Текст книги "Тяга к свершениям"

К концу речи в голосе Марины отчетливо зазвучали нотки сильнейшей обиды; она смотрела мужу прямо в глаза взглядом, взывающим к сочувствию.

– Но тебе же эти дни оплатят вдвойне? – поинтересовался у нее Роман, привстав на диване. Прежнее рассеянное и задумчивое выражение его лица пропало, а голос стал громче – видно было, что его задели слова супруги.

– Наверное, не оплатят, – коротко и настороженно ответила Марина.

Почти каждый раз, когда Марина начинала рассказывать Роману о своих переживаниях, связанных с несправедливым к ней отношением на работе, это заканчивалось непониманием с его стороны. Желая получить от него утешение, она слышала в ответ только упреки и раздражительные, порой даже гневные обвинения в свой адрес. Такие ситуации раньше возникали довольно часто, но со временем Марина научилась переносить обиды в себе, все реже заводила разговор о работе, делая это только тогда, когда уже просто не могла сдерживать накопившиеся тягостные чувства. Вот и сейчас она поняла, что снова спровоцировала негодование мужа, которое должно было вылиться в мучительные для нее расспросы, и жалела уже, что начала этот разговор.

– То есть, как не оплатят? Ты же в прошлом месяце также ее работу брала, и мне сказала, что за эти дни получишь двойную оплату, – спросил Роман, нахмурив брови. Лицо его приобрело серьезное, сосредоточенное выражение, мышцы на нем напряглись, глаза смотрели прямо на Марину.

– Я тоже так думала, но заплатили мне по стандартному тарифу.

– Ты узнавала почему?

– Я сказала начальнице, чтобы она оформила мне эту переработку, но та, наверное, ничего не делала, – быстро проговорила Марина, как бы оправдываясь перед супругом.

– В смысле?! Почему не делала? – Роман спрашивал все настойчивее, напряженно уставившись на Марину, так что их беседа стала уже походить на допрос.

– Ну, это же начальнице нужно идти в отдел кадров, там оформлять перераспределение обязанностей, потом в бухгалтерию… Видимо ей это просто не надо, – заключила Марина со всей возможной очевидностью в голосе, пытаясь показать мужу, что не понимает, почему он задал ей этот вопрос, ответ на который напрашивается сам собой.

Но в это мгновение в душе у Марины произошли странные, неожиданные для нее изменения. Высказав сейчас вслух эту мысль, все ее переживания многократно усилились. Она и до этого прекрасно понимала, что начальница просто забыла о ее просьбе пересчитать зарплату и в душе у Марины сидело чувство сильнейшей обиды и несправедливости. Но все это было лишь какими-то внутренними ощущениями, имевшими для нее расплывчатые, неконкретные формы. Сейчас же, когда она озвучила, проговорила эти мысли, с них как будто слетела дымка, туман, который придавал им нечеткие очертания. Все ее внутренние эмоции, вдруг стали отчетливыми, ясными, почти осязаемыми, но в то же время и невыносимыми в своей очевидности. Обида с необычайной силой вспыхнула внутри нее и сильно сдавила ей сердце. Голос Марины на последнем слове дрогнул, а на милом личике отразилась сильнейшая внутренняя боль.

Но Романа это осознание супругой сложившейся ситуации только еще сильнее завело. Он как будто нарочно дожидался момента, когда Марина как следует прочувствует всю свою обиду, когда ее внутренние переживания станут явными и усилятся, лишь для того, чтобы еще больше разжечь их.

– Естественно, что ей это не надо! – с желчной насмешливостью громко произнес Роман. – Вот сейчас родит эта девушка – и вся работа на тебя ляжет! Никто ее брать не будет, раз ты уже постоянно ее выполняешь. Это уже стало как само собой разумеющееся. И уж конечно начальница не побеспокоится, чтобы тебе зарплату повысить. Готовься к этому – так и будет!

Марина совсем оробела и с болью в душе смотрела на гневное лицо мужа. «Он смеется надо мной. Издевается, – думала она в этот момент. – Но почему?.. Как можно быть таким жестоким? Зачем он мучает меня? Зачем так настойчиво терзает мне душу?».

– А что я могу предпринять? – только и смогла беспомощно произнести Марина.

– Все в твоих руках! Сходи сама в отдел кадров и скажи, что работаешь за двоих, раз начальница не собирается этого делать.

– Ты что?! Меня никто там слушать не будет. Так бы все ходили с подобными просьбами… Надо, чтобы именно начальник обратился.

– Значит настойчивее надо с начальницей. Еще раз напомни ей… Или вообще откажись от лишней работы.

– Как это так, откажись?

– Не напрямую, конечно… Скажи, например, что свою доделать не успеваешь. Вот тогда она обратит на тебя внимания! Вот тогда она сама тебе предложит поднять зарплату, чтобы получить твою помощь. А пока ты покорно берешь на себя любую работу, не требуя ничего взамен, никто этого не оценит!

– Я так не могу… Я не такой человек… Ко мне все в коллективе, в том числе и начальница, хорошо относятся. Зачем я буду портить отношения?

– Конечно хорошо относятся! – язвительно ухмыльнулся Роман. – Ты там пол отдела одна тянешь, часто после работы остаешься… Да ладно, пусть не платят, если бы у тебя хоть какая-нибудь перспектива была. Но ведь ты сама говорила, что заместителем начальница поставила свою подругу, с которой вместе училась. Какое значение имеет это «хорошо относятся», когда тебя совершенно не ценят, а просто нагло используют: и денег не платят и не повышают! Да они просто плюют на тебя!!!

В негодовании Роман совсем вышел из себя и только закончив увидел, что глаза Марины блестели от наполнявших их слез. Ей было нестерпимо обидно слышать такие слова из уст мужа. Веки ее задрожали; в попытке сдержать слезы она плотно сжала губы, отчего на подбородке появилось две глубоких складочки, и он предательски запрыгал вместе с нижней губкой. Но все-таки Марина не заплакала; она отвернула голову в сторону и только когда моргнула, одна капелька выкатилась из переполненных слезами глаз и пробежала тонкой дорожкой по ее щеке.

Еще с минуту они сидели молча. Увидев слезы жены в Романе все перевернулось: лицо его не выражало уже прежнего возмущения, а преисполнилось болью и жалостью. Он смотрел на Марину сочувствующим взглядом; потом вдруг привстал, протянул к ней руки, и хотел было обнять, но Марина, поняв намерения мужа, остановила его своими руками и резко отвернулась еще дальше в сторону.

– Не надо. Мне так только хуже будет, – сказала она, и слезы снова задрожали у нее на глазах.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? Чего ты от меня-то хочешь? – спросил Роман и бессильным, умоляющим взглядом посмотрел на Марину. – Я тебе советую, как поступить, но ты же меня не слушаешь! Вариантов целая куча, и я не раз озвучивал их тебе… Можно сказать, что у самой полно работы: не пыхтеть там одной до позднего вечера, а уходить вместе со всеми. Пусть тогда распределяет работу равномерно среди всех сотрудников… Или пусть оплачивают твою переработку. И ничего страшного я не вижу в том, чтобы еще раз напомнить начальнице, что она должна побеспокоиться об оплате твоей дополнительной нагрузки. Совсем не надо для этого с ней ссориться или ругаться – аккуратно, корректно, но настойчиво напоминать о себе, о том, что ты хочешь адекватной отдачи за свои старания… Но если ты не делаешь этого, не напоминаешь о себе, то все вокруг будут воспринимать твои старания как нечто само собой разумеющееся, не будут чувствовать, что они обязаны тебе, а наоборот им будет казаться, что ты обязана им; раз ты приветлива и отзывчива – значит тебе хорошо, тебя все устраивает.

– А тебя только деньги интересуют! – вдруг вспыхнула Марина. Ее душу накрыла протестная волна наболевших и на сто раз пропущенных через себя мыслей. – Если бы мне платили больше, то и проблемы бы для тебя не существовало. Тебе бы только повышение зарплаты или должности. Деньги – вот что тебя волнует!!!

Роман пришел в совершенное замешательство. Он был поражен высказыванием Марины, и сейчас только в этот самый момент впервые услышав от жены подобные упреки, понял, какое сильное взаимное непонимание разделяло их в этом вопросе.

– Ты думаешь, меня волнуют деньги? Ты думаешь, я не понимаю твоих переживаний?!! – пылко обратился он к супруге. – Это ты совсем меня не понимаешь!.. Разве я не говорю тебе каждый раз, чтобы ты просто не брала лишнюю нагрузку? Не надо оплаты, – прокричал он, – не надо повышений, просто не работай там одна за всех! Да уволься, в конце концов!!! Мне не нужно, чтобы ты получала больше денег; вообще не нужно чтобы ты работала, если только это позволит тебе не чувствовать себя обиженной. Я хочу лишь, чтобы ничто на свете не мучило тебя!.. Ты что думаешь, что я так настойчиво обсуждаю с тобой эту ситуацию, потому что мне нравиться смотреть за твоими страданиями? Да я таким образом лишь пытаюсь подтолкнуть тебя к действию, найти и обозначить причину твоей обиды, укоренившегося в твоей душе ощущения несправедливости, а найдя эту причину, стараюсь вместе с тобой выработать какое-то решение, чтобы устранить ее, исправить ситуацию… Я не могу спокойно смотреть на твои душевные обиды, не могу видеть твои страдания!!! Я переживаю за тебя также как за себя, и даже сильнее, потому, что если бы это произошло со мной, я бы смог защитить себя, но ты совершенно беззащитна и единственное, чем я могу тебе здесь помочь, так это советом как выйти из сложившейся ситуации!.. И именно это я и пытаюсь каждый раз сделать!

Сознание Марины, заполненное собственными на сто раз прокрученными мыслями и сформированными убеждениями отказывалось сходу поверить мужу, но что-то в глубине души, на уровне подсознания подсказывало ей, что все сказанное им – правда. Это внутреннее чувство принесло ей облегчение.

– Ага, помочь. Ха-х. Вот это помощь, – горько, но в этот раз совершенно не зло усмехнулась Марина. Слезы двумя ровными вертикальными струйками лились из ее опухших и раскрасневшихся глаз.

Роман приподнялся и снова попытался обнять супругу. Марина отвернулась, но уже не оттолкнула его, и когда он прижал ее голову к себе, то почувствовал мокрые горячие слезы на своем плече и шее. Он обнял ее еще сильнее.

В комнате установилась полнейшая тишина. Где-то этажом выше скрипнула кровать, и только сейчас Роман и Марина вдруг поняли, как, наверное, громко в этот поздний час раздавался их разговор. Роман выключил в комнате свет и лег под одеяло, на спину, обняв правой рукой Марину, которая свернулась как котенок, клубком у него под рукой и положила свою головку ему на грудь. Ей нравилось так засыпать, прижавшись к мужу поближе, и чувствуя себя в эти моменты в полной безопасности, защищенной, любимой.

– Вот я так лежу и думаю – все-таки нет на свете справедливости, – наконец произнесла Марина. Она говорила в этот раз тихо, почти без эмоций, сумев окончательно совладать с собой. – Мы тут в субботу выходили на работу. Почти всем в отделе начальница оплатила этот день по двойному тарифу, и только мне (да еще там одной женщине, которая уже ничего не делает и ей бы только до пенсии досидеть) сказала, что денег нет, что оплачивать не будет и чтобы я брала выходной в какой-нибудь другой день, хотя многие вышли всего на пол дня, а я как дурочка в субботу сидела до самого вечера.

Услышав эти слова жены, внутри у Романа снова все взбудоражилось. Его захлестнуло сильнейшее возмущение, негодование и обида за супругу. Он опять хотел сходу помочь Марине советом как следует поступать в таких случаях, как правильно выстроить отношения на работе, чтобы исключить подобные моменты, но остановился.

– Марина, давай ты больше никогда не будешь рассказывать мне про свою работу. Ладно? – обратился Роман к супруге. – Я очень сильно люблю тебя и мне тяжело, невыносимо тяжело узнавать все это, видеть твои переживания и понимать, что я ничего не могу для тебя сделать, осознавать свое бессилие! Я готов тебе помогать, готов решать твои проблемы, но если ты не слушаешь меня, если ты не собираешься следовать моим советам, не хочешь ничего предпринимать, чтобы изменить ситуацию – значит и мне ничего не говори. Своими сетованиями ты только напрасно мучаешь, изводишь меня!

– Хорошо, я не буду больше тебе ничего рассказывать, – поспешила заверить его Марина.

Она еще крепче обняла мужа, и ей стало легче. Ей не нужна была его помощь, она не хотела его вмешательства и не нуждалась в советах: она всю жизнь справлялась сама и сейчас тоже готова была смириться с окружавшей ее несправедливостью, готова была стойко перенести обиды. Марине нужна была только возможность поделиться с любимым человеком своими душевыми переживаниями, достаточно было, чтобы кто-то посочувствовал, пожалел ее, раздели бы страдания, как это делала ее мама, каждый вечер, гладя ей голову, лежавшую у нее на коленях. Понимание и сочувствие – это все, что ей нужно было для того, чтобы обрести душевное спокойствие.

Глава третья

Закон – есть инструмент. И так же как в случае с любым другим инструментом роль закона всецело определяется человеком его использующим. Человек и только человек волен придавать ему смысл, подобно тому, как топор в руках плотника становится предметом созидания, в руках защитника родины – орудием справедливого возмездия, а в руках убийцы – источником смерти.

I

На следующий же день Роман с Дульцовым, как и планировали, поехали договариваться о покупке леса, который собирались затем везти в Китай. У них уже было предварительное соглашение с владельцем одной лесопилки, находящейся в двухстах километрах севернее N-ска и этот выбор был отнюдь не случайным. Дульцов лично был знаком с ее владельцем и даже имел некоторый положительный опыт торговли с ним: одно время он уже возил его лес в Китай и неплохо заработал тогда, при этом качеством и ценой иностранные покупатели остались вполне довольны. В свою очередь, владелец лесопилки, зная по предварительным телефонным разговорам, с каким предложением едут к нему Дульцов с Романом и тоже заинтересованный в сотрудничестве с ними, принял их очень радушно и приветливо. Он устроил потенциальным покупателям экскурсию по своим владениям и даже организовал отличный досуг в виде посещения бани, в которой в тот же вечер сторонам удалось обговорить и согласовать все нюансы сделки. Подписав на следующий день договор, Роман с Дульцовым отправились назад.

Вернувшись в N-ск, друзья принялись организовывать поездку в Китай. В своих планах они думали решить все вопросы в течение месяца, но, как это обычно бывает, когда при планировании не учитываются непредвиденные обстоятельства, все несколько затянулось. Различных нюансов возникало по ходу дела превеликое множество. Сначала банк задерживал выдачу кредитных средств Роману, а без полной оплаты на лесопилке ни в какую не хотели приступать к отгрузке леса. Когда же банк перечислил деньги, выяснилось, что на железной дороге на ближайшее время все подходящие для перевозки вагоны уже зарезервированы и требуется подождать еще неделю. Дождавшись, наконец, пока появятся вагоны, Дульцов позвонил владельцу лесопилки с просьбой отгрузить товар, но и тут тоже возникли трудности: по договоренности друзья должны были забрать груз значительно раньше и, продержав его и так существенно больше обговоренного срока, владелец лесопилки, не дождавшись, отгрузил товар другому покупателю, так что потребовалась еще пара недель, пока он сделал новую партию для них. В итоге, к тому времени, когда груженые лесом вагоны оказались в N-ске, прошло больше двух месяцев вместо запланированного одного, но это не только не испортило друзьям боевого настроя, а наоборот, даже укрепило их дух: как только они осмотрели груз и убедились что с ним все в порядке, их волнения рассеялись и остались теперь где-то в прошлом, зато в настоящем был результат, который от всех преодоленных трудностей стал казаться еще более значимым, усиливая чувство внутреннего удовлетворения от проделанной работы и воодушевляя на новые достижения.

Почти сразу по прибытии груза, друзья отправили его по железной дороге до границы с Китаем, а сами решили ехать на машине Дульцова. От N-ска до Российско-Китайской границы было порядка трех суток езды, и они отбыли с таким расчетом, чтобы оказаться на месте как раз к приходу груза. Друзья выехали на рассвете, и ближе к полудню находились уже километрах в трехстах от города.

Было начало июня – месяца самых длинных дней в году, но, в то же время, солнце еще не приносило с собой изматывающей духоты и зноя, как это бывает в июле или августе. Стояла великолепнейшая пора, когда сохраняющаяся еще утром и днем свежесть постепенно сменяется длинными, теплыми вечерами. Небо было чистое и ясное; солнце подходило к зениту, и только сейчас начало слегка припекать.

Друзья ехали молча. За рулем был Дульцов, а Роман сидел рядом на пассажирском сидении и, повернув голову вбок, наблюдал в свое окно постепенно изменяющийся пейзаж. Правда, менялись только некоторые незначительные детали, потому что дорога их пролегала по тем малозаселенным российским местам, где можно проехать и пятьдесят километров, не обнаружив не только какой-нибудь захудалой деревеньки, но даже заправочной станции. Вот и сейчас, когда друзья поднялись на прилично возвышавшийся холм, перед ними развернулась прекрасная картина нетронутой природы: всюду, насколько хватало глаз, тянулись холмы, местами покрытые густым хвойным лесом. Земля вокруг была окрашена в несметное количество оттенков зеленого и аккуратно соединялась на горизонте с голубой и ровной поверхностью неба. Дорога, спускаясь, терялась где-то внизу, так, что дальше ее можно было проследить только там, где она проходила по участкам леса, разделяя их на две части узкой непрерывной полосой. Другим признаком присутствия человеческой цивилизации, помимо автомобильной трассы, здесь была железнодорожная ветка, которая тянулась в нескольких километрах левее дороги. В остальном же это было совершенно нетронутое место, сохранившееся так, как оно вполне могло выглядеть сотни тысяч лет назад.

Роман улыбаясь, смотрел на окружавшее его природное великолепие. Он пребывал в отличнейшем настроении уже несколько дней – с того момента, как в N-ск пришли вагоны с лесом. До этого, правда, возникшие по ходу дела непредвиденные трудности не на шутку его обеспокоили, и особенно он начал переживать, когда на лесопилке стали тянуть с отправкой груза. Деньги за лес к тому времени были перечислены, и эта задержка со стороны хозяина лесопилки выглядела очень тревожно. Роман морально уже готовил себя к самому худшему варианту, в отчаянии предрекая конец своей предпринимательской деятельности. Впрочем, вопреки его опасениям, хозяин лесопилки, получив оплату заранее, не стал злоупотреблять доверием компаньонов, не пытался их обмануть, а отгрузил им все, как и было обговорено, в полном объеме, разве что только добавив в каждый вагон вперемешку по пять-шесть треснувших или чересчур кривых бревен, но на эту мелкую хитрость друзья уже решили не обращать внимания и оставили ее на совести хозяина лесопилки.

После того, как вагоны с лесом оказались в N-ске, в Романе произошли резкие и разительные изменения. Овладевшие им прежде пессимистические и упадческие настроения вдруг пропали, и его всего переполнило сладкое, пьянящее чувство собственной успешности. Он испытывал невероятный душевный и эмоциональный подъем, как никогда уверено смотрел в будущее и оживленно рисовал уже в своем сознании последующие их с Дульцовым совместные достижения. И сейчас сидя в машине, Роман размышлял о том, что все устраивается как нельзя лучше, что это закономерный, единственно возможный результат их работы. Он улыбался, предвкушая свой триумф, и казалось ему, как будто даже природа подтверждала правильность его суждений, точно отражая этим замечательным солнечным днем состояние его души.

Поглощенный упоительными грезами, Роман забыл обо всем на свете, и в том числе о Дульцове, который, не имея возможности со своего сидения увидеть лицо друга, отвернувшегося к окну, начал беспокоиться, как бы тот не заснул, и ему не пришлось провести в молчаливом одиночестве за рулем еще несколько часов.

– Как там у Максима дела идут? – вдруг спросил он Романа.

На самом деле Дульцов не очень-то и желал разговаривать на этот счет, и уж тем более не хотел, чтобы Роман подумал, будто он заинтересован судьбой его брата, но к сожалению для себя не сумел подобрать никакой другой темы для разговора.

– У Максима? – удивился Роман, развернувшись лицом к Дульцову. Он явно не ожидал услышать от него этот вопрос, но вместе с тем был рад на него ответить. – Хорошо. Они же с дядей Пашей книжный магазинчик открыли!

Роман и без того пребывавший сейчас в самом приподнятом расположении духа вспомнив про предпринимательские начинания Майского воодушевился еще больше. За последнее десятилетие это было впервые, когда у него появилась возможность рассказать об успехах родного брата и он, вдруг испытав сильное чувство гордости, захотел поделиться сейчас этой новостью, пусть даже с Дульцовым.

– А-а, ты рассказывал, что они собирались бизнес открывать, – нарочито небрежно произнес Дульцов. – Так они что, книгами решили торговать?

– Да!

– А почему именно книгами?

– У дяди Паши есть знакомые в одной крупной местной фирме, которая занимается оптовыми поставками книг в регионе, и они согласились предоставить товар под реализацию в их магазинчике без предоплаты.

– А где у них магазин находится?

– В двух остановках от моего дома… Это не то, чтобы прямо магазин – скорее просто небольшое помещение. Там старая одноэтажная пристройка, которую снимают три частника, и в том числе Максим с дядей Пашей.

– Давно они открылись?

– В конце апреля.

– Ну и как торговля идет?

– Да как ты сейчас определишь – еще только месяц прошел, – пылко ответил Роман.

– Месяц – это не мало. Все равно уже можно понять, какая посещаемость, какой товар большим спросом пользуется.

– Я не знаю. Они мне по этому поводу ничего не рассказывали.

– А деньги они где взяли?

– У Максима какие-то сбережения были; и кредит он еще, по-моему, оформил.

– А этот дядя Паша? Ты говорил, его разыскивают.

– Да, разыскивают; но официально он не работает, нигде не прописан и не упоминается, так что его вряд-ли найдут… Кстати, а как там твое дело со сбитым мужиком?

– Так я тебе что, не рассказывал?! – воскликнул Дульцов.

– Нет. Что у тебя там? – еще больше заинтересовался Роман, увидев, как оживился друг.

– Всё, закрыли дело!

– И тебе ничего не будет? – с нескрываемым удивлением и даже каким-то недоумением спросил Роман, значительно приподняв брови.

– Ничего… А что мне могло бы быть?! – вдруг вспыхнул Дульцов, задетый подобным тоном друга, в котором он усмотрел сейчас если и не разочарование, то, как минимум сомнение в справедливости такого разрешения его дела. – Там вопрос о моей виновности даже не стоял! Я ничего не нарушил, двигался с установленной скоростью; пешеходный переход находился в пятидесяти метрах от места происшествия; мужик этот пьяный в хлам был; сбил я его не у тротуара, а вообще на левой полосе дороги… И полицейские – те которые сзади нас ехали – это все подтвердили, – добавил он значительно. – Они видели и точно описали произошедшее в своих показаниях.

– А ты что так завелся-то? – поспешил успокоить Роман разгорячившегося друга. – Забыл что ли? мы же вместе были. Я все прекрасно видел и полностью с тобой согласен.

– А мне показалось… – начал было Дульцов, но остановился, тут же укоряя себя в излишней болтливости. Недоконченная фраза повисла в воздухе, но молчание длилось недолго. – Забавно получилось, – сказал Дульцов улыбнувшись, – эти менты очень помогли и если бы не они, то мне было бы намного сложнее доказать свою невиновность. Так что зря я сокрушался тогда их появлению, а наоборот должен благодарить судьбу, что у меня оказались такие беспристрастные свидетели, показания которых никому не придет в голову подвергать сомнениям. Еще, правда, видео очень пригодилось.

– Какое видео?

– Ну то, что я на телефон в тот день снял. Там бабулька еще была…

– А-а, это та бабулька, которая через дорогу напролом шла, даже не обращая внимания на машины? – засмеялся Роман.

– Точно-точно! – тоже развеселился Дульцов. – Я когда следователю на видео показал, сколько там желающих в этом месте дорогу перебежать и какие они аварийные ситуации создают, так для него картина, по-моему, сразу прояснилась. Дело даже до суда не дошло. Нет, всегда надо при себе телефон с камерой иметь – никогда не знаешь, в какой момент может понадобиться. Способность мгновенно зафиксировать происходящее открывает перед человеком огромные возможности. Насколько проще сейчас доказать что-либо увиденное или услышанное. Становится все сложнее обманывать, и, вместе с тем, все легче восстанавливать справедливость. Мир стал более прозрачным и открытым.

– Это верно, – согласился с ним Роман. – У меня тоже случай был. Купил я телевизор. Первое время он работал нормально, но где-то через месяц появилась неисправность – во время работы изображение делалось все хуже и хуже, а затем и вовсе пропадало (перегревался он или что, я так и не понял). Телевизор был на гарантии, и я повез его в магазин. И вот знаешь – закон подлости – начали в магазине проверять, а он заработал ну просто идеально. Мне его вернули, и говорят: «извините, телевизор исправен». И еще знаешь, с таким недовольным видом, мол: «ты мужик больше нам не докучай своими излишними и безосновательными придирками, а то только время отнимаешь». Как будто мне удовольствие доставляет с телевизором к ним мотаться! Я уехал, а через некоторое время, естественно, у меня эти проблема начала повторяться. И в один из таких моментов я взял и также снял все на телефон. Приехал в магазин вместе с телевизором и видеозаписью, написал претензию, мне снова его проверили, и говорят: «все в порядке». Тут я показываю запись, все возражения тут же пропали и мне без разговоров заменили его на новый. А не было бы видеозаписи – так бы и ездил неизвестно сколько, пока бы не доказал.

Роман замолчал. Дульцов тоже молчал, не пытаясь продолжить тему, несмотря на то, что все время, пока Роман говорил, неизменно улыбался и согласно кивал головой.

– А с тем мужиком что случилось? – спросил Роман, вспомнив, о чем они разговаривали до этого.

– С каким? – посмотрел на него Дульцов.

– Которого ты сбил?

– Перелом ноги. И сотрясение мозга еще… Я же в больницу к нему ездил. Накупил фруктов, сока; приезжаю – а его выписали уже. Так я с ним и не встретился. Правда, с доктором поговорил, и он мне сказал, что такие случаи, как у меня, очень часто встречаются. И знаешь почему? Люди сами под машины прыгают! Особенно зимой многие бездомные бичи так делают. Напьются, чтобы не больно и не страшно было – и под машину.

– Так твой мужик что, специально прыгнул?

– Да причем здесь вообще мой мужик? Я тебе просто говорю, что часто таки случаи бывают… А мой, наверное, просто хотел дорогу перебежать, – задумчиво сказал Дульцов. – По крайней мере, место жительства у него есть – все как положено… Хотя с другой стороны, может он паспорт не просто так при себе имел?

– Не понимаю – в чем смысл под машину прыгать?

– Бездомному! – удивленно вскинув брови, громко и значительно произнес Дульцов, подчеркивая своей интонацией, что в этом единственном слове и заключен весь смысл. – Если перелом, например, будет, то есть вероятность целый месяц в больнице провести. Крыша над головой, помыться можно, сухая теплая одежда, трехразовое питание, постель, еще и подлечат наверняка – настоящая сказка. Да даже и для тех пьянчуг, у кого есть, где жить – тоже вариант. Считай, как в санаторий съездить, – иронично заключил Дульцов.

Роман рассмеялся, и тут же устыдясь своей веселости, попытался остановиться, опустив голову и закрыв ладонью глаза. Но все-таки не смог сдержаться: широко улыбаясь, он и сейчас продолжил бесшумно смеяться, выпуская воздух через нос короткими резкими выдохами.

Дульцов тоже веселился от души, но как только они оба немного успокоились, вновь обратился к Роману на этот раз с серьезным и даже каким-то обеспокоенным выражением лица.

– Ты знаешь, я тут произвел одно очень интересное наблюдение. Я заметил, что в тот день, когда следователь выдал мне выписку о решении по делу, в которой говорилось, что вина была установлена в отношении нетрезвого пешехода, переходившего дорогу в неположенном месте, мое отношение ко всей этой ситуации кардинально поменялось. До этого момента я очень волновался по поводу произошедшего, укорял себя и, может не столь сильно, но все же переживал за сбитого мной мужика, так что даже ездил к нему в больницу. Но когда я получил заключение о прекращении дела, то все мои беспокойства по этому поводу полностью и бесследно исчезли, как будто никогда и не существовали, а на их месте возникло сильное раздражение и даже злость. Это решение с характерной для юриспруденции конкретикой четко установило правых и виноватых в данном происшествии, и мною овладела мысль, что раз этот мужик единолично и всецело виноват в случившемся, значит, он и должен отвечать за последствия. До этого я даже не задумывался о нанесенном мне ущербе, но в очередной раз увидев в тот вечер помятый бампер и разбитое лобовое стекло своей машины, мне вдруг очень захотелось подать на этого мужика в суд, чтобы именно он оплачивал мне ремонт автомобиля. Но еще больше я начал злиться даже не по поводу разбитой машины. Эта стрессовая ситуация – сама авария, да и последующие мыканья в прокуратуру и полицию с целью установления справедливости, отняли у меня здоровья на полгода жизни, и во всем был виноват именно этот мужик, теперь уже, после решения суда, без каких-либо вариантов. От злости переполнявшей меня, я прямо весь закипал, до такой степени, что с огромным удовольствием представлял в своем воображении, как вернувшись назад во времени, в тот самый момент, когда этот мужик лежал перед машиной, хорошенько отпинал бы его тогда ногами! Я ощущал настоящий гнев, когда вспоминал, сколько времени, сил и нервов стоил мне этот безответственный омерзительный пьяница! – злобно проговорил Дульцов и лицо его скривилось в гримасе отвращения и ненависти. Эти эмоции все еще сидели внутри него, и сейчас своими воспоминаниями он пробудил их.

– Но ты же не стал подавать в суд на этого мужика, чтобы он компенсировал тебе затраты на ремонт машины? – спросил у друга Роман.

– Не стал. Хотя до сих пор время от времени меня посещает такая идея.

– И не стал искать встречи с ним, чтобы отомстить?

– Конечно нет!.., – произнеся это, Дульцов вдруг замолчал, поняв, что его эмоции увели их разговор в сторону от той мысли, которой он хотел поделиться с Романом. – Суть в другом. Понимаешь, я и до решения по делу знал, что виноват этот мужик и более того, был на девяносто девять процентов уверен, что его признают виновным (поэтому, кстати, даже не пытался дать взятку ни ментам, ни следователю), но все равно переживал и волновался по этому поводу.