Текст книги "От Ленинграда до Берлина. Воспоминания артиллериста о войне и однополчанах. 1941–1945"

Глава 2
Блокадные дни и ночи

Голод – не тётка

Декабрь 1941 – январь 1942 года…

– Эх, сейчас бы горячих макарончиков, да со сливочным маслицем! – раздавалось ночью с дальнего угла землянки.

– Молчи, гад, а то полдиска не пожалею! – отвечал кто-то из другого угла.

Да, «голод не тётка», да ещё зимой. Ночами в землянках ждали утра. А утром ждали старшину 1-й батареи 1-го дивизиона нашего полка Долгова. Долгов сам лично на ручных санках привозил из АХО дневной паёк для личного состава батареи, насчитывавшей 87 человек.

Из «Отчёта о боевых действиях артиллерии 142 КрСД за период с 31.12.41 по 30.1.42 г.»:

«…Отсутствие работоспособных лошадей и горючего для машин вынуждают доставлять продукты из тылов в подразделения на санках вручную, на что также уходит большое количество людей и времени…»

(ЦАМО РФ. Ф. 142 сд. Оп. 1. Д. 25. Л. 79)

Паёк состоял из 300 граммов «хлеба», 90 граммов гороха и 20 граммов сливочного масла на одного человека в день. То есть на 87 человек, из расчёта по 300 граммов, норма «хлеба» равнялась 26,1 килограмма на всех.

«Хлеб» пекли из муки плюс какой-то суррогат. Буханки на морозе превращались в камень. Мёрзлый «эрзац-хлеб» делили с помощью топора, так как замёрзшие буханки ножом невозможно было резать. Приходилось делить их и мне. Уже после войны эти блокадные пайки неожиданным образом всплыли в моей судьбе вновь.

Произошло это во время моей защиты кандидатской диссертации, проходившей 12–14 июня 1950 года. Присутствовавший на моей защите Василий Гридяев (слушатель годичных курсов «Агропед» при ТСХА) поднялся и сказал: «Здесь кто-то выступал и высказал сомнение в честности диссертанта. Как однополчанин, заявляю: в трудные дни блокады Ленинграда делить хлеб в батарее доверяли Балтяну, как самому честному человеку. Несмотря на большой рост, большую потребность в пище, хлебе, он сам терпел голод, отдавая свой кусок другому, слабому бойцу. Так что ему можно верить, как самому честному человеку. Вот вам моя справка, товарищи члены Учёного совета!» (См. протокол защиты ТСХА. 1950 год.)

С 1 февраля 1942 года к пайку добавили один сухарь из НЗ Армии.

Ждали завтрака, обеда, ужина. Несли воинскую службу и ждали «праздника и на нашей улице»…

Узелок с горохом

К сожалению, дожидались не все. Люди голодали, слабели, умирали. Вот Истомин Гена, рядовой, 1921 года рождения – замёрз у костра. Или ещё горький случай.

Боровских, связист, в январе 1942 года был отослан с передового наблюдательного пункта (ПНП) на батарею для проверки фактического веса узелка с горохом: есть ли в нём 90 граммов – количество, положенное для каждого из пяти человек (итого 450 граммов)?

Ночью, возвращаясь из штаба 142-й стрелковой дивизии, мы – старший политрук Кривоконь и я, его заместитель, – подобрали Боровских в лесу, на проводе, лежащего в снегу на животе, замерзающего и бормочущего «Добротин. Добротин». Это была фамилия командира отделения связи 1-й батареи, благодаря чему мы узнали, что боец – наш, и поэтому его надо доставить на батарею. Доставили сперва в санбат, откуда уже без нас его доставили на батарею, где он убедился, что в узелке 450 граммов гороха, и утром отправился на ПНП, но отошёл от опушки леса (на которой дислоцировалась батарея) метров 200, упал и умер…

Этот случай был отражён и документально (с незначительными уточнениями). Из приказов 334-го ап по личному составу от 14.12.41 г.:

«Красноармеец 1[-й] батареи Боровских И.С. при следовании из тыла в своё подразделение обморозил пальцы рук и ноги (обморожение 2 степени)»[36]36
  В тот же день, когда обморозился Иван Севастьянович Боровских, от истощения умер красноармеец 3-й батареи Платонов Василий Константинович (посмертно был награждён медалью «За оборону Ленинграда»).


[Закрыть] и от 19.12.41 г.: «22.12.41 года Боровских прибыл из 156[-го] МСБ, где он находился на излечении. По состоянию здоровья он был очень слабым, ввиду чего с огневой позиции был переведён на НП телефонистом с освобождением [от] работ и наряда. 26.12.41 года в 10.00 утра кр[асноармее]ц Боровских уснул, при попытке разбудить его завтракать, оказался в бессознательном состоянии. Отправленный в БПМ 946[-го] СП, в 17.00 умер».

(ЦАМО РФ. Ф. 334 ап. Оп. 2. Д. 4а. Л. 73, 82)

Как мы делили сливочное масло по 20 граммов на человека в сутки

Бойцы были недовольны, когда старшина Долгов отдавал всё масло на кухню, и там его равномерно делили на три порции и кидали в котёл перед раздачей завтрака, обеда и ужина.

Солдаты говорили: «Нам масло не достаётся». Причина была в следующем. Повар, перемешивая содержимое в котле (горох – 30 граммов на каждого три раза в день), при раздаче супа для одних – комсостава, друзей – черпаком зачёрпывал снизу котла, где был осевший горох, и сверху – где скапливалось масло. А для других – орудийных расчётов – брал из середины котла. Глядишь, у одних в котелке и горох, и масло, а у других – вода с шелухой от гороховых зёрен. Тот сыт и меньше мёрзнет, а этот мёрзнет даже после завтрака.

Поэтому мы, младший комсостав, решили: в общий котёл класть только горох. Масло же выдавать на руки каждому в завтрак, при вручении порции «хлеба». Бойцы этим были довольны.

Тем не менее эта мера выполнялась не всеми и не всегда.

Из распоряжения начальника политотдела 142-й сд за № 369 старшего батальонного комиссара Мурахвера военкомам частей дивизии (весна 1942 года, дата в документе отсутствует):

«Несмотря на многократные указания о том, чтобы сливочное масло выдавалось бойцам на руки при получении пищи ими, во многих подразделениях этого не делается, а масло закладывается в котёл.

Предлагаю:

1. Прекратить неправильную практику закладки сливочного масла в котёл, и выдавать его на руки в твёрдом виде при выдаче пищи. В отдельных случаях вливать полагающуюся норму масла или комбижира в растопленном виде в каждый котелок в присутствии бойца.

2. Военкомам полков и батальонов лично проследить за неуклонным выполнением сего».

(ЦАМО РФ. Ф. 142 сд. Оп. 1. Д. 167. Л. 140)

«Свет не без добрых людей». Кто-то внёс предложение: так как ежедневно от голода кто-то заболевает, давать ему «два пайка». А откуда взять их? Очень просто: всё батарейное довольствие делить не на 87, а на 88 и даже на 89 или 90 порций, чтобы можно было дать лишнюю порцию масла самым-самым слабым бойцам («доходягам»). Спасать слабых. Сильным – «не поддаваться холоду и голоду». Терпеть, терпеть, ждать помощи с Большой земли. Так и порешили.

И ждали. Терпели. Улыбались. Читали Стендаля, Дюма, Майн Рида, Бальзака, Толстого, Пушкина, Маяковского, Демьяна Бедного… Писали письма и получали ответы…

«Рус, сдавайся!»

На переднем крае противника устанавливались громкоговорители, с помощью которых враг агитировал сдаться[37]37
  Подобные случаи неоднократно фиксировались в документах полка. Скажем, в оперативной сводке за 14 декабря 1941 года зафиксировано: в 21.00 «финское радио вело радиоагитацию на русском языке». А 11-го финны вещали в 3.30 и в 7.20. Действовать вражеские агитаторы предпочитали в тёмное время – и не только для собственной маскировки. Днём люди были при деле: несение боевой службы отвлекало от других мыслей. А вот холодной зимней ночью голод чувствовался сильнее.
  Радиоагитация велась не только в страшные дни блокады, но и позднее. Так, в политдонесении от 8 июня 1943 г. сообщалось, что противник «ежедневно проводит радиопередачу, но ружейно-пулемётным, миномётным огнём пехоты передача заглушалась». Враг продолжал вести психологическую войну. «5–6 июня финское радио передало [о том], что командир полка подполковник Новожилов награждён орденом Отечественной войны 1-й степени, и о работе подполковника Муравьёва (его заместителя. – А. М.). В связи с этим нами приняты следующие мероприятия, ещё раз проверен личный состав, находящийся на ПНП и НП, пересмотрена расстановка партийных и комсомольских сил, дано командирам подразделений указание о повышении бдительности», – указывал заместитель командира полка по политчасти майор Зверев.
  А через несколько дней финнов удалось наказать. В политдонесении от 12 июня 1943 года говорилось следующее: «Финское радио производило агитацию. 1-й дивизион вёл огонь на заглушение передач, в результате удачного попадания финская радиоточка была выведена из строя». В тот же день наши подавили вражеское противотанковое орудие с пятью человеками прислуги, находившееся на прямой наводке. Тем не менее спустя несколько дней радиопередачи (и борьба с ними) продолжились (ЦАМО РФ. Ф. 334 крап. Оп. 1. Д. 6. Л. 235; Д. 30. Л. 141, 143, 148).


[Закрыть]. Обычно можно было услышать ночью: «Рус, сдавайся! Приходи: хлеб, масло, сыр!»

Для сытого человека эти слова – пустой звук. А вот для голодного…

Старший ездовый 2-го орудия Емцев, как и я, до войны получал два пайка из-за большого роста. В условиях Карельского перешейка, где много хвойных лесов и озёр, атмосферный воздух был насыщен кислородом больше нормы. Одного пайка для солдат, находившихся целыми днями на свежем воздухе, на конюшне, в орудийном парке, на занятиях, спортивных соревнованиях и т. п., было мало. Килограмм хлеба, трёхразовое столовое питание быстро сгорали, особенно в холодные времена года: осенью, зимой, весной. Поэтому Емцеву и ещё одному старшему ездовому, его земляку из Воронежского края, также врачом полка капитаном Дементьевым было назначено два пайка. Так что на три орудия из девяти, или, точнее, в каждом взводе для одного орудия, было выделено дополнительное питание; дополнительный паёк состоял из одного килограмма хлеба и трёхразового столового питания: завтрака, обеда и ужина.

Надо сказать, что мы лишь числились в списке лиц, получавших до войны два пайка. Дополнительный паёк делился на весь орудийный расчёт с некоторой добавкой (для нас) хлеба и первых блюд. Остальное делилось на всех. А всем всё же не хватало питания – даже для наводчика орудия Приходько, малорослого, щуплого курсанта (нас, «годичников», до войны звали «курсантами», а 1-ю батарею – учебной).

Так вот, можно было понять Емцева, когда в разгар блокады, в ноябре – декабре 1941-го, январе – феврале 1942 года с финской стороны раздавалось: «Рус, приходи – хлеб, масло, сыр, папиросы!»

Емцев не был курсантом. Он был солдат призыва 1939 года, с начальным образованием (четыре класса сельской трудовой школы), участвовал в боях с белофиннами зимой 1939/40 года, возил 76-мм пушку, заботился о своей паре лошадей – коренных: мыл их и чистил, как все, своевременно чинил упряжь и т. д.

И вот в один из морозных январских дней на завтраке Емцева не оказалось. Конюшен уже не было. Лошадей, кроме кобыл (их отправили ещё в начале блокады на Большую землю – мы находились в блокаде на Малой земле), мы съели ещё в начале декабря. Так что все бойцы и командиры батареи друг у друга были на виду. Емцева не оказалось. Говорят, вечером на ужине был, но исчез ночью. Куда? Неизвестно.

Не было Емцева день, два, три. Ну, думали мы, пропал боец, ушёл, а куда – не знали. Но догадывались конечно же молча. Вспоминали, что Емцев всё прислушивался к знакомому голосу с финской стороны: «Рус, приходи: хлеб, масло, сыр, папиросы».

И вот на четвёртые сутки к завтраку явился и Емцев. Весёлый, с улыбкой до ушей.

– Емцев! Где пропадал?

– У финнов в гостях.

– И как? Потчевали тем, что обещают каждый день?

– А как же. Сразу же накормили, чаем угостили, дали пачку папирос, спички. Приняли как родного. Жаль, что я не знаю номеров пехотных полков и фамилий командиров нашего и пехотных полков; если бы знал, меня бы так быстро не отпустили. «Уходи, – сказали, – когда узнаешь, снова приходи». И я ушёл, – с улыбкой закончил свой рассказ Емцев. – Вернее, уполз так же, как и приполз, – уточнил он.

…Емцева на обеде не оказалось[38]38
  Подробнее о Емцеве и его судьбе см. раздел «Биографические справки».


[Закрыть]. И в первый день, и во второй, и на третий. Говаривали, что его пригласили в политотдел 142-й стрелковой дивизии[39]39
  Страшная блокада… К сожалению, подобные случаи имели место. Например, 5 декабря 1941 года трое красноармейцев 6-й роты 946-го стрелкового полка перешли линию фронта. Командование 334-го крап, который поддерживал огнём этот полк, связывало со случившимся точный огонь финской артиллерии по нашему доту. В дот попаданий не было, а вот в землянку – было. «Очевидно, данные о расположении точек были получены от перебежчиков (изменников)», так как это «совпало» с их переходом, отмечалось в документах.
  Финны не открывали огня по сдающимся в плен. Для того чтобы пресечь возможные случаи перехода к противнику и заставить финнов стрелять по всем, кто будет двигаться в их сторону, сотрудниками ОО НКВД 142-й сд и 23-й армии была разработана операция. 6 декабря четверо бойцов под видом перебежчиков приблизились к вражеской траншее боевого охранения и забросали находившихся там финнов (часть из которых вышла навстречу «сдающимся») гранатами. Одновременно огонь по врагу открыли группы прикрытия. Все наши остались живы, операция была признана успешной. Подробнее см. Приложение.


[Закрыть].

Так мы больше и не видели его. Но не сожалели. Даже рады были, так как старшина Долгов делил привозимый им на санках по утрам «хлеб» не на 87 порций, а на 86.

300 лишних граммов разделяли на 86 человек – приблизительно по 3 лишних грамма каждому. В морозные дни делили на 87, но емцевскую порцию отдавали явно ослабевшим бойцам. Так же поступали со сливочным маслом: вместо положенных в сутки 20 граммов каждому выдавали по 20,23 грамма. И тоже не всегда: в морозные дни ослабевшим счастливчикам выделяли емцевскую порцию. Но вскоре на ДОПе нас «разоблачили», узнали, что на довольствии 1-й батареи не 87, а 86 человек, и мы «лишнюю» порцию создавали за счёт изъятия с каждого в пользу ослабевших от блокады лиц.

Из «Отчёта о боевой деятельности артиллерии 142 КрСД за период с 30.12.41 по 30.01.42 г.»:

«В связи с урезанным продовольственным пайком и перебоями в доставке продуктов, боеспособность личного состава в январе м[еся]це резко упала. В частях имеется большое количество личного состава, освобождённого от работ по состоянию здоровья».

(ЦАМО РФ. Ф. 142 сд. Оп. 1. Д. 25. Л. 76)

«Кто ты, родная?»

Тыл помогал фронту, как и чем мог. Мы, блокадники Ленфронта, изредка получали из тыла посылки. В них были махорка, папиросы, мыло, полотенца, рукавицы или перчатки, шарфы, а то и сухари, конфеты. Посылки получали где-то в АХО, к ним прилагали график очерёдности вручения посылки тому или иному подразделению полка. За посылками была живая очередь. Дошла она и до меня. Было это где-то в январе 1942 года, в разгар блокады.

…Получил посылку и я. Вскрыл, померил перчатки, раздал сухари друзьям, оставив себе кисет с махоркой. На кисете нитками было вышито: «От Ивченко». Фамилия указана, но нет ни имени, ни адреса. «Кто же скрывается за этой фамилией? Он или она? Куда писать, кого благодарить?» – думал я, уроженец далёкого села Сенного Балтского района Одесской области, которое было оккупировано фашистами ещё в начале Великой Отечественной войны и в котором оставалась жена Дуся с дочкой Галочкой, родившейся 4 февраля 1941 года, когда я находился уже в Красной армии.

И вот проснулся я на следующий день и после завтрака, просматривая газету «Красная Звезда», увидел небольшую заметку Бориса Полевого, называвшуюся «Кто ты, родная?». Точно тот же вопрос задавал какой-то другой блокадник из другой воинской части Ленинграда. И почти то же содержимое находилось в полученной им посылке. А может быть, на варежках была вышита одна лишь фамилия, без имени и обратного адреса? Как же обрадовался тогда я, благодаривши Бориса Полевого за заметку в «Красной Звезде»!

От имени всех фронтовиков, хоть раз получивших посылку из тыла, с Большой земли (и в том числе из города, который мы защищали, – Ленинграда), он поблагодарил всех людей, присылавших посылки.

Из «Доклада о боевой готовности и боевой деятельности частей 142 КрСД за 20 дней февраля 1942 г.»:

«Борьба с истощением имеет свои результаты, за последнее время в санитарную роту люди по истощению не поступают».

(ЦАМО РФ. Ф. 142 сд. Оп. 1. Д. 15. Л. 162)

Лось

Из письма дочке Гале (1947 год):

«Милый мой цветик! Тебе шесть годиков!!!

…Все они полны тревог, лишений и опасностей для жизни. В Карельских лесах на северо-западном берегу Ладожского озера, в г. Лахденпохья, узнал я о твоём рождении. Знают мою солдатскую радость далёкие северные края, где зимней ночью видны сказочные лучи северного сияния, а летом – туманные белые ночи. Где среди скал можно встретить оленя иль лося, где всё – как в сказке. …Бывало, часами стою на посту, а мысли – у твоей колыбели. Далёкая Балта, Сенная…»

Добротин и я верхом на лошадях поехали в политотдел 142-й стрелковой дивизии получать кандидатские карточки ВКП(б)[40]40
  Карточки кандидатов в члены партии. Кандидатский статус предшествовал действительному членству в ВКП(б) и устанавливался, с одной стороны, для ознакомления кандидата с Программой и Уставом партии, а с другой – для проверки партийной организацией его личных качеств. Устав ВКП(б) 1934 года определял кандидатский стаж в 1–2 года.


[Закрыть]. В лесу встретили лося на нашей тропе. Остановились: лошади боялись идти на него. Он уступил – ушёл к лосихе, что находилась метрах в двадцати в стороне и паслась в лесу.

Командир отделения связи младший сержант Добротин был кандидатом физико-математических наук, доцентом. Об этом узнал командующий 23-й армией генерал Черепанов. По его приказу Добротина перевели в другой артиллерийский полк на должность командира дивизиона.

Как у меня образовалась библиотека

На войне читал я Майн Рида, Стендаля, Пушкина, Ги де Мопассана, Оноре де Бальзака, Льва Толстого, Владимира Маяковского и прочих писателей и поэтов и передавал книги другим желающим читать. Библиотека образовалась у меня случайно. Когда стояли на границе, перед отступлением последовал приказ: пойти в погрансклады, взять всё, что хочешь, лишь бы ничего не оставить врагу, а помещения сжечь. Брали одежду, обувь. Пошёл туда и я. Но… из-за своих больших габаритов – рост 186 см, вес примерно 100 кг (до войны я даже получал два пайка: два килограмма хлеба, две порции в столовой, поэтому был физически здоровым, спортивно развитым) – для меня не оказалось нужных размеров ни того ни другого. Поэтому я набрал два мешка книг, взял струнные инструменты (гитару, мандолину, балалайку), баян, гармошку, бубен и передал всё старшине Долгову. И не расставался с ними в тяжёлые дни отступления, блокады, холода и голода. Вот почему на острове Тоуна (Пуусу) я заканчивал книгу «Всадник без головы». За чтением меньше мучил голод в страшные дни блокады…

Брали книги у меня многие из других батарей нашего 334-го Краснознамённого полка. Ночами в землянке раздавались телефонные звонки: «Освободилось ли „Красное и чёрное“ Стендаля?», «Когда можно получить „Три мушкетёра“ Дюма?», «Прошу Майн Рида „Всадник без головы“». Сколачивался струнно-баянный оркестр из артиллеристов, миномётчиков и пехоты. Выкраивали время на сыгровки. Близилась 24-я годовщина Октября. Готовились, верили, уверяли других. Даже в опасные дни, часы, минуты.

Концерт в честь 24-й годовщины Октября. Наташа

– Ну, как там Наташа?! Пишет? – как-то спросил меня мой однополчанин.

– А как же. Регулярно. Вот, не секрет, последнее.

С Наташей я познакомился давно, ещё в празднование 24-й годовщины Октября. Это было уже после дислокации на старой госгранице, 8 ноября 1941 года. Из артиллеристов и миномётчиков образовали оркестр численностью в двадцать человек. Я играл на мандолине и был ведущим. В программе были патриотические песни (русские, украинские, белорусские, грузинские и другие) и танцы. После концерта, который мы давали для артиллеристов и миномётчиков, позвонили из штаба дивизии и сообщили, что к нам едут шефы из Ленинграда (над 142-й стрелковой дивизией шефствовал завод, изготовлявший снаряды для фронта). И попросили выступить для них.

– Организуйте достойную встречу.

Шефами оказались две девушки – Наташа Осипова и Маша Кудрявцева. Несмотря на то что оркестр из артиллеристов и миномётчиков выступил за день дважды (для тех и других), было приказано собраться в третий раз – вечером. После официальной части оркестр играл танцы для желающих. Танцевали мужчины с мужчинами, так как в армии женщин ещё не было. Поэтому, естественно, мечтой у каждого, в том числе и у меня, было потанцевать с шефами. От имени двадцати человек мне одному удалось станцевать с Наташей (уступил какой-то начальник), чем я и похвалился.

Шефы навестили каждую батарею, выступали на митингах, в том числе в нашей батарее. Потом завязалась с ними переписка – как всегда, согласно пословице: «Жду ответа, как соловей лета». Писали девушкам-шефам многие, но не все получали ответы. И вот почему.

Я любил литературу и был, как говорится, довольно начитан. Мне удалось прочитать томик А.И. Герцена и его переписку с Захарьиной, к которой тот был неравнодушен. Письма их были очень литературные, задушевные, как бывает у влюблённых. Вот я и позаимствовал стиль писем Герцена, добавив к нему патриотизм защитника Ленинграда. Это не могло остаться незамеченным, и Наташа остановилась в переписке только на мне.

И не только герценский стиль писем привлёк внимание Наташи. Ещё, как думается, помог следующий эпизод. После встречи с шефами в землянке-клубе их на следующий день стали приглашать на митинги по батареям. При встрече в батарее я нечаянно пролил чернила на платье Наташи. Извинился, она простила. Но после её отъезда в Ленинград я написал первое письмо так, чтобы она припомнила того, кто пишет. Так как писали многие, она могла забыть.

Чтобы она вспомнила, с кем ведёт переписку, я в конце письма загнул страницу узенькой полоской, написав мелким шрифтом на украинском языке (так как был украинцем): «Пробачте за необережность, що пролыв чорныла на Ваше плаття».

Эту фразу я написал на внутренней стороне узенькой полоски, загнул её и ногтём пригладил так, что внешне ничего нельзя было заметить, ни полоски, ни написанной на ней по-украински фразы. Видать, это добавило интерес ко мне со стороны Наташи, в связи с чем переписка между нами стала регулярной. Многие из тех, кто также писал ей письма, не удостоились внимания и ответа не получали. Но по телефону проявляли интерес, есть ли письма от Наташи.

Нужно добавить к сказанному, что мне писать было некому: моя семья, жена и дочурка, родившаяся 4 февраля 1941 года, оставались на оккупированной фашистами территории.

Из письма дочке Гале (1947 год):

«…Последнюю весточку о тебе я получил тогда вечером 2 июля 1941 года на советско-финляндской границе под Элисенварой, и в 2 часа ночи на 3 июля я принял боевое крещение… Утром 3 июля на радостях я [написал вам] письмо, но вскоре узнал, что ему [помешали дойти] поганые немцы! Что я остался без вас. Так я не знал о тебе ничего [всё это время]. Три года без весточки с родной [стороны]».

Поэтому и писал я Наташе письма регулярно и литературно-патриотически отточенно, пририсовывая какой-нибудь пейзаж из уголков леса, скал и Ладожского озера (что делал неплохо). Всё это лишний раз напомнило блокадные дни и роль тыла в поддержании духа защитникам Ленинграда[41]41
  И кто знает, может быть, такая переписка поддерживала дух и силы не только у воинов, но и у остававшихся в тылу, в том числе у блокадников, таких как Наташа, позволяя им выжить?


[Закрыть].

В последнем письме Наташа сообщила, что у неё, как и у многих больных дистрофией, нашли туберкулёз. Врачи советовали лечиться, но… шёл 1943 год, война, блокада, ждали весны 1944 года, а весной туберкулёзники умирают. Выжила ли больная, неизвестно. Мы летом 1943 года уехали в Чебаркуль, оттуда – под Ковель, на Берлинское направление, на 1-й Белорусский фронт в 69-ю армию, в которой я служил до конца войны. Сведений о судьбе больной не имею. А надо бы узнать через справочные бюро города Ленинграда. Но… уже не успеваю из-за возраста, занятости вопросами науки.

Из «Отчёта о работе комсомольской организации 334 крап за 1942 год» (политдонесение № 05 от 11.01.1943 г.):

«…Активное участие принимают красноармейцы в подразделениях в красноармейской художественной самодеятельности. Красноармейская песня в батареях звучит бодро и радостно. Член бюро комсомола зам[еститель] политрука Балтян Конон Иванович (украинец, агроном) организовал во 2[-м] дивизионе художественную самодеятельность, которая обслуживала все подразделения дивизиона и штабную батарею, за что ему командиром полка была объявлена благодарность.

Установилась переписка между красноармейцами штабной батареи и организацией завода имени Молотова города Ленинграда. Письма писали и другие организации, но регулярная переписка ещё не установлена…»

(ЦАМО РФ. Ф. 334 ап. Оп. 1. Д. 30. Л. 8)

О рисовании[42]42
  Данная глава является выдержкой из раздела воспоминаний, озаглавленного «Художник и наука».


[Закрыть]

Человечество вечно благодарно художникам, великим и «малым», за графику, масло, акварель, за пейзажи, портреты, баталии, за искусство, отображающее реальную жизнь, её красоты, которые не все наблюдают в натуре, но видят на полотнах. Когда говорят о художнике, главное, что должно быть развито в нём, – наблюдательность и точность отображения реальной действительности на картине. Чем меньше разница между натурой и её отображением на полотне, тем больше мастерство художника.

Говорят, что Ивану Николаевичу Крамскому удалось написать портрет Льва Николаевича Толстого так точно, что по выражению глаз виден большой ум писателя. Мне довелось увидеть глаза писателя на портрете, выставленном в Третьяковской галерее, и я долго проверял и убедился в высочайшем мастерстве художника Крамского.

Знамениты полотна Ивана Константиновича Айвазовского, на которых непревзойдённый мастер-маринист отобразил море, умело передавал морскую массу воды в разном её состоянии: покое (штиль), движении и шторме. Например, картина «Девятый вал» с гибнущими людьми, вцепившимися руками за останки разбитого утонувшего корабля.

Известна ценность рисунков космонавта Алексея Архиповича Леонова, сделанных им в Космосе с натуры[43]43
  Кроме рисунков Алексей Леонов вместе с художником Андреем Константиновичем Соколовым также создал три серии почтовых марок на космическую тематику (две серии по три и пять марок – в 1967 году и одна серия из шести марок – в 1972 году).


[Закрыть]. Запоминающейся остаётся работа Народного художника СССР Ильи Сергеевича Глазунова «Портрет писателя Валентина Распутина».

…Можно было бы продолжать перечень художественных изображений до бесконечности.

Признаюсь, что с детства рисую. Это – моё хобби. Есть и другие. Вторым моим хобби является музыка: играю на струнных инструментах – балалайке, гитаре, мандолине, и страстный любитель фортепиано (пианино, рояль). Третьим видом является фотография. Четвёртый вид – вырезаю силуэты из чёрной бумаги, наклеиваю на листы белой бумаги и раздаю их. Пятый – люблю басни Крылова, Михалкова, Малина и сам сочиняю сатирические и юмористические басни и рассказы. Ещё одно хобби (в прошлом, в молодые годы) – танцы с дамами и девушками.

Но именно рисование – главное увлечение, первое, номер один. Мне, любителю изобразительного искусства, ещё с детства удалось самодеятельно развить способность отображать реальную действительность более или менее точно. Мне очень нравятся картины Маковского; «Весна в Крыму» Роберта Рафаиловича Фалька (цветёт миндаль на лилово-голубом фоне с вкраплинами цвета кармин). Всем известную картину Константина Егоровича Маковского «Дети, бегущие от грозы» (или «Перед грозой») в 1938 году я копировал масляными красками (на листе фанеры размером высотой 60 см и шириной 40 см) и на выставке в Уманском сельскохозяйственном институте получил за неё приз, заняв второе место. Первое место заняла картина студента пятого курса Иванова «Софиевка» (Умань, парк, «Долина Печали». Акварель). Мне удалось передать возраст детей и испуг в выражении их глаз. Копия картины Маковского понравилась многим. Картину у меня попросил Иван Петрович Шевчук, заведующий кафедрой Организации и экономики. Я ему её подарил, тем самым удовлетворив его просьбу.

И всю жизнь являюсь самодеятельным художником-оформителем стенгазет, колонн демонстрантов (на 1 мая и 7 ноября). В семилетней трудовой школе впервые я оформил сцену школьного театра, в Одессе нарисовал вывеску «Одесский завод глиняных ваз и кафеля», а в Одесском автодорожном техникуме, в котором я учился в 1930–1933 годах, был редактором световой студенческой газеты. Рисовал карикатуры на стекле, к ним сочиняли стихи и всё это демонстрировали для студентов и преподавателей в актовом зале с помощью эпидиоскопа (увеличительного фонаря) под джаз-музыкальный оркестр и под общий смех и хохот.

Во всех санаториях и домах отдыха оставляю выставки портретов под девизом «Активный отдых – залог здоровья». Похвалюсь, что в 1974 (или 1975) году в санатории «Тихий Дон» (Сочи, Лазаревское) написал портрет девушки-гречанки (из младшего обслуживающего персонала), в который влюбился инструктор Краснодарского обкома КПСС, разыскал натурщицу и женился на ней. Это – факт. Также в 1977 году в санатории «Жемчужина моря» (Кабардинка) оказывал консультативную помощь пионерскому художественному кружку, мы организовали выставку портретов, на которой были помещены и мои рисунки: «Портрет дочери художника», «Портрет шахматистов» и два силуэта. А в 1983 году посчастливилось организовать свою выставку: портреты, пейзажи, силуэты и рисунки исторических памятников.

Всё, что я нарисовал за всю свою взрослую жизнь, начиная со школьной скамьи, я тут же, по окончании рисунка, раздавал тем, кого нарисовал, или тем, кому понравился рисунок. Говорю я это вот к чему.

На фронте в дни блокады, когда нечего было есть и пить, некуда было писать письма (моя Балта была оккупирована немцами и румынами с первых дней войны), я рисовал между боями. Рисовал портреты бойцов и командиров, артиллеристов своего 334-го Краснознамённого артполка. Позже умение рисовать сыграло в моей судьбе очень большую роль[44]44
  Произошло это уже на новом месте службы деда, после его отбытия из 334-го ап. Надо заметить, что советское командование и политическое руководство страны понимало, что война рано или поздно кончится, а генофонд нации и её культурный уровень надо сохранить. И потому со вниманием относилось к людям одарённым (в том числе наделённым художественным даром), по мере возможности стараясь их сберечь или хотя бы дать возможность реализоваться их способностям и направить их на дело Победы.
  Скажем, к 26-й годовщине Красной армии в Москве должна была пройти выставка картин красноармейцев-художников, посвящённая войне. В связи с этим в декабре 1943 года штаб 23-й армии (получивший соответствующее указание от вышестоящего начальства) обязывал командование входящих в её состав частей и соединений выявить «имеющихся военнослужащих-художников», взять «их на особый учёт» и организовать их подготовку к выставке. Картины предписывалось представлять не позднее 25 января 1944 года. Останься дед в полку, он, несомненно, принял бы участие в этой выставке (ЦАМО РФ. Ф. 334 ап. Оп. 1. Д. 23. Л. 249).


[Закрыть].

Разведка боем

Из «Отчёта о боевой деятельности 142 сд [за период] 1—10.02.42»:

«Противник продолжает занимать на переднем рубеже пассивную оборону, не проявляя активности живой силой, продолжая усовершенствовать свою оборону постройкой ДЗОТ, расчисткой траншей, ходов сообщения и установкой рогаток и фугасов под прикрытием артиллерийско-миномётного и ружейно-пулемётного огня».

Из «Отчёта о боевой деятельности подразделений 461 СП за первую половину февраля 1942 года»:

Противник «продолжает… оказывать сильное сопротивление огневой системой, которая расположена так, что вся открытая и закрытая местность простреливается всеми видами вооружения… Охрана переднего края ведётся передовыми постами наблюдения, патрулированием и отдельными ОТ, которые имеют тесную связь. Ведёт беспорядочный редкий ружейно-пулемётный огонь по обороне наших подразделений. Огонь усиливается при обнаружении групп или сигнала наблюдателя».

(ЦАМО РФ. Ф. 142 сд. Оп. 1. Д. 25. Л. 121, 130)

Стоял январь 1942 года. Надо было узнать, какие планы у врага: не собирается ли он напасть на нас? Если да, то когда? Так как артиллеристы несколько сильнее физически, чем пехота, командование дивизии решило послать в разведку артиллеристов, поддерживая разведчиков огнём батарей 1-го дивизиона. Начальником разведвзвода там был старший лейтенант Маркиянов[45]45
  Маркиянов Фёдор Андреевич. В полку был ещё один разведчик с похожей фамилией – Мартьянов Сергей Степанович.


[Закрыть]. Начальник политотдела дивизии собрал замполитов нашего полка на совещание и поставил вышеназванную задачу.

– Кто пойдёт в разведку? – спросил он нас.

Все подняли руки. Поднял руку и я.

Перед этим походом я написал заявление в партбюро 334-го крап: «Иду в разведку боем. Прошу считать меня коммунистом. Кандидат в члены ВКП(б) с первых дней войны». В моём партбилете записано: «Член КПСС с января 1942 года». Рекомендовали меня в члены партии коммунисты: батальонный комиссар Чистяков Сергей Яковлевич, старший политрук Кривоконь, политрук Киносьян Рафаил и комсомольское бюро полка.

Нас готовили: три дня вместе с бойцами держали в землянках на усиленном сухом пайке. Всего двадцать шесть человек вместе с Маркияновым. Меня назначили его заместителем по политической части.

Стоял морозный январь – Рождество, ночь с 9 на 10 января. Обувались в валенки, но для меня их не нашлось (нога большого размера – 46-го). Решили идти по льду озера Лемболовского, откуда враг не ждал неприятности. Наблюдатели с ПНП доложили, что на берегу врага – колючая проволока «в три кола». Поэтому мы взяли мало ножниц для порезки проволочного заграждения. Отряд разбили на два отделения, из которых одним командовать было приказано мне, а другим – Маркиянову. Тянули провод телефонной связи. По достижении вражеского берега и ликвидации проволочного заграждения, перед сеткой нас должен был поддержать огонь батарей 1-го дивизиона.

Озеро прошли. Была морозная ночь, темно, звёздно. Шли молча. Дошли. Залегли у проволочного заграждения в кустах лозняка («шелюги», из которой плетут кошёлки). Осмотрелись. Ба! Кроме заграждения «в три кола» за ним в лёд ещё с осени была впаяна спираль «Бруно», для которой нужны были дополнительные ножницы. Число же ножниц у нас было рассчитано на проход проволоки только «в три кола».

Из «Отчёта о боевых действиях 142 сд [за] 1—10.02.42 г.» (эти сведения стали одним из результатов данной разведки):

«…От устья р. Вииси-Иоки (0052) к отметке 49,5 (0051) по льду озера Лемболовское установлены рогатки и подвешены на кольях спирали «Бруно». Фугасы натяжного действия противника устанавливаются с двумя нитями по верху и по низу, считая, что если нижняя нить запорошена, будет действовать верхняя».

(ЦАМО РФ. Ф. 142 сд. Оп. 1. Д. 25. Л. 120–121)

Не хватило метров двадцать пять телефонного провода до берега. Корректировать огонь батарей приходилось бы, находясь на льду, что небезопасно. Как быть? Маркиянов этот вопрос задал командиру дивизиона Гришину и комиссару Гордееву. Последовал ответ: «Отойти на исходную позицию» – то есть не начинать разведку боем. Неудача. Последовала команда:

– Отойти на свой берег!

Все лежали в кустах лозняка. Последовала команда к отходу назад. Команду передавали тихо, из уст в уста. Все двинулись в сторону своего берега. Предстояло пройти метров 500. В это время среди нас кто-то выстрелил из винтовки (карабина). Кто стрелял? Неизвестно. Враг вёл неприцельный огонь, изредка освещал ракетами передний край фронта. Вдруг освещение усилилось и пулемётные очереди участились. Неужели нас обнаружили? Началась паника.

«Ай! Санинструктор!» – раздавались крики раненых. Свистели пролетающие вражеские пули. «Не моя! Не моя!» – мигало в голове сознание.