Текст книги "Время одного детства"

Семьи буровиков из Казыма

Сентябрь 1966-го

Всю ночь лил дождь. Сильный ветер трепал плохо закрепленные оконные стекла в рамах старых бараков, хлопал входными в тамбуры дверями.

Утром дождь несколько стих, но ветер не унимался. Тоненькие и невысокие северные деревья трепало, как простую траву. С их ветвей стаями слетали последние желто-коричневые листья, которые затем дальше мело по земле.

К обеду ветер немного успокоился, но на поверхности большого темного озера, которое находилось за низкорослым редким лесочком на окраине поселка за бараками, в которых жили Санька с матерью и молодые учителя, продолжали ходить невысокие волны.

Алла давно ушла на работу. Санька, как обычно, хозяйничал возле печки. Гора лучинок для растопки уже почти сровнялась с горой поленьев, но делать больше было нечего, на улицу выходить не хотелось, и мальчик продолжал строгать.

– Так они лучше будут голеть, – как бы объяснял он своей маме, представляя, что она рядом. – Большие поленья долго не заголаются, а маленькие – слазу. И тепло.

Тут до уха мальчишки донесся шум двигателя откуда-то сверху и издалека. Он сразу же вскочил с колен и, наклонив голову чуть вправо – так, чтобы левое ухо было повыше и ему было лучше слышно, стал внимательно прислушиваться. Звук, не похожий на шум винтов вертолета, приближался со стороны озера. Санька обернулся к кухонному окну, затем взобрался на табурет, стал на коленки, локтями оперся о стол и посмотрел на улицу.

– Эх, не погуляешь в такую погоду. – Он поджал с некоторой досадой нижнюю губу. – Глязюка, ветел холодный.

От дождя весь песок вокруг бараков и между ними превратился в сплошное серое месиво.

– Ботинки слазу пломокнут, и мама будет лугать, – размышлял вслух Санька, – а еще плотивный холоднючий ветел за шиволот задувает. Вот был бы он живой, я бы как дал ему поленом по башке, чтобы не дул так! Вледнюга!

Тем временем шум стал слышнее и вдруг пропал.

– Навелное, к нам кто-то плилетел! – на лице мальчишки расплылась легкая улыбка. – А вдлуг там есть дети!

Санька побежал к окну в комнате, взобрался на табурет у стола и прильнул с надеждой в глазах к стеклу.

До озера идти было далеко и через лес, пусть и не такой густой и высокий, как у бабушки с дедушкой. Алла не разрешала Саньке к нему одному ходить.

– Пожалуйста, лебенок, плилети! Ну, пожалуйста! – молил у окна мальчик, отчего стекло стало запотевать. Он это увидел и начал указательным пальцем рисовать на нем всякие кружочки и черточки, которые походили на смешные мордочки.

Чтобы не пропустить того, кто, может быть, прилетел к ним в поселок, Санька упорно не отходил от окна и во все глаза смотрел в сторону озера.

– Уже сколо мама на обед плидет. Нужно печку ластапливать, а вы все не идете, – негодовал у окна мальчишка в адрес приводнившихся на озеро в гидросамолете пассажиров, – я же не могу тут ждать весь день!

Тут из-за бровки, которая тянулась метров на тридцать перпендикулярно бараку и потом сворачивала влево и уходила в редкий лес, появились две взрослые фигуры с сумками в руках. За ними появились еще несколько и еще. Люди медленно шли от озера в поселок. По их походкам можно было догадаться, что перелет был долгим и утомительным, – люди устали. Широко раскрытыми глазами мальчишка внимательно изучал каждого вновь прибывшего:

– Неужели только одни взлослые? Опять на лаботу! А обещали детей в школу плислать…

Вдруг в этой небольшой толпе Санька разглядел невысокую девочку, которая шла за руку с женщиной. За ними шел мальчик чуть повыше девочки и, по всей вероятности, постарше ее. Затем появились еще четверо ребятишек с родителями.

– Нужно поздоловаться! – уже повеселевшим голосом громко сказал мальчик и рванул к вешалке в прихожей, на которой висело его пальто.

– Только бы успеть! Давай, лукав, быстлее надевайся! – командовал Санька своему осеннему пальтишке.

Пуговицы застегиваться никак не хотели, и мальчишка начал нервничать, что не успеет выйти к людям. Он бросил застегиваться, нахлобучил на голову осеннюю шапку, сунул ноги в ботинки, при этом не стал завязывать шнурки и выбежал на улицу.

Буквально в паре шагов от крыльца ноги увязли в серой жиже. Он побоялся, что незавязанные ботинки слетят, остановился. Люди медленно вереницей шли мимо мальчика метрах в двадцати – двадцати пяти. Они шли в сторону других бараков. Среди них он заметил тетю Тамару.

– Здластвуйте! – громко произнес Санька. Его глаза скакали с приезжего на приезжего, с ребенка на ребенка, но люди прошли мимо молча. Никто не ответил на его приветствие, хотя несколько человек его заметили и повернули головы в его сторону.

Когда они подошли к одному из пустых бараков, которые стояли поодаль, и остановились, мальчик попробовал повернуться в сторону своего тамбура, но вытащить ботинки из грязи без помощи рук не удалось.

Ботинки промокли, в них чавкала мутная жижа.

«Ну вот, все ботинки грязные, – расстроился мальчик, – в них нельзя домой заходить. Нужно вычистить на крыльце».

Санька сел на крыльцо, снял правый ботинок, подобрал небольшую веточку, валявшуюся рядом, и стал очищать обувь от грязи. Ботинки чистились нехотя. Грязь плохо счищалась и с ботинок, и с веточки, которую он вытирал о край крыльца. Наконец, ботинки стали чище, и мальчик вошел в барак и присел возле поленьев.

Затем он аккуратно смял и разложил кусочки старых газет в печке, положил на них россыпью и крест-накрест лучинки и зажег спичку. Газеты сразу вспыхнули. Огонь постепенно перешел на лучинки, и они тоже загорелись. Мальчик обошел печь с правой стороны и пошел в комнату. Взобрался на табурет, стоявший у противоположной стены печи, и длинной палочкой, которую сам выстрогал из небольшого куска старой доски, немного вытянул на себя печную заслонку, которая находилась почти у самого потолка. Огонь в печи сразу стал разрастаться – появилась тяга, и Санька стал аккуратно класть поверх горящих лучинок небольшие поленья. Печка готовилась к приготовлению обеда.

Когда печь стала горячей, мальчик взял свои ботинки, предварительно вымыл их водой из умывальника над тазом, который стоял под умывальником, и поставил на края печной плиты сушить. Воду из таза он вылил в помойное ведро, стоявшее под большой табуреткой, на которой этот таз и стоял. Это же ведро служило и туалетом. Грязная вода из ведра выливалась за домом, где была вырыта небольшая прямоугольная яма для мусора.

Он сел на табуретку лицом к печке, вытянул ноги к открытой дверке и стал сушить промокшие носки, от которых по всему полу кухни и комнаты остались мокрые следы.

Скоро на обеденный перерыв пришла его мама, и день продолжился в своем обычном повседневном режиме.

На гидросамолете Ан-2В прилетели семьи рабочих, быстро расселились по баракам, и на улицах поселка стало оживленнее. Теперь уже почти возле каждого дома можно было встретить то женщин, то детей.

Погода становилась все холоднее и холоднее. Дожди практически не переставали. Портить людям настроение им помогал порывистый и холодный ветер, поэтому Санька гулять пока не ходил. Алла где-то раздобыла ему тоненькую тетрадь и карандаш, которым он целыми днями рисовал в тетради, попутно растапливал печь к ее приходу с работы.

День рождения

24 сентября 1966 года

Санька почувствовал, что к его щеке прижалось что-то теплое и в ухе раздался тихий медленный шепот:

– Сына, с днем рождения!

Глаза открывать не хотелось, но мальчик понял, что это мама будит его перед уходом на работу, и повернул голову в ее сторону – не обнять маму перед ее уходом он не мог. Его мама сидела на краю кровати и наклонилась к нему, ласково его обняла и поцеловала.

– С днем рождения, сынок! – уже чуть громче повторила Алла.

Санька тут же сел, вынул руки из-под одеяла и обнял маму за шею.

– Спасибо!

– Вот тебе подарок!

Алла протянула сыну новую тонкую тетрадку.

– В клеточку! – обрадовался мальчик, когда открыл и полистал ее. – А ту я уже почти всю излисовал. Спасибо, мам. Буду лисовать по клеточкам. Только каландаш нужно подточить, а то он не лисует уже.

– Я побегу на работу. Сегодня приду чуть пораньше.

– Мам, а гости плавда к нам сегодня плидут?

– Ты же приглашал, значит, должны прийти.

– А чем мы их будем угощать? – мальчик слез с кровати на пол.

– Заварим чай. Чай у нас пока еще есть.

– Ой, какой холоднючий пол! – Санька ступал на цыпочках по деревянным доскам пола в сторону табуретки, на которой лежала его аккуратно сложенная одежда.

– Да, сына, и в окно и стены очень дует. На улице ветер не унимается. Ты оденься хорошо, а то простудишься, чем лечиться потом будем? Лекарств-то у нас никаких нет.

– Не плостудюсь. Я ботинки сейчас у печки наглею и обую. Они уже чистые, а то тапок у нас здесь нету.

– Ладно, не грусти. Следи за печкой. Я пошла на работу. Там сегодня, наверное, во все щели песка надуло и холодина жуткая. Постараюсь принести немного тряпок после обеда, будем щели в стенах затыкать.

– Плиходи сколее! Я тебе пока что-нибудь налисую.

В печке уже вовсю разгорелись большие поленья, и в комнате стало теплеть. На печной плите кипел чайник, а рядом с ним на краю стояла небольшая кастрюлька, в ней Алла вечером сварила рисовую крупу специально ко дню рождения сына – последнюю из пачки, которую им у реки дал еще Аполлон Кондратьев, когда они приземлились возле его дома на почтовом вертолете из Салехарда.

За столом у окна в комнате рисовать было холодно. Руки мерзли от дующего во все оконные и стенные щели холодного осеннего ветра, и Санька перешел за кухонный стол возле печки.

– Ой, каландаш-то совсем тупой, – разговаривал сам с собой мальчик, – сейчас мы тебя подточим. – И ножик совсем не остлый, – Санька попробовал точить карандаш и огорчился. – Дедушка в салае точил ножик о килпичи, – вспомнил вслух мальчик и повернулся к печке. Он искал на ней место, где не было побелки на кирпичах.

Вся печь была белой, но на левом ее углу несколько краев кирпичей от пола до середины были ободраны складываемыми за ней поленьями.

Мальчик старательно водил лезвием ножа по краю одного из кирпичей на уровне своей груди. Кирпичные крошки сыпались на пол. Нож точению поддавался очень плохо.

Алла в своем демисезонном пальтишке уже стала замерзать на продуваемом со всех сторон складе. Ветер завывал в нескольких узких щелях дырявых стенок, в широкие – он врывался как к себе домой. Ни закрытая дверь, ни прыгание на месте или туда-сюда вдоль складских полок не согревали девушку.

«Как бы не околеть тут к обеду, – размышляла она. – Ну и погода! Что же делать? Может, к Тамаре сходить, спросить теплую одежду?»

Алла открыла складскую дверь и увидела, что в сторону ее склада быстро шла Тамара. Она заметила Аллу и махнула ей рукой – звала к себе.

– Алла, идем ко мне! – громко прокричала она. – Закрывай свою халабуду! Не хватало еще, чтобы ты тут простыла и заболела.

Алла дрожащими от холода руками быстро повесила на дверь навесной замок и закрыла его.

– Все равно никакого груза сегодня не будет. Нечего там в такой холод сидеть! – она наклонилась навстречу ветру и отвернула голову немного в сторону.

– Заходи, – пропустила бригадир вперед девушку, – пойдем чайком погреемся.

– Спасибо вам, – слегка уже замерзшими и дрожащими губами ответила Алла, – я уж и сама хотела к вам идти. А как же там наши мужчины? Они же на улице работают.

– Когда холодно или нет материалов, они на улице не сидят. Там есть где погреться. У них теплый барак. У них спецовка есть зимняя уже.

– А у вас нет теплой спецодежды? Может, какие зимние штаны есть или зимняя обувь? А то у нас с собой ничего. Мы думали, что здесь можно будет купить, и не взяли с собой.

– Я пока тебе свои дам, а когда привезут спецовку, выдам тебе все, что положено. Давай наливай себе, – протянула Тамара чайник Алле и села за стол.

– Спасибо вам большое. Что бы я без вас делала!.. – размешивала в кружке чай и благодарила девушка.

– Не за что благодарить. Все это положено, особенно здесь, на Севере. Теперь, наверное, чувствуешь, что это такое? – Тамара заглянула девушке в глаза.

– Да. У нас там, в поселке, в Ивановской области, зима в декабре начинается, и там минус пять – это уже холодно.

– А здесь минус двадцать и даже тридцать считается тепло, – засмеялась бригадир.

– Знаете, я в войну росла на Камчатке. У нас было семь детей в семье. Отец в школе работал, поэтому его не взяли на фронт, но он при школе помогал новобранцам учиться обращаться с оружием. Мы с братом в школу ходили по очереди, потому что одна фуфайка была на двоих и американские ботинки сорокового размера. Ботинки были тяжелые и неудобные, особенно для нас, детей. Мы утром учились, а вечером друг дружке пересказывали уроки, чтобы не отстать от программы. Уроки по вечерам вместе учили.

– Да что ты? А как же ты с Камчатки в Ивановскую область попала? – удивилась Тамара.

– Мама наша умерла, когда нас было уже семеро. Папа нас один растил. А потом к нам в поселок, в Козыревск, приехала новая молодая учительница. Она вела русский и литературу. Ей очень понравился наш отец. Особенно когда она услышала, как он на баяне играл на свадьбах или праздниках. Они вместе в школе работали, там и познакомились. А позже она к нам жить пришла. Через год у нас еще одна сестренка появилась, а потом и брат. Нас всего девять детей в семье. Я третья по старшинству.

– Да уж. Представляю, как твоим родителям приходилось тяжело, особенно во время войны и сразу после нее. Ведь продуктов почти никаких не было.

– Да, голодно было. Отец рыбу ловил и солил ее, коптил в своей коптильне. Так мы ее столько наелись в те годы, что смотреть на нее не могли. Хлеба было мало. Ни круп, ни макарон в магазине, а картошку, которую в огороде растили, мы берегли – варили ее понемногу, чтобы на год хватило. У нас были друзья по улице в том поселке, мальчик и девочка, которым мать каждое утро варила манную кашу. А мы вставали рано, потому что отцу нужно было помогать по хозяйству, и под их окнами стояли и глотали слюнки, когда те, капризничая, отказывались ее есть. А нам так хотелось этой каши! Так мы им завидовали тогда!

Тамара внимательно слушала Аллу и не перебивала.

«Так вот откуда в тебе этот стерженек, – сделала вывод Тамара, – нахлебалась ты трудностей и горюшка уже. А ведь лет-то тебе всего ничего».

– К нам на днях переедет женщина из Надыма, будет печь хлеб. Приведем в порядок старую пекарню. Муки уже на дрезине два мешка привезли. Так что жизнь потихоньку налаживается.

– Ничего, потерпим, – отозвалась Алла, – главное, что свой угол есть.

– Нравится мне твой оптимизм, – улыбнулась Тамара, – нужно будет твоему солдату на зиму бурки заказать у ненцев да шапку, а то простудишь пацана.

– Что заказать? – не поняла Алла.

– Зимнюю обувь, – пояснила спокойно Тамара, – наши ненцы очень аккуратно шьют. Дядя Миша заедет, и я его попрошу.

– А сколько это будет стоить?

– Договоримся. Наши ненцы – народ добрый, отзывчивый.

– Эх, знала бы раньше, что можно ненцев попросить, ко дню рождения бы попросила сшить. Сегодня у Саньки моего день рождения.

– Да ты что! – обрадовалась бригадир. – Растет парень. А в чем он у тебя на улицу ходит?

– Да пока дома сидит. Холодно же. Там во все щели в стенах дует, даже в комнате холодно.

– И чем он у тебя там занимается целый день один? – удивилась ответу Аллы Тамара.

– Лучинки строгает. Рисует. Печку топит.

– Не боишься печку ему доверять?

– Да что вы! Он так это любит! Все знает. Его еще дед научил, как растапливать.

– Смотрите сами. Наши бараки горят, как свечки. Поаккуратнее с печками. Не забывайте заслонку открывать.

– Да, мы уже приноровились.

– Слушай, есть у меня варенье, я тебе баночку маленькую дам. Возьми сыну на день рождения, хоть сладкого чаю попьете.

– А вы с чем будете пить? – удивилась Алла.

– Я за лето запасла себе на зиму. Тут ягод видимо-невидимо вокруг. И грибов полно – далеко ходить не нужно. Следующим летом в августе вместе пойдем в лес, насобираем на зиму.

– Мы в первые дни, когда еще тепло было, тоже с сыном ягод наелись. Там за бараками их полно вокруг. Красота! Целые ягодные полянки. Все кочки в голубике и чернике.

– Ладно, Ал, иди домой. Если груз придет, мы тебя позовем. Не нужно мерзнуть на складах. Там же ни света, ни тепла. Сама понимаешь.

– Спасибо вам большое, – одеваясь, поблагодарила Алла Тамару за гостеприимство и подарок.

– Передавай солдату огромный привет! – улыбнулась Алле Тамара.

– Обязательно передам.

От дома Тамары до барака, где жили Алла с Санькой, было не больше двухсот метров. Девушка обняла себя руками покрепче, чтобы холодный ветер не забирался под пальто, в рукава и за шиворот, и быстрыми шагами направилась, обходя лужи и грязь, домой.

– Мама! – обрадовался сын, когда увидел ее на пороге барака.

Хлопнула входная дверь, и в комнату, зябко поеживаясь, быстро вошла Алла.

– Сына, сегодня работы пока нет, поэтому я буду дома.

– Ула! – обнял Санька Аллу и, заметив дрожь матери, прибавил: – Сейчас я длов подкину, чтобы тепло стало.

– Сейчас мы будем с тобой пить чай с вареньем! – весело сказала Алла, доставая пол-литровую банку из кармана.

– Ух ты! – удивился сын. – А откуда она у тебя?

– Это тетя Тамара тебе подарила на день рождения.

– Да?! – удивленно обрадовался мальчик. – Нужно ее пригласить к нам в гости.

– Она сказала, что скоро приедет дядя Миша и он тебе сошьет бурки и шапку – будет тебе в чем гулять ходить.

– Булки? А что это такое?

– Это такие зимние сапожки из оленьей шкуры. В них тепло в любой мороз.

– Здолово как! – настроение у мальчишки становилось все веселее и веселее, но то, чего он с нетерпением ждал уже целую неделю, еще предстояло пережить.

– Мам, а когда учительницы в гости плидут?

– После обеда, наверное, если им делать в школе будет нечего.

– Сколей бы уже.

– А что ты так их ждешь?

– Они мне очень нлавятся.

– Наверное, не они, а кто-то одна, а, сын? – улыбнулась Алла Саньке, снимая с печной плиты круг, чтобы поставить чайник.

– Да, мне Наташа очень нлавится.

– Она же взрослая уже девушка, а ты еще даже в школу не ходишь.

– Ну и что? Дедушка же тоже взлослый, а с бабушкой вон как холошо длужит. Они никогда не ссолятся. И мы будем длужно длужить.

– Не выдумывай, – улыбалась рассуждениям сына Алла, – дедушка старше бабушки на десять лет, а ты младше Наташи на целых семнадцать.

– Ну и что? – спорил Санька. – Я сколо выласту, она меня подождет.

– Ты что, ее уже об этом спрашивал? – удивилась мать.

– Нет.

– А что же ты так уверенно говоришь, что она тебя подождет?

– Конечно, подождет. Она же мне нлавится. Я вылсту и женюсь на ней.

– Как это? – скорее не спорила, а рассуждала вместе с сыном Алла. – Девушке нужно сначала предложить, а дальше она сама должна решить, согласиться или нет, понимаешь?

– Зачем пледлагать? Она же мне нлавится – вот и все. Значит, я на ней женюсь, – рассуждал Санька, помогая матери вытирать вымытые кружки.

– Нет, сына, так не делают. Вот подрастешь – сам поймешь. Давай постучим в стену, позовем наших учительниц, пусть приходят на день рождения, хорошо?

– Давай, – тут же радостно согласился мальчик.

И они стали весело стучать в стену барака, за которой по соседству с ними жили первые надымские молодые учительницы.

– Идем!

– Идем!

– Сейчас идем! – раздались глухие веселые голоса из-за стены в ответ на стук.

Девушки пришли быстро. В разноцветных, красивых, нарядных платьях они выглядели еще изящнее. В то холодное ветреное утро они не ходили в школу, а занимались своими прическами. Им хотелось хотя бы в этот день выглядеть празднично, и это у них получилось.

– Саша, мы поздравляем тебя с твоим пятилетием! Желаем тебе счастья! Радости и удачи в жизни! – сказали они дружно хором, как только вошли в комнату. – Вот тебе наш подарок! – И Алла Ефимовна протянула Саньке маленький пестрый сверток, который был перевязан синей ленточкой.

Санька стоял и улыбался девушкам. Он был очень рад своим первым надымским гостям. Особенно он радовался тому, что пришла Наташа, с которой он почти не сводил глаз. Девушка это заметила, но старалась не придавать этому значения.

Стол переставили от окна на середину комнаты. Алла поставила на стол банку с вареньем, чему девушки очень обрадовались, потому что они принесли с собой свою последнюю пачку печенья.

– Мы специально берегли эту пачку, чтобы в день рождения с тобой чаю попить, – сказала Алла Ефимовна.

– Я так лад, что вы плишли! – продолжал улыбаться девушкам Санька. – А что здесь такое? – Он крутил в руках подарок.

– А ты разверни и посмотри, – улыбнулась ему Наташа, и эта ее улыбка прошла приятным теплом по сердцу мальчика.

Санька аккуратно развязал бант и развернул обертку. В ней оказалась коробка цветных карандашей.

– Эх ты! – Глаза мальчика увеличились от радости. – Они даже подточенные[2]2
  В 1960–1970 гг. карандаши продавались не подточенными.


[Закрыть]! Класный, синий, зеленый, желтый, количневый, челный! – раскрыв коробку, радостно пересчитал карандаши Санька. – Я тепель такие класивые калтины поналисую!

– Вот и рисуй! Учись буквы писать! Потом в школе тебе будет легче учиться. – Алла Ефимовна потрепала Саньку по голове.

– Спасибо вам! – Улыбке мальчика не хотелось никуда исчезать, и она так и прицепилась к его лицу.

Одна столовая и одна чайная алюминиевые ложки ходили по кругу вокруг стола из рук в руки, помогая всем пробовать сладкое варенье из банки. Алла намазала тонкий слой красно-синего густого варенья на печенюшку и, запивая горячим чаем, откусывала от нее маленькие кусочки. Учителя, сладко причмокивая и качая головами от удовольствия, отправляли варенье сразу же в рот, таким образом оставляя Саньке возможность поесть печенья – было заметно, что мальчишка голоден.

Короткие рассказы то о себе, то о своих предвкушениях до приезда в Новый Надым нарушили тишину давно заброшенных старых бараков. В печи горели поленья, согревая теплом маленькую комнату, в небольшие щели в окнах и стенах которой местами прорывался холодный осенний ветер. Он заставлял гостей поеживаться от своей прохлады.

Скоро стемнело. Электричества в поселении – порядка тридцати бараков трудно назвать поселком, хотя и деревней уже назвать было нельзя – пока еще не было, и, чтобы в комнате стало светлее, дверку печки открыли. Прыгающее пламя рисовало на стенах и лицах присутствующих замысловатые плавающие узоры. Расставаться на ночь никому не хотелось, и все продолжали спокойно общаться, с интересом выслушивая коротенькие рассказы друг друга.

Санька ерзал на табуретке – ему не терпелось порисовать новыми карандашами в своей тоненькой тетрадке, но воспитание, которое он получил от общения с бабушкой и дедушкой, от общения с их друзьями учителями, которые нередко собирались вместе за большим круглым столом по выходным дням, не позволяло ему заняться своим делом, когда за столом гости. Да и сгустившийся мрак уже не дал бы ему разглядеть даже клеточки в тетрадке. Взгляд мальчишки скакал с гостьи на гостью, но чаще задерживался все так же только на одной из них. Ему очень нравились приятные и аккуратные черты лица Натальи, ее стройная фигура и вьющиеся длинные темные волосы. Всем этим он продолжал и продолжал любоваться. Наконец, дождавшись паузы в дружеской беседе гостей, которая вдруг повисла на несколько мгновений между всеми, он произнес, просто и смело смотря ей в глаза:

– Я выласту и на тебе женюсь.

– Хи! – закрыв ладонью рот, широко раскрыв от удивления глаза и едва сдерживая смех, хихикнула Наталья. Она смотрела на Саньку, Санька – на нее.

– Наташа, – слегка нахмурив брови и чуть покачав головой, одернула ее Алла Ефимовна негромко.

Все взгляды устремились на мальчика. Всем показалось, что он сейчас скажет что-то еще, и он продолжил:

– Ты только меня подожди.

– Саша. – Наталья убрала ладонь ото рта, но по-прежнему с трудом сдерживала смех. – Пока ты вырастешь, я стану старой.

– Нет, – продолжал серьезно говорить мальчик. На его лице не появилось и тени улыбки, – ты только меня подожди. Я быстло выласту.

Наташа с недоумением обвела взглядом своих подруг. Она ждала от них помощи, не знала, как поступить в такой необычной для нее ситуации, но у молоденьких девушек – вчерашних студенток педагогического института – тоже не нашлось «домашних заготовок» на такой случай. Их выручила Алла. Она повернулась к сыну и спокойно сказала:

– Саш, люди женятся только тогда, когда оба нравятся друг другу. А ты у Наташи даже не спросил, нравишься ты ей или нет. Так не делают.

По лицу мальчика стало видно, что после этой фразы он несколько расстроился. Ему казалось, что достаточно того, что девушка нравится ему. Он же не собирается ее обижать! Он же всегда ведет себя хорошо! А оказывается, может быть так, что он не понравится девушке… И Санька больше не сказал ничего. Он смотрел на Наталью, не отводя взгляда, пытаясь разглядеть в ее глазах хоть толику того, что и он ей нравится.

– Ну, – вдруг, хлопнув по коленям ладонями и вставая из-за стола, сказала Алла Ефимовна, – уже поздно. Пора спать. Завтра могут из Ныды на катере парты в школу привезти. Все пойдем порядок наводить в кабинете. Ученики наши уже прилетели. Начнем учиться.

– Да, – подхватила ее речь Людмила, – пора спать.

Все встали, взяли в руки свои кружки, банку с остатками варенья и перенесли их на кухонный стол. Стол в комнате вернули на его место у окна. Обертку от пачки печенья бросили в печь, и вспыхнувшее на несколько мгновений яркое пламя чуть ярче осветило уже совсем темную комнату.

– До завтра, Саш, – первой сказала Алла Ефимовна, – приходи завтра в школу, будем учиться, хорошо?

– Холошо, – несколько оживившись от потрясения после слов матери, тут же отозвался Санька. Он снова почувствовал, что его дружбой дорожат, что все будет так же хорошо и впредь, как и было до этого разговора.

– Спокойной ночи, Саш, – подхватили слова Аллы Ефимовны и Людмила с Натальей, – завтра обязательно приходи. Мы будем тебя ждать.

– Ладно, – ответил мальчик, – плиду.

Веселые голоса девушек стихли за закрывшейся дверью, и в комнате именинника стало тихо. Только потрескивание горящих в печи поленьев приятно нарушало тишину.

Алла разобрала постель на кровати. Санька снял только верхнюю одежду и забрался под одеяло у стены – в нижнем белье уже было в комнате спать холодно. В его голове метались самые разные мысли: короткий разговор за столом заставил задуматься подрастающего мальчишку и об отношениях между людьми, и о будущем, которое, как ему казалось, где-то совсем рядом, недалеко. Что нужно всего лишь утром шагнуть за дверь барака на улицу, и там уже будет будущее, будущее, в котором он сразу станет большим, в котором он подарит Наташе букет красивых цветов и она не откажется с ним дружить.

Вдруг послышались какие-то звуки, похожие на вой собак.

– Мам, слышишь? – мальчик поднял указательный палец вверх и приподнялся на локте в постели.

– Да. Давай завтра спросим, кто это там воет, хорошо? Спать пора.

Ночью на улице стало совсем холодно. Ледяной ветер не унимался и рвался в окна и двери старых браков, и… пошел снег.

Утром, когда уже немного рассвело, стало видно, что снег шел всю ночь. Густой снег. Он засыпал собой все дороги и тропинки вокруг. Он лежал толстым слоем на крыльце, на голых ветвях деревьев, на кустах, на крышах бараков и сараев – везде, на всем, что можно было разглядеть сквозь его густую пелену.

Чтобы не угореть от печного дыма внутри барака, заслонку на трубе возле потолка закрывали не плотно. Так тепло быстро не выходило. Но темной ночи всегда хватало времени на то, чтобы забраться внутрь комнат и своим безразличным уже зимним холодом опуститься на всех и на все. Утром из-под одеял никому выбираться не хотелось.

Санька проснулся от стука, который доносился из кухни. Он сел на кровати и тут же спиной почувствовал, что в комнате жуткий холод. Он облокотился на свою маленькую подушку и позвал мать:

– Мам?

– Да, сынок, – тут же отозвалась Алла и выглянула из-за косяка, на котором висел их умывальник.

– Кто-то стучит.

– Это я, – Алла снова исчезла за косяком и продолжила: – Представляешь: вода в ведре и в умывальнике замерзла. Ни попить, ни умыться. Лед. Иди посмотри.

Санька слез с кровати и на цыпочках по жутко холодному полу подбежал к дверному проему. В ведре, которое стояло на табуретке возле печи, был лед. Он потрогал его рукой – холодный. Попробовал на него нажать, но сужающееся к своему дну ведро не позволило сантиметровому слою льда погрузиться в остатки воды. На печи стоял чайник, и мальчик протянул к нему руку. Мальчишка все это время быстро переминался с ноги на ногу, стоя на цыпочках, чтобы ноги не замерзли.

– В чайнике тоже воды нет. Вчера все выпили.

– Что будем делать? – поднял взгляд на мать Санька.

– Во-первых, скорее одевайся, а то простынешь, а больницы, врачей и лекарств здесь нет.

Санька и сам уже хотел скорее одеться – ступни ног на жутко холодном полу мгновенно начали коченеть.

– Во-вторых, сейчас растопим печь и поставим на нее ведро оттаивать.

– В-третьих, обувайся и идем за мной! – Последнюю команду Алла произнесла бодро и весело.

– Мам, это наши с тобой плиключения, да? – вспомнил слово из вчерашних разговоров девушек сын.

– Точно! – подхватила слова сына мать. – Идем на улицу умываться!

– Как это – «на улицу»?

Алла уже ступила за дверь, не дожидаясь, пока сын наденет второй ботинок. Санька не стал завязывать шнурки и поспешил за матерью.

– Смотри, какой пушистый! – Она взяла в ладони снег, присела прямо на дороге и радостно произнесла: – Смотри, как он бодрит!

Она стала протирать снегом лицо. Санька, став на колени, последовал ее примеру. Белый, пушистый, чистейший снег просто обжигал лицо, но было почему-то весело и приятно от такого утреннего моциона. Особенно было приятно протирать снегом шею – снег таял, и его струйки щекотали тело за шиворотом рубашки на груди и на спине.

– А теперь делай вот так! – показала Алла. Она взяла немного снега в ладошку и засунула его в рот. Затем стала водить указательным пальцем, как зубной щеткой, за губами. Санька повторял за матерью все, что она показывала ему.

– Ну все! Бежим домой!

Тоненькие лучинки в печи огонь охватил быстро. На печь поставили ведро, чтобы растопить лед, но он пока и не думал таять, потому что дрова в печке еще не разгорелись.

Тогда Алла взяла в руки чайник и побежала на улицу. Санька возился с дровами у печной дверки и выгребал кочергой из поддувала золу на совок.

– Вот, теперь будет побыстрее, – сказала мать и поставила чайник со снегом на плиту.

– Да? – Санька с интересом заглянул в чайник. – Будем пить чай из снега?

– Здесь снег чистый, сына. Здесь нет заводов, которые коптят и от черного дыма которых снег пачкается. Поэтому сейчас быстро попьем чаю, и я побегу на работу, а ты будь дома. Пальтишко у тебя осеннее, ботинки тоже не зимние, а на улице зима. Простужаться нам нельзя. Когда купим тебе зимнюю одежду, тогда будешь ходить гулять.