Текст книги "Как я провел лето (сборник)"

Мумба, бездомная дворняга, давно прижилась в их дворе. Это была сучка желто-коричневого, как ствол их сосны, окраса, короткошерстая, с длинным хвостом и длинными лапами и умной тупоносой мордой. Поначалу она обитала под тем же деревянным столом, служившим ей крышей. Но потом по предложению Ромки мальчишки рядом с гаражами устроили Мумбе жилище – из обломков досок сколотили конуру. Плоскую крышу покрыли куском рубероида, добытым на стройке, а внутрь настелили всяких тряпок. Макапка притащил из дому миску для еды, да такую красивую, что на другой же день ее кто-то украл, так что пришлось ограничиться пластиковой банкой из-под селедки.

В общем, Мумба счастливо в этом домике зажила. И даже пыталась в знак благодарности служить: лаяла на всех незнакомых. То есть, можно сказать, охраняла их пятиэтажный дом. И это ее погубило…

В один из майских дней, под вечер, когда Ромка сидел дома за уроками, вдруг за окном громыхнуло. Затем послышались крики. Выглянув, Ромка обнаружил, что возле построенной ими будки толпится ребятня.

«Что-то случилось с Мумбой, – тревожно стучало у него в груди, пока он сбегал по лестнице подъезда. – Что-то с Мумбой…»

То, что он увидел, когда подбежал и растолкал столпившихся, было похоже на фильм ужасов.

Мумба сидела в своей конуре, с трудом держась на передних лапах, и крупно дрожала всем телом, а из ее горла… Нет, такое лучше не видеть, особенно детям.

Но собравшиеся, словно околдованные, безмолвно смотрели на умирающее животное.

Ромка тоже не мог произнести ни звука, зато внутри у него все как будто кричало до хрипоты. Вовка Коврига, которого обычно мало что трогало, размазывал по грязным щекам слезы. А у девчонок так широко были раскрыты глаза, что Ромке подумалось, что бедняжки вот-вот сойдут с ума. Если только уже не сошли.

Затем Ромка наткнулся взглядом на Макапку. Тот сидел за конурой скорчившись, обхватив руками колени, и трясся почти так же, как Мумба.

– Бедная миленькая Мумба, – тихо шептал он. – Что с тобой сделали…

Ромке рассказали, что Мумбу застрелил милиционер из соседнего дома. В тот ужасный вечер он проходил мимо будки, когда собака выскочила и стала его облаивать. Натренированным движением милиционер выхватил из кобуры свой служебный пистолет и выстрелил…

В тот вечер, после того как собаку похоронили, Ромка приплелся домой, упал на кровать не раздеваясь да так и пролежал до темноты, сглатывая непослушные слезы. Родители, желая утешить его, пообещали купить щенка, о чем он давно их просил. Но Ромка отказался.

На следующий день он объявил своей команде:

– Мы должны отомстить за нашу Мумбу!

Как они это сделают, мальчишки пока не знали, но готовы были на самые отчаянные поступки.

Отомстить, однако, им не привелось: милиционера того вскоре посадили за решетку. Но не за Мумбу, а за какое-то другое преступление.

«Если бы его посадили раньше – за убийство Мумбы, – думал Ромка, – то он ничего дурного больше не совершил бы».

Но кого волнует жизнь собаки, особенно если она считается ничьей? За Мумбу никто из взрослых особо не переживал, и уж, конечно, никого из-за нее не посадили бы в тюрьму.

А еще через какое-то время все позабыли и того милиционера, и уж тем более – Мумбу.

А вот Ромка и его друзья не забыли…

Как не могли они забыть и того, что взрослые отобрали у них каток. Да, самым нахальным образом.

Во дворе соседнего дома (где проживал тот безумный милиционер) была площадка, которую зимой заливали водой, и получался каток. Конечно, все это было уже далеко не новое: низенький дощатый заборчик кое-где был сломан, асфальт на площадке растрескался. Зато зимой это было и хоккейное поле, и арена, по которой можно было просто носиться на коньках.

Иной раз, возвращаясь из школы, мальчишки, бросив сумки, мчались к пустующему ледяному полю, падали на него животом и скользили лежа, точно тюлени, распластав руки и ноги и крича: «Золото! Золото!» Почему «золото» – они сами не смогли бы объяснить. Но всем отчего-то было весело.

А еще на этом катке иногда по вечерам кружила на своих «фигурках» Макапкина сестра. И хотя на льду было полно ребятни, Ромке в такие минуты чудилось, будто Лиля катается одна в свободном пространстве, и не катается даже, а парит в нем легкой птицей.

Но вот как-то среди лета на эту площадку, пустующую в ожидании зимы и льда, поросшую по краям бурьяном, въехали экскаватор, трактор и два грузовика. Заборчик приехавшие окончательно сломали, раздолбили отбойными молотками старенький асфальт и вырыли на этом месте котлован, сломав попутно две большие плакучие ивы (видать, не зря они были плакучими…). И стали что-то строить. Блуждали слухи, что построят крытый каток, хоть и платный, зато лед там будет зимой и летом.

– А на черта нам лед летом? – пожимал загорелыми плечами Боча. – Прикольно, конечно, но летом лучше в речке купаться да рыбу под корягами ловить.

Но оказалось, что на месте прежнего катка будет никакой не крытый каток, а кафе, с бильярдом на втором этаже. Это сказал Макапке его отец.

Ромка с приятелями даже пожалели, что того милиционера посадили не вовремя. Может быть, он со своим пистолетом не разрешил бы ничего строить в своем дворе. Хотя вряд ли, скорее всего, он сам бы в этом заведении и посиживал. Наверное, кафе пришлось бы ему больше по вкусу, чем каток, на котором он никогда не катался.

– Придется на речку зимой ходить, – заметил Вадька. – А что? Там даже интереснее: можно устраивать походы на коньках. Точно, Ром?

– Можно, конечно, – задумчиво кивнул Ромка. – Мы-то на речке можем, а вот где теперь твоя сестра будет кататься? – неожиданно спросил он.

– Где-где… Нигде! – по-обезьяньи выпятил губу Макапка.

Имелось у Ромкиной команды одно излюбленное место, где можно было играть во всякое время года. Место одновременно мрачное и притягательное. Это – подвал. Запутанный подземный лабиринт, который вполне мог сойти и за пещеру, и за подземный бункер – темный, таинственный, с тяжелым пещерным воздухом, слегка отдающим гнилой картошкой. Даже в самый летний солнцепек здесь было зябко.

…Как колотится и замирает сердце, когда крадешься в полутьме вдоль дощатой стены сараев с пистолетом в руке, ожидая, что сейчас из-за угла или из бокового хода выскочит кто-нибудь из вражеского отряда и со злорадным криком разрядит в тебя целую обойму. И тогда придется стоять дураком на одном месте и считать до пятидесяти (хотя трупы, по идее, не способны считать). Противник же за это время, отобрав твое оружие, скроется в дальних закоулках подвала.

Эти правила придумал Ромка: «убитый» не выбывает из игры, иначе игра быстро кончится, а становится на время как бы парализованным и лишается оружия. После этого ему остается или выпросить что-то стреляющее у своих, или добыть себе вооружение, вступив в схватку с противником врукопашную. В последнем случае нужно действовать с осторожностью и ловкостью дикого зверя.

Не раз случалось, что Ромка или Боча, оставшись с голыми руками, в конце игры выходили из подвала, с головы до ног обвешанные всевозможными автоматами, пистолетами и саблями.

Ромка и его «кореша» (как сказал бы Боча) облазили все самые потаенные уголки этого подземелья. И тем не менее Макапка однажды сообщил, что он, прячась в одном местечке, обнаружил там неизвестный им тайный ход.

– Может, тебе примерещилось со страху? – предположил Боча.

– Я спичками подсветил – он уходит куда-то далеко.

– Отлично! – воодушевился Ромка. – Нам необходимо его исследовать.

Вооружившись фонариком, они втроем – Ромка, Макапка и Боча – спустились в подвал.

Пока Ромка не включил фонарь, они почти ничего не различали, словно разом ослепли. Впрочем, ребята прекрасно ориентировались тут и вслепую.

Макапка провел друзей через узкий проход под наклонный лестничный марш, ведущий из подвала в подъезд. Дальше им пришлось пробираться на четвереньках.

– Здесь, – проговорил Макапка почему-то шепотом.

Рыжеватый луч фонарика обозначил черную пробоину в низу стены, из которой выходили две трубы. Трубы были облеплены чем-то похожим на штукатурку и обмотаны проволокой.

– Ну и где твой подземный ход? – спросил Боча.

– Вот, – кивнул Вадька на пробоину.

– И это ты называешь ходом? Если это подземный ход, то наш фонарик – прожектор!

– А что тогда это, по-твоему?

– По-моему, просто дыра.

Ромка между тем улегся животом на холодный, усеянный каменной крошкой и пылью цементный пол и просунул руку с фонариком и голову в эту простодыру.

Узкий, почти прямой тоннель терялся где-то в бесконечной дали.

– Куда, интересно, он ведет? – прошептал сзади Макапка.

– Куда-то ведет, – ответил, высвободив голову, Ромка. – Может быть, в подвал другого дома.

– А может, в магазин? – предположил Боча. – В наш гастроном. Туда, где хранятся коробки с мороженым. Ну, тогда я готов ползти.

– Ром, как думаешь, обратно мы сможем выбраться? – спросил Макапка вполголоса.

– Кто-то выберется, а кто-то, может быть, и нет, – ответил вместо Ромки Боча. – А еще там очень грязно – можно испачкать белое личико.

– Кончай! – пресек его Ромка. – Ну что, спелеологи, вперед!

И он первый протиснулся в нору, так что снаружи остались торчать одни ноги в кроссовках. Но затем и они уползли, словно кто-то сидящий в норе втащил Ромку за шиворот.

– Ром, ну что там? – осторожно просунул голову Макапка.

– Трубы, – донесся невнятный голос предводителя.

– Трупы?! – прошептал впечатлительный Вадька.

– Сам ты труп, – подтолкнул его Боча. – Лезь давай или меня пропусти.

Юркий Макапка легко проскользнул вслед за Ромкой.

– Хорошо, Ковригу не взяли, – хмыкнул Боча, с трудом протискиваясь в узкую брешь, – он бы тут точно не пролез. Застрял бы как пробка и нас бы закупорил навеки.

…Двигаться ползком по трубам было очень неудобно, тем более что одна рука у Ромки была занята фонариком. Дышалось тут тяжело. Как будто не хватало воздуха, да еще от шарканья локтями и коленками по обмотке труб в ноздри набивалась сухая едкая пыль, из-за которой нестерпимо хотелось чихать. Пахло известкой и ржавчиной.

Постепенно ход сделался чуть шире, и стало возможно продвигаться на четвереньках.

Стенки и потолок тоннеля были бетонными, кое-где из них торчала проволока арматуры.

Ромка слегка вздрогнул, когда сзади раздался неприятный треск.

– Что это? – остановился он.

– Да так… штаны порвал, – не сразу ответил Макапка. – За проволоку зацепился.

– Вот чучело! – не удержался ползущий последним Боча.

– Не поранился? – спросил Ромка.

– Так, ерунда… Маленько поцарапался…

– Двигай тогда, – прозвучал сердитый голос Бочи.

Поползли снова. Но чем дальше они забирались, тем тревожнее становилось Ромке. Что, если они и вправду застрянут тут? Здесь же их сроду никто не найдет.

– Надо было рубоном затариться, – прогудел сзади Боча. – Может, эта нора на десять километров.

Ромка не отвечал. Он уже заметно утомился, спина и шея затекли, хотелось встать и выпрямиться, но сверху прямо над головой нависал и как будто давил бетонный свод. Ромка уже начал жалеть, что они затеяли это путешествие. Если бы сейчас кто-либо из его спутников предложил повернуть обратно, он охотно согласился бы. Но первым предложить такое он не мог. Остальные тоже молчали, видимо, опасаясь показаться трусами…

От тревожных размышлений Ромку отвлек странный гул, доносящийся откуда-то спереди. К этому времени фонарик ослабел, стал помигивать, поэтому дальше пяти метров ничего не удавалось различить.

Проползли еще немного, и Ромке показалось, будто воздух сделался сырым. И точно: лицо и руки повлажнели, а на бетонном своде висели, поблескивая в слабом свете фонарика, набухшие капли воды, иногда неприятно шлепаясь на спину. Пахло теперь сыростью и как будто распаренными тряпками. Влажный воздух шел волнами. Чудилось, будто кто-то огромный (какой-нибудь подземный дракон) дышит паром, раскрыв им навстречу пасть. А они, не видя, ползут прямо в нее.

Гул вскоре стал похож на искаженные человеческие голоса, как если бы говорили в пустую железную бочку.

Слов было не разобрать. Все это сопровождалось шипением и металлическим позвякиванием.

– Кто это, подземные жители? – опасливо поинтересовался Макапка.

– Нам повезло, кореша: это верняк гастроном! – не слыша Макапки, пробасил из темноты Боча.

Еще через десяток метров нора неожиданно расширилась, образуя высокую камеру. Трубы здесь, надломившись коленом, резко уходили вверх.

Тут было совсем сыро, сверху капало, и вода захлюпала под ногами, когда «исследователи» слезли с труб. Гул голосов и звяканье звучали тут громче. А сверху через узкие прорези в стене шел свет. В веере этого света клубился пар.

– Нагнись-ка, – приказал Ромка Боче, и когда тот присел, он взгромоздился ему на плечи.

– Тебя не увидят? – обеспокоенно спросил Макапка.

– Кто?

– Те, кто там наверху.

Но Боча уже выпрямился, Ромка схватился руками за чугунную решетку, размером не больше двух ладоней, и подтянулся к ней лицом.

Не без опаски заглянул он в узкие вертикальные прорези. Он ожидал увидеть каких-нибудь невероятных подземных обитателей, ну если не сказочных гномов, то хотя бы каких-то заговорщиков, тайно собравшихся в специальном бункере и громко обсуждающих свои секретные дела, будучи уверенными, что никто их не слышит.

Однако то, что он увидел, потрясло его сильнее, чем если бы это были заговорщики. Сперва почти перед самым своим носом он увидел розовую босую ступню, стоящую на белом кафельном полу. Ступню с вишнево-красными ногтями!..

Когда нога отступила, чуть дальше в белесом тумане перед ним предстала боком женская фигура – голая! – с шапкой белоснежной пены на голове. Теплый пар вырывался из щелей решетки, обдавая Ромку душными запахами мыла, шампуня, мочалок, березовых листьев. И как будто сам этот пар звучал женским смехом и гулкими голосами…

Да это же баня! Они едва не угодили в баню! В женское отделение!

– Ром, ты что там прилип? – проворчал Боча. – Затомило тебя держать. Дай и мне позырить!

В эту минуту женщина с намыленной головой повернулась животом в Ромкину сторону. Он отпрянул и едва не свалился с Бочиных плеч.

– Ну, что там? – подступили к нему приятели, когда он очутился внизу.

– Ничего не видно, все в пару, – соврал почему-то Ромка. – Наверное, это котельная или кочегарка.

– Я слышал бабский смех, – возразил Боча.

– Ладно, – сдался Ромка. – Там баня и голые тетки. Теперь поверили?

– Голые? – переспросил Макапка потрясенно. – Совсем?

– Голее не бывает.

– Не зря лезли, – заключил Боча. – Давайте скорее поднимайте меня! Моя очередь глазеть.

– Нечего там глазеть, – сказал Ромка. – Ты что, голых баб не видел?

– Вблизи – нет, – признался Боча. – Разве что Макапку, – хихикнул он.

В ту же секунду Макапка, точно хищный зверек, вцепился в насмешника, и они повалились в сумраке прямо в воду, хрипя и брызгаясь. В тесноте чуть не сбили с ног командира.

– Ссоритесь – я ухожу! – громко провозгласил тот и полез обратно в тоннель.

Дерущиеся поднялись на ноги и стояли в нерешительности. Ясно было, что ни Боча не станет держать на плечах Макапку, ни Макапка – Бочу, а значит, заглянуть в банное отделение им не удастся.

Переругиваясь, они уныло полезли вслед за вожаком, так и не увидев голых женщин.

Подвал наверняка таил в себе еще немало других тайн, не говоря уже о бессчетных возможностях для игр. Но настал день, когда деревянные двери, ведущие из подъездов в подвал, заменили на железные, с крепкими замками, так что без ключа открыть их было невозможно.

Объясняли это тем, что, мол, пацаны балуют в подвале с огнем и неровен час – спалят весь дом.

Если уж говорить честно, то мальчишки действительно разок-другой устраивали там «дымовуху». Но, во-первых, совсем не опасную, а во-вторых: как без дымовухи выкуривать засевших в подземелье диверсантов?..

Лишившись доступа в подвал, Ромкина команда взялась осваивать чердак.

О, чердак – это особый мир! Совсем не земной. Почти небесный! Птичий.

В полукруглых слуховых окошках, в которых сидят обычно, поглядывая наружу, по два-три голубя, видны плывущие облака. Совсем рядом. Земля же где-то далеко внизу. И нетрудно представить себе, будто ты в огромном летательном аппарате, плывущем вместе с облаками…

Всякий раз, проникнув на чердак, мальчишки в сумраке осторожно озирались, словно чердак мог измениться, пока их тут не было. Но все здесь оставалось прежним. Шеренгой стояли, теряясь вдали, накрененные в разные стороны толстенные деревянные балки, подпирающие крышу. Сухой, как будто шершавый запах пыли перемешивался с известковым запахом птичьего помета и перьев. На самом верху, на поперечных брусьях, неподвижно, точно чучела, сидели рядами голуби. Но стоило только ухнуть или махнуть резко рукой, как ближние чучела мигом оживали, срывались с насеста, стуча крыльями по шиферу, пугали других, и через секунду весь чердак наполнялся шумом, треском, упругими хлопками крыльев. Птицы носились во всех направлениях, роняя перо и пух, которые кружили в воздухе в вихрях пыли.

Но обычно мальчишки старались двигаться осторожно, по крайней мере поначалу. Они гуськом ступали по шуршащему рыхлому шлаку, которым был засыпан пол, перешагивали через высокие кучи окаменевшего голубиного помета. Этот крепкий, как цемент, материал образовывал порой столбики едва не по колено высотой. Они напоминали Ромке пещерные сталагмиты, какие он видел на фотографиях в книгах о спелеологах.

Одинокий лучик света, пробившийся через щель или дырочку в крыше, тянулся от самого верха до пола и весь был заполнен клубящимися блестящими пылинками, так что казалось, будто в нем-то и сосредоточена вся пыль, а остальной воздух чист.

Широкая прямоугольная колонна с отвалившейся местами белой штукатуркой показывалась еще издали. Эти печные трубы стояли тут с доисторических времен, когда дом отапливался углем и дровами.

За трубой команда останавливалась. Боча с Ковригой опрокидывали лежащий на шлаке и также облепленный птичьим пометом и пухом щит из побеленных досок. Под щитом находился оружейный склад.

Ромка опоясывался ремнем с подвязанной к нему шпагой из толстой закаленной проволоки с заостренным концом, совал за пояс самострел – деревянный пистолет с желобком и тугой резинкой, стреляющий металлическими скобками. После него разбирали свое вооружение остальные: кто – дубинку, кто – пику из обколоченного электрода с оперением из голубиных перьев, кто – обыкновенный с виду железный пистолет, но залитый свинцом и потому тяжелый, как настоящий (наверное, даже тяжелее, чем настоящий).

Порой возникали перепалки.

– Макапка, куда прешь! – отпихивал Вадьку Боча. – В обезьяннике у себя будешь толкаться.

Обвешанные оружием мальчишки напускали на себя грозный вид, хмурили брови и проверяли свою меткость, кидая в деревянную стойку пики с оперением.

Огромное пространство чердака они считали с некоторого времени своей территорией. Тут они чувствовали себя вольготно. Хотя и не в полной безопасности: был у них один, но очень коварный враг…

– К амбразурам! – командовал Ромка, и вся орда наперегонки устремлялась к слуховому окошку. Толкаясь, вскакивали на подвешенную на крючьях, облепленную асбестом трубу парового отопления. Решетчатые деревянные створки оконца отскакивали в стороны, и целая гроздь голов вклинивалась разом в полукруглый проем, щурясь от солнечного света.

– Пустите! – пищал сзади маленький Бочик, пытаясь втиснуть в тесный ряд башмаков и кроссовок на трубе свой драный кед.

– Хорош царапаться! – отбрыкивались от него.

Но старший Боча заботливо подхватывал братца под мышки и сажал на край окна.

Скоро вся братия выбиралась по очереди наружу, рассаживалась на прогретом солнцем волнистом шифере, упираясь ступнями в оградку из бурого железного прута, идущую по кромке крыши. Вернее, упирались в нее ступнями Ромка и Боча, а остальные предпочитали сидеть чуть повыше на откосе. Коврига часто вообще не вылезал, а торчал в окошке, оправдываясь тем, что на солнце ему потно.

Для Ромки это были одни из самых приятных минут в жизни. Перед ними – выше и ниже – парили птицы, вершины гигантских тополей волновались почти у самых ног, а внизу по крошечным аллейкам двигались уменьшенные человечки. Мир расстилался под мальчишками как будто покоренный, маленький, а они были такие большие, храбрые и сильные.

Неторопливо обсуждали дела.

– Клево мы придумали – люк среднего подъезда завалить кирпичами, – радовался Боча. – Туловище захочет нас погонять, полезет, а люк – ха-ха – не открыть!

– Лучше бы вообще все люки завалить, – добавил из окошка Коврига.

– А сами как? – спросил Ромка. – По пожарке?

– Не, лучше один хотя бы люк оставить…

– Там-то нас Туловище и заловит.

– Нам надо иметь запасы провизии на случай осады.

– А еще нам нужны женщины, – авторитетно заявил Боча.

– Зачем они? – покривился Коврига.

– Как – зачем? Ты что, кино не смотрел? В любой мафии обязательно должны быть женщины. Чтобы плакали, если кого-нибудь из нас замочат.

– Мы же не мафия. И зачем нам чужие женщины, когда у нас есть своя? – подыгрывая Боче, ехидно усмехнулся Коврига и выразительно скосил глаза на Макапку.

Макапка раздувал ноздри и начинал пыхтеть, как всегда перед дракой.

– Хватит! – останавливал их командир.

А в следующую минуту веснушчатое лицо Ковриги вдруг искривлялось гримасой ужаса – и в мгновение ока он исчезал в темноте чердака.

– А-а, бандюги! – доносился оттуда страшный рев. – Опять за свое?! Ну я вас проучу!

– Туловище! – вопили мальчишки и бросались врассыпную по грохочущему под их ногами шиферу крыши.

Как-то раз во время такого бегства маленький Колесик поскользнулся на откосе и покатился вниз.

Никто не успел ничего сообразить, как он очутился у края пропасти. Но в ту же секунду Боча, который находился почти у конька, в три громадных прыжка настиг брата. К счастью, оградка выдержала их обоих, лишь слегка погнулась, когда Боча врезался в нее ногами, поймав братца за рубаху. Конечно, может быть, Колесик, катясь, и остановился бы у оградки, но, может, на скорости и перелетел бы через нее, если бы не старший брат.

А все из-за Туловища…

Туловищем ребята прозвали жильца с последнего этажа среднего подъезда, плотного коротконогого пенсионера, совсем лысого, с вечно красной физиономией. Повсюду, даже на улице, он ходил в домашних тапках. Наверное, чтобы легче было догонять.

Оттрепав хорошенько пойманного, он обычно затаивался на чердаке, поэтому приходилось спускаться по пожарной лестнице. Коврига побаивался пожарной лестницы, но все же лез вслед за другими, так как Туловища он боялся еще больше.

Это был не лучший путь, поскольку прямо напротив лестницы стояла во дворе садовая скамейка, и на ней бессменно дежурили старушки. И было почти невозможно спуститься и остаться при этом незамеченными.

– Смотрите-ка! – поднимали они кудахтанье. – Что вытворяют сорванцы-то эти! Чей это впереди лезет? Никак Тамары Егоровны сынок? Вот я ей сегодня же доложу! А другие чьи же? А, знаю-знаю!

И в тот же день родители обо всем узнавали, и следовали неприятные разбирательства. Ведь лазить по пожарной лестнице не разрешалось.