Текст книги "Перезагрузка"
Автор книги: Андрей Плеханов
Жанр: Научная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
Глава 4
– Ну и зачем тебе доктор Кузнецов? – спросил Блохин. – Если есть чего сказать, выкладывай мне.
– Кузнецов мне нужен, – настойчиво сказал Игорь. – Только он.
– Почему?
– Потому что он у вас самый главный.
– С чего это ты так решил?
– Я в этом уверен.
– И для чего же он тебе нужен?
– Это я могу сказать только ему.
– Обойдешься, – заявил Блохин. – Доктора Кузнецова сейчас нет на базе. И вообще… Не лезь через мою голову, Маслов – у нас здесь своя субординация, и не тебе ее менять. И не вздумай хитрить – меня не перехитришь. Если что не так – башку оторву. Понял?
– Понял, – сказал Игорь.
* * *
В тот же вечер Игорь получил информацию от Вадика и Димы – в виде очередной газеты с кроссвордом. То, что он узнал, заставило действовать его еще более решительно.
Он встал посреди комнаты и громко сказал, обращаясь к видеокамере:
– У меня есть важные сведения для доктора Кузнецова. А Блохин не дает мне с ним встретиться из шкурных интересов. Своими действиями он наносит большой вред проекту.
На следующее утро охранник отвел его к Блохину. Блохин старался казаться спокойным, улыбался гаденько, но глаза его метали гневные молнии.
– Все-таки попер в обход, Маслов? – спросил он. – Ладно, поговоришь сейчас с доктором Кузнецовым. Но на мое хорошее отношение больше не рассчитывай. Разлюбил я тебя, Маслов, из любимчиков вычеркнул.
Обойдусь без твоей скотской любви, подумал Игорь. И промолчал.
Доктор Кузнецов сидел в кабинете за большим офисным столом. С обеих сторон от него находились два скромных субъекта в темных пиджаках, совершенно не похожие на камуфляжных охранников базы – скорее всего, телохранители-профи. Два аналогичных типа стояли за спиной у Игоря.
– Здравствуйте, – сказал Кузнецов. – Игорь… э… как вас по фамилии?
– Маслов.
– Да, Маслов. Давайте, говорите, что у вас там. И побыстрее, – доктор посмотрел на наручные часы "Картье". – Время поджимает. Дел на сегодня очень много.
Внешность доктора Кузнецова представляла собой идеально славянский фенотип, без нежелательных еврейских или кавказских примесей. Русые волосы, поддерживаемые в идеальном состоянии – вероятно, личным парикмахером. Массивный, гладко выбритый монолит нижней челюсти. Большие голубые глаза – их можно было назвать даже красивыми, если бы не застарелое, никогда не исчезающее напряжение во взгляде. Кривоватая переносица, выдающая давнее участие в кулачном спорте. Белый халат, как и положено доктору. А в вырезе халата – не сорочка от Кардена, не галстук от Черрути, а вульгарная водолазка, закрывающая горло – из тяжелого, подозрительно поблескивающего материала.
А ведь на докторе что-то вроде бронежилета, подумал Игорь. Берегут, стало быть, важную персону доктора. Изо всех сил берегут. Не могут допустить, чтобы случайно набросился на него какой-нибудь неуравновешенный тип – например, индуктор Маслов.
Доктор Кузнецов совершенно очевидно не был ни медиком, ни психологом, ни даже спецслужбистом. Он был Большим Боссом, персоной высокого полета. Он напоминал финансового олигарха. Игорю даже показалось, что в прошлом он видел эту физиономию по телевизору. Да, определенно видел. Вот только фамилию вспомнить не мог.
– Я созрел, – сказал Игорь. – Вполне созрел.
– Для чего?
– Для того, чтобы сотрудничать с вами.
– Вы в этом уверены?
– Да.
– И это все, что вы хотели мне сказать?
– Да. Это все.
– Ну хорошо. – Доктор Кузнецов задумчиво посмотрел на Игоря, побарабанил пальцами по столу. – Наверное, вы правы – передержали мы вас немного, заскучали вы от безделья. Ну что ж, будет вам работа, будет… Сегодня же будет. Я распоряжусь насчет этого.
Аудиенция закончилась.
* * *
Уже через полчаса Игорь стоял навытяжку перед другим доктором – на этот раз Ивановым. И слава Богу – Гоша не хотел бы сейчас попасть на глаза разозленному Блохину. Пожалуй, флегматичный толстяк Иванов был для него наилучшим вариантом.
– Я попрошу вас выполнить одно задание, – сказал доктор. – Задание очень простое – вы войдете в сеть, проникните в персональный компьютер одного человека и запустите определенную программу.
– И как же я попаду в сеть? – полюбопытствовал Игорь. – Я же нейтрализован. Или вы мне какой-нибудь антидот введете, вернете мои способности?
– Ничего мы вам не вернем, рано пока. Вы опасны, Маслов, вы плохо управляемы. Сейчас вы заявляете о своей полной лояльности к нам, но лояльность нужно доказать. Вот выполните это задание – и докажете. А там уж подумаем о том, чтобы снять вас с инъекций. В сеть войдете обычным способом, через Радионет.
– Я могу знать, в чем смысл этого задания?
– Не просто можете – обязаны. Вы должны выполнить все, что мы вам поручим, осмысленно и совершенно добровольно. Вы пройдете по каналу, заранее подготовленному одним из наших индукторов, в компьютер Георгия Ядринского – знаете такого? Как раз сейчас Ядринский работает в Радионете в режиме онлайна. Дальше вы собственной рукой запустите программу, находящуюся на нашем винчестере. И через пять секунд Ядринский умрет. Умрет, замечу, от обширного инсульта, сопровождающимся кровоизлиянием в мозг. Никто в этом мире не узнает, что причина его смерти – техногенная, и что казнили его именно вы. Это останется тайной. Нашей маленькой тайной, – доктор Иванов неожиданно подмигнул Игорю.
Игорь вздрогнул. Ничего себе – Георгий Ядринский! Один из самых известных политиков в стране, непреклонный демократ, депутат Госдумы, умница, вечный оппонент всех президентов. Гоша относился к Ядринскому с большой симпатией, много раз голосовал за него. Почему эти твари выбрали ему в жертву именно Ядринского? Чем он вообще им помешал?
– Почему именно Ядринский? – спросил Игорь, преодолевая дрожь в голосе. – Он же хороший человек.
– Ядринский – агент ЦРУ, Моссада и еще нескольких иностранных разведок, – вяло сообщил доктор Иванов. – Продает нашу Родину еще с восьмидесятых годов, управы на него не было. Теперь управа нашлась.
– Подождите… Ведь это не простое дело… Убийство политика такого высокого ранга… На это санкция должна быть…
Господи, что за чушь я несу, подумал Игорь. Какая санкция? Какая вообще может быть санкция в таком деле?
– Санкция есть, – сказал доктор Иванов. – Вы будете работать, или нет?
– Чья санкция? Может быть, это вам прямо сейчас в голову взбрело – взять да и убить самого Ядринского? Круто, да? А может быть, вы – сумасшедший? А я тупо ткну пальцем в кнопку и убью хорошего человека по вашему сумасшедшему требованию. И весь ваш проект после этого закроют.
– Ну ладно, – доктор Иванов махнул пухлой рукой. – Я вижу, что вы еще не готовы. И я даже не стал бы настаивать на вашем немедленном участии в нашем деле. Только вот есть одна проблема – доктор Кузнецов распорядился, чтобы вас, Маслов, ввели в рабочее состояние уже сегодня. Конечно, ему виднее… – доктор Иванов закатил глазки, показывая всем своим видом, какие тупые ослы сидят в руководстве. – Поэтому я позову сейчас Павла Сергеевича, пусть он вам все объяснит. У него это хорошо получается.
Шабалин явился в лабораторию через две минуты. Был он, по своему обыкновению, сильно несвеж с утра, и Игорь начал сомневаться, искренне ли Павел Сергеевич завязал с выпивкой.
– Что, Игорь Михайлович, не желаете убивать Ядринского? – спросил он. – Нехорошо-с. Убедили доктора Кузнецова в своей готовности немедленно работать, а теперь артачитесь. Подводите нас, можно сказать.
– Чем вам так насолил Ядринский? Что за необходимость его немедленно убивать?
– Не нам он насолил, а всей стране, – Шабалин наставительно поднял палец. – Мы, Игорь Михайлович, радеем о государственных интересах.
– Врете вы все. Никогда не поверю, что наш президент дал бы санкцию на убийство Ядринского. Быть такого не может.
– Ах, о чем вы, Игорь Михайлович! При чем тут президент?
– Он сам бывший фээсбэшник. И я уверен, что до сих пор он тесно связан с Конторой. Они без его ведома такого серьезного шага не сделают, каким бы там супершпионом Ядринский ни был.
– Да бросьте вы, Игорь Михайлович! При чем тут ФСБ?
– Но вы же – ФСБ!
– Вот вы, Игорь Михайлович, вчера новости по телевизору не смотрели, и совершенно напрасно. Зачем же мы вам телевизор поставили, спрашивается? А если бы смотрели, то узнали бы, что Ядринский вчера выступал в Госдуме и поднимал вопрос о контроле над сетевыми технологиями. Много говорил о Нижнем Новгороде, о Вторжении, даже исчезнувшую журналистку Милену Серебрякову упоминал. Зря не посмотрели, вам было бы интересно. Всякие неприятные вещи говорил господин Ядринский. Сам, можно сказать, нарвался – придется теперь организовать ему качественный инсульт с летальным исходом.
– Значит, все-таки вы не ФСБ, – спросил Игорь.
– Да перестаньте вы дурака валять, Игорь Михалыч! – вальяжно произнес Шабалин. – Вы давно уже обо всем догадались. Думаете, мы не знаем, что вам Дмитренко и Флаксман о наших экспериментах поведали? Знаем! Газеты с кроссвордами, конспирация на детском уровне… Мы, кстати, не против – все равно вы когда-нибудь должны были узнать все. И узнали бы от нас – недельки через две. Вы постоянно форсируете события.
– И что теперь? Накажете меня?
– Не накажем. Если вас, Маслов, за все наказывать… – Шабалин вяло махнул рукой, – из карцера вылезать не будете. Разрешаю задавать вопросы.
– Значит, откололись вы от ФСБ, продали ее с потрохами, и на американские сетевые корпорации работаете? – спросил Игорь, ежась от подступающей ледяной ненависти. – И кто же у нас в таком случае настоящие шпионы?
– Ну зачем же такие громкие слова – "продали", "шпионы"? Американские корпорации, равно как и российские, интересуют нас только в той мере, насколько они нам полезны. Будут вредить – и их к ногтю, это вполне в наших силах.
– Так кто же вы такие?
– Группа. Группа людей – немалая и весьма могущественная, смею вас уверить. Наши связи обширны – спецслужбы, политика, финансы… Мы называем себя проект "Спасение".
– И кого же вы намереваетесь спасать?
– Всех. Весь мир. Мы работаем в интересах России, но если смотреть глобально – то и всего человечества.
Игорь хмыкнул. Совсем недавно он занимался абсолютно тем же самым – спасением человечества, строил иллюзии по поводу того, что может справиться самостоятельно. Только вот он убивал креаторов, а эти люди собрали креаторов на секретной базе и заставляют убивать других.
– Мир переменился после Вторжения, – продолжал между тем разглагольствовать Шабалин. – То, что раньше было лишь предметом фантастики, стало реальностью. Отдельные личности теперь способны управлять виртуальным пространством. Мир уже никогда не будет прежним – приходится констатировать это как факт. И что же делать в такой ситуации? Конечно, мы могли бы физически устранить всех существующих ныне индукторов, но это не имеет никакого смысла – уничтожим этих, появятся новые. Изобретение сделано – создан набор визуальных сигналов, пробуждающий скрытые до сих пор возможности человеческого мозга. Если мы скажем себе: Селещук мертв, и открытие его умерло вместе с ним, то впадем в опаснейшее заблуждение – неминуемо найдется кто-то другой, кто изобретет это повторно. Ситуация, сами понимаете, создается экстремальная, я бы сказал, близкая к неуправляемой. В руки людей попало новое сверхоружие, и мы пока не знаем способа сдержать его распространение. Ситуацию нужно контролировать. Кто ее будет контролировать – нынешнее правительство? Оно полностью завязано на интересах ведущих промышленно-экономических групп, а те, в свою очередь, слишком дезорганизованы и не привыкли к дисциплине. Я говорю о дисциплине военного времени, когда необходимо подчинить личные и финансовые интересы…
Шабалин изменился внешне: оживился, обрел огонь в глазах, начал рубить воздух энергичными взмахами правой руки в такт собственным словам. Этакий Наполеончик-Гитлерчик-Сталинчик. Тщедушный телом, одержимый паранойей завоевания всего мира и дальнейшей его капитальной переделки. Хотя вряд ли Шабалин тут главный Гитлер-Сталин. Скорее, один из второстепенных Борманов-Молотовых. Управляет процессом тот, у кого больше всех денег – к примеру, доктор Кузнецов или кто-то еще, рангом повыше.
– Новая опасность, угрожающая всему миру, но в месте с тем и новые, неисследованные возможности! – продолжал раскочегариваться Шабалин. – Что перевесит чаши весов – плохое или хорошее? Если мы не возьмем ситуацию в свои руки, то, безусловно, победит хаос и насилие. Мы уже видели, какие преступления совершают индукторы, предоставленные сами себе. Но мы не допустим этого! Трудно даже представить, насколько мир, в котором существуют индукторы, не будет похож на мир прежний. Это будет началом новой эры, и годы будут отсчитывать уже не от Рождества Христова, а от Вторжения! И все же можно это представить! И не только представить – запланировать, запрограммировать, тщательно просчитать каждый шаг развития, каждую ступеньку в новой иерархии. Тщательно, я говорю! – Шабалин потряс пальцем перед носом Игоря. – Мир, переделанный в соответствии с новыми требованиями. Мир нового порядка!
Ага, вот уже и "Новый порядок", Neu Ordnung. Знакомые словечки. В сороковых годах двадцатого века любителям такого порядка сломали хребет ценою миллионов жизней. Что, теперь по новой началось? Дойдет до третьей мировой? Или обойдется малой кровью – мелочь, пара-тройка тысяч трупов, а дальше все как по маслу, благодаря высоким технологиям?
– Эпоха примитивного либерализма уходит в прошлое, – вещал Шабалин. – Политическая система, называемая демократической, устарела – благодаря ей к власти приходят беспринципные толстосумы, ничтожные личности. Откроем дорогу настоящим интеллектуалам! Конечно, это не дастся легко. Тех, кто мешает нам, придется устранить. Это необходимо – ни одна смена власти не происходила бескровно. Но мы постараемся быть гуманными – не ковровое бомбометание, а всего лишь точные, тщательно выверенные удары. Мы – выходцы из спецслужб, элита спецслужбы, мы знаем, как это делается…
Игорь слушал и едва заметно покачивал головой. Да, эти молодцы покруче покойного Ашшура будут – и по амбициям, и по техническим возможностям, и само собой, по организации.
Ни Шабалин, ни многочисленные лже-доктора не подозревали о том, что существовала альтернативная предыстория, пройденная Игорем по колено в крови и решительно им же перечеркнутая. Не знали, как им повезло – волею нелепого случая они нейтрализовали главного режиссера всего этого спектакля – Игоря. Сделали невозможным дальнейшее перелистывание альтернатив. Изолировали Игоря от кнопки перезагрузки.
Будь его воля, он нажал бы на эту кнопку давным-давно.
– Почему вы мне все это рассказываете? – спросил Игорь. – Вы же знаете, что я недостаточно лоялен по отношению к вам. Я – эгоист, индивидуалист, бунтарь. А вдруг я каким-то образом умудрюсь сбежать с вашей базы и разглашу секретную информацию? Как вы можете мне доверять?
– Не сбежите, – уверенно заявил Шабалин, – технически это невозможно. А рассказываю потому, что вы нам нужны, Игорь. Очень нужны. Вы – самый сильный индуктор из ныне существующих. Мы не форсируем события. Пока – всего лишь стадия исследования и подготовки. Но в тоже время нам нельзя затягивать процесс. Нам нужны не тупые исполнители, а верные союзники. Даже не союзники – соратники. Я описал вам ситуацию. Надеюсь, что вы оцените ее здраво – выхода нет не только у вас, но и у нас. Все индукторы на базе сотрудничают с нами добровольно и инициативно, и нам хотелось бы, чтобы вы отбросили свои амбиции и начали вместе с нами работу.
– Работу? Убийство Ядринского вы называете работой?
– А чего вы хотите? Остаться незапятнанным? Пусть другие убивают, а вам подавай только чистую работу? Так не получится. В последний раз спрашиваю – вы согласны или нет?
– Ладно, попробую, – промямлил Игорь. – Сделаю все, что вы прикажете. Говорите, что там делать…
* * *
Вначале все шло гладко. Игорь диву давался, видя, как отлаженно работает аппаратура. За долю секунды он вскрыл защиту компьютера, получил доступ к управлению и даже увидел самого Ядринского – тот беседовал по видеофону, камера бесстрастно фиксировала его лицо, столь знакомое Игорю по сотням фотографий и телепередач.
– Да, Евгений Васильевич! – говорил Ядринский, обращаясь к невидимому собеседнику. – Да! Я с полной ответственностью утверждаю, что это именно так. У меня есть веские доказательства. Совершенно верно, доказательства документальные, и плюс к тому данные нескольких свидетелей. Нет, пока я не могу назвать их фамилии – я уверен, что мой видеофон прослушивают. Мы должны встретиться с вами лично, и чем быстрее, тем лучше. Сегодня же!
– С генпрокурором разговаривает, тварь продажная, – негромко сказал Блохин, маячивший у правого плеча Игоря. – И, похоже, по нашему делу говорит. Сейчас договоришься… Шарахай его по мозгам, Маслов, запускай программу.
– Подождите… – рука Игоря дрожала, он никак не мог заставить себя нажать на злополучный Enter. – Секундочку… Пусть он договорит. А то получится при свидетелях…
– Что при свидетелях – инсульт? – хохотнул Блохин. – Так даже лучше будет.
– Боюсь, что даже экстренное изменение законодательства не поможет, – продолжал между тем Ядринский. – Да и при чем тут это? У нас что, не существует законов, карающих за подготовку государственного переворота? Да, именно государственного переворота! Почему не может быть? У меня есть данные. Говорю вам, Евгений Васильевич, это какие-то отщепенцы из ФСБ. Ну и что, что в ФСБ отрицают? Они и сами ничего не знают. Сейчас нужно отбросить в сторону ведомственные амбиции и действовать срочно, задействовать все рычаги. Я сегодня же проинформирую президента…
– Давай, давай, жми кнопку! – взревел Блохин. – Чего ждешь-то? Не видишь, чего он несет?
Игорь покрылся крупными каплями пота. На самом деле – чего тут сложного? Легкое нажатие пальца – и прощай, Жора. Скольких людей убил Игорь в предыдущей своей жизни, не моргнув глазом, а сейчас вдруг резко скуксился, дал слабину. Да, отвратительно – всегда само собой подразумевалось, что те, кого он отправлял на тот свет – люди плохие, а Ядринский – человек, безусловно, хороший. Но куда ему, Игорю, деваться? Да и какое это имеет значение – убьет он Ядринского или нет? Если Гоше удастся вырываться, то он перезагрузит реальность и сотрет одним махом всю эту дрянь. Ядринский снова будет жить. А для того, чтобы вырваться, нужно, чтобы его перестали накачивать транквилизатором. А чтобы перестали, нужно изобразить готовность к сотрудничеству. И сделать это очень просто – нажать на кнопку…
Раз, два, три, – сосчитал про себя Игорь. Поехали!
Он резким движением отшвырнул от себя клавиатуру, вскочил на ноги, повернулся, уставился в глаза своим тюремщикам.
– Пошли вы на хрен, – сказал он. – Я передумал.
– Передумал? – Блохин улыбался – гадко, глумливо. – Ну и черт с тобой, придурок. Смотри на своего Жору.
Он показал пальцем на компьютер. Взгляд Игоря метнулся к экрану. Георгий Ядринский стоял там, держась руками за голову и зажмурив глаза. Потом медленно начал оседать, рухнул на пол и исчез из поля зрения.
– Готов, паразит, – сказал Блохин. – Знаешь, кто его ухайдакал? Грызун его казнил. Покрепче тебя Бобров оказался. Вот так-то, герой ты наш мясистый, накачанный. Конец твоей сладкой жизни пришел.
Глава 5
На этот раз Игорь все-таки схлопотал карцер. Сидел в нем уже три дня, чувствовал, так сказать, собственной шкурой контраст с комфортной жизнью. Наказали его по полной программе – сперва отлупили резиновыми дубинками, а потом кинули в бетонную коробку два на три метра – темную, без лампочки, только лишь с малюсеньким зарешеченным окошком. Даже матраса не дали – сиди, мол, индуктор Маслов, на голом полу, рядом с парашей, и думай о собственной дурости.
Шел третий день пребывания в карцере. Кормили за это время всего лишь два раза, картошкой с полутухлой селедкой. Большую часть времени Гоша слонялся по камере: четыре нешироких шага – разворот – снова три шага – снова разворот… Не разгуляешься. И все же на ходу Гоше думалось лучше.
Что же это такое все-таки с ним происходит, черт возьми? Что за крайности такие? Почему он способен выступать лишь в двух противоположных ипостасях – либо в виде жестокой агрессивной скотины (Грызуна чуть не убил, едва представился случай), либо в виде оголтелого пацифиста? А где же золотая середина, господа? Ведь все шло не так уж и плохо, он уже почти сделал первый свой шаг к свободе…
Игорь прекрасно знал, в чем дело. Он наложил табу на себя-Иштархаддона , загнал Хадди в карцер, подобный тому, в котором сидел сейчас сам, оставил право на существование только себе-Гоше . И лишил себя, таким образом, возможности нападать и защищаться.
Все было совсем несложно. Постучать кулаком в дверь, позвать вертухая, попроситься на аудиенцию к Шабалину (только к нему, от Блохина тошнит уже до невозможности). Снова пообещать сотрудничество. И перейти, наконец-то, к этому самому сотрудничеству. Дать волю истосковавшемуся по работе Хадди – не на всю катушку, конечно – только одному его указательному пальцу. Пусть нажимает на кнопку – ему не привыкать быть палачом. Замочить десятка три всяких там Ядринских-Зюбановых-Ремцовых-Шириновских. Все равно им хана…
Нет, нет, нет, тупо твердил себе Гоша. Я так больше не могу. Не могу. Я боюсь этой злобной твари – той, что сидит у меня в подкорке. Если я выпущу ее, она снова начнет мной командовать. Так уже было. Не для того я перезагружался, чтобы снова начинать убивать. Нет, нет… нужно подумать…
Он шагал по карцеру. Он думал. И не находил ответа.
* * *
В карцер ворвались, когда он спал. Ослепили фонарем, немедленно вкатили в шею инъекцию транквилизатора. Ах да, четыре дня прошло – давно уже пора. Скрутили руки за спину, защелкнули наручники. И потащили куда-то полуволоком.
Просторный кабинет, яркий свет лампы в лицо, ухмыляющаяся физиономия Блохина. Чистенький, гад, благоухает одеколоном, а вот от Гоши разит как от бомжа.
– Не противно тебе меня нюхать, начальник? – спросил Игорь. – Я щас еще и пёрну громко – испорчу тебе всю атмосферу.
– Перди сколько влезет, – сказал Блохин. – Сейчас еще и обгадишься – я тебе обещаю.
– Нечем гадить. Кормить надо лучше…
– Найдешь чем, – сказал Блохин и с размаху въехал Гоше в скулу тяжелым кулаком.
Когда радужные пятна перестали расплываться в глазах, Гоша приподнял голову и сплюнул кровью на пол. Он лежал на боку, над ним огромной тушей нависал не кто иной, как Бобров. Грызун собственной гнусной персоной. Блохин сидел в кресле в углу кабинета – вальяжно закинул ногу на ногу, похлопывал дубинкой по ладони привычным движением.
– Это Михаил Станиславович, мой новый помощник по воспитанию, – пояснил Блохин. – По твоему воспитанию, Маслов. Сейчас он начнет тебя воспитывать – вбивать в твою тупую башку вечные истины о вежливости, хорошем поведении и преданности хозяину. И будет воспитывать до тех пор, пока ты не перевоспитаешься. Убить я ему тебя не дам, не надейся, но мало тебе не покажется. Приступай, Миша. Кажется, Маслов, бугай этакий, тебя недавно обидел? Можешь дать ему сдачи.
И Грызун приступил. Он схватил Игоря за грудки, вздернул его вверх и прислонил к стене.
– Что, красавец, довыпендривался? – прохрипел он. – Ща я тебе бестолковку отремонтирую. Набью по батареям, будешь печенками рыгать…
Он плюнул в лицо Игорю. Игорь плюнул бы в ответ, но нечем было – во рту сухо, только ржавый вкус крови. Ладно, ерунда, подумаешь, в рожу харкнули…
– Давай, бодайся, Грызун, – прошепелявил он. – Отрабатывай сучью пайку, парчушка!
Грызун, само собой, знал, что на тюремной фене означает последнее слово. Обиделся, заревел медведем и начал молотить кулаками – по голове Гоши, поддых ему, а когда Игорь упал, то еще и ногами по почкам, по ребрам…
Гоша извивался на полу, уворачивался от ударов и держался из последних сил. Удерживался не от того, чтобы закричать – больно ему было, конечно, но он уже притерпелся к боли. Он удерживал Иштархаддона, не давал ему вырваться на волю. Скручивал ему руки, прижимал его бородатую морду к полу. Хадди метался в дикой ярости, вскипающей все более с каждым ударом Грызуна. "Пусти меня, – кричал он, – пусти, мой слабый брат и я убью этих плохих людей! Они недостойны жизни!" А брат Игорь, хоть и слабый, держал своего сильного братца надежно, словно в тисках, и сам удивлялся своей мощи, даже наслаждался ею. Вот, значит, как – можем, если захотим. Это занятие сильно отвлекало его от происходящего в реальности – а именно от пыхтящего, вспотевшего от усердия Боброва, работающего всеми конечностями.
Игорь знал, что в состоянии сейчас вскочить на ноги и справиться с обоими – и с Грызуном, и с Блохиным, забить их до смерти, несмотря на то, что руки его закованы за спиной в наручники, а Блохин вооружен пистолетом. Достаточно только дать волю Иштархаддону.
Этого-то он и боялся. Это испортило бы все окончательно.
Наконец Блохин решил, что достаточно.
– Эй, стоп, Миша, – сказал он. – Как там этот хлыщ, жив еще?
– Жив, – тяжело отдуваясь, пропыхтел Грызун. – Пару п…дюлей еще можно навесить.
– Ладно, хватит. Пусть до завтра поваляется. Завтра снова потренируешься.
На этот раз Гошу не волокли – он шел сам. Хромал на обе ноги, едва ковылял, но шел. Болело немилосердно все – руки, ноги, голова и туловище. Внутренние органы вели себя странно – казалось, что они отрывались с положенных мест при каждом шаге и дружно падали вниз живота. Глаза заплыли, превратились в узкие щелочки – ни черта сквозь них не было видно. Ну и ладно – чего там разглядывать-то, в темном карцере?
Терпение, терпение, терпение, говорил себе Гоша.
* * *
В следующие три дня Гошу избивали три раза. Бил, само собой, Грызун под надзором Блохина. Все происходило по вышеописанному сценарию – Грызун дубасил Гошу, а Гоша – Иштархаддона. Для завершения этого неравнобедренного треугольника недоставало одной стороны – чтобы Иштархаддон отдубасил Грызуна, после чего Грызуну, без сомнения, пришла бы смертушка, причем очень быстро.
Именно этого Игорь Иштархаддону не позволял. Таким образом, воспитательный процесс действительно шел – только воспитывался не Гоша, а Хадди. Гоша на деле показывал ему, кто хозяин в доме. Подумаешь, работенка – вырваться на волю и за полминуты вырвать глотки ненавистным врагам. Это мы все умеем, это развлечение для крутомясых дебилов. А вот ты научись пересидеть, переждать, подчиниться и притвориться сломленным, чтобы, в соответствии с законами стратегии и тактики, сохранить в невредимости свою армию, состоящую, увы, всего из одного человека – самого себя, пусть и изрядно раздвоенного. И когда наконец, дождавшись своего часа, правильного часа, двинешь ты в бой свою армию, когда наступит час твоего триумфа…
Триумф пока рисовался в виде чего-то крайне неясного, неопределенного, разновидности миража в пустыне. Однако, шаг за шагом добиваясь успехов в перевоспитании Иштархаддона, Гоша получал моральное удовлетворение – хоть небольшую, но все же компенсацию за жуткое неудовлетворение со стороны избитого до крови тела. Впрочем, тело проявляло удивительную живучесть и способность к восстановлению. Прокорчившись после очередной экзекуции несколько часов на бетоном полу карцера, Гоша вдруг переставал чувствовать боль и засыпал. Стало быть, организм, хоть и отравленный спецслужбистской химией, не совсем забыл креаторские навыки и осуществлял самоисцеление в автоматическом режиме. Это обнадеживало Игоря.
Давно у него не было так много свободного времени. Едва вырвавшись из тюрьмы сознания Иштархаддона, Гоша развил активную деятельность и полностью поставил крест на собственном отдыхе. Носился по Нижнему Новгороду и по всей стране со скоростью ракеты, решал разнообразные технические вопросы, связанные единственной целью – убийством креаторов. Теперь, в новой тюрьме, в карцере, времени стало хоть отбавляй. Конечно, нынешний отдых трудно было назвать активным или полезным – ни тебе теннисного корта, ни горных лыж, ни даже широкой кровати с толстенным поролоновым матрацем, на которой так приятно выспаться вволю после обильного обеда. Сиди себе на корточках у стенки или вышагивай по камере, если ноги держат после очередной большой порции п…дюлей. И думай, само собой. Думай, человек.
Этим Гоша и занимался.
Как ни странно, он совершенно не думал о нынешнем своем аховом положении, о постылой базе, о докторах Ивановых-Кузнецовых, о готовящемся "новом порядке" и даже о креаторах. Он наложил табу на настоящее, оклеил вход в него желтой полицейской лентой (позаимствованной, вероятно, из американских боевиков), забил вход толстыми досками и замуровал надежной кирпичной кладкой. В этом настоящем не было ничего такого, о чем хотелось бы думать. Поэтому Гоша нырнул в прошлое. Он вдруг понял: то, что он совсем забыл свое детство, своих родителей, и стало одной из причин нынешнего его краха. Экстремальная ситуация Вторжения втянула его в странный водоворот, завертела, закружила и выдернула из земли – со страшным звуком лопающихся корней. Он стал невероятно сильным, но перестал быть самим собой – Игорем Михайловичем Масловым, сыном папы Михаила Алексеевича Маслова и мамы Веры. Вера. Замечательное имя! Добрые, теплые руки, милое лицо – самое красивое на свете. Мама была учительницей. Мама умерла, когда Гошке было десять – ее сбила машина. С десяти до одиннадцати лет Гошка помнил себя плохо – почти весь год, с перерывами, он провел в больнице… Его детское сознание скукожилось тогда, уменьшилось до размеров бездумной амебы, отказалось воспринять смерть мамы, решило вдруг, что есть, играть, гулять по улице, разговаривать больше незачем, жить больше ни к чему, если нет в живых самого любимого человека. Игорь не любил вспоминать, как называлась эта больница, стыдно это было, но теперь вдруг проговорил ее название четко, вслух, ничего не стыдясь: Областная психиатрическая, второе детское отделение. Уже потом, когда ему разрешили учиться в нормальной школе, он боялся больше всего на свете, что кто-нибудь из одноклассников узнает, что он лежал в психушке, что он псих. Псих! Никто так и не узнал, слава Богу. Психами в школе называли тех, кто громко орал на переменах, кто лез драться без повода, кто при любом удобном случае падал на пол и начинал сучить ногами, эффектно пуская слюни. Насколько помнил Гошка, в больнице таких почти не было – настоящие психи были тихими, заторможенными, полностью погруженными во внутреннюю жизнь, которая не имела с жизнью внешней почти ничего общего.
Мама… Игорь вспомнил ее. Вспомнил сейчас, пожалуй, лучше, чем помнил в последние десять лет. Не просто вспомнил – увидел самого себя на зеленой полянке, на берегу тихой лесной реки. Себя, маленького карапуза в коротких штанишках, в майке, в смешных стоптанных сандалиях, в толстенных очках, то и дело сваливающихся с носа; мама сидит на покрывале, расстеленном на пригорке, читает книжку, присматривает за ним, Гошкой, чтобы не убежал без спросу в лес. Как называлась та река? Линда. Лесная речка Линда с коричневатой, торфяной, изумительно чистой водой. Водой, в которой плавают рыбки – их можно увидеть, если нагнуться с берега над движущейся поверхностью реки, замереть, не дышать, и тогда увидишь обязательно – стайки полупрозрачных мальков, меняющих направление одновременно, словно по приказу, и красноперок длиной с ладонь, живущих уже собственной взрослой жизнью, и даже, если повезет, большого линя, медленно раздвигающего водоросли длинным темным телом, сплюснутым с боков.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.