Текст книги "Размышления о современном российском конституционализме"

В-шестых, определенное типологическое сходство переходных политических режимов, возникающих в ходе трех конституционных революций и их идеоло гии. В первом случае – это сословно-представительная монархия, эволюционирующая в абсолютизм. Во втором – дуалистический режим в форме конституционной монархии, тяготеющий к юридическому и реальному перевесу исполнительной власти над законодательной. Эта неустойчивая форма при переходе к республике быстро уступает место однопартийной диктатуре, являющейся фактической реставрацией абсолютизма. В третьем – это формально также дуалистический режим с уникальной формой правления (прямых аналогов которой не существует) с выраженным перевесом президентской власти. Современная модель президентской власти типологически выступает как историческое продолжение предшествующих форм абсолютизма, сословно-предсгавительной монархии и особенно монархического конституционализма, возникших в результате предшествующих конституционных революций. В обоих случаях (1905 г. и 1993 г.) глава государства является гарантом конституции, наделен не только исполнительной, но и существенной законодательной властью (указы с силой закона). В обоих случаях существует сфера конституционной неопределенности, позволяющая интерпретировать так называемые спящие полномочия главы государства в пользу широкой трактовки административных прерогатив исполнительной власти. Наконец, в обоих случаях конструкция разделения властей не исключает ее трактовки в направлении мнимого конституционализма.

В-седьмых, констатируем поразительное сходство по продолжительности развития российских циклов (10-15 лет в активной форме).

Каждый из циклов имеет свою телеологию, задаваемую всем предшествующим развитием и логикой конституционного кризиса, породившего его к жизни. Первый цикл имел целью противопоставить нелегитимной монархии – легитимную; второй – противопоставить абсолютизму конституционное государств о – народное представительство в форме конституционной монархии или республики. Он заключался в стремлении преодолеть дуализм права и правосознания путем создания демократических институтов, но завершился введением номинального конституционализма (который фиксировал элементы правосознания архаичных крестьянских масс, но сделал конституционализм фикцией). Третий определялся стремлением к переходу от номинального советского конституционализма к реальному. Таким образом, по своим объективным задачам третий цикл ближе к либеральному этапу конституционной трансформации, чем к этапу завершения второго цикла, отрицанием которого изначально являлся. Сходство всех предшествующих циклов увеличивается благодаря тому, что все они развивались совершенно спонтанно, осуществлялись с разрывом правовой преемственности и имели сходство на завершающей стадии реконституционализации – авторитарный режим и конституционный застой, в недрах которого готовилась конституционная революция, открывавшая следующий цикл.

Практическое значение концепции. Представленная концепция конституционных циклов имеет универсальное значение, раскрывая соотношение позитивного конституционного права с меняющимися правовыми ожиданиями общества. Особенно актуально ее применение при изучении движения от авторитаризма к демократии в обществах переходного типа. Конституционализм обеспечивает ресурсы, позволяющие переходным обществам двигаться от авторитаризма к демократии, сохраняя при этом параметры социальной и политической стабильности. Однако эволюционистские и линейные концепции такого перехода не отражают его трудностей, возможности разрывов (подчас длительных), отклонений и прямого регресса (в виде мнимого и номинального конституционализма).

Рассмотренный подход имеет следующие преимущества: он позволяет, во-первых, на доказательном уровне реализовать сравнительный подход, в частности, определить, в какой степени классическая модель западной демократии и конституционализма может быть эффективно реализована в других регионах мира. Данная концепция очерчивает различные подходы к конституционализму в политической мысли и на практике в разные периоды, показывая, как смещался баланс между авторитаризмом и либерализмом. Этим она открывает возможности стадиальных асинхронных сравнений по разным странам.

Во-вторых, анализ российского конституционализма проводится на всем протяжении его исторического существования. Это позволяет понять динамику конституционализма, объективные трудности его реализации, причины повторяемости основных моделей и форм их реализации. В частности, решить, в какой степени новые институты эффективны при решении проблемы традиционного общества; как возможно практически использовать объективные различия между формально-правовой и реальной (социологической) характеристикой традиционных институтов; в какой мере целесообразно сохранить разделение социальных и технологических (или инструментальных) параметров реформы. Подчеркивается важность конституционных процессов для обществ, находящихся в ситуации перехода и представляется обоснованным вывод, что посткоммунистические конституционные преобразования в России еще далеки от завершения.

В-третьих, появляется возможность раскрыть механизмы цикличности и, соответственно, предложить стратегии конституционных реформ на разных стадиях процесса. Речь идет о создании такой конституционной инженерии, которая включала бы ряд рассмотренных констант – историческая традиция (историческая справедливость, легитимность новых установле ний); позитивное право (как выражение конфликтной динамики преобразований); технологии реализации законодательства. В частности, удается показать связь конституционализма с разработкой стратегии и осуществлением принципиальных реформ на современном этапе – конституционной, федеративной, земельной, административной, судебной.

Прогностическая функция концепции представляется чрезвычайно актуальной, поскольку дает возможность избежать ошибок прошлого и реализовать систему социальных амортизаторов, смягчающих деструктивные последствия будущих конституционных циклов. Например, констатировавшееся сходство заключительной фазы ряда предшествующих конституционных циклов ставит проблему альтернативности демократии и авторитаризма в более широкий сравнительно-исторический контекст.

Конституционная революция в России: содержание, этапы, специфика

Процесс изменения конституции в целях согласования ее норм с изменившейся социальной реальностью принято называть конституционной модернизацией. Модернизация общества вообще может осуществляться в правовом и неправовом вариантах. В свою очередь, правовая (или конституционная) модернизация может проходить с разрывом правовой преемственности или ее сохранением. Эти два вида правовой модернизации можно определить как конституционную революцию или переворот (с точки зрения права между ними нет принципиального различия) и конституционную реформу. Последняя может осуществляться в виде конституционной ревизии (внесение поправок в текст конституции), принятия нового конституционного законодательства, имеющего целью развитие и конкретизацию положений основного закона, различных направлений толкования конституции.

Рассмотренные выше две модели преобразований определяются в современной науке как конституционная реформа и конституционная революция. Конституционная реформа – это такие изменения основного закона, которые осуществляются в соответствии с его собственными нормами и, следовательно, представляют собой дальнейшее правовое развитие в новой социально-политической реальности. Подобные реформы, являющиеся способом конституционной модернизации, могут быть осуществлены путем внесения поправок к конституции или судебного толкования ее норм, причем носят иногда весьма радикальный характер. Данный вариант возможен в тех случаях, когда порядок и процедуры реформирования конституции четко зафиксированы в ней самой, и в то же время существует широкий социальный консенсус в отношении их применения. Это открывает путь контролируемого процесса конституционных изменений – договорной модели переходного периода от авторитаризма к демократии. Конституционная революция (или конституционный переворот) – такие радикальные изменения основного закона, которые не вытекают из его собственных положений и норм и, следовательно, ведут к созданию совершенно новой конституции. Данные изменения могут иметь формальное выражение (в виде принятия новой конституции) или не иметь его и осуществляться фактически при сохранении старой конституции (в этом случае возникает феномен так называемой параллельной конституции).

Российский переходный процесс имеет ярко выраженную специфику (характерную в целом для стран Восточной Европы): во-первых, конституционные преобразования отстали по времени (были запаздывающими); во-вторых, совпадали здесь по времени с радикальными социальными, экономическими и политическими преобразованиями, аналог которым трудно найти в других странах; в-третьих, эти преобразования оказались связанными с постановкой проблемы национальной идентичности (и в этом смысле ставили вопросы, решенные в других государствах в предшествующее столетие); в-четвертых, это был кризис всей политико-правовой системы, вызвавший вакуум власти (поскольку в системе номинального конституционализма партия и государство были слиты воедино). В-пятых, существовали специфические диспропорции, порожденные модернизацией между логикой социальных реформ (движения к демократии и парламентаризму) и логикой конституционных реформ (движе ние к правовому государству). Соединение этих специфических элементов придавало конституционному процессу конвульсивный характер.

Содержание переходного периода – движение от системы номинального конституционализма к реальному с сильно выраженной тенденцией к мнимому конституционализму. Номинальный конституционализм – это система, где конституционная норма вообще не действует реально. Классические принципы либерального конституционализма в области прав человека и властных отношений (разделения властей) не закреплены. Конституция фиксирует неограниченную власть – диктатуру (которая сама по себе исключает конституционность). Это, следовательно, конституция – только по названию, в действительности данная система не имеет конституционных норм, сдерживающих власть. Теоретически она является выражением новых принципов легитимности (народный, национальный или классовый суверенитет) и авторитарных институтов правления (однопартийная диктатура вождистского типа). В принципе данный тип конституционализма соответствовал тоталитарной модели государства и получил наиболее четкое выражение именно в ней. Его реальная (а не декларируемая) цель – укрепление однопартийной диктатуры. Все советские конституции (начиная с Конституции РСФСР 1918 г.) должны быть признаны историческим выражением данного типа конституционализма. Номинальный конституционализм имел свою жесткую логику, которую нельзя игнорировать, особенно в сравнительных исследованиях. Главная особенность номинального конституционализма – приоритет идеологии над правом и партии над государством (постановления высших партийных инстанций никогда не обращались к авторитету конституции). Это значит, что сама конституция выступает как часть этой идеологии и, следовательно, может изменяться в соответствии с ней. Все конституци онные права и свободы, фиксируемые этими конституциями («самыми демократичными», по мнению их сторонников), оказываются, поэтому, фикцией даже с формально-юридической точки зрения, поскольку закрепляются не как абсолютная, но условная ценность, регламентируемая целями построения социалистического и коммунистического общества (которое, будучи утопическим идеалом, вообще не поддается рациональной научной интерпретации, а следовательно, не может быть выражено в правовых терминах). Подобные оговорки существовали во всех конституциях советского типа, начиная со сталинской Конституции 1936 (ст. 152), включая брежневскую Конституцию 1977 (ст. 50) и даже ее исправленную горбачевскую мо дификацию 1991 г. (ст. 50-51). Вся логика развития номинального конституционализма также определяется приоритетом идеологии над конституционным правом. Исследователи констатируют, что в условиях начавшегося ослабления революционной легитимности коммунистических режимов Восточной Европы, их конституции начали эволюционировать «в направлении реальности», что выразилось в серии поправок 70-х годов, связанных с включением положений о руководящей роли партии (которая, являясь реальным средоточием власти и управления, ранее вообще не упоминалась в конституциях). Переломным этапом стало включение в Конституцию 1977 г. положения о руководящей роли партии (ст. 6), которая была отменена лишь в ходе перестройки в 1990 г. Эта эволюция в известной мере подготовила процессы демократизации, а в некоторых странах даже сделала возможным договорный процесс между партией и оппозицией («круглые столы»), однако, в целом, не могла привести к органической и эволюционной трансформации системы однопартийной диктатуры. До конца своего существования система номинального конституционализма характеризовалась полным отрывом конституции от реальности.

Переход от номинального конституционализма к реальному в этих условиях становился невозможен как одномоментный акт и был связан с необходимостью особого переходного процесса, суть которого определялась как постепенное преодоление дуализма номинального и реального права (в этом, собственно, и состоит смысл понятия «перестройка»); замены идеологической монополии на идеологический плюрализм (сначала, разумеется, в рамках «социалистического плюрализма»); догм классового подхода принципами гражданского общества (рецепция «общечеловеческих ценностей»); однопартийной диктатуры допущением различных форм политического волеизъявления (первоначально, в ограниченных рамках «неформальных общественных объединений»), наконец, отмена жесткой идеологической цензуры («гласность»). За этим следуют политические шаги, направленные на обеспечение консенсуса политических сил и либерализацию режима и правовой системы. Вся эта терминология – является неотъемлемой частью всякого переходного периода (особенно она близка испанской), а ее ограниченный характер связан с нежеланием реформаторов называть вещи своими именами, главным образом с целью сохранения консенсуса в расколотом обществе.

Данная переходная ситуация объективно связана поэтому с появлением особой фазы мнимого конституционализма. С одной стороны, он является феноменом перехода от номинального к реальному конституционализму. С другой, принятие важнейших политических решений (в силу объективных обстоятельств конституционного кризиса и вынужденного «лицемерия» власти) оказывается сознательно выведено из сферы конституционного контроля. Эта цель может быть достигнута за счет очень больших прерогатив главы государства; сохранения пробелов или лакун в конститу ции; и, как следствие, введения такой процедуры заполнения этих пробелов и толкования конституции, которое реально отдает приоритет главе государства. Так возникает особый политико-правовой режим мнимого конституционализма, который обладает способностью воздействовать на ситуацию переходного периода, направляя ее либо в сторону реальной конституции, либо в сторону воспроизводства авторитаризма в одной из многочисленных исторических модификаций. Данный выбор зависит во многом от исторических традиций государства, а также особенностей переходного процесса.

Принятие Конституции РФ 1993 г. выступает как завершение трех длительных периодов российского конституционного развития. Это период перехода от абсолютизма к монархическому конституционализму (представлен движением от первых конституционных проектов до Основных государственных законов 23 апреля 1906 г.) и затем – провозглашению респуб лики (1917); период номинального конституционализма, который (начавшись с конституционного переворота – насильственного роспуска Учредительного собрания в 1918 г.) включает основные номинальные конституции советского времени (Конституция РСФСР 1918 г., Конституция СССР 1924 г. и Конституция РСФСР 1925 г.; Конституция СССР 1936 г. и Конституция РСФСР 1937 г.; Конституция СССР 1977 г. и Конституция РСФСР 1978 г.). Наконец, собственно, переходный (или постсоветский) период (1989-1993), включающий принятие поправок к действовавшим конституциям СССР и РСФСР, отраженных в издании Конституции (с изменением и дополнением) 1992 г. Переходный период таким образом имеет совершенно четкие конституционные и институциональные очертания: он охватывает отрезок времени с 1989 г. (начало работы Съезда народных депутатов и конституционных реф орм М.С. Горбачева) до 1993 г. (принятие Конституции РФ 12 декабря 1993 г.).

Переходный процесс в России можно представить в виде трех основных фаз. Первая фаза (1989-1991) представляет собой попытку частичного реформирования конституционной и политической системы (связанную с представлением о возможности реформирования номинального конституционализма). Хотя формальная законность этих реформ оспаривается их оппонентами, они несомненно развивались в русле старой легитимности, о чем свидетельствует апелляция нового законодательства к старым идеологическим символам (некоторые из которых вообще были заимствованы из риторики 20-х годов XX в., когда сталинистская система еще не успела консолидироваться). Провозглашенной целью преобразований являлось укрепление «социалистической демократии», а не конституционной демократии. Горбачев предпринял ряд конституционных изменений, важнейшими из которых стали шаги в направлении осторожного допущения альтернативных форм собственности, расширения общественных инициатив, гласности, фактического федерализма, разделения властей и отмены монополии партии на власть.

Решения о необходимости трансформации конституции были приняты партийными инстанциями в 1988 г. Основной институт конституирующей власти Съезд народных депутатов, принявший поправки к конституции, вообще не был предусмотрен Конституцией 1977 г. Основным результатом реформ стало введение поста президента. Это было необходимо для лишения власти партийных структур, деидеологизации общества, проведения последующей селекции кадров. После острых дебатов на Съезде народных депутатов 14 марта 1990 г. был принят закон СССР «Об учрежде нии Поста Президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию (Основной закон) СССР». Избрание первого президента было произведено на самом Съезде, а в будущем предусматривались прямые и всеобщие выборы. Президент наделялся чрезвычайно большими полномочиями. Кабинет министров оказался под его контролем. Эти изменения фиксировались в законе «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного закона) СССР в связи с совершенствованием системы государственного управления», принятого 26 декабря 1990 г. Съездом. Горбачев либерализировал правовую систему для легитимации нового института президентства, перестройки министерств и советов и предотвращения дальнейшей фрагментации партии и государства. Новая редакция Конституции 1991 г. (сильно исправленная) обязывала партийные, государственные и другие организации соблюдать конституцию и другие законы (ст. 4), а исправленная партийная программа 1990 г., вопреки традиции, говорила, что коммунистическая партия и все ее организации действуют в рамках Конституции и советских законов. Однако власть Горбачева (в отличие от Ельцина) никогда не опиралась на прямые народные выборы. Республики также приняли данную (президентскую) систему власти, что стало фактором, способствующим дестабилизации и сепаратизму. Был учрежден пост президента РСФСР референдумом 17 марта 1991 г., на котором подавляющее большинство высказались за его создание. Таким образом, власть российского президента, в отличие от союзного, получила более широкую народную легитимацию.

Таким образом, вопрос о законности и легитимности первой фазы переходного периода стал предметом дебатов уже в самом начале. Радикальные изменения конституции, предпринятые в ходе реформ горбачевского периода, хотя имели внешне характер реформ, являлись ревизией конституционного устройства, плохо согласующейся с содержанием предшествующего основного закона и заложенными в нем процедурами изменения. Важно, однако, отметить, что они были санкционированы высшими партийными инстанциями, которые и осуществляли при номинальном конституционализме решающую роль в интерпретации конституции (на основании ст. 6). Возникает вопрос, насколько законным было фактическое ограничение компартией самой себя – дилемма присущая всем авторитарным режимам на стадии радикальной модернизации? Ответ на этот вопрос мог быть дан только путем новой интерпретации народного суверенитета – уже не как делегированного руководящей и направляющей силе, но как осуществляющего свою власть непосредственно, через систему новых демократических институтов.

Эта фаза может быть сопоставлена с попытками аналогичных реформ на начальной стадии переходных процессов, предпринятых режимом Каэтано в Португалии и правительством А. Суареса в Испании. В обоих случаях речь шла о постепенной либерализации режимов сверху, осуществляемой на основе преемственности со старым порядком видными представителями этого порядка. С этой целью имела место консолидация реформаторской элиты, противостоящая консервативной ее части – «бункеру» по испанской терминологии. Однако в странах Южной Европы феномен однопартийной диктатуры не получил такого развития как в советской России, а потому применение данной аналогии возможно лишь с коррективами.

Вторая фаза – собственно конституционной революции охватывает период с августовского путча 1991 г. до переворота 1993 г. Между этими двумя переворотами решалась судьба конституционного устройства страны. Содержание второй фазы – конфликт старой законности и новой легитимности.

Эта фаза открывается попыткой антилиберального государственного переворота 18-19 августа 1991 г., осуществленной Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП) и получившего известность как «августовский путч». Сторонники советской легитимности, впрочем, до настоящего времени категорически не согласны с квалификацией данного явления как переворота. Они мотивировали свою позицию стремлением к защите прежней советской Конституции (измененной и фактически переставшей действовать), необходимостью остановить распад страны (начавшийся в результате введения конфедеративного устройства) и восстановить партийную монополию на власть. Введение чрезвычайного положения опиралось на соответствующую законодательную базу. К этому выступлению не применимы понятия «переворот» и «заговор» на том основании, что речь шла не об изменении, а напротив, о сохранении существующей системы, его руководителями были лидеры государства. Отсюда противопоставление ими переворота мнимого (под которым они понимают августовский путч) и истинного (осуществленного демократами). Эти аргументы, однако, не учитывают того обстоятельства, что большинство переворотов и тем более «путчей» (их специфическая германская разновидность) готовились и осуществлялись именно элитой, иногда даже самим главой государства (в этом, собственно, их социологическое отличие от революций). В российском контексте это была попытка реставрации прежней советской системы путем отмены конституционных нововведений первой фазы демократического переходного периода. Именно такая квалификация действий Государственного комитета была дана в последующих указах российского президента, прекращавших функционирование партии, объявлявших о роспуске ее руководящих структур и конфискации партийного имущества. Сам факт попытки переворота и последовавшего отпора ему означал, во всяком случае, срыв договорной модели перехода, которая оказалась невозможной в СССР (в отличие от Испании, возможно, являвшейся ориен тиром начальной фазы российских конституционных реформ).

Данная фаза переходного процесса находит четкое выражение в конфликте конституирующей и конституционной власти. Под первой понимается власть создавать основные нормы, то есть разрабатывать и принимать текст основного закона. Классическими примерами конституирующей власти являются демократические институты, призванные выразить принцип народного суверенитета, путем принятия основополагающих конституционных принципов. Они могут иметь различный порядок формирования, более или менее широкий круг полномочий, а также различные властные амбиции (наиболее известны Долгий парламент в Англии, Филадельфийский конвент в Америке, Конвент во Франции, Учредительное собрание в России или парламент, наделяемый учредительными функциями). В ряде случаев Конституционные ассамблеи, созванные для разработки конституции, не стали заниматься этим (Израиль) или не смогли прийти к согласию (Пакистан). Неспособность конституирующей власти создать конституцию есть признак политического раскола и срыва демократического переходного периода. Под второй (конституционной властью) – понимаются зафиксированные в основном законе политические институты, их компетенция и порядок функционирования. Конфликт конституирующей и конституционной властей проявился уже в ходе Съезда народных депутатов, вызвав значительное число поправок, направленных на демократизацию и либерализацию политического устройства. Однако этот конфликт воспроизводится на новом уровне после августовского переворота и распада союзного государства. Специфика процесса в России (редкий, но не исключительно российский феномен) – появление двух конкурирующих центров конституирующей власти – Комиссии Верховного Совета и Президента.

Конституционный кризис в постсоветской России выявил различное видение конституции со стороны парламента и президента. Первый был избран на основе старой советской Конституции (1978), мог легко изменить ее в нужном для себя направлении (в силу сравнительной легкости процедуры поправок во всех номинальных конституциях советского типа), наконец, опираться на ее текст в борьбе с объективно возросшей (после подавления путча) властью президента. Второй, ставший первым всенародно избранным главой государства в истории страны, несомненно опирался на широкую социальную поддержку в проведении либеральных реформ, наконец, был наделен после попытки переворота временными чрезвычайными полномочиями (которые, однако, стремился закрепить за собой и в дальнейшем). Российская ситуация данного периода вполне соответствует той концепции конституционного тупика, которая связывается рядом авторов с принятием президентской формы правления в переходный период (она иллюстрируется примерами конституционных кризисов в странах Латинской Америки). Дело в том, что в результате данного решения формируется дуалистическая легитимность или, точнее, возникает две конкурирующих легитимности – парламента и президента. Оба института власти конституционны, оба сформированы на основании демократических выборов, однако кардинально расходятся в представлениях о способах выхода из острого социально-экономического и политического кризиса. Конфликт парламента и президента охватывал всю совокупность проблем российского переходного процесса – экономические реформы, проблемы приватизации государственной собственности, внешнюю политику, военную и административную реформы. Если Верховный Совет опирался на прежнюю советскую легитимность и конституцию, то президент основывал свою легитимность на факте всеобщего избрания и победе над инициаторами консервативного переворота. В условиях разворачивающегося конфликта обе силы предприняли целенаправленные усилия по пересмотру конституции. Верховный Совет сделал ставку на переход к парламентской республике и превращению президента в церемониальную фигуру. В свою очередь президент, который не хотел уступать власть антилиберальному парламентскому большинству, не обладал в то же время конституционными возможностями для разрешения конфликта – роспуска Верховного Совета и принятия новой конституции. В этой ситуации «конституционного тупика» новый переворот оказался реальным выходом из положения.

Новый переворот был направлен на преодоление этого двоевластия (или «двоебезвластия»). Основные вехи этого переворота известны: Еще в марте 1993 г. был принят указ «об особом порядке управления до преодоления кризиса власти», объявлявший недействительными любые решения органов власти, направленные на отмену указов президента. 21 сентября 1993 г. президент издал Указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в РФ», которым распускался Съезд народных депутатов и Верховный Совет, приостанавливалось действие конституции, собрания Конституционного суда, назначался референдум по проекту новой конституции и выборы в новый парламент. В дальнейшем президент приостанавливал его заседания до принятия новой конституции. В ответ на это Конституционный суд и его председатель констатировали, что «президент совершил переворот», предпринял попытку «узурпации власти» и установления «тиранического режима». В ходе переворота был произведен насильственный роспуск Верховного Совета и ликвидация советской системы вообще. В результате переворота была принята Конституция 1993 г., дающая огромную власть президенту. Она получила легитимацию на референдуме 12 декабря 1993 г. Оппоненты режима достаточно подробно показали неправовой характер новой власти и противоречие ее действий старой Конституции. В частности, они указывали на незаконность Конституционного совещания, сформированного на основании президентского указа, отмечали недемократический характер разработки и обсуждения Конституции, неправомерность вынесения ее текста на всенародное обсуждение президентским указом 15 октября 1993 г. (вопреки существовавшему закону о референдуме 16 октября 1990 г.). Из этого следовал вывод о дефици те легитимности действующей Конституции, необходимости ее пересмотра, выдвигалась идея радикальной конституционной реформы, а также многочисленные поправки к Конституции. Их общий смысл состоял до настоящего времени прежде всего в изменении формы правления, системы разделения властей в действующей Конституции, переходе к парламентской или смешанной республике, введении системы сдержек и противовесов в отношении президентской власти. Было бы наивно, однако, интерпретировать конституционный кризис в России исключительно как столкновение парламента и президента, поскольку Верховный Совет лишь с большими оговорками может получить данное наименование (в силу абсолютной несовместимости концепций советской и парламентской демократий). Равным образом институт президентской власти также отнюдь не является эквивалентом соответствующих западных форм, унаследовав многие функции генеральных секретарей. Реальный выбор заключался в том, следует ли предпочесть формальные демократические нормы (и в этом случае пассивно наблюдать за реставрацией консервативных сил) или реальные политические шаги, способные отодвинуть эти силы от власти.