Текст книги "Вестники времен"

Годфри развернулся и направился к алтарю. Передав Мишелю все свитки, архиепископ быстро благословил нормандца и Гунтера, и те быстро пошли прочь из храма.

Глава тринадцатая
Столица Альбиона

Ранним утром, на восходе, 23 августа 1189 года у южных ворот Лондона можно было наблюдать занимательную сцену. Парочка дворян, по виду, не самых богатых, прыгала вокруг небольшого костерка, хлопая себя ладонями по плечам и туловищу. Дворяне, видимо, ужасно замерзли и все пируэты исполнялись только ради того, чтобы согреться. Крестьяне, приехавшие из близлежащих деревень и привезшие в город на продажу свежее молоко да парное мясо, с исключительным изумлением взирали, как один дворянин – тот, который повыше ростом и с рыжими коротко стриженными волосами – шагает вокруг костра, громко стуча по сухой земле подковками сапог и с недовольным выражением на лице старательно выводит следующую песенку:

 
Боже, на долги дни ты короля храни!
Счастье победное пусть он изведает,
Боже, на долги дни ты короля храни…
 

Крестьяне, да и сэр Мишель не понимали большинство слов, благо песня исполнялась на английском языке образца двадцатого века, а сильный южно-саксонский акцент превращал гимн Британской империи в нечто совершенно несовместимое с человеческим слухом.

Концерт продолжался вплоть до утреннего колокола, и, до времени пока не заскрипели цепи подъемного моста, открывавшего въезд в Лондон, английские пейзаны и нормандский рыцарь успели выслушать гимны почти всех европейских государств и даже «Интернационал», с чувством исполненный по-немецки. Вставай, проклятьем заклейменный… Крестьяне, однако, не слишком дивились. Мало ли чего благородным господам в голову взбредет? Пускай себе заливается.

– Сага о том, как Мишель де Фармер и Гунтер фон Райхерт ездили в Лондон, – ни к кому не обращаясь, сказал германец. – Такой сумасшедшей ночи у меня не было со времен французской компании. Мишель, сколько законов мы нарушили с прошедшего заката?

Сэр Мишель начал что-то бормотать про себя, загибая пальцы, и, когда таковых было загнуто шесть, радостно улыбнулся и воззрился на оруженосца:

– Точно не скажу, но настоящему рыцарю делать подобное не пристало! За эдакие выверты можно попасть в тюремный замок годков на тридцать. Впрочем, можно посчитать точнее… Или гребцом на галеры. Хочешь?

– Пошел ты… – поморщился Гунтер. – Лучше скажи, как быть дальше. Ты точно знаешь, что Джон в Тауэре?

– Знаю, что принц в Лондоне, – самоуверенно заявил норманн. – Найдем. Поехали, ворота уже открылись!

Доблестный рыцарь вместе с другом-оруженосцем приехали к стенам Лондона задолго до рассвета – Гунтер приблизительно посчитал, что от обители святого Мартина до столицы королевства было километров тридцать или чуть побольше.

Трудности начались возле самых ворот аббатства. Риченда де Лоншан, выполнявшая волю своего брата-канцлера, нагнала к монастырю около сотни солдат и несколько рыцарских копий. Еще до ухода посланников Годфри обстановка начала накаляться. Помощник констебля с какой-то непроизносимой фамилией потребовал от отца Теодериха немедленно выдать скрывшегося в монастыре государственного преступника, равно как и его сообщников. Настоятель, разумеется, отказался, и, потребовав от нарушителей спокойствия обители убраться поскорее, пригрозил, что отлучит первого же осмелившегося ступить на святую землю с оружием.

Приказ Риченды и констебля говорил со всей ясностью – графа Клиффорда схватить любой ценой и доставить в Дувр. Солдаты знали, что «самозванец» попросил убежища в церкви. Из этого и проистекала неразрешимая ситуация: в королевскую армию набирались в основном безземельные свободные крестьяне, люди глубоко верующие и боящиеся гнева церкви гораздо больше, чем недовольства командиров. Потому-то никто не осмелился переступить границы монастыря. Сотник и помощник констебля, видя затруднения, немедленно послали в город за сэром Роджером и Ричендой, которой канцлер дал все полномочия. Сейчас солдатам было приказано лишь охранять ворота обители святого Мартина и никого не выпускать, кроме монахов. Этим и воспользовался сэр Мишель.

Отец Теодерих был настолько возмущен появлением военных и их наглыми требованиями, что лично выдал нормандцу и Гунтеру черные бенедитинские рясы, веревочные пояса и узелок с едой, собранной монастырским поваром. Выехать на лошади было невозможно – кто ж когда видел простого монаха на лошади? – поэтому решили пока идти на своих двоих, а лошадей раздобыть по дороге. Аббат, между прочим, немало рассмешил Гунтера, фактически дав индульгенцию – Теодерих заявил, что прощает верным слугам святейшего архиепископа все грехи, которые они несомненно совершат по пути до Лондона. Исключая, единственно, убийство…

Далее в действие включился отец приор. Высокий сухощавый старик с несомненно аристократическими наружностью и манерами облачился в сутану, почти не уступающую по роскоши той, в которую недавно переоделся Годфри, вывел двоих новоиспеченных монахов за ворота, провел через все караулы, а на попытавшегося задать вопрос наподобие: «Куда путь держите?» гвардейского десятника бросил такой испепеляющий взгляд, что, казалось, десятник от смущения и испуга даже стал меньше ростом. Ответ приора был следующим:

– Это, сын мой, благочестивейшие и смиреннейшие братья, направляющиеся с дозволения аббата в деревню Кеттеринг… Там занедужила наша прихожанка и ей требуется помощь духовника.

Сэр Мишель сверкал глазами из-под черного капюшона и старательно пытался изобразить упомянутые приором благочестие и смирение. Получалось похоже. Когда все трое отошли от десятника, ветерок донес слова:

– Прихожанка у них занедужила, понимаешь… Помощь требуется. Один держит, другой помогает?..

Приор аж запнулся, услыхав святотатственные речи, но почел за лучшее сдержаться. Наверное, решил Гунтер, выскажет десятнику свое мнение на обратном пути.

Доведя двоих гостей из Нормандии до развилки, где начиналась дорога на Лондон, приор величественно благословил их, чуть поклонился и, протянув руку для поцелуя, сказал:

– Мы будем ждать известий, дети мои. Да поможет вам святой Мартин!

После чего монастырский святоша размашисто зашагал обратно к обители.

Путешествовать без лошадей долго и тяжело. Лошадей надо раздобыть. Кроме того, необходимы деньги – за вход в Лондон придется выложить немало серебра – канцлер Лоншан увеличил в несколько раз подорожные налоги. Вопрос только в одном: где все это взять? После заката очень немногие выезжают из дома…

– Так, – решительно сказал сэр Мишель, откидывая капюшон. – Большая дорога в наличии. Почему бы на данной дороге не объявиться разбойникам?

– Ты хочешь ограбить разбойников? – поднял бровь Гунтер. – Где мы их возьмем? Единственный разбойник ваших времен, про которого я помню, Робин из Локсли, сейчас околачивается возле Ноттингама.

– Робин из Локсли? – сэр Мишель задумался, пытаясь вспомнить. – Не знаю такого. Только вот разбойников мы грабить не будем. Мы сами себе разбойники. Помнишь, нам отпустили грехи на эту ночь?

– Начинается, – германец схватился за голову. – Мы, государственные преступники, сообщники самозванца, напавшие на королевских солдат в гавани, колдуны и ведьмаки, использующие сатанинское оружие, теперь вдобавок станем самыми вульгарными грабителями с большой дороги?!

– Правильно, – согласился сэр Мишель и на всякий случай напомнил заново: – Грехи-то отпущены. Можно и поразбойничать. Надеюсь, этот твой автомат пока работает?

– Господи Иисусе, – простонал Гунтер. – Какая пародия! Здесь Чикаго или где?

– Не Чикаго, – авторитетно заявил рыцарь. – А что это такое?

– Город, где по улицам ходят разбойники с автоматами, – объяснил Гунтер. – Ладно, доблестный сэр, двинулись. Нам еще шагать и шагать.

Жертвой необдуманной устной индульгенции аббата Теодериха стал конный разъезд дуврского шерифства. Констебль приказал страже объезжать дороги вокруг города даже ночью – мало ли, вдруг Годфри Клиффорд решится тайно покинуть монастырь и поедет в Лондон искать защиты у принца Джона?

Из вечернего полумрака лесной дороги вынырнули две тени. Послышался звук лошадиных копыт и негромкий разговор. Стражники, как можно было различить, вполголоса костерили начальство и «эту жирную шлюху» Риченду де Лоншан. Им тоже не нравилось ночное бдение.

– Приготовились, – прошептал рыцарь, когда всадники, ведущие лошадей шагом, приблизились на полсотни шагов. – Мы простые мирные монахи. Если нас остановят – тогда подеремся. Если нет – употребляй свой автомат. Им можно поранить или только убить насмерть?

– Вспомни Понтия, – ответил Гунтер. – Я его тогда лишь поцарапал. Если получится – постараюсь легко ранить и этих…

Сэр Мишель почувствовал вдохновение. Норманны всегда были пакостниками, и если приводится возможность славно повеселиться, то таковую ни один уважающий себя потомок викингов не упустит. Гунтер, впрочем, слабо представлял, что конкретно собирается устроить с двумя маячившими впереди конниками его рыцарь. У человека двадцатого века фантазия работала несколько прямолинейно – заставить англичан спуститься на землю, дать очередь по ногам, оставить на дороге и забрать лошадей. По крайней мере именно так сделал бы всякий нормальный, по мнению Гунтера, разбойник.

У рыцаря имелись несколько другие планы. Хоть Англия и была частью общего королевства, сэр Мишель недолюбливал подданных своего монарха, обитающих на островах. А, кроме того, рыцарь до настоящего времени не мог справиться с кипевшим возмущением от отвратительного обращения с особой святейшего архиепископа, с ним самим, оруженосцем и другими благородными дворянами, приехавшими вместе с Годфри. Потому-то англичан и следовало обидеть. Причем обидеть всерьез.

Сэр Мишель топал прямо на шерифский разъезд, но оба англосакса, видать, были сильно увлечены беседой, и не замечали две темные тени в монашеских рясах. Лишь когда норманн вскинул руку и выкрикнул: «Да благословит вас Святая Троица, Дева Мария и все апостолы, дети мои! Не пожертвуете ли вы на крестовое воинство и новый придел Богородицы для церкви обители святого Мартина?» стражники остановили коней и окинули подозрительным взглядом подошедших вплотную благочестивых братьев-бенедиктинцев.

– Вы кто? – грозно осведомился первый англичанин, высокий и светловолосый. Рожа у него была совершенно деревенская – это отчетливо бросалось в глаза даже в сумерках. Второй, коротконогий плотный мужик с вислыми усами ничего не сказал, а лишь положил руку на меч. И то больше для порядку – каких неприятностей можно ждать от монахов?

– Мы из обители святого Мартина, – елейным голосом повторил рыцарь. – А в столь глухой и неурочный час идем исповедовать… э-э… одного барона, находящегося при смерти в трактире, что в лиге отсюда по Лондонской дороге.

Сэр Мишель бывал раньше в Англии и отлично знал, что трактиров на пути от Дувра до столицы превеликое множество, и хоть один наверняка расположен на указанном расстоянии. Не исключено даже наличие умирающего барона.

– Идите, идите, святые братья, – проворчал длинный. – На службе не подаем. О, скажите лучше, чего у вас в обители творится? Гвардию пригнали, констебль всех на ноги поднял, двоих наших в Лондон послали за подкреплением… Война, что ли?

«Хорошо за нас взялись, – мелькнула мысль у Гунтера. – Ради архиепископа и меньше чем полудесятка оставшихся верных ему рыцарей поднимают целую армию!»

Сэр Мишель пустился в объяснения, что, мол, заявился какой-то граф, называющий себя наместником короля. Господин констебль и светлейший канцлер приказали мерзавца изловить. А граф сей попросил убежища в церкви…

Пока Фармер долго и путано рассказывал, второй стражник с кряхтеньем слез с коня и направился к краю дороги. Повинуясь безмолвному приказу рыцаря, указавшего на спешившегося англичанина глазами, Гунтер незаметно последовал за ним. Едва коротышка пристроился у сосны и, спустив штаны до колена, начал задумчиво орошать ствол остатками просившегося наружу славного английского пива, германец осторожно подошел к потерявшему осмотрительность блюстителю сзади (благо старший разъезда был увлечен байками сэра Мишеля, не видя, что происходит за спиной) и сильно саданул его прикладом автомата в основание черепа. Сэр Мишель мгновенно вцепился в собеседника, стащил с седла, так, что стражник сильно приложился спиной об укатанную дорогу на миг потеряв возможность дышать, и несколько раз добавил кулаком по лбу.

Захват разъезда стражи произошел настолько стремительно и неожиданно, что Гунтер даже позавидовал сноровке своего рыцаря. Надо полагать, Мишелю раньше неоднократно приходилось сталкиваться со служителями закона и он научился грамотному обращению с ними.

Бесчувственные тела быстро оттащили к краю дороги, за кусты куманики, и сэр Мишель, грустно посмотрев на германца, успевшего поймать лошадей, сказал:

– Руку вот разбил.

Рыцарь показал кулак с содранными костяшками. Лоб у служащего Дуврского шерифства оказался крепким.

– Что делать с ними будем? – спросил Гунтер. – Так оставим? Ведь скоро очухаются и побегут жаловаться на монахов-разбойников. Погоня обеспечена…

– Ну сначала мы сделаем одну вещь… – сэр Мишель нагнулся и ловко ощупал стражников. У каждого при себе имелся кошель, наполненный, пусть и не отказа, монетами. – Большей частью медь, – огорченно заметил рыцарь, высыпая деньги на ладонь и всматриваясь. – Ну-ка, где твое огниво? Темно, хоть глаз выколи.

Гунтер нашел за голенищем сапога зажигалку. При свете фитиля выяснилось, что добыча составляла около дюжины шиллингов и еще один золотой французский дублон с корявым профилем короля Людовика VII. На въезд в Лондон и сравнительно неплохую еду в любой городской таверне хватило бы с лихвой.

На том сэр Мишель не остановился. Он старательно обыскал обоих англичан, изъял все имевшееся оружие – два меча, два ножа, а на седле одной из лошадей обнаружился арбалет со связкой стрел в кожаной сумочке.

– Отлично! – бормотал рыцарь. – Просто отлично! Быть разбойником не столь уж и плохо. Джонни, поищи в седельных сумах веревку. Сейчас я тебе покажу, как папа поступал с пленными сарацинами!

– Ты их хочешь повесить? – Гунтер застыл с открытым ртом. – Еще не хватало! Все-таки убивать можно только тех, кто способен сопротивляться и хочет убить тебя.

Норманн в ответ покрутил пальцем и виска, горестно вздохнул, сетуя в душе на неразумность собственного оруженосца и сказал:

– Нам же отпустили все грехи, кроме убийства.

Когда Гунтер передал Мишелю найденную веревку, рыцарь начал священнодействовать. Указав Гунтеру на лежащего рядом стражника, он жестом дал понять, что жертву злодеяния следует перевернуть на живот. Когда с этим было покончено, второго подтащили за руки и за ноги и аккуратно уложили на спину первому. Затем Мишель разрезал длинную веревку на четыре части и, привязав несчастных друг к другу за пояс, примотал лежавшему сверху руки к ногам, а потом, перекатив обоих набок, точно также поступил с нижним. Глядя на все это, Гунтеру стало смешно – он представил себе, как очнувшиеся стражники где-нибудь к полудню доковыляют эдаким манером к воротам обители святого Мартина (если, конечно, их прежде никто не встретит и не освободит). Убедившись, что все узлы достаточно крепки, рыцарь отрезал лишние болтавшиеся концы веревок и начал стаскивать через голову рясу.

– Снимай, мы больше не монахи, – бросил он Гунтеру. Потом рыцарь привесил на пояс захваченный меч, а второй вручил оруженосцу с таким выражением лица, что тот понял – лучше таскать на поясе лишних полтора килограмма, нежели спорить с упрямым нормандцем.

Рясы были аккуратно свернуты, перевязаны веревкой и заброшены далеко в придорожные кусты. К этому времени один из стражников начал приходить в себя и осваиваться в новом положении, опасаясь громко выражать свое недовольство.

Лошади, как оказалось, не имели ничего против новых хозяев, и вскоре место преступления осталось далеко позади.

* * *

Солнце лениво поднималось над горизонтом, выползая из-за серо-коричневых стен столицы английского королевства. Начало заметно теплеть, подул легкий ветерок, и в воздухе разнесся мелодичный перезвон множества церковных колоколов. С душераздирающим лязгом опустился перекидной мост, лениво почесывающиеся и зевающие стражники принялись пропускать желающих в город, не забывая взыскивать с них непомерно раздутую канцлером пошлину.

Сэр Мишель позеленел от ярости, узнав размер причитающейся платы и только тихонько одернувший его за рукав Гунтер удержал рыцаря от необдуманных действий: Мишель был уже готов перебить всю стражу города, но не платить. Пожалуй, после взыскания налога не хватило бы денег даже на обед. Оставалось уповать, что принц Джон (которого Гунтер почитал удивительной скотиной без всяких на то серьезных оснований, а лишь на почве писаний сэра Вальтера Скотта) примет посланников сводного брата и как следует накормит.

– Вот дьявольщина! – ахал Гунтер, когда лошади, прогрохотав копытами по мосту, вошли за стены города. – Никогда бы не подумал, что увижу Лондон времен Ричарда Львиное Сердце! Мишель, Мишель, ты посмотри, как здорово!

Внимание германца привлекла самая вульгарная виселица, на которой в петлях болтались три тела, изрядно попорченные птицами. Жирная ворона сидела на плече одного из удавленных и увлеченно ковыряла клювом в пустой глазнице. А весь окружающий колорит составляли крестьянские повозки, проталкивающиеся к площади перед Тауэром, спешащие куда-то монахи, несколько рано проснувшихся горожан и не протрезвевший с вечера рыцарь в пластинчатом доспехе, который тщетно пытался попасть ногой в стремя своей лошади, привязанной возле таверны. Впрочем, Лондон мало отличался от Руана или провинциального Аржантана – сжатые крепостной стеной дома тянулись вверх, почти смыкаясь верхними этажами, окраинные улочки плохо пахли, и лишь на более широких проездах возле набережной Темзы, куда выехали сэр Мишель и Гунтер, было посвободнее и почище. Встретились даже мусорщики, метущие деревянный настил набережной.

Этот Лондон был совершенно другим. Германец много раз видел фотографии британской столицы, еще дома, в Кобленце, изучал план Лондона, и сейчас пытался найти хотя бы один известный ориентир. Гунтер искренне удивлялся, почему довольно прохладным августовским утром над городом не лежит знаменитый лондонский туман, а вовсю светит солнце и со стороны моря налетает приятный бриз, слегка разгоняющий слабое, но раздражающее зловоние. А сэр Мишель, в глаза не видевший карт и планов, уверенно шпорил лошадь, направляя ее прямо к реке, на северном берегу которой виднелась серая коробка королевского замка Тауэр.

– Видишь мост? – рыцарь вытянул руку, указывая на жуткого вида деревянное сооружение, возведенное над волнами Темзы. – Не слышал, как викинги его уронили с полторы сотни лет назад?

– Куда уронили? – округлил глаза Гунтер. – Разве можно сломать такой огромный мостище? Даже мне на «Юнкерсе»… гм, на драконе то есть, его с первого удара не разнести!..

Тауэр-бридж впечатлял. Для человека из будущего громадная трех– или даже четырехэтажная конструкция длиной около полукилометра казалась несколько странной, и оставалось лишь дивиться, как необразованные, нецивилизованные и погрязшие в религиозных предрассудках жители раннего средневековья могли воздвигнуть такое чудо инженерии. Ширина части для проезда, на которую сейчас ступили отобранные у шерифской стражи Дувра лошадки, была достаточной для того, чтобы разминулись две груженые телеги, а первые этажи самых настоящих домов, построенных по периметру моста, были заняты лавками и мастерскими. Обнаружилась даже маленькая деревянная часовня. На пороге восседал ошеломляюще жирный монах в рясе цистерианца и собирал милостыню.

– …Так вот, – самозабвенно, даже чуть нараспев рассказывал сэр Мишель. – Было так. Олаф конунг, знаменитый норвежский воитель, пришел в Темзу с двадцатью кораблями и поднялся до Лондона. Это случилось при короле саксов Этельреде, когда Англию захватили датчане. Король обратился к норвежцам, чтобы они помогли освободить страну. Датчане построили на мосту частокол, за ним встали лучники и стояли камнеметы, мешая кораблям Олафа подняться вверх по реке. Викингам это надоело, они сумели подобраться к самым опорам моста и обвязать их веревками. Другие концы канатов укрепили на кораблях…

– Ну и?.. – заинтересованно потребовал продолжения истории Гунтер, когда сэр Мишель примолк перевести дыхание и грозным взглядом отогнать от своего коня особенно нахального нищего, который разве что в седельную сумку не лез. – А потом?

– Потом? Потом викинги подняли паруса и начали грести вниз по течению. Сваи не выдержали, одна опора сдвинулась с места и мост обрушился. Норманны, избавившись от лучников, смогли причалить и взяли крепость датчан… Наверное, тогда и придумали знаменитую молитву: «A furore normannorum libera nos, o Domine!»

«„Спаси нас, Господи, от ярости норманнов!“ – мысленно перевел Гунтер. – Слава Богу, что сейчас времена более спокойные и мои арийские предки перестали шастать по Европе на своих дракарах, превратившись в вот таких симпатичных и интеллигентных рыцарей, которые мухи зазря не обидят…»

– Вот время-то было! – мечтательно заметил сэр Мишель. – А мой далекий предок Ивар конунг…

– Помолчи! – буркнул германец. – Смотри, Тауэр! Чей это флаг на башне?

– Понятия не имею, – помотал головой сэр Мишель, осмотрев странное знамя, болтающееся на узкой и длинной башне четырехугольного замка. – Коршун, терзающий змею? Не видел подобного герба… Это точно не символ принца, – рассуждал вполголоса рыцарь, выводя скакуна с моста на площадь перед замком. – У Джона должен быть королевский герб Плантагенетов с перевязью младшего сына. Не пойму… Может, герцог какой, а сам Джон уехал?

– Сейчас выясним, – проворчал Гунтер, чисто машинально берясь одной рукой за рукоять автомата, торчавшего прикладом вверх из притороченного к седлу мешка. – У кого лучше спросить?

– Вон у тех, – кивнул сэр Мишель в сторону кучки разодетых и прекрасно вооруженных громил, гуртовавшихся у самых ворот замка. – Просто скажем, что нужен принц. Якобы у нас поручение от… Ну, например, герцога Монфора, наместника Гиеньского. По делам снабжения войска короля провиантом.

– Глупо будем выглядеть, – покачал головой германец. – Сам посуди – станет твой герцог посылать людей через всю Францию, чтобы попросить о чем-то принца в Лондоне?

– Ладно, разберемся, – отмахнулся рыцарь, всегда больше полагавшийся в подобных делах на экспромт. В нужный момент нужные слова сами приходят на язык.

По ближайшему рассмотрению Гунтер отметил, что Тауэр не был чересчур громадным. Таких замков великое множество по всей Нормандии и Англии – типичная норманнская архитектура. Отчасти Тауэр напоминал замок Фармер, но был самую малость повыше, сложен из серого камня, а углы украшали четыре тонкие и высокие башни. Въезд во внутренний двор имелся всего один, площадь перед воротами, в других городах обычно заполненная торговцами, пустовала, а берег Темзы, к которому стена подходила почти вплотную, укреплял частокол из толстых заостренных бревен.

Наконец, двое всадников, медленно приближающиеся к воротам королевского замка, привлекли внимание охраны, которой здесь было удивительно много. Сразу видно – королевская гвардия. Красные плащи, наручи и оплечья надраены до зеркального блеска, на мелкокольчатых плетеных бронях пятна ржавчины искать бесполезно. Совсем рядом с воротами стояли несколько типов необычного вида, похоже, шотландцев. Вот эти уж точно смотрелись так, будто сошли со страниц повестей Вальтера Скотта – длинные нечесаные патлы, заплетенные в косички, многоцветные клетчатые пледы с серебряными фибулами, и громадные мечи за спинами. Гунтер долго бился, вспоминая название шотландского меча, но все-таки вспомнил – это жуткое оружие именовалось «клеймора».

– Шотландцы, – недовольно ворчал сэр Мишель. – Дикари! Неужто принц набрал шотландскую охрану? Я бы им даже возле коновязи прислуживать не доверил…

Последние слова рыцаря прозвучали слишком громко. Англичане в багряных плащах особого внимания не обратили, разве что десятник, в поле зрения которого наконец-то попали приезжие, зашагал к лошади сэра Мишеля. А вот дикие кельты, расслышав неодобрительное высказывание о себе, сразу состроили зверские рожи и взялись за оружие.

– Эй, чего ты сказал, а? – рявкнул один шотландец – здоровенный громила, чей послужной список был отмечен внушительными белыми шрамами на лице. – Повтори!

Гунтер едва подавил стон, шедшей из самой глубины души. Еще не хватало – подраться со стражей Тауэра из-за необдуманных слов Мишеля! Однако рыцарь сам понял, что совершил тактическую ошибку и примирительно поднял руки:

– Тебе послышалось, дружок. Кто здесь главный? У нас важное дело к его высочеству принцу Джону.

– Я!! – в один голос рявкнули английский десятник и шотландец. Англосакс, одарив детинушку в килте убийственным взглядом, замолчал, видимо, решив не связываться. Надо думать, эти двое командовали разными отрядами стражи.

– Я Дугал Мак-Лауд из клана Лаудов, – шотландец грозно осмотрел сэра Мишеля и Гунтера. За его спиной материализовались еще с десяток громил. – Если у тебя, приятель, дело к принцу, езжай в Винчестер. Здесь резиденция его светлости канцлера Англии Уильяма де Лоншана.

– К-кого? – сэр Мишель от неожиданности даже забыл, что наглый кельт назвал его «приятелем». – Канцлера? А принц в Винчестере?

– Глухой, – издевательски бросил через плечо своим Мак-Лауд. Шотландцы дружно заржали. – Тебе человеческим языком говорят – нет в Тауэре принца. А если дело серьезное – могу отвести к секретарю, он назначит день, когда канцлер сможет дать тебе аудиенцию. Понял?

– Винчестер, – тихо вздохнул сэр Мишель. Слава Богу, этот королевский дворец находился совсем неподалеку, на этом берегу Темзы. – Поехали, Джонни.

– А ну, посторониться! – вдруг заорал десятник из англичан. Еще раньше было слышно, как во внутреннем дворе Тауэра бьют о каменные плиты копыта лошадей, а сейчас ворота начали медленно расходится и показался плотный строй всадников. Господин канцлер изволил выехать на прогулку.

Сэр Мишель и германец поспешили отъехать в сторону, иначе их просто смели бы с дороги. Мимо прогрохотали пять четверок тяжелых рыцарей при полном вооружении, за ними двигались пара десятков пеших с копьями, а следом выступала разряженная с пошлейшей роскошью белая арабская кобыла, в седле которой и находился недруг нового архиепископа и самый удивительный мерзавец за всю историю Англии.

– Иисус и святые апостолы! – вполголоса простонал рыцарь. – И вот этого… этого урода боится все королевство? Куда ж мы катимся?

Уильям де Лоншан весьма напоминал свою сестрицу Риченду, разве что она была дородна, а канцлер выглядел тощим и желчным. Пускай на его лошадь и надели высокое седло, в котором непризнанный владыка королевства смотрелся несколько более солидно, но все одно – и Мишель, и Гунтер разглядели, что Лоншан исключительно мал ростом, большеголов и кривоног. Самый настоящий карлик.

Видимо, Лоншан пытался компенсировать неисправимые недостатки внешности вызывающей роскошью. Сэр Мишель, считавший красивые и дорогие одежды самым необходимым атрибутом всякого уважающего себя придворного, и то скривился, пристально рассмотрев Лоншановы облачения. Самоцветных камней на камзол и канцлерскую цепь карлика было налеплено столько, что следовало дивиться, как Лоншан еще может ходить, волоча на себе такую тяжесть. На облегающую большую голову канцлера красную шапочку мастера тоже не пожалели жемчуга и золотой вышивки, а плащ больше напоминал ювелирный прилавок. Смотрелось чудовищно. Гунтер даже почувствовал, что после этого ослепительного зрелища у него начал болеть зуб. И вообще Лоншан походил на разряженную в пух и прах шлюху-фаворитку бестолкового короля, а не на государственного деятеля, ко всему прочему исполнявшего архиепископские обязанности.

– Такого действительно хочется повесить, – задумчиво проговорил рыцарь, когда процессия миновала площадь и направилась к Тауэр-бриджу. Истошные вопли глашатая: «Дорогу канцлеру!» при попутном ветре могли быть слышны в самом Париже.

Провожаемые подозрительными взглядами шотландцев и англичан, сэр Мишель с оруженосцем поехали по набережной вверх по течению Темзы к дворцу Винчестер. Оставалось надеяться, что принц Джон сидит дома, а волосатый грубиян Мак-Лауд не пошутил, указывая направление.

* * *

– Да, да, сударь, нам необходима немедленная встреча с его высочеством. Как можно скорее.

Просто поразительно, что ни возле Винчестера, ни у ворот, ни во дворе сколь-нибудь серьезной охраны не обнаружилось. И только у самых дверей, ведущих на первый этаж непритязательного двухэтажного дворца-замка обнаружился совсем молодой рыцарь, представившийся именем, от которого Гунтер едва не сполз по стенке на пол и не забился в истерике. Попросту говоря, невысокого и крепкого светловолосого дворянина звали сэром Гаем Гисборном. Оставалось только выяснить, это тот самый Гай из Ноттингама, с которым постоянно воевал Робин Гуд, родственник или просто однофамилец.

– Как доложить? – Гай с серьезностью в глазах оглядывал неизвестного рыцаря и его оруженосца. Последний почему-то едва сдерживал смех. – Его высочество принц сможет принять вас лишь в случае, если дело действительно не терпит отлагательства и касается судьбы королевства.

– Мишель де Фармер, рыцарь из Нормандии, Гунтьер де Райхерт, оруженосец, – отрекомендовался норманн. – Передайте, пожалуйста, принцу это кольцо и скажите, что у нас известие от графа Клиффорда.

Гай взял из рук сэра Мишеля епископский перстень Годфри, внимательно осмотрел и, сжав его в кулаке, кивнул:

– Подождите, пожалуйста, здесь, господа. У принца сейчас гость, но я попытаюсь передать ему и кольцо, и ваши слова.

Тут Гунтер не выдержал. Едва Гай развернулся и зашагал в глубину пустого, освещенного факелами коридора, германец окликнул его и спросил:

– Простите, сударь, нельзя ли узнать – владеете ли вы землями в окрестностях города Ноттингама? Возле Шервудского леса?

– Да, а что? – удивился сэр Гай. – Манор Гисборн, неподалеку от деревни Локсли. Мы разве знакомы?

– Нет, нет, – сдавленно проурчал Гунтер, изо всех сил пытаясь не расхохотаться. – Просто наслышан…

Когда недоумевающий Гай ушел, сэр Мишель повернулся к Гунтеру и уставился на него в упор:

– Что за шутки? Как ты можешь быть с ним знаком? Даже я никогда не слышал о сэре Гае Гисборне из Локсли!

– Это не Гай из Локсли, а Робин! – Гунтер тыльной стороной ладони размазывал по лицу текущие от смеха слезы. – А Гисборн все-таки настоящий! Только какого черта он делает в Лондоне? Ведь Гай просто обязан служить помощником шерифа Ноттингамского!