Текст книги "Возле кладбища: одинаковые люди"

Сейчас Демьян только закусил удила, поэтому проспав свой полный час, он вернулся к столу, где его ожидал спящий Виталий, который спал своим обычным образом, уронив голову на стол, точнее, на руки, лежавшие на столе.

– Вот и поспали. Всё от того, что на улице битый час толклись – громко произнес Демьян, не обратив внимания на позу Виталия.

– Нужно было сразу сюда идти. Туго соображаешь ты Виталя – продолжил Демьян, так как будто знал, что Виталий уже не спит и сразу отреагирует на слова.

Демьян оказался прав. Виталий приподнял голову и с явной заторможенностью произнес.

– Я-то что. Я и не думал даже.

– Где твоя Галина. Время уже почти полночь, а её всё нет.

Виталий не знал, как правильно ответить Демьяну. Дело в том, что он не переживал и не думал об отсутствии Галины. Он просто не мог правильно подобрать необходимые слова. Галина частенько занималась своими делами, которые не касались Виталия, и он воспринимал это спокойно. Отлично зная, что Галина может загулять у Спиридоновых, может у Кайдаловых. Совсем не против она схлестнуться с Серегой Фомой, но и то, что с этим Фомой дело одной пьянкой не закончится, не сильно волновало Виталия. В их отношениях это было нормально. Что здесь еще можно сказать: что Галина тоже не спрашивает, где бывает Виталий, с кем он проводит много времени, кого ждет часами, уходит, так ни с кем и не встретившись.

– Может придет, она как раз в это время часто появляется.

– Поздновато, но дело хозяйское. Вам виднее, давай наливай, а то сохнуть в глотке начало.

Виталий налил. Демьян, пользуясь только ему известным побуждением включил стоявший в комнате старенький кинескопный телевизор, который хорошо был виден из кухни. Не произнося тостов и вообще ничего не говоря, они выпили налитое. После смачного комментария, выраженного непонятным междометием, Демьян мысленно оценил запасы спиртного и тут же застолбил за собою место в комнате, с включенным в эту минуту телевизором, где он недавно отдыхал на узкой односпальной кровати, немного устав от противостояния с зеленым змием.

Вениамин не появлялся. Испытывая некомфортную обстановку, покинули свои привычные тропы тараканы, и лишь вездесущие разведчики, прощупывая пространство антеннами усов, выглядывали, то из-под раковины, то из-под холодильника. Но информация для них была не самая утешительная. Спокойной ночи им сегодня увидеть вряд ли удастся, зато есть надежда на обильное угощение, что сейчас находится на поверхности стола и вряд ли будет в полной мере оттуда эвакуировано, когда возмутители спокойствия примут долгожданное горизонтальное положение.

Виталий и Демьян выпили еще, еще закурили. Только Виталий хотел что-то сказать по поводу вещающего из комнаты телевизора, как в дверь раздался звонок. Был он неприятно дребезжащим, каким-то чересчур громким, что заявив о себе, испугал Демьяна и тот чуть не подавился куском копченной курицы.

– Галя припёрлась – просто отреагировал Виталий, поднимаясь из-за стола.

Его сильно пошатывало, и было абсолютно очевидно, что если не случится перемены обстановки или нервной встряски, то следующая порция вина, снова заставит Виталия заснуть прямо за столом в своей излюбленной позе, положив голову себе на руки.

Только это была не Галина.

Демьян, продолжая находиться на кухне, сразу понял, что озвученное им желание встретиться с необычным товарищем Виталия, по всей видимости, очень скоро состоится. Слишком необычно и приглушенно говорил Виталий, еще более глухо отвечал тот, кто явился в гости сразу после наступления полуночи. Демьян, как раз в этот момент, сам того не понимая, вспомнил о времени, посмотрел на довольно изношенные настенные часы. Стрелки даже успокоили. Находились они в районе половины первого ночи, а возле входа продолжалось странное шуршание, смешанное с шепотом Виталия, и низким, почти неразличимым голосом гостя. Демьян подумал, что тот так и не пройдет дальше. От того поднялся со стула, используя рядом стоявший костыль, но тут же вернулся на свое место, с открытым от изумления ртом. Виталий раздвоился.

Перед Демьяном было ровно два Виталия. При этом Демьян понимал, что он вполне отчетливо и даже очень хорошо соображает, несмотря на изрядное количество выпитого.

– Знакомьтесь – произнес Виталий, который был справа, и перед тем, как пожать руку второму Виталию, Демьян сообразил: тот, что справа настоящий Виталий, поскольку он, как хозяин, предложил Демьяну познакомиться со своим гостем, тем Виталием, что был слева. Только он оказался совсем не Виталием.

– Вышерядов Афанасий Захарович – произнес гость, подойдя к Демьяну почти вплотную.

Демьяну захотелось переспросить фамилию нового или старого знакомого, поскольку он не смог с первого раза запомнить столь странное сочетание звуков в фамилии Вышерядов, поскольку он, в какой-то момент, отвлекся и тут же потерял до этого обозначенного Виталия, и теперь они вновь стали одним и тем же лицом.

Естественно, что Демьян не решился переспросить, не стал и уточнять, кто есть кто, а лишь представился сам.

– Демьян Карпов.

По неизвестной причине Демьян не произнес собственного отчества, но ни один из двух Виталиев не стал на этом настаивать. Или они оба знали отчество Демьяна или оба не имели к этому интереса, хотя один точно знал и неоднократно звал старика Дмитриевич. Было непонятно с одной стороны, а с другой было и вовсе дурно, от чего собственная недосказанность вернулась в голову, да еще требует от несчастного сознания какого-то объяснения.

– Проходите к столу Афанасий Захарович – прошептал один из Виталиев, и теперь Демьян вновь мог определить, кто из них есть кто.

Афанасий не стал сопротивляться, сел на свободный стул. Демьян же спросил первое, что пришло в голову, глядя на абсолютно одинаковых людей.

– Вы, что так и называете друг друга по имени отчеству.

Афанасий внимательно посмотрел на Виталия, затем на Демьяна, и только после того ответил довольно напряженным голосом.

– Ну, что ты Демьян. Виталик иногда меня так называет, это он сам себе придумывает. Я ему об этом неоднократно говорил.

Голос был не тот. Похож, сильно похож, но не тот. Это мгновенно отметил Демьян: “ Внутри они не одинаковые, только внешне, а внутри нет, они разные, между ними есть что-то их разделяющее» От этого открытия по коже Демьяна проползли ледяные мурашки, сдавило в горле, и от чего-то хотелось, чтобы этого ни в коем случае не заметил тот, кто представился Афанасием, но на самом деле был Виталием. Провалиться через половые доски в подвал, если это не так, если есть какой-то Афанасий. Старика не обмануть. Жаль, что нет объяснения, один туман, все более густой и мрачный.

Но внешне, они одинаковы, абсолютно одинаковы. Демьян старательно, хоть и украдкой, старался найти хоть незначительные отличия, но их не было. Одинаковыми были глаза, вместе с ними все остальные черты лица. Ничем не отличались движения, даже мимолётная мимика и та не оставляла вопросов. Точная, до ощущения ужаса в потрохах, точная копия. Не может этого быть, но есть. Прямо перед глазами, и напрасно старается вызвать толику сомнения выпитое вино, у него ничего не выйдет, если бы только не этот сумрак. Что он говорил возле храма, что дополнял, когда шли сюда. Кто из них говорил? Нет, тогда был один из них, и был тот, кто Виталий.

Демьян сумел на секунду избавиться от водоворота собственных измышлений. Как нестранно помогло ему в этом вино, именно оно притянуло взгляд старика, а следом за этим на какую-то секундочку слетело с него туманное наваждение. Демьян потянулся к бутылке, рядом спал, положив голову на руки Виталий. Не было рядом никакого Афанасия. Зато пробудился Вениамин, он широко зевнул, подходя к Демьяну. После что-то произнес на своем языке и усевшись рядом с Демьяном, стал гипнотизировать того взглядом, надеясь получить со стола что-нибудь вкусное.

– Ну, Вениамин, где Афанасий, куда он подевался? – обратился к Вениамину Демьян, а Виталий в этот момент что-то промычал, не прерывая забытья.

– Нет, его Вениамин, нет никакого Афанасия – ответил сам себе Демьян.

Виталий вновь издал несколько неразборных звуков. Услышав его, напомнил о себе Вениамин, а Демьян покончив с вином, закурил сигарету. Густой дым заволок всё пространство вокруг, вызвал у Демьяна болезненный кашель.

– Что за чёрт – раздался голос Демьяна, а левая рука интенсивно старалась разогнать необычную дымовую завесу от самой обычной сигареты, при этом у Демьяна начали слезиться глаза.

– Что это, мать твою, чертовщина – уточнил первоначальное утверждение Демьян.

Вполне возможно, что слова самым непостижимым образом достигли адресата, или это вновь показалось Демьяну, но за столом, как ни в чём небывало, появился Афанасий. Он сидел молча, не поворачивая головы в сторону Демьяна. Он внимательно, не отрывая взгляда, рассматривал фигуру спящего и продолжающего издавать странные звуки, не прерывая сна, Виталия. Ничего не выражали глаза Афанасия. Пустота – это всё, что мог увидеть Демьян. Может от того ему не хотелось верить самому себе, не хотелось видеть эту бесконечно черную бездну перед собой, и всё меньше и меньше его сознание справлялось с тусклым светом на ночной кухоньке, все сильнее хотелось закрыть глаза, чтобы самому провалиться куда-нибудь подальше отсюда, туда, где сейчас находится настоящий Виталий, а не одинаковый с ним человек, который сидит рядом и хищными глазами смотрит на него, не обращая никакого внимания на присутствие Демьяна.

Демьяну хотелось, но вместо этого он произнес.

– Выпей со мной Афанасий.

Демьян протянул Афанасию полстакана вина, но тот наотрез отказался.

– Нет, я совсем не пью.

– Зря ты это. Я вот люблю выпить. Если выпивки бы не было, то однозначно пришлось бы удавиться. Страшно представить: какая жизнь была бы у старика без возможности выпить.

Вполне вероятно, что Демьян мог бы и дальше пуститься в рассказ о собственных переживаниях, но Афанасий, довольно мрачным тоном, перебил Демьяна.

– Раньше я тоже любил выпить. Еще как любил, но всему своё время.

– Ну, как хочешь – риторически изрек Демьян и одним махом осушил полстакана вина.

Виталий же продолжал спать, прямо за столом. Вениамин, всё же дождавшись своего счастья, с помощью щедрого на угощение Демьяна, снова отправился к алюминиевой батарее.

– Хорошо бывает, душевно – странно и как-то отстраненно проговорил Афанасий.

Демьян повернул голову в его сторону. В глазах двоилось, теперь окончательно трудно было понять, кто произнес эти слова Виталий или Афанасий. К тому же Виталий, именно в этот момент, очнулся и тут же вступил в разговор, обратившись к Афанасию (или к самому себе, того вновь не мог понять Демьян)

– Я вчера тебя ждал. Думал, придешь на своё место. Не дождался, домой ушёл.

– Дождь сильный был, сам знаешь. Да и дела еще имелись – один и тот же голос прозвучал дважды.

– На какое своё место? – коверкая слова, вмешался в странный диалог своим вопросом Демьян, налил себе еще дозу вина, постарался жестом предложить Виталию сделать то же самое.

Виталий никак не отреагировал. Афанасий уже мало отличимый от тени, не проявил интереса к происходящему, и тогда Демьян, не стесняясь, предложил самому себе полный стакан вина. Когда содержимое пропало внутри, Демьян уже не мог различить ни Виталия, ни Афанасия. Лишь сдавливающий сумрак, от этого он проскрипел, обращаясь к пустоте.

– Пойду я лягу, вы не против?

Часы показывали, что время ровно час ночи. Виталий вновь сидел в одиночестве, опустив голову вниз. Демьян, оказавшись на кровати, мгновенно отключился, но проспал совсем недолго. Очнувшись, Демьян не почувствовал прояснения. В голове сильно кружилось, то опускалось вниз, то подымалось вверх. Еще очень тихо слышался голос Виталия, который, в данный момент, разговаривал сам с собой. Что-что, а в этом, в данный момент, Демьян не сомневался, также в том, что он сейчас лежит на левом боку и пытается понять неожиданно разбушевавшегося демона по имени алкоголь. Над головой слишком напряженно тикали часы. Болезненно плясал в глазах тусклый отсвет лампочки.

– Ты видел их сегодня?

– Да, и вчера видел. Только сегодня, как ты и сказал, возле церкви, а вчера возле их дома.

– Они ведь нравятся тебе?

– Да, они красивые. Ты Афанасий толк знаешь.

– Еще бы.

Последняя фраза, произнесенная Виталием, буквально отпечаталась в сознании Демьяна.

«Странный, какой разговор, о чем это он» – судорожно носилось в воспаленном сознании Демьяна.

Правда, услышать продолжение, Демьяну было не суждено. Резко открылось пространство огромного чёрного колодца. Демьян полетел туда с огромной скоростью.

4.

Дом, в котором проживал Виталий, имел порядковый номер восемь, по улице Песочной, которая из-за нейтральности названия (ни Купеческая и ни Миллионная) сохранила свое историческое наименование. Вполне возможно, что не было всё настолько радужно, и на это повлиял обычный недосмотр властей, или у них просто не дошли до этого руки, но факт остался фактом. Улица не получила нового названия, в виде Революционной или имени кого-либо видного участника тех самых событий. Осталась она, как и была Песочной. Номера домов тоже не менялись, поскольку в этом нужды уж точно не было. Восьмой остался восьмым, а рядом с ним стоял все тот же шестой, который был практически однояйцевым близнецом восьмого. Да и построены они были одним и тем же купцом Васильковым и одним и тем же подрядчиком по фамилии Скупихвостов, который несмотря на свою странную фамилию, был, несомненно, человеком талантливым и, вероятнее всего, ответственным. Поскольку дома получились на славу, что внешне, что и внутренне. Только вот было это слишком давно.

Васильков исчез бесследно в годы революционных потрясений. Остались многочисленные родственники. Два родных и взрослых сына, с женами и детьми. Жена Ирина Карповна, впридачу к ней теща Серафима Сергеевна, которой к тому времени уже исполнилось девяносто лет. Братья, сестры, племянники – вот только сам Васильков Петр Андреевич исчез. Растворился, так как будто его никогда и не было. Утром был. В обед видели. И вроде жив, и вроде здоров, в свои полные семьдесят лет, и год девятнадцатый тогда подошел к своему завершению. А вечером не появился к ужину и всё. Впрочем, данное отступление ни к восьмому дому, ни к шестому дому, особого отношения не имеет, так для справки.

Хотя Петра Андреевича, что естественно искали. И даже участвовали в этом товарищи из чрезвычайной комиссии. Они же на полном серьезе уверяли: что отношения к пропаже Василькова не имеют. Пришлось сыновьям поверить. Только Петра Андреевича так и не нашли.

А вот Скупихвостов в те дни никуда не пропадал. Был он значительно моложе Петра Андреевича и еще почти двадцать лет прожил на самой центральной городской улице, в красивом каменном доме, возле которого вечером ярко горели два фонаря уличного освещения. За это время он состарился. Возрастом догнал давно пропавшего купца Василькова. Осенью тридцать седьмого года ему тоже стукнуло семьдесят и после он пропал, уподобившись Петру Андреевичу. Только вот направление его исчезновения не стало тайной для родных. Было оно довольно избитым клише, и совсем неудивительно, что никто этому особо не удивлялся, а лишь вздыхал и шептал недобрым тоном, но в сторонке, но более тайком. И зачем иначе? Посторонним с глаз долой, да и забыли. А свои поплакали, попричитали, успокоились, да и много ли их тогда было? Честно не знаю. Для меня эта история на этом и закончилась, а впрочем, что же с домом, имеющим порядковый номер шесть.

Простоял он долго. Как уже понятно, с избытком пережил первого хозяина. Следом не заметил исчезновения своего архитектора. Да и тех, кто приложил к возведению дома свои руки, пережил, без всякого сомнения. Одних быстро, других значительно позже, но пережил точно. Потому что в конце восьмидесятых годов, когда его внутреннее убранство покинули люди, он стоял, не покосившись и нисколько не осев. Просто готовился к заслуженной реставрации, которой так и не случилось. Но в те дни, когда я с ним познакомился, он еще сохранял оконные рамы, большинство стекол, межкомнатных дверей, полов, свою единственную лестницу. Наверное, еще надеялся на обещанную реставрацию, и может, не знал о том, что подобные надежды тщетны, так как было в это время не до этого и куда более важные проблемы игнорировались новой властью без особых сожалений, несмотря на многочисленные обещания.

Естественно, что время потихоньку делало своё дело. Неумолимо ветшал дом, терял с годами выработанную гордость, с ней испарялась его внешняя стать, и хотя не нарушалась геометрия, что-то незримое всё больше обволакивало строение паутиной безысходности. Трудно это объяснить, куда легче почувствовать, стоя напротив. Сливаясь с холодным ветром, который безнаказанно гулял по комнатам, влетая в одни пустые проемы окон, вылетая через другие. Поднимая пыль и создавая гулкое свистящее эхо своего движения. Еще запах. Его тоже нужно ощутить. Нет, я не о запахе пристанища бродяг, который тоже имел место на первом этаже. Я о запахе старости, о запахе нежилого. Того, что точно знает, – жизнь сюда не вернется. Никогда не вернется, и остается лишь дождаться, когда пробьет неминуемый час исхода. Тогда возле дома появятся люди, с ними будет техника, голоса, смех. Но через несколько дней не станет самого дома.

Но пока он еще стоял. Вызывая у граждан много вопросов. Почему не реставрируют? Почему медлят со сносом строения, если не имеет он исторической ценности? Ответа, лежащего на поверхности, не было. Его нужно было искать, нужно было обратиться в администрацию. Но ясно, что праздное любопытство никогда не идёт далее самого любопытства, и вопрос, как правило, умирает, не дождавшись ответа, спустя десять метров в сторону. Поэтому всё оставалось на своих местах. Продолжал стоять брошенный дом, продолжал свистеть ветер. Всё более накапливалась ветхость, всё меньше оставалось половых досок и всё большее количество мусора скапливалось внутри, хотя вроде никто специально туда его не выкидывал.

5.

Виталий был уверен, что видел Афанасия до того, как они познакомились. Было это в тот год, когда они с маменькой Ириной Федоровной переехали на новое место жительство, и соседний дом сразу бросился Виталию в глаза. Он просто притягивал к себе всё возможное внимание, не выходил из головы, и уже на третью ночь приснился Виталию во сне. Выглядел он во время сновидения так же, как и в натуральном виде. Был кошмарно старым. Отсутствовали входные двери, не было в окнах ни одного стекла, а передвигаться внутри было и вовсе опасно. Окрестные жители поживились многими рамами, досками, брусками, которые пошли на обогрев их скудных домишек, которые располагались на соседней улице. Виталий лично видел неприятного мужика с черной курчавой бородой, который страстно, не обращая ни на кого внимания, вытаскивал доски, что-то напевая себе под нос. Виталий тогда сделал ему замечание и даже пригрозил, что позовет людей. Но мужик лишь рассмеялся, странно улыбнулся и еще более загадочно произнес.

– Так нет никого, кого ты позовешь.

Виталий обернулся, и действительно, вокруг было совершенно пусто. Лишь низкие тучи, лишь холодный ветер, а рядом с ним только этот мужик с черной кучерявой бородой, да брошенный страшный дом. Виталий развернулся, побежал. А когда остановился, то мужика не было. Оставался дом, но и он от чего-то показался более приветливым.

Еще была кособокая лестница, по которой с большой осторожностью, но можно было подняться на второй этаж. Еще кругом валялся мусор. Много бутылок и пакетов, пачки из-под сигарет, засохшие человеческие экскременты. Зачем говорить об обычной грязи и пыли, о разбитом стекле? Что вспоминать об постоянно мелькающих возле бывшего дома купца Василькова бродягах? И зачем было слушать маменьку Ирину Федоровну, которая говорила откровенную чушь: дом будут реставрировать, он отлично сохранился, выглядит почти новым, и поэтому не стоит там шататься. Наверное, маменька не могла хорошо рассмотреть, как выглядит дом. Да и остальные тоже не могли этого сделать, потому, что странным образом с маменькой соглашались. А от чего так? Об этом Виталий старался не задумываться. Если они все хотят видеть дом иным, то пусть видят. Зачем обманывать его Виталия, вот это не совсем понятно. Хотя стоит ли об этом особо. Виталий, сопоставляя свои ощущения, как-то быстро решил: не стоит.

Правда, нужно признаться, что имелось во всем этом непонятном разнообразии еще одна важная особенность. Не совсем понятная Виталию, она распространялась по всем близлежащим окрестностям нехорошим слухом, вслед за которым рождались домыслы, а за ними, как и полагается, появлялись легенды.

Когда на улице опускалась темнота, когда затихала и без того спокойная проезжая часть, а вместе с ней исчезали человеческие голоса, то дом номер шесть погружался в только ему известную дрему. Это начинали чувствовать все, и тогда никто из местных, и даже малость осведомленных бродяг, не посещали дома с номером шесть.

Были тени, были слухи. Никого вроде не убили, но и без этого было не по себе, и что-то навязчиво передавалось людям. Они же делали свои выводы, распространяли их дальше, и через какое-то время только незнающий, совершенно чужой человек, мог отважиться обследовать руины былой жизни в бывшем доме купца Василькова. Естественно, что всё это доходило до Виталия, и не один раз он хотел спросить обо всем этом у Афанасия, еще о том, что он тогда делал в доме номер шесть, когда Виталий в первый раз увидел его. Только было это несколько позже, а до этого Виталий много раз выслушивал предупреждения маменьки Ирины Федоровны: ходить в брошенный дом опасно, оттуда можно и не вернуться. Виталий каждый раз утвердительно кивал головой, но маменьке не верил. И может она бы и не настаивала на своих нотациях, если бы однажды не поймала Виталия за не самым пристойным занятием, в этом самом доме. История эта была для Виталия совсем уж неприятной, и она не была связана с призраками или прочими суевериями. Всё было куда проще, и затем было очень стыдно слушать маменьку, которая неожиданно или намерено, застукала Виталия за самым банальным подглядыванием.

Дело в том, что в то время Виталий еще не имел половой связи с особами противоположного пола. Не имел её он и далее, пока жива была маменька. Только после смерти маменьки, Галина живущая этажом выше, то ли подарила Виталию неизведанное до этого наслаждение, то ли просто совратила неискушенного Виталия, чтобы впоследствии спокойно пропивать его и без того небольшую пенсию, по состоянию здоровья.

А тогда еще нет. Да и не было это дело чем-то постоянным. Просто случалось, и внезапно подкарауленная удача была сильным удовольствием, от которого невозможно было отказаться. В общем, через бывшую парадную дверь (была еще со стороны двора) иногда заходили люди, чтобы естественным образом справить малую нужду. Чаще это были мужчины, но иногда появлялись и женщины. Редко были они по одной, как правило, по двое, даже трое. Старательно они оглядывались во все возможные стороны, иногда смеялись, иногда громко разговаривали, но никогда не видели Виталия. Принимали естественную позу, приподняв платья или юбки. Освобождались от нижнего белья, а Виталий в это время находился в соседнем помещении и даже не в нем самом, а в необычном углублении, которое раньше было то ли подполом, то ли подвалом. Зато видно было ему всё очень уж хорошо, поскольку его глаза находились на одном уровне с тем, что и хотел страстно лицезреть Виталий. Ни одна из женщин его не заметила, ни одна его даже не почувствовала.

Он же больше всего на свете боялся братьев Дурадиловых, а поймала его собственная маменька. Еще хорошо, что в тот самый момент маменька дождалась, пока справят свою естественную нужды две пьяные бабёнки, и только затем состоялся этот постыдный разговор. Точнее, в большей степени, монолог, который озвучивала маменька, а Виталий и сегодня хорошо помнил почти каждое ею произнесенное слово. Помнил, что клялся больше здесь не бывать, и еще лучше запомнил, что после такого конфуза нужно быть осторожнее. И теперь уже не сидел возле заброшенного дома, но когда удача сама шла к нему в руки, то не мог удержаться. Затем еще более жёстко каялся, но маменька его больше не ловила. Может, поверила ему на слово, а может, просто смирилась с извращенным желанием сыночка, которое исходило из вполне нормальной, но по многим факторам нереализованной потребности противоположного пола.

– Гирляйн! Гирляйн! Гирляйн! Сучий потрох, чего опять там лазаешь! – кричал Дурадилов младший, сильно пугая Виталия.

Хорошо, что он еще не знал, для чего Виталий (он же Гирляйн – это его фамилия) там лазил. Тому просто не нравилось, что Виталий часто попадается на глаза, а так как братья Дурадиловы жили в доме напротив (небольшой, куда более скромный, хоть и в два этажа дом, внутри двора), и все время сидели на лавочке, возле своего деревянного гаража, в изрядном алкогольном опьянении, то Виталий частенько и попадался в их поле зрения. Слава богу, что они его не трогали, и лишь один раз Дурадилов старший, который затем самым непостижимым образом стал помощником депутата с польской фамилией Ворованский, всадил Виталию в задницу сильный пинок. Случилось это, когда Виталий сам не заметил Дурадилова, идущего следом на узкой тропинке, образованной в условиях недельного снегопада. Виталий отлетел в сторону, лицо оказалось в снегу. Кажется, долго от обиды текли из глаз слезы, а Дурадилов старший, еще не подозревая о карьере помощника депутата Ворованского, и сильно воняя выпитым самопалом, проследовал по снежной тропинке далее, держа курс в квартиру сестер Галины и Тони, чтобы получить доступное удовлетворение, которого тогда еще не имел Виталий, да и Галина в те дни не обращала на него никакого внимания. Все будет несколько позже, впрочем, мы вновь достаточно отвлеклись…

…Виталий слышал, что в дальней от него стороне здания кто-то ходит. Сразу представился бродяга, врасплох застигнутый наступившей ночью. Не имея иного пристанища, решил он устроиться здесь на ночлег, – и вот сейчас почти бесшумно появится он Виталий. Без всякого сомнения, сильно испугает нечаянного незнакомца, а затем зловещим голосом попытается объяснить ему, что лучше покинуть этот дом. Тот, конечно, не согласится, поняв: Виталий для него опасности не представляет. Виталий спокойно уйдет и будет на улице ожидать, когда бродяга по собственной воле вылетит из дома. С вылупленными глазами бросится наутек, а Виталий, слегка затаив дыхание, вновь войдет в дом, чтобы в очередной раз там не обнаружить чего-то, что могло до смерти напугать несчастного бедолагу.

Это была игра с порядковым номером два. Первая со справляющими малую нужду женщинами была значительно интереснее, но и вторая Виталию нравилась.

Только задуманного не случилось.

Виталий, не используя какую-либо подсветку, оказался в непосредственной близости от предполагаемого бродяги. Заглянул за угол, – и готов был сам выскочить из дома, сшибая на своем пути любые препятствия, как до него это делали те самые незадачливые посетители. Чего он так испугался? Пройдет совсем немного времени, и Виталий не сможет дать на это какой-то вразумительный ответ, но в тот момент что-то нечеловеческое схватило его изнутри, сильно сдавило и пыталось во что бы не стало задушить. Хотя его туманному взору открылся всего лишь человек, точнее, что-то более похожее на силуэт, облаченный в одежду явно несоответствующую дню сегодняшнему. Но главное глаза, именно они душили Виталия. Они сделали его неподвижным, они же давали ему очевидный сигнал – бежать. Бежать на все четыре стороны одновременно, забыв обо всем на свете, включая братьев Дурадиловых и даже собственную маменьку Ирину Федоровну.

Но неподвижность взяла верх. Виталий бежал лишь мысленно, а страшный человек смотрел на него с расстояния пары метров. Желудок Виталия обрел пристанище рядом с мочевым пузырем, сделав неподвижность еще более основательной. Появилась противная капля пота на лбу. После этого незнакомец, все же мало похожий на человека, произнес всего лишь одну фразу, которая запомнилась Виталию на всю оставшуюся жизнь.

– А это ты.

Получалось, что этот монстр непросто знал Виталия, а, без всякого сомнения, принимал его за своего, но почти своего…

…Виталий тогда ничего не ответил. Он просто не мог. Язык подвел его, последовав примеру желудка, да и насколько всё это было реально, до конца в голове не укладывалось. Но в тот миг Виталий ждал от нечаянного визави каких-либо действий, но тот ничего не сделав, вышел в соседнею комнату, которая была тупиковой (Виталий хорошо знал об этом), и после этого пространство мгновенно прострелила тишина. В ней Виталий провел пять минут, никак не меньше, и только после этого, почувствовав возвращение желудка на место и очевидную реанимацию языка, Виталий решил заглянуть в ту комнату, где скрылся человек-тень. Как нетрудно догадаться, там никого не было.

…Затем прошло еще какое-то время. Сменились, обычным образом, и кажется не один раз времена года. Так же стоял брошенный дом, так же гудел в его внутренностях холодный ветер. Никуда не делись любимые развлечения Виталия. На своем месте остались его размышления: что и здесь когда-то была самая обычная жизнь, может куда более нормальная, чем у него. Но ко всему этому как-то незримо и уже основательно добавилось то странное воспоминание, в котором был, и не был тот мрачный субъект, произнесший еще более таинственную фразу: – А это ты, которая ко всему нехорошему и несправедливому, часто проявлялась в совершенно мирных сновидениях Виталия, где Виталий не мог ничего произнести, не мог сдвинуться с места, а незнакомец еще пристальнее смотрел на него и иногда менял своё изречение, и оно, незначительно дополнившись, звучало: – А это ты, снова здесь. Лишние слова врезались в голову. Виталий уже и сам хотел стать неодушевленным предметом, и было совсем неважно, что чаще всего человек-тень заставал Виталия в самый интересный момент, когда женщина с объемной грудью и такими же крупными бедрами, приподняв вверх легкое летнее платье, медленно снимала тонкие, почти невесомые, трусики. И хорошо, что это был лишь сон, что этого не было в действительности, а вместо страшного субъекта была лишь маменька Ирина Федоровна, и так ничего не узнавшие братья Дурадиловы.

6.

Весной, в её первый месяц, бывают удивительно теплые дни. Конечно, подобное происходит, по большей части, в самом конце первого месяца календарно пришедшей весны, и что совершенно естественно, случается чудесное тепло, по давно заведённому обычаю, в дневные часы, когда над головой ярко светит солнце, отсутствует любая мысль о непогоде. Да и морозный вечер в такие моменты уже не имеет возможности никого испугать, он слабеет, он становится мягким, а иногда и вовсе забывает о том, что ему положено поддерживать уходящую зиму, охранять её спешащие к закату арьергарды. От этого вечер можно спутать с днем, и пусть нельзя увидеть солнца, зато как освежает пьянящая чистота недвижимой прохлады. Навылет стреляют с высоты бездонного неба, еще по-прежнему холодные звезды, но это не мешает отчетливо ощущать, что стоит подпрыгнуть и ты в один миг прикоснешься к самой низкой из них. А значит, не зря ровно и сильно стучит сердце, не зря расширились легкие, но и в таком состоянии они не в силах вместить в себя весь необходимый объем вечерней безмятежности – очень тихой, очень статной, но совсем неодинокой, а потому теплым и особенно своим выглядит почерневший снег. Совсем не страшит тонкий и ненадежный лёд, успевший затянуть дневные проталины, которые лишь на какое-то время сдались слабеющему дыханию зимы, а мысль о том, что не всё кончено, остается лишь мыслью. И пусть совсем скоро налетит сильная метель, ослепит собою всё вокруг, побесится, потешится, позлится и обреченно уберется восвояси. Снова солнце переборет тусклость, и снова днем закапает, знакомая с детства, капель. Быстро пропадет наледь, в один миг вернутся лужи, еще больше размякнет, осядет снег. А затем наступит еще один вечер и будет он, как две капли воды похож на тот, в котором ты уже был. Стоял и думал о чем-то далеком, не имеющим отношения ни к времени года, ни к свету неожиданно низко опустившихся звезд. А может было всё наоборот. И не было у тебя никаких мыслей помимо этого вечера. Не волновали тебя веселые или скучные обстоятельства, а был только этот момент, в нём ты, всецело поглощенный ощущением самого себя под куполом вечернего неба, чистого воздуха. И перед тобою сейчас склонилась, замерла вся красота и очарование вступившей в свои права, еще ранней, но всё же трогательно целующей тебя, весны…