Текст книги "Секретные бункеры Кенигсберга"

За два месяца до штурма Кёнигсберга советскими войсками Ращепа снова оказался на работах в центре города. К этому времени его уже перевели в лагерь для иностранных рабочих, который размещался неподалеку от Южного вокзала. Однажды небольшая группа людей, одетых в грубые спецовки с нашивкой «OST» над карманом[58]58
  «Ost» (нем.) – нашивки с такой надписью должны были носить «восточные рабочие» – граждане СССР, насильственно угнанные на принудительные работы в Германию.


[Закрыть], среди которых находился и Ращепа, была направлена в сопровождении охраны лагеря в район Кайзер-Вильгельм-платц. Во всяком случае, Владимиру Федоровичу запомнилось, что они долго шли через разрушенный Форштадт[59]59
  Vorstadt (нем.) – район Кёнигсберга между нынешней улицей Багратиона и Преголей.


[Закрыть], потом пересекли зловещие, забеленные снегом развалины на острове Кнайпхоф[60]60
  Kneiphof (нем.) – ныне остров Центральный, на котором расположен Кафедральный собор.


[Закрыть] и вышли на площадь, где у подножки высокой круглой башни виднелся памятник германскому императору. Обогнув квартал больших, но сильно разрушенных домов, группа оказалась на улице, перегороженной массивной баррикадой, и там, где она делает заметный поворот, остановилась. Здесь и проводились разгрузочные работы, которые лишь спустя четверть века показались Ращепе достаточно примечательными. Тогда он и поделился воспоминаниями о них с людьми, осуществляющими поиски Янтарной комнаты.

Из письма Ращепы в редакцию газеты. 4 октября 1960 года

«Под охраной солдат мы выгружали… ящики из машин в подвалы церкви… возле поворота улицы Штат… Ящики, которые я помню, были разной длины и ширины. Они были не особо тяжелые, потому что мы вдвоем могли подать их с машины, а 4–6 человек могли отнести их в подвалы этой церкви. Руководил этой работой человек в черной гражданской одежде, но перед ним “вытягивался” офицер, охранявший нас. Содержимое и дальнейшая судьба этих ящиков для меня остались неизвестными…»

Читатель, видимо, обратил внимание на почти полное совпадение воспоминаний Ращепы с рассказом немца Бильке. Расхождения касаются лишь времени события: у Бильке это январь, а у Ращепы – середина февраля 1945 года. Но место разгрузки ящиков определенно одно и то же – Штайндаммская кирха. Бильке называет ее совершенно точно, а Ращепа, не знающий Кёнигсберга, сообщает о «церкви возле поворота улицы Штат…» неподалеку от площади Кайзер-Вильгельм-платц. Не владеющий немецким языком и не запомнивший названия улицы, Владимир Федорович тем не менее точно зафиксировал ее местонахождение. Ведь в Кёнигсберге вообще не было ни одного названия улицы с начальными буквами «Штат», а в районе площади Кайзер-Вильгельм-платц (ориентир, знакомый Ращепе) улица Штайндамм была одной из трех улиц, название которых начиналось на букву «ш» – Шлоссштрассе, Штритцельштрассе и Штайндамм… Остающиеся сомнения развеивает упоминание о том, что церковь находилась «возле поворота улицы» – действительно, Штайндаммская кирха была расположена как раз в том месте, где улица Штайндамм имела заметный изгиб влево, если идти по ней со стороны Кайзер-Вильгельм-платц. Таким образом, с большой степенью вероятности можно говорить о том, что в воспоминаниях Ращепы и Бильке указывается один и тот же объект, ставший местом захоронения каких-то ценных предметов, упакованных в деревянные ящики. Это совпадение позволяет предположить, что Штайндаммская кирха или расположенный около нее бункер в течение некоторого времени (январь – февраль 1945 года) использовались гитлеровцами для сокрытия ценностей кёнигсбергских музеев и предметов искусства, вывезенных с оккупированной территории, в том числе, возможно, и Янтарной комнаты, находившейся в это время, согласно большинству свидетельств, в одном из помещений Королевского замка.

О том, что рядом с церковью находились значительные подземные сооружения, свидетельствуют воспоминания бывшего жителя Кёнигсберга Герберта Ковальчика, сообщавшего, что на площади позади Штайндаммской кирхи в 1940–1941 годах было построено обширное бомбоубежище, имевшее, по меньшей мере, два входа – один со стороны улицы Трагхаймер-Кирхенштрассе, примерно там, где сейчас находится магазин одежды «Силуэт», а второй – на самой улице Штайндамм неподалеку от церкви[61]61
  Сейчас на этом месте мостовая Ленинского проспекта.


[Закрыть].

После уже упомянутых раскопок, проведенных под руководством Кролевского в районе бывшей Штайндаммской кирхи, это место еще несколько раз привлекало внимание поисковиков. В 1971 году было проведено комплексное обследование этой территории силами Калининградской экспедиции с участием Калужской геофизической партии. Применяя такие довольно современные методы исследования, как магниторазведку и электроразведку, специалисты довольно быстро обнаружили ряд аномальных участков, свидетельствовавших о наличии в толще земли каких-то полостей. Было решено приступить к вскрытию подземных сооружений. Часть улицы, примыкавшей к скверику перед тогдашним Домом профсоюзов, отгородили деревянным забором, и началась интенсивная работа. Как всегда, первыми были саперы, которые тщательно обследовали участок миноискателем: слишком велика опасность напороться на мины и гранаты, тысячи тонн которых хранит в себе со времен войны калининградская земля. Пара часов работы – и скоро в толще битого кирпича и щебня была обнаружена громадная бетонная плита, напоминающая перекрытие подземного сооружения. Орудуя отбойным молотком, двое рабочих в течение нескольких часов пробивали отверстие в перекрытии и, наконец, к всеобщей радости, откололись и упали в темный провал последние куски бетона. Образовалось небольшое отверстие с острыми краями выступающей арматуры. Спустившийся вниз рабочий, осветив фонариком подземелье, обнаружил, что оно буквально завалено… металлическими ящиками. Сухие строчки рукописного отчета, составленного сразу по завершении всех работ, не могут, конечно, передать всего диапазона чувств, охвативших сотрудников экспедиции – от нетерпеливого ожидания до глубокого разочарования…

Из отчета о работах, проведенных на объекте № 56 («Штайндамм-кирха»). 1971 год

«Пространство под перекрытием завалено железными ящиками. В глубине – стальной ящик с бронированными дверцами, на которых сохранились медные замки с цифрами…

При раскопках было обнаружено: фауст-патрон, остатки солдатского немецкого подсумка, часть пулеметной ленты, около двух десятков немецких винтовочных патронов, дорожный указатель, осколки посуды, остатки столовых приборов… В юго-восточной части раскопа были найдены бронзовая статуэтка самурая и медный кувшин с чеканными фигурами…

На деталях запоров сейфов имеется клеймо в виде орла… Всего в подвале было обнаружено 8 сейфов-касс. Сейфы были разрезаны и сданы в контору “Главвторчермета”… В ходе расчистки подвала были обнаружены остатки кассовых книг филиала “Дрезднер банка”, Путеводитель по Восточной Пруссии…

В помещение стала поступать вода. Арматура была разрезана, вода откачана при помощи насоса. В полу пробито отверстие 1 × 1 м. При исследовании щупом более глубоких подвалов не обнаружено».

Действительно, рядом со Штайндаммской кирхой находился двухэтажный дом № 64, фасад которого значительно выступал из общего ряда зданий по улице Штайндамм. На первом этаже этого дома размещались помещения депозитных касс кёнигсбергского филиала «Дрезднер банка» – всемирно известного финансового спрута, а второй этаж занимало фотоателье Фрица Краускопфа – одно из самых престижных в восточнопрусской столице.

Именно на подвалы этого здания, как выяснилось, и наткнулась экспедиция. Правда, здесь уже с большой натяжкой можно было ссылаться на свидетельства Бильке и Ращепы, так как здание «Дрезднер банка» располагалось в полусотне метров к югу от кирхи и довольно трудно объяснить, зачем ящики нужно было разгружать непосредственно рядом с церковью, а затем носить их куда-то на значительное расстояние от этого места. Если их намеревались поместить в подвалы «Дрезднер банка» (а это крайне сомнительно ввиду того, что люди, руководившие захоронением ценностей, прекрасно понимали возможный интерес победителей к хранилищам банка), то проще произвести разгрузку непосредственно у подъездов дома № 64, так как улица Штайндамм была здесь просторнее, а обломки рухнувших зданий после налета в августе 1944 года не загромождали проезда. Таким образом, находка и осмотр подземных сооружений этого объекта не снимали с повестки дня вопрос о том, где же размещался тот самый бункер, о котором с полной уверенностью сообщал Герберт Ковальчик и наличие которого предполагали Бильке и Ращепа. Однако ответить на этот вопрос экспедиции не удалось.

Под серьезное сомнение были поставлены сами воспоминания подполковника Рычкова, в частности история о том, как немцы из числа гражданского населения смогли достать ящики из «мифического» бункера, а также почти все рассказанное Бильке о неожиданном участии в ночном рейсе с ценностями, хранившимися в замке. Заключение было достаточно категоричным: «Товарищ Рычков склонен к фантазированию». Это же якобы подтверждал один из сослуживцев подполковника, утверждавший, что он «очень несерьезный человек, склонный к фантазии, за что и был снят с работы».

Может быть, действительно Рычков что-то добавил от себя. Но тогда чем объяснить почти буквальное совпадение рассказов Бильке и Ращепы, а также многочисленные упоминания о бункере рядом со Штайндаммской кирхой.

О подобных свидетельствах некоторых бывших жителей города сообщала, например, газета «Известия» в августе 1960 года. То же утверждал и Герберт Ковальчик, видевший из окна ресторана, расположенного напротив кирхи, массивную железную дверь входа в бомбоубежище. Но где же этот бункер? Выходит, ни геологическое обследование района, ни раскопки, периодически проводимые здесь на протяжении почти тридцати послевоенных лет, не подтвердили факта существования бункера. Не потому ли, что обследование было не очень тщательным? Ведь еще Арсений Владимирович Максимов, работавший в группе Кролевского, в своем письме в экспедицию сообщал о том, насколько поверхностными были поиски в пятидесятые и шестидесятые годы прошлого века: «Все совали нос и командовали, кто во что… Экскаватор роет траншею метра в 3–4, все смотрят на дно и торопят: нет, ящиков не видно – закапывай!»

Как говорят, отсутствие результата – это тоже результат. В 1971-м траншеи были зарыты, как думалось тогда, окончательно. И теперь уже ничто не напоминает здесь, в самом центре Калининграда, о некогда страстном желании многих людей найти исчезнувшее сокровище.

Спустя несколько лет после закрытия экспедиции вдруг выяснилось, что Штайндаммская кирха в различные периоды получала наименования то польской, то греческой, то русской церкви. Начало этому было положено православными богослужениями после Семилетней войны, когда Восточной Пруссией управлял российский генерал-губернатор.

Дело в том, что в материалах экспедиции были сведения о неустановленном объекте под названием «Русская церковь». В число поисковых объектов он был включен в связи с поступившей из Польши информацией о заявлении Эриха Коха, находящегося в заключении. Бывший гаулейтер вдруг якобы «вспомнил», что Янтарная комната может быть спрятана в бункере, в котором находятся его личные вещи. По предположению Коха, этот бункер располагался неподалеку от «Русской церкви» на улице, название которой беседовавший с ним польский журналист расслышал не полностью, запомнив лишь, что она имела окончание «дамм».

Не исключено, что Кох имел в виду именно Штайндаммскую кирху, что делает эти сведения дополнительным аргументом в пользу дальнейшего изучения этого объекта. Сегодня, наверное, уже не так просто будет определить точное местонахождение кирхи, увидеть среди нынешней планировки контуры старого города. А надо ли? Может быть, версии о захоронении Янтарной комнаты или других ценностей в подземном бункере у Штайндаммской кирхи – всего лишь плод людского воображения, блеф? Окончательного ответа на этот вопрос пока еще нет…

Глава пятая. Подземный объект «Б-3»

…На углу улиц Барнаульской и Вагнера (на профилях 16–18, пикетах 18–25) получен структурный минимум rk и интенсивный минимум Dz… Возможно, что полученная аномальная зона на перекрестке улиц обусловлена коммуникационным колодцем. Однако следует проверить высказанные предположения. Для этого необходимо пройти канавы глубиной 5 м в указанных местах…

Из отчета о результатах опытно-производственных геофизических работ в г. Калининграде, проведенных в 1973 году

Среди мест возможного нахождения Янтарной комнаты и других похищенных гитлеровцами ценностей этот объект приобрел почти легендарную известность. Тот, кто хоть мало-мальски интересуется поисками янтарного сокровища, кто читал многочисленные публикации на эту тему, не мог не обратить внимания на кочующие из статьи в статью, из книги в книгу упоминания о некоем оберштурмбаннфюрере Рингеле, якобы непосредственном организаторе и участнике тайного захоронения произведений искусства. С легкой руки Вениамина Дмитриевича Кролевского и писателя Валентина Петровича Ерашова, появившись на страницах нашумевшей в свое время книги «Тайна Янтарной комнаты», фигура Рингеля стала обрастать все новыми и новыми подробностями и благодаря стараниям некоторых, прямо скажем, не очень добросовестных авторов приобрела карикатурный характер. Это позволило журналисту Валерию Бирюкову, опубликовавшему в 1992 году интереснейшую повесть «Янтарная комната. Мифы и реальность», сделать вывод о том, что в данном случае мы имеем дело если не с сознательными мистификациями, то с серьезными заблуждениями.

О том, что фамилия Рингель вымышленная, теперь уже достаточно хорошо известно, как известно и то, что существовала реальная фигура эсэсовца Виста, причастного к исчезновению Янтарной комнаты. Однако обстоятельства, приводимые в связи с этой личностью, нуждаются в более внимательном рассмотрении. Ведь опрометчиво отказавшись от недостаточно глубоко проверенной версии, мы лишаем себя важного следа, который, может быть, приведет нас к долгожданным результатам. Тем более что объект, фигурировавший под названием «Бункер Виста», – один из самых загадочных тайников Штайндамма, точное место которого до сих пор установить так и не удалось. А теперь все по порядку.

В начале 1959 года журнал «Фрайе Вельт» в ГДР опубликовал несколько статей о поисках Янтарной комнаты. Спустя некоторое время в редакцию пришло письмо от некоего Рудольфа Виста из небольшого городка Эльстерберга, что на юге Восточной Германии. Адресат сообщал некоторые якобы известные ему от отца подробности, связанные с сокрытием Янтарной комнаты, коллекции янтаря и военного архива в Кёнигсберге в последние месяцы войны. Через несколько дней редакция командировала в Эльстерберг трех сотрудников, которые провели обстоятельную беседу с двадцатитрехлетним рабочим фабрики по производству синтетических волокон.

Узнав «сногсшибательные» подробности, журналисты попытались уговорить парня дать согласие на публикацию материалов о его отце, но Рудольф ответил категорическим отказом. Ведь гордиться отцом ему, безусловно, не приходилось. Он не хотел возвращаться в прошлое и привлекать внимание к тому факту, что его отец был ярым нацистом, как будто это бросало тень и на его, Рудольфа, жизнь. Достаточно того, что по совету товарищей он передал эту информацию в еженедельник Общества германо-советской дружбы.

Почти до конца войны Рудольф жил со своими родителями в самом центре Кёнигсберга на улице Егерхоф, что соединяла ломаной линией две городские магистрали – Фордерросгартен и Штрассе дер СА[62]62
  Ныне две последние именуются соответственно улицами Клинической и Фрунзе. Там, где пролегала немецкая улица Егерхоф, в настоящее время начинается улица Девятого Апреля.


[Закрыть]. Семья занимала двухкомнатную квартиру на третьем этаже большого серого дома, заселенного преимущественно рабочими кёнигсбергских заводов и фабрик. Рудольф плохо помнил эту квартиру и отца, постоянно где-то пропадавшего и приходившего домой усталым и раздраженным. После ссоры с матерью, которая надолго запала в память мальчика, отец переехал в район Амалиенау, где получил освободившуюся служебную квартиру. После этого он очень редко показывался дома, и Рудольф, пропадавший целыми днями на улице, был в положении тысяч мальчишек военной поры, отцы у которых воевали где-то на полях далеких сражений войны, все никак не приводящей к долгожданной победе. А в 1944 году война вдруг неожиданно сама пришла в город, заявив о себе воздушными тревогами, интенсивным движением войск, лазаретами и госпиталями, переполненными ранеными.

В одну из августовских ночей как всегда тревожно завыли сирены, и население города привычно заспешило в многочисленные убежища и бункеры. Но то, что случилось вслед за этим, повергло жителей в ужас. Свыше двухсот самолетов британской бомбардировочной авиации сбросили на город тысячи зажигательных и фугасных бомб, превратив в руины многие здания между Кранцер-аллее и Герцог-Альбрехт-аллее[63]63
  В настоящее время – улицы Александра Невского и Тельмана.


[Закрыть]. Пострадала даже громадная Оттокар-кирха. Большинство бомб упало на район казарм и штабные корпуса Главного командования первого военного округа, а также другие стратегические объекты, и лишь некоторые угодили в жилые кварталы центра города, разрушив до основания несколько зданий. Кёнигсбержцы впервые по-настоящему почувствовали кошмар неотвратимо приближающейся катастрофы и поняли, что ожидало их впереди.

Через два дня налет повторился, но в еще более страшном виде. Казалось, наступил конец света. Сотни английских самолетов разом повесили над городом россыпи осветительных ракет, а после этого на плотные кварталы старого города обрушились бомбы, среди которых были и такие, которые впоследствии получили название напалмовых. Центр города был объят пламенем. Струи полыхающей огненной смеси стекали по крышам домов, с шипением врывались в вентиляционные отверстия подвалов и укрытий. Картины Апокалипсиса ожили в ночном Кёнигсберге.

Наутро, когда Рудольф с сестрой, матерью и бабушкой выбрались из подземного убежища, им предстала совершенно дикая картина: вокруг с гулом полыхали дома, дымились развалины, от гари и хлопьев летающего пепла было темно, как ночью. От их дома, да и всей улицы Егерхоф остались лишь остовы зданий, в чреве которых что-то горело и плавилось. Немногочисленные отряды пожарных, вспомогательной полиции и военных безуспешно пытались бороться с огнем, эвакуировали жителей, грузили на машины ценное имущество учреждений и магазинов. С большим трудом только к вечеру семье удалось добраться до Шарнгорстштрассе[64]64
  Ныне – улица Каменная.


[Закрыть], где была квартира отца. Здесь они прожили до октября, каждый день готовясь эвакуироваться в глубь Германии.

Несколько месяцев, которые Рудольф прожил в квартире отца, запомнились ему достаточно хорошо. И хотя отец по-прежнему приходил домой очень редко, сын смог ближе узнать этого грубого и безжалостного человека. Конечно, на эти воспоминания наслоились потом рассказы матери, и спустя годы Рудольфу казалось, что он знал об этом человеке достаточно много.

Из воспоминаний Рудольфа Виста об отце. 1976 год

«Мой отец, Густав Георг Вист, родился 18 августа 1905 года. Как мне известно, профессии у него никакой не было. До 1931 года он работал в различных учреждениях, в том числе и на почте. В 1931 году руководством местной организации НСДАП “Шлосстайх” был назначен политическим руководителем. В 1933 году после прихода Гитлера к власти он перешел из СА в СС, членом которой оставался до конца войны. Во время войны он служил в “зондергруппе”, непосредственно подчинявшейся РСХА – Р.Л.М.[65]65
  RSHA – R.L.M. – сокращенные наименования Главного управления имперской безопасности (Reichssicherheitshauptamt) и Имперского министерства авиации (Reichsluftfahrtministerium).


[Закрыть] В составе этой группы он служил в Германии и на оккупированной территории. В конце войны он был в чине оберштурмбаннфюрера, что соответствовало воинскому званию подполковник. В числе наград отца были: немецкий крест за участие в боях в Испании, испанский крест, железные кресты 1-й и 2-й степени, медали за участие в боях на Восточном фронте, серебряная нашивка за участие в ближнем бою и значки участника пехотных атак…

…Когда он приходил домой и если я ему попадался под руку, то он меня нередко избивал…»

Портрет Георга Виста дополняют воспоминания матери Рудольфа, записанные немецким исследователем Паулем Энке, в которых она рассказывает о том, что ее муж был одним из активных участников еврейских погромов в Кёнигсберге во время пресловутой «хрустальной ночи» 9 ноября 1938 года, когда по всему городу громились магазины и лавки еврейских торговцев, запылали обе синагоги, осквернялись молельные дома и еврейские кладбища. Ярый нацист, работавший на почте, проявил при этом удивительное рвение и предприимчивость, поджигая здание синагоги на Линденштрассе[66]66
  Ныне – улица Октябрьская.


[Закрыть].

Вскоре после переезда на Шарнгорстштрассе семья покинула Кёнигсберг, жила некоторое время на хуторе под Хайльсбергом, а в ноябре 1944 года перебралась в городок Криммичау в Саксонии. Спустя несколько месяцев там неожиданно появился отец, казалось навсегда оставшийся в огненном капкане окруженного Кёнигсберга. Объяснения его были путаными и невразумительными. Рудольф запомнил лишь, как он рассказывал матери о какой-то подводной лодке, на которой он якобы выбрался из города.

Когда в городок вступили американцы и началась поголовная регистрация мужского населения, Георг Вист выдал себя за инвалида войны, тем более что все необходимые на этот счет медицинские документы у него имелись. Он не сообщил о своем членстве в НСДАП и подавно уж скрыл факт службы в СС. Это позволило ему относительно спокойно жить при любой оккупационной власти. Но все-таки зимой 1946 года семья по его настоянию переехала в курортный городок Обершлема в Рудных горах, а затем в Эльстерберг, расположенный в отрогах Фогтланда. Георг Вист искусно заметал следы.

Может быть, страх, пережитый в осажденном Кёнигсберге и преследующий бывшего эсэсовца, как-то подействовал на Георга Виста. Он стал более внимательным к сыну, не придирался по мелочам, перестал заниматься рукоприкладством. Тяжелая форма туберкулеза, развившегося после ранения в Польше, подтачивала его здоровье, день ото дня ему становилось все хуже и хуже. Однажды осенью (а это был уже чрезвычайно трудный послевоенный 1947 год) Георг Вист неожиданно разоткровенничался с сыном: стал самодовольно рассказывать о своей карьере в СС, о доверии, которым пользовался у руководства, об ответственных поручениях, выполнявшихся им в последние месяцы войны. Тогда-то Рудольф и услышал впервые от отца, что он принимал участие в работах по перебазированию различных ценностей.

Тяжелобольной Георг Вист оживлялся, рассказывая о том, как он в составе специальной команды укрывал в подземных тайниках музейные экспонаты и фонды кёнигсбергских архивов. Открывшись сыну – единственному слушателю его воспоминаний, Георг Вист упомянул о каком-то бункере на Штайндамм, в который «зондергруппа» поместила знаменитую кёнигсбергскую коллекцию янтаря, разобранную и уложенную в ящики Янтарную комнату, а также чрезвычайно ценные материалы какого-то военного архива. Оживляясь, отец сыпал названиями учреждений, именами лиц, принимавших участие в работах, а также перечислял различные объекты на территории Кёнигсберга, ставшие местами захоронения сокровищ. Рудольф не мог, конечно, запомнить этот калейдоскоп имен и названий, но кое-что его память сохранила.

Рудольф запомнил, с какой многозначительностью говорил отец о пассаже на улице СА, находившемся неподалеку от их старой квартиры, о складах на Ластадие[67]67
  Ныне – это территория в районе спортивного комплекса «Юность» на улице Баграмяна.


[Закрыть], соборе на острове Кнайпхоф, подземельях Лёбенихта; о том, как он именовал гаулейтера Коха и крайслейтера Вагнера своими назваными братьями. Отец, по-видимому, испытывал потребность поделиться с кем-то переполнявшим его чувством собственной значимости, причастности к сверхсекретным и государственно важным делам развалившегося Третьего рейха, и сын, еще совсем ребенок, стал для него лучшим из слушателей, главное – неспособным в полной мере оценить важность этих сведений и сообщить о них новым властям.

Так или иначе, но Рудольф оказался посвящен в тайные деяния своего отца-эсэсовца, что в некотором роде даже тяготило его. Ведь груз такого знания вполне мог обернуться против молодого человека, вступающего в жизнь в послевоенной Германии. Правда, отец иногда как бы спохватывался и надолго замыкался в себе, отвечая на вопросы Рудольфа снисходительной усмешкой. Один раз при этом он сказал сыну, что тот – еще ребенок и не может понять и оценить значимости его воспоминаний. В октябре 1947 года Густав Георг Вист умер в окружной больнице города Грайца, куда его незадолго до этого порекомендовал отправить лечащий врач. Казалось, что с отцом окончательно ушли в небытие и сведения о спрятанных в Кёнигсберге сокровищах.

Рудольф учился в школе, вступил в Союз свободной немецкой молодежи, стал участвовать, как тогда говорили, в «строительстве новой жизни», отбрасывая всяческие воспоминания о прошлом и в первую очередь напрочь выбросив из головы откровения отца-нациста. Но судьбе суждено было еще не раз возвращать Рудольфа к прошлому, связанному с «делами» Георга Виста в Кёнигсберге. Однажды, проводя капитальную уборку в подвале дома, где они жили с матерью, Рудольф наткнулся на неожиданную находку. Под кучей брикетов бурого угля, которыми топилась печь в доме, он вдруг обнаружил грязную, тронутую сыростью полевую сумку с замочком, ржавый ключ от которого был прикреплен металлическим колечком к ремню. Вот как спустя годы Рудольф вспомнил о том, что было в сумке.

Из письма Рудольфа Виста в Калининградскую экспедицию

«…Содержимое сумки было похоже на ком склеившейся бумаги, частично разрушившейся, текст на которой… едва прочитывался… Это были копии (папиросная бумага), затем одна коробочка из жести (бакелитный набор)[68]68
  По-видимому, имеется в виду металлическая емкость с высокими антикорозийными и изоляционными свойствами.


[Закрыть], в которой находилось около 200 шт. полосок, подобных часовой пружине (микрофильмы?). В сумке находились около 20 удостоверений личности с фотографиями моего отца… на различные фамилии. При рассмотрении лежавших передо мной материалов мне бросилось в глаза слово “Кёнигсберг”. Это явилось поводом для прочтения этих бумаг».

Какие же документы хранились Георгом Вистом в полевой сумке? Рудольф более или менее отчетливо запомнил содержимое лишь некоторых из них. Прежде всего – уже неоднократно цитировавшийся в статьях о Янтарной комнате приказ за подписью должностных лиц РСХА и министерства авиации о препровождении транспортной колонны с Янтарной комнатой в «известный объект», обозначенный как «Б-3» (бункер № 3, арка № 3)?[69]69
  «В-3» Рудолф Вист расшифровал как «бункер № 3» (Bunker 3), допуская в качестве варианта прочтения аббревиатуры как «арка № 3» (Bogen 3). Однажды напечатанное на пишущей машинке с русским шрифтом словосочетание с тройкой, выполненной римскими цифрами (БIII), привело к целой серии курьезов. Как только не расшифровывалось образовавшееся сокращение «БШ»: «Брауэряй Шёнбуш» (пивоварня Шёнбуш) и «Бург Шайдунген», «Бад Шандау», «Бад Шуссенрид», «Бад Шауенбург» и еще целый ряд «бадов» (курортов) и «бургов» (замков), расположенных в самых различных районах Германии. Ложная трактовка уводила нередко поиски на ложные пути.


[Закрыть] В приказе якобы указывалось, что все оставшиеся в районе объекта здания подлежат немедленному подрыву. Читая этот документ, Рудольф вспомнил, как отец что-то говорил о бункере на Штайндамм, поэтому он еще раз внимательно вчитался в слабо различимый текст машинописной копии на тонкой папиросной бумаге. В его памяти цепко остались ориентиры местонахождения этого бункера так, как это было изложено в приказе.

Из документа, найденного и собственноручно воспроизведенного Рудольфом Вистом

«Границы Б-3: Книпродештрассе – Штайндамм – Ланге Райе. Визиры: с улиц Якобштрассе, Гезекусплатц в направлении Штайндамм».

Кроме этого «кроссворда», состоявшего из названий улиц, Рудольф запомнил содержание еще нескольких документов: докладных записок в гауляйтунг НСДАП[70]70
  В соответствии с организационным построением фашистской партии гауляйтунг НСДАП (Gauleitung NSDAP) являлся высшим руководящим органом в данной области (Gau).


[Закрыть] и подразделение РСХА за подписью отца о завершении работ по вышеупомянутому приказу, а также расписки в получении от дежурного оберфенриха[71]71
  Оберфенрих – в гитлеровском вермахте: военнослужащий, окончивший военное училище, до присвоения офицерского звания.


[Закрыть] тридцати ящиков с янтарными панелями и сырьем. Среди слежавшихся листков бумаги была вырезка из карты Кёнигсберга на клеенчатой основе, а также едва просматривавшаяся светокопия схемы бункера, похожего на штольню, связанную с другими подземными сооружениями. Карта тогда привлекла пристальное внимание мальчика, и он, вспоминая рассказы отца, долго рассматривал ее, пытаясь определить местонахождение таинственного объекта. Это был район к северо-западу от замка с четко просматривавшейся сетью улиц и квадратами городских кварталов. Простым карандашом вдоль улиц была проведена тонкая, прерывистая линия, сопровождавшаяся какими-то пометками и обозначавшая, по-видимому, маршрут движения транспорта с ценным грузом. Рудольф Вист запомнил, что линия эта обрывалась в том месте карты, где на Штайндамм выходила вытянутая в южном направлении площадь Хоймаркт[72]72
  Ныне в этом месте улица Барнаульская выходит к Ленинскому проспекту.


[Закрыть]. Именно тогда он и решил, что бункер на Штайндамм, о котором говорил отец, находился где-то в районе этой площади, то есть в непосредственной близости от здания Геолого-палеонтологического института и янтарной коллекции Кёнигсбергского университета.

Потом, когда Рудольфа Виста неоднократно просили вспомнить еще что-нибудь, связанное с находками в полевой сумке отца, он припоминал некоторые дополнительные детали, – например, те два десятка удостоверений личности, которые позволяли предположить, что оберштурмбаннфюрер был не заурядным чиновником в системе РСХА, а, возможно, одним из специально подготовленных сотрудников, готовых в любое время перейти на нелегальное положение.

Из письма Рудольфа Виста в Калининградскую экспедицию. 3 марта 1977 года

«Удостоверения личности были изготовлены в различных воинских частях. Одно из них предписывало всем учреждениям империи и вермахта оказывать всяческое содействие его владельцу. Удостоверение было подписано подобно знаку IIII[73]73
  Так выглядела сокращенная роспись рейхсфюрера СС и шефа германской полиции Генриха Гиммлера.


[Закрыть].

В сумке находились кроме удостоверений, изготовленных на имя отца, удостоверения… на фамилии (фон) Шлоссберг, Хаффштром и Шнайдеркопф (Шнайдеркопп). Все они были немного повреждены. Одно удостоверение с красной обложкой и позолоченной звездой посередине было заполнено русскими буквами. Фамилии вспомнить не могу».

Итак, суммируя сведения, которыми располагал Рудольф Вист, можно предположить, что его отец был одним из фактических организаторов сокрытия ценностей кёнигсбергских музеев, а также материалов, представляющих интерес для нацистского руководства. Возможно, он был причастен к одной из широкомасштабных секретных операций по укрытию и эвакуации главных фашистских кадров, а также переводу валютных средств, произведений искусства и золотых активов НСДАП в страны Латинской Америки. Точных данных о нем пока не имеется. Можно, конечно, усомниться в отдельных фактах биографии Густава Георга Виста, но следует учесть, что значительная их часть нашла свое подтверждение в воспоминаниях других членов семьи и родственников, а также в отдельных документах, о чем сообщал в своей книге о поисках Янтарной комнаты немецкий исследователь Пауль Энке. Он считал, что Рудольф Вист обладал «очень хорошей памятью», «логическим мышлением» и занимал в беседах достаточно «самокритичную позицию».

Вместе с тем романтические элементы истории – таинственный бункер, находка микрофильмов и удостоверения за подписью рейхсфюрера СС, подводная лодка – все это придавало воспоминаниям Рудольфа Виста несколько детективный характер, порождало сомнения в их достоверности, вызывало чувство недоверия.

Самое главное, что все рассказанное впоследствии Рудольфом Вистом об участии его отца в сокрытии Янтарной комнаты и других ценностей невозможно было подтвердить документами, которые он нашел в полевой сумке. Дело в том, что, ознакомившись с ними, Рудольф… уничтожил их все до единого.