Текст книги "За каждый метр. «Лейтенантская проза» СВО"

Глава 3
Но песню про Одессу споем?

10.15

В этом подвальном помещении с часовым, кроме стола и четырех стульев, нет ничего, проход в следующий подвальный отсек прикрыт зеленым пологом. Там – передовой пункт управления полка – ППУ.

– Андрей Владимирович! С прибытием! – Аляска выходит из-за стола, здоровается и обнимается с Прозой. Свежевымытые редкие волосы командира полка, зачесанные назад, пахнут одеколоном.

Проза не помещается на ППУ и, чтобы не упираться макушкой в покрытый бетонной пылью потолок, склоняет голову то к одному плечу, то к другому.

– Да садитесь уже! – Аляска замечает мучения гостя и указывает на стул.

У командира полка звонит телефон, и, наругавшись, он заявляет:

– С умными могу, с дураками могу! С суками – не могу! – и возобновляет беседу с писателем с того места, где она прервалась полгода назад: – Никто меня не убедит: командир взвода и командир роты важнее комбата!

– Но у батальона хозяйство, – напоминает Проза.

– На передке все держится на командире взвода. Он бойца своего видит, знает. Один укрылся и спит, ни черта не видит и не знает. Трясешь его – «снайпер мешает». Раз тебя снайпер видит, так, значит, и твой снайпер его видит. А другой в той же ситуации активничает. Выползи, осмотрись, «эрпэгэшкой» туда – проверь. Всё – люди! Командир должен бой видеть! Должен знать: где нагнуть, где наорать, где хрен забить, где самому сделать, где перепоручить.

Новый звонок прерывает беседу, Аляска слушает и коротко отвечает:

– Танковые и Д—30 более-менее, АГС и РДГ – дефицит. Ищите! Обнимаю.

Положив трубку, продолжает:

– Почему, если хохол вечером встал, утром там уже опорник? Почему, если в опорнике хоть один хохол остался, ты туда не зайдешь? Всё – люди!

– Это вы про нехватку снарядов сейчас говорили? – Проза прерывает монолог командира полка.

– Ну, снарядов не может быть много, – Аляска разводит руками и улыбается, – извиняюсь, что вы меня сейчас перебили.

– А что изменилось с осени? На войне?

– С артиллерийской точки зрения? – Аляска торопится ответить. – Полегче стало. «Тюльпан», «Смерч», ТОСы с одной стороны, «Краснополь» и «Смельчак» – с другой.

Проза слышал обо всем, но про последний ничего не знает:

– А что за «Смельчак»?

– Это 240-миллиметровый управляемый снаряд для «Тюльпана». И потом, – снова звонит телефон, но Аляска не хватает трубку сразу, медлит, – заменяемость. Не хватает 120-миллиметровых снарядов для «Нон», есть ничуть не хуже 125-миллиметровые танковые выстрелы. В достатке. Выкручиваемся!

– Когда побеждать начнем, товарищ полковник?

Аляска думает минуту, смотрит по сторонам, словно ищет поддержку младших офицеров, и тщательно выговаривает каждое слово:

– Когда снимем маски и наденем погоны!

– А как же секретность? Как же безопасность?

– Чья?

Проза чувствует подвох и молчит, а командир полка отвечает на свой вопрос сам:

– Кого нам бояться? Две чеченские войны террористов не боялись. На своей территории войну вели. А сейчас что?

– Ну, может, украинского подполья боимся.

– Какого подполья? Его тут, на этой территории, нет. Да, случаются диверсанты и теракты, но так это кое-кому работать лучше надо.

Проза морщится.

– Или мы стесняемся целей и задач специальной военной операции? – гнет свое Аляска. – После победы с фронта вернутся сотни тысяч людей, им скрывать, что они воевали?

– Ладно, согласен, а погоны? Это же от снайперов, я правильно понимаю?

Аляска чешет переносицу:

– Правильно… Но боец должен видеть своего командира. Это для духа важно.

Звонок телефона прерывает разговор, Аляска берет трубку и, односложно ответив, восклицает:

– Война! Стой! Занимаемся отчетами!

Аляска приказывает дежурному вызвать на ППУ Селена, потом оборачивается к Прозе:

– Стрелять научились! Артиллеристы третьим снарядом в цель попадают. Два пристрелочных – и сразу накрытие. Осенью так еще не умели! Саперы! Красавцы! Расстояние до опорников хохлов маленькое совсем. Они станок для дистанционного минирования берут… – Аляска говорит медленнее, словно догадывается, что Проза слыхом не слыхивал о комплектах дистанционного минирования. – Подползают поближе и кладут противопехотные мины прямо к хохлам в траншеи. Какие планы у вас?

– Хотелось бы народ повидать, знакомых по Херсону. Тех, кого в книжку вставил. А то ведь будут узнавать себя среди персонажей. Не знаю, хорошо это или плохо?

Аляска пожимает плечами и молчит.

– Это ж все-таки художественная литература. И просьба к вам будет. – Голос Прозы становится неуверенным. – Хочу книжку о луганских казаках написать. Не одни же десантники воюют. А вы тут все рядом наверняка. Замолвили бы словечко.

Аляска молчит.

– Я к Дрозду обращался, тот нашел однокашников среди луганских ополченцев. Но мимо. Их комбриг отмахнулся. «Не мешайте воевать», – цитирует Проза.

– Оставайтесь у нас, Андрей Владимирович! – предлагает командир полка. – Чего вам эти творческие поиски? Наткнетесь на бухариков, разочаруетесь, напишете херню. А мы вам много чего нарассказываем. Поджопную машину дадим. Скоро в наступление идем. Другая война. Ваша книжка про Херсон уже устарела! С кем здесь уже встречались?

Проза перечисляет, кого видел.

– Вот с нашим танкистом геройским побеседуйте! – Аляска показывает на бойца, который сидит в дальнем конце подвала.

Молоденький, смуглый, по брови заросший черными как смоль волосами танкист отчаянно трясет головой, гримасничает по-детски, пробует укрыться от всевидящего ока командира полка за столбом. Проза читает по его губам: «Нет! Не буду разговаривать», но все равно идет к танкисту. Да это же Кластер, тот самый. Видео его боя с колонной бронетехники «немцев» обошло прошлой осенью весь Интернет. И Проза видел эту запись в оригинале, необработанной.

Делать нечего, приказ есть приказ, Кластеру придется разговаривать с любопытным писателем.

– Лучше всех воюют молоденькие лейтенанты, я верно считаю? – спрашивает Проза.

– Нет! Человек может пять лет учиться, потом жить на полигоне. А потом на войну попал… Если чести нет, если духа нет, то грош цена такому на поле боя.

– А в моей книжке ты погиб.

Кластер не отвечает.

– Я решил, тебя той ночью ДРГ из минометов накрыло вместе со всеми.

– У меня три танка было. Хохлы перли. Я решил: никуда не уйду! А ребят сберечь решил, дать отдохнуть. Вот их в тылу и накрыло. – Вопреки щуплой комплекции танкист слова роняет тяжелые, словно болванки. – Беречь и жалеть неправильно! Никого больше жалеть не буду! Пусть лучше при мне будут. Хотя вру. Одного мехвода после третьего ранения отправил. Хватит судьбу дразнить – пусть служит в ППД.

– А что самое страшное было?

– Поединок танков на дистанции 400 метров. Дуло видел.

– Это здесь или под Херсоном?

– Там.

– А здесь как воюется?

– Здесь в основном с ЗОПов стреляем. Ничего интересного. – Кластер смахивает челку, чтобы волосы не лезли в глаза. – Если только… раз долго танк не могли подбить. Мотострелки навели «Орланом», и мы попали. А так ничего интересного. Как-то польский танк затрофеили, экипаж сбежал. Вот.

Они молчат, Кластер отворачивается. Его длинные волосы на затылке касаются воротника.

– Сейчас говорят, Т—90 активно в войска поступают, – меняет тему разговора Проза.

Кластер морщится:

– На мой взгляд, Т—72БМ3 лучше «девяностика».

– Почему?

– Сырой танк. Запчасти – непонятно. А Т—72 я могу руками разобрать-собрать. Вы лучше с начальником бронетанковой службы поговорите. Вот они трудяги! – Глаза Кластера блестят. – Наш танк два месяца назад заблудился, подорвался на мине в сорока метрах от опорника «укропов». Хохлы подходили – их отогнали артой. Так его под минометным обстрелом ремонтники оттащили на пятьдесят метров, заминировали и прикопали. И вот на неделе в 2.30 старт, два тягача, два танка «запятили» и утащили танк к нашим. Вот это – подвиг! Шесть часов тащили!

– Андрей Владимирович! Сходите наверх позавтракать. Сейчас еще люди подойдут к вам! – кричит Аляска через все ППУ Прозе.

10.15

Проза входит в подъезд, кодовый замок на стальной двери сломан, поднимается на второй этаж, осматривается. На одной квартире наклеена бумажка «Живут люди». Вторая стальная дверь вскрыта ломом. Явно сюда. Небольшая прихожая хрущевки-«распашонки», направо крошечный коридор, ванная, туалет, из кухни выглядывает распаренный повар, здоровается.

– Чаю хотите?

Пахнет едой. Дверь в ванную открыта, горит свет, урчит стиральная машина. На туалете надпись: «Не пользоваться».

– Канализация работает? – удивляется Проза.

– Вам можно! – говорит повар. – Черный, зеленый?

Хозяйский быт сохранен, ничего не сломано, на плите огромная армейская кастрюля. На полу такой же огромный бак для пищевых отходов.

– Проходите в комнату, я сейчас принесу.

Проза возвращается в коридор. За стеклами книжного шкафа – фотографии хозяев. На одной жених и невеста, на второй – мать с сыном, в котором узнается молодой жених. Два диплома парикмахерских курсов датированы 2011 и 2012 годами. Книги: советские и беллетристика 90-х. Все – на русском. Прямо от входной двери – открытая дверь в столовую. Налево дверь в спальню закрыта, над ней небрежно и явно недавно прикручен турник.

Мимо Прозы в столовую проскальзывает невысокий молоденький военный. Замечает писателя, оборачивается.

– А мы с вами знакомы, – протягивает руку, – заочно в Москве. Вы мне летом посылку передавали.

И представляется:

– Андрей! Командир взвода связи. Косач.

– А! Так это вы меня научили «Яндекс-доставкой» пользоваться?

– Ну да! – Косач смеется.

Летом прошлого года Проза собирался передать посылку на фронт через связиста Андрея, но тот не смог встретиться, прислал курьера.

Они садятся за стол. Повар приносит две чашки чаю. На столе вазочка с печеньем и вафлями.

– Печенье в клеточку будете? – спрашивает Косач.

– Э-э-э? – не понимает Проза.

– У нас так вафли называются, – хихикает Косач и теребит короткие усики.

Они пьют чай, болтают.

– И как воюется?

– Активно! Развиваемся! Каждый месяц что-то новое! За год войны убрали все большие машины. Всё – переносное, всё собрали из гуманитарки, максимум один УАЗ, и всё влезает. Раньше было десять радиостанций, связь плохая, сейчас – три, и всё ОК, связь работает.

– А я истории о мобилизованных собираю, есть такие в вашем взводе?

– Конечно! Ко мне прибился мужик лет сорока пяти, занимался видеокамерами на гражданке. За два дня освоил военную связь. Сейчас НП собирает. Нашел еще двоих таких же, пашут вовсю.

– По видеокамерам?

– Конечно! Сейчас весь передок видеокамерами утыкан. Лес! Монтировать удобно. У нас еще бедненько. А вот у хохлов! У тех да! Сплошное покрытие видео.

– Как в Москве…

– Да. Нам бы столько.

В столовую входят двое, один из них знакомый Прозе начмед Алексей. Второй садится напротив писателя и представляется:

– Дмитрий, командир саперной роты. Позывной – «Гагара».

Его череп выбрит наголо, а брови густые, черные, кажется, что глаза лучатся светом.

– Аляска сказал, вы поговорить хотели.

– Да. Хотел послушать: как воюется?

– Нормально. Мы – чернорабочие войны.

– Звучит пренебрежительно.

– Нет-нет. Отношение к саперам в войсках давно поменялось. Без нас ни одно мероприятие не обходится.

– Конечно! – хихикает Косач, поднимаясь. – «Пэдэры» будут себе что-то копать? Да ладно! Они лучше насос себе купят и поставят воду откачивать.

Проза приподнимается пропустить Косача.

– Это что-то пренебрежительное? – с недоумением спрашивает он.

– Да ладно, Андрей Владимирович, вы – тоже десантник. Должны знать, – дразнится начмед.

– Он, кстати, вашу книжку первым прочитал. – Косач указывает пальцем на Алексея и уходит.

– Правда?

– У медиков работа лежачая, вот и прочитал, – подначивает начмеда Гагара.

– Вы тоже «пэдэр», – гнет свое медик Алексей, не обращая внимания на сапера.

– Правда?

– Это здесь всё смешалось, а так парашютно-десантные роты – «пэдэры», десантно-штурмовые – «дэшеры». – Если пренебрежение и есть, то легкое.

– А еще я про мобилизованных истории собираю. – Проза напоминает о цели чаепития.

Оба офицера умолкают. Гагара делает глоток:

– Есть, конечно, хорошие люди. Он и механик, он же и электрик, он же и водитель, и еще учится экскаватору!

– А тот сирота, что без оружия и экипировки гуляет по лесу и ворует у «укропов» продукты, тоже ваш? – улыбается начмед.

– Мой, – вздыхает сапер.

– А истории? Подвиги какие-нибудь? – не унимается Проза.

– Корову артой завалило зимой, поползли, прямо под огнем ее разделали и так же под огнем на саночках мясо притащили.

– Я серьезно, – дуется Проза.

– Пусть вам мой взводный расскажет, Коростель – молодой, ранний, хорошо рассказывает, – увиливает от разговора Гагара, смотрит на Алексея, – или пусть начмед про самое лучшее санитарное оружие расскажет.

– Это что? – оживляется Проза.

– Дмитрий имеет в виду пушку С—60, которую на «Урал» поставили, – скромно улыбается начмед.

– А почему санитарное?

– Куда бьет – непонятно, но очень эффектно, – отвечает Гагара. – В кассете по четыре снаряда…

– И пятый в стволе, – добавляет Алексей.

– Шуму много, жертв нет, но хохлы пугаются, потому санитарное.

– Надо будет у Кречета разузнать, – бурчит Проза. – А командир разведроты где?

– На этаж выше, – тычет пальцем в потолок начмед.

11.30

Проза поднимается на третий этаж, там точно такая же квартира со взломанной дверью. Стучится, не дожидаясь ответа, тянет ручку на себя.

Дверь в комнату по центру закрыта, в левую комнату распахнута. Из мебели – два стола, составленные углом, на них в два уровня размещены десять компьютерных экранов. Десантник перед ними в офисном кресле, в выцветшей красной майке, камуфляжных штанах и шлепанцах, тревожно оборачивается:

– А вы кто?

– У меня здесь встреча назначена, – смущается Проза.

– Со мной? – удивляется боец.

– Со мной! – Из-за спины гостя появляется еще один десантник.

Он чуть ниже Прозы ростом, но шире, прижатые к черепу поломанные уши выдают в нем борца.

– Бекас, – протягивает он руку.

– А я думал, тут Гризли будет.

Бекас уводит Прозу на кухню:

– Нет. Гризли в отпуске. За Звездой поехал.

– Героя?

– Ну да. Смотрите. – Бекас включает на смартфоне ролик с записью из Кремля, ставит смартфон на ребро и прислоняет к сахарнице.

Проза с трудом узнает в выбритом нарядном юном офицере Гризли.

– Я сам недавно из отпуска, помните, вы писали в книге про бойца, что свою руку нес под мышкой?

Проза кивает.

– Встретил я его, в кафе посидели с ребятами, жив-здоров, протез сделали.

– А ты кем был на гражданке?

– Барнаульский пед, учитель физкультуры.

Проза смотрит на уши Бекаса:

– Дзюдо?

– Пауэрлифтинг.

– И как командуется без Гризли?

Бекас мнется:

– Не всё гладко, врать не буду. Основной состав пополнения – шахтеры из Кемерова.

– Мобилизованные?

– Ага.

– Очень интересно. Шахтеры…

– Поэтому у разведки окопы самые глубокие. Все возрастные. Они как банда. Себе на уме. Я принял взвод недавно, когда после ранения вернулся…

– И как?

– Да пока не знаю.

Они молчат, Проза ждет, Бекас думает, потом продолжает:

– Это будет в тот момент, когда я скажу квадратное катить, круглое нести, и они понесут круглое и покатят квадратное. Молча!

– А пока этого нет?

– Пока нет. Но мы работаем. Я для них салага.

Собеседники снова молчат полминуты. Бекас наконец говорит:

– Разведка в первую очередь – доверие. Я им пока не доверяю. И они мне.

Собеседники допивают чай.

– А там, в той комнате, что? – тихо спрашивает Проза.

– НП. Это – наша контрбатарейная борьба.

– Можно глянуть?

– Можно.

– Если секретно, то не надо.

– А чего секретного? У «немцев» все то же самое.

11.55

Бекас приводит Прозу в комнату и останавливается слева от него.

– Вот! Весь передок! – хвастается боец в красной майке. – Инфрарежим можно включить. Я – Вышка.

Он тычет в клавишу на компьютере, и один из экранов зеленеет, переключаясь в инфракрасный режим.

– Ух ты! И далеко видно?

– 18 километров. Танки видим, минометы видим, Д—30 иногда.

– А «Три топора»?

– Все, что загоризонтное, не видим. Вот смотрите, танк по нам стреляет.

На другом экране мелькает белая черточка среди степи. Но самого танка Проза не распознает.

Вышка хватает со стола рацию и диктует координаты. Все ждут ответного выстрела.

– За танками комдив с «Залы» охотится, – оправдывает Бекас отсутствие реакции с нашей стороны на стрельбу украинского танка, – сам арту наводит.

– «Зала» как беспилотник поинтереснее «Орлана» будет, – поясняет Вышка.

– Контрбатарейная борьба?

– Скорее контрорудийная. У хохлов американский софт управления артиллерией. Они орудия разносят в разные места и стреляют так, чтобы шесть снарядов в одну точку одновременно прилетало. А если мы отвечаем, то максимум одну гаубицу можем зараз выбить.

– О! Так там лес кончается? – вглядывается в один из экранов Проза, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Да, – отвечает Бекас.

– И дальше легче пойдет?

– Нет, не легче, там низина.

Вышка шариковой ручкой показывает лес на экране ниже.

– Там лес гуще. Сложнее будет выковырять, – объясняет Бекас.

– Через две минуты авианалет.

– Где? – возбуждается Проза.

– Вот здесь! – Вышка проводит ручкой по просвету в лесу еще на одном экране.

Все молча ждут. Ничего не происходит.

– А те что за экраны? – Проза показывает на ближайшие два, что стоят несколько боком к оператору.

– Это – соседи. Они видят то, что видим мы, мы видим то, что видят они.

– Если мы до чего-то не дотягиваемся, а соседи дотягиваются, помогаем друг другу, – поясняет Бекас.

– И наоборот. – Вышка вытирает пот тыльной стороной ладони.

Идет пятая минута, когда на отмеченной им прогалине вырастают два куста разрывов авиабомб. Самих самолетов не видно.

– Сейчас авианаводчики прибегут. У них такого нет, – хвастается оператор.

Дверь в квартиру без стука распахивается, в комнату вбегают два бойца в полной экипировке, передний с рацией:

– Ну как?

Вышка стучит по клавиатуре, отматывает назад запись и демонстрирует авиаудар.

– На-арма-альна-а, – тянет авианаводчик, и оба бойца уходят, громыхая берцами.

– Идемте, я вас к Бальзаку отведу, – предлагает Бекас.

12.10

На улице по-прежнему малолюдно, у закрытого киоска на холостых оборотах урчит бронетранспортер. Бекас здоровается с бойцами и уводит Прозу дальше.

«Противотанкистов» они находят в гараже трансформаторной подстанции посреди двора. Гараж пустой. Бальзак трет промасленные руки ветошью и принимает поздравления Прозы спокойно. Командир противотанковой батареи недавно получил Звезду Героя России.

– Да нечего мне рассказывать, – сокрушается Бальзак, – так, ребятишек обучаю.

Проза замечает в темном конце гаража противотанковую пушку «Рапира».

– За всю зиму один раз позвали опорник заптурить – и все.

Неловкое молчание затягивается. С одной стороны, Бальзаку надо работать, ему не до пустых разговоров, с другой – и Проза уже несколько устал от впечатлений.

– Но песню-то мы споем? – Бекас понимает, что разговор не состоится, и пытается разрядить затянувшееся молчание.

– Что за песню? – удивляется Бальзак.

– «В Одессу Костя заходил…» – поет Бекас.

– Конечно, споем! – улыбается противотанкист.

Бекас отводит Прозу назад на ППУ.

– Мне бы к «раизовцам» попасть, – просит Проза Аляску.

– На передок не пущу, выйдут с задачи – увидитесь. Завтра. Или послезавтра. А пока возвращайтесь в «Шато».

12.25

У командира саперного взвода Коростеля плечи такие широкие, что голова кажется маленькой. Когда он с пассажирского сиденья рядом с водителем оборачивается к Прозе, на его плече виден красный шеврон СССР. УАЗ-«буханка» пробирается по городским улицам.

– А почему символика СССР так популярна? – спрашивает Проза. – Вот вы, к примеру, не можете скучать по советскому прошлому. Разве тогда могло быть лучше?

– Конечно, скучаю, – не соглашается Коростель. – Страна была великая. Развалилась. А развал ни к чему хорошему не приводит!

Прозу удивляет такой аргумент.

– Вот футбол, – продолжает Коростель. – Когда Россия проигрывает, мы болеем за белорусов и украинцев. Нам не в падлу. Одна ведь страна была.

– В подкорке одна страна осталась?

– Ну да!

– А сапером почему решил стать?

– Папа – сапер.

– Династия?

– Да. Дедушка тоже военный, не сапер, правда. И потом – работа реально интересная. Кто идет впереди разведки? Саперы!

Коростель некоторое время собирается с мыслями и продолжает:

– Саперное дело – это фантазия! Только фантазией все ограничено! Какими только средствами не управляем, с какими только минами не работаем! И ставим, и снимаем. И при движении, и при отходе. Сейчас весь зоопарк НАТО к нам пожаловал. А там очень интересные задачки встречаются.

– Например?

– Вчера только разбирались. М70 – американская система дистанционного минирования, кассета выстреливается из 155-миллиметровой гаубицы. Противотанковые мины нам насовали – ходили снимать.

«Буханка» саперов сворачивает к дому, то ли коттедж, то ли дача. Ворота немедленно распахиваются. Машина въезжает под навес.

– Перекусим и дальше поедем, – объявляет Коростель Прозе и, обернувшись к часовому, довольно пожилому тощему и белобрысому бойцу, говорит: – Вот – Леха! У Лехи праздник каждый день! Одиннадцать дней не бухал! Двенадцать дней не бухал!

Проза ищет кабинку туалета и осматривает двор. Шесть соток, крошечный сад, яблони скоро зацветут, в углу за сараем на возвышении бассейн, забитый мусором. Все сырое, после дождей размокшее – мусор, земля, стволы яблонь, дрова в дровне. Над забором возвышается соседская голубятня, но птиц не слышно.