Текст книги "100 великих археологических открытий"

Подол в древнем Киеве

«За высоким деревянным забором, где еще совсем недавно был живописный зеленый сквер, раскинулась строительная площадка метростроевцев. Несколько летних месяцев 1972 года ежедневно, с раннего утра и до позднего вечера, сюда нескончаемым потоком шли люди. Это были и крупные экскурсионные группы, и туристы из других городов, и просто прохожие. Видимо, со времен знаменитых подольских контрактовых ярмарок здесь не было такого скопления людей. Что же привлекло их внимание? Что заставило людей, позабыв про неотложные дела, часами простаивать у ограждения глубокого метростроевского котлована? Археология. Здесь, на глубине 10–12 м, обнаружены уникальные объекты: срубные жилые и хозяйственные постройки, деревянные сваи, заборы, тротуары, изделия из дерева, березовой коры, глины, черных и цветных металлов, стекла. Датируются они Х в. За весь период археологического изучения Киева подобные историко-культурные памятники обнаружены впервые. Их сохранность, а также глубина залегания поражают воображение».

Так известный археолог П.П. Толочко в своей книге «Древний Киев» описывает обстоятельства открытия «Киевских Помпей» – Подола, древнего киевского торгово-ремесленного посада.

Расположенный между Киевскими горами и Днепром, Подол, он же Нижний город, населенный ремесленниками и торговцами, еще в раннюю эпоху истории Киева играл важную роль в экономической и социально-политической жизни города. Первое упоминание о Подоле в летописи относится к 945 году. Здесь, в устье реки Почайны, существовала речная гавань, принимавшая шедшие по Днепру торговые флотилии. Здесь еще за полвека до принятия Русью христианства существовал первый христианский храм Киева – Ильинская церковь. Значительное место занимал Подол в истории Киева и в последующие века. Долгие годы знания ученых о древнем Подоле ограничивались лишь летописными свидетельствами. Археологически этот район не мог быть исследован из-за плотной городской застройки и большой мощности культурных напластований, достигающих 10–12 и более метров. Осуществить раскопки на такую глубину чрезвычайно сложно. Из-за нехватки достоверных данных историки были вынуждены довольствоваться лишь предположениями. Подтвердить же или опровергнуть эти гипотезы могли только раскопки. Такая возможность появилась у археологов только в 1971 году, в связи с началом сооружения второй очереди киевского метрополитена.

Уже первый этап работ принес важное открытие: в шурфах, заложенных на Красной и Почтовой площадях, ученым удалось зафиксировать разрез культурных напластований, уходящих на глубину до 12–14 метров. Характерная лепная керамика, обнаруженная в самых нижних отложениях, неоспоримо свидетельствовала о том, что и Верхний, княжеский город, и посадский Подол возникли практически одновременно. При этом заселение Подола началось задолго до первого упоминания о нем в летописях.

«…Все глубже становился шурф, – писал участник раскопок киевский археолог К.Н. Гупало. – Мы старались не отстать от быстрых темпов проходки, фиксировали каждый из пройденных слоев. Иногда удавалось даже “покопаться” в стенке шурфа, еще не зашитой досками. Приблизительно до отметки 2 м от уровня современной дневной поверхности (собственно говоря, от асфальта) шел однородный темного, почти черного цвета грунт. Этот культурный слой образовался за последние четыре столетия жизнедеятельности подолян (в XVII–XX вв.). В нижних горизонтах слоя попадались отдельные черепки древнерусского времени. Первый “чистый” слой XII–XIII вв. был зафиксирован на глубине 2,5 м. От верхних, более поздних он отделялся прослойкой песка. Такая же песчаная прослойка находилась и под культурным слоем.

Эта характерная особенность подольской стратиграфии – чередование культурных слоев со слоями песка – была уже известна по предыдущим исследованиям. О ней писали еще историки XIX в.

На глубине около 4 м ниже очередного культурного слоя снова пошел песок. Прошли метр, два, три – песок не заканчивался. Неужели материк? И ниже ничего нет!

Несколько фрагментов керамики, добытых при проходке последнего слоя, позволяли предварительно датировать его XI–XII вв. А где же слои более древние? И будут ли они вообще? Возможно, этот мощный слой песка был оставлен наводнением 945 году и прав был летописец, утверждавший, что на Подоле “не седяху людье”?

Пока мы рассуждали, песок окончился. Толщина песчаного намыва 3,5 м. Под ним новый культурный слой. Время его – тоже XI в. Но как разительно отличается он от вышележащего! Влажный на ощупь, с остатками щепы, обрезков и обломков деревянных предметов и… лесными орехами. Глубина около 7,5 м. Под культурным слоем – снова песок. И вдруг на светлом фоне – какое-то темное пятно. Попросили приостановить проходку.

Буквально по сантиметрам снимаем песок. Работаем по очереди (размеры шурфа 2 × 1,5 м, двоим негде развернуться). Темное пятно сужается, его контуры приобретают прямоугольные очертания. Показалась толстая доска. Под углом к ней еще две. Погребение! Мы расчищаем крышку гроба. Сомнений уже нет. От первоначального плана поднять захоронение наверх монолитом пришлось отказаться – не позволяли размеры шурфа. Наконец, расчистка закончена. Находка описана, зарисована.

Яркая вспышка фотоаппарата на миг освещает сумрак колодца. Все. Это действительно была большая удача. Будь шурф заложен на метр-два в сторону, этого открытия не произошло бы. Кости скелета, за исключением черепа, почти истлели. Погребение ориентировано головой на северо-запад. На шее покойной – девочки 5–6 лет – было ожерелье из цветных стеклянных и пастовых бус.

Собственно гроб представлял собой деревянную долбленую колоду. Крышка гроба имела четыре ручки. Погребение было “опущено” с уровня вышележащего культурного слоя. Глубина могилы составляла всего около метра.

Ниже слоя песка, в котором было найдено погребение, снова пошел культурный слой. Последний из таких слоев зафиксирован на отметке 10,20 (глубже проходка шурфа не велась из-за сильного притока воды). Кроме фрагментов керамики в этом слое впервые найдены деревянные изделия: несколько поплавков для рыболовных сетей и деревянная уключина. Так впервые в 1971 году мы заглянули в окно, нет, скорее в щель, прорубленную сквозь пласты веков. Конечно, тогда далеко не все можно было разглядеть в полутемной глубине шурфа. Многие детали ускользали от взгляда исследователей. Но главное было ясно. Мы стояли на пороге открытий».

Четкое чередование темных и светлых слоев на разрезе (темные слои – результат жизни и деятельности человека, светлые – песок) говорило о том, что в существовании Подола были неоднократные перерывы из-за разливов Днепра. Керамика Х – начала XI века, залегавшая на глубине 8–9 м от современной поверхности, подтверждает выводы геологов о том, что именно в этот период в районе Киева наводнения происходили особенно часто. Периодические разливы вынуждали древних подолян покидать обжитые места, подниматься выше, надстраивать или перестраивать свои усадьбы. И чем больше песчаные наносы, тем сохраннее оказываются археологические объекты, погребенные под ними. Поэтому при раскопках вполне можно было ожидать находок отдельных полусгнивших бревен, следов построек. Но то, что предстало перед глазами исследователей, превзошло все ожидания.

В раскопе на Красной площади исследователи обнаружили 13 срубных сооружений, залегавших на разных уровнях. Пять из них составляли единый жилищно-хозяйственный комплекс Х века – усадьбу. Она была окружена деревянным забором, состоящим из дубовых досок шириной до 20 см. Четыре сруба располагались по периметру усадьбы, пятый – видимо, более ранний – несколько выпадал из общего плана. Сохранность срубов, сложенных из сосновых бревен, была поразительной: возвышаясь над землей на шесть – десять венцов, они походили не на строения тысячелетней давности, а на начатые и незавершенные постройки наших дней. За десять веков они даже не потемнели! Такого не знала даже богатая на деревянные находки археология Новгорода. Как же могли так хорошо сохраниться постройки, сделанные из дерева – недолговечного и подверженного разрушению материала? Дело в том, что они оказались как бы загерметизированными многометровой песчаной подушкой. Это случилось во время одного из наводнений сотни лет тому назад.

В юго-западной части усадьбы находился жилой дом, выделявшийся среди остальных сооружений большими размерами и толщиной стен. Он был срублен из сосновых бревен длиной более 6 м и диаметром 20–25 см. Между венцами сохранилась прокладка из мха. Примерно половину помещения занимал пол, настеленный из широких колотых досок, в другой половине лежали остатки рухнувшего перекрытия. Прямоугольный проем (80 × 90 см) вел на чердак (или второй этаж). Северный угол дома занимала печь.

Как оказалось, этот дом сооружался дважды: под ним был обнаружен еще один сруб, имевший аналогичную планировку, но превосходящий верхний размерами (7,3 × 7,8 м). Он сохранился на высоту четырех венцов. Особой прочностью отличались фундаменты – под южной стеной было уложено толстое (около 40 см в диаметре) дубовое бревно, однако предохранить сруб от разрушения оно не смогло. Именно в этом месте произошла значительная (до 60 см) просадка дома, вынудившая его хозяев перестраиваться. При этом неразобранные нижние венцы старого дома послужили новому своеобразным фундаментом.

Дендрохронологический анализ срубов показал, что эти постройки относятся к 913–1047 годам. Но дендрохронология определяет только год рубки дерева. Как долго существовала данная постройка, остается в точности неизвестным. Ученые предполагают, что самый первый сруб усадьбы мог простоять до 970-х годов.

В постройках и на территории усадьбы археологи нашли множество различных предметов утвари: стаканчик из бересты, деревянную лопату с обгоревшими краями, резную деревянную посуду, глиняные горшки, гребень из резной кости, бронзовый игольник, стеклянную фигурку для игры в шашки. В различных местах усадьбы сохранились деревянные вымостки, которые в виде нешироких тротуаров были проложены между двумя хозяйственными постройками, а также вдоль жилого дома. Судя по археологическим материалам Новгорода, подобные элементы благоустройства чаще всего встречаются в зажиточных усадьбах. О том, что и владелец подольской усадьбы явно был богатым человеком, свидетельствуют обнаруженные при раскопках византийские монеты, принадлежавшие императорам Константину VIII (1025–1028) и Роману II (959–963), золоченые бронзовые изделия, резная кость, набор точеной столовой посуды. Кто же был хозяин усадьбы – ремесленник или купец?

Следов какого-либо производства на территории усадьбы археологи не обнаружили. Зато византийские монеты, амфоры, гирьки от весов, скорлупа грецких орехов, косточки персиков свидетельствуют о принадлежности хозяина усадьбы к купеческому сословию. Причем это был не мелкий торговец, а богатый «гость», возможно, ездивший и в Византию.

Одновременно с исследованиями на Красной площади велись раскопки в котловане между улицами Героев Триполья и Хоревой, в 250–300 м к северо-западу от первого участка. Здесь также удалось раскопать срубные сооружения, относящиеся к одной усадьбе, и отрезки двух городских улиц, огражденных деревянными заборами. Ширина одной из них, проходившей вдоль береговой линии Днепра, была 6 м, другой, ведшей к реке, – около 3 м. На пересечении этих улиц стояла усадьба Х века, постройки которой располагались вдоль линии заборов. В некоторых срубах (их средняя площадь составляла 25 кв. м) были хорошо сохранившиеся глинобитные печи, в других – погреба. Один из жилых домов был окружен деревянной – вероятно, двухъярусной – галереей, опиравшейся на толстые, около 30 см диаметром, колонны.

Раскопки Подола дали неоспоримые доказательства для утверждения: горожане торгово-ремесленного центра Киева жили в надземных рубленых домах, а не в полуземлянках с глинобитными стенами, как это предполагалось ранее. Жилые и хозяйственные постройки располагались на отдельных земельных участках – усадьбах, представлявших собой замкнутое пространство. Площадь таких усадеб составляла от 300 до 1000 кв. м. Характерно, что границы усадеб, установленные, вероятно, в момент первоначальной застройки участка, оставались неизменными на протяжении столетий. Возможно, это было связано с ограниченностью территории, пригодной для застройки.

Усадьбы со стороны улиц и между собой ограждались заборами. Большинство заборов были дощатыми, но найдены и ограждения в виде плетня. Некоторые из них сохранились на высоту до 1,2 м. Интересно, что на Подоле ни разу не встретились мостовые, подобные новгородским.

По подсчетам ученых, в XI–XIII веках на Подоле могло одновременно существовать 4000 усадеб, на которых проживало (при среднестатистической семье в шесть человек) 24 000 жителей. Территория Подола составляла в древности около половины всей площади Киева, и по плотности населения он, вероятно, был одним из густонаселенных районов столицы.

По этническому составу население Подола было довольно пестрым. Помимо славян, как это следует из текста «Киево-Печерского Патерика», в Киеве той поры проживали «латиняне» – т. е. выходцы из Западной Европы, сирийцы, евреи, армяне. О том, что колония армянских купцов располагалась именно на Подоле, свидетельствуют остатки армянской церкви, обнаруженные в 1975 году. Пол постройки состоял из разноцветных поливных плиток, стены сложены из плинфы, фундаменты – из крупных необработанных валунов.

В Киеве существовала и крупная колония немецких купцов, имевших здесь свои «латинские» церкви во имя Пресвятой Девы Марии и во имя св. Николая. Эти храмы также располагались на Подоле – под горой Щекавицей. В Киеве проживали купцы из Италии, Польши, Чехии, сотни (если не тысячи) выходцев из стран Востока, здесь существовала большая хазарская торговая колония. Такая полиэтничность населения, занимавшегося прежде всего торговлей, не только способствовала проникновению в столицу Древней Руси культурных достижений Запада и Востока, но и накладывала свой отпечаток на общественно-политическую жизнь города.

Клады старой Рязани

Первое упоминание о Рязани встречается на страницах «Повести временных лет». В XI–XII веках этот город на Оке уже был крупным, хорошо укрепленным политическими центром, со значительным населением. Исключительное значение Рязани определялось не столько его природными богатствами, сколько значением Оки как крупнейшего наряду с Волгой и Днепром торгового пути. Ока обеспечивала широкую торговлю не только Киевской Руси, но и всей Европы с Востоком. На рынок Рязани стекались парча и золототканые одежды из Византии, жемчуг и драгоценные камни из Индии, предметы искусства, пестрые ткани и благовония с Востока, янтарь из Прибалтики, знаменитые франкские мечи, олово, воск, мед; здесь продавали ловчих соколов, меха соболей и горностаев, торговали скотом и невольниками. Являясь крупным торговым центром, Рязань была и значительным центром культуры, искусства и художественного ремесла.

Нашествие татаро-монгольских орд во главе с Батыем в 1237 году положило конец процветанию Рязани. Ее стены после пятидневной осады были сокрушены стенобитными машинами, город разгромлен, все его жители зверски вырезаны. Трагедия гибели Рязани рассказана в «Повести о разорении Рязани Батыем» – одном из наиболее драматических произведений древнерусской литературы.

Рязань, первой из русских городов принявшая на себя удар татаро-монгольских полчищ, канула в небытие. Столица княжества была перенесена на 50 км западней – в Переяславль-Рязанский, за которым в XVIII столетии окончательно закрепилось имя Рязани. А Старая Рязань постепенно превратилось в обыкновенное село. О славном прошлом древней столицы Поочья сегодня напоминает лишь двухкилометровое кольцо оплывших валов, окружающих огромное распаханное пространство.

Плато Старой Рязани представляет собой неправильный четырехугольник, вытянутый с севера на юг. С запада его ограничивают крутые обрывы берега Оки, с севера – речка Серебрянка, с юга – Черная речка. В северной части плато возвышается изолированный холм, отделенный от остальной территории городища оврагом. Это древнейшая часть Старой Рязани – кремль-детинец, относящийся к Х веку. Он обнесен линией валов высотой 3,5 м, которые вместе со стенами и рвами в свое время представляли довольно внушительную оборонительную цепь. К юго-востоку от детинца раскинулась территория собственно города, обнесенная внешней линией валов, даже сегодня достигающих высоты 9 м. Эта внешняя цепь укреплений возведена, по археологическим данным, в XII столетии. На месте древних улиц Рязани и поныне пролегают дороги. Одна соединяет Пронские ворота (их место отмечает разрыв в линии валов) с Северными воротами во внутреннем кольце укреплений. Другая ведет к восточным Исадским воротам.

На протяжении многих столетий окрестные крестьяне, распахивая Старо-Рязанское городище, находили здесь различные древности. Известны и находки богатых кладов, содержащих, по-видимому, немалые художественные ценности. К сожалению, ни один из кладов, найденных в Старой Рязани до XIX столетия, до нас не дошел. Между тем именно клады привлекли внимание исследователей к Старо-Рязанскому городищу.

В 1822 году один крестьянин, опахивая края дороги неподалеку от того места, где позднее был раскопан Спасский собор, наткнулся на золотые предметы исключительной ценности. Их общий вес составлял 6 фунтов 83 золотника (2,807 кг). Первые специалисты, описывавшие этот клад, дали ему название «рязанских барм», но до сих пор назначение этих предметов остается спорным. По мнению одних исследователей, они входили в состав женского убора, по мнению других – являлись частью княжеского наряда. Как бы то ни было, «рязанские бармы» представляют собой признанный шедевр древнерусского ювелирного искусства.

В состав клада входят три небольших золотых медальона с изображениями Богоматери, св. Ирины и св. Варвары; два крупных колта[14]14
  Колт – древнерусское украшение XI–XIII вв. в виде полой золотой или серебряной привески, украшенной зернью, эмалью, сканью.


[Закрыть] с изображениями святых князей Бориса и Глеба на одной стороне и драгоценными камнями – на другой; шесть золотых колтов, покрытых драгоценными камнями и сканью; две цепи из золотых ажурных бусин со сканью, зернью, жемчугом и самоцветами. Ныне этот клад хранится в Оружейной палате в Москве.

Конечно, главным сокровищем клада являются медальоны. Особенно замечателен медальон с образом «Богоматерь Оранта», безусловно византийской работы, выполненной в технике перегородчатой эмали. Лик Богоматери исполнен с такой одухотворенностью, что невольно приходит мысль о живописи. Кажется невероятным, что подобный эффект достигнут средствами эмали. Вероятно, активные связи с Византией обусловили появление этого образка в Рязанском княжестве – скорее всего, в конце XI – начале XII века, и возможно, в качестве почетного дара. Исключительные художественные достоинства образка, а возможно, и какая-то связанная с ним история или его религиозное значение стали причиной того, что уже в Рязани местные мастера сделали для него еще два медальона со вставными иконами – «Св. Ирина» и «Св. Варвара».

Назначение входящих в состав клада колтов не вполне ясно; возможно, что они носились на груди, и в таком случае основной была сторона, покрытая камнями: крупным белым яхонтом в центре, окруженным жемчугом, с сапфирами, рубинами, аметистами, топазами вокруг него. Поверхность между камнями покрыта рельефной сканью из толстых золотых жгутов. Замечателен и рисунок скани, и оригинальная, исключительная по совершенству техника ее наложения.

Изображения святых на оборотной стороне выполнены в технике перегородчатой эмали. Пролежав в земле шестьсот лет, эмаль несколько выветрилась и потускнела, но все же сохранила яркость красок. Фигуры Бориса и Глеба окружены жемчужной обнизью и широкой каймой из скани с драгоценными камнями. По краям с обеих сторон колты окружены еще одной жемчужной обнизью.

Сенсационное открытие «рязанских барм» вызвало большой интерес к древностям Старой Рязани. Начало научных исследований Старо-Рязанского городища связано с именем археолога-любителя Д. Тихомирова. Приступив в 1836 году к раскопкам, он исходил из предположения, что место находки «барм» указывает на то, что здесь находился княжеский дворец. Внимание Тихомирова привлекли два обширных холма, которые местные жители упорно называли курганами. Один из этих «курганов» был раскопан Тихомировым. Под ним оказались руины кафедрального собора древней столицы Поочья – Успенского. Помимо многочисленных обломков кирпича-плинфы, белокаменных колонн и постаментов, Тихомиров нашел здесь восемь каменных саркофагов, в которых покоились останки рязанских князей и княгинь, а также множество поспешных захоронений, сделанных, очевидно, зимой 1237 года, когда уцелевшие жители погребали тела убитых Батыем рязанцев. После Батыева погрома Успенский собор еще какое-то время существовал.

Сегодня, пользуясь аналогией сохранившегося до наших дней черниговского собора и на основе данных раскопок, можно представить себе внешний облик Успенского собора в Старой Рязани. Он был выложен из плинфы – плоских продолговатых кирпичей. Снаружи все стены были затерты тонким слоем известки желтовато-розоватого цвета, на которой были расписаны белой известью швы, создававшие впечатление кладки из камня. Собор украшали резные детали из белого камня и белокаменная скульптура. Храм завершался тремя главами. Двери – вероятнее всего, железные – были отделаны медными пластинами с рисунком золотой наводкой по черному лаку. Внутри стены покрывала фресковая роспись и мраморная облицовка. Полы были вымощены керамическими поливными плитками желтого и зеленого цветов.

Раскопки Старой Рязани продолжались с перерывами вплоть до 1917 года. В 1888 году секретарь Рязанской ученой архивной комиссии Селиванов раскопал второй «курган» на Старо-Рязанском городище. Этот невысокий холм скрывал руины второго каменного Рязанского собора – Борисоглебского. Полностью разрушенный татарами в 1237 году, он, по-видимому, никогда более не возобновлялся. Как показали дальнейшие исследования, Борисоглебский собор построен в то же время, что и Успенский (очевидно, в 1112–1115 гг.) и тем же самым зодчим: он настолько сходен с Успенским, что эта мысль напрашивается сама собой. Этот мастер, бесспорно, был выдающимся архитектором. Построенные им храмы стали первыми образцами уже не византийского, а романского стиля к востоку от Днепра. Тем самым его творения явились предшественниками замечательных владимиро-суздальских соборов второй половины XII века. Имя этого зодчего остается неизвестным, но на некоторых кирпичах Борисоглебского собора в Старой Рязани сохранилась ясно различимая надпись: «Яков тв(орил)». Что это – имя мастера-кирпичника или имя великого архитектора?

С раскопками 2-й половины XIX века связаны и новые находки замечательных произведений ювелирного искусства. К их числу относится, в частности, кованная из серебра чаша с тиснением, на дне которой изображено стилизованное животное: козерог или олень. Интересным примером рязанского ювелирного искусства являются две серебряные позолоченные подвески (XIII в.), усыпанные зернью, с девятью цепями, на которых в середине помещены круглые бляхи, а на концах – ромбовидные грузила, украшенные художественно выполненной сканью и зернью. Они входят в состав клада, найденного в Старой Рязани в 1868 году (сегодня хранятся в Государственном Эрмитаже). В состав того же клада входило серебряное ожерелье, состоящее из штампованных бляшек с изображением на них так называемых «процветших» крестов.

Новые открытия в Старой Рязани связаны с именами археологов, работавших здесь уже в советское время, – В.А. Городцова, А.Л. Монгайта, В.В. Даркевича и других. Раскопки, продолжающиеся и по сей день, открыли множество новых страниц истории, культуры и быта древней столицы Поочья.

Территория Старо-Рязанского городища совершенно свободна от поздней застройки. Это дает большие преимущества для его археологического изучения по сравнению с такими городами как Новгород или Киев, где проведению раскопок препятствует современная городская жизнь. И, несмотря на то что в Старой Рязани раскопана еще сравнительно небольшая часть города, возможность свободно выбирать участки раскопок позволила изучить топографию древнего города, историю его заселения и развития.

В 1940-х годах археологи раскопали остатки третьего каменного собора Старой Рязани – Спасского. Он датируется XII веком. Спасский собор меньше Успенского и Борисоглебского – его размеры составляют 28,09 × 25,95 м. В отделке здания использовался фигурный кирпич. Фрагменты резных архитектурных деталей, найденные археологами, типичны для русских резчиков XII–XIII веков. В то же время план Спасского собора не имеет аналогий в древнерусском зодчестве. Это позволяет говорить о том, что в Рязани домонгольского времени начала развиваться вполне самостоятельная архитектурная школа.

Как свидетельствуют археологические материалы, столица Поочья в XI–XII веках являлась одним из крупнейших ремесленных центров Восточной Европы. Среди находок в Старой Рязани привлекают внимание произведения косторезов: рукоятки ножей, накладки на колчаны, декоративные украшения переплетов книг, стиль которых, характерный для русских мастеров XI–XII веков, роднит их творчество с европейским искусством романского периода. Развиты и многообразны были в древней Рязани различные виды обработки металлов. Ковка и чеканка широко применялись и для изготовления предметов искусства. Высокого уровня достигло гравирование по металлу. Об этом свидетельствует, в частности, находка медного листа (вероятно, это фрагмент церковных дверей) с изображением Крещения, который датируется XIII столетием и выполнен способом золотой наводки. Высокими художественными достоинствами отличалась и резьба по камню. Но, пожалуй, самыми выдающимися произведениями рязанского искусства следует признать ювелирные изделия местных мастеров. Большинство из них найдено в составе кладов, зарытых рязанцами зимой 1237 года – в течение тех последних пяти дней в истории города, когда под его стенами стояли вражеские полчища.

На сегодняшний день число кладов, обнаруженных на территории Старой Рязани, достигло тринадцати. Найденные предметы отличаются необыкновенным разнообразием и богатством отделки. Это бусы и серьги со сканью, зернью и жемчужной обнизью, иногда и с мелкими камнями; нательные кресты из яшмы, мрамора, змеевика, в серебряной и золотой оправе с зернью или с выемчатой эмалью: зеленой, голубой и желтой; семилучевые и восьмилучевые подвески-колты, обильно украшенные зернью. Концы их обычно завершались одним или несколькими серебряными полушариями, в то время как в центре звезды большое полушарие окружалось мелкими узорами из зерни и скани.

В 1950 году при раскопках жилища, сгоревшего во время татарского погрома, археологи обнаружили в развале глинобитной печи завернутый в истлевшее полотно клад из 26 предметов. В его состав входили серебряный с чернью медальон с образком Богоматери, серебряная цепь из полусферических бляшек, три серебряных восьмилучевых колта, четыре нательных крестика с оправленными в серебро концами, бронзовая позолоченная булавка в виде лилии, украшенная красной и зеленой эмалью.

Замечательные образцы ювелирного искусства были найдены в кладе в 1966 году. Этот клад, также завернутый в холщовую тряпочку, археологи нашли на месте большой деревянной постройки, уничтоженной пожаром в 1237 году. В его состав входили шесть предметов: два серебряных денежных слитка-гривны, два витых из серебряной проволоки браслета и уникальные по художественному исполнению браслеты-наручи, сделанные из широких серебряных пластинчатых створок. На них на черненом фоне выгравированы птицы, грифоны и танцовщица с двумя музыкантами. Края браслетов украшены позолотой и рубчатой проволокой; такой же проволокой разделены изображения. Стиль и общие особенности рисунка позволяют отнести эти браслеты к числу изделий киевских мастеров XII–XIII веков.

До нас дошла лишь небольшая часть художественных сокровищ Старой Рязани. Но и то, что сохранилось, неопровержимо свидетельствует о высочайшем уровне мастеров рязанской школы, изделия которых распространялись далеко за пределами Рязанского княжества. С гибелью Рязани погибло и это уникальное самобытное искусство, не имевшее себе подобных ни в одной из других русских областей.