Текст книги "Безымянлаг"

Андрей Олех
Безымянлаг

© Олех А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

1

В конце ноября 1941 года на Безымянке было очень холодно. Самарка покрылась льдом, ветер гнал снежную крошку через замерзшую реку дальше через рельсы, где снег таял от слабого тепла сотни тысяч тел, от сухого пара машин и редких костров. Поезда выкидывали из покрытых инеем вагонов новых зэков, продрогших в пути, и те мгновенно смешивались с прежними, рывшими землю, согревавшими ладони дыханьем, идущими плотными колоннами, без надежды и цели. В промерзших котлованах крутились маленькие вихри снежной пыли и уносились вверх, где стальные балки строек отдирали от тела плоть при малейшем прикосновении. Ветер свистел, обтекая трубу Безымянской ТЭЦ, и, слетая вниз, пробирал вохровцев через шинели, заставлял их поднимать воротники и тушил спички, поднесенные к папиросам. Их сторожевые собаки устали стоять, скулили и поджимали хвосты, но на землю сесть боялись. Влажный воздух делал мороз нестерпимым, и даже видевшие зиму в сибирских лагерях бойцы НКВД не знали, чем спастись. Но и на этом ветер не останавливался, раскачивая тяжелую колючую проволоку, он перелетал через лагерные заборы, и его ледяные сквозняки проникали в щели штабов разных отделов, побеждая огонь печек и превращая чернила в лед.

Потом ветер затих. Зэкам, вольнонаемным, бригадирам, вохрам, врачам, водителям, поварам, инженерам, энкавэдэшникам, начальникам штабов и районов удалось сделать короткий вдох, прежде чем Безымянка сделала выдох, и ветер полетел обратно тем же путем с еще большей силой, срывая с места и пригибая к земле все, что не могло ему сопротивляться.

Но двадцать девятого ноября после полудня стало еще холодней, и воздух проникал в горло, как бритва, а грязь превратилась в камень. «ГАЗ-61» ехал, подпрыгивая на обледеневшей колее, не давая задремать.

– Как в яму катишься…

– Точно, яма, иначе и не скажешь, товарищ лейтенант, – ответил молоденький водитель.

Иван Андреевич открыл глаза и увидел кривую изрытую дорогу, уходящую далеко вниз. Среди голых деревьев и присыпанной снегом земли мерещился лишай строек, проплешины бараков, от них шел дым и пар, окрашивая небо в серый. Издалека ничего этого не было видно, а только угадывалось, сливаясь с шумом в невыспавшейся голове.

– А города оттуда не видно…

– Забыл, как обращаться к старшему по званию?

– Виноват, товарищ лейтенант, – замолк водитель.

Дорога спустилась к Безымянке, и панорама исчезла. Мелькали деревья, одинаковые, как повторяющаяся фраза. Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант. В октябре с проверкой сюда приезжал сам Берия, и после его визита никаких серьезных проблем остаться было не должно. От простого лейтенанта Неверова требуется решение несложного дела. И если все пройдет быстро и деликатно, если виновные будут найдены и наказаны, если, еще лучше, виновных не окажется, в Москве Ивана Андреевича будет ждать звание старшего лейтенанта госбезопасности. Если Москва еще будет. Если кто-то наверху не послал его на обреченное дело, в место без лица и без имени, искать тех, кого больше нет.

Нет, надо просто поесть и поспать. Всю ночь в холодном вагоне, с утра ни чая, ни еды не предложили. Куйбышев. Три часа искали машину, водитель сопливый, лицо сытое, чей-то родственник, иначе б на фронте сейчас баранку крутил.

– Как зовут, рядовой?

– Сергей, товарищ лейтенант.

– Часто сюда ездишь?

– Приходится, товарищ лейтенант, то начальство в Куйбышев, то из Москвы специалисты, вот как вы, приезжают…

– Далеко еще?

– Почти приехали, вон за тем поворотом штаб, товарищ лейтенант.

Двухэтажное здание, обитое неокрашенными темными досками, снег истоптан, пахнет свиньями, держат подсобное хозяйство, куриный помет, за штабом железная дорога, кусты летом ее закрывают. Дверь штаба открылась, и на пороге показался человек. Лысый, небрит, но лицо свежее. Ему, должно быть, лет под пятьдесят, а выглядит моложе. На начальника лагеря не похож, наверное, зам.

– Осматриваешься, товарищ лейтенант? Проходи, что на морозе стоять. Павел Александрович в Куйбышеве, разминулись вы с ним. Я его заместитель Геннадий Аркадьевич Чернецов.

– Разрешите доложить, товарищ майор, лейтенант госбезопасности Иван Неверов прибыл в исправительно-трудовой лагерь для…

– Успеешь доложиться для чего, тепло уходит. – Во взгляде насмешка, или глаза блестят от мороза.

В темной прихожей на стуле спал мужчина средних лет без знаков отличия, не военный. От него густо пахло махоркой.

– Дел море, жену сейчас позову, пусть тебя расквартирует, не на один же день. Алла, товарищ из Москвы приехал, рассели лейтенанта, потом скажи Берензону, пусть ему расскажет, что надо. Вечером увидимся. Иван, правильно? Сережу у тебя забираю, на объект надо.

Глаза Ивана Неверова успели привыкнуть к полутьме прихожей, и серый свет из открытой двери неприятно резанул. Лейтенант ГБ часто заморгал и потер глаза кулаком. Неопознанный охранник даже не пошевелился.

– Спать хотите, не выспались в дороге, – заговорила неслышно подошедшая жена зама. – Вот сюда проходите, от двери подальше, хлопает, не уснешь, да тут и поезда все время ходят, с непривычки тяжело. Потом привыкаешь, ко всему привыкаешь.

Она вошла в комнату и засеменила, ударившись, огибая кровать, открыть занавески с желтыми цветочками. За окном голые кусты раскачивались от ветра и задевали подоконник. Невысокая, располнела и не привыкла к этому, из-под платочка выбиваются черные волосы, глаза темные.

– Вы ж не Алла, Алия, наверное?

– Да. Муж так зовет. Чаю вам принесу, каша осталась, курица холодная. Вы располагайтесь, я вам сюда принесу.

Из коридора тянуло теплом, а в комнате было холодно. Иван Андреевич снял шинель и, не найдя, куда повесить, положил ее на стул, сел на кровать, поставив портфель рядом. Пружинный матрас, скрипнув, просел, а прохладное одеяло под ладонью звало ко сну. Все чужое, как затхлый запах постельного белья в гостях у дальней родни.

– Ни стола, ни вешалки, я позже Витю попрошу вам мебель принести. Давайте сюда поставлю, на кровать пальто пока уберите. Холодное все уже, как покушаете, оставьте здесь на стуле, я унесу.

– А вы погибших знали?

– Каких?

– Начальника снабжения, зама его?

– А-а-а, Семку… Знала, конечно. Шустрый мужик был. Здесь всех узнаешь, живем все рядом. Говорят, на машине разбились, так здесь стройки сплошные, не такое случается, строить-то быстро товарищ Сталин велел. Мы и строим…

– А родственники у погибших были?

– Может, где и есть, здесь одни жили. Тут мало с семьями. Побегу ужин готовить.

– Да, спасибо, я поем, тарелку на стуле оставлю. Товарищ майор про какого-то Берензона говорил, пусть зайдет за мной, как готов будет.

– Витю попрошу Берензона найти.

Пусть мужу расскажет про вопросы, пусть знают, что со всех спросится. Иван Андреевич доел и, положив ноги на кровать, прилег. Перед закрытыми глазами стояла дорога, уходящая вниз. В его родной деревне Верхнее Аблязово не было таких ям, все ровное, отовсюду виден горизонт, так ему помнилось.

– Звали, товарищ лейтенант? – В открытую дверь заглядывал маленький щуплый еврей в заношенном пиджаке не по размеру и больших очках. – Если вы отдыхаете, я позже зайду.

– Нет, просто разморило с дороги.

– Тогда пойдемте в кабинет, там все бумаги. Вас что интересует: стройки или лагерь? Заключенные, охрана, поставки, настроения, темпы?

– Снабжение.

– По снабжению – у них в канцелярии, у нас только документооборот, переписка со штабом. – Они поднялись на второй этаж, и спутник Неверова, достав из кармана большую связку ключей, безошибочно выбрав нужный, открыл дверь. – Вот здесь свет включается, садитесь за стол, сейчас все вам достану. Вам за последние месяцы, верно?

Иван Андреевич сел и, заметив тонкий слой пыли на крышке стола, смахнул его рукавом и чихнул.

– Ты кто вообще такой? – Берензон молча повернулся, держа в руках папки, застигнутый вопросом врасплох. – Должность у тебя какая?

– Никакая. Я никто. Помогаю при штабе.

– Не понял.

– Я заключенный, отбываю срок за мошенничество, был главным бухгалтером на заводе, начальство проворовалось, посадили меня.

– Не боишься мне такое рассказывать?

– Зачем врать, вы, если захотите, все сами узнаете. Мое дело с бумагами помогать, пока хорошо справляюсь, меня держат. Вот эти папки за последние месяцы, если надо раньше, придется в архиве брать, сегодня уже не получится. Поздно уже.

– Ты слышал, как начальник снабжения с замом погибли?

– Говорят, на машине разбились.

– Вот ты в документах понимаешь, у снабжения все в порядке?

– Нет, много проблем. С едой – больше всего, с зимней одеждой, с оборудованием вроде справляются, но это лучше у специалистов спросить, я плохо в этом разбираюсь.

– Может, у них враги были?

При этом слове Берензон вздрогнул.

– Ну кто снабжение любит? – попытался улыбнуться он, потом тем же бесцветным голосом пояснил: – Ругали многие, но враждебности со стороны сотрудников лагеря я не замечал.

– Ручку мне с бумагой принеси.

Берензон достал письменные принадлежности из ящика стола, и, когда выходил, доски под ним не скрипели, как будто он ничего не весил.

Иван Андреевич не любил документы. В отличие от людей они его не боялись и непонятно когда врали. Он просматривал письма с требованием хлеба, теплой одежды, лекарств, инструментов – и все это было понятно и одновременно неясно. Если снабжение ворует, а оно не может иначе, на бумаге этого не увидишь. Надо смотреть в лицо, на нем все написано. Хотя на лице Берензона ничего не было, кроме страха. Кто же написал анонимку в Москву? Кто утверждал, что смерть начальника снабжения не была случайной? Должны быть какие-то основания, ведь не каждой анонимке дают ход в следственном отделе. Документы Берензона этого не расскажут, как и он сам.

Иван Андреевич подошел к окну, выходящему во двор. За пыльными занавесками, за грязным стеклом с неба на землю стекали чернильные сумерки. Охранник без знаков отличия, спавший днем в коридоре, стоял посреди двора в одной гимнастерке и курил папиросу. Рядом с ним из ведра ела свинья. Выбросив окурок, Витя присел рядом на корточки и потрепал ей загривок, как любимой собаке. Продолжая гладить ее, он сделал резкое движение правой рукой, и свинья, перевернув ведро, упала набок, дергая ногами в агонии. Витя вытер нож о ее бок и смотрел, как из разреза на шее стекает кровь, неотличимая по цвету от грязи и наступившей ноябрьской ночи.

Иван Неверов раньше никогда такого не видел; из деревни его увезли в Пензу, когда ему было четыре. Отца он не знал, а мать забылась, оставшись в памяти далеким плачем. Он опять вспомнил ровный горизонт заснеженного поля в Верхнем Аблязове. Все, что осталось от его детства.

Дверь скрипнула, и Иван Андреевич обернулся. На пороге стояла невысокая девушка. Ее большие карие глаза изучали его внимательно и пристально. Темные волнистые волосы были тщательно уложены в прическу, губы чуть ухмылялись одним уголком. Улыбка медленно ползла вниз, превращаясь в кривую усмешку. Руки были скрещены на груди, а накладные плечи бордового платья сбились чуть вбок. Ивану Неверову показалось, что в комнате стало жарче.

– Папа попросил пригласить вас к ужину.

– Вы дочка Геннадия Аркадьевича?

– Ага, Зоя Чернецова. Вы к нам надолго?

– Пока не знаю. – Иван Андреевич чувствовал, как краснеет под этим взглядом, заволновался и провел вспотевшей ладонью по волосам.

– С комиссиями к нам часто ездят, а вот в штабе селятся редко. Надеюсь, у нас будет время узнать друг друга. – Снова эта улыбка, и юбка чуть качнулась в сторону вслед за бедрами.

– А что это за охранник у вас в прихожей? – Надо было завладеть разговором.

– Витя, что ль? А, зэк. Его папа отмазал, дальний родственник вроде.

– И вы так просто мне об этом рассказываете?

– А чего такого? Спускайтесь через час, хочу познакомиться поближе.

И не закрыв дверь, пошла по коридору.

Иван Андреевич, опустив глаза, несколько минут складывал документы в папки, нарушая строгий порядок дат и разделов. Взяв стопку, подошел к шкафу. В стеклянной дверце отразилось круглое лицо с близко посаженными глазами, большими залысинами и не по возрасту редкими волосами. Лейтенант ГБ, такой же, как все. Но еще немного усилий – и он войдет в старший командный состав. Когда один прямоугольник сменится на два, лысина придаст солидности. Когда два прямоугольника превратятся в три, можно спрятать глаза за очками в тонкой стальной оправе, и немногие смогут смотреть в них, не отводя взгляд. А когда прямоугольники на петлицах станут ромбом, можно забыть, как ты выглядишь, потому что, глядя на тебя, люди увидят только свой страх.

Познакомиться поближе. Даже имя не спросила. Никто не хотел знакомиться с Иваном Неверовым поближе. Он сам не хотел. Без жены надежнее, без родственников тоже. А Витя, значит, родственник, и за это уже можно потянуть. И Зою легко разговорить, если помнить, что это работа, а не прогулка по аллеям.

Шкаф закрыт на ключ, Берензон сам уберет. Если на него надавить, он со страху расскажет, чего не знает, лишь бы угодить. В штабе приезжие не живут, если только не надо держать их рядом. Подсылать дочерей. Свинью к ужину резать. Ладно Чернецов, про него много слухов ходит. Но Павел Александрович Морозов, лютый же мужик, как позволил в штабе усадьбу развести?

Иван Андреевич вернулся за стол и размашистым круглым почерком написал:

«29 ноября 1941 года лейтенант следственного отдела Государственной Безопасности И.А. Неверов прибыл в ИТЛ Безымянлаг для выяснения обстоятельств смерти начальника отдела снабжения С.В. Опарина и его заместителя Л.О. Чащина. Ознакомившись с документами отдела снабжения, не нашел видимых нарушений или злоупотреблений со стороны погибших».

Не очень много для одного дня, но начало выглядело обнадеживающе. Если бы можно было спокойно дописать: «не найдя состава преступления в их гибели, прошу считать дело закрытым»! Но начальство, наверное, ждет от него не этого. Как могут Морозов и Чернецов не выполнить приказ товарища Сталина? Они выполнят. Все объекты будут сданы к 1 января 42-го. Может, чтобы не чувствовали себя победителями, на них готовят хорошее дело? Лейтенанту очень хотелось спросить у кого-нибудь главного: «Так, я угадал?» – но спросить было не у кого. Он привык исполнять приказы, а самостоятельное дело – это очевидная проверка его способностей.

Иван Андреевич вспомнил об ужине. Спустившись вниз, он попал в темный коридор. Неверов пошел, медленно проводя рукой по стене впереди себя. Откуда-то справа тянуло холодом, наверное, там выход. Донесся запах махорки и чье-то хриплое дыхание. Витя спит на стуле на прежнем месте. Как к нему обратиться? «Витя» – слишком дружелюбно получится, закашлять – как-то нерешительно.

– Вы чего свет не включаете? – строго спросил Иван Андреевич.

Дыхание замерло, но ответа не последовало. Где приблизительно находился Витя, можно было догадаться теперь только по запаху. Лейтенант прошел несколько шагов вперед, подергал ручку запертой двери и снова замер в темноте. Штаб будто вымер. Волна ярости накатила на Ивана Андреевича: почему этот идиот не отвечает? Он двинулся на запах, собираясь пинком выбить из-под него стул, и в этот момент одна из дверей открылась, осветив коридор.

– Вы, наверное, заплутали в темноте, я и не подумала, – всплеснула руками Алия. – Проходите в зал, уже накрыто.

Иван Андреевич кивнул ей и, быстро обернувшись, бросил взгляд туда, где ожидал увидеть Витю. Его там не было. Он сидел в другом конце коридора, как будто внезапно переместился. Вроде правда спит.

В обеденной комнате свет был неярким, чуть желтым. У небольшого стола стояло пять стульев: по два сбоку и один во главе. На одном из них сидела Зоя и рассматривала свои ногти. Глаза на лейтенанта она даже не подняла. Он сел напротив нее, не зная, с чего начать разговор, и почувствовал, что опять краснеет. Смотрел на тонкие пальцы без колец, заметил длинные ресницы, маленькую горбинку носа, задержался взглядом на ее губах и слишком поздно понял, что сейчас они снова превратятся в ухмылку.

– О, Иван, уже спустились? Я вот с молодым человеком разговаривал. Познакомьтесь, специалист, инженер первого района, под его руководством ТЭЦ строится, ругал его за мягкость, – затараторил Геннадий Аркадьевич Чернецов. – Вот повадился ездить к нам на ужины, а чего ездит? Не знаешь, Зоя?

– Александр Зимонин, – сухо представился высокий мужчина лет тридцати с вытянутым, измученным лицом и густыми каштановыми волосами, зачесанными назад.

Неверов вяло пожал его руку и, глядя на его шевелюру и на то, как инженер садится рядом с Зоей, против воли снова провел рукой по своим залысинам.

– Слышали сегодняшнюю сводку? Наши летчики восемьдесят девять танков подбили!

– Фашисты под Ленинградом так и стоят, – тихо проговорил Зимонин, не глядя на Чернецова.

– Ты демагогию не разводи, дорогой товарищ инженер. Вечером передавали, шестьдесят самолетов немецких сбили. Чего не ясно: либо мы, либо они. Там фашисты, здесь стройка, делай свое дело, – Геннадий Аркадьевич нависал над столом, разливая водку по рюмкам.

– Я не пью, – сказал Иван Андреевич.

– За товарища Сталина, за победу, – сказал Геннадий Чернецов, и Иван Неверов выпил.

Водка неприятно обожгла горло, на глаза навернулись слезы, на пустом столе не было никакой закуски.

– Я спросить хотел, – откашлявшись, сказал Иван Андреевич. – У вас штаб зэк охраняет, с документами зэк работает…

– Ты чего хотел? Это ж лагерь. Витя свой срок еще в Сибири отбыл, а Берензон за полштаба работает. – Геннадий Аркадьевич ухмыльнулся уголком рта, совсем как Зоя. – Вам сверху иногда все иначе как-то кажется. Ну что там Алла опять с едой тянет? Приехал-то зачем?

– По поводу смерти…

– Прошу прощенья, – перебила Ивана Андреевича Алия, расставляя тарелки с тушеной свининой и картофелем. – Сейчас хлеб принесу, ничего не успеваю. Витя свинку только забил, пока разделывали, время потеряла. Хотела ногу запечь, думаю, вообще не управлюсь к ночи, вот натушила, что со вчера осталось…

– Ты помогла бы матери, – обратился к Зое Геннадий Аркадьевич. – У нас так, по-домашнему. Ешь, Иван. А что, сомнения есть в их смерти? Хотя раз ты приехал, значит, есть.

– Да не то чтоб сомнения, видимо, деталей не хватает, прислали разобраться.

– Значит, надо разобраться. – Геннадий Аркадьевич молча жевал горячее, глядя в тарелку, потом потянулся к бутылке и, налив только себе, добавил: – Стройка у нас большая, за всем не уследишь. Сам не видел, даже на похороны не успел, говорят, машина перевернулась. Если есть какие-то вопросы, надо, конечно, их прояснить.

Чернецов, казалось, вообще не проявлял интереса к чужому поручению и с аппетитом жевал картошку, запивая ее водкой.

– А кто похоронами занимался?

– Не знаю, наверное, хозчасть. У нас тут сроки, если вы не знали. Круглые сутки работаем, на все остальное внимания не обращаем. К 1 января все достроить надо, а народ – дрянь. Им родина шанс дала на исправление. Им за работу деньги платят. Так они не хотят. Уголовщина, воры и враги народа, не могут они ни жить по-человечески, ни трудиться. – Геннадий Аркадьевич заметно раскраснелся и говорил все громче.

– Не расходитесь, папа, подышите по Мюллеру.

Зоя, обещавшая близкое знакомство, затушила недокуренную папиросу о нетронутую тарелку с едой и, пожелав всем спокойной ночи, ушла. Иван Андреевич, боявшийся смотреть на нее весь ужин, бросил быстрый взгляд и увидел сходство дочери с отцом, только все черты ее лица были тоньше.

Инженер выглядел очень озадаченным и немного злым. Он то и дело посматривал на Ивана Андреевича, тоже почти ничего не съел, но из-за стола выходить почему-то не спешил.

– Хватит пить, Гена. Давайте я тарелки заберу. Опять Зойка не съела ничего. Иван Андреевич, я вам застелила кровать свежим, найдете комнату, не заплутаете?

– Спасибо за ужин, проводите, а то у вас лабиринт какой-то, а не штаб.

– Зато тепло не выходит, – без улыбки сказал успокоившийся Геннадий Аркадьевич и, откинувшись на спинку стула, обратился к инженеру: – Ты подумай хорошо, Саш, о том, что я тебе сказал.

Иван Андреевич пропустил вперед Алию с тарелками и вышел в полутемный коридор.

– Зайдите завтра ко мне на ТЭЦ, здесь все не так, – быстро прошептал поравнявшийся с ним Зимонин и пошел к выходу раньше, чем Иван Андреевич смог ему ответить.

– Вот ваша комната, спокойной вам ночи, – с другого конца коридора сказала Алия и исчезла.

Иван Андреевич зашел в комнату и обнаружил, что дверь до конца не закрывается. Раздевшись, сложил вещи на стул, но кобура с пистолетом «ТК» тянула брюки вниз, и он переложил их на пол. Поеживаясь от прохлады, лейтенант выключил свет и забрался под холодное одеяло. Весь день он мечтал поспать, а теперь сон не шел. Здесь все не так. Разбились на машине, говорят.

Ветер за окном стихал, кусты царапали подоконник все тише и тише, потом умолкли. Пошел снег. Сверху раздались тяжелые шаги, наверное, Чернецов. По коридору пробежали мелкие, шаркающие – его жена.

Постельное белье пахло затхлостью, несмотря на уверения жены Чернецова, что застелено свежим. Втягивая ноздрями запах, Иван Неверов осознал, что он здесь не нужен. Он не мог помнить, как убили его отца, председателя комбеда в Верхнем Аблязове, но сквозь неверную пелену помнил, как его мать умирала от тифа, обрывками помнил, как родственники везли его в Пензу. И совершенно отчетливо помнил, как точно так же, лежа в темноте в чужом доме, понял: он там не нужен.

Иван Неверов согнул колени, стараясь согреться, перевернулся на левый бок, затем на правый и так бесчисленное количество раз, пока не решил, что не может заснуть из-за скрипящих пружин. Тогда он замер, лежа на спине с открытыми глазами, и его окружила полная тишина. Когда ты никому не нужен, ты ничего не должен. Раньше эта мысль успокаивала, а теперь от нее стало страшно. Не понимая, как это происходит, лейтенант госбезопасности испытал давящее чувство страха. И оно становилось все сильнее и сильнее. Ему казалось, что тьма и холод вокруг него не пропускают звуки, он был готов встать и включить свет, но где-то вдалеке застучали колеса приближающегося поезда, состав пронесся мимо окна и, зашипев, где-то недалеко остановился.

Иван задержал дыхание, с надеждой вслушиваясь в сторону невидимого поезда. Когда тишина снова начала давить, со стороны дороги донеслись приглушенные крики и лязг железа. Он представил людей, выгружающих длинные металлические рельсы из вагонов, радостных рабочих, как в кадрах кинохроники, и начал считать, как первая далекая рельса гулко звякнула о вторую, вторая о третью, третья о третью. И зациклившись на третьей, с беспокойством подумал, что рано или поздно рельсы кончатся и снова наступит тишина. Далекий лязг перестал приносить успокоение, и при каждом новом ударе металла Иван боялся, что это последний, но когда раздался последний, он уже спал. И не видел, что за окном стоит черный силуэт и смотрит в его комнату, не обращая внимания на падающий снег.

Сквозняк хлопнул незапертой дверью и разбудил Неверова. Солнечный свет не пробивался через плотные зимние облака, зависшие над Безымянкой, и было непонятно, сколько времени. Лейтенант потянулся к стопке вещей на стуле, чтобы достать часы, но вспомнил, что положил их в брюки. Когда он нагнулся, чтобы заглянуть под кровать, холод комнаты впился в сонное тело. Половина десятого, нужно срочно вставать. Иван дал себе еще минуту погреться в постели, и когда секундная стрелка трижды прошла круг, он, злясь на самого себя, сорвал одеяло. Одевшись, ощутил тупую тяжесть в голове. Переспал.

В доме не было слышно ни звука, в коридоре стояла полутьма. Иван Андреевич прошел до прихожей, никого. Открыл входную дверь, мороз обжег ему лицо, на дворе пусто. Где машина? Спать сюда приехал? Неверов вернулся в комнату и попытался сосредоточиться, выгоняя головную боль. Но она не уходила. Стерев грязь с уголка глаза, он открыл портфель, стоявший под стулом, и достал коробочку с бритвенными принадлежностями.

На кухне он нашел только холодный чайник; спичек, чтобы разжечь огонь, нигде не было видно. Налив в маленькую ванночку немного ледяной воды, он тщательно взбил пену из обмылка. Глядя на свое опухшее после сна лицо в маленькое зеркальце на крышке коробочки, Иван Неверов с раздражением провел рукой по светлой редкой щетине на щеках.

Как он ни старался намазать побольше пены, кожа чувствовала холод лезвия, и опасная бритва дергала волосы. Иван Андреевич несколько раз останавливался, пытаясь сдержать злобу, но когда остался только подбородок, в дверь штаба забарабанили, рука дрогнула, и кровь закапала сначала на пол, а потом в подставленную ванночку с остатками пены. Лицо и руки вытереть было нечем. Не промыв лезвие и помазок, Иван бросил их в коробочку и быстрым шагом вернулся в комнату. Наскоро вытер руки и лицо о простынь и открыл незапертую дверь.

Перед ним стоял невысокий человек в штатском. Черты лица уловить не удавалось, так как все внимание притягивал огромный лиловый синяк под левым глазом.

– Никого нет, – невпопад ответил Неверов на незаданный вопрос.

– Как же нет, если я к вам. Вы же приехали из Москвы? У вас же какая-то проверка?

– Кто вы? – отступая от холодного ветра в прихожую и впуская посетителя, спросил Иван Андреевич.

– Владимир Валентинов, Володя, корреспондент и редактор «Сталинской стройки» – печатного органа нашего лагеря, голос производства.

– Я все равно не понимаю, что вам нужно.

Неверов почувствовал, как кровь стекает с подбородка, стер ее пальцами и отступил еще дальше к своей комнате. Журналист последовал за ним.

– Вы ведь человек из столицы – новый человек, было бы интересно узнать ваше мнение о строительстве, о первых впечатлениях.

– Я ничего не понимаю в строительстве. – Иван Андреевич, не отрывая взгляд от синяка, приложил простынь к порезу. – Откуда вам вообще известно о моем приезде?

– Здесь очень тяжело что-то скрыть. – Синяк сощурился. – Вы просто рассказывайте, а я буду записывать.

– Что записывать? – терял терпение Неверов. – Мое расследование носит секретный характер, мне не о чем с вами говорить.

– Расследование?

На улице послышался шум мотора, Иван Андреевич оттолкнул журналиста, набросил шинель и почти выбежал из штаба. Во дворе жена Чернецова над чем-то смеялась вместе с водителем Сережей, помогавшим ей выгружать сумки из машины.

– Доброе утро вам, а мы в Куйбышев за продуктами успели съездить, будить вас не стали…

– А могли бы, я не спать сюда приехал, – оборвал Алию Иван Андреевич. – Не глуши машину, едем.

– Даже не позавтракаете? Вот и Сережа еще не кушал.

– Нет, не надо.

– Заноси в дом, – обратилась к Сергею Алия. – Как хотите, проголодаетесь же.

– Чтоб мигом, – рявкнул на водителя Иван Андреевич.

Сергей кивнул, и они с женой Чернецова исчезли в штабе. Снова почувствовав кровь на подбородке, Неверов оглянулся в поисках чистого снега, во дворе такого не было, и ему пришлось обойти дом в поисках нетронутого сугроба. Протоптанная тропинка и следы огромных сапог под одним из окон. Иван Андреевич прижал снег к порезу и, удивившись гигантскому размеру, подошел ближе. Подняв глаза, он увидел желтые цветочки на занавесках. Какой великан мог стоять под его окнами? Уронив пропитанную кровью льдинку, Иван Андреевич побежал обратно к машине, спасаясь от холода. Следы сбили его с мысли; он сел на переднее сиденье, злость на Сергея немного ослабла.

– Куда едем, товарищ лейтенант? – Сережа с хрустом откусил яблоко.

– В штаб хозчасти, – растирая покрасневшие от снега руки, сказал Иван Андреевич.

– Никого сейчас в штабах не застанешь…

– Ты, ты… – захлебнулся Иван Андреевич, сдерживая себя, чтобы не отвесить водителю подзатыльник, – указывать мне будешь, сучонок?! По званию обращайся!

– Так точно, – промямлил, вжавшись в сиденье, Сережа.

«ГАЗ-61» тронулся и резко вывернул на дорогу, так что яблоко скатилось на пол и упало под сиденье Неверова.

– Долго ехать? – примирительно спросил Иван Андреевич.

– Никак нет, товарищ лейтенант, все рядом, дороги только плохие.

За окном автомобиля мелькали кусты и деревья. Еще не лес, но уже не парк. Несмотря на тишину, спокойствия здесь не было. Небольшие домики встречались редко и стояли по несколько в ряд, будто жались от холода. Иван Андреевич знал, что все они построены недавно, но вид у них был сиротливый: ни резьбы, привычной в крестьянском доме, ни краски, ни заборов, ни огородов. Не было уюта.

– Здесь вольнонаемные живут?

– Нет, товарищ лейтенант, штабы, отделы. Вольные ближе к стройкам.

«ГАЗ-61» остановился у одного из домов. Иван Андреевич вышел из машины, ничего не сказав Сергею, и, быстрым шагом дойдя до двери, потянул на себя тугую пружину. В коридоре, освещенном дневным светом, сидел мужчина за пятьдесят в тулупе.

– Где приемная хозчасти? – спросил Иван Андреевич.

– Будете за мной, – указал коротким пальцем на дверь мужчина.

Иван Андреевич в неуверенности потоптался и сел на стул. Рядом лежала свернутая газета «Сталинская стройка». Он взял ее, прочитал слева под названием «Орган политотдела строительства НКВД» и подчеркнутым мелким курсивом чуть выше «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Далее синим шрифтом был набран заголовок «Борьба с несчастными случаями на производстве» и ниже четыре вертикальных столбца сплошного текста. Иван Андреевич отложил газету и, несмотря на окрик мужчины «Куда без очереди?!», открыл дверь.

В кабинете он увидел сидевшую за столом в верхней одежде женщину. На плечи была накинута вязаная шаль; женщина была похожа на нахохлившуюся птицу.

– Где начальство?

– Кто спрашивает? – Тон холодней ноября.

– Следственный отдел ГБ из Москвы.

Слова не произвели на женщину никакого эффекта. Она подняла широко расставленные водянистые глаза на Ивана Андреевича, и взгляд на долю секунды задержался на петлицах.

– Все на объектах, вы по какому вопросу? – тем же меланхоличным голосом спросила она.

– Вы похоронами занимаетесь?

– По какому конкретно вопросу? – раздельно, но без раздражения спросила женщина.

– Вы слышали о гибели начальника отдела снабжения и его зама? – В ответ она медленно кивнула головой, приглашая к продолжению. – Вы их хоронили?

– Я лично никого не хоронила.

– Кто может дать мне ответ?! – теряя терпение, выкрикнул Иван Андреевич.

– Спросите в штабе снабжения, наверное, они похороны и организовывали.

– То есть не ваш отдел этим занимается?

Женщина отрицательно помотала головой и опустила взгляд на документы. Иван Андреевич понял, что больше для нее не существует, и вышел на улицу, нечаянно хлопнув тяжелой дверью.

– В штаб снабжения, – шумно выдохнув, сказал Иван Андреевич, садясь на переднее сиденье.