Текст книги "Туманность Ориона"

ГЛАВА 3.

Надписи на мониторе:

«Отказ управляющих функций».

«Код аварийной тревоги – красный».

«Внимание! Вторжение в бортовую сеть».

Прибор пищал, не смолкая ни на секунду.

В кромешной тьме металось расплывчатое сиреневое пятно.

Тусклая искра индикатора часто взмаргивала, отражая процесс загрузки каких-то программ и одновременно выхватывая из мрака неясный контур компьютерного терминала.

Шли минуты. Источник бледного сиреневого света прекратил свое хаотичное движение и застыл, расплывшись тонкой мерцающей пленкой, перегородившей проем выбитого люка. Внешне это выглядело как некая разновидность энергетического поля – голубые заряды статики блуждали по тонкой, прозрачной мембране, изредка срываясь мгновенным разрядом на близкий выступ покореженной переборки.

Индикатор на компьютерном терминале продолжал судорожно моргать.

Вспышка…

Где-то под потолком зажглась и тут же лопнула, роняя водопад искр, лампа освещения.

Неудачная попытка.

Сизый дымок сгоревшей изоляции тонкими струйками сочился из хаоса труб, расположенных под сводом помещения, сплетая замысловатые узоры в застойном, неподвижном воздухе отсека.

Вверху опять что-то с треском заискрило и внезапно зажегся свет – тусклый, красный и тревожный.

В мерцании аварийных ламп стали различимы предметы.

Отсек был круглым, с одним выходом. В центре помещения располагался подпирающий свод столб диаметром в метр. На высоте человеческого роста по поверхности колонны тянулось кольцо экранов, ниже выступали скошенные приборные панели, выше шел черный, глянцевитый пластик покрытия, из которого через равные промежутки выходили гофрированные шланги каких-то систем.

Они изгибались морщинистыми дугами и исчезали в недрах семи камер низкотемпературного сна.

Весь комплекс казался мертвым. Если не считать неустанно моргающего индикатора и единственного не выбитого экрана, то в сложном компьютерном терминале не работала ни одна система. Да и криогенные камеры, отходящие от его основания, будто матовые лепестки раскрывшегося механического бутона, выглядели далеко не лучшим образом: по их полупрозрачным крышкам змеилась замысловатая паутина трещин, два колпака провалились внутрь, и на их продавленной поверхности лежали обломки сорвавшихся с потолка механизмов.

Вдоль закругляющихся стен помещения шла узкая кольцевая дорожка. Одной стороной она граничила с постаментами криогенных камер, другой была обращена к распахнутым дверцам узких встроенных шкафов, из которых кто-то торопливо и бессистемно вывалил на пол все содержимое.

Дыхание хаоса смерти ощущалось в предметах, обстановке, освещении.

Но сиротливые строки на уцелевшем мониторе говорили об обратном – что-то ведь пыталось овладеть давно погибшей системой управления? Или это был случайный всплеск энергетической активности в цепях бортового компьютера, похожий на прощальную судорогу затянувшейся в веках агонии?

Стоило взглянуть на перегородившую проход энергетическую пленку, как подобная догадка тут же принимала зловещий оттенок. Вещи, раскиданные вокруг изувеченных криогенных камер, недвусмысленно указывали на то, что данное помещение создано людьми и когда-то принадлежало им, но сейчас? Что за силы пытались вдохнуть жизнь в обломки электронных систем?

Внезапно в коридоре, который был отделен от отсека той самой призрачной, мерцающей пленкой, появилось несколько свободно парящих над полом бледно-голубых образований, похожих на студенистые комки мерцающего желе. Они плыли среди парящих в невесомости обломков, расталкивая их в разные стороны. При соприкосновении с предметами вспыхивал и тут же гас бледный, нереальный свет.

Первый из парящих сгустков, достигнув мембраны, на секунду слился с ней, а затем материализовался с другой стороны – словно из мерцающей преграды невидимый озорник выдул радужный мыльный пузырь.

Повисев в воздухе, полуметровый аморфный мячик взмыл к потолку отсека.

Спустя секунду там раздался напряженный треск, полыхнула яркая вспышка и вниз с грохотом посыпались обломки труб, вслед за которыми безвольной змеей вывалился трехметровый огрызок силового кабеля.

Черная силовая кишка, медленно раскачиваясь, повисла, чуть не достав до пола своим оплавленным торцом.

Пока происходили эти события, еще три плазмоида просочились сквозь мембрану. Один из них, описав в застойном воздухе искрящийся полукруг, вдруг коснулся торца перерубленного кабеля и непонятным образом влился в него.

Второй опустился на колпак наименее поврежденной криогенной камеры и растекся по ней тонкой мерцающей пленкой.

Два оставшихся аморфных сгустка проявили наконец резвость – они быстро слились со своим собратом, который в данный момент герметизировал криогенную камеру, прошли сквозь него, продавили треснутый колпак и некоторое время оставались внутри.

Что они делали там, рядом с останками человека, оставалось только гадать.

Тусклый красный свет аварийных ламп продолжал бликовать на распахнутых дверцах стенных шкафов. Обстановка отсека, учитывая происходящие события, уже не казалась гнетущей – у любого нормального человека она бы вызвала ужас.

Два плазмоида, совершив какие-то действия внутри криогенной камеры, просочились наружу, опять спокойно пройдя сквозь мерцающую пленку, в которую превратился их собрат.

Несколько секунд они висели в воздухе подле терминала, а потом поочередно влились в разъемы, через которые к компьютерному комплексу должны были подключаться внешние устройства.

Судорога огней пробежала по столбу.

Строки тревожных сообщений слизнуло с монитора; теперь там вспыхивали и гасли нескончаемые коды ошибок.

В гробовой, напряженной тишине было отчетливо слышно, как внутри компьютерного комплекса вдруг зашуршали охлаждающие вентиляторы, что-то тихо, прерывисто защелкало, затем с нудным, высокочастотным визгом раскрутился давно остановившийся привод носителей информации.

Должно было произойти нечто страшное.

Это походило даже не на грабеж могилы – какое-то непотребное, лежащее вне пределов человеческой этики, циничное, расчетливое изнасилование давным-давно омертвевшей кибернетической системы, которая погибла вслед за теми, кто ее создал.

Коды ошибок внезапно перестали поступать на экран монитора. Вместо них вспыхнуло и погасло несколько строк текстовых сообщений системы:

«Инициация баз данных».

«Тестирование оборудования».

«Загрузка аварийных параметров поддержания жизни».

Что-то резко зашипело в основании криогенной камеры, потом раздался журчащий звук, быстро перешедший в бульканье.

Внутри под раздавленным, треснувшим колпаком явно начинался какой-то процесс.

Экран монитора опустел.

Система больше не выдавала сообщений – в ее базе данных не оказалось адекватных назревающим событиям текстовых строк.

* * *

Фаг не торопился.

Он зафиксировал тот момент, когда пять плазмоидов оторвались от размытой границы атмосферы газового гиганта и рывком преодолели расстояние, отделявшее их от мертвой древней конструкции.

Отработав двигателями коррекции, он развернулся в сторону мрачной, уродливой глыбы космического корабля, которая не так давно выплыла из мрака пространства в непосредственной близости от планеты и теперь выписывала петлю вокруг пухлого шара, чтобы спустя какое-то время вновь кануть в чернь пространства, следуя вытянутому на миллионы километров эллипсу своей орбиты.

Плазмоиды уже скрылись за обшивкой древней конструкции, но сканеры Фага продолжали отслеживать их движение.

Наконец, когда конечная цель голубых мячиков стала очевидна, Фаг принял решение атаковать. Неторопливо развернувшись, он поплыл к зияющему провалу навек открытых вакуум-створов древнего корабля.

Внешний вид Фага наводил на неприятную мысль о некоей разновидности боевой техники – если брать приближенные к человеческим понятиям аналогии, то более всего он напоминал обтекаемую модель горбоносого космического истребителя.

Собственно, на форме корпуса и кончалось всякое сходство. Детали, различимые невооруженным взглядом, рождали совсем иную, еще более неприятную ассоциацию.

Это казалось машиной только на первый взгляд.

Обшивка Фага не была монолитной. Его черные, глянцевитые бока находились в постоянном движении, словно он дышал… – это ритмично приподнимались и опускались захватывающие окружающий газ сегменты брони, работающие, как жаберные крышки у рыб.

Вдох-выдох, вдох-выдох…

Разреженный, подогретый лучами звезды водород втекал в его внутренности.

Машина? Существо? Гибрид?

Острым, пронзительным факелом вспыхнул в корме странного аппарата клинок плазмы, вырвавшийся из маршевого сопла. Фаг стремительным росчерком сорвался с места, влетел в раздвинутые створы шлюза, на миг вспыхнул, объятый выхлопом торможения, и завис напротив сомкнутых внутренних ворот.

В беззвучии вакуума открылась диафрагменная заслонка, откуда на гибком приводе выдвинулся красноватый глаз сканера.

Привод изогнулся, наклонился в одну сторону, в другую, потом предпринял вращательное движение, описав окружность, пока не зафиксировал место, где плазмоиды осуществили свое внедрение.

Выбитый технический люк с оплавленными лепестками диафрагмы открывал чернеющий вход в недра корабля.

Фаг не мог следовать данным путем и потому был вынужден действовать иначе. Отработав двигателями, он вплотную подлетел к сомкнутым воротам, завис напротив избранного участка, и из его корпуса вдруг вырвались два остросфокусированных луча, похожих на жирные красные шнуры.

Это работали инфракрасные лазеры с термоядерной накачкой от внутреннего реактора. Применение плазмы показалось Фагу неоправданным расточительством.

Два параллельных луча впились в броню ворот. Когда металл покраснел до цвета спелой вишни, Фаг начал медленно вращаться вокруг оси, описывая лучами идеальную окружность.

Прошло секунд десять или пятнадцать, и ровный, круглый кусок обшивки диаметром в метр вышвырнуло из прорезанного отверстия, как пробку из бутылки шампанского.

Вслед за раскаленным куском брони в вакуум выметнуло облако мутного газа вперемешку с каким-то мусором. За воротами, оказывается, оставалась атмосфера, но она быстро улетучилась, заодно охладив края вырезанного отверстия.

Дождавшись, пока поток газа иссякнет, Фаг подплыл к дыре.

Его конический нос вошел в нее, обшивка царапнула по обшивке, и корпуса прочно притерлись друг к другу.

Судьба плазмоидов была предрешена.

* * *

Тем временем события в криогенном отсеке продолжали идти своим чередом, подчиняясь какой-то непонятной схеме.

Резкий перепад давления не смог повредить тонкой энергетической мембране, в которую превратился первый проникший на корабль плазмоид. Поверхность сиреневой пленки, перегородившей собой проход, лишь на секунду всколыхнулась, вспыхнула радужными пятнами и вновь приняла прежний вид.

Бульканье в изувеченной криогенной камере стихло, теперь тишину отсека разгоняли лишь шелест вентиляторов да надсадный визг какого-то привода, вращающегося внутри компьютерного терминала.

Таинственный процесс шел полным ходом и должен был закончиться в течение ближайших нескольких минут.

* * *

После внедрения сквозь внутренние ворота вакуум-створа нос Фага оказался в узком, темном, разгерметизированном коридоре, который вел в недра космического корабля.

Было совершенно непонятно, каким образом странный аппарат собирался действовать дальше?

Ответ не заставил себя ждать.

Внезапно сегменты носовой брони Фага пришли в движение: между ними резко обозначились щели, и остроугольные секции начали расходиться в стороны, раскрываясь, будто лепестки цветка.

Внутри Фага находилась сложная система, состоящая из шлангов, сервоприводов, покрытых защитной гофрированной оболочкой кабелей, – и все это было причудливо перемешано между собой, не оставляя даже намека на свободное внутреннее пространство.

Отдельные элементы этой сложной конструкции тянулись в глубь корпуса, исчезали в его стенках; основная же масса образовывала клубок, внутри которого оказался заключен шар диаметром в полметра.

Прошло еще несколько секунд, и этот клубок, в свою очередь, пришел в движение.

Сверкнуло несколько разрядов в тех местах, где кабели имели разъемы, и шар внезапно отделился от основного тела конструкции. В тишине вакуума не было слышно, как сработали подающие приводы, когда два тонких, хрупких на вид механических манипулятора вынесли полуметровую сферу, украшенную безвольно обвисшими отрезками кабелей и шлангов, далеко вперед, за пределы раскрывшихся сегментов корпуса.

Последующие события выглядели еще более зловеще.

В течение нескольких минут из раскрытого чрева Фага выдвигались многочисленные наборы манипуляторов, которые точными, выверенными движениями производили подключения к шару различных навесных агрегатов. Когда последний из кабелей вошел в соответствующий ему разъем, на полу коридора, уводящего в темные недра космического корабля, стояла, опираясь на четыре гибкие сервоприводные конечности, некая конструкция, внешне неприятно напоминающая огромное, тускло отсвечивающее глянцем брони механическое насекомое.

Еще секунда, и его приводы задвигались, освещая пространство коридора неярким контуром, вспыхнула аура силовой защиты, словно кто-то плеснул на механизм флюоресцирующей краски…

Манипуляторы Фага втянулись обратно. Лепестки носовой брони сомкнулись, и внушительных размеров корабль, протаранивший своим носом броню вакуум-створа, уже не выглядел чем-то осмысленным, совершенным, словно его покинула некая душа, сущность, придававшая глянцевито-черному аппарату ту самую неприятную схожесть с живым существом.

Возможно, удаляющаяся по темному коридору биомеханическая форма, облитая аурой силового поля, и являлась той сущностью, содержала волю, которая управляла действиями Фага? Или то был всего лишь обыкновенный исполнительный агрегат, исторгнутый и собранный для некой определенной цели?

Ответ на этот вопрос, вероятно, крылся где-то в глубинах старого, покинутого космического корабля, куда как раз и лежал путь этого создания.

* * *

Возвращение в реальность показалось Вадиму до крайности болезненным.

Все тело горело, будто его долго поливали кипятком.

Он открыл глаза.

Откуда-то сверху и сбоку пробивался тусклый красноватый свет.

События последних минут перед беспамятством всплыли в его голове чередой резких визуальных образов – он вспомнил вспышку гиперперехода, мельтешение звезд на оживших экранах и этот странный, похожий на полураспустившуюся розу корабль, который стремительно атаковал его, даже не удосужившись предпринять какую-либо попытку контакта.

«Фрайг… Как теперь выбираться-то…» – подумал он, еще не вполне осознавая, что за красная мгла плавает вокруг и откуда над креслом пилота взялась эта полупрозрачная, покрытая сеткой трещин вогнутость?..

Он попытался пошевелиться, внутренне страшась, ожидая ощутить, кроме этого непонятного, назойливого жжения, еще и какую-нибудь резкую боль, от сломанных ребер, например, потому что помнил: садануло его крепко, но…

Реальность медленно, капля за каплей проникла, просочилась в его разум, войдя меж дрожащих, наполовину смеженных век, и вот тут Вадим испытал первое потрясение.

На нем не было скафандра.

Он понял, что не сидит в кресле пилот-ложемента, безвольно повиснув на страховочных ремнях, а лежит в какой-то ванне с жестким пластиковым дном, наполовину наполненной дурно пахнущей жидкостью, и вогнутая, подернутая сеткой трещин полупрозрачная плоскость над головой – это не кровеносный узор век, сквозь который пробивается яркий свет звезды, – нет… его глаза широко открыты, колпак настоящий, продавленный чем-то тяжелым, а красное, сумеречное сияние проникает извне, просачиваясь сквозь уродливую дыру в полупрозрачном своде непонятного агрегата.

Он инстинктивно дернулся и услышал, как что-то чавкнуло, отпуская его.

Подняв руку, Вадим ощутил холодный пластик. Под пальцы попался острый, зазубренный край дыры. Жидкость, в которую было погружено его тело, воняла приторно-васильковыми флюидами тлена… Она всколыхнулась, прохладной волной обняла горло, вызывая рефлекторный удушливый спазм.

Ударом кулака он вышиб преграду над своей головой; треснутый пластик разлетелся, разнося шелест падающих на пол осколков, тусклый свет аварийных ламп какого-то замкнутого помещения ударил в глаза, заставляя окончательно поверить, что это не сон, не бред умирающего сознания, и последней, завершающей эту картину деталью стал обрывок какого-то кабеля, который медленно раскачивался над самой головой, словно маятник Фуко, виденный однажды Вадимом в одном из уцелевших на Земле соборов…

Тяжело, прерывисто дыша, уже не обращая внимания ни на жжение кожи, ни на стойкую, отвратительную вонь, он привстал, подтянулся на руках и вывалился за борт своего мерзкого ложа.

Нет, определенно, он все-таки бредил.

Такое не могло произойти с ним… Вадим поднял руку, провел влажными пальцами по своему лицу и понял, что сидит на полу, голый, скорчившийся, мокрый, обводя безумным взглядом впечатляющий интерьер, основу которого составляли сдобренные аварийным светом хаос, упадок и разрушение.

Логика услужливо подсказала нужную формулировку: какой-то отсек, вероятнее всего, криогенный, безумно древний, давным-давно покинутый.

Бред…

Спорить с этой мыслью Вадим не стал.

Однажды он уже ощущал нечто подобное. Давно, еще на службе в космической пехоте Конфедерации Солнц, когда брали штурмом базу Ганианцев и его накрыло залпом из реактивной установки… Тогда он провалялся без сознания около суток, а очнувшись ночью, под проливным дождем, долго не мог поверить в реальность происходящих событий, будто вся его сущность была тщательно вычерпана неведомой силой.

Сейчас происходило нечто похожее… Разум болезненно реагировал на обстановку, отвергая ее. Логика подсказывала – это бред, но в то же время разве он мог усомниться в реальности ощущений? Холод, дрожь, мурашки на мокрой коже, капельки вонючей влаги, собравшиеся на ней, стойкий, затхлый запах неподвижного воздуха – не слишком ли реально для порождения контузии?

Забавное свойство человеческой психики – когда нельзя объяснить окружающее, у рассудка остается два выхода: либо отключиться, либо принять действительность такой, как она есть, – без комментариев.

Вадим выбрал второе.

Тело все-таки испытывало боль – тупую, ноющую, засевшую внутри каждой мышцы.

Он встал, опираясь на край криогенной камеры, осмотрелся, поднял с пола какую-то синтетическую тряпку и принялся машинально вытираться ею, едва осознавая, что это чья-то рубашка. Обратить внимание на ее форменную принадлежность Вадима заставила нагрудная нашивка, которая больно царапнула своим углом по чувствительной, покрасневшей и зудящей коже.

Медленно отняв от плеча это импровизированное полотенце, Полуэктов посмотрел на царапнувшую его деталь.

«Колониальный транспорт „Альфа“. Медицинский персонал второй палубы», – распознал его взгляд выдавленные в пластике интеранглийские буквы.

Спину вдруг обдало жаром.

«Альфа»?!

Вадим резко обернулся…

Хаос. Распахнутые шкафы, горы вываленных на пол предметов… Полуживой компьютерный терминал… Разбитые криогенные камеры…

Он не стал в очередной раз убеждать себя, что спит и бредит. Черта с два…

Жуткая, неправдоподобная реальность шарахнула наконец ознобом по коже, и Вадим вдруг болезненно осознал, что действительно стоит нагишом в медицинском крионическом модуле пропавшего тысячу лет назад космического корабля и вытирается чьей-то форменной рубашкой. Как он попал сюда, еще предстояло выяснить, а сейчас следовало жить.

Жить недвусмысленно, не отвлекаясь на разные мистические выкладки.

По телу гуляла заблудившаяся во внутренностях ледяная дрожь, сменившая волну неприятного жара.

«В первую очередь – одежда и оружие, потом информация и принятие решения…» – эти обрывки здравых мыслей звучали в голове, будто заклинание, предохраняющее от сумасшествия.

В такие секунды главное не дать страху прокрасться внутрь. Во многих ситуациях сомневаться – значит умереть. Вадиму повезло, что эта наука была крепко вбита в его голову. Впрочем, Покровский не стал бы доверяться ему, будь психика капитана Полуэктова ориентирована как-то иначе.

Он обернулся, еще раз бегло осмотрел отсек, поражаясь захламленности его неживых интерьеров, и стал быстро раскапывать кучу хлама у себя под ногами в поисках подходящей одежды.

Отыскав нижнее белье, мятую темно-синюю униформу и обувь в виде высоких, явно не медицинских, а скорее уж военных ботинок, он быстро натянул на себя слежавшуюся, влажную синтетическую ткань.

В процессе переодевания ему стало теплее, и это было первым нормальным человеческим ощущением за те несколько минут, что прошли с момента его странного пробуждения.

Теперь еще раз осмотреться, найти прибор связи и – черт возьми – попытаться выяснить, кто вытащил его из раскроенного лазерным лучом штурмовика и доставил сюда, в эту вонючую, полуразрушенную криогенную камеру?!

Похожий на столб компьютерный терминал, от основания которого отходило семь криогенных камер, работал. Не бог весть как, но работал – по крайней мере на нем исправно перемигивались замысловатые узоры контрольных огней, отражавших совершенно непонятные ему данные о состоянии систем, да еще один из семи мониторов, наглухо вмонтированных в этот подпирающий свод зала столб, ровно сиял приятным голубоватым фоном.

Вадим перешагнул гору хлама, задрал голову, и внутри столба что-то отчетливо клацнуло, будто там, отреагировав на его движение, сработал некий допотопный переключатель.

На нейтральном фоне экрана внезапно одна за другой возникло несколько букв, сложившихся в короткое, но очень емкое по своему смыслу слово:

Б…Е…Г…И…

Вадима словно током шарахнуло от этих четырех букв.

Он резко обернулся, будто ожидал увидеть за своей спиной автора адресованного ему послания, и его взгляд наткнулся на выход из отсека, люк которого оказался начисто сметен неведомой ему силой…

Проем выбитого люка затягивала полупрозрачная сиреневая дымка неизвестной природы, а по ту сторону, в коридоре…

Там стоял какой-то жуткий механизм, опирающийся на четыре гибкие, лишенные суставов сервоприводные конечности, и смотрел на него, жадно, изучающе, как искушенный охотник рассматривает в прорезь прицела желанную дичь, за которой гонялся не один день…

Где у этого создания находились органы визуального восприятия, Вадим, естественно, не знал, но он спинным мозгом почувствовал – оно смотрит, и причем именно так: вожделенно, уверенно, явно понимая – никуда ему не деться, не выскочить из прорези прицела, и мягкое движение курка – это лишь вопрос времени, ближайших нескольких секунд…

* * *

Действуя машинально, Вадим отпрянул за столб компьютерного терминала, лихорадочно осмотрелся, еще раз чиркнул взглядом по тому самому «БЕГИ» на мониторе, успев мимолетно содрогнуться, отметив, как точно отвечает это короткое, емкое слово его осознанному внутреннему желанию: убраться отсюда…

Полуэктов давно усвоил, что в природе нет ничего мистического, и каждое явление, событие обязательно должно быть описано рамками какой-либо логики. Непонятное – это еще не значит необъяснимое.

Усвоив эту и еще несколько прописных истин, он в свое время перестал бояться всего, кроме людей…

…Не найдя ничего лучшего, более подходящего на роль оружия, он схватил с пола обломок трубы, успев разглядеть, что ее торец очень характерно оплавлен, будто из-под потолка огрызок полой арматуры вырезали сваркой.

Вес металлокерамической трубы придал ему некое ощущение уверенности. Прав был их учитель биологии, рассказывая, что человек сделал первый шаг от обезьяны именно так – схватив в руки увесистый, корявый сук. Довольно иррациональное чувство вооруженности… но согревающее, полезное…

Он прижался спиной к столбу, чуть отклонил голову, вытягивая шею, выглянул.

Биомеханический контур за сиреневой мембраной вяло шевелился. Одна из его конечностей приподнялась: этот непонятный механизм пытался продавить нематериальную перегородку, и сквозь бледную, прозрачную мембрану было отчетливо видно, как беззвучно сокращаются тросики его сервоприводов, оплетающие гибкую конечность, будто вены или сухожилия.

В месте соприкосновения манипулятора и мембраны внезапно вспыхнул бледный огонь, во все стороны полетели снопы искр.

Вадим не имел понятия о природе возникновения перегородившей проход сиреневой дымки, но при взгляде в коридор его неприятно поразило одно обстоятельство: там, где копошилось это механическое существо, в результате его возни от пола поднялась и медленно поплыла в сторону гора различного мусора.

Наблюдая за движением этого своеобразного облака, Полуэктов сделал два совершенно трезвых, но крайне неутешительных вывода: во-первых, за тонкой преградой отсутствовала гравитация, а во-вторых, там, вероятно, царил вакуум.

«Очень похоже на суспензорное поле защиты, – подумалось ему, – только цвет странный, да и не могли на „Альфе“ оказаться генераторы суспензорного поля, в те годы их еще не изобрели…»

Скафандров в отсеке он не заметил, и на душе вдруг стало тоскливо, зло и муторно – на кой хрен кто-то приволок его сюда, лучше бы бросили там, в развороченном штурмовике, было бы честнее.

Не успел он подумать об этом, как над его головой материализовалось какое-то движение. Моментальный взгляд вверх заставил его на миг забыть о существе, которое копошилось за сиреневой дымкой, – прямо на его глазах из обрубленного торца свисавшего с потолка кабеля в отсек начала выдуваться новая проблема, причем гораздо более конкретная, чем тот механический урод в разгерметизированном коридоре.

Из обрубка силовой кишки медленно выползал светло-сиреневый, напряженно потрескивающий статикой шар.

Немногие явления и предметы могли по-настоящему напугать капитана Полуэктова, но этот шар, вернее, дрожащий, меняющий форму аморфный сгусток, что все рос и рос, заставил его попятиться, ощутив капли ледяного пота на спине под рубашкой, потому что Вадим мгновенно узнал это характерное образование, вернее, существо, которое продолжало выдавливаться в отсек.

Холодный ужас обреченности на миг сжал его сердце.

«Дьявол… Это не со мной…» – скорее зло, чем испуганно подумал он, продолжая напряженно наблюдать за рождающимся на глазах плазмоидом. Огрызок трубы, сжатый во вспотевших ладонях, более не казался ему оружием.

Заочно познакомиться с подобной тварью ему привелось десять лет назад, в период воинской службы.

Информационная составляющая тренировок космической пехоты Конфедерации Солнц обязательно включала в себя просмотр десятиминутного документального видео, посвященного событиям на станции «Черная Луна».

Да что космическая пехота… любого человека, имевшего хоть какое-то отношение к космосу, знакомили с этой хроникальной записью, морально готовили к вероятности подобной встречи, хотя с той далекой поры древний кошмар больше ни разу не наблюдался в границах освоенного людьми пространства.

И вот он выползал в отсек прямо на глазах Вадима.

Несколько секунд капитан не мог оторвать глаз от напряженно сияющего сгустка. Ошибки тут быть не могло – это не являлось шаровой молнией, – в глубинах мерцающего энергетического пузыря вихрился газ, в котором смутно просматривался змеящийся клубок каких-то нитей, именно тех, что, по предположениям ученых, управляли действиями плазмоидных существ, восемь из которых сумели разнести в клочья, превратить в решето несколько боевых крейсеров Конфедерации, прежде чем против них была применена аннигиляционная установка «Свет», которая сожгла Черную Луну, превратив целую планету в пылающее солнце.

Только энергия полного атомного распада смогла поглотить восьмерых ПРЕДТЕЧ…

Как неустойчиво и условно наше сознание.

Секунду назад Вадим готовился к схватке с биомеханическим чудищем, что по-прежнему копошилось в коридоре, пытаясь прорвать герметизирующую проход мембрану, а теперь… впору было кинуться к нему, как к родному, глядя на выдавливающийся из торца силового кабеля шар…