Текст книги "Обретение любви"

12

– Отец прислал меня с одним разговором, но на самом деле есть у меня другой, – известила дочь заклятого врага, глядя Петру прямо в глаза. – Могу я рассчитывать на понимание?

Взгляд у Яны был отцовский – сверлящий, пронзительный. И одновременно цепкий, все подмечающий и оценивающий. А может, просто неприятный, а все остальное Петр выдумал. Сначала про заклятого врага, а потом про его дочь.

– Это смотря какой пойдет разговор, – уклончиво ответил Петр, пытаясь угадать намерения гостьи по ее глазам и выражению лица (черта с два тут угадаешь). – Если снова на тему продажи бизнеса, то лучше и не начинать…

– А если на тему покупки? – прищурилась Яна.

– Давайте по существу, а то времени мало, – попросил Петр и, не желая показаться невежливым, предложил: – Может, чаю или кофе?

Попутно вспомнил, что Ольге, просидевшей у него больше полутора часов, ничего не предложил – так обрадовался, что забыл о гостеприимстве.

– Лучше чего-нибудь покрепче, – сказала Яна. – Коньяк, ликер, виски… Только не джин, я его на дух не переношу. Самогон из елки.

Коньяк она выпила залпом, дернула щекой и выжидающе посмотрела на Петра. Петр налил новую порцию. Гостья отпила около половины, поставила бокал на стол и удовлетворенно констатировала:

– Можно жить!

«Конкретная баба», – подумал Петр. Себе он тоже налил, но пить не стал. Поднес бокал к губам, соблюл, так сказать, приличия, и отставил в сторону. Не время для коньяка. Алкоголь расслабляет, а сейчас расслабляться нельзя.

Яне было около тридцати, но выглядела она старше. И выглядела именно бабой, бабищей – лицо грубой лепки с крупными чертами, чересчур яркий макияж, вульгарные манеры. Обтягивающая блескучая одежда подчеркивала полноту, которую по уму стоило скрывать или хотя бы не подчеркивать. Знойная женщина, мечта слепого поэта… Зрячим подобное «великолепие» режет глаза.

– Нетрудно догадаться, что отец прислал меня с очередным предложением о продаже. – Яна поморщилась, давая понять, что это несерьезно. – Сам не захотел, сказал, что ему надоели терки на эту тему и что мне пора набираться опыта ведения сложных переговоров. Или просто решил меня дожать. Мы с ним в последнее время начали расходиться во взглядах…

Яна выдержала паузу, явно ожидая какой-то реакции со стороны Петра, но Петр реагировать не спешил, ждал продолжения. «Начали расходиться во взглядах» звучало многообещающе, но кто его знает, этого Кумка с его коварством. От такого человека всего можно ожидать. И от его дочери тоже. Яблочко от яблони, как известно, недалеко падает. Давай выкладывай, какие там у вас с папашей расхождения?

– Я не согласна с отцовской стратегией, – продолжила Яна. – Если так пойдет и дальше, то через сто двадцать лет мне нечего будет наследовать…

– Через сто двадцать лет? – переспросил Петр.

– Так говорят евреи, – объяснила Яна. – Деликатное обозначение смерти. Лучше сказать «через сто двадцать лет», чем «когда батя даст дуба», верно?

Петр пожал плечами. Какая разница, они же не книгу пишут, а деловой разговор ведут. К тому же, по его мнению, для описания кончины Кумка подходил один-единственный глагол – «сдохнуть».

– Слова и мысли материализуются, – менторским тоном сказала Яна. – Я в этом не раз убеждалась…

«Если бы так, ты бы уже давно была бы сиротой», – подумал Петр. За всю жизнь, за все время ведения дел, даже в лихие девяностые, он никогда никого не «заказывал». Настойчиво убеждать приходилось, пугать тоже, но вот киллеров он ни к кому из конкурентов не подсылал. Даже в качестве «ответной любезности». Не из-за миролюбия и не из-за какого-то гуманизма (бизнес и гуманизм совместимы так же, как вода и огонь). Просто считал, что так поступать нельзя. Посеявший ветер – пожнет бурю. Начнешь избавляться от конкурентов подобным образом, рано или поздно тебя самого убьют. Не исключено, что благодаря соблюдению этого правила все покушения на Петра оказывались неудачными. Судьба хранила. Киллеров подсылать нельзя, но искренне желать кому-то сдохнуть можно. Это совсем другое.

– Не верите? – скривилась Яна и перешла на отрывистый стиль, который когда-то называли «телеграфным». – Дело ваше. Неважно. Давайте к делу. Отец закорешился с Горобцом зря. Я сразу же поняла, что добра не будет. Стелил Горобец мягко. Это настораживало. Ясно, что со временем от отца он избавится. Загребет все под себя…

Петр кивнул. Зная Горобца, он нисколько в этом не сомневался. Кумок нужен ему как тот мавр, который должен уйти после того, как дело будет сделано. Два таких паука в одной банке, то есть в одном бизнесе, не уживутся. Горобец вообще мастер чужими руками жар загребать. Сколько уже всего загреб… Странно, что Кумок этого не понимает. Скорее всего, понимает, но сам питает точно такие же надежды. Думает, что в свое время сможет «подвинуть» Горобца. Да черт бы с ними обоими. Пусть сожрут друг друга! Загвоздка в том, что сначала они сожрут «Острова».

– А может, и не успеет загрести, – продолжала Яна. – У Горобца проблемы. Не в курсе?

– Пока нет, – ответил Петр.

– Пока не выплыло. Но отец знает. Горобец влез в чужой интерес, а интерес оказался… – Яна многозначительно посмотрела в потолок. – А он этого сразу не просек…удила. Думал, что имеет дело с рядовым донецким барыгой, положившим глаз на плодоовощную базу. И нарвался. Сейчас, конечно, пытается сгладить, но все знают, какой Янек злопамятный. Такие дела, короче. То есть, такой расклад.

Если Яна говорит правду, то расклад был «правильным», выгодным для Петра. Огромная проблема снова превращалась в крупную.

– Свято место пусто не бывает. Не будет Горобца, будет какой-нибудь Коршак[61]61
  Игра слов: «горобец» в переводе с украинского «воробей», «коршак» – «коршун».


[Закрыть]. Батя сможет договориться. Может и с кем-то еще договориться. Принцип у него.

Еще одна пауза. Выжидательный прищур. Едва заметная усмешка. «А это ведь маскировка, – подумал Петр. – Макияж, одежда, хабальские манеры… И коньяку хватила, небось, только для того, чтобы убедить меня в своей искренности. К спиртному она, кстати, привычна. Сто пятьдесят или около того без закуски – и ничего. Ни в одном глазу…»

– Принцип у него, – повторила Яна. – А у меня…

– Склад и киевский филиал сети, – подсказал Петр.

– Верно, – кивнула Яна. – И я не хочу все это прос. ть. А все идет к тому. Или отца в конечном счете «выжмут», или он разорится, или его того… Мне нет дела до вашей вендетты. Мне бизнес нужен. Стабильный прибыльный бизнес. Я в любой момент могу заявить, что сама стану управлять своей собственностью…

Петр вопросительно поднял бровь – неужели?

– Батя переживет! – хмыкнула Яна. – Придется смириться. Киллера он ко мне не подошлет. Поорет, попыхтит и согласится…

Петр подумал, что Яна права. Кум попыхтит и согласится. Но зачем Яна пришла к нему? Порадовать тем, что хочет положить конец «вендетте»? Ой ли?

– Возникает вопрос. Зачем я пришла? – Яна словно прочла мысли Петра, впрочем, нетрудно было догадаться, о чем он сейчас думает. – Затем, что восемь с половиной магазинов – это еще не бизнес. И уж тем более не стабильный. Потому что рядом – ваши «Острова». Магазины уже работают. Продавать, покупать, переезжать – хлопотно и накладно. Много потеряю. Положение у меня сейчас сложное. Не могу разбрасываться деньгами. И у бати занять не получится, – еще одна усмешка. – Вы точно в такой же жопе. Не делайте круглые глаза, я знаю. Вот и пришла с предложением. Давайте объединимся.

Новая пауза. Тут уже надо было отвечать, отмолчаться не получится.

– Как это «объединимся»? – спросил Петр, ожидавший многого, но не такого. – Зачем?

– Чтобы выплыть. – Яна залпом допила коньяк. – Положение у нас одинаково аховое. Разве не так?

– Положение сложное, – признал Петр. – Но не «аховое». У меня лично есть кое-какие резервы…

– Черт! – дернулась Яна. – Забыла сумку в машине! Задумалась и оставила…

– У нас на стоянке ничего не пропадет, даже если запереть забыли, – заверил Петр. – Она под наблюдением. На деле, не на словах.

– Там водитель. Да и украдут – невелика потеря, – скривилась Яна. – Даже хорошо, что забыла – телефон не отвлекает. Но там у меня сводка по вашему бизнесу за август и сентябрь. Точнее – две сводки, белая и черная. Так что не надо мне втирать про «не аховое»…

«Черная? – удивился Петр. – Неужели у Кумка есть осведомитель среди моих сотрудников? А почему бы и нет? Любого можно подкупить. Ну – почти любого».

– Могу принести и предъявить, – предложила Яна. – Информация верная. На цифры у меня память плохая. Назвать не смогу. Но впечатление такое, что вам скоро хана. Горобец еще может вывернуться. Отец может найти другого компаньона. А вот вам хана… Я говорю откровенно. Мы с вами хоть и едва знакомы, но столько друг о друге знаем. Можно сказать – свои люди. И предложение у меня такое…

– Свiй своєму лиха не мисле: як побачить на сухому, то в болото тисне[62]62
  Свой своему зла не желает, как увидит на суше, так в болото столкнет (укр.).


[Закрыть], – сказал Петр, давая понять, что не стоит морочить ему голову сантиментами, и сразу спросил: – Как вы представляете себе наше объединение, Яна Сергеевна?

– Может, лучше по имени и на «ты»? – предложила Яна. – Так будет проще.

Петр кивнул.

– Складываем вместе магазины. Учреждаем новую фирму. Я и ты. Пятьдесят на пятьдесят. Что скажешь?

Петру показалось, что Яна шутит.

– Харьковский складской комплекс туда же! – спохватилась Яна. – Только сразу предупреждаю, что бате придется делать конкретную скидку на услуги. Родственник как-никак.

Она громко, раскатисто рассмеялась, не забывая при этом косить глазом на Петра. Видя, что он не собирается составлять ей компанию и даже не улыбается, резко оборвала смех и сказала:

– Честное предложение. И взаимовыгодное.

– Девять твоих плюс склад – это меньше, чем мои шестнадцать. – Петр вежливо улыбнулся, подслащивая горькую пилюлю. – Это если брать нетто, то есть чисто по весу. А если еще учесть, что у вас магазины новые, а у меня старые, раскрученные, с устоявшейся репутацией…

– То банкротство причинит тебе больше страданий, – столь же вежливо улыбнулась Яна и жестко повторила: – Пятьдесят на пятьдесят, иначе никак! Заметь, я не требую пятьдесят один на сорок девять. Пусть все будет на равных…

Пятьдесят на пятьдесят – гнилой вариант. Он же «параличный», поскольку любое решение проводится лишь при согласии обоих компаньонов. Он же «отстрельный», потому что нередко пуля становится последним аргументом в споре. И самым веским.

– Это условие категорическое. Уступки не будет. Все остальное я готова обсуждать.

– Как ты видишь наше объединение? – спросил Петр. – Твои и мои магазины стоят рядом. Что за выгода нам…

– Раздвинем форматы, – перебила Яна. – «Острова» пусть остаются дискаунтерами, а из наших сделаем магазины среднего класса. Ближе к премиальному, чем к «эконому». Мне эта идея кажется перспективной. Надо шире охватывать контингент. Не согласен?

Идея, в общем-то, здравая. Два магазина разного формата, соседствуя, не «ломают» друг другу торговлю. У каждого своя категория покупателей, свой товар, свои цены. Ну и, чем шире охват, тем стабильнее бизнес… Опять же – исчезает угроза банкротства. Ха-ха! Какое коварство! Взять и выбить у Кумка почву из-под ног, объединившись с его родной дочерью! Впрочем, не исключено, что Яна действует с ведома и одобрения папаши. Если у Горобца дела плохи, то у Кумка они очень плохи. Резервы на нуле, банкротство на пороге… Возможно, заклятый враг одумался и решил пойти на мировую. Понимая, что вряд ли Петр станет с ним разговаривать (послал бы с порога по известному адресу!), отправил на переговоры дочь. Умно. Кум идиот, но не дурак. Но «пятьдесят на пятьдесят» не годится. Это называется «прощай, собственный бизнес». Да, Петр собирался объединяться с кем-то (и собирается), но это временно. Чтобы выжить. И речь не шла о слиянии двух бизнесов воедино. С другой стороны… С другой стороны – банкротство надвигается, надо смотреть правде в глаза. А что, если это ловушка? Хитрый ход троянским конем? С Кума станется. Заморочит голову, потянет время, вынудит расслабиться, а потом ударит в самый неожиданный момент. Как ударит – это уже дело десятое. Три новых магазина поставит под носом, цены обрушит ниже плинтуса или же нашлет налоговую с проверкой… Внезапный удар – самый эффективный. Хотя кто ему мешает ударить прямо сейчас, не мороча голову? Минус двадцать процентов на основной ассортимент у Кума – и через десять дней «Островам» хана. Петр конкретно «залез в карман» своим поставщикам. Любой сбой может оказаться фатальным. И не может, а непременно окажется. Да и ту же налоговую можно наслать прямо сегодня… Если есть чем заплатить за наезд. Выходит, что Яне можно верить? Или нельзя?

– Мне нужно время, – сказал Петр. – Я ничего не обещаю, просто хочу все обдумать. Очень уж… неожиданно…

– Недели тебе хватит? – не столько спросила, сколько поставила перед фактом Яна.

Вставать и уходить, однако, не торопилась. Закинула ногу на ногу, игриво покачивала носком узорчатого сапога и ждала ответа.

– Вполне, – заверил ее Петр.

– Бате – ни слова! – предупредила Яна. – Когда согласишься, тогда его и «обрадую».

Петр отметил про себя, что она сказала не «если», а «когда». Потрясающая самоуверенность. Или это психологический трюк? Форма морального давления?

– Да я с Сергеем Никитичем практически не общаюсь, – съехидничал Петр.

– Оно и лучше, – одобрила Яна. – Со мной общаться проще и результативнее. Ой, визитки-то в машине остались…

Записав Петру свои телефонные номера (мобильных было целых три – крутизна!), Яна ушла. С порога обернулась и послала манерный воздушный поцелуй. Выглядело это не проявлением дружелюбия, а, скорее, насмешкой или даже издевательством. Петру захотелось сказать в ответ что-то колкое, но он поборол искушение. Широко улыбнулся, словно принял поцелуй за чистую монету, и сказал:

– Рад был познакомиться, Яна.

– Взаимно! – сверкнула глазами Яна и скрылась за дверью.

После ухода Яны Петр долго сидел в кресле с закрытыми глазами – концентрировался. В свое время аутотренинг стал для него открытием из серии «знал, но не пробовал». Петр знал, что есть такой способ привести себя в норму, но относился к нему с иронией. А ирония бывает двоякая. Есть ирония понимающего человека, который, будучи в курсе чего-то, подмечает слабые стороны и иронизирует по их поводу. И есть ирония человека, который ничего не понимает, и оттого ему смешно. Ну, примерно так, как смешно какому-нибудь жителю джунглей наблюдать за разговором по мобильному телефону – человек сам с собой говорит, да еще так увлеченно. Петр попробовал – и втянулся. Стал прибегать к этому славному, простому и действенному методу практически ежедневно. Если чувствовал усталость, раздражение или надо было сконцентрироваться, садился в кресло, расслаблял мышцы, закрывал глаза и начинал думать: «Я отдыхаю. Я расслаблен. Я чувствую себя легко и свободно. Мне легко и приятно. Я спокоен. Я спокоен. Я спокоен. Я отдыхаю…» А потом, как только расслаблялся и отключался от действительности, давал себе установку. Такую, вот, например, как сейчас: «Я буду действовать решительно и добьюсь поставленной цели. Мне это под силу. Я спокоен и рационален. Я приму правильное решение. Я справлюсь. Я смогу».

Черта с два. Думы терзали весь вечер, и во время семейного ужина, устроенного по инициативе Остапа (душевно получилось), и после… Только две таблетки снотворного помогли заснуть, а то бы проворочался без сна до самого утра. Толку-то… Если бы знать, как оно обернется. Если бы понять, насколько искренне вела себя дочь заклятого врага. Заглянуть бы в будущее хоть одним глазком, чтобы узнать, как будут развиваться события… Лучше, конечно, сохранить бизнес на паях, чем обанкротиться в гордом одиночестве. Живая собака лучше дохлого льва, как говорят на Востоке. Но будет ли собака живой? Сладится ли с Яной? Нет ли здесь подвоха? Вопросы и сомнения, сомнения и вопросы… Никто не поможет найти ответ. Никто не подскажет правильного решения. Сам, только сам. Решается судьба дела, дела всей жизни, смысла жизни. Смысла? Да, в какой-то мере – смысла. И ведь ни с кем не посоветуешься, ни с заместителями, ни с женой, ни с сыном. Заместители не рискнут советовать в деле такой важности. Жена с сыном не поймут, всего не поймут. Их заботят лишь деньги. Скажут: «Делай так, если это спасет от разорения». Но разве понять им, что такое свое дело? Разве способны они прочувствовать всю глубину сомнений? Способны ли понять, насколько ответственно решение, которое предстоит принять? Ошибешься – потеряешь все. Это не компьютерная игра, переиграть не получится…

Утро принесло новые новости, не менее удивительные. Едва Петр появился в офисе, как к нему пришел Гучер. По виду его можно было догадаться, что произошло нечто из ряда вон – на лице щетина, глаза красные, сорочка явно вчерашняя, узел галстука ослаблен, и сам галстук сбит набок.

– Вижу, что ночь была бурной! – хмыкнул Петр.

– Не то слово.

Гучер рухнул в кресло и раскинулся в нем умирающим лебедем – руки безвольно лежат на подлокотниках, вытянутые ноги расставлены в стороны, голова запрокинута назад. Но глаза из-под полуопущенных век смотрели озорно, из чего можно было сделать вывод, что новости сногсшибательны, но не фатальны. Может, даже совсем наоборот.

Дождавшись, пока Петр попросит секретаршу никого к нему не пускать и ни с кем не соединять, Гучер начал рассказывать.

– Встретился я вчера с одним человеком из министерства, – имена и должности своих источников Гучер по старой оперативной привычке без крайней надобности называть избегал. – Услышал такое, что всю ночь проторчал в Конче-Заспе[63]63
  Конча-Заспа – исторический район на юго-востоке Киева, заселенный представителями украинской элиты.


[Закрыть], проверял и уточнял. Толком никто ничего не говорит, но если пятеро людей из разных структур, не связанные общими интересами, выдают один и тот же слух, то слух заслуживает внимания. Согласен?

Такая прелюдия (обычно Гучер сразу заговаривал о деле, без вступлений) свидетельствовала о том, что сейчас Петр услышит нечто из ряда вон выходящее.

– Согласен, – кивнул Петр и пошутил: – А я-то думал, что в Конче-Заспе ночью принято спать.

– Там вторую ночь никто не спит, волнуются в ожидании грандиозных потрясений…

– Очередная перестановка фигур на доске? – заинтересовался Петр, пододвигая к себе настольный ежедневник. – Давай излагай, только медленно…

Была у него такая привычка – чертить схемы кадровых перемещений. Наглядно получается и удобно, сразу виден весь расклад.

– Лучше просто послушай для начала, – посоветовал Гучер. – Речь идет не о перестановке фигур на доске, а о том, что все фигуры выкинут вместе с доской. Вместе с королем и его ферзями. Очень скоро.

– Гонишь?! – вырвалось у Петра. – Не может быть такого!

– Вот я тоже сначала не поверил, поэтому и сразу же бросился уточнять. А когда уточнил, то понял, что информация заслуживает внимания.

– Каким образом? Почему очень скоро? Ему ведь еще полтора года…

– Судя по всему – не более полутора месяцев, – перебил Гучер.

– Альфредыч, мы говорим об одном и том же человеке? – уточнил Петр. – А то я тоже ночь не спал, туго соображаю…

– Об одном, об одном, – улыбнулся Гучер. – О нашем дорогом президенте Валентине Фомиче Яниковском, светоче, надежде и опоре.

Идеалом Гучера был российский президент, которого он считал человеком дела. К Яниковскому Гучер относился с иронией.

– Как? – повторил свой вопрос Петр.

– Через Майдан, как же еще? – хмыкнул Гучер. – Не думаю, что он согласится уйти добровольно…

– Получится ли? – усомнился Петр.

Чего ему не хотелось больше всего на свете, так это новых беспорядков в Киеве. Убытки от Оранжевой революции[64]64
  Оранжевая революция – кампания протестов, митингов, пикетов, забастовок, имевшая место в ряде городов Украины с 22 ноября 2004 г. по январь 2005 г. Причиной к ее началу послужили обвинения в фальсификации результатов президентских выборов. В ноябре 2004 г. Центральная избирательная комиссия Украины объявила, что согласно предварительным подсчетам с преимуществом в 3 % победил Виктор Янукович, бывший в то время премьер-министром. Сторонники Виктора Ющенко, главного соперника Януковича, опротестовали подсчеты. 3 декабря 2004 г. Верховный суд Украины признал, что определить победителя не представляется возможным, и назначил на 26 декабря 2004 г. повторное голосование, в ходе которого Ющенко победил с перевесом в 8 %.


[Закрыть] удалось покрыть полностью лишь через два года. Разграбленные магазины (слава богу, не все, а несколько), простои, снижение оборотов, проблемы с поставками… Но тогда, девять лет назад, бизнес был стабильным и потому смог устоять. Сейчас же, когда дела дышат на ладан, оправиться от подобного потрясения не удастся.

– Один раз получилось, почему не получится во второй? – Гучер пожал плечами, давая понять, что не видит здесь проблемы. – Если хорошо организовать…

– Ничего не выйдет! – заявил Петр. – Янек сидит крепко.

– Вот это же мне говорили все, с кем я общался. – Гучер снова улыбнулся. – Точно такими же словами. Но видел бы ты их лица… Твое, к слову сказать, тоже особой уверенности не выражает. Но мое дело маленькое. Как говорится: «Главное, прокукарекать, а там хоть не рассветай»…

– Вот этого не надо! – рассердился Петр. – Ты же знаешь, как я не люблю такого подхода! Не такие между нами отношения, чтобы вот так устраняться от принятия решений! Зачем сразу лезть в бутылку?!

Гучер убрал с лица улыбку, подобрался, сел ровно и поправил галстук.

– Тогда будем считать, что может и выйти, – спокойно сказал он. – Очень даже может. И принимать меры. А насчет бутылки не надо. Ты же знаешь, я не люблю категоричного отрицания возможностей. Уже почти четверть века, с девяносто первого года. Тогда тоже считали, что Советский Союз…

– Альфредыч! Не надо! – взмолился Петр, хорошо знавший любовь Гучера к историческим примерам. – Ты мне еще гибель империи вспомни и Золотую Орду!

– В те времена не жил, нечего вспомнить. А вот в девяносто первом…

– Теперь послушай мою новость, – перебил Петр. – У меня тоже есть что рассказать.

– В девяносто первом я жил и помню все превосходно, – с истинно немецким занудством договорил Гучер и спросил: – Новость из той же оперы?

– Из театра драмы и комедии! – усмехнулся Петр и рассказал Гучеру про визит Яны.

Гучер слушал молча, один раз начал было выстукивать пальцами по подлокотнику «Турецкий марш», но тут же перестал.

– Того и гляди, Янек слетит раньше Горобца, – констатировал он, когда Петр закончил рассказ. – Но теперь понятно, почему Горобец вдруг продал офисный центр на Бориспольской, да еще так поспешно, буквально в три дня. Купил его, кстати говоря, житель Мариуполя по фамилии Кочубей, родной брат тамошнего мэра, который начинал свою трудовую деятельность на одном металлургическом заводе с Янеком. Я-то, грешным делом, подумал, что на деньги от продажи Горобец с Кумом сразу несколько новых магазинов откроют, чтобы нас доконать окончательно, а оно вон как… Получается, что он отдал центр в качестве штрафа.

– А ты тоже что-то слышал про Горобца, раз такое внимание ему уделяешь? – нахмурился Петр. – Почему не сказал?

– Внимание я ему уделяю с того момента, как только узнал о его связи с Кумом. Как же иначе? А про офисный центр сегодня собирался рассказать на совещании. Согласись, не та новость, чтобы среди ночи будить. Я попытался прикинуть, где они, вероятнее всего, могут свои магазины воткнуть, запросил информацию о недвижимости, выставленной на продажу, хотел обстоятельно доложить…

– Совещание! – Петр хлопнул себя ладонью по лбу и нажал кнопку громкой связи настольного телефона. – Мариша, перенеси сегодняшнее совещание на вечер, на семь, нет, лучше на восемь. Днем меня не будет…

Гучер согласно кивнул, не иначе как подумал, что Петр хочет уточнить информацию или принять какие-то меры. Петр не стал его разубеждать. Если подчиненные узнают, что в столь ответственный момент он намерен заняться сугубо личными делами и даже переносит ради этого совещание, можно разом потерять весь авторитет. Сотрудники должны знать, верить должны, что Хозяин (это неоригинальное прозвище очень нравилось Петру, он им даже гордился немного) всегда, при любых обстоятельствах прежде всего думает о деле. Пусть верят, но хозяева тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.

– В третьем классе самой крупной моей проблемой было отсутствие велосипеда, – вдруг сказал Гучер. – Настоящего двухколесного взрослого велосипеда. Не какого-то там с наворотами и кучей передач, а самого обычного, советского, тогда других и не было. Литовский – это уже недосягаемая мечта, хотя на самом деле такое же дерьмо. На нечто большее, вроде мопеда, я губу не раскатывал, потому что мама мне года в четыре объяснила что к чему. Что она денег не печатает и взяток не берет, так что я должен научиться приводить свои запросы в соответствие со своими возможностями. Я все понял, запомнил трудное словосочетание «привести в соответствие» и активно использовал его к месту и не к месту. Мама не торопилась покупать мне велосипед, потому что сомневалась в моем благоразумии. Сомнения были обоснованными. Пацан в десять лет – энергии выше крыши, мозгов ноль, инстинкт самосохранения на нуле или близко к тому. Выскочит на перекресток не глядя, попадет под машину. У нас каждый год кого-то давило. К лету мне удалось убедить маму в своем благоразумии, и, перейдя в четвертый класс, я получил вожделенный подарок. На следующий же день зазевался, наехал на кирпич, упал с велика и ободрал правую щеку об асфальт. Две недели ходил такой красивый, что в зеркало взглянуть было страшно…

– Ты это к чему? – недоуменно спросил Петр.

– Так, вспомнилось. – Пальцы Гучера снова застучали по подлокотнику. – Следующей трагедией моей жизни стало непоступление в политех. Сам был виноват, не подготовился как следует, но разве от этого легче? Все друзья-подруги куда-то поступили, один я срезался. Ушел в армию, ну и так далее… А теперь иногда думаю – а если бы поступил? Как бы тогда сложилась жизнь?

Ничего удивительного. На любого может накатить ностальгическая меланхолия после бессонной ночи. Даже на отставного милицейского подполковника, этнического «обхохлившегося» немца, праведного зануду.

Когда Гучер ушел, Петр позволил себе расслабиться и немного помечтать. Австрия… Зальцбург или Инсбрук, неважно… Небольшая сеть супермаркетов, непременно со словом «lecker»[65]65
  Лакомый, аппетитный, вкусный (нем.).


[Закрыть] в названии… Небольшой двухэтажный коттедж на тихой зеленой улочке… Лужайка перед домом… Газонокосилка… За домом – плетеная мебель на террасе, площадка для барбекю… Они с Ольгой пьют вино и улыбаются друг другу… Маленькая девочка (точная копия Ольги в масштабе один к двум) играет со смешным щенком эрдельтерьера… У щенка толстые лапы и умный взгляд… Все хорошо… Мирная, спокойная, размеренная, обывательская жизнь… Кто когда-то говорил, что нет ничего хуже спокойной жизни? Неужели он сам и говорил? Дураком был…

Так и подмывало позвонить Ольге, узнать, помнит ли она о своем обещании, в порядке ли ее дела, все ли хорошо со свекровью, но первым звонить не стоило. Звонок мог оказаться некстати, и вообще, не стоит быть навязчивым. Навязчивость в лучшем случае смешит, но чаще всего раздражает. Вместо Ольги Петр позвонил Оксане. Вчера во время семейного ужина он пообещал взять ее племянницу помощником администратора в магазин (это называлось «на побегушках, но при должности»), и потому Оксана расстаралась. Оставив на пять минут все свои неотложные дела, позвонила в Александровскую, навела справки и доложила мужу, что больную Любченко через час-полтора переведут в отделение.

– Лежать она будет в четыреста второй палате, можешь ее навестить, я попросила, чтобы тебя пропустили в любое время. Забыла вчера спросить, а кем она тебе приходится?

– Свекровь моей троюродной племянницы. – Имени племянницы Петр называть не стал, зная, что Оксана совершенно не помнит его родню, за исключением родной сестры Светланы, и совершенно ею не интересуется.

– Нашему слесарю двоюродный кузнец, – съязвила Оксана, тонко намекая на то, что муж уделяет слишком много внимания столь дальней родственнице.

Петр предпочел пропустить колкость мимо ушей, хотя можно было ответить, что дочь шурина от первого брака для него примерно такая же родня, однако он ее, сопливую школьницу, ладно – вчерашнюю школьницу, берет на работу в один из своих магазинов. И ставит не в торговый зал, как по уму следует, а помощником администратора. Раскладывать товары по полкам ей все равно придется, не минует чаша сия, но статус уже другой, более высокий. Так что нечего ехидничать.

Некогда любимая песня про большую вселенскую любовь зазвучала в голове так явственно, словно где-то там был вмонтирован плеер, который долго не включали, а теперь вот включили. Любовь – волшебная игрушка, голодная копилка, секретная калитка… И все это в пустоте[66]66
  Егор Летов. «Вселенская большая любовь».


[Закрыть]. Весь смысл – в пустоте. Кругом пустота. Как точно подмечено! Можно только восхищаться. «Секретная калитка в пустоте! – подумал Петр. – У меня теперь есть секретная калитка, через которую я смогу убежать от пустоты…»

Ольга позвонила в двадцать минут второго. Договорились встретиться у кинотеатра «Киев». Ольге недалеко, и у Петра было в тех краях на примете одно заведение. Тихое, малолюдное из-за дороговизны, но с превосходной кухней и романтическим интерьером. Самое подходящее место для задушевных бесед. Во избежание накладок Петр зарезервировал столик по телефону, хотя можно было обойтись и без этого – мест всегда хватало. Но хотелось, чтобы сегодня все прошло гладко. Такой день бывает раз в жизни… По пути на свидание (сколько лет не было свиданий – подумать страшно!) Петр волновался, как мальчишка. А вдруг не придет? Вдруг передумает? С чего начать? И когда? Сразу сказать все или потом, в ресторане?

При виде Ольги Петра будто толкнуло к ней навстречу. Именно так – толкнуло, и с Ольгой, кажется, произошло то же самое. Неожиданные объятия, страстные поцелуи посреди оживленной улицы под недоуменно-ироничными взглядами прохожих. Возраст уже не тот, чтобы вот так, напоказ… А – черт с ними, с прохожими.

– Я… тут… это… столик зарезервировал… – язык, только что бывший таким проворным, начал вдруг заплетаться. – Там… рыбу готовят… вкусно…

«К черту рыбу! – ответили Ольгины глаза. – К черту всю рыбу на свете вместе со всеми зарезервированными столиками!»

Минутой позже они ехали на Старокиевскую, в квартиру Остапа, ключи от которой Петр отобрал после истории с «похищением» и забыл вчера вернуть. Остап про ключи не напомнил, усердно играл весь вечер роль блудного сына, для которого самое главное в жизни это родительское прощение. А на все остальное и внимания обращать не стоит – мелочи жизни. Или не играл? Хотелось, конечно, верить, что не играл, но опыт на пару с интуицией подсказывали обратное. Ну и ладно, главное, что ключи остались у Петра…

Объяснились друг другу в любви без слов, если не считать отдельных бессвязных междометий. К чему слова? Кому они нужны?

Петр сделал сразу два открытия. Первое – оказывается, можно дожить до сорока восьми лет и не знать, как оно бывает на самом деле. Когда не просто приятно, а кружится голова, душа поет и все остальное кажется не просто несущественным, а просто несуществующим. Когда весь мир сужается до размеров комнаты, в которой находятся двое. На самом деле сужается, больше ничего не существует. Двое влюбленных – и бесконечные отражения в сияющих от счастья глазах. Второе – оказывается, и в сорок восемь лет мужчина способен на многое, даже больше – способен на такое, чего и в восемнадцать от себя не ожидал. Верно говорят врачи, психологи и писатели, инженеры человеческих душ, – все зависит от настроения, а настроение было таким, что хотелось объясниться в любви ко всему миру и тотчас же послать его подальше за ненадобностью. Если рядом любимая, все остальное не имеет значения…