на такое существенное для мифологического сознания отношение как дихотомия «сакральное – профанное». Был высказан тезис о двойственной, обусловленной мифологизационным потенциалом, функции медиасреды в процессе формирования и распространения представлений о прошлом.

Глава 2. Прошлое как объект мифологизации

2.1. Онтология прошлого в современном мифе

Проблемы онтологического статуса прошлого традиционно входят в круг вопросов, изучаемых философией и теорией истории, которые претерпели существенные изменения в минувшем столетии в связи с целым набором культурных поворотов в социально – гуманитарных науках8989
  См.: Бахманн – Медик Д. Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре; пер. с нем. – М.: Новое литературное обозрение, 2017. 504 с.


[Закрыть]. С одной стороны, в зарубежной философии истории давно уже сложилась вполне устоявшаяся традиция, отрицающая наличие неких определенных метафизических оснований философии истории и критически воспринимающая всякую онтологическую (или субстантивную) философию истории. С другой стороны, философия истории в XXI веке существенно расширила круг своих интересов. Так, традиционные вопросы аналитической, герменевтической и нарративной философии истории на Западе оказались дополнены темами политического присвоения прошлого, проблематика исторических коммемораций, медийный дискурс об истории, проблемы коллективной памяти и идентичности, национальные образы времени и исторического опыта, этическое измерение истории. По мысли Ю.А. Кимелева, «…в настоящее время философия истории предстает как собрание отчасти независимых друг от друга, отчасти пересекающихся постановок вопросов, проблем, подходов, а также связанных с ними философских концептуализаций»9090
  Кимелев Ю.А. Западная философия истории на рубеже XX–XXI вв.: аналитический обзор. – М.: ИНИОН РАН, 2009. C. 91.


[Закрыть]. Вместе с тем, в современной зарубежной литературе неоднократно предпринимались попытки «реабилитации философии истории», понятой как этическая установка относительно хода и содержания исторического процесса (К. Ролдáн)9191
  См.: Roldan G. C. Que queda de la filosofia de la historia de la illustration? // La comprension del passado. Escritos sobre filosofia de la historia / Cruz M., Brauer D. (Comps). – Barselona: Herder, 2005. Рp. 187–216.


[Закрыть], как набор различных метатеорий, только несколько из которых (гегелевская, марксистская, теория локальных цивилизаций) подверглись существенной критике (Г. Нагл – Досекал)9292
  См.: Nagl–Dosekal H. Ist Geschichtsphilosophie heute noch moglich? // Der Sinn des Historischen. Geschichtsphilosophische Debatten / Nagl–Dosekal H. (Hrsg.). – Frankfurt a.M.: Fisher, 1996. S. 7–63.


[Закрыть], как «философия истории среднего масштаба», сопоставимая с философией техники (Й. Робек)9393
  См.: Rohbeck J. Technik – Kultur – Geschichte. – Frankfurt a.M.: Suhrkampf, 1987. 283 s.


[Закрыть]. Один из наиболее успешных вариантов в этой связи был реализован в проекте метаистории Йорна Рюзена, который на основе культурно – антропологического подхода предложил говорить о материальной (теория исторического процесса), формальной (теория и методология историописания) и функциональной (теория исторической памяти) разновидностях философии истории9494
  См.: Rüsen J. Evidence and meaning. A theory of historical studies. – N.Y.: Berghahn books, 2017. P. 80.


[Закрыть].

Тем не менее, какой бы проект «возрождения» философии и теории истории сегодня не появился, он не может не учитывать последствий влияния в первую очередь лингвистического поворота на историографию второй половины XX века9595
  См.: Потапова Н.Д. Лингвистический поворот в историографии. – СПб.: Изд–во Европ. ун–та в Санкт–Петербурге, 2015. 380 с.


[Закрыть]. Важнейшее влияние данного культурного поворота на сферу размышлений об истории, как известно, состояло в признании невозможности объективной оценки событий прошлого в связи с важной ролью языковых конструкций и стратегий интерпретации прошлого. Прошлое и его следы оказывались зависимыми от тех требований, которое предъявляло к нему настоящее. «Историческая реальность» в таком случае оказывается между сферой бытия и сущего. Л.П. Станкевич писал: «историческая реальность – есть нечто исторически сущее, часть исторического бытия, которое именно в данный момент, здесь и сейчас, а не в будущем, в котором возможно окажется еще более или менее реальным осознается и признается как именно таковая, а не какая то другая реальность прошлого»9696
  Станкевич Л.П. От социального бытия к историческому сознанию // Социогуманитарные науки в трансформирующемся обществе: Человек и охрана окружающей среды / Сборник статей и тезисов докладов XI Всероссийской научной конференции. – Липецк–Тамбов: Изд–во Першина Р.В., 2013. С. 89.


[Закрыть]. Подобное понимание исторической реальности естественным образом трансформировало представления об историческом смысле. По мысли Ю.В. Перова: «рассчитывать на обретение (хотя бы в будущем) универсального и безусловного, окончательно постигнутого на веки смысла истории, оснований нет. Смысл истории …конструируется внутри истории ею самою, и сам историчен»9797
  Перов Ю.В. Историчность и историческая реальность. – СПб.: Изд–во С.–Петерб. филос. общества, 2000. С. 79.


[Закрыть].

При этом, несмотря на существенное влияние постмодернизма и активное развитие такого междисциплинарного направления как memory studies, появление public history, среди исследователей сохраняется мнение о важной роли исторической науки в формулировке того, что можно было бы назвать «онтологией прошлого». Это означает, что пытаясь понять особенности онтологических оснований конструирования представлений о прошлом в современном мифе мы неминуемо будем сопоставлять данный процесс с тем, как данные онтологические основания представлены в исторической науке и в методологии историзма в целом. В этой связи мы попытались выделить те категории, которые характеризуют метод историзма и посмотреть на них в свете их трансформации в контексте мифологии современной медиасреды.

Попытка анализа архаической мифологии сквозь призму категорий исторического сознания уже предпринималась в отечественной научной литературе. Так, в работе М.Н. Чистанова обосновывается мысль о необходимости выделять в мифологическом сознании элементы, свидетельствующие о присущей ему начальной форме историзма9898
  Чистанов М.Н. Историческое сознание и социальность. – Новосибирск: Новосибирский гос. ун–т, 2006. С. 100.


[Закрыть]. Данный вывод он делает на основе анализа архаического мифологического сознания в контексте базовых категорий исторического сознания: время, прошлое, причинно – следственное отношение, индивидуальность, тотальность. В этой связи мы взяли за основу его подробный анализ и постарались применить его к особенностям современной медийной мифологии.

Относительно категории времени М.Н. Чистанов отмечает следующее: «развернутость во времени обряда и мифологического повествования – вот потенциальная возможность вторжения исторического измерения в миф»9999
  Там же. С. 90.


[Закрыть]. Он также подчеркивает, что «проблематизируется в мифологическом сознании даже не само время изложения мифологического нарратива, а соотношение времени рассказчика (нарратора) со временем архетипа, действия, совершаемого легендарным первопредком»100100
  Там же. С. 91.


[Закрыть]. В этой связи ритуальные действия оказываются не только формой «вечного повторения», но и актуализируют соприкосновение темпорального (профанного) и сакрального (вечного) контекстов мифологического опыта. Стоит согласиться с цитировавшимся выше автором в том, что «циклическая концепция в мифе является попыткой сгладить противоречие между двумя временными слоями мифологического повествования, спасти его пространственную, синхроническую структуру»101101
  Там же. С. 92.


[Закрыть].

Вместе с тем, ситуация в некоторой степени изменяется, когда мы переходим к современному медийному мифу. В данной связи первостепенное значение имеет дискретность и дискурсивный характер самого современного мифа, на которые указывал Р. Барт. Современный миф в отличие от архаического не стремится быть целостным повествованием, что естественно меняет специфику и характер темпоральности. Время в современном медийном мифе может дробиться и сегментироваться в зависимости от заказчика медийного продукта, от избранного канала коммуникации, а также от особенностей личных представлений производителя медийного контента. Дискурсивный характер медийных практик также проявляется в произвольном характере выбора некоего мифологического первоначала. Другими словами, современный медийный миф может избрать своей начальной точкой любую эпоху и любое историческое событие. Специфику этой начальной точки задает сама цель мифологического сообщения. В отличие от архаического мифа современный медийный миф более отчетливее разделяет рассказчика и само описываемое мифологическое событие. Более того, если в архическом мифе нарратор стремится погрузиться во время описываемого события, то в современном медийном мифе рассказчик продолжает оставаться в привычном для него времени, конструируя при этом мифологическое время события. Более того, современный миф в медиасреде также допускает определенное слияние сакрального и профанного под видом новой хронологии события. Мифологическое время оказывается «встроено» в обычное историческое время, что особенно заметно при мифологическом описании крупных исторических катастроф и разрушении государств102102
  Линченко А.А. «Распад СССР»: этапы и стратегии конструирования культурной травмы в медийном дискурсе современной России // Социодинамика. 2019. № 1. С. 111.


[Закрыть].

Не менее интересна аргументация в отношении категории «прошлое». М.Н. Чистанов справедливо подмечает, что «сама компоновка мифа приобретает характер ретроспективы … миф однозначно ассоциируется именно с прошлым»103103
  Чистанов М.Н. Историческое сознание и социальность. – Новосибирск: Новосибирский гос. ун–т, 2006. С. 93.


[Закрыть]. Далее он резонно замечает, что «мифологическое прошлое – понятие весьма расплывчатое, границы его весьма подвижны, поэтому и говорится о нем достаточно неопределенно: давным – давно, в стародавние времена, давно это было, когда твой дедушка еще не родился и так далее. Тем не менее – проникновение прошлого в структуру мифа – факт сам за себя говорящий»104104
  Там же.


[Закрыть]. Соглашаясь с позицией цитируемого исследователя укажем, что ситуация изменяется в случае обращения к современному медийному мифу и присутствию прошлого в нем. Вне всяких сомнений, ретроспективность мифа, о которой говорилось выше, остается. Однако, изменяется сам характер этой ретроспективности. Как и в случае с мифологическим временем, прошлое в современном мифе уже не имеет однозначной отсылки к «стародавним временам». Современный медийный миф не интересует прошлое вообще. Предметом его интереса является конкретное прошлое, актуальное только в контексте текущего мифологического сообщения. В данном случае еще более заметным становится указанный выше произвольный характер выбора не только изначальной точки отчета, но и самих исторических событий, необходимых для формирования мифологического сообщения в современных медиа.

Произвольный характер обращения с событиями и следами прошлого в современном медийном мифе становится еще более заметным в случае обращения к категории «причина» и к факту наличия причинно – следственной связи в мифологических конструкциях. Так, в отношении архаического мифа М.Н. Чистанов подчеркивает, что в случае мифа «причиной в подлинном смысле может быть только первоначальный образец, архетип, а любое явление обыденной действительности является его прямым следствием»105105
  Там же. С. 95.


[Закрыть]. Казалось бы, архаический миф вообще может обойтись без разделения событий на причину и следствие даже в рамках повествования. Это связано с тем, что первоначало и явление в архаическом мифе имеют вневременную основу. В данном случае Р.Д. Коллингвуд резонно замечал, что «миф, рассказывая о событиях как следующих одно за другим в определенном порядке, облекается в некоторую на первый взгляд временную форму. Но эта форма является, строго говоря, не временной, а квазивременной: рассказчик пользуется здесь языком временной последовательности как метафорой для выражения отношений, которые не мыслятся им как временные в подлинном смысле слова»106106
  Коллингвуд Р.Д. Идея истории. Автобиография; пер. с англ. – М.: Наука, 1980. С. 18.


[Закрыть]. Вместе с тем, нельзя не согласиться с позицией М.Н. Чистанова, который предлагает говорить об особой причинно – следственной связи между первоначальном и явлением, называя ее генетической. Он отмечает, что «генетическая связь необходимо предполагает тождество причины и следствия в каком – то отношении… следствие в мифологическом сознании воспроизводит первопричину, становясь этой первопричиной. Поэтому причинность в мифе – причинность генетическая, порождающая, а применительно к человеку – генеалогия. Поэтому этногония в мифе возможна лишь как геналогия»107107
  Чистанов М.Н. Историческое сознание и социальность. – Новосибирск: Новосибирский гос. ун–т, 2006. С. 97.


[Закрыть].

Обращаясь к причинно – следственным связям в современном медийном мифе, мы также находим существенные изменения в сравнении с мифом архаическим. С одной стороны, генетическая причинность в современном мифе сохраняется. Это связано с тем, что в современном медийном тексте, как правило, трудно отделить желаемое видение события и собственно само описываемое событие. С другой стороны, причинно – следственная связь подается в виде нескольких версий, один из которых изначально доминирует над другими. Более того, современные мифы о прошлом, транслируемые в медиасреде не могут избежать убедительности, поскольку вынуждены конкурировать с имеющимися научными знаниями. Эта убедительность достигается с помощью выстраивания ложной цепочки причинно – следственных связей, апеллирующей к эмоциональным аргументам, содержащий различные формы логического сорита. В данном случае может также иметь место произвольный характер выбора аргументации.

Центральную роль в понимании прошлого и его онтологического статуса играет сама историческая событийность, которая получила существенное исследование в работах отечественных108108
  См. подр.: Событие в истории, памяти и нарративах идентичности / под ред. Л.П. Репиной. – М.: Аквилон, 2017. 400 с.; Событие и время в европейской исторической культуре XVI – начала XX века / под общ. ред. Л.П. Репиной. – М.: Аквилон, 2018. 512 с.


[Закрыть] и зарубежных109109
  См. подр.: Коллингвуд Р.Д. Идея истории. Автобиография; пер. с англ. – М.: Наука, 1980. 485 с.; Мегилл А. Историческая эпистемология; пер. с англ. – М.: Канон+, 2007. 480 с.


[Закрыть] исследователей. Историческое событие выступает в качестве своеобразной «минимальной единицы» описания исторической реальности и в полной мере воплощает в себе категорию «индивидуальность» в исторических науках. Цитируемый выше М.Н. Чистанов справедливо полагает, что как историческая категория индивидуальность может быть интерпретирована в двух значениях: как неповторимость самих исторических событий и как индивидуальность восприятия и интерпретации данных событий субъектом исторического сознания. По его мнению, если первое значение не характерно для архаического мифологического сознания, то второе – достаточно наблюдаемый факт в случае обращение к фигуре культурного героя в мифе. Он пишет: «герой мифологического повествования – безусловно, не историческая личность … культурный герой – выразитель коллективного, прежде всего родового Я, и этим объясняется значимость его действий и поступков которые … не могут носить случайный характер»110110
  Чистанов М.Н. Историческое сознание и социальность. – Новосибирск: Новосибирский гос. ун–т, 2006. С. 97.


[Закрыть]. Другими словами, под индивидуальностью в мифологии он понимает феномен избирательности коллективной памяти, рассказывающей о каком – то конкретном (а не о каком – то ином) культурном герое.

Достаточно обоснованной в современной литературе является мысль о важной роли мифа о герое в современной социальной мифологии. В чем же состоит решающее отличие феномена героического в современном мифе от архаических вариантов? И.М. Суравнева и В.В. Федоров в работе «Феномен героизма» отмечали, что героический миф постоянно порождается архетипом героя, спроецированным в сферу самоорганизации общества. «Героический миф – миф о рождении, смерти и возрождении героя, в котором воплощены чаяния поколений и сплетены высшая форма коллективности и высшая форма индивидуальности – постоянно циркулирует в любом обществе. Это мифы о власти, стоящей на страже Правды, о добром царе – герое или царе – мученике, о герое – избавителе (миф о сильной руке) и пр. Фигура героя является стержневым элементом многих социальных процессов в современном обществе, поскольку является средством представления сути происходящего. В частности с помощью представлений о герое массам вновь и вновь транслируется духовно – нравственное измерение политики»111111
  Суравнева И.М., Федоров В.В. Феномен героизма. – М.: Изд–во ЛКИ, 2008. С. 83.


[Закрыть].