Текст книги "Потом и кровью"

– Полякам такое не по нраву придется, – усмехнулся Анри.

Король недобро прищурился:

– Погоди, дойдут и до них руки. Вот стану королем, тогда… Городам вольности пожалую, крестьянам – само собой. Посмотрим тогда, что запоют ясновельможные! Хлопы, говорите? Быдло? Ну-ну… Вот что, друг мой, надо уже сейчас людишек верных в Польшу засылать, пусть крестьян баламутят, бунты поднимают, имения, поместья жгут. А я приду – и восстановлю порядок!

– Сделаю, государь, – поклонился сановник.

– И еще вот что… Впрочем, – Магнус задумчиво посмотрел в окно, на аллею золотисто-багряных кленов и тронутых желтизной лип. – Впрочем, ступай пока, дружище. Я еще с Машей поговорю.

Взяв перо и бумагу, Арцыбашев придвинул к себе чернильницу и постарался вспомнить все грязные избирательные технологии, так называемый «черный пиар». Начал с простейших – с использования административного ресурса и подкупа избирателей. Какой у правителя Ливонии мог быть административный ресурс, скажем, в той же Польше, где никто пока ему не подчинялся? Разве что подкупить всяких там воевод, ратманов и прочих. Опять же – все упиралось в деньги. И подкуп, и, гораздо менее, пропаганда – «Ливонская правда» и специально организованные слухи.

Сплетни Магнус придумал с помощью Маши. Сели рядком да принялись за дело – как обычно пишут в газетах, «с неприкрытым цинизмом».

– Юхан – да, могут пригласить, могут и поддержать, те же рижане, – начав с северного соседа – короля вражеской Швеции, юная королева азартно сверкнула глазами. – Тут и придумывать-то ничего не надобно, только напомнить! Католик Юхан, да и скуп, про то все ведают. Стокгольм и на город-то не похож, послов иностранных принимать стыдно. Пусть болтают, дескать, и в Речи Посполитой так же скуповато будет – ни те праздников, ни строительства дорог и всяких там зданий.

– У Юхана еще и дети есть, Сигизмунд тот же. Правда, молод еще…

– Скажем: тоже скупой! Еще пуще батюшки. Кто у нас еще из венценосных особ остался? – холодная улыбка неожиданно тронула красивое лицо Маши, в синих очах вспыхнула ненависть. – Иоанна Московского не трогаю – он, даже если и примет участие в выборах, все равно трона не получит. Не понимает, что такое выборы, думает, магнаты к нему придут, в ноги бросятся – пожалуй, дескать, на царствие, умоляем и слезно просим… Что ты смеешься-то? Иван именно так и думает, я ж московские порядки знаю.

– Еще Федор Иоаннович, – напомнил Магнус. – Говорят, с головой не дружит, все в колокола звонит.

– А вот и неправда! – королева неожиданно рассмеялась, теперь уже скорее по-доброму. – Федор – юноша добрый, начитанный, умный. Поэтому и к трону не рвется, считает, что кровь там и смрад. Ну, на Ивана-то, отца своего, наглядевшись… Сожрут его в Польше! И он это понимает прекрасно и на трон Речи Посполитой не пойдет.

– А если отец заставит, Иван Васильевич?

– Плохо ты Ивана Васильевича знаешь! – уверенно возразила Мария. – Он сам на польский престол не прочь и сына своего туда на дух не подпустит! Уж поверь, я-то натуру царскую ведаю.

– Если мы на престол Речи сядем, Иван большую войну начнет, – его величество задумчиво покачал головою.

– Так он и так воюет! – скривилась юная королева. – В Ливонии сколь уже топчется? Ригу, Ревель до сих пор не взял, Дерпт только и Пернов – и то во многом благодаря тебе! А новую войну зачнет – и того не будет. В Ливонии-то все, чай, за нами пойдут, не за Иваном. Да и войско сильное взять откуда? Ослабишь границы южные – татары тут же нападут, не успеешь и плюнуть.

Маша попила кваску из стоявшего на широком подоконнике кувшина и уселась рядом с мужем.

– Нет, большую войну Иван вряд ли начнет. А вот по мелочи вредить может! Тех же убийц подослать.

– Ладно, разберемся с Иваном. Кто еще? Максимилиан-кесарь стар уже. Сын его, Рудольф?

– Немцев поляки не жалуют! Трудновато им будет голоса набрать.

– А всякая местная мелочь? Радзивиллы, Ходкевичи, Костка?

– Ты еще из конюхов предложи королей выбирать! – презрительно рассмеялась ее величество. – Этих, ясно, магнаты тянут, чтоб через них управлять. Да все ж всем понятно! Ни один шляхтич за них не пойдет, или, как ты говоришь, не впишется… Кто еще остался?

– Стефан Баторий, трансильванский князь.

– Валах этот? Х-ха! – Маша совсем по-девчоночьи хлопнула себя ладонями по коленкам. – Говорят, он, кроме мадьярского да латыни, никаких других языков не ведает. Деревенщина, куда таким в короли? Нет, думаю, он нам не соперник.

– Как раз таки соперник, Машенька, – твердо заметил король. – И самый для нас опасный.

Магнус, точнее Леонид Арцыбашев, прекрасно знал, что говорит. В той, нормальной, истории именно Стефан Баторий будет избран королем Речи Посполитой. Деятельный, умный… ярый враг Ивана Грозного. И его ливонского вассала.

– Из-за Стефана турецкие уши торчат, – тихо продолжил Магнус. – На этом-то и сыграем. Слухи раздуем, сплетни: мол, кто за Стефана – тот турок выбирает. Со Стефаном обязательно турки придут, по всем городам сядут, храмы христианские разрушат… Мариацкий костел в Кракове живенько в мечеть превратят. А уж о налогах и говорить нечего!

– А ты у меня умный… всегда знала, – опустив голову на плечо супруга, Маша потерлась щекой.

Магнус обнял жену и улыбнулся:

– Я тут как раз и слоган придумал. Пусть по площадям покричат. Вот, послушай: «Кто выбирает свободу, тот выбирает Магнуса!», «Кто хочет турок, тот хочет султана Батория на польский трон!». Магнус – свобода! Стефан – турки. Что еще?

– Юхан – скряга! – засмеялась Машенька. – А сын его, Сигизмунд… Мелкий скупердяй – вот как! И эти все… конюхи, Костки и прочие – мелочь крысиная! Позор, а не короли. Мы же – древнего рода, нас на трон не стыдно! Все права имеем.

* * *

Посланник свободного прусского герцогства барон Аксель фон Зеевельде задержался в Оберпалене еще на пару недель: открыто волочился за баронессой Александрой. Надо сказать, юная вдовушка и сама давала к тому немало поводов, оставив в замке новоиспеченного управляющего – молодого Эриха, давно влюбленного в свою владетельную хозяйку по самые уши. Сашка это прекрасно знала и пользовалась. Сказать по правде, Эрих ей и самой нравился, но… паж – это паж, тем более из бедных ливонских дворян, у которых все имущество – старая кляча да шпага. У Эриха, кстати, даже и клячи не было. А тут – нате вам, барон! Прусский посланник. Настоящий аристократ, причем отнюдь не зануда, а нрава самого что ни на есть веселого. Вдобавок приятной наружности, что тоже немаловажно. Облик барона несколько портила большая родинка на левой щеке, но на такие мелочи Сашка не обращала внимания.

Юная баронесса не то чтобы всерьез увлеклась посланником, однако ей льстило быть предметом самого искреннего обожания со стороны столь знатной и принятой во многих королевских дворах особы – ей, бывшей новгородской шлюхе, «гулящей», в иные времена продававшейся и за полкалача. Уличной девке, которую никто и за человека-то не считал! А тут…

На очередном балу, устроенном королевой Марией в честь какого-то семейного праздника, Аксель фон Зеевельде вновь танцевал с Александрой фон дер Гольц. Его горячая рука трепетно сжимала узкую ладонь юной вдовушки, губы без устали шептали слова восхищения.

– Вы столь обворожительны, моя баронесса, что я… что мне… у меня даже нет больше слов! Ах, как же я рад, что здесь, в дальнем и забытом Богом уголке, случайно отыскал столь дивный цветок. Ваши жемчужные очи сразили меня наповал, моя баронесса! Если б вы только знали, как мне хочется остаться с вами наедине, шептать слова любви, чувствовать запах ваших волос, гладить вашу нежную кожу…

– Могу пригласить вас в гости, любезный барон, – Сашка откровенно млела, за ней еще никто так не ухаживал. Было о-очень приятно!

– Нет, нет, не надо в гости, – тут же запротестовал фон Зеевельде. – Знаете, мне кажется, мой визит может скомпрометировать вас… Вот, если б мы встретились тайно, в какой-нибудь лесной заимке или на хуторе, чтоб никто не знал. Представляете: проливной дождь, промозглая осень… И горящий в очаге огонь! И мы… двое… подле друг друга… Милая баронесса! Если б я… если б я вдруг отыскал подобное место, вы согласились бы?.. Нет, нет, не сердитесь – всего лишь посидеть. Поболтаем, выпьем вина… всего лишь.

Сашка томно опустила веки. В конце концов, а почему бы и нет? Ведь барон такой милый, приятный… вот только глаза… Смотреть прямо в глаза считалось не очень приличным, но взгляд барона, украдкой перехваченный девушкой, ей немного не нравился. Так обычно смотрели торговцы лошадьми… на лошадей и смотрели. Вот именно так. Впрочем, что там взгляд, когда у барона такой голос! Обволакивающе-вкрадчивый, бархатный, томный…

– К вашим очаровательным глазкам пойдет жемчужное ожерелье… я подарю его вам. Чуть позже…

– Как вы милы, барон!

Прусский посланник, впрочем, нравился не одной только Александре. Жеманная красотка Элиза фон Бексенгаузен, нервно накручивая на палец свои белокурые локоны, не сводила с барона взгляда и даже пару раз попыталась отбить у соперницы менуэт. Один раз даже получилось – Аксель фон Зеевельде потанцевал с ней. Чуть-чуть… А потом опять ушел к вдовице!

Вот ведь почему так устроен мир? – покусывая губы, злилась Элиза. Столь несправедливо. Почему этой рыжей выскочке – все! И богатство, и замок, и титул… теперь вот еще и барон. И это при том, что у Александры связь с собственным юным пажом – об этом судачили многие. Ну, ладно – паж, ладно и барон. Но ты хоть поделись, имей совесть! Не забирай себе всего без остатка, дай и другим. Один танец с тобой, другой – с другими… Шлюха! Ах, как есть – шлюха. Недаром ее хотели наследства лишить. И что-то болтали про колдовство – явно недаром.

– Эй, парень, – улучив момент, Элиза подозвала слугу, разносившего напитки и яства. – Видишь ту парочку, во-он, в углу?

– Те, что на диванчике, госпожа?

– Принеси им вина… только не говори, что от меня.

– Слушаюсь! Всенепременно.

– А заодно послушай, о чем они там говорят. О чем сговариваются. Сможешь?

– Ну-у… – парнишка задумался.

– На вот тебе монетку, – обворожительно улыбнулась дама. – И помни: можешь заработать еще.

– Постараюсь, моя госпожа. Постараюсь!

Отвесив поклон, слуга довольно сверкнул глазенками и поспешил к дивану, к той самой парочке.

– Не изволите ли немного вина, господа?

– Вино? А пожалуй, пожалуй…

– И еще, я посоветовал бы вам пересесть поближе к камину, мои господа. Его хоть сейчас и не топят, однако вскорости откроют во-он то окно и будет сильно дуть.

– Ишь, заботливый… Верно, хочет монету, – отвернувшись и не обращая больше никакого внимания на слугу, мужчина что-то зашептал красивой рыжей девчонке – баронессе фон дер Гольц.

А ведь мог бы и бросить монету! Раз уж пообещал… почти. А если б дал две монетки, а лучше три, то слуга тут же бы и рассказал все о той вредной дамочке – Элизе фон Бексенгаузен. Рассказал бы да уж поведал бы о ее просьбе. Но раз не дали…

Сказав мажордому Петеру, что отправится в подвал за вином и капустой, хитрый служка примостился у каминной трубы, слушая все разговоры озабоченной парочки. Весьма пикантные разговоры, надо сказать.

«…осень… дождь… ваши чудесные очи… поцелуи… одни… Я знаю одно чудесное местечко… Здесь, неподалеку, на берегу лесного озера… там, говорят, изумительно красивые клены… хозяин – чудесный человек».

– Они встретятся завтра вечером в охотничьем домике старика Замерса, – получив монетку, шепотом доложил слуга.

– Том, что у Кленового озера?

– Да-да, там, моя госпожа.

– Ты когда заканчиваешь служить? – покусав губу, негромко поинтересовалась Элиза.

– Сегодня, верно, к утру закончим.

– Заглянешь утром на постоялый двор. Я напишу письмо – передашь. Получишь пфенниг.

– Сделаю все, госпожа.

* * *

– Какая здесь жесткая постель, – усевшись на ложе, Александра фон дер Гольц хмыкнула и вытянула ноги к огню, недавно разведенному в камине лично бароном. – Старик, видно, поскупился на перину.

– Зачем ему перина, он же старик! – обернулся барон. – А вот мы с вами – не такие уж и старые.

Сашка хмыкнула – да уж, не старые, еще б!

Ее все подмывало узнать, почему же этот приятный мужчина все ж таки выбрал ее, а не эту белобрысую пакостницу Элизу фон Бексенгаузен. Да, Элиза вроде как замужем, но муж ее стар, и все знают, что белобрысая не прочь наставить ему рога. Очень даже не прочь. Так почему Аксель фон Зеевельде отверг все притязания Элизы? Отверг, отверг, да еще грубо. Испугался старого барона фон Бексенгаузен? Очень может быть. Зачем посланнику портить отношения с одним из влиятельных ливонских вассалов?

Как-то странно вел себя барон… как-то слишком робко, что ли. Честно сказать, Александра ожидала иного! Хотя бы небольшой, но милой прелюдии – с красивыми словами, томными вздохами и осторожными – вначале – поцелуями. В конце концов, барон обещал подарить ожерелье! Жемчужное, чтоб подошло по цвету к глазам.

– Давайте с вами поиграем, милая Александра, – с самой обаятельною улыбкой вдруг предложил посланник. – Я вас привяжу к кровати вот этим лентами…

Нагнувшись к переметной суме, Аксель извлек оттуда целую кипу разноцветных шелковых ленточек.

– Знаете, так играли при дворе французского короля Карла. Я вас уверяю, замечательная и веселая игра! Для начала я завяжу вам глаза.

А вот это уже было кое-что! Сашка даже почувствовала некое возбуждение и облизала вдруг пересохшие губы – кажется, вот она, прелюдия, началась! Впрочем, сразу же соглашаться не следовало – игра есть игра. Да и правила приличия, черт побери!

– Ах, я даже не знаю…

– Нет-нет, вы только попробуйте! Ленточки такие невесомые, нежные… вам будет приятно.

– Но… зачем же – глаза?

– Чтоб был налет некой тайны. Это так волнующе! Вы увидите… Недаром даже сама королева Мария Медичи…

Уболтал. Обворожил бархатным голосом, обаял улыбкою. Да и, честно сказать, Сашке самой хотелось попробовать. Интересно! Никогда еще она ни с кем вот так вот… с завязанными глазами, с ленточками… Интере-есно.

Специально, чтоб не быть узнанной, баронесса явилась на встречу в костюме пажа. Узкие штаны с буфами, камзол, сорочка и длинный – с капюшоном – плащ, ныне повешенный у камина. У сего одеяния имелось еще и то преимущество, что оно быстро расстегивалось и снималось, что в данной ситуации представлялось Александре очень удобным. В отличие от модного испанского платья с накрахмаленным воротником и пышными – на кринолине – юбками, которые еще замучаешься снимать. Можно было, наверное, надеть и простую крестьянскую блузу с обычной юбкою – так, чтоб только юбку задрать – куда уж быстрее! Наверное, можно было… Однако Сашке, по понятным причинам, очень уж не хотелось вновь ощутить себя простолюдинкой, словно к кошмарном сне. Никогда, никогда, никогда не хотела она возвращение прошлого – ни в каком виде, даже в шутку! Вытравить бы из памяти. Навсегда! Правда, и король, и королева, и верные друзья знали, и с этим уж ничего нельзя было поделать. С другой стороны, знали, но не укоряли даже намеками, и всегда и во всем поддерживали!

Александра неожиданно улыбнулась: это так здорово – иметь настоящих друзей, тем более высокопоставленных, от которых всегда можно ждать защиты и покровительства.

– О, вот вы и согласны! – Аксель фон Зеевельде истолковал улыбку по-своему. – Давайте же, располагайтесь. Ох, постойте… я сниму с вас сапоги.

Сапог с Сашки еще никто не снимал, даже слуги фон дер Гольца, в замке. Она как-то привыкла раздеваться-одеваться сама, с небольшой помощью служанки.

– Ну, ежели вам не лень…

– О, пожалуйста, пожалуйста… Ложитесь!

Освобожденная от охотничьей обуви, девушка послушно легла, позволив завязать себе глаза черной повязкой. Лежала и чувствовала, как пальцы барона коснулись ее лодыжек… запястий… Шелковые ленточки привязали Сашку к спинкам ложа. И томный любовник медленно расстегнул на девчонке камзол… затем, сняв пояс, принялся медленно развязывать завязки на штанах.

Александра закусила губу, чувствуя, как внизу живота нарастает томный жар, некое подспудное желание, в чем-то даже животное, а не людское.

Барон не торопился, и это сильно возбуждало юную баронессу. Девушка чувствовала, как проворные пальцы выпростали из узких штанов сорочку и стали медленно тащить ее вверх… Вот уже показался пупок… пальцы пробежались рядом с ним, погладили… а вот уже обнажилась и грудь… Действительно – здорово!

Сашка улыбнулась. И тут же вскрикнула – барон схватил ее грудь неожиданно грубо! Просто принялся тискать, мять… а потом вдруг резко отпрянул, наконец стянув с девчонки штаны.

Любовный жар добрался до лона, заставив бывшую жрицу любви согнуть ноги в коленях и застонать – пока еще слабо, с надеждою и призывом. Ну, наверное, хватит уже больше тянуть, верно?

Чуть распахнув губы, Александра ожидала мужчину, и в самом деле, предложившего ей весьма занятную и возбуждающую игру… Ну, давай же, давай! Больше ни о чем не думалось и ничего не хотелось – кроме того, что должно было последовать вот тотчас же, прямо сейчас…

– Сейча-ас! – словно в ответ на Сашкины мысли, вдруг воскликнул барон. – Сейчас… Узнаешь! Н-на!!!

Что-то просвистело в воздухе… и резкий удар хлыста обжег девушке кожу на животе и груди.

Не понимая еще, в чем дело, Александра дернулась, закричала… И получила еще удар! И еще… И еще…

И еще!

Ее просто били! Избивали изощренно, в кровь, до тех пор, пока в домик не вошел кто-то.

– Сюда скачут, господин барон!

Голос не был Сашке знаком, а разглядеть вошедшего не давала оставшаяся на глазах повязка.

– Я бы посоветовал вам поскорее убраться…

– Убраться? – в бархатном тоне Акселя фон Зеевельде слышались негодованье и злость. – Но я же еще…

– Вы еще успеете поговорить, я задержу всадников, – хладнокровно парировал незнакомец. – А для ваших любимых забав купите себе другую девку. Я сам вам куплю. Ну! Поторапливайтесь же!

Хлопнула дверь. Снаружи раздался пистолетный выстрел.

– Развяжешься сама… новгородская шлюха! – посланник, так и не сняв повязку с Сашкиных глаз, надрезал кинжалом ленточки. – Помни, я знаю про тебя все! И могу рассказать всем. Твое гнусное прошлое – повод для того, чтобы отсудить замок, земли и титул. Ты вновь станешь нищей! Никем! Но, – голос барона вновь обрел прежнюю вкрадчивость и шарм, – если будешь послушной…

– Я буду, – облизав губы, прошептала юная вдовушка. – Но… вы же хотели меня убить!

– Хотел бы – убил, – холодно ответствовал барон. – Просто постегал бы… и насладился. От тебя не убыло бы. Подумаешь, немножко потерпеть боль!

На улице снова громыхнул выстрел. Послышалось конское ржание и крики.

– Похоже, мой ангел-хранитель прав, пора поторапливаться.

Нагнувшись, посланник наконец сдернул повязку с Сашкиных глаз и как ни в чем не бывало спросил:

– Так мы с тобой дружим?

– Да…

– Не бойся, – прицепляя шпагу, негромко рассмеялся барон. – Так, как сейчас, может быть, больше и не будет. Ты нам для другого нужна! У тебя замок… если придут люди и передадут от меня поклон – укроешь их и будешь выполнять все, что они скажут. Поняла?

– Сказала же…

– А ты и впрямь умная девушка! – барон подошел к оконцу и, кого-то там высмотрев, обернулся с самой недоброй ухмылкой: – Там твой паж, или как его… Наивный мальчишка Эрих. Это ты ему разболтала?

– Я что, совсем без ума?

– Значит, Элиза. Вот уж сучка белобрысая… Ладно, пока – прощай. Надеюсь, не надо предупреждать о полном молчании?

– Не трогайте Эриха, – сглотнув слюну, попросила Сашка. – Я вас прошу.

– А тронем – и что?

– Увидите! – баронесса сплюнула на пол и нехорошо прищурилась. – Хотите посмотреть? Или мы все же договорились?

– Договорились… хм… Однако увидимся.

Распахнув дверь, барон выскочил на улицу и сразу же закричал:

– Эй, Вальтер, хватит! Кончай стрелять, говорю. Нет, никаких трупов. Уходим!

Быстро натянув штаны, Александра застегнула камзол, уселась, кривясь от боли – кровавые рубца на теле давали себя знать. Оправдываться сейчас она вовсе не собиралась, пусть Эрих оправдывается, ведь лучшая защита – нападение!

Юный дворянин ворвался в домик со шпагой в руке и бешеными глазами. Увидев возлюбленную, юноша гневно воткнул шпагу в пол, едва не сломав клинок:

– Что ты делала здесь?

– Здравствуй, милый Эрих, – холодно отозвалась баронесса. – Ты что же – следил за мной? Зачем? Кто тебя послал? Кому ты поверил?

– Что? – не ожидая такого напора, парнишка замялся.

– Я не спрашиваю, кто оклеветал меня, – с видом оскорбленной добродетели тихо промолвила вдова. – Я спрашиваю: почему ты им поверил?

– Я просто… просто получил письмо, – щеки юноши налились густой краской, словно споря с осенним багрянцем кленов. – Без подписи, на мое имя. Его принес в замок какой-то мальчишка.

– Что за мальчишка?

– Часовой его не запомнил. Сказал, отрок как отрок. Обычный, каких много. Да что я… вот это письмо!

Сунув руку за пазуху, Эрих вытащил бумажный листок и протянул его баронессе:

– Вот.

Быстро пробежав послание глазами, Александра рассерженно фыркнула и покривила губы:

– Ишь ты! «Уединятся в домике у Кленового озера». И что с того? Мало ли я с кем уединяюсь! Я ж не замужем. Да и вообще… Вообще, мне очень приятно, что ты явился за мной, мой верный рыцарь!

Неожиданно сменив гнев на милость, девушка вскочила с ложа и, подбежав к молодому человеку, обняла его за плечи, заглядывая в глаза:

– Да, да, милый Эрих, я очень-очень рада! Ты все правильно сделал – мало ли, кто и зачем меня сюда заманил!

– Я так и знал, что заманили! – глаза юноши вспыхнули смесью восторга и вновь обретенного счастья. – Что вы сами бы никогда…

– Мы же вроде б на ты, Эрих? Нет?

– Да, моя гос…

– Какая я тебе госпожа! Мы ведь, вообще-то, ровесники. Или я даже немного моложе… – жемчужно-серые очи баронессы вновь засияли. – Нет, нет, молчи и ничего больше не спрашивай! Я сама расскажу… потом… Знай только: ты, мой милый Эрих, спас меня от большой опасности! Кстати, ты не ранен?

– Не-ет…

Все с той же знакомой улыбкой, что сводила пажа и оруженосца с ума еще с первых минут появления Александры в замке, Сашка крепко поцеловала юношу в губы. Крепко, жарко и долго!

Жаль, кроме поцелуев, дело ни до чего больше не дошло. И вовсе не потому, что девушка не хотела – просто стеснялась кровавых шрамов, полученных только что от плети. Нынче ей надобно было о многом подумать и много чего решить. Быть может, даже стоило вновь поменять жизнь, вернее местожительство, где, как оказалось, ее тайна была вовсе не тайной, по крайней мере для некоторых зловещих особ. Кто разболтал? Феденька и ребята? Или сам король с королевою? Однако же если и разболтали, так не всем, иначе та же Элиза фон Бексенгаузхен давно бы знала. И не преминула бы этим знаньем воспользоваться, змея! Значит, не вся округа знала о подлом происхождении баронессы. Барон фон Зеевельде знал точно. Именно поэтому счел возможным прибегнуть к плети – избить, напугать. С Элизой бы, небось, такого не сделал, а с Сашкой – чего ж! Самозваная баронесса, простолюдинка, подлая чернь. Такую бить не только можно, но и нужно. Ладно, барон! Посчитаемся еще, придет время.

– О чем вы… ты…

– О чем думаю? Так… Слушай, поедем-ка скорее в замок да напьемся вина!

Прусский посланник покинул пределы Ливонии весьма поспешно, уже буквально на следующий дней после встречи с баронессой. Уехал, словно его черти гнали, хотя до того планировал задержаться в Оберпалене еще как минимум на неделю и, может быть, посетить Нарву.

Войска царя Ивана Васильевича, недавно захватившие Пернов, Дерпт и множество мелких крепостей, с наступлением осени приостановили свою активность, ссылаясь на бездорожье и непролазную грязь, сделавших невозможными любые маневры. На самом же деле многих воевод регулярно приглашал к себе в замок верный вассал царя, король Ливонии Магнус, о гостеприимстве и добродушии которого средь русских ходили легенды. Да и сам Иоанн не настаивал на продолжении активных военных действий – Ригу и Ревель пока было не взять. Хотя с Ревелем, верно, и стоило попробовать снова.

Но пока отдыхали, наслаждаясь невольно случившимся мирным покоем и яркими красками мягкой ливонской осени. Король затеял большую охоту, и на его предложение с большим удовольствием откликнулись все русские воеводы. В этот момент как раз и пришла весть о приезде датских посланников. Много чего наслышавшись, датский король Фредерик решил все ж таки узнать точно – как поживает его младший братец Магнус и чего он там сделал в Ливонии?

Датчане добрались в Нарву морем, не опасаясь шведов, с которыми несколько лет назад Фредерик заключил мир. От Нарвы до Обрепалена двигались посуху, дивясь неожиданно хорошим дорогам, вылизанным до блеска городкам и радушию жителей. Короля Магнуса в Ливонии славили и любили все, исключая разве что самых упертых баронов, лишившихся права распоряжаться свободой и жизнью крестьян. Кстати, средь бывших феодально-зависимых крестьян тоже хватало недовольных. Не все хотели и умели жить своим умом, многие вновь шли в кабалу к баронам – уже незаконную, тайную.

Как бы то ни было, а послов нужно было принять на высшем уровне – брат все-таки! К тому же союзник. Не только Магнусу, но и царю Иоанну.

Леонида, конечно же, терзала мысль – а вдруг да узнают, вернее не узнают, вдруг да вскроется его самозванство? Терзала, но уже далеко не так сильно, как прежде – на настоящего Магнуса он был внешне очень похож, а пускаться с послами в воспоминания детства король вовсе не собирался. К тому же, предвидя такой поворот событий, Арцыбашев еще в прошлом тайно просил некоторых нарвских купцов кое-что разузнать в Копенгагене и доложить лично. Те, как и было велено, разузнали, доложили… С тех пор и Магнус мог как бы невзначай вспомнить родных теток, племянниц и даже старика мажордома.

Послов оказалось двое. Высокий и сухопарый граф Хольст Веенроде и Клаус Кирски, недавно пожалованный баронством. Тощий, с бритым лицом и лошадиной улыбкою, Веенроде оказался занятным собеседником и большим охотником до женского пола; плотненький, похожий на зануду отличника Кирски же больше интересовался типографией, сукновальною мельницей и прочими техническими новинками.

Конечно, были проблемы с датским, хоть Леонид и выучил несколько фраз, но ведь акцент, акцент явно был, а потому общение с послами на «родном языке» нужно было ограничить до минимума. В этом деле на помощь Магнусу пришла любимая супруга, быстренько бросившая на прорыв всех придворных дам и баронессу Сашку. Окруженные дамами, посланцы казались весьма довольными, и на протяжении всего – специально данного в их честь – бала особенно его величеству не докучали. Только в самом конце, уже поздно вечером, к королю таки прорвался герр Кирски и, поклонившись, что-то произнес по-дастки… Наверное, благодарил за прием, после чего, уже по-немецки, попросил «его любезнейшее величество» дать назавтра возможность ознакомиться с устройством типографии и особенно с изданием регулярного новостного листка – газеты.

Король, конечно же, разрешил, но за ночь и забыл об этом. Явившись в типографию часов в десять утра – подробно проинструктировать Силантия – нос к носу столкнулся с посланником.

– О, ваше величество! – тотчас же поклонился тот. – Хочу вас поблагодарить за оказанный прием и особенно – за вот эту возможность. Клянусь честью, я много чего нового для себя узнал! Ваш листок… это что-то!

Улыбнувшись, Магнус отозвался по-датски, вскользь заметив, что уже долго не говорил на «родном» языке:

– Знаете ли, не с кем. Да и государственные языки у нас в Ливонии – немецкий и русский.

– Русский? – удивился посол. – Как так может быть?

– Русские составляют почти половину жителей королевства. – Его величество погладил рукою станину печатного станка. – Это вполне лояльные граждане: воины, купцы, владельцы мануфактур, помещики.

– Я слышал, западные области Московии – Новгород и Псков – совсем не против отойти под вашу руку, – понизив голос, произнес Кирски. – Да и многие другие земли. Это может вызвать гнев царя Иоанна и дать новые силы войне.

– Там будет видно, – уходя от скользкой темы, Магнус рассеянно обвел взглядом просторное помещение печатного двора.

Сквозь стекла высоких окон проникал внутрь солнечный свет, окрашенный в светло-желтые тона растущими рядом липами. Светлые пылинки кружили в золотистых лучах, словно пары на недавнем балу в Оберпаленском замке. Слева от входных дверей, над столом, заваленным разного рода бумагами, висела на вбитом в стену гвоздике пара пистолетов. Время было суровое, военное. Пистолеты принадлежали Силантию – богатый человек, мог себе позволить иметь дорогое оружие.

– Вот, кстати, – подойдя к столу, король снял со стены пистоль. – Сделаны на нашей ружейной мануфактуре господина Гротова. Очень хорошие, ничуть не хуже немецких.

– Я и не сомневаюсь, ваше величество, – взяв пистолет в руки, посол внимательно осмотрел оружие, щелкнул спусковым крючком и, похвалив колесцовый замок, вернул пистолет обратно.

– Жаль, пока так и не научились делать многозарядные ружья… Хотя я видел как-то одну небольшую пушку, так у нее заряды забиты во вращающийся барабан. Тут вся загвоздка в плотном прилегании зарядов и барабана к стволу.

– Так же и с пистолетом можно устроить, – несколько забылся Магнус. – Получится револьвер.

– Что-что получится?

– Говорю, вращающийся барабан. Ба-ра-бан! Как в вашей пушке.

– А… А я, ваше величество, еще кое-что видал. Небольшой такой пистолет, размером даже меньше локтя! Весь из железа, круглый ствол, и патроны не бумажные, не матерчатые, а тоже железные, вернее сказать стальные.

– Стальные патроны? – Арцыбашев искренне удивился и насторожился. В те времена «патроном» называли небольшие матерчатые мешочки с заранее засыпанной в них дозой потребного для выстрела пороха. Использовали их нечасто, пока только в крепостях. Тут же речь шла о самых настоящих гильзах!

– И где вы видели такое оружие?

– В Бранденбурге у одного гофлейта, я даже видел, как он его заряжал! И знаете, куда набиваются патроны с пулями?

– Куда же?

– В рукоятку! Там такая пружинка, она сжимается и подает пули в ствол. Остроумно придумано, правда, толку мало.

– Почему же мало? – обескураженно переспросил король.

– А, знаете, выстрел – никакой. Тихий, пуля маленькая. Никого эффекта!

– Вы видели, как стреляют?

– Видел. Гофлейт этот поспорил на меткость с лучником. Так вот – лучник победил!

– А на сколько стреляли?

– Всего-то на двести шагов.

Двести шагов. Примерно сотня метров. Из пистолета сложно куда-то попасть. Не для того он и предназначен.

– Так вы этого гофлейта не запомнили?

– Ах, ваше величество! Конечно же, нет. Помню только, борода – черная, кудлатая… И такой нехороший, недобрый взгляд.

– Поня-атно.