Текст книги "Дург. Лес мертвецов"

– Думаю, больше мы их не встретим. Даже если они и представляют для нас опасность. Пока зверьё орудует в приграничной зоне. А мы её уже миновали.

– Верно, – поддержал Дурга старый вояка, – видите кроны деревьев, возвышающиеся над вон тем каменным выступом на дороге? За ним мы въедем в дремучий лес. Там всё будет по-другому.

К шатру короля подбежал гонец. Доложили королю, тот приказал впустить.

– Ваше величество, схватили лазутчика из города.

– Ведите сюда!

Через пару минут перед королём предстало человеческое существо. Это был молодой человек, лет двадцати пяти на вид. На вид он был сильно измождённым, но глаза его при этом горели. Смотрел он, правда, не на короля, а куда—то мимо него.

– Зачем ты вышел из города? Какое у тебя было задание? – король говорил ровно и спокойно. Ему очень хотелось узнать истинное положение дел за этими, ставшими ему ненавистными стенами. Но вид, и особенно взгляд этого человека говорили о том, что вряд ли получится от него чего-либо добиться. Возможно, он специально искал смерти. И, чтобы не брать на душу грех самоубийства, пошёл к врагам. Его внешность выдавала длительные страдания. В городе давно закончилось продовольствие. Скорее всего, там давно уже едят трупы. Голод часто доводит людей до безумства. Либо он безумный, либо устал страдать и сознательно ищет смерти. – Может, ты парламентёр и должен передать мне что—то? – король предпринимал последние попытки разговорить пленника, стараясь не терять самообладание. – Он сопротивлялся, когда его схватили?

– У него не было оружия, но он укусил одного из наших, Ваше Величество, – отрапортовали конвоиры пленника.

– Отрубите ему правую руку, – в голосе короля почувствовалась сталь.

Руки пленника были связаны за спиной. Один из стражников взял его за кисти, приподнял вверх и коротким широким мечом ловко отсёк правую руку чуть выше локтя.

Почти безучастное до этого времени выражение лица пленника сменилось на гримасу злобного смеха. А из ран на остатке плеча и отрубленной руке, повисшей на кисти другой руки, посыпались сплошным потоком белые черви. Зрелище удивило даже видавших виды людей, привыкших к ужасам войны. Жуткий смех пленника показывал наивность тех, кто думает напугать его болью. Что они знают про боль? Пусть они молятся, чтобы черви сжирали их внутренности, их вены и жилы, когда они будут уже мертвы. Когда не смогут чувствовать и осознавать, как корни их зубов, волос и ногтей изнутри жрут мерзкие твари, а ты ничего не можешь сделать. Никто ничего не может сделать. Всем процессом этой многолетней бойни руководит сила, для которой люди не имеют значения. Их желания и чаяния, их муки и страдания не представляют интереса для той силы, которая использует их в своих целях.

Король сделал едва заметное движение пальцами правой руки вниз. В тот же миг меч, остававшийся всё это время наготове, снёс голову несчастному. Чёрный червь, с палец толщиной и в локоть длиной, выполз из его головы и сгорел на свету.

Это был не лазутчик. Ведьма просто дала понять, что воевать королю приходится с ней. Душевное состояние его стало ещё тягостнее. «Дург, поторопись. Вся надежда на тебя».

Миновав каменный выступ, отряд вошёл в тёмный лес. Судя по карте, нарисованной прокажённым, к ночи должны войти в Урочище бестелесных призраков.

– Ну что, друзья, эту ночь нам придётся провести в окружении привидений. Если за ночь им не удастся похитить наши тела, значит, утром мы в том же составе отправимся дальше, – Дург старался своей речью вселить как можно больше оптимизма в своих спутников.

– Интересно, а если призрак похищает тело, куда девается душа из этого тела? Он её выгоняет или она вместе с телом становится его рабом? – в таком месте, студентом стали овладевать философские мысли.

– Вы, юноша, почему—то говорите в прошедшем времени, – вступил в разговор Константин, торговец оружием, – мне кажется, главная задача сейчас – это не отдать своё тело бестелесным призракам. Так как, если они его заберут, то уже ничего не вернёшь.

– А мне интересен этот вопрос ещё и с научной точки зрения, – не унимался рыжий.

– Сейчас мы об этом спросим, – раздался хриплый голос Карла Безухого, одновременно с лязгом вытаскиваемого из ножен меча.

Все повернулись на его голос и замерли, заметив, как он пристально смотрит в лес. Первым проследив за взглядом старого солдата, повернул голову Дург. Через секунду в ту сторону смотрели остальные. У всех волосы встали дыбом. Мало кому в жизни удастся увидеть такую картину. По правой стороне дороги сотни деревьев были увешаны висельниками. На каждой крупной ветке висело по телу. Одни были уже полуистлевшие, другие свежие, одетые, раздетые, со следами пыток и с выклеванными воронами глазами. Самым жутким в этом зрелище было то, что все эти люди до сих пор бились в конвульсиях, переживая тот мучительный момент перехода из одного мира в другой.

– Не думал, что висельники – какая—то отдельная разновидность покойников, – с дрожью в голосе промямлил молодой солдат.

– Они долго подыхают в петле, – злорадствовал Карл Безухий. – Кто знает, может, и ты закончишь свои дни на верёвке. Принесёшь королю плохую весть, и он тебя вздёрнет. Будешь тоже болтаться здесь. Может, сейчас сук выберешь?

– Я не везу никаких донесений королю. У меня только рекомендации. Меня не за что вешать, – с писклявыми нотами в голосе почти прокричал новобранец.

– Король всегда найдёт, если захочет, – захохотал Карл.

– Не пугайте меня. И так малоприятная картина. Давайте быстрее проедем это жуткое место, – опустив глаза в землю, уже тихо сказал молодой солдат.

– Здесь сплошь жуткие места. А хочешь, спроси у смотрителей этого сада теней, – и старый солдат показал рукой на двух человекоподобных существ, которые вынимали висельников из петель и дёргающихся и сопротивляющихся подтаскивали к входу в небольшую пещеру, и сбрасывали туда. Третий сидел у входа и наблюдал за работой, с упоением обгладывая полуразложившуюся человеческую стопу. Он первым заметил отряд. По его команде из пещеры выскочили ещё семь таких же вурдалаков. С визгом, леденящим кровь, они обступили отряд со всех сторон. Оскалы длинных, острых, серого цвета зубов клацали уже в нескольких метрах.

Вдруг один из них, принюхавшись, с каким—то растерянным видом проговорил низким гортанным голосом: «Они живые». Дург с обнажённым мечом в руке, пришпорив коня, двинул вперёд и вплотную приблизился к тому, что сидел у входа в пещеру.

– Дайте нам пройти, и мы не тронем вас, – обратился он, видимо, к старшему из этих нелюдей.

– Ты зря пугаешь нас, человечишка, – раскрывая ужасных размеров рот и обнажая острые длинные зубы, прошипел тот.

То, что сделал в следующее мгновение Дург, поразило его спутников своей зрелищностью. До этого, сидя ровно в седле и держа обнажённый меч на правом бедре, Дург вдруг в одну секунду вытянулся в струну, стоя правой ногой в стремени, а левой рукой держась за уздечку лошади. Тем самым он в мгновение ока сократил расстояние от него до вурдалака и нанёс ему молниеносный укол в грудь. Серебро, впаянное в лезвие меча, коснулось крови того, и моментально в его груди образовалась прожжённая дыра величиною в два кулака. Он даже не успел закричать. Похрипел и быстро затих. Остальные, завопив, в ужасе кинулись к пещере. Поймав одного наперерез, Дург, свесившись с коня, ловко отрубил ему ноги. Тот, упав на спину, выпученными глазами смотрел на свои обугленные культи.

– Что вы здесь делаете? – грозно спросил Дург, нависнув над несчастным, целясь мечом ему в грудь.

– Висельники ждут здесь своего часа. Мы забираем только преступников и доказанных самоубийц, – заикаясь от боли, еле выговорил вурдалак.

– И кто же доказывает вину и тех, и других?

– Белые магистры. Они приходят и ставят метки.

– На виновных и невиновных?

– Наивный человечишка! Если человека убивают, значит, он в чём—то виновен. Невиновные умирают своей смертью, старыми, в своих тёплых постелях. И то на них есть вина их поступков. Там уже, после смерти, решают все магистры, и чёрные, и белые.

Дальше раненый уже не мог говорить. Обугливание тканей дошло до брюшины. И тогда Дург коротким быстрым ударом отсёк ему голову, облегчив его страдания.

Следующую линию проехали молча. Прервал молчание Карл Безухий,:

– Этому учат рыцарей в фамильных замках? – обратился он к Дургу.

– Что конкретно ты имеешь в виду? – спросил Дург, выходя из оцепенения, в которое он погрузился, осмысливая слова, сказанные вурдалаком.

– Бросок из седла был великолепен!

– Этому приёму меня научили конокрады. Так они отбиваются от настигающей погони.

– Как это вас, благородного юношу, угораздило опуститься до общения с конокрадами? – искренне удивлённо спросил Карл.

– Я служу королю на разных фронтах, – обобщающе ответил Дург.

– Можно взглянуть на ваш меч? – спросил Карл.

– Этот меч я никому не даю в руки. Хочешь, смотри так, – Дург наполовину обнажил меч, вытянув его из ножен.

– Это вставки из серебра так опалили это животное? – разглядывая клинок, задумчиво спросил Карл.

– А я-то думал, чего это он так горел, – с каким—то неподдельным весельем вступил в разговор молодой солдат.

– Как тебя зовут, весельчак? – Карл перевёл взгляд на новобранца. – А то мы с тобой уже не первый день знакомы, а я тебя, кроме как салагой, не называл.

– Меня зовут Арен, Арен Смит, – отрапортовал молодой солдат.

– Кто твои родители? – спросил Дург.

– Они ремесленники. Кожевенники из Филта. И я оттуда родом.

– Было бы удивительно, если бы ты был родом из какого-нибудь другого города, – сказал Карл и громко рассмеялся.

– Когда тебя забрали в армию? – продолжал Дург.

– Четыре месяца назад. Я прошёл начальную подготовку у себя в Филте. А потом нашу роту отправили в столицу охранять королевский дворец.

– Вот так сразу, из Филта, и охранять королевский дворец? – опять съехидничал ветеран.

– Ну, я не знаю. Я и рядом с дворцом не был. Мы стояли в Парадных казармах, у моста. А потом меня вызвал к себе капитан и, выдав направительную бумагу, отправил в расположение королевских войск за этим лесом.

– Могу я взглянуть на эту бумагу? – не унимался Дург.

– Конечно, вот она, – Арен расстегнул куртку на груди и, вытащив белый свиток, сплюснутый с обеих сторон, протянул его Дургу.

Дург развернул его. Почерк писарей королевского полка. Печать герцога Нильберда. Не поддельная.

– Почему послали именно тебя? И почему одного? – продолжил расспрос Дург.

– Я не знаю. Мне сказали отправиться в расположение войск, отдать эту бумагу старшему офицеру. Сказали, там сами разберутся, что со мной делать, куда определить. Только меня отправили так далеко, к королю. Ещё девять человек были разосланы в разные гарнизоны по стране.

– Тоже по одному?

– Да!

– Ты был лучшим в роте фехтовальщиком и наездником? – с ехидцей спросил Дург.

– Нет, сеньор. До того, как меня забрали на королевскую службу, я держал в руках только шило для прокалывания кожи, когда помогал родителям в мастерской. Я думал, что всю нашу роту отправят на войну. Но почему-то отправили только меня. Но это большая честь для меня – служить нашему королю и воевать бок о бок с ним.

– Не говори глупостей, сосунок, – резко оборвал юношеский порыв старый солдат, – никто сейчас уже не хочет воевать рядом с королём. Чушь это полная. Последние солдаты уже разбежались бы, если бы не этот чёртов лес. Не переживай, как там тебя, Арен, господин Дург в курсе народных настроений в стране. Не стоит перед ним клясться в любви и верности королю.

Глава 8. Встреча с прокажёнными

Последние три часа дорога шла круто в гору. Измучились и лошади, и всадники. А в крестьянской повозке лошади совершенно выбились из сил. Дург скомандовал привал. Точнее, этот привал должен был стать одновременно и ночлегом. К первой ночи в лесу следовало подготовиться внимательно и основательно.

– Разбиваем лагерь, – этой команде Дурга все были несказанно рады. Если бы лес можно было проскочить за один день, то все без исключения выбрали бы путь без остановок. Но, так как ночевать всё равно придётся, и не раз, то уже хотелось перевести дух и опробовать лес на пригодность проживания в нём. Проживания хотя бы в течение нескольких дней.

У каждого наездника был запас на одну кормёжку лошади. Надо было разведать, как дальше кормить лошадей. А источники воды, а самое главное, их пригодность для питья людей и скотины, было делом первостепенной важности. Воды в бурдюках хватит на пару дней с одним приготовлением пищи. Конечно, у каждого был с собой небольшой запас солонины и сухарей, которого хватит на четыре дня. Но, кто знает, сколько дней в реальности продлится путешествие. Да и горячая пища в желудке в условиях постоянно окружающего холода была бы очень кстати.

Осмотрелись. Оказалось, что поднялись на самую высокую точку ближайших гор. Далее шёл спуск в поросшую густым тёмным лесом долину, из которой быстро поднималась осязаемая темнота. Заночевать решили здесь, на вершине. Как нельзя кстати, недалеко от дороги, в скале, оказалось довольно внушительное углубление. Расположение в нём на ночлег гарантировало защиту от нападения хотя бы с трёх сторон.

– Давайте быстрее разводить огонь, – студент еле двигал посиневшими губами и никак не мог вытащить из—за пояса топор задеревеневшими руками.

– Попробуй нарубить дров, – скомандовал ему Дург, – заодно и согреешься.

Последовавшее исполнение приказания изрядно повеселило весь отряд. Нескладного сложения, после непривычно долгого сидения в седле, ещё и окоченевший, студент своими несуразными движениями больше напоминал клоуна. После первой его попытки срубить небольшое деревце все катались по земле, взявшись за животы. Глядя на лошака, с которого только что слезло это долговязое рыжее существо, казалось, что и он улыбался своей белозубой полулошадиной улыбкой. Но Дург, улыбнувшись сам, одёрнул всех, заставив заниматься своими делами.

Пока распрягали лошадей, рыжий, оставленный без внимания, на удивление быстро принёс охапку хвороста.

– Деревья стоят сухие. Но валежника нет. Кто—то собирает здесь дрова. Надо быть осторожными, – рыжий говорил всё это с такой деловитостью и уверенностью, что никто даже не ответил ему, приняв слова на веру. Дург подумал сначала о Георге, друге подростка-слуги из трактира. Но день пути было слишком большим расстоянием для сбора хвороста в помощь другу. Достал из мешка карту, нарисованную по памяти с той, что нарисовал на земле прокажённый. И тут всё стало на свои места. По карте на другой стороне горы была пещера, в которой жили прокажённые. Надо быть осторожно с ними. Эти изгои общества, хоть и считаются ещё людьми, но им уже нечего терять. От них можно ожидать чего угодно. Ответственность ни за какие свои действия они не понесут. Они это знают.

Огонь разгорался легко и быстро. Это всех обнадёживало. Возможно – это просто россказни-страшилки про убивающий холод из ущелья. Но всё равно решили нарубить больше дров, поддерживать огонь. А ночью, если он станет гаснуть, сложить тлеющие угли в два железных котелка. Сгрудившись над ними в кучу, можно будет пережить холодную ночь.

Когда доварилась каша, уже стемнело. Согревшись у костра, после целого дня на холоде, поев горячего, путешественники стали вялыми и сонными. Особенно после того, как прошла боль в разогретых конечностях. После долгого нахождения на холоде очень опасно быстро разогревать окоченевшие руки и ноги. Кровь, возвращаясь в дальние уголки тела, вызывает невыносимую боль. Но, если перетерпеть это, то тело погружается в полнейшую негу.

– Так, нам надо разобраться с ночными дежурствами, – громко и резко, как бы встряхивая всех, скомандовал Дург. – В карауле будут по два человека. Прошу очень внимательно отнестись к этому. В любом лесу находиться ночью опасно, а в этом опаснее во много раз. Если заснут часовые, могут не проснуться все. Лошадей подведите ближе к костру и скале, по обе стороны от нас. Но так, чтобы они не закрывали обзор.

– Уже такая темень, что никакого обзора нет, – сказал крестьянин. – Мы с женой будем спать в повозке. Надеюсь, не замёрзнем. Я поставлю её с одного края. Привяжите лошадей к ней. Лошади почуют неладное быстрее людей. Давайте мы с женой покараулим первыми.

– Хорошо. Потом я с Максимилианом. А на третьей вахте будет три человека. Это самое сложное время ночи. Втроём будет легче.

Распределив ночные дежурства, Дург достал из сумки паклю и небольшую флягу с маслом. Выбрав из хвороста три ветки потолще, он намотал на них паклю и смочил маслом. Получившиеся три факела положил у костра. Все это видели, и все поняли, что надо будет с этим делать в случае опасности.

Те, кто не был в первой страже, придвинулись к костру, сильнее закутались в шубы и плащи и сладко заснули. Только семья сыроваров, вооружившись копьём, которое торчало из повозки, топором и короткой дубиной, сели сверху на повозке. Вдвоём завернулись в большое одеяло, сшитое из нескольких звериных шуб. Когда отряд только расположился на привале и развели огонь, крестьянин положил к огню два больших камня. Теперь же они брали один из них, заворачивали в холщёвую ткань и клали под одеяло. Второй в это время нагревался у костра. Меняя камни, крестьянин заодно подбрасывал дров в огонь.

Во время первой вахты Дург два раза просыпался проконтролировать крестьян. Они сами вызвались. Семейная пара. Лучше было бы их разделить. Но они отдежурили хорошо. Не спали. Ничего подозрительного не было. Дург проснулся. Подсел ближе к костру. Спать на холодных камнях было не очень приятно. К середине ночи заметно похолодало. Но совсем уж жуткого холода не было. Видимо, его граница пролегала ниже этой точки, в низовьях. Понятно, почему прокаженные облюбовали здесь пещеру. Это место помогает им выжить.

Дург махнул крестьянам, чтобы они ложились спать. Они собрали одеяло, спустили его под полог спереди повозки, поменяли камень на горячий, завесили полог и улеглись. «Да, им сейчас комфортнее всех», – подумал про себя Дург. Затем он дёрнул за ногу рыжего.

– Просыпайся, Максимилиан, наша вахта.

Рыжий сел, но глаза его не открывались. Он явно был непривычен к таким ночным мероприятиям. У него никак не получалось прийти в себя и понять, где он и что происходит.

– Вставай, твоего коня украли, – с настойчивостью в голосе, решив посмеяться над попутчиком, скомандовал Дург.

– Как, где, не может быть? – рыжий подскочил, схватил один из факелов, поджёг его в костре и пошёл вправо, где последним, за лошадьми стоял его лошак.

Лицо Дурга расплылось в широкой улыбке. Но дикий вопль Максимилиана, раздавшийся после того, как он зашёл за лошадей, не только стёр улыбку с лица Дурга, но и поставил на ноги весь отряд. Одновременный лязг вытаскиваемых из ножен мечей и их отблески в тусклом свете костра придали торжественность этому моменту. Все рванули на крик рыжего. Дург успел взять ещё один факел. И уже в их свете глазам предстала омерзительная картина. Лошак лежал на земле с перерезанным горлом. Из раны пульсирующим фонтаном била кровь. А рядом с ним с окровавленными лицами сидели два прокажённых. Их лица были обезображены болезнью. У одного не было губ и носа. У другого глаза и правой щеки. В тусклом свете факелов, испачканные кровью, они выглядели просто зловеще.

«Вот так пошутил», – пронеслось у Дурга; и, кстати, вовремя.

– Они, они… – заикаясь бубнил Рыжий, – они пили его кровь.

– Что вы здесь делаете, мерзкие твари? Откуда вы взялись, отродия рода человеческого? – старый солдат приближался к прокажённым, занеся меч для короткого удара.

– Не стоит этого делать, – раздался голос сзади, и из темноты показались два десятка вооружённых людей. У каждого из них в руках была длинная палка, в конец которой был вставлен длинный твёрдый шип от дерева тусс. То ли от того, что здесь никто не требовал от них прятать лица, то ли они специально хотели произвести угрожающее впечатление, но на головы прокажённых не были накинуты их балахоны. В мерцающем свете факелов их обезображенные болезнью лица выглядели настолько ужасно, что было ощущение разговора с восставшими из ада мертвецами.

– Вы, трухлявые пни, смеете угрожать мне с помощью этих колючих палочек. Да я один сейчас изрублю вас в куски, – ещё громче кричал Карл Безухий, вплотную приблизившись к вышедшим из темноты людям.

– На конце каждого шипа наша кровь, гной и испражнения. Одного лёгкого укола или царапины хватит, чтобы любой из вас стал нашим собратом. Хотите ли вы такой участи?

– Постой Карл, – Дург подошёл к разгорячившемуся солдату и положил руку ему на плечо, – давай выслушаем их, – и обратился к прокажённым: – Чего вы хотите? Угрожая нам, вы рискуете и своими жизнями. Учитывая ваше состояние, наше умение и вооружение, может случиться так, что ни одному вашему шипу не удастся достигнуть цели, а вы все умрёте. Даже если и достигнет, вы умрёте всё равно. Какой вам с этого толк?

– Ты думаешь, что тот, кто, будучи живым, медленно гниёт и разлагается на куски – боится смерти? – произнёс человек, стоявший в самом центре полукруга готовых к атаке прокажённых.

– Однако, вы до сих пор не бросились со скалы в пропасть, не утопились и не повесились. Значит, вам и такая жизнь дорога. Если бы вы искали смерти, то ещё минуту назад безрассудно кинулись бы на нас. Но понимание того, что все вы можете погибнуть от наших мечей, толкает вас на переговоры. Вы зря думаете, что это вы сейчас диктуете условия и владеете ситуацией. Вы сейчас ищите вариант, как, сохранив лицо, унести свои дряхлые задницы отсюда. Быть может, я единственный человек, который не относится к вам с презрением из—за вашей болезни. Богу виднее. Но, если через минуту вы не уберётесь отсюда, я не только перебью всех присутствующих здесь, но и выжгу и вырежу всех, кто находится в пещере на противоположной стороне горы, – Дург был настолько убедителен и уверен в себе, что боевой запал прокажённых моментально сник. Их предводитель выглядел растерянным. Единственное, что он смог вымолвить:

– Отдайте нам это животное. Мы уже очень давно не ели свежего мяса.

– Забирайте. Для чего вам соль и уксус? – уже жестким командным тоном говорил Дург.

– Блуждающие мертвецы. Те, кто заблудились и умерли в скитаниях, утонули, упали в пропасть. Их трупы ходят по лесу. Их души должны избавиться от тела, чтобы попасть на суд магистров. Обычно их сжирают мулдоны – прислужники чистилища. Но перепадает и нам. Они более мягкие, чем живые люди. С кладбищ все такие. Мягкая, но отвратительная для еды плоть. Но соль и уксус придают ей хоть какой—то вкус.

– Пусть твои люди забирают лошака и уходят. А ты, ненадолго останься, расскажешь мне кое—что, – уже практически приказал предводителю прокажённых Дург, – за это я дам тебе соли и уксуса. Думаю, это хороший обмен.

Прокаженные всей толпой схватили растерзанного лошака и потащили к себе в пещеру. Их вожак подошёл к Дургу.

– Утром мы спустимся с горы в эту долину. Что первое ждёт нас там? – Дург смотрел в глаза человеку, лицо которого было обезображено до полной неузнаваемости. Сейчас его, наверное, не признала бы и родная мать. Но по его глазам понятно, что он – вождь. Волевые черты лица давно съела болезнь, но глаза она не тронула.

– Ничего хорошего вас там не ждёт, – без всяких эмоций ответил прокажённый.

В этот момент из леса снизу раздались душераздирающие крики сотен людей. Мурашки пробежали у всех по коже. Спокоен был только прокажённый:

– Это те, кто умерли под пытками. Во второй половине ночи мулдоны отдыхают. Тогда они собирают таких в одну кучу и наслаждаются звуками, как если бы вы слушали хор центрального собора в столице.

– А ты слышал этот хор? – вглядываясь при тусклом сиянии пламени факела в глаза собеседника, спросил Дург.

– Я служил священником в том храме, – с явной ностальгией в голосе произнёс прокажённый, – у меня было всё: влияние, власть, деньги. Но божья кара постигла меня. Когда я узнал про болезнь, то сказал всем, что ухожу в отшельники. Но таких отшельников, как я, оказалось слишком много. Теперь я, бывший священник центрального столичного храма, простой отверженный, пытающийся осознать свою жизнь, а не закончить её побыстрее, как ты говорил, в реке, петле или пропасти. Ладно, что говорить о моей жизни. Думайте о своих. Вся дорога, что была у вас до этого наступающего утра, – это просто лёгкая прогулка. Сегодня вы спуститесь в Долину смерти, выход из которой ведёт в Урочище злых духов. Раз вы выбрали этот путь, значит, знали, на что идёте. Сейчас в долине жуткий холод. Если до следующей ночи не пройдёте её – замёрзнете.

Дург подошёл к седельному мешку, снятому накануне вечером с трагически покинувшего их ночью лошака, и вытащил из него бутыль с уксусом и мешочек соли.

– Возьми. Пускай это хоть ненадолго скрасит вам вкус вашего существования.

– Спасибо. Я помолюсь за успешное окончание вашего путешествия, – взяв дары, прокажённый скользнул в темноту так быстро, как если бы он испарился.

У всех остались довольно тягостные впечатления от всего происшедшего. Спать совсем не хотелось. Даже крестьяне, которым вообще не удалось сомкнуть глаз этой ночью, были бодры и свежи на вид.

Тягучее молчание прервал молодой солдат:

– Знаете, кого я вспомнил сейчас? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я вспомнил мулдона, которому Дург прошлым вечером отсёк голову. Вспомнил его слова, о том, что все висельники в чём—то виноваты. Да и вообще, с его слов, все умершие виноваты в своей смерти.

– Не ломай себе голову, малец, – злобно прошипел ветеран.

– Отчего же, Карл? Парень задумался о жизни и смерти. Может, кто—то из нас сможет ответить на его вопросы, – с этими словами Константин подсел к молодому солдату. – Знаешь, что я думаю по этому поводу? Смерть человека не бывает случайной. Это закономерность. Умирает тот, кому суждено, кто должен умереть сегодня. Совершая в жизни поступки, хорошие или плохие, мы сами отмеряем себе жизнь.

– Почему тогда плохие люди: злые, кровожадные – живут долго, сытно, богато. А бедняки: добрые, честные, справедливые – умирают от голода, притеснений, по чужой прихоти? – продолжал задавать новые вопросы новобранец.

– У каждого свои взаимоотношения с всевышним, – почему—то с нескрываемым раздражением вставила своё слово крестьянка.

– Видимо, злые люди не переживают о содеянном, не мучаются угрызениями совести, оттого и живут дольше, и всё у них есть, – спокойно произнёс Константин.

– Но ведь это несправедливо, – с отчаянием в голосе выкрикнул солдат.

– Справедливости не существует в этом мире, сынок. Смотри на окружающий тебя мир широко открытыми глазами и старайся видеть в нём только хорошее.

– Мулдон был прав, – вновь подал голос Карл Безухий, молчавший всё время после своего злобного шипения, – смерть знает, кого забирать. Я участвовал в сотнях битв. Она не косит своей косой всех подряд. Погибают и остаются в живых разные люди, и смельчаки, идущие на врага с открытым забралом, и трусы, прячущиеся за их спинами и длиннющими щитами. Один идёт в полный рост под градом стрел, и ни одна его не берёт. А другой прячется под повозкой с провиантом, и стрела невообразимым образом находит дырочку между мешками, досками днища и попадает трусу в глаз. Не бывает случайных смертей. Эта волосатая скотина перед смертью сказала правду. Кто только её научил уму разуму. Чем вот только так провинились те, кто орёт сейчас на забаву мулдонам? И умерли в муках, и после смерти кричат и стонут. Не дают им забыть их страдания, – и старый солдат, закончив свой монолог, не дожидаясь ответов на свои вопросы, завернулся в плащ и лег, отвернувшись к скале.

– Вы хотите сказать, Карл, что поговорка «выживает сильнейший» – не верна? – вступил в разговор торговец оружием.

– Много смелых и сильных воинов погибает в начале битвы, потому что идут в первых рядах. Но совесть не позволяет им прятаться за спины своих менее решительных товарищей.

– Вот—вот, – вдруг послышался голос Максимилиана. – В университетском общежитие было много задиристых парней. Они не упускали ни единой возможности поучаствовать в драке. При каждом удобном случае вытаскивали ножи. Всегда вступали в стычки с грабителями. Они были сильны и храбры. Сейчас уже никого из них нет в живых. Были у нас трусы и слабаки. Кто—то из них погиб на улице от рук грабителей. Кого—то убили ради развлечения пьяные солдаты или старшекурсники. От постоянных насмешек и издевательств последних сбежали слабые духом.

– Так ты у нас силач, – не поворачиваясь, с усмешкой прохрипел Карл.

– Нет, я не силач! – с уверенной ноткой в голосе резко ответил студент. – Я хитрый. Смелые и сильные – погибают. Слабых и трусливых – убивают и выдавливают. Выживают – хитрые!

– Ладно, хватит философствовать, – скомандовал Дург, – у нас ещё есть часок вздремнуть перед дорогой, всем отбой.

Дург додежурил до утра сам. Первым собрал сбрую коня. Бросил больше веток в костёр. Ночью все продрогли. Надо хорошо отогреться. Кто знает, где и в каких условиях придётся ночевать в следующий раз. Надо за день обязательно проскочить долину.

Когда все проснулись, в котле вскипела вода. Дург налил немного, по два-три глотка на человека. Иначе могла не закипеть вообще. Женщина-крестьянка бросила в кипящую воду две горсти сушёных ягод клюквы и несколько сухих листьев смородины. Все съели по куску сыра и запили отваром из котла. И уже через несколько минут после завтрака отряд двинулся в путь.

Дорога огибала выступ скалы и резко уходила вниз. Когда Дург подъехал к спуску, из—за камня вышел прокажённый. Подняв руку вверх, он попросил Дурга остановиться.

– Меня зовут Гийом. Мы встречались с вами накануне.

– Я рад, что ты добрался живым и здоровым домой, – ответил Дург. Хотя понял, что слово «здоровым» употреблять здесь было не к месту, – чего ты хочешь?

– Я хочу дать вам кое—что. Я не дал вам это при прошлой нашей встрече. Не был уверен, что пройдёте этот путь. Сейчас уверенности стало больше. Когда будете в Гельтербанге, а я знаю, что вы всё равно туда пойдёте, при встрече с ведьмой отдайте ей вот это, – Гийом протянул руку и раскрыл ладонь. На ней лежал маленький оберег, который надевают детям в храме при инициации. Кисть была перемотана тряпками. Видно, пальцы уже начали гнить. Брать что—либо у прокажённых было запрещено. Да и опасно. Но всё это выглядело по меньшей мере странно. Прокажённый из маленькой деревни просит передать оберег самой могущественной ведьме двух миров.

– Ты хочешь просить у неё избавления от твоей болезни? – спросил Дург.

– Нет. Я хочу, чтобы эта вещь попала к ней и всё. Возможно, это поможет и вам.

Дург был озадачен. Столько загадок. Ему захотелось взглянуть в глаза этому человеку. Но они были скрыты маской. Он взял оберег с ладони Гийома.