Текст книги "Люди, дружившие со смертью"

Снова у моста

Кони несли нас все теми же дорогами, что и до встречи в замке. Провинция Нот-Нод, или как ее звали «земля Нот-Нод», была местностью не хуже и не лучше остальных. Леса, проселки, поселки, мелкие города, кои на обратном пути мы обходили стороной. Здесь было не так живописно, как бывает на берегу морей или больших рек. Но, с другой стороны было не так уж и дурно – здесь не было ни пустынь, ни комариных болот. Здесь было все, что нужно путешественнику: дорога, в нужном направленье, пейзаж, который радует взгляд, но забывается за вторым поворотом. Базарчики в поселках, на которых можно было бы купить простенькую снедь, съесть ее тут же, прыгнуть в седло и продолжить путь. И забыть тут же все напрочь – и базар и еду и деревеньку. Забыть, не потому что было плохо, а потому что помнить все это – никакой памяти не хватит. Нам пришлось сделать маленький крюк, объезжая Эйнскую провинцию. Если бы наш путь пролегал по небу, можно было бы срезать, но пересекать две лишние границы было хлопотно, дорого и совсем не обязательно. В любом случае, на заставе нас бы узнали, пошли бы ненужные слухи. Одно дело, если бы я следовал в составе своей части – это было бы нормально. Наемники въезжают в кондотьерскую страну. Но коль часть прошла отдельно, а я в странной кампании – народ мог подумать неизвестно что. Я сказал Ади, что надо будет заехать за один другом, коего мы проводим часть пути. За кем именно, я уточнять не стал, а Ади не наставивал.

В этот раз мы появились у фермы ранним утром – почти ночью. Но и теперь нам не удалось застать их врасплох. Пока мы ехали их владеньями, то там, то здесь было видно огни костров – кто-то коротал время в ночном. Имея под боком постоянный спрос на ездовых лошадей, было бы глупо на это не зарабатывать. Как-то им удалось передать весть в усадьбу, и хозяин ждал нас сидя на крылечке. Поздоровавшись с нами, он вывел из конюшни огромного першерона и протянул тубу с документом на мост. Я просмотрел его быстро, даже не спускаясь на землю. Где-то за холмами начинался рассвет, но на ферме еще стоял сумрак, и вчитаться в буквы не было никакой возможности. Да и желания тоже не было. Не обмолвившись и тремя словами, мы расстались. Тролль услышал нас издалека, и ожидал, стоя посреди моста. Но если бы я сказал, что он просто стоит, я бы солгал. Ни секунды он не был неподвижен – перекатывался с ноги на ногу, что-то царапал в пыли башмаками. Одет он был в фантазийные бриджи, рубашку цвета цыплячьего пуха и жилет, пошитый из разноцветных кусков материи. На ногах были башмаки с загнутыми носками. Я подумал, что мне встречались шуты, подбирающие себе в гардероб вещи более сдержанные. Не хватало только бубенцов и колпака паяца. Хотя что-то в этом было – в дневном свете он совсем не походил на монстра, на нежить. Действительно – шут, деревенский увалень, персонаж бродячего паноптикума. Кожа, не сокрытая одеждами была покрыта рыжей, не слишком густой шерстью. В лапах он сжимал трость – младшую сестру того полена, с которым я встретил его впервые. Она была чуть потоньше, но где-то такой же длины. Я не знаю, зачем он ее выломал – как подорожний посох или как оружие.

– Брось оглоблю, – крикнул я ему, когда мы подъехали. – У тебя будет лошадь, но где та телега, в которую ты собрался ее впрячь? Тяжеловоз чуял нежить – когда тролль подступил к ней, она начала уходить в сторону. Я подумал, что идея про телегу не так уж и плоха. Рядом с троллем ломовой мерин выглядел если не как пони, то уж наподобие жеребца – точно. Эршаль запрыгнул с седло и мерин просел под его весом. Но выпрямился и сделал несколько шагов.

– Мерина, если что, Йенс зовут… – бросил я. – Ади, познакомься – это Эршаль, тролль… Эршаль – это Ади… человек… Оба хором ответили, что очень приятно. Хотя по лицам было видно отлично видно: врут…

Наша дорога пробежала через десятки мостов. Конечно, большинство из них были обыкновенными деревянными, переброшенными через ручьи, которые проявлялись лишь после большого дождя. Но были и весьма почтенные, солидные мосты. Но тролль не спешил сделать выбор. С ужасом я стал понимать – ему понравилось путешествовать: он с непосредственностью то ли ребенка, то ли идиота крутил головой, забрасывал нас вопросами. Выглядело это чудно – существо старше нас может быть на тысячелетие, вел себя как бурсак в начале своей карьеры. Впрочем, тролли, коль живут дольше, и время считают иначе. Возможно тысячелетие тролля как раз соответствовало возрасту ваганта. Наша дорога проходила мимо столицы провинции и я предложил завернуть. Ади был против посещения Маца-О, хотел обойти его стороной, но вместо этого я спросил у Эршаля, хочет ли он заехать в город. Тролль неопределенно пожал плечами.

– А ты вообще когда-то в городах бывал, – начал Ади, вероятно пытаясь запугать тролля и перетянуть на свою сторону.

– Что за вопрос! – возмутился тролль: Был, конечно… Мы не учли одного: тролль не был никогда в городах человеческих. Существо, живущее многие сотни лет, может себе позволить не спешить. Живущий долго никогда не бросится под копыта коня, чтоб выиграть несколько мгновений, и, возможно, потерять жизнь. Такой, если будет опаздывать – не важно насколько: на минуту или на день, он уйдет в сторону и подождет, будто у него впереди вечность. Зато и окружает себя вещами, которые могу служить им долго. Дольше, чем они смогут прожить. Говорят, эльфьи города строились навечно. Но когда они уходили, они все сравняли с землей, и теперь некоторые люди откапывают их, чертят схемы улиц и гадают, насколько прекрасны были дома, которые когда-то их наполняли, какие достойные, гордые существа здесь жили. Ровные линии – без попытки что-то упростить, срезать. Но Маца-О был городом исключительно человеческим.

Великий город Маца

О! В нем сколачиваются состояния и рушатся надежды. В нем вечно что-то горит – то ли огонь жизни, то ли гусь в духовке. Но в любом случае копоть стоит жуткая. Неспешная река О, воды которой если замедлятся еще немного, то потекут в обратную сторону. Воды, в которых будто растворена механическая радуга, с цветами злыми, резкими, человеческими. Красильни, дубильни, бойни – чего только они не льют в эту реку. И мне не хотелось бы встретиться с рыбами, кои смотрят на дома этого города из-под мутной воды. Мосты города Маца-О – деревянные и каменные, пешеходные на четырех канатах, частные. Барки и галеры, скользящие по грязной воде, зеваки, свисающие с перил и норовящие попасть плевком в темечко пассажиров галер. А этот воздух… В этом городе народец скуп, и даже воздух кажется бедным, спертым, стиснутым меж жерновами домов. Здесь не любят чужаков, но работать не любят еще больше. Опасайтесь ходить по улочкам этого города в одиночку и без оружия. Ибо сточные канавы несут в реку не только бычью кровь. Тут почти нет старожилов – хоть город и древен, самые древние династии едва наберут три века. В былые времена я часто бывал здесь – когда-то здесь поселился мой прадед и теперь по улицам, верно, ходили позабытые мною родственники. Но моя бабка не пожелала здесь оставаться. Иногда я ее понимал. Но я любил этот город. Любовью странной, непонятной и для себя. Вероятно, так можно полюбить ядовитую змею, так относятся к своей болезни – незаразной, не смертельной, но и неизлечимой… В этом городе я видел большую игрушку, законы, царящие здесь, были для меня непонятными, и что самое приятное, не всегда обязательные для соблюдения. Люди здесь вечно спешат. Вечно спешат – и никогда не успевают. Не успевают жить – тут даже влюбленные целуются на бегу. Как-то так получалось, что обыкновенно я оказывался в этом городе в одиночку. Мне было забавно, когда меня принимали а местного, спрашивали дорогу. Я от души старался помочь, иногда это удавалось, но чаще нет. Все же я не знал этот город досконально За первую четверть часа пребывания в городе нас пять раз облаяли собаки, три раза попросили милостыню, чуть не облили из окна обмылками, попытались срезать сумку прямо с лошади у Ади. Сколько раз нас обругали – я просто не считал. Тут ругались все и на всех, не сколько по причине а по привычке. На въезде в город у нас попытались проверить документы. Но приемлемые бумаги оказались только у меня. У тролля, если не считать дарственной на мост, не было ничего, а у Ади что-то, что он предпочел не показывать. В ход пошли деньги – за серебряную монетку они сделали вид, что не узнали Ади, а в своей книге записали «Капитан Дже Кано с двумя спутниками». Если бы я дал им не монетку, а две, то они бы не сделали и этого. Мы не собирались останавливаться здесь на ночь – в местных гостиницах водились блохи, поджарые как борзые и голодные, словно волк зимой. Но от соблазна пообедать горячим, сидя за столом, я отказаться не смог. Жители города гордились каменными набережными, величественными церквями, древней крепостью. Они кичились широкими улицами с огромными домами, восторгались светом уличных фонарей, которые превращали ночь в день, ночной жизнью. Но вот, незадача, спроси вы у заезжего, чем знаменит Маца-О, он бы скорей ответил одним словом – базаром. И надо признать – на это были причины. Камень набережных порос мхом и водорослями, местную крепость строили заезжие мастера, дома больше походили на мавзолеи, чем на пристанище простых смертных, на широких улицах неуютно маленькому человеку а над городом постоянно висела смесь пыли, дыма и тумана, превращая обыкновенный день если не в ночь, то в сумерки. Но базар здесь действительно был хорошим. Близость трех границ, перекресток нескольких важных дорог, относительно судоходная река. Затем, на деньги купеческой гильдии прорыли еще один канал. От этого течение замедлилось еще больше, но в этом было даже преимущество – легче стало плавать против течения. Все делало пакгаузы Маца-О неплохой перевалочной базой. Здесь товар сгружали с телег, он ждал своей очереди на погрузку и уходил либо к морю, либо, напротив, вглубь континента. Но что-то продавали и здесь – торговали оптом и в розницу, спорили на такой уйме языков, что часто возникала необходимость в толмаче. Рынок и склады сами разрослись до размера маленького города – здесь были свои улочки, забегаловки, места для отдыха, кварталы, землячества. Бывало, иной коренной житель Маца-О попадал в места, где его коренного жителя никто не понимал. И если по всему городу кормили так же как и стелили постель, а именно отвратно, то здесь заезжие готовили для своих из привезенных продуктов. Я знал тут довольно неплохой кабачок, в котором знали меня. И когда мы вошли в здание, хозяин зачастил:

– Полковник Кано! Неужто вы! Неожиданно, но приятно… Я пропустил мимо ушей лесть по поводу своего звания, кивнул, и, кажется, улыбнулся.

– Что будете заказывать? Есть свежая птица… Проходите наверх, там есть свободный столик… Ну мне вас учить не нужно, знаете, что к чему… Торговый день был в разгаре. Кто-то обедал, кто-то поглощал ранний ужин или поздний завтрак, за столами вели переговоры, обмывали сделки, заливали горе. Народцу собралось много – зал был полон. Но у этого кабачка была еще и летняя веранда. Земля здесь была дорогой, поэтому разместили ее на крыше. В ящиках вдоль стен, рос декоративный виноград, плющ, и если не считать шума снизу, здесь было довольно мило. Но и здесь людей было предостаточно. Лишь в самом углу пустовал столик, с надписью: «Заказан». Я перевернул табличку и жестом показал спутникам садиться. Тут же возник недовольный. Человек с миской похлебки пробурчал:

– Понаехало тут… – он посмотрел оценивающе сперва на тролля, поперхнулся, перевел взгляд на Ади, на рукоять меча торчавшую из-за его спин, наконец смерил взглядом меня. Вероятно, я показался наиболее безобидным и следующая реплика предназначалась мне: – понаехало тут белобрысых! Местному покушать негде! Строго говоря, блондином я не был, просто за лето мой волос выгорал на солнце почти до ржаного цвета. Но я не стал это пояснять. Я просто выбросил ему под нос кулак, затянутый в перчатку:

– Много будешь говорить, будет не только негде, но и нечем!

– Не обращайте внимания, – будто из под земли возник хозяин с тремя высокими бокалами пива: Это вам с дороги, горло промочить, чай только пыли хлебали. Цыплят уже жарят – слышите как пахнут? Мы вчетвером втянули воздух – пахло действительно недурственно. Хозяин забрал табличку, но уходить не стал:

– А что слышно в мире? Не поделитесь ли чем от своих щедрот? Детишкам на молочишко?… Ади прикоснулся к кошельку но я одними глазами показал: нет. Хозяин хотел иной щедрости. Я сделал глоток из кружки и сказал:

– Ходят слухи, что в Эйне появились люди, приватно вербующие кондотьеров для кампании в Ноло. Думаю, драчка там начнется недели через две… Хозяин закивал:

– Две недели, Ноло… Не хотел бы я чтоб мой груз в то время шел через те земли. Спасибо, господин полковник… Он убежал прочь, повторяя время и место, время и место… Когда хозяин исчез, Ади перестал мочить нос в пиве и посмотрел на меня:

– Это правда?… Я кивнул:

– Тогда зачем ты ему это рассказываешь?

– Дня через два об этом будут трубить на каждом углу. А, узнав чуть раньше, он немного на этом заработает. Люблю расторопных людей. Хозяин был расторопен не только в делах – скоро на столе появились обещанный обед.

– А в этом году винограда вообще нету… – неслось из-за соседнего стола. Лето дождливое. У меня вот завелись летающие улитки – все пожрали…

– Да ну… – не верил ему собеседник.

– Точно тебе говорю… Внизу шумела чуть не самая оживленна улица рынка, о булыжники грохотали сапоги, колеса, копыта лошадей, мулов.

– Странная судьба кондотьерская… – проговорил Ади будто себе, – есть с тысяч столов, но не иметь своей постели, бывать в сотне городов, но не иметь дом, быть знакомым с десятками женщин, но не верить ни одной…

– Это ты про своего отца?

– Он просто завидует… Знаете, завидую я вам… – начал было тролль, вероятно пытаясь на помирить, но было поздно.

– Причем здесь мой отец? Его здесь нет!

– Правильно, при чем тут отец – ведь и ты живешь той же жизнью.

– То, что я в пути, это не значит, что моя дорога вечная. Я вернусь домой и уйду на покой – буду растить детей, ухаживать за садом и за домом. А ты мечешься по свету, сея смерть…

– Нет, ну вы посмотрите на него! Чистоплюй выискался! Да ты людей положил как я. А я воюю уже десять лет!

– Самое тривиальное оправдание для убийцы – я всего лишь солдат. Ах, как оригинально, как свежо… Я убивал людей, защищая себя, защищая других. Я никогда не ходил в атаку.

– Даже для того, чтоб защитить других. Не смеши меня. Взять хотя бы драку на Стеклянном Холме? Ади хотел что-то сказать, но слова застряли во рту. Вместо него в разговор вмешался Эршаль:

– Стеклянный Холм? Никогда не слышал о таком месте…

– И не услышишь. Это не место, это крепость. В тех местах в горах столько стекла, что иногда его используют вместо кирпичей. Эй, Ади, а правда, что весь замок сложен из стекла?…

– Не весь…

– Ну и я так думаю – кто захочет жить в доме, где окно в каждую стену. Так вот, дорогой Эршаль как-то там засели разбойники, набрали заложников и обещали их резать, чтоб исполнили их требования. Замок окружили линейные части, но ни выполнять, ни освобождать, ни выполнять требования не собирались… Так все было? Ади коротко кивнул.

– …и даже потихоньку начали резать, – продолжил я. – Тогда родственники скинулись и наняли профессионалов, чтоб, значит, отмстить за мертвых и освободить живых. Кажется, нашли пятерых. Пятеро позвали шестого. Шестой, кстати, сидит за нашим столом… Шестеро ушли в ночь. Замок был оцеплен, да и раубитеры вроде были настороже. Известно только, что они вошли не через ворота… А вот как? По стеклянной стене? Закутавшись в мглу ночную?…

– Приблизительно, – бросил Ади, нервно какая в руках стакан.

– А вот утречком они вышли через главные ворота, и войскам сказали, мол выносите готовеньких. Вынесли семьдесят два трупа. Некоторых разделали так, что нельзя было опознать! По двенадцать человек на каждого! Или ты убил больше, Ади?…

– То были убийцы. И лучшего они не заслуживали.

– Угу. Но ты получил за них деньги. И убил ты их не словом святым, а холодной сталью. Кстати, одну вещь не пойму… Отчего вы убили всех? Ведь за живых платили больше? Скажи мне – это был пункт договора? Или бандиты знали что-то, что надлежало похоронить в Стеклянном Холме. Не говори, что когда началась резня, они не пытались бежать, не молили о пощаде?… Скажи мне, отчего вы никого не оставили для суда и палача? Он не сказал. Он молчал, уставившись в стол, катая шарики из мякиша раскрошившегося хлеба. Безусловно он знал ответ. Я же знал, что он мне его не скажет.

– Ладно, шут с ним, не буду боле портить обед. Но ты в следующий раз подумай, если вдруг хлеб с моего стола не полезет в глотку… Ади молчал…

Мы завернули в ряды оружейников. Собственно, это была та причина, по которой мы попали в Маца-О и на его базар. Оружие, что продавали здесь, было подстать цене – не слишком дорогое, не весьма качественное. Даже подделки, что иногда попадались, были сделаны непритязательно и выдавали себя с первого взгляда. Когда я был здесь в последний раз, торговцы оружием занимали целый ряд. Но за прошедшие полгода многое поменялось. Теперь оружейников стало немного, они занимали совершенно крысиный угол, а на их старых местах торговали мышеловками и коваными флюгерами.

– А то так плохо? – Поинтересовался я у одного торговца.

– Да спроса нет… А вы такую дрянь не продавайте, народ-то и потянется, – подумал я проводя по лезвию выставленного на продажу эспадрона. Но вслух сказал:

– Моему другу надо оружие, – я показал на тролля. – Что-то такое же большое как и он сам. Хозяин кивнул и ушел в намет, откуда вернулся сгибаясь под весом металла. Затем вытащил несколько образцов из-под прилавка.

– Скажите только честно… – Вступил в разговор Ади. Он вытащил из кучи шпагу и теперь разглядывал ее лезвие: Тут руны….

– Ну и что?

– А вы хоть знаете, что они означают? Торговец забрал из рук Ади оружие, осмотрел его, пожал плечами, и будто невзначай вернул его в общую кучу. Но Ади не успокаивался:

– Не знаю, откуда вы это копировали, но больше так не делайте. Это жуткое ругательство… Наконец тролль присмотрел себе подходящее железо.

– Пожалуй, этот мы возьмем, – сказал я, отстегивая кошелек. – сколько с нас.

– Оставь… Я сам расплачусь, – остановил меня Эршаль и шепотом добавил: Зря ли я триста лет под мостом сидел.

– Говорят, – вспомнил Ади, когда Маца-О, был за нашими плечами, – говорят, что Маца-О хотят закрыть для приезжих…

– Подожди, как закрыть? – возмутился я. А как же дороги? Реки? Как же базары? Ади только пожал плечами.

– Говорят – и все тут. Мэрия каждый год пытается закон протянуть.

– Так это же в каждом году…

– Ну в этом году началось получаться.

– Ну в таком случае, есть случае есть смысл ввести реторсию… Или реперсалию – никого из Маца-О не выпускать за границу провинции…

Захромал конь

Велика ли беда – конь захромал. В пути он, наверное, потерял подкову, затем то ли занозил то ли разбил копыто. Да и дорога была после дождя – грязь да лужи. А на хромом коне далеко не уедешь. Случилось это посреди чистого поля, а, верней, у перелеска, далеко от человеческого жилья. Дорога была пуста – этим проселком мало кто пользовался. Мы остановились на привал. Присоседиться на мерина к Эрашалю не было никакой возможности – тот и так шел уже на пределе сил. Я для приличия предложил Ади ехать на моей лошади, но он отказался. Тоже из приличий или по своему мнению – не знаю. Я и Ади отнеслись к этому спокойно, но Эршаль обозлился, будто лошадь пала под ним. Вероятно, он не сильно верил в людей вообще и нам в частности, полагая, что мы с Ади как-то сладим, а его пустим на своих двоих. То, что он до сих пор ехал только по моей милости, во внимание он просто не брал. Лошадей расседлали, двоих стреножили – третьей это было без нужды – и пустили пастись. Делать было нечего и мы собрались пообедать. Лагерем стали ввиду дороги, тролль наломал сушняка, Ади отправился вроде как на охоту, но вернулся с рыбой. Причем я был готов поклясться, что самую крупную рыбину он убил уколом в голову своим панцеропробойником. Речная рыба, как водится, была костлявой, но наелись мы досыта, а затем сперва Ади, а потом я провалились в сон. Последнее, что я помню – тролль о чем-то бурчал…

Разбудили меня грубо. Настолько грубо, что не разобрав со сна, я хватился за саблю. Но, открыв глаза, увидел, что меня трясет за плечо тролль – нежность, безусловно, была не его сильной стороной. Рядом тер лицо Ади…

– Что случилось?… – спросил я у него. Но ответил Эршаль:

– Кто-то едет… Я прислушался, но не услышал ничего, о чем сообщил остальным.

– А вы ухо к земле приложите… – предложил тролль.

– Ну вот еще, буду я уши пачкать… – зевая ответил Ади: Подождем… Я смотрел во все глаза на рощу, указанную Эршалем, но все же не видел ничего. Наконец, я услышал шум – сперва просто далекий ор, затем я смог разобрать слова песни. Пели «Твердость камня» Давай мы посмотрим назад На берег, где волны шумят Не строят на дюнах дома Снесут их ветра и шторма Я знаю – тот шанс невысок И вымоет море песок… И, наконец, из-за дальнего леска появилась колонна – сперва я подумал, что это купцы, но затем оказалось, что сброд этот разношерстный, телеги самые разнообразные. Охраны я не заметил, да и путешественники делали все, чтоб их процессия бросалась в глаза: лошади был убраны в ленты, вдоль бортов телег висели какие-то транспаранты. Над головным фургоном реяло два флага. Процессия двигалась медленно, и вскоре мы увидели причину – последнюю телегу тянули шесть мужчин. Именно они и пели, верней кричали песню. Процессия явно принадлежала торговцам иллюзиями, и эта песня, призывающая не строить воздушных замков, выглядела как мятеж, бунт на борту. Но тянущим телегу было тяжело, им многое прощалось. И они орали, налегая на ремни, привязанные к оглобле: Я буду жить где камень тверд Я буду знать что меня ждет Я хочу жить где камень тверд

– Цирк или зоопарк, – предположил я. Тролль промолчал, вероятно, оттого, что подобного еще не видел, но Ади мне ответил:

– Странствующий бордель. Но мы оба ошибались – это был бродячий театр.

Мы перегородили им дорогу. Просто вышли на тракт: я в центре, Ади справа, тролль – слева. Оружие не обнажили, но прятать тоже не стали. Объехать нас у них бы не получилось, и они остановились в дюжине шагов.

– Чего надо?… – крикнул старик-возничий.

– У меня конь захромал, – ответил Ади. – Если у вас есть лишний, я бы вам хорошо заплатить… Вряд ли они поверили – проезжий шлях был плохим местом для сделок.

– А у твоих друзей тоже лошади сдохли?

– Не сдохли, но двоих они не понесут…

– Да у нас у самих вол пал… Это была правда – театр был небогатым, настолько, что обходились они лишь необходимой тягловой силой. Потеря одного вола пробила в их бюджете брешь… Из фургона появилась голова женщины, она что-то прошептала возничему.

– А ведь верно… – проговорил тот: Уж не господина Реннера-младшего мы здесь видим? Ади слегка поморщился и кивнул:

– Он самый… Старик спрыгнул на землю, подошел к нам ближе и стал внимательно рассматривать Ади внимательней. Я и тролль возницу будто не интересовали вовсе. Причем на самого известного убийцу он смотрел вовсе без страха, будто знал то, что нам было неизвестно.

– Он самый… – согласился старик. – Не каждый день в чистом поле встретишь живую легенду… Вы, господин Реннер, конечно легенда, но злые языки утверждали… Уж простите, что вы уже не живая легенда… Старик хохотнул… Ади кивнул, сдувая с перчатки пылинку:

– Покамест жив… Можешь даже пощупать… Тот так сделал, будто портной попробовав ткань его куртки:

– Для нас было бы большой честью помочь вам и вашим друзьям, но я не представляю как… Хотя… Если вы не сильно спешите, могу предложить место в фургоне. Мы идем в Найвен и Лот… Уж там вы кобылку себе подберете… Так мы и сделали. Решение нашлось выгодное для обоих сторон. Мерина впрягли в телегу, Ади забросил в нее седло и сел сверху. На краю уселся тролль, я остался при своих… Когда колонна тронулась, я не преминул съязвить:

– Ну как дела, у рыцаря на телеге? Ади просто отмахнулся и откинулся на спину. Он смотрел в небо, на его губах появилась улыбка. Я подумал, что он имеет на нее право – ехать ему было удобней. Я плюнул и легко ударил коня в бока, догнал головной фургон, и на ходу спрыгнул на козлы. Когда я обернулся, оказалось, что правит не встретивший нас старик, а юноша лет пятнадцати. В руке он держал лист, с коего зазубривал текст.

– День добрый… – сказал я, привязывая коня к борту фургона. Он кивнул в знак того, что день действительно не плох. Я не стал развивать тему – в конце концов я сам поздоровался только потому, что надо было что-то сказать. Парень зубрил слова из пьесы, более подходящие для скороговорки, чем для подмостков. Когда-то я слышал эту пьесу и даже покупал либретто. Насколько я помнил, эти реплики принадлежали Отцу Богов. В пьесе тот был персонажем неоднозначным, но не до такой степени, чтоб его дали играть безусому юнцу:

– «.. Вот я сам – в небесах Сею страх я в глазах …» Парень запнулся и я подсказал:

– «… Не скрывал – я солгал …» Юноша кивнул в знак благодарности и продолжил:

– «… Я презренный в грязи Вашей силы я вождь Я есмь жар, я есмь дождь Это ново? Сказать снова? Иль не так? Возрази?… …» Парень выдохнул – его монолог закончился. Почти закончился.

– Рано расслабился, – сказал я… – ты еще должен сказать «м-м-м-мо-мое п-п-п-п-поколенье»

– На сцене я хорошо заикаюсь и без репетиций. Мы засмеялись – он тихо, я громче.

– А вы увлекались театром?

– Театр как корь – им нужно единожды переболеть в жизни, – ответил я расплывчато чьей-то цитатой.

– А теперь тоже гастролируете?

– Аха… Воздушный цирк барона Манфреда. Только смертельные номера.

– Здорово… А покажите? Нет, положительно – вредно лгать юношеству. Или шутить…

– Может и покажем… А может и нет… Надеюсь на последнее, ибо, думаю, зрелище тебе не понравится. Я еще не знал, что показать все же придется. Причем скоро…