Текст книги "Железо. Книга 3"

– Так может, нам еще зубы добровольно повыдергивать? – съязвил Вычужан. Его разбитая губа опухла, и мешала внятно говорить. – Ими ведь тоже язык можно себе оттяпать!.. Что за бред-то, отобрать у людей все режущее и колющее?! Как с домашним хозяйством-то теперь быть, плоть клятая?!

– Про какое хозяйство ты мелешь, ты в штольне живешь, – проворчал ему Вугулай. – Ты не из племени, тебя это не должно волновать…

Один из плавильщиков услышал их разговор.

– Думаете, раз на карьере, то до вас не доберутся? – вкрадчиво поинтересовался он. – Пока вы почесывали яйца, прохлаждаясь на арене, у нас тут людей увечили…

– Чего?.. О чем ты?

– Земьегомму целым отрядом перехватили вон там на перекрестке, он как раз волок щебень, – плавильщик понизил голос. – Предложили ему на выбор – либо срезать на затылке кожу с его знаменитой татуировкой, либо ошпарить ее кипятком до такого состояния, чтобы рисунок исчез… Земьегомма выбрал бежать, поэтому сразу пошли к пудлинговщикам одолжить раскаленный лом… Там такой крик стоял, – трудяга покачал головой. – Странно, как до арены не донеслось…

– Он жив хоть остался?..

– Жить-то будет, – заверил плавильщик. – Вот только теперь прям урод уродом… Да и штрафную зиму на карьере еще задержится. За несодействие…

– Пошли со мной, – Поганьюн хлопнул по плечу надувшегося Вохитику.

Тот встрепенулся и поспешил вслед. Некоторые горняки провожали его неодобрительными взглядами – первые дни выработки штрека самые тяжелые, а мальчишку забирают побездельничать.

– Как поговорил с семьей? – бросил ему горняк-тактик через плечо.

– Плохо…

Поганьюн расстроенно скривил губу.

– А ты чего-то хорошего ждал от родителей, вроде твоих?.. От них надо держаться подальше!.. Так что выше нос, ты наконец взялся за голову!.. Сделал первый шаг к возмужанию!.. Молодец, брат!..

Вохитика вяло улыбнулся, но горечь от ссоры с близкими по-прежнему его изъедала. Как бы Поганьюн не пытался его ободрить, сейчас это все только усугубляло. Ему хотелось забыться в тяжелой работе, от которой бы все мысли свелись лишь к единственному настрою – не упасть и не помереть…

– Что будем делать?

– Изображать, что работаем, – хохотнул его новый наставник. – Мы можем себе это позволить, не так ли?

– Не знаю… Думаешь, это хорошая идея?.. На меня так посмотрели, когда я с тобой ушел… Да и что если Три Локтя нас застанет?.. К тебе он благосклонен, а вот мне может влететь…

Поганьюн демонстративно закатил глаза.

– Ладно-ладно, сейчас что-нибудь для тебя придумаю… Какую-нибудь непыльную работенку, чтоб силы зря не тратил, и чтобы не мешало нам разговаривать по-братски… – приставив ладонь ко лбу козырьком, он разглядел в скале напротив них штырь, на который был туго намотан трос. Рядом свободно свисало еще несколько веревок. – По правде говоря, Вохитика, мне нужна твоя помощь, потому и позвал…

– Что нужно сделать? – с готовностью спросил мальчик.

– Какой-то долдон позаимствовал мой клин и вбил его туда для каких-то своих тупых прихотей, видишь?.. Вот только клин этот мне нужен!.. У меня уже кости не те, чтобы лазить по стенам… Не такой ловкий, понимаешь?..

Вохитика поднял взгляд на возвышенность. Клин был вбит на высоте двух, а то и трех его ростов. Сама же стена была бугристой и слегка отлогой. Вскарабкаться по ней не составит труда.

– Сейчас достану, – пообещал он и стал примериваться, за какой выступ ухватиться первым.

– Погоди, а как выковыривать-то его будешь, родной? – Поганьюн стянул с себя жилетку со снастью и протянул ему. – Накинь-ка лучше. Иначе куда молот себе прицепишь?

Вохитика послушно надел. Плечи снова ощутили приятную тяжесть, как тогда…

– Снова горняком-тактиком себя возомнил?.. Забыл, чем тогда закончилось?

«Заткнись!.. Сейчас он лишь просит меня помочь, а не морочит голову про то, что я его преемник…»

– И вот еще что, Вохитика, – Поганьюн озабоченно взглянул наверх, что-то прикидывая. – Тут невысоко, но мне все равно больно думать, что ты можешь сорваться и упасть… Сраный клин ведь того не стоит?.. Так что давай-ка лучше подстрахуешься вот этим, – он поймал одну из свисающих веревок и принялся обвязывать ее вокруг пояса мальчика. – Будешь придерживаться за нее рукой, понял?!

– Да ладно уж, необязательно, – смутился Вохитика, но горняк-тактик был непреклонен.

– Вот, теперь все готово!.. Давай, лезь…

Вохитика вцепился в бугорок и подтянулся. Камень под ступнями почти не осыпался. Веревка ему явно не пригодится – более того, она лишь мешалась и стучала по носу. Лебедка на трех столбах, с которой она свисала, поскрипывала где-то сверху при каждом его рывке.

– Ничего себе ты шустрый, родной!.. – подивился его скорости Поганьюн. – Давай теперь молотом по нему пару раз хорошенько!..

Оперевшись ногами в выступы, Вохитика занял более-менее устойчивое положение для работы. Нащупав взмокшими пальцами рукоятку молотка, он выхватил его и врезал пару раз по штырю. Тот чуть вышел из своего гнезда, и трос натянулся сильнее.

– А что это за веревка? – крикнул Вохитика. – Она точно не нужна здесь?

– Да не заморачивайся!.. – отозвался снизу Поганьюн. – Нас это не должно волновать!.. Пусть сами потом разбираются, нечего было ее сюда приколачивать…

Вохитика быстро выдохнул и продолжил бить по клину. Отдача болезненно прокатывалась по его ладони, но оставалось совсем немного…

– Давай еще. – подбодрил Поганьюн. Клин вылетел от удара и трос вжикнул вверх. – Долдон!

Веревку на поясе Вохитики резко дернуло вслед за улетевшим тросом. Его взметнуло ввысь, но он успел ухватиться рукой за выступ. Жилетка вывернулась наизнанку, и инструменты из нее градом посыпались на землю.

– А-А-а-а!.. Помоги!.. – закричал мальчик, зависнув ногами кверху, из последних сил держась соскальзывающими пальцами за камень. Блок наверху натужно скрипел – высвобожденный трос пролетел через него куда-то по ту сторону стены, и теперь противовес чего бы то ни было держался на одном лишь усилии Вохитики. – А-а-а!.. Пожалуйста, помоги!..

Поганьюн задыхался со смеху. Он упал на землю, словно от мощнейшего удара в живот и громко сипел, не в силах вдохнуть воздух.

К счастью, на крик молодого горняка среагировали другие работяги. Двое по чистой случайности заблаговременно оказались возле грузоподъемного блока – они быстро перехватили трос, который тянул упирающегося Вохитику к высоченной лебедке, и с горем пополам затащили его наверх, чтобы помочь высвободиться из петли. Когда ее отпустили, та унеслась, змеей влетела во вращающийся блок и скрылась по другую сторону пригорка, за которым раздался грохот от падения чего-то громоздкого.

Снизу на крик Вохитики уже набежали другие горняки, они озирались, ничего не понимая. Но некоторые, косясь на извивающегося от смеха тактика, уже обо всем догадались. В ответ на их мрачные взгляды Поганьюн заливался пуще прежнего. Он хохотал, как умалишенный, молотя кулаком по земле.

Глава 4. О счастье помалкивают

Мясо в племени добывалось не только Смотрящими в Ночь, уполномоченными выбираться за пределы рва. Любители сэкономить часто соглашались и на жаркое из змеи, и на тушеные кусочки игуаны, на паучье рагу и даже на вареного скорпиона, из чьих прокипяченных клешней высасывали всю мякоть. Нередко это заканчивалось отравлением или вообще гибелью в ходе охоты на подобную дичь. Но на одной зелени долго не протянешь.

Неизвестно, дожили бы до нынешних дней все эти люди в каньоне, если бы не Вандаган с его пятью трудолюбивыми сыновьями. Неизвестно, как много соплеменников уже были обязаны ему жизнью за своевременно приготовленный бульон из соек, угодивших в хитроумные поделки, что вышли из-под его изобретательной руки.

Вандаган в одиночку конструировал кулемки, силки, лучки, бойки и прочие ловушки, рассчитанные на летающую дичь, коей в каньоне водилось навалом. Он клепал их из камней, старых никчемных коряг и кучи рванья, но те всегда работали безотказно.

Казалось бы, сам Вандаган с семьей уже должен был жить и процветать в мазанке на Площади Предков, а люд за оградительной стеной ходить со здоровым румянцем на щеках, вот только ловушки для дома запретили в свободной продаже уже через пару лун, стоило тем возникнуть на прилавке Гнада.

– Они уничтожают природу каньона, – так объяснили жрецы озверевшим от возмущения соплеменникам.

– Природу?! Это вы про камни, пыль и пни на Скалящейся равнине?!

– Вы хотите, чтобы у нас выродились птицы? – взревел тогда Эвреска. – Если вы истребите всех дочерей Неба – вотчины нашего Отца, – то станет больше пауков, гадин и прочих отродий земли!.. Сначала их отловите всех до последнего, вот тогда и посмотрим!..

Самому же Вандагану в таком решении советников мерещилась вовсе не высокопарная забота о равновесии природы, а вполне приземленное желание Шестипалой Руки не терять рыночных позиций. С распространением домашних ловушек по племени у людей появился доступ к свежему, лично отловленному мясу, отчего продажи съестного у Жадного Гнада соответственно резко просели. А значит, ему пришлось занижать стоимость своего товара и быть сговорчивее. Уже не Гнад от имени советников диктовал условия рынка, а сами люди. А такого, разумеется, допускать было нельзя. Но предполагать такие выводы вслух Вандаган тогда все же не решился. Ведь у него было целых пять сыновей, которым еще жить да жить…

Вместо этого он сумел прилюдно переспорить у алтаря Матаньяна-Юло, доказав, что птицы вредят не меньше гадин, когда жрут кукурузные посевы. Пророк, к радости соплеменников, был вынужден признать это, вот только компромисс, который он предложил, не понравился никому.

– Будь твоя воля, сын мой!.. Строй и дальше ловушки для птиц, посягающих на благополучие сынов Железа… Но отдавать их будешь только нашему надзирателю полей Ог-Лаколе!.. Только для защиты кукурузы, и только против тех птиц, что воруют ее у освободителей!..

То есть ловушки запретили расставлять где-либо, за исключением плантаций. То есть Жадный Гнад больше не перепродавал их жителям каньона, а те не имели права их приобретать как-либо еще и использовать в собственных интересах. И ловушек нужно было ровно столько, чтобы раскидать их на полях, то есть не так уж и много. А затем нужда в их производстве отпадала. Разве что пообещали иногда приглашать Вандагана для их починки.

Птицы же, которым не посчастливилось посягнуть на кукурузу, переходили точно так же в собственность надзирателя полей, то есть в распоряжение всего совета. Пу-Отано настаивал, чтобы тушки шли на склад для вспоможения, где дожидались бы своего часа, пока их не распределят между героями и престарелыми. Вот только распределение проходило не чаще пары раз за луну, как того почему-то требовал Отец, и на практике вскоре выяснилось, что тушки к моменту раздачи необратимо портятся и загнивают. Изголодавшиеся по мясу люди злились, но не знали на кого пенять.

Пу-Отано тоже был крайне раздосадован, но продолжал настаивать на справедливости, что тушки должны раздаваться достойнейшим задаром, а не продаваться. Но и сама раздача должна быть справедливой – не чаще и не реже остальных вещей. Перерабатывать мясо, вялить или растирать в питательной порошок для долгосрочного хранения совет отказывался, ссылаясь на то, что кравчий Котори и так еле успевает справляться с основной зерновой провизией для нужд племени.

И тогда люди уже сами попросили, чтобы пойманные тушки сразу несли на прилавок Жадного Гнада, а не оставляли бездарно пропадать на благотворительном складе. Таким образом появлялась возможность это мясо съедать, пусть и в обмен на что-то дорогое. В итоге довольными остались все – и люди, и совет. Разве что использованный Вандаган остался не у дел. Когда его звали починить, то ничем не платили за работу, объясняя тем, что он исправляет собственный брак, за который ему уже однажды заплатили.

И тогда Вандаган, этот сумрачный гений, додумался изобретать ловушки из такого материала и по такой схеме, чтобы они довольно быстро приходили в необратимую негодность. И он даже нашел слова для рассерженного Ог-Лаколы, сославшись на упавшее качество лубяных волокон из початков, из которых плели веревки. Те и вправду с каждой новой зимой становились все хуже из-за почвы, испортившейся за множество лет пашни.

И в то же время его поделки оставались прочны и изощренны – по крайней мере, в течение периода своего срока службы, который Вандаган умело задавал, опираясь на свои глубинные познания о разлагаемых материалах.

Под беспокойным взглядом Вандагана жрец внимательно изучал каждую новую ловушку и грубо лез пальцами в ее механизмы.

– Осторожно, ты же ее так сломаешь!..

– Как ты смеешь меня учить, как проверять на проклятия и неисправности? – злился жрец. Сдавив жилистыми пальцами какую-то детальку, но не сумев ее сломать, он рывком возвращал ловушку на прилавок. – Чисто, – неохотно признавал он.

Кватоко почесывал свой впалый подбородок и клал перед Вандаганом за новую партию поделок целый кирпич.

В итоге советники продолжили контролировать оборот мяса в племени, и вместе с тем даже чуть повысили урожайность кукурузы за счет уничтожения мелких вредящих птиц. Вандаган продолжил контролировать нужду советников в его ловушках, единолично выбирая, как часто те будут нуждаться в его товаре. И люди тоже продолжили контролировать, как им казалось, свое право на выбор – быть облапошенными самой природой с ее неумолимыми законами гниения или Жадным Гнадом у прилавка.

Но слаще жизнь не становилась. Семейство Вандагана экономило на всем и продолжало работать в поте лица, особенно с некоторых пор, когда заимело заветную цель, о которой не желало никому распространяться.

Все свои сбережения семья хранила в кирпичах – несгораемой ценности в пределах Кровоточащего Каньона. Кирпичи были единственной собственностью, что не облагалась оброком. Они не пропадали, как пища, и не изнашивались, как одежка или мебель. Поэтому многие старались обменять свое добро на кирпичи прежде, чем от него откусят жирный кусок жнецы или какие-нибудь насекомые-вредители.

Однако правило жнецов не распространялось на обыкновенных воров и завистников – они подглядывали исподтишка за семейством Вандагана, пытаясь улучить момент для грабежа. Поэтому тот хранил их не в собственном хогане, как пытался будто бы невзначай изобразить, а в секретном углублении под обрывом, с которого открывался вид на Прощающие Холмы. Туда редко кто рисковал лезть, а если и решался, то явно из похоронных соображений, а не для того, чтобы глазеть по сторонам – да даже если бы туда заявились по наводке, далеко не факт, что сумели бы распознать надежно запрятанное хранилище.

Конечно, проще кирпичи было пометить каким-нибудь нестираемым знаком, и в случае их кражи объявить в розыск, и при должной и честной работе воинов их бы уже вернули через день, но… Идея что-то метить вряд ли бы понравилась Танцующим на Костях. Эти разукрашенные изверги вносили в многострадальное племя Кланяющихся Предкам хаос если не поджогами, то повальной путаницей в хозяйственных делах из-за запретов, связанных с ними.

Поэтому сыновья поочередно несли незаметный караул неподалеку от семейного хранилища, а в остальное время неустанно плели веревки из луба для новых ловушек. А когда луб заканчивался, плели циновки из кукурузных стеблей для носильщиков в карьере – на те постоянно был большой спрос, – чтобы затем выменять их на новую порцию луба. Выходило невыгодно, как, в общем-то, и все, что выполнялось в рамках племенных законов, но Вандаган очень боялся их нарушать. Он очень боялся привлечь к себе нездоровое внимание, дать кому угодно повод все испортить, сломать его план, остановить его на полпути к заветной общесемейной цели.

– Хотиро, сходи на площадь и обменяй это на луб, – отец вручил своему сыну стопку из сплетенных циновок. – Одна нога там, другая – здесь. Ни на что не отвлекайся, работа не ждет…

Хотиро был рослым юношей с торчащими скулами и глубоко посаженными глазами, пристально смотрящими на мир вокруг себя. Правая рука была слегка раздроблена из-за наехавшей на него в детстве телеги с водой и теперь плохо сгибалась. Бредя мимо вигвамов, он по привычке бросил взгляд на закуток, за которым скрывались Прощающие Холмы. Ничего подозрительного там не намечалось.

На Площади Предков по своему обыкновению стоял невообразимый шум. Водоносы сновали туда-сюда с телегами, жрец завывал песнопения вокруг железных мощей, мусорщики копались в траншее по колено в бурой жиже. Большая очередь толпилась у продовольственного прилавка, а чуть поодаль, в менее заметных нишах расположились зазывалы с предложениями второстепенной важности.

– Надоело делиться нажитым добром со жнецами?! – обращался к проходящим мимо доходяга в просторной тунике. – Не будь дураком, брось кости и выиграй пожинальный камень к следующей луне!.. Осталось всего два!..

Вандаган предупреждал своих сыновей не ввязываться в азартные игры. Его знакомый резчик по кости как-то обмолвился между своими, что выполнял заказ для Лиллуая – выстругивал игральные фаланги таким образом, чтобы в них можно было просунуть кусочек чугуна. Затем брешь забивалась известняком и шлифовалась. Стоило ли удивляться, что решившим попытать удачу почти всегда не везло, и они теряли все, что только хватило глупости поставить на кон?.. Впрочем, некоторым судьба благоволила – чаще хозяевам богатых мазанок, Смотрящим в Ночь, заявившимся в нерабочую смену, или тем, у кого пожинать и так было особого нечего, и играли лишь из праздного интереса.

Еще один сидел с голым пузом и вяло предлагал купить у него воду, якобы зачерпнутую из самого Материнского Дара, где купались молодые и прекрасные садовницы на службе Бидзиила. По другую ногу у него стояла бадья с водой, в которую была опущена железная болванка – этот напиток уже был благословлен самим Отцом. И под боком ютилась совсем уж маленькая партия до краев наполненных мисок.

– На эту воду неотрывно взирал сам Пу-Отано, наша Путеводная Искра, пока изо всех сил размышлял над проблемами нашего племени… Смотрел, не сводя глаз до полудня… – лениво рассказывал пузан. – А затем шел дальше, по делам племени… И теперь она заряжена его самоотверженностью и мудростью… А вот эта плошка стояла на самом алтаре, впитав в себя все благозвучие слов Говорящего с Отцом… Выпьете, и все болезни отступят…

Торговца особой водой внимательно слушало несколько зевак, но никто не покупал – все клялись расщедриться к следующей луне, когда сбережений чуть прибавится, но тех с каждой луной лишь убавлялось. Пузан отвечал им безразличным кивком, прекрасно зная, что и в следующий раз никто не станет покупать, и продолжал отрешенно нахваливать свою водицу.

К Гнаду толпилась очередь куда бодрее и раздраженнее. Приволоченное на горбах или санях имущество смердело и мешало общему передвижению. Широкий и неприятный мужчина стоял за прилавком и активно жестикулировал, что-то доказывая покупателю. На лотках и чугунных поддонах лежали пучки стеблей или кожуры, скрепленные прядью женского волоса, питательные порошки из зерновых смесей, пеммиканы, комплекты нательного тряпья, глиняная посуда, экзотические фрукты в отдельном лотке – скорее просто для красоты, потому что никому они не были по карману. Шерстка или сморщенная кожа мелких зверушек, копченые тушки птиц, которые ближе к закрытию прилавка пожирали пришедшие с патруля воины, изделия из костей и камня. Правда, в свете недавних событий, с лотков пропал целый ряд орудий труда – остались лишь дробящие и шлифовальные. Мотки бечевок и веревок разной длины и толщины. Эти стоили дорого, и Гнад их ревностно изучал, прежде чем ударить по рукам. Однажды Хотиро застал, как торгаш усомнился в качестве одной такой предложенной на обмен.

– Смотри!.. Видишь это?! – гаркнул он соплеменнику, ткнув пальцем в ее плетение.

Тому пришлось согнуться над прилавком, чтобы разглядеть, что там обнаружил Гнад. А тот резко обвил его за вытянутую шею его же веревкой и потащил на себя через плечо. Меняла захрипел, вцепившись во врезавшуюся в кожу удавку, а тело забарахталось, снося лотки с товаром. Воин, стоявший рядом с акинаком наголо, не вмешивался, а лишь грозно смотрел на притихших всех остальных.

Внезапно веревка с громким щелчком порвалась. Тяжело отдувающийся соплеменник сверзнулся с прилавка и принялся откашливаться на четвереньках. Гнад швырнул в него обрывки.

– Видишь?! Этой штукой даже удушить нельзя!.. Вить надо лучше, коли выставляешь на обмен!.. Десять початков ему за эту хрень подавай, – утробным голосом загоготал он и повернулся к следующему покупателю.

Впрочем, устойчивых цен у Гнада не было. Моток бечевки мог быть выменян как на один початок, так и на целый мешок – вместе с самим мешком без дырок и заплаток. Обычно все зависело от того, насколько внимательно человек следил за нитью рассуждений Гнада, успевал ли он ловить того на логических ошибках и подменах понятий и насколько успешно их ошибочность он доказывал. С последним всегда обстояли наибольшие проблемы.

Гнад был не из робкого десятка, он громко и охотно интересовался личной жизнью у покупателя, заставляя того тушеваться перед скучающей позади очереди и тем самым отвлекая от сути, нагнетал и давил на все слабости, которые только способен был нащупать, провоцировал на ошибку и чуть что при малейших заминках в торгах не в его пользу как бы невзначай скашивал многозначительный взгляд на Дулбадана, что выпученными глазами следил за порядком – в большей мере за переминающимися женщинами и их выступающими округлостями, – в паре шагов от них.

– Откуда столько ребер? – зычно переспросил Гнад. – Своровал, что ли?

– Никогда!..

– Чего врешь?! Откуда бы столько раздобыл?!

– Да зачем мне их воровать, это ведь, считай, мусор, – возмущенно оправдывался резчик по кости, вцепившись в свою торбу, на дне которой гремела куча человеческих ребер. – Из них же ничего толком не настрогать!.. Я их откладывал, как хлам, думал сделать из них грабельки или колышки, как руки доберутся, но теперь… Этот новый запрет…

– Ну вот видишь, ты сам назвал это мусором, – криво ухмыльнулся Гнад. – Так чего просишь-то три миски зерен?.. Обсчитать меня хочешь?!

– Нет, Гнад, ты чего, – побледнел резчик. – Я же имел в виду, что в костяном промысле это можно назвать хламом, а не в общем смысле… Это ведь все-таки кость, и в ней есть железо!.. Из нее еще можно сделать нечто полезное, просто нам запрещено…

– Ты зубы мне будешь заговаривать?! – рявкнул Жадный Гнад. – Одна миска!..

Резчик захлопал ртом, не зная, как быть – страшно было разочаровывать Гнада и скучающего рядом с ним Дулбадана. Но предложение было уж слишком несправедливым. Переборов оторопь, он отрицательно покачал головой.

– Нет? – переспросил Гнад. – И куда ж ты с ними пойдешь?.. Сбагришь кому-нибудь подороже?..

– Никогда!.. Я чту запреты… Я просто дождусь, пока этот отменят, и смастерю грабли…

– Ничего не будут отменять, скоро тут такой голод начнется, какой вы все еще не видывали!.. Хватит уже ломаться, бери что дают и радуйся, что еду в руке держишь…

– Здесь ребер больше, чем зерен в одной миске, – мрачно заметил резчик.

– Так чего не сожрал свои ребра, раз их больше? – выпятил свою челюсть Гнад. Он хватанул одно из торбы и бегло ощупал его кончик. – А ведь им заколоть можно, ты в курсе?

– Если постараться, заколоть можно хоть пальцем…

– По-хорошему, у тебя их должны были изъять еще вчера, когда по домам ходили!.. Утаил от воинов?.. Или зубы заговорил им, как мне сейчас пытаешься?.. На карьер, что ли, хочешь?..

Резчик побледнел еще сильнее.

– Мне разрешили их оставить, это необработанное ребро, им невозможно порезаться…

– Тебе, что ли, доказать, что это возможно? – вспыхнул торгаш и красноречиво покосился на Дулбадана. У воина левая рука была продета в косынку, а грудь обмотана тряпьем – поговаривали, что он еле выжил после ночного налета Танцующих на Костях. – Я прямо сейчас позову воинов, и тебе впаяют срок на карьере до конца твоей вонючей жизни… Вот ты ходишь по каньону с этой торбой на плече – все, ты уже преступил закон племени, тебе конец!.. Сбагрить другим тоже нельзя – продажа непроверенного жрецом товара, за это мгновенно на карьер улетишь!.. Вздумаешь закопать где-нибудь, чтобы избавиться от колющего орудия?.. Подозрительно, слушай!.. Учитывая, сколько у нас в племени нераскрытых убийств… Тебя быстро посадят в яму!.. Просто выкинешь?.. Тогда подвергнешь опасности наших детей, если те найдут и захотят покалечить себя под стать Танцующим на Костях!.. Карьер пожизненно!.. Так что будешь делать-то?!

Резчик уже чуть ли не падал в обморок. Он съеживался под раздраженными взглядами соплеменников, явно сожалея, что вообще пришел на сделку.

– Ладно, так и быть, я не зверь!.. Сквозь пальцы взгляну на твое нарушение… – сжалился Жадный Гнад. – Давай уж заберу, пока кто-нибудь из совета не узнал, что ты хранишь… Взамен, так и быть, миску зерна отсыплю…

Полумертвый от ужаса резчик слабо кивнул, и сделка свершилась. Очередь продвинулась вперед. Хотиро сделал шаг, стараясь не отдалиться от соплеменника перед собой – брешь между ними вполне могли счесть за освободившееся место. Шагнув вплотную, Хотиро об этом пожалел. От соплеменника разило дерьмом.

Низкорослый и щуплый – это было заметно даже через мешковатую не по размеру робу, – а капюшон весь в малоприятных пятнах и заплесневевших дырках. Присмотревшись к его поклаже, Хотиро убедился, что воняет скорее она, чем ее владелец – то был мельченный сушеный компост. Учитывая, что в качестве удобрений в их племени повально использовали человеческое дерьмо, быть компостником считалось унизительным, пусть их необходимость и не отрицали. Сморщившись, Хотиро задерживал дыхание и терпеливо ждал, когда очередь дойдет до него, и он наконец сможет вдохнуть свободно.

– Та-а-ак, что у нас здесь? – Гнад упер свои плотные ручища в прилавок и склонил голову пониже, вглядываясь соплеменнику под капюшон. – Подними личико, дорогуша, не стесняйся… Дай я на тебя взгляну!..

Хотиро удивленно воззрился на компостника перед собой. Так это была девушка?!

– Что там у тебя, м-м?.. Вон оно что… Не следовало тебе мараться, милая!.. Просто отдай это мне, я разберусь!..

Девушка в мешковатой робе медлила.

– Мне нужно… – раздался робкий, мягкий голосок, что приласкал уши Хотиро, и он почувствовал небывалое расслабление, даже несмотря на исходящую от нее вонь. – Мне нужно четыре початка… И одна жареная игуана…

Жадный Гнад резко переменился в лице.

– Моя хорошая, ты меня не поняла. Я говорю, просто отдай мне… Уже люди позади тебя вон, морщатся!.. Избавься от этой гадости поскорее!.. Не самой же тебе тащить ее до Преющей впадины?.. Оставь мне, я сам потом выброшу!..

– Я оставлю, но мне нужно взамен четыре початка и…

– Это за дерьмо-то? – посуровел Гнад. – Дорогуша, я предлагаю тебе избавиться от него здесь и сейчас. А мой прилавок разве похож на выгребную яму, или что? Я тебе услугу оказываю, милая… Не знала, куда выбросить, так давай сам разберусь с ним, говорю…

– Хватит ей голову морочить, – вдруг вырвалось у Хотиро. Жадный Гнад быстро перевел на него тяжеловесный, оценивающий взгляд. – Это не дерьмо, а компост. Он представляет ценность… Заплати за него.

– Тише, парень… Под робу ей рассчитываешь ручонки запустить, а? – громко поинтересовался торгаш, паскудно ухмыляясь. Насколько бы правым Хотиро себя не чувствовал, этот вопрос все равно его сильно смутил и вызвал паническое желание поскорее доказать перед всеми, и особенно перед этой незнакомкой, обратное. Но оправдываться он все же не стал – его суетливые оправдания лишь крепче убедили бы всех в догадке Гнада. Торгаш продолжал гнусно коситься на него. – Чего в разговор наш лезешь? У нее и свой язык есть, да? – он снова повернулся к девушке. – Откуда у тебя столько добра, дорогуша?.. Сама наделала?..

Хотиро буквально ощутил исходящий от ее робы жар сильнейшего стыда. Какой же ублюдок этот Гнад…

– Нет?.. Так своровала дерьмо, значит?..

– Я не воровала… Меня попросили сходить и обменять на…

– Кто попросил?

– Я не… не обязана отвечать…

– Ишь какая наглая!.. – вспылил торгаш. Но его ярость оказалась напускной. – Так что хочешь за свое дерьмо?..

– Четыре початка и жареную игуану.

– Многовато просишь… Отрежу половинку игуаны.

Девушка казалась настолько хрупкой, что даже ее решительное несогласие можно было расценивать, как смирение. Одной пятерней Гнад отсчитывал из корзины кукурузины, а другой выхватил у нее увесистый мешок с компостом.

– Мешок нужно оставить, – проблеяла она. Недовольный Гнад перевернул его и высыпал содержимое куда-то себе за прилавок. Бросив мешок обратно, он подвинул к ней четыре початка.

– И жареную игуану еще…

– На половинку ты согласилась!..

– Ладно… Где она?..

Гнад изобразил на своей мясистой роже раздражение.

– Да ты все равно не наешься этой половинкой!.. Чего так мелочишься то?.. Не позорься уже, иди домой!..

Соплеменники в очереди осуждающе зароптали, но никто в открытую не отважился сказать Гнаду что-то поперек. Никого он этим не удивил, все и так знали, на что Гнад был способен – ведь не зря его прозвали Жадным. Все привыкли его терпеть. И Хотиро тоже.

Но только не сейчас…

– Отдай ей жареную игуану, – процедил он.

Гнад быстро переглянулся с Дулбаданом.

– Ты еще будешь указывать, что мне делать? – неверяще переспросил он. – Мы не на муджоке, дружок… Здесь еду задаром не раздают, а за борзость не рукоплещут… Ты смотри, храбрец какой нашелся… Мужик!.. – впечатлился торгаш. – Хотя с виду и не скажешь… Может, потому что ты на самом деле и не мужчина?.. Ха-ха!.. А ты не борзым словом, а поступком докажи, что им являешься!.. Купи для дорогуши сочную, жареную игуану на косточке!..

– Ты ей должен отдать половину. Вы только что при всех договорились!..

– А тебе-то какое дело, о чем мы с ней договорились?! Тебя оно касается?! Чего лезешь, ты разве ее муженек?.. Вот этот хлыщ что ли скачет на тебе по ночам? – неверяще обратился Гнад к девушке, и та, не выдержав уничижительных перешептываний в очереди, направилась с выручкой обратно к воротам. – Ну вот видишь, ей и самой в жерло не сдалась твоя игуана!.. Может, она просто хочет чего посерьезнее?.. Купи ей крокодиловую грушу!.. Тебе не по карману, я вижу, но так и быть, отдам самую мелкую за всю стопку, что ты принес… Я всегда выступал за счастье молодых, парень!.. Бери уже, и беги за ней, не упускай своего шанса!..

С досадой провожая ее удаляющуюся фигуру взглядом, Хотиро и в самом деле чувствовал, будто упускает свою судьбу. В племени редко можно было встретить таких прекрасных девушек его рубежей мудрости. Либо те, что еще бегают ему по пояс, либо уже повенчанные женщины. Либо… нет, конечно, наверняка в каньоне были его сверстницы, которыми не заинтересовался Побеждающий Всегда, но Хотиро не мог их разглядеть, потому что его пристальный и изучающий взгляд, всегда скользящий мимо красных скал, серых камней и невыразительных лиц, был способен замечать только нечто красивое… Либо только то, что относилось к делу.