Текст книги "Тяга к свершениям"

– Ну правильно – на девяносто девять процентов, – сказал Роман, не совсем понимая к чему хочет подвести его Дульцов. – То есть ты не был уверен, в разрешении дела на все сто процентов, и именно эта неопределенность, этот мизерный шанс сделал так, что ты переживал и сожалел о произошедшем. И в больницу ты ездил не из-за того, что хотел поддержать этого мужика, а наверняка затем, чтобы узнать, как у него обстоят дела, насколько серьезно он пострадал. Ты может быть даже хотел помочь ему тогда, но лишь для того, чтобы в случае если по какой-нибудь причине дело примет негативный для тебя оборот, иметь его симпатии на своей стороне, и возможность заявить, что посещал его и очень переживал за его здоровье. Решение же следователя исключило все другие варианты в твоей ситуации, расставило все точки и дало этот последний недостающий процент, который и прекратил все твои переживания.

– Именно! – громко произнес Дульцов. – Как только я узнал о решении следствия, в голове у меня произошла переоценка событий, на этот раз уже с позиции моей полной и доказанной невиновности. Это изменило мое отношение до неузнаваемости, изменило в худшую сторону. Даже мизерный шанс понести наказание заставлял меня воспринимать эту ситуацию намного, в разы более серьезно и ответственно. То есть отношение человека к какой-нибудь ситуации в корне различается, в случае, когда он уверен в своей безнаказанности, и когда есть хоть даже малейшая, ничтожнейшая вероятность, что его действия будут признаны преступными! – размеренно, но в тоже время твердо и энергически проговорил свою мысль Дульцов. – Ты знаешь, – продолжил он уже спокойнее, вопросительно посмотрев при этом на Романа, – что у нас сейчас по закону президент обладает полной и пожизненной неприкосновенностью?..

– Знаю.

– Но если освобождение от такой незначительной ответственности как в моем случае коренным образом изменило мое восприятие ситуации, то вообрази, как будет относиться к своим решениям человека, который знает, что он недосягаем для правосудия и любое его действие становится действием за рамками закона! Представляешь, что это такое?!! В тот день, когда человек, вступая в должность президента России, принимает на себя ответственность за огромную страну с многомилионным населением; в тот самый день, начиная с которого любое свое решение он должен взвешивать и оценивать как никогда прежде; в этот же день он осознает свою полную безнаказанность, понимает, что по закону не может уже быть привлечен к ответственности, что бы ни делал!!!

Дульцов был увлечен до крайности: всего его переполняло эмоциями, глаза горели, дыхание сбилось от столь длинной и импульсивной тирады. Но взглянув по окончании своей речи на Романа, он с удивлением обнаружил, что тот пребывал в совершенно спокойном состоянии: похоже было, что эти слова нисколечко его не тронули.

– Да о чем говорить, – произнес Роман, с какой-то усталостью в голосе. Озвученная Дульцовым мысль была для него отнюдь не нова, так что навязчивая речь друга даже слегка его утомила. – Такого нет ни в одной цивилизованной, более-менее развитой стране. Будь ты хоть граф, хоть министр, хоть президент, хоть королевская особа – перед законом ты такой же гражданин, как и все. Существует практика, что президента нельзя привлекать, пока он исполняет свои полномочия, что логично и обоснованно, ведь страна не может остаться без лидера, но как только он уходит с поста (а в развитых странах в случае нарушения закона это происходит, как правило, досрочно и очень быстро), то подвергается суду наравне со всеми.

– И я именно проникся этой разницей! – с чувством продолжил Дульцов. – Разницу между тем, когда есть хоть малейшая вероятность, что тебя привлекут к ответственности и тем, когда твои действия уже не могут быть осуждены по законодательству. Разница между двумя этими случаями выглядит несущественной, но психологическое ее значение огромно! Это же абсурд – вывести за рамки правового поля отдельного человека, и не какого-нибудь там обычного служащего, а полностью снять ответственность с президента страны!

Лицо Дульцова было сейчас преисполнено негодованием. Он действительно пропустил через себя, впитал оба этих состояния, прочувствовал их огромную разницу в результате столь резкого перехода из одного в другое. Дульцов видел и то, что Роман разделяет его точку зрения, но никак не мог понять, почему он так спокоен. Ему казалось, что друг не до конца осознает всю важность и глубину мысли, которую он пытался до него донести, и Дульцов хотел открыть ему свои чувства, дать возможность прикоснуться к этим эмоциям. Но Роману это совершенно не требовалось. Принцип равенства перед законом всех без исключения граждан был в системе его жизненных ценностей настолько первоочередным и обязательным, что ему не нужно было для его глубокого осознания пропускать через себя эти ощущения, подобно тому, как любому нормальному человеку не требуется быть жертвой насильника, чтобы понять абсолютную неприемлемость насилия.

– Наши предки будут смеяться и недоумевать над нами, так же как мы сейчас смеемся и недоумеваем над крепостным правом или системой наследственного правления, – произнес Роман настолько тихо, будто специально хотел, чтобы Дульцов его не расслышал. У него не было желания продолжать этот пессимистический, бесплодный разговор, и он снова уставился в окно в попытке поскорее сменить направление своих мыслей.

Друзья ехали сейчас по густому сосновому лесу. Деревья здесь были высокие, с прямыми голыми стволами, и только на самых вершинах у них имелись широкие хвойные кроны, которые полностью заслоняли собой большую часть небосклона, оставляя свободной лишь узкую голубую полосу над дорогой. Прямые солнечные лучи попадали сюда всего на несколько часов в день, когда солнце, проходя по небу, пересекало эту полосу, и сейчас оно находилось как раз над дорогой. Свет падал на стволы деревьев, освещая яркую желто-коричневую кору сосен, и проникал дальше, в самую чащу, туда, куда ему, не реши человек проложить здесь дорогу, никогда не суждено было бы попасть. Солнечные лучи нарушали вековой сумрак под кронами соснового леса и дымкой растворялись здесь, пробуждая новую жизнь: ближе к дороге трава на земле становилась заметно выше и гуще, а канавы вдоль трассы заросли даже достаточно приличными кустарниками, которые зеленели сейчас, развернув свои листья навстречу солнцу.

От созерцания всей этой первозданной красоты к Роману быстро вернулось его прежнее хорошее настроение. Его переполнило изнутри самыми положительными эмоциями, душе, казалось было тесно в груди, и она всеми силами старалась выплеснуться наружу. Желание это было столь непреодолимым, что глубоко вздохнув, Роман, не в силах уже сдерживать переполнявшие его чувства, принялся радостно напевать вслух:

– Был шторм, канаты р-р-рвали кожу с рук,

И якорная цепь визжала чертом,

Пел ветер песню гр-рубую и вдруг

Раздался голос: «Человек за бортом!».

И сразу: «Полный назад! Сто-о-оп машина!

Живо достать и согреть!

Внутрь ему, если мужчина,

Если же нет – растереть!».

Я пожалел, что обречен шагать

По суше, значит мне не жда-ать подмоги:

Никто меня не бр-роситься спасать

И не объявит шлюпочной тревоги.

А скажет: «Полный впер-ре-од – ветер в спину,

Будем в порту по часам!

Так ему – сукину сыну,

Пусть выбирается сам!

И мой корабль от меня уйдет –

На нем, должно быть, люди выше сортом.

Впередсмотрящий смотрит лишь вперед –

Не видит он, что человек за бортом.

Я вижу – мимо суда проплывают,

Ждет их пр-риветливый порт, –

Мало ли кто выпадает

С главной дороги за борт!».

Роман пел не так, чтобы уж совсем ужасно, а вполне даже сносно, да и основная суть этой замечательной песни заключались отнюдь не в напеве, а исключительно в словах, но, не смотря на это, спев три куплета, он остановился. Душевный порыв, вызвавший его пение, поутих, и он трезво рассудил, что Дульцов, прекрасно знающий эту песню, наверное, не горит желанием слушать ее сейчас, тем более в его голом исполнении, не приправленном ни звуками гитары, ни хотя бы аудиозаписью.

Вскоре участок неба впереди начал постепенно увеличиваться. Уже через несколько минут друзья выехали из леса, и их взору предстала широкая равнина, которая раскинулась во все стороны на многие километры до самого горизонта. Вокруг невозможно было найти ни деревца, ни холмика, ни какого-либо водоема – только дорога одиноко тянулась все дальше и дальше. Но на фоне всего этого однообразия имелось, однако же, кое-что, моментально приковавшее к себе внимание обоих друзей – вдалеке к трассе примыкало какое-то небольшое строение.

– Наконец-то цивилизация, – сказал Дульцов, оживившись и заметно повеселев. – Хорошо бы это был магазинчик или кафе – я бы с удовольствием купил что-нибудь поесть.

Он в нетерпении прибавил машине ходу, и они начали быстро приближаться к строению, которое, к заметной радости Дульцова, при ближайшем рассмотрении оказалось заправочной станцией. Довольно быстро достигнув заправки, друзья остановились возле нее на стоянке.

– Ты идешь? – спросил Дульцов у Романа.

– Нет, я тебя здесь подожду.

– Будешь что-нибудь?

– Да. Возьми мне какой-нибудь чебурек или пирожок. И попить.

– Хорошо, – ответил Дульцов, направляясь в здание заправки.

Роман вышел из машины вслед за другом. Когда он оказался на улице, прежние чувства воодушевления и эмоционального подъема, усилились в нем многократно. Он сладко потянулся, разведя при этом руки в сторону, выгнув спину, закинув голову чуть назад и подставив лицо прямо под теплые лучи, исходящие от сияющего высоко на небе солнца. Щурясь, Роман с удовольствием ощущал сейчас на своем лице легкий теплый, но в то же время освежающий летний ветерок, радуясь представившейся возможности размять свои конечности, занемевшие от многочасового сидения в одном и том же положении. Всласть растянув затекшие мышцы, он закрыл дверцу машины и осмотрелся вокруг, сохраняя открытое и счастливое выражение лица.

Справа от Романа находилось одинокое двухэтажное здание заправочной станции, воплощавшее в себе всю ту «цивилизацию», которой так обрадовался Дульцов. Здание было большое, двухэтажное, полностью обшитое синими пластиковыми панелями и рассчитанное на приличное количество посетителей, которые, судя по наличию второго этажа, могли здесь не только покушать, но и переночевать. Заправочные колонки находились тут же перед зданием, а сам Роман стоял сейчас на широкой, отсыпанной щебнем площадке, которая играла роль стоянки для остановившегося транспорта. Кроме автомобиля Дульцова на ней находился еще один легковой автомобиль и три грузовика. Площадка же была таких больших размеров, что спокойно могла вместить раз в десять больше транспорта и от этого казалась сейчас особенно пустой. Больше здесь не было ничего, только везде, куда не посмотри, и справа и слева, были одни бескрайние поля, отдыхавшие от засева вот уже несколько десятилетий и успевшие за это время по самую человеческую грудь зарасти травой и сорняками.

Обернувшись кругом, Роман возвратился в свое первоначальное положение и не без удивления заметил, что со стороны дороги прямо по направлению к нему шла цыганка с двумя бегущими рядом маленькими ребятишками. Он с любопытством уставился на них, несколько растерявшись от столь неожиданного появления. Цыганка с детьми шла уже так близко, что Роман отчетливо мог их разглядеть. Это была женщина очень низкого роста в длинной грязной и засаленной юбке, поверх которой висела кофта, завязанная сзади на талии за рукава. Сверху на ней была одета блузка какой-то леопардовой расцветки – бледно-желтая с черными пятнами, а волосы были собраны и покрыты платком. Вся одежда на ней была по-цыгански яркой и аляповатой, сплошь испещренная рисунками и узорами, преимущественно черного и зеленого цветов. Шла она уверенно, поднимая своей юбкой небольшое облако пыли, которое шлейфом тянулось сзади. Сопровождали цыганку два мальчика лет по шесть отроду, одетые в рваное трико, сандалии на босу ногу, и некогда белые, а сейчас совершенно серые майки, с черными пятнами на них. Темненькие, чумазые, с длинными кудрявыми и грязными волосиками, они бегали вокруг нее, играясь друг с другом и болтая что-то по-своему.

Цыганка держала в руке пустую пластиковую канистру, и, подойдя к Роману почти вплотную, сразу обратилась к нему:

– Здравствуй, красивый!

– Здравствуйте, – ответил ей Роман, продолжая светиться в улыбке.

Всем своим видом Роман излучал уверенность: деловито подбоченившись обеими руками, он твердо стоял на ногах, чуть расставив их в сторону, выпрямив спину, расправив плечи и приподняв подбородок несколько вверх.

– Слушай, – тут же завела цыганка, – я тебя попрошу: помоги мне, а? Бензин закончился у нас на дороге, – с этими словами она кивнула головой в сторону трассы, – муж у машины остался… я, вот… сюда пошла. А денег-то нет… Помоги, милый.

Услышав от цыганки просьбу помочь, да еще и после того, как она посетовала на отсутствие денег, Роман испытал очень неприятные чувства, подобные тем, которые рождаются у человека, когда прямая и бестактная просьба собеседника застигает его врасплох, не оставляя более менее приемлемого выбора. Вот и сейчас Роман, не имея ни малейшего желания отдавать свои деньги цыганке, которую он видел впервые в жизни, в то же самое время не хотел показаться безучастным к проблеме женщины с двумя детьми. Альтернативой оставалось только наврать, что у него совсем нет денег, но это тоже был не самый лучший вариант, потому что из его уст это звучало бы сейчас совершенно неубедительно, да и к тому же, тогда он становился обманщиком уже в собственных глазах. Ситуация, как и всегда в таких случаях, была щекотливой, и создавала перспективу оставить после себя неприятный осадок в душе Романа. Но его замешательство продлилось всего секунду, прежде чем собеседница сама избавило его от затруднительного выбора.

– Дай бензина немного, – сказала цыганка и протянула Роману пустую канистру.

Поняв, что цыганка просит не деньги, а топливо, Роман тут же почувствовал радостное облегчение. Он понял, что сумеет уйти он необходимости спонсировать свою новую знакомую, не придумывая при этом какой-нибудь нелепой отговорки.

– У меня нет бензина, – ответил ей Роман, сохраняя все это время свое прежнее приветливое выражение лица.

– Слей немного у себя. Помоги мне, – сказала женщина, посмотрев на машину Дульцова.

– При всем желании, я не смогу этого сделать. Это иностранный автомобиль – тут слить никак не получится, – ответил Роман с тем сочувствием, которое только может возникнуть к совершенно незнакомому человеку.

– Выручи, пожалуйста, – снова попросила цыганка, но уже без малейшей надежды в голосе, произнеся это по большей степени механически, одновременно оглядываясь по сторонам, как бы пытаясь найти сейчас еще кого-нибудь, к кому она могла бы обратиться за помощью.

Роман внимательнее присмотрелся к своей собеседнице. На вид ей было лет сорок-пятьдесят; точнее определить возраст он затруднялся. Продолговатое лицо и шею цыганки, покрывали то тут, то там большие неровные пятна темно-коричневого цвета, но это была не грязь, а как будто какие-то ожоги или следы перенесенной болезни. У нее было несколько золотых зубов, но не имелось ни серег, ни цепочек, ни колец – вообще никаких украшений на теле, так любимых этой народностью. Нос ее сильно расширялся книзу, но вверху имел достаточно ровную и тонкую форму; кожа нижних век была более темного цвета, чем кожа лица, отчего глаза казались какими-то болезненными, а сверху над глазами росли густые черные брови. Ее совершенно не крашенные с проседью волосы были собраны как попало и торчали на голове небольшими прядями в разные стороны. Когда цыганка обращалась к Роману, то устремляла взгляд своих карих глаз прямо на него, при этом она как-то заискивающе наклоняла голову набок, а ее широкие коричневые губы неизменно складывались в характерную цыганскую улыбку – лукавую, но одновременно и располагающую.

Цыганка посмотрела по сторонам – вокруг никого не было. Она перевела свой взгляд на детей, которые все это время бегали тут же рядом, с интересом во что-то играя и не обращая абсолютно никакого внимания ни на мать, ни на ее собеседника, очевидно не видя в сложившейся ситуации ничего необычного. При взгляде на детей лицо цыганки выразило грустное спокойствие, но через секунду к ней как будто пришло озарение: ее глаза вспыхнули, и она решительно принялась искать что-то в большом кармане, пришитом с внутренней стороны ее верхней юбки. Провозившись несколько минут, она достала оттуда небольшой предмет.

– Купи, – сказала цыганка, и ни секунды не колеблясь, характерным жестом схватив руку Романа, вложила в нее какую-то маленькую вещицу. Она сделала это быстро, будто боясь, что промедлив хоть даже чуть-чуть, могла сейчас передумать, и оттого предпочтя расстаться с предметом как можно скорее, чтобы уже не иметь возможности поддаться соблазну изменить свое решение.

Роман раскрыл ладонь и посмотрел на предмет. Это был золотой перстень: красивый, не очень крупный, но цельный, тяжелый, с небольшим черным камнем, окаймленным аккуратным строгим узором.

– Что это? – спросил Роман.

– Кольцо.

– Вы мне купить его предлагаете?

– Всего шесть тысяч – и оно твое, – ответила ему цыганка тихо, почти шепотом, будто боясь, что ее слова могут услышать.

Роман внимательно осмотрел перстень. С внутренней стороны он нашел оттиск с пробой, а на вес кольцо было никак не меньше пяти грамм.

– Три давай.

– Дай пять с половиной.

– Четыре.

– Пять, – твердо сказала цыганка. – Очень красивое кольцо!

Роман задумался, продолжая молча разглядывать перстень. Он давно уже хотел купить себе подобный, но как-то не задавалось, а этот выглядел очень эффектно. «Он стоит тысяч двенадцать в магазине, – думал про себя Роман, – и минимум шесть дадут за него в ломбарде. Если я возьму кольцо даже за пять тысяч то уже точно не потеряю, да и ей бы с деньгами помог, а то так она здесь с детьми долго может простоять».

Он примерил кольцо на средний палец левой руки, чтобы посмотреть, пойдет ли оно ему.

– Ай, манушуварэс! – довольно воскликнула цыганка, смотря на руку Романа.

– Возьму за четыре с половиной, – сказал ей Роман.

Цыганка как будто заколебалась, но вымолвила:

– Бери.

Не снимая кольца с пальца, Роман достал из кармана джинс бумажник и отсчитал цыганке четыре с половиной тысячи.

– Авэн! – развернувшись, крикнула она детям, и те, бросив свои игры, тут же побежали за матерью.

Роман сел в машину и принялся разглядывать свое новое приобретение: перстень был действительно очень красивым и пришелся ему как нельзя по размеру. Именно такое кольцо – не широкое, с черным камнем – он всегда хотел себе. Роман улыбался, радуясь выгодной покупке, но вдруг неприятная мысль посетила его. Он неожиданно подумал о том, что четыре с половиной тысячи на самом-то деле очень мало для такого кольца и что он просто воспользовался безвыходным положением, в котором оказалась бедная цыганка, тогда как вполне мог бы дать ей за него пять и даже все шесть тысяч, и все равно это было бы очень хорошим приобретением. От этих размышлений Романа начали уже, было, одолевать угрызения совести, но тут же все обстоятельно взвесив, он даже разозлился на себя. «Да что я так за нее переживаю? – недоумевал он. – Что со мной такое?! Разве Артем, или например Максим, да хоть кто, стал бы волноваться из-за того, что получил что-то слишком дешево? Эта цыганка сейчас сможет купить бензин и у нее еще останется четыре тысячи; да и к тому же, она вряд ли когда-нибудь смогла бы выручить за него больше денег. Нет – ей точно никто бы не предложил больше!». Эти размышления успокоили Романа. Он снова посмотрел на кольцо – перстень чрезвычайно ему нравился – и его захлестнули радостные эмоции: глаза горели, он глубоко дышал, а лицо сияло, растянувшись в широкой непроизвольной улыбке.

В этот самый момент дверь машины открылась, и на водительское сидение уселся Дульцов. В правой руке он держал бутылку с газированной водой и запотевший прозрачный пакет с чебуреком, а в левой – маленький, надкусанный со всех сторон уголок теста (по-видимому, остатки какой-то выпечки), который он сразу закинул себе в рот и принялся аппетитно дожевывать.

– Де..жи. Чебу..еки ..десь отменные, – жуя полным ртом, невнятно произнес Дульцов, протянув другу пакет и бутылку с газированной водой.

Роман взял чебурек. Он был еще горячий и настолько сочный, что часть мясного бульона из него скопилось в уголке пакета. Роман почувствовал, как под солнечным сплетением у него что-то напряглось, в горле сжалось и пересохло и ему сильно захотелось сглотнуть слюну. Он развязал пакет и, аккуратно достав из него чебурек, с аппетитом откусил большой кусок.

– А туалет – бр-р-р, – поморщился Дульцов. Дожевав, он открыл бутылку с газированной водой и принялся запивать съеденное. – Запах ужасный и все под самую крышку уже загажено. Так что если захочешь – рекомендую лучше на трассе где-нибудь остановиться.

– Смотри, – обратился к нему Роман, подняв вверх кисть руки и растопырив пальцы.

– Где ты его взял? – удивился Дульцов.

– Купил, – коротко ответил Роман.

– Ха-ха-ха, купил! – оценил шутку Дульцов. – И вправду – что за глупые вопросы я задаю?! Здесь же столько ювелирных магазинов вокруг! – по-доброму сострил он, оглядываясь по сторонам с таким видом, будто они находились сейчас на оживленной улице какого-нибудь мегаполиса.

– У цыганки купил, – тоже веселясь, ответил ему Роман.

– У какой цыганки? – поинтересовался Дульцова, несколько успокоившись и внимательнее присматриваясь к кольцу.

– А я откуда знаю, – усмехнулся Роман. – Цыганке деньги на бензин нужны были, и она предложила мне купить у нее кольцо.

– И за сколько ты его взял? – уже серьезно спросил Дульцов.

– Четыре с половиной, – настороженно ответил Роман, не понимая причины столь резкого изменения настроения друга.

– И где сейчас эта цыганка?

– Не знаю, – оглянулся по сторонам Роман. – Наверное, бензин пошла покупать. А ты ее внутри не видел?

– Нет, не видел, – с этими словами Дульцов вышел из машины и быстрым шагом направился к зданию заправки.

Он ненадолго зашел внутрь, но быстро вышел и вернулся к машине. Роман тоже уже стоял на улице.

– Никакая цыганка у них ничего не покупала и вообще не заходила, – сказал Дульцов, подойдя к Роману.

Роман совершенно смутился. Он оглянулся по сторонам – вокруг не было ни одной живой души. Совершенно пустая трасса просматривалась отсюда на несколько километров в каждом направлении, и он ума не мог приложить, куда делась цыганка, да еще и с детьми, если ее не было в здании заправки. Они будто бы испарились.

Простояв на улице с полминуты, друзья сели в машину. Роман был весь напряжен, тревога вдруг сковала его. Для беспокойства были серьезные основания, но внутренне он всячески противился повисшим над ним мыслям, не желая допускать возможности того, к чему упорно подводил его Дульцов.

– А ты по поводу чего так волнуешься? – все-таки не выдержав, спросил Роман уже в машине.

Дульцов вопросительно посмотрел на Романа, пытаясь уяснить для себя, не шутит ли он с ним, но увидев встревоженную физиономию друга, понял, что он спрашивает со всей возможной серьезностью.

– Это не золото, – сказал он спокойно. – Подделка.

Услышав эти слова Дульцова, Роман совсем не изменился в лице, у него не дрогнул ни единый мускул – он заранее знал ответ друга.

– С чего ты взял?

– Как это с чего я взял? Ты купил кольцо у совершенно незнакомой, случайно попавшейся тебе на трассе цыганки! – тщательно выговаривая каждое слово, произнес Дульцов.

– Ну и что здесь такого? – чуть громче спросил Роман. – Это же цыгане. Золото – их хлеб. Они только тем и живут, что украшения перепродают.

– Вот потому, что это цыганка продала тебе кольцо, именно поэтому оно и не настоящее. Хлеб цыган не золото, их хлеб – обман доверчивых лопухов.

– Да о чем ты вообще? – вспылил Роман, окончательно убедившись, что рассуждения Дульцова были лишь догадками, и он не имел никаких весомых аргументов. – У них топливо закончилось, и они встали на машине в нескольких километрах отсюда. Она с канистрой была; и вообще ее только бензин интересовал, но просто денег совсем не было, вот и пришлось кольцо продать.

– Ну и где же она, если ей только бензин нужен был? – вопросительно развел руками Дульцов.

Роман не знал, как ответить на этот вопрос. Через несколько секунд Дульцов завел автомобиль и друзья, отъехав от заправки, продолжили свой путь.

– Она с детьми была, – произнес Роман. – Торговалась, и уступать-то ни в какую не хотела.

Дульцов в этот раз ничего не отвечал, а продолжал хранить молчание, управляя автомобилем с необычно серьезным выражением лица. Романа такое несвойственное его другу поведение возмутило еще сильнее и он, решительно отказываясь верить в то, что цыганка обманула его, подсунув фальшивый перстень, не находил себе места переполняемый желанием опровергнуть эту безосновательную уверенность Дульцова в своей правоте.

– Ты что, решил, будто перстень фальшивый только исходя из того обстоятельства, что я купил его у цыганки? – снова обратился Роман к другу. – Но ведь тебя же там не было, ты не видел что за цыганка, как она выглядела.

Дульцов молчал.

– Ты же даже не взглянул на кольцо, – продолжил Роман, снимая его с пальца и протягивая Дульцову. – Посмотри на цвет, на вес… И проба вот здесь есть. Отличный перстень… Ты что думаешь, я золото не отличу от подделки? – не унимался он, похоже не в состоянии сейчас успокоиться.

– Рома, я не собираюсь с тобой спорить, – ответил Дульцов, не взяв перстень, а только, в знак уважения к другу, мельком взглянув на него. – В конце концов – это твои деньги и я уж точно ничего здесь не потерял. Приедем в Китай – проверим в ювелирном магазине, и если это окажется золотом, то я искренне порадуюсь за тебя.

– Да конечно золото, что это еще может быть? – произнес Роман как бы больше для себя, нежели для Дульцова.

Он надел кольцо назад на палец и вернулся, наконец, к забытому чебуреку.

«Сто процентов золотой», – продолжал размышлять про себя Роман, откусывая чебурек, который за это время успел уже остыть и сделаться совершенно резиновым.

II

Шел уже третий день, как друзья выехали из N-ска. Они вели автомобиль, поочередно сменяя друг друга, останавливались редко, лишь для того, чтобы перекусить и не задерживались на ночевку, а отдыхали прямо на ходу, тут же в машине. Основная проблема езды таким способом заключалась в том, что автомобиль Дульцова имел небольшие размеры и не был предназначен для сна. Друзья спали скрючившись в несуразных и жутко неудобных позах, отчего у них периодически затекали конечности или отдельные участки тела. Кроме того почти полное отсутствие движения и возможности размяться заставляло их обоих мучиться суставами: Дульцов страдал со своим ранним радикулитом, а у Романа постоянно ныло колено, которое он сильно ушиб несколько лет назад. Но никто из них не жаловался: каждый терпеливо переносил боль и дискомфорт молча в себе, то и дело (в особенно тяжелые моменты) просыпаясь, в бессильной злобе скрежеща зубами и, проклиная все на свете, думая на друга, что «…ему-то эта поездка обходится значительно легче, у него ничего не болит, и он даже не представляет, как мне сейчас тяжело».

День близился к концу. Было около пяти часов и солнце потихоньку начинало сползать к горизонту, светя сейчас уже не так ярко, но поддерживая еще приятный легкий вечерний зной. До границы оставалось всего каких-нибудь десять часов езды: друзья опережали график и должны были прибыть на место ночью, а вагоны приходили только к обеду следующего дня, поэтому они ехали не спеша, уже совершенно расслабившись. За рулем был Роман, а Дульцов, откинув спинку своего сидения, расположился рядом в полу лежачем состоянии. Они коротали время в оживленной беседе.

– Но если до появления человека на земле существовали иные развитые цивилизации, то как они, по-твоему, погибли? – вопрошал у Романа Дульцов.

– Потоп, метеорит, да мало ли что еще.

– А почему мы не находим никаких следов этих цивилизаций?

– Как это не находим следов? А пирамиды? – вопросительно посмотрел на него Роман.

– То есть ты считаешь, что египетские пирамиды как раз и являются останками древних цивилизаций?

– Конечно.

Дульцов выдержал короткую паузу, будто бы сопоставляя, как он может воспользоваться этой новой информацией, а затем снова обратился к Роману:

– Получается, что до человека на земле существовали исключительно примитивные, совершенно не развитые цивилизации! – заключил он.

– Почему? – удивился Роман такому выводу друга.

– Ну, представь, если бы сейчас, в этот самый момент на земле приключилось бы какое-нибудь фатальное для человечества происшествие, типа потопа или, например, упал бы метеорит. Сколько на планете останется следов существования человека: дороги, здания, техника. А от всех предшествующих человечеству цивилизаций сохранилась только груда огромных, сложенных в кучу и идеально подогнанных друг к другу камней. Тебе не кажется, что это уж очень примитивно: полное отсутствие приемов работы с металлами, никаких намеков на знание математики, физики или химии. Получается, что предыдущие цивилизации были совершенно не развиты по сравнению с нами?

– Развитие цивилизации определяется не дорогами и постройками.

– А чем же тогда?

– Ты смотрел, недавно фильм вышел – «Аватар»?

– Смотрел.

– В этом фильме очень интересные мысли представлены. Там как раз сопоставляется две цивилизации: одна – наподобие современной человеческой, где главным являются ресурсы и развитие техники; в основе другой (цивилизации синих гуманоидов) лежит принцип гармоничного развития с окружающей средой. При этом в фильме хорошо показано, что человеческая цивилизация проигрывает, и что как раз гуманоиды намного более развиты, чем люди, хотя и не так продвинулись в техническом плане.

– Очень хороший пример! – подхватил Дульцов и так широко улыбнулся, что полностью оголил верхний ряд своих ровных желтоватых зубов. – В этом фильме человеческая цивилизация представлена как воинствующая. Но что бы было, если бы люди не вели себя так агрессивно и эгоистично по отношению к гуманоидам? Как взаимодействовали бы две эти цивилизации? Я думаю, что не люди бы позаимствовали ценности и образ жизни гуманоидов, а наоборот – гуманоиды бы переняли ценности и образ жизни людей. Я даже уверен в том, что это было бы неизбежным результатом ненасильственного слияния двух этих цивилизаций.