Текст книги "Время одного детства"

– Я буду лисовать, – радостно объявил Санька, – у меня же есть целая тетладка и цветные каландаши. Я тебе цветы налисую, ты только побыстлей плиходи.

– Хорошо, – улыбнулась сыну Алла и добавила: – Сегодня должна бригада вернуться из Надыма, и с ними еще тетя должна приехать. Я буду их встречать.

За приготовлениями к незамысловатому завтраку не спеша закипел чайник, и мать с сыном сели за кухонный стол «греть руки».

– Жаль, маслица у нас нет, а то бы намазали сейчас на кусочки, посыпали бы сахарком, и было бы сытнее, да, сына?

– Да-а, – тяжело вздохнул Санька. Он крутил в руке небольшой кусок темного, почти зачерствевшего хлеба. – А еще мы бы могли начистить калтошки и пожалить ее со шквалками, как дедушка любит.

– Ничего, скоро у нас откроют и магазин. Купим с тобой все, что захотим. Ну, я пошла. – Алла встала из-за стола. – Следи за печкой, ты теперь совсем большой и все знаешь!

– Холошо, мам. Не пележивай.

В печке горел огонь. От печи шло приятное тепло. Санька с упоением рисовал в своей тоненькой тетрадочке новыми цветными карандашами за кухонным столом, и с его лица не сходила улыбка от удовольствия, которое он получал от своего творчества. Изредка, задумавшись на мгновение и засунув конец карандаша в рот, он смотрел сквозь маленькие оконные рамы на дорогу, по которой всегда возвращалась с работы его мама, и терпеливо ждал ее с работы.

Тетя Юля

– Сынок, к нам из Надыма переехала тетя, которая будет печь вкусный хлеб! Иди сюда. – Алла позвала сына к кухонному окну. – Вон, видишь слева барак?

– Да. – Санька подбежал к кухонному столу и взобрался на табуретку, чтобы лучше было видно.

– С левой его стороны у нас теперь будет пекарня. Эту тетю зовут Юля. Она к нам сегодня зайдет в гости чуть позже.

– Эх ты! – обрадовался Санька. – Здолово как! Так хочется голяченького хлебушка! Тебе хочется? – повернулся он к матери.

– Ничего, сына. – Алла приобняла Саньку за плечо. – Завтра продукты привезут на дрезине и, наконец, откроют магазин. Купим крупы, макарон, картошки, тушенки! Наварим горячего супа! На-е-дим-ся! – закрыв от удовольствия глаза, покачала она головой и облизнулась. – Хочешь горячего супчика?

– Очень! – облизнулся Санька. – Так надоел этот клейстел!

«Клейстером» жители Нового Надыма называли ломтики сухой картошки, которые нужно было сначала долго размачивать в воде и только потом ставить на плиту варить. Варево получалось какого-то темно-серого цвета и было совершенно безвкусным. Есть это можно было только через силу или из-за отсутствия других продуктов.

Алла пришла на обед чуть раньше, потому что груз из Салехарда и Ныды еще на катерах не привезли, а в кузове на прицепе дрезины приехала бригада строителей и невысокая худенькая женщина, наверное, чуть постарше сорока лет, которую уже давно ждал весь поселок.

– А где эта тетя, мам? Где она будет жить?

– Она сейчас у тети Тамары. Она зайдет к нам вечером и сама скажет.

– А ты не узнала, кто это выл вчера вечером?

– Тетя Тамара сказала, что ночью к поселку с сопок приходят волки. На людей они не нападают, но воют почти каждый вечер. Лучше в это время не гулять.

– Вот это да! – Глаза мальчишки округлились от удивления. – Лаз они не нападают на людей, может, их можно погладить?

– Не стоит, сына. Они же дикие животные. Кто их знает, что у них на уме…

– Мне так хочется собаку…

Первая проверка из районо[3]3
  Районо – районный отдел народного образования, теперь это департамент образования.


[Закрыть]

Тем временем учителя ждали сотрудника районо из Ныды с проверкой, куда они на днях отрапортовали о готовности школы к учебному году.

Когда в небе с восточной стороны поселка или с севера раздавался нарастающий стрекот, это значило одно: в поселок летел вертолет. А раз вертолет, значит, кто-то в поселок летит или что-то везут.

Из вертолета на небольшую площадку шагнул выше среднего роста, крепкого телосложения молодой человек – это был проверяющий. На вид ему было немного за тридцать. Молодые учителя встретили его с некоторым напряжением, все-таки они – вчерашние выпускницы – впервые в жизни готовили школу к своему первому учебному году.

– Здравствуйте! – Алла Ефимовна постаралась слегка улыбнуться. Коллеги тоже поздоровались почти одновременно.

– Добрый день! – Молодой человек быстрым взглядом оглядел молодых специалисток и продолжил: – Ну, ведите. Времени у нас не много. Вертолет должен до вечера вернуться в Ныду.

– А вот наша школа, – показала рукой Наталья. Ударение во фразе пришлось на «вот».

– У нас тут все рядом, – поддержала разговор Людмила.

– О, как хорошо. – На лице проверяющего мелькнула легкая улыбка.

Ноги утопали в песке – ступить широко не получалось, поэтому все шли неторопливо. В этой части поселка песок был повсюду. Лишь едва поросшие редкой невысокой травой небольшие кочки-островки виднелись то тут, то там.

– О, какое у вас солидное крыльцо! – оглядел центральный вход проверяющий. – С колоннами.

– Да, у нас все серьезно. – Голос Аллы Ефимовны изо всех сил постарался прозвучать солидно.

Девушки остановились у крыльца и стали высыпать из туфель песок. Молодой человек тоже постучал носками ботинок о ступеньки – стряхнул.

– И коридор большой! – качнул одобрительно головой проверяющий.

– Да, и светло, потому что окна большие. Можно заниматься без света. Света-то у нас пока нет. – Наталья развела в стороны руки.

– Мы только вот этот кабинет подготовили, – открыла дверь Алла Ефимовна, – заходите, пожалуйста! – И первой шагнула внутрь.

Когда она повернулась к проверяющему, то увидела на его лице то ли недоумение, то ли удивление – он стоял возле первой парты и медленно и внимательно оглядывал учебный кабинет.

– Это что такое? – Он указал портфелем, который держал в руке, на «парты».

Девушки переглянулись, Алла Ефимовна кивнула им головой и взяла на себя роль отвечающего.

– Это мы нашли на берегу озера. Мебели-то ведь никакой нет. Мы с плотниками поговорили, чтобы они нам сделали хоть табуретки, вот, табуретки они нам и смогли сделать. – Девушка подошла к одной из парт и приподняла одну из табуреток.

– Та-ак, понятно, – протяжно ответил проверяющий. Он поставил на парту свой портфель, открыл его и достал из него карандаш и блокнот. – Записываем: «парты».

– Знаете, нам на первое время эти ящики подойдут. А потом мебель приедет, и заменим. – Алла Ефимовна внимательно следила за каждым взглядом молодого человека – переживала.

– Сколько у вас будет учеников? – Проверяющий приготовился записывать.

– Мы переписали всех детей в поселке. Должно быть двенадцать. Только они все из разных классов.

– Какие классы?

– Одна девочка в восьмом классе. Два мальчика в шестом, еще двое в четвертом. Четыре второклассника и три первоклассника.

– Так, записал. И учебной доски у вас нет, – указал карандашом на стену проверяющий.

– А учебники, географические карты, наглядные пособия, мел вы нам пришлете? – обратилась к нему Наталья.

– Да уж, доску вы придумали изумительную! Как же вы собирались на ней работать?

– Так мы напишем, а потом рубанком удалим, а стружки на растопку печки.

– А дров у вас достаточно на отопление?

– Мы каждый день ходим собираем.

– У нас и кладовая для дров есть, – показала рукой в коридор Наталья.

Между учительницами и молодым человеком повисла пауза. Девушки смотрели на него, а он что-то записывал в блокнот. Наконец он закрыл блокнот и убрал его в портфель.

– Значит так: школу открывать нельзя. Нельзя заниматься за такими партами и с такой доской. И свет вам нужен, и учебники, и наглядные пособия. Одним словом, постараемся за сентябрь и октябрь вас всем снабдить, чтобы вы смогли с 1 ноября начать занятия.

– Так что, ящики эти на дрова пустим? – развела руки в стороны Алла Ефимовна.

– Да. Это партами быть не может. Двадцатый век на дворе. И табуретки не подходят. Есть требования для школьного оборудования и мебели. Поэтому это все из кабинета убираем.

– Скажите, а зарплата нам тоже пойдет с ноября? – В голосе Людмилы прозвучали нотки огорчения.

– Ой, совсем забыл!

Молодой человек открыл портфель и достал из него сверток и ведомость.

– Подходите, получите и распишитесь. Это за сентябрь вам аванс.

На юных лицах первых надымских учительниц тут же засияли улыбки.

– Как здóрово!

– А то уже и продукты закончились, и купить не на что.

– Ну вот и хорошо. – Проверяющий убрал ведомость в портфель и продолжил: – А теперь мне пора. Раньше вернусь в Ныду – раньше займусь нашими делами.

– Давайте хоть чаю попьем? – предложила Алла Ефимовна.

– Да некогда. Пока долетим, темнеть начнет. А мне еще отчет сдавать.

Вертолет плавно качнулся, приподнялся над землей, кабина чуть наклонилась вперед, и он начал набирать скорость и высоту. Скоро его силуэт скрылся за горизонтом.

Девушки стояли возле вертолетной площадки и смотрели в небо. В чистом осеннем небе плыли редкие облачка, пролетали редкие птицы. Легкий ветерок ласково шевелил их прически.

– Большая стройка, – тихо проговорила Наталья с горечью в голосе.

– Да погоди, все еще только начинается, – улыбнулась ей Алла Ефимовна.

Знакомство с тетей Юлей

Алла хлопотала у печной плиты. Она уже вернулась с работы и готовила ужин. Санька возился со своей деревянной игрушкой в спальне на полу. Еще не стемнело. Вечер пока не вошел во все свои права.

В окошко кухни тихо постучали. Санька услышал голос матери:

– Заходите, открыто!

Слегка хлопнула входная в пристрой барака дверь. Следом за ней распахнулась дверь в кухню, и через порог шагнула внутрь невысокая женщина.

– Здравствуйте! – Женщина говорила негромко, как будто боялась кого-то разбудить. – Это я буду вам печь хлеб.

Одета она была в обычную рабочую фуфайку, из-под которой были видны теплые ватные штаны. Резиновые сапоги на ногах и светло-коричневый выцветший теплый платок на голове.

– Здравствуйте, проходите, садитесь! – Алла показала на табуретку, которая стояла возле окна и кухонного стола. – Меня Алла зовут.

– Юлия. – Женщина села и быстрым взглядом оглядела кухню.

– Здластвуйте! – выглянул из-за дверного косяка и Санька и посмотрел с интересом на гостью.

– Ой, здравствуй! – улыбнулась женщина. – Кто это там у вас?

– Это я, Саша.

– А сколько тебе лет? – Улыбка с лица женщины не сходила.

– Во! – Санька растопырил правую пятерню и показал женщине.

– Ну, совсем большой уже. А что ты там делаешь?

– У меня машина. Я ее сам сделал. – Мальчик показал свое детище – один плоский брусочек длиной сантиметров десять, а другой в два раза меньше были прибиты друг к другу небольшим гвоздем. – Смотлите, кабина клутится.

Мальчик подошел к женщине и повращал верхний брусочек своей «машины».

– А кто тебе окошки и дверки нарисовал?

– Сам. У меня есть каландаши. Я люблю лисовать. Мне учительницы подалили на день ложденья.

– А где ты ей играешь? – продолжала интересоваться гостья.

Алла наблюдала за сыном и женщиной за варкой макарон.

– Я на улице иглаю. У меня там целый голод из песка. – Санька подбежал к окну кухни и рукой показал наружу.

– Да, песка у нас тут хватает, – выглянула в окно тетя Юля.

– Вон, видите? – В окне снаружи было хорошо видно два лица, которые прильнули к стеклу.

– Ой, да у тебя там целая гора!

– Да. Там есть замок и стены. А доложки я этой машиной плоделал. Я машину свелху ставлю, на доложку полью воды, и машина сама едет. Только не поволачивает, застлевает.

– Да, к такой машине нужны колеса.

– Нету колес, я бы плиделал. – Санька отвернулся от окна и подошел к матери, посмотрел в кастрюлю.

– Варятся, сына, – не дождалась вопроса сына мать.

– Если увижу где-нибудь колесики, я тебе обязательно принесу, – пообещала тетя Юля.

– Спасибо! Может, дяденьки плиедут и пливезут.

– Какие дяденьки?

– Которые на буровых строят. Они же строители. Дома почти не бывают. То на Иевлевские пески отправят, то по буровым. – Алла не отворачивалась от кастрюли на плите, боялась, что вода начнет переливаться через край.

– Да, да, дел у всех сейчас полно. Без работы не сидим.

– А где будет пекарня? – Алла помешивала алюминиевой ложкой макароны.

– Я вам покажу. – Тетя Юля встала с табуретки и повернулась к окну. – Вон, смотрите влево. Видите барак?

– А, вон тот?

– Да, третий справа налево. С левой стороны там вход. Там и есть наша пекарня.

– Так близко. Хорошо. Может, возьмете сына в помощь? А то мы на работе целыми днями, и он один тут хозяйничает.

– Конечно. Саша, будешь со мной работать?

Мальчик встал с пола, оставил свою машину, повернулся к гостье и кивнул головой.

– Будем с тобой хлеб печь. Он из печки горячий – очень вкусный!

– А есть его можно будет на лаботе?

– Можно. Одну буханку будем с тобой на обед кушать с чаем.

– Плавда? – глаза выражали и удивление, и радость одновременно.

– Конечно. Мы же с тобой работать будем. Из пекарни не уйдешь, когда хлеб печется. Он сгореть может. Поэтому на работе и будем обедать.

– Мам, я так давно не ел голяченького хлеба!

– Ну, вот и покушаешь, – улыбнулась сыну мать. – А где вы учились печь?

– Так здесь. Я ж здесь скоро двадцать лет будет как живу. Некуда ехать.

– Как двадцать? – Алла удивленно повернулась к гостье.

– Да. Нас с Сашей как перед войной арестовали, так и кидали по разным лагерям.

Алла медленно качала головой из стороны в сторону – сопереживала.

– А за что же?

– Ой… – Тетя Юля закрыла руками лицо и опустила голову.

По маленькой кухне нарастающим гулом начал разноситься не то плач, не то вой. Да, гостья сидела и, слегка раскачиваясь вперед-назад, выла.

Санька со своей машиной уехал в спальню, но, когда услышал душераздирающие крики, встал и выглянул из-за дверного косяка, чтобы посмотреть, что происходит на кухне.

Тетя Юля убрала ладони от глаз и увидела испуганное лицо мальчика. Повернула голову к Алле и извинилась:

– Я уже плакать не могу. Нет слез. Выплакала давно. Только выть и осталось…

Алла не знала, что сказать. Чтобы в такой ситуации что-то посоветовать, нужно все то пережить, прочувствовать на себе.

Гостья поняла это и предложила сама:

– Хочешь, я тебе расскажу, чтобы не думала ничего плохого обо мне?

– Конечно. – Алла прикрыла кастрюльку с макаронами крышкой, взяла небольшое тоненькое кухонное полотенце, прихватила им ручки кастрюли и стала сливать из нее воду в помойное ведро, которое стояло рядом с печкой. Над ведром висел умывальник. Рядом с ним на гвозде – полотенце для рук.

«Смотри в оба»

Тетя Юля откинулась на табуретке назад и оперлась спиной о стену.

– Ну, слушай. Давно я об этом никому не рассказывала. У всех своих забот хватает – не до разговоров…

* * *

– Макарова и Смирнов, вы будете отвечать за стенгазету.

Строгого вида учительница стояла перед классом и распределяла обязанности на новый учебный год.

В классе стояла тишина. Новоиспеченные десятиклассники знали: если начать спорить или отказываться, то небольшой по продолжительности классный час может превратиться в полтора, а то и два часа криков, а то и вообще можно попасть в опалу.

– Командиром класса назначаю Кузнецову. Всем понятны свои обязанности? – Учительница вновь окинула серьезным взглядом класс. – Молчание – знак согласия. – Она повернулась к своему столу, села за него и открыла классный журнал.

* * *

– Так пролетел учебный год. – Тетя Юля хорошо рассказывала, без ненужных пространных отступлений. – Подошло время выпускных экзаменов. Время было напряженное: все говорили о войне. Да и Финская уже была. Отец в Финскую и погиб.

Алла сочувственно покачала головой.

– На майские праздники поручили нам с Сашей – одноклассником – сделать стенгазету. Ну, мы и расстарались. Перечитали все последние газеты. Со взрослыми темы обсудили, по радио все передачи переслушали…

* * *

– Юльк, давай еще и вот эту статейку разберем и со своими комментариями вставим? Что скажешь?

– Ну-ка дай! – Юля взяла в руки газету, села за первую парту и стала просматривать.

– Посмотри, там и Молотов, и Сталин, и… все о договоре с Германией высказываются. – Саша провел пальцем по строкам.

– Не мешай! Сама! – Юля отмахнулась от парня рукой и даже не оторвала взгляда от газеты.

Сашка ходил от окна к двери и обратно – терпеливо ждал, когда одноклассница дочитает.

– Ну, здóрово! – подняла наконец взгляд на парня девушка. – А заголовок поставим такой: «Партия, смотри в оба!» Пойдет? – Голос ее был серьезным, а выражение лица несколько задумчивым.

Саша остановился и пристально посмотрел на нее.

– Пойдет! – Ребята аккуратно вырезали заметку из газеты, подчеркнули в ней несколько абзацев и наклеили на лист ватмана.

– Давай слово «партия» напишем полностью красным, а «смотри в оба» только контуры букв обозначим?

– А «оба» сделаем как два глаза – смотри! – Юля нарисовала мелом на доске слово, и в буквах «о» и «а» засмеялись зрачки и появились реснички.

– Как-то смешно получается с этими глазами. Серьезная статья и глаза какие-то…

– Ну это же просто заголовок. Зато как он внимание привлекает, Сань? – начала уговаривать Юля.

– Ну ладно. Все равно уже вешать газету пора. Некогда дальше тянуть – можем замечание получить.

Саша широким пером для гуаши выводил в заголовке слово «Партия», а Юля вырисовывала контуры букв остальной части фразы.

– Та-ак, – на лице директора школы медленно сужались глаза, – это кто должен смотреть в оба? Это кто тут советы дает? И кому?

– Так это выпускники наши газету делали, – оправдывалась классная руководительница. Она стояла перед директором практически по стойке смирно.

– Так это ваши? – грозно повернула к ней голову директор. – А ну зовите их ко мне!

Директор шагала нервной походкой в сторону своего кабинета, а учительница почти бегом поднималась по лестнице на второй этаж школы.

– Макарова и Смирнов! – учительница просто ворвалась в класс, где шел урок географии. – Быстро в кабинет директора!

Ученики по сверкающим злостью глазам поняли, что сейчас им за что-то попадет.

– Это вы кого учить вздумали? Это кто у нас тут такие умные? Это кому вы там советуете смотреть в оба?

Ребята стояли перед столом директора и не знали, что ответить.

– А ну, быстро снимайте эту свою мазню! Еще и глазки пририсовали – художники!

Газета через мгновение лежала на столе директора, которая теперь уже тыкала в нее пальцем и продолжала свою тираду:

– Стоит только отлучиться на совещание в область, как «на тебе»! Так кто у нас это придумал? Кому в голову могла прийти такая чушь, что Партия без вас не справится?

Саша поглядел на Юлю и сделал полшага вперед:

– Это я.

Юля не могла бросить и подставить друга и тоже шагнула вперед и встала рядом с парнем:

– Я глаза придумала. Хотела привлечь внимание…

– Что?! – Гнев директора было слышно во всех соседних кабинетах. – Извращенцы! Вы Партии не доверяете? Вы их за идиотов считаете? Сколько человек могло прочитать этот ваш бред?

– Я третьего мая повесил, – отозвался парень тихим голосом.

– За шесть дней сотни человек могли это увидеть! Знаете, чем это может и вам и мне грозить?

Ребята стояли с опущенными головами и молча слушали.

– В лучшем случае меня снимут с должности. А вас, а вас, – директор сверкала злым взглядом, – на пятнадцать лет! Вы это понимаете?

– Да мы ж хотели, как лучше…

– Мы же тоже переживаем…

– Переживают они! Лучше они хотели! Знаете, сколько глаз вокруг? Сколько ушей? Подумать о чем-то не успеваешь, как приходят за тобой!

Директор упала на свой стул и закрыла лицо руками.

– Пошли вон! Вон, с глаз моих! Молитесь, чтобы никто на вас не написал докладную куда надо!

Ребята тихо затворили дверь кабинета и вышли в коридор.

– Саша, что теперь будет? – Голос Юли дрожал, в глазах стояли слезы. Она обняла растерянного мальчишку за талию и уткнулась ему в грудь.

Он взял аккуратно ее голову в свои ладони и медленно оторвал от груди – посмотрел в заплаканные глаза.

– «Марьяна, не реви»[4]4
  «Марьяна, не реви!» – фраза из сказки «Золушка».


[Закрыть]. Я все устрою. – Он попытался изобразить улыбку на своем лице, но получилось это плохо.

– Тебе все шуточки. Ты же слышал, что накатают на нас донос, что тогда?

– Что-что? Экзамены будем сдавать, вот что.

Юля внимательно посмотрела парню в глаза и отпустила его из своих объятий.

По ступенькам школы застучали чьи-то шаги. В коридор один за другим вошли четыре человека в военной форме.

Ребята стояли как вкопанные возле кабинета директора и ждали, что произойдет дальше.

Минут через пять дверь раскрылась, и из нее первым вышел офицер. За ним проследовала директор. Она на секунду остановилась возле учеников и посмотрела им в глаза.

– Вот так… – тихо вздохнула она, повернулась в сторону входной двери школы и пошла на выход.

Один из офицеров нес под мышкой свернутую стенгазету, остальные шли позади него.

* * *

– Знаете, Алл, она нас не выдала. Даже имен не назвала. Наши имена были написаны на самой стенгазете. Мы всегда подписывали ее внизу…

– И что?

– По ним нас и нашли, и вызвали. А оттуда выхода уже не было. Там могли на тебя повесить все что угодно…

– Так ведь вы были несовершеннолетние! – недоумевала Алла.

– Знаешь, скольких по малолетке забрали? – И не дожидаясь ответа на вопрос, тетя Юля продолжила: – Так и нас. А потом допросы, допросы… Так до начала войны и продержали. Потом переслали дальше. Осенью мне стукнуло восемнадцать, а Саше еще летом. Суд был коротким: буквально прочитали приговор, и все. Я даже не знаю, куда Сашу отправили. А я попала под Воркуту. Позже, в 49-м, уже сюда перевели.

Алла слушала и качала головой. Тетя Юля это почувствовала. Она почувствовала не осуждение, какое можно было услышать в адрес практически любого осужденного, а сочувствие.

– Ну, скажи, ведь не было никакого злого умысла в нашей статье?

– Да, я не понимаю: ведь так мог сказать и любой член правительства, и что? В тюрьму?

– И это ведь был просто заголовок. И его придумали дети. Это сейчас с высоты прожитых лет я могу точно сказать, что мы были еще детьми…

– Знаете, я родилась в 39-м на Камчатке. Там нам было ни до чего. Нужно было работать каждый день, постоянно, чтобы хотя бы пообедать. Нас в семье было уже семеро, когда мама умерла. Младшему и года еще не было. Остались мы с отцом.

Теперь уже тетя Юля качала сочувственно головой и внимательно слушала.

* * *

– Алька, вставай, сегодня твоя очередь в школу идти. – Мать слегка потрепала свою первоклашку по голове. – Больше будить не буду – некогда. Дел полно.

Девочка села на лавку, но глаза открываться не захотели. Через мгновение медленно вытащила свои тоненькие ручки из-под теплого одеяла и стала поправлять волосы на голове. Затем маленькие ступни коснулись деревянного пола. Она встала и поплелась к умывальнику. Через два шага наткнулась на обеденный стол и оперлась об него руками. Нащупала край, обошла его, и вот он, умывальник на стене. Ладошки коснулись язычка, который немного при этом ушел в умывальник, и по нему побежала маленькая струйка холодной воды. Вода быстро набралась в ладошки и оказалась на красивом личике. Еще раз умывальная процедура попыталась помочь глазкам открыться, но они упорно сопротивлялись. Третий раз… Наконец на личике появился легкий прищур. Глазки посмотрели на полотенце, руки потянули его на себя, и лицо быстро стало сухим.

Тяжело вздохнув, девочка побрела к своей лавочке, чтобы застелить постель. Вот уже порядок и на ней. Аля выглянула в окно: на улице слякоть, грязь, дождь идет уже целую неделю. Поздняя осень, что тут погоде скажешь… только «брр».

В старом потертом портфельчике, который достался от старших сестер – Люды и Инны, были всего две тоненькие тетрадки. Одна – по математике, другая – по русскому.

Аля всунула тоненькие ножки в военные американские ботинки сорокового размера, надела потрепанную и штопаную-перештопаную фуфайку, запахнулась в нее, потому что застегивать смысла не было – она была ей не по размеру, а на несколько размеров больше, нахлобучила шапку из оленьей шкуры и шагнула за порог.

Идти в ботинках было непросто. Они вязли в грязи и с каждым шагом так и норовили остаться позади девочки, но она упорно вытаскивала их из очередной вязкой земляной жижи, ежилась и шла дальше.

Козыревск был небольшим поселком на полуострове Камчатка. Он и сейчас стоит на реке с одноименным названием. Эта Камчатка – река извилистая. От дома Бочкаревых к ней бежит неширокая, но крутая тропинка, по которой дети часто ходят за водой, как только намечается стирка. В этом месте река делает поворот. Эта река кормит семью – уже большую семью. Семеро детей: пять девочек и два сына, младшему всего девять месяцев, да еще старенькая бабушка – мать мужа.

Наконец, вот она – школа. Девочка присела на крыльцо, вытащила из лужи небольшую палочку и начала соскребать грязь с ботинок. Потом слегка ополоснула их в этой же луже и пошлепала по дощатому полу в учебный класс.

В классе уже было шумно. Мальчишки гонялись друг за другом между рядами, девочки тихо щебетали у окон о своих заботах.

Звонок колокольчика сторожихи тети Маши дал сигнал к началу занятий и расставил всех друг за дружкой между рядами парт, учительница поздоровалась, и первоклашки расселись на свои места.

– Откройте тетради, давайте запишем дату.

Рука учительницы уверенным каллиграфическим почерком вывела на доске: «Второе октября. Классная работа».

– Сейчас у нас урок чистописания, – продолжила Варвара Семеновна, – старайтесь не слишком сильно макать перышки в чернильницы, а то понаделаете клякс.

На каждой парте посередине в неглубоких круглых выемках находились чернильницы, в которые дежурные по классам каждое утро наливали черные или фиолетовые чернила. По краям – справа и слева – были выемки подлиннее – для перьевых ручек.

– Не давите на перышки, а то они погнутся. Придется их менять, а перьев у нас не слишком много, – предупреждала учеников учительница.

Ученики тихо сопели и старательно выводили буквы. Завистливые иногда толкали локтем руку соседа, чтобы у того вместо буквы выходила кривая загогулина, за что пятерку уже было не получить. А то и вообще из этого начиналась между ними свара, и оба зачинщика получали по «паре» за поведение и по замечанию в свои дневники. Это выливалось в серьезные разборки после школы. Одноклассники превращались в болельщиков, а зачинщики возили друг друга в дорожной грязи, за что им доставалось еще и дома от родителей. Но самым худшим наказанием было то, что их не пускали гулять, а заставляли стирать свою одежду и учить уроки так, чтобы «от зубов отскакивало».

– Как у тебя красиво получается, – любовалась Варвара Семеновна Алиными ровненькими буковками, – дай-ка мне твой дневник, пусть родители порадуются.

– У меня пока нет дневника.

– Как так?

– Мама сказала, ставьте пока в тетрадь, потом деньги будут свободные – купим.

Учительница была из местных, поэтому понимала, что такое большие семьи и что такое, когда не хватает денег даже на хлеб, не то что на дневник.

– Я вот сюда тебе поставлю пятерку, – под аккуратным абзацем красный карандаш Варвары Семеновны вывел хвастливую, но улыбающуюся оценку.

Зазвенел колокольчик тети Маши.

– Ребята, доставайте ваши бутерброды, сейчас я принесу горячий чайник, будем завтракать.

По всему небольшому классу разносилось шуршание разворачиваемых газетных листов, в которых дети приносили с собой свои «завтраки».

Аля вышла в коридор и подошла к большому окну. За ним проливной дождь все так же беспощадно лупил по крышам, дорогам, тропинкам, деревьям. На улице почти никого не было. Всего двое одиноких прохожих торопились по своим делам, укутываясь в пальто.

– Альбина, идем чай пить! – Учительница несла в руке зеленый эмалированный чайник и подходила к кабинету.

Школьный сторож тетя Маша кипятила чайники на печке. Четыре – для учеников, один – для учителей. В небольшой школе было всего четыре кабинета, в которых учились ребята.

– Спасибо, я не хочу.

– А что же ты не кушаешь ничего?

– Не хочется. – Девочка покосилась в сторону класса, где через входную дверь было видно, как Валька, сын главы поселка, за первой партой уплетал жирный бутерброд с маслом и кусочком вяленой оленины, и у нее свело живот и засосало под ложечкой.

Варвара Семеновна это заметила и снова предложила:

– Идем горяченького чайку попьем.

– Он же без сахара, – пыталась хоть как-то отвлечь внимание учителя от себя Аля.

– Ну да, пока без сахара. Но ничего, скоро завезут, будем и с хлебом чай пить. Идем.

– Я не хочу, спасибо.

Учительница слегка вздохнула и пошла в класс – перемена-то скоро уже должна была закончиться.

Аля отошла от окна и пошла к бачку с водой, который стоял возле сторожихи на табуретке. Взяла кружку, подняла крышку, на которой всегда стояла эта алюминиевая кружка, зачерпнула немного воды и попила.

Оттого что есть получалось чаще один раз в день, чем два, у нее закружилась голова. Все-таки Валькин бутерброд из головы выкинуть было совсем непросто, и она вышла на школьное крыльцо подышать свежим воздухом и умыться холодной дождевой водой.

В классе гремели кружками. Но не у всех были бутерброды. Около половины класса просто сидели и пили чай. Они держали обеими руками свои кружки и медленно потягивали из них кипяток. Как правило, они были из больших семей, где детей было по десять, а то и по двенадцать.

Аля была маленькой и худенькой девочкой, но с большими, красивыми, горящими черненькими глазками и густой длинной косичкой до пояса. Правда, банта в ней не было. На конце она была завязана небольшой темной веревочкой.

Школьной формы у нее тоже не было. Она ходила в школу в обычном темно-коричневом, уже давно выцветшем платьишке с одним кармашком на правом боку. Светло-коричневые чулочки, местами зашитые, было видно из-под платья.

Военные американские ботинки сорокового размера на маленькой ножке первоклашки смотрелись совсем нелепо. Она не могла в них не то что бегать, даже нормально ходить.

В таких ботинках в далекие сороковые годы двадцатого века на Камчатке ходили многие. Только одним повезло с размерами, а некоторым не очень.

Аля услышала тети-Машин колокольчик и заторопилась назад в класс. Начинался урок математики.

– Че, твои родаки даже ботинки купить не могут? – догнал девочку по дороге домой полноватый Валька.

– А тебе-то что?

– Нищие! Нищие! Вы нищеброды! – мальчишка обогнал девочку, повернулся к ней лицом. Он шел спиной вперед, показывал на нее пальцем и обзывал.

– Дурак. – Аля остановилась.

– Че? Щас как дам! – И Валька в два шага оказался напротив одноклассницы и с силой толкнул ее.

Алины ботинки увязли в грязи, она не удержалась и упала в лужу. При этом один ботинок предательски соскочил с ноги, и ступня в чулке испачкалась в дорожной грязи.

– Дурак, – повторила девочка.

– Вот и сиди в луже, нищая! – обзывался мальчишка.

Так как Аля не могла ответить ему силой, да и словами не хотела, ему стало неинтересно продолжать с ней перепалку, он повернулся и побежал домой.

– Ты что мокрая вся? Где тебя носило? Вся фуфайка в грязи! Иди отмывай. Как Вадик завтра в школу в ней пойдет? – ругалась мать. – На печку повесь, пусть высохнет.