Текст книги "Звериный круг"

– Скажи уж прямо: мол, интересует Алоис. Так вот, никто тебе не звонил и звонить не будет. Прими мой совет, Валек, отдавай швартовы и отваливай от этого скопидома. Тут одно к одному. И начальство к тебе присматривается, и Колет загремел. Вот и соображай.

Валентин улыбнулся:

– Что-то мне все сегодня советы дают. Только никто не объясняет, почему я должен рвать с Алоисом.

– А тут и объяснять нечего. Навар невелик, а риска – под самый кадык. Так что меняй «крышу», пока не поздно. Алоис думает, что он локомотив, только я-то знаю, что это не так. Между нами, он и на дрезину не тянет.

– Тебе-то лично чем он не угодил?

– А чем он мне угодил? – Чеплугин стал тяжело подниматься. Огромное, обтянутое черным свитером тело росло и росло. Он был выше Валентина на целую голову. Без двух сантиметров Примо Карнера. Самый высокий человек на стадионе.

Когда-то – и самый сильный.

– Я ведь редко кому намекаю, ты меня знаешь. – Чапа оперся о стол бревнообразными ручищами, и стол под ним скрипнул. – Но тебе, дураку молодому, даю наводку. Потому как догадываюсь, к чему все идет. И не идет даже, а катится. Твой Алоис стал поперек горла нашим пацанам. К майданному делу подкрался, торговлишку прибирает к рукам, а на общак кидает мелочевку – только чтоб отмазаться. Он-то думает, что всех обводит вокруг пальца, а на самом деле его уже приговорили. Выждут момент и кончат.

– Откуда ты это знаешь? Про приговор, про майданные дела?

– Слухами земля полнится. Вот еще слышал, например, что кто-то сдал Папику четыре вагона с китайской фарцой. А Папик – кент Малютина.

– Ну и что?

– А то, что вагоны те тоже принадлежат Малютину. Интересный оборот, правда?

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Затем, что жареным пахнет, Валя.

– А может, тебе это приснилось? Про вагоны, про фарцу?

– Ты ведь знаешь, я не мастак фантазировать. Умел бы сочинять, давно бы катал книжки. Про коньков-горбунков. Так что, можешь мне поверить, с Алоисом кончено. – Чапа шумно вздохнул. – И соображай… Пока ты еще в штате Сулика, но если не отколешься от Алоиса вовремя – со стадиона тебя попросят. Найдут кого-нибудь вместо Колета и попросят.

– Чего ж раньше не попросили?

– Спроси, если интересно. Только не у меня, а у Дрофы. Может, сыграть с Алоисом хотели. В подкидного.

– Ага, через меня.

– Почему бы нет? В общем, я сказал – ты думай. Сторож стадиона – это и деньги, и крыша.

– Алоис мне тоже платит. И кстати, это ведь он устроил меня сюда.

– Значит, тоже имел на тебя, дурака, виды. Но это их политика, Валя. ИХ, а не твоя. И тебе в эти дела лучше не соваться. Целее будешь.

– Это как сказать! Шкурой-то я рискую, не ты! Это, может, твои шмурики списали Алоиса, но я-то его через день вижу. И на ребяток его любуюсь. Бригада там – будь здоров! Любого прижмут в случае чего.

– Ловчишь, Валек. Ох ловчишь! – Чапа покачал головой. – Только на двух стульях не усидеть. Выбирай, пока за тебя не выбрали. Либо Сулик, либо Алоис.

– Значит, советуешь переметнуться?

– Все правильно, сынок. Мы с тобой люди маленькие – те самые, о которых ноги вытирают. Так что не строй из себя девочку. Ты не Труфальдино, чтобы иметь двух хозяев… – Чапа настороженно повернулся. Через раскрытое окно долетело далекое треньканье трамвая. – В общем, я сказал, ты услышал. Дальше решай сам.

– Спасибо, – кротко поблагодарил Валентин. – Я подумаю.

– Подумай, подумай. – Чапа криво ухмыльнулся. – Только не тяни долго.

– Кстати, – Валентин взглянул на часы, – можешь отправляться домой. Твоя смена уж два часа как закончилась. А я пока пройдусь по территории.

Уже в дверях Валентин обернулся:

– Гоша не заглядывал?

– Гоша? Это тот мужичонка зачуханный? Вроде нет, не помню. Карзубый заходил, а этот нет. Зачем он тебе?

– Так… Стихи брал почитать и все никак не вернет.

– Чего-чего? Стихи? – Чапа выглядел обескураженным. – Этот чухонец читает стихи?

Не отвечая, Валентин вышел.

* * *

«Зачуханного мужичонку» он обнаружил в щитовой. А перед этим еще раз побывал в кладовых, заглянул в пустующий душ. Именно в таких местах Гоша прятался от людей. Забитое существо, вызывающее у одних жалость, у других смех.

Костлявый и нелепый, он был обряжен в такую же нелепую одежду: мышиного цвета брюки, боты на металлических молниях, вельветовая куртка времен шестидесятых и лыжная шапочка, не покидающая головы в течение всего года. Разнорабочий стадиона скрывал под ней лысину – главный объект насмешек. «Шмурики, откуда у нашего Гоши плешь? Червонец тому, кто расколется!..» Обычно не раскалывался никто, зато все с удовольствием хохотали. Гоша работал на стадионе уже пятнадцать лет и все это время неизменно числился в категории разнорабочих. Его посылали за пивом и сигаретами, под плохое настроение награждали оплеухами и пинками. И Гоша выполнял все безропотно, умудряясь, однако, сохранять при этом толику достоинства. Он играл роль отзывчивого малого, не желая признаваться ни себе, ни окружающим, что мало-помалу превратился в забитого раба. Именно эта несостыковка кажущегося и реального подтолкнула Валентина взять над Гошей опеку. Опека оказалась обременительной, и тем не менее от Гоши постепенно отступились.

Разглядев в полумраке скрюченную угловатую фигуру, Валентин повернул тумблер и шагнул в щитовую.

– Привет, пролетарий!

С радостной суетливостью Гоша соскочил с лавки, пожав протянутую руку, неуклюже поклонился. Он действительно был рад Валентину, но улыбался смущенно и неестественно. Жизнь крепко поработала над ним, коли отучила делать такие простые вещи. Встречаясь с Гошей, Валентин нередко испытывал приступы раздражения. Согбенная фигура несчастного разнорабочего вызывала в нем слепую безадресную ярость. Он с трудом брал себя в руки. В жизни мириться приходилось не только с этим, но именно в случае с Гошей он сознавал полное свое бессилие.

– Садись. – Валентин кивнул на скамью, а то Гоша так бы и стоял перед ним, словно рядовой перед генералом. – Садись и рассказывай.

Что-то пробормотав, Гоша зачем-то обошел скамью кругом и только потом неловко присел на самый краешек. Шагал он тоже нелепо – точно балерина, выворачивая носки наружу, покачивая при этом костлявыми плечами, опасливо косясь по сторонам. Словом, недотепа из недотеп. Смешной и жалкий, добрый и надежный.

Прежде чем заговорить, Гоша помолчал, собираясь с мыслями, плавным движением, словно пианист перед игрой, выложил на колени кисти.

– Сегодня я прибирал в коридорах, – низким медлительным голосом начал он.

– Чужих вроде не было. Начальники дважды собирались в кабинете, о чем-то там ругались. Потом пили. Степчика заставили нырнуть с вышки, а потом еще несколько раз, пока он не наглотался воды, Яша его вытаскивал шестом… А с утра суетились с сауной: меняли деревянную обшивку, вызывали техников.

– Вот! А говоришь, чужих не было!

Гоша виновато заморгал.

– Техники тоже из наших, – несмело промямлил он. – Обслуживают котельную.

Одного Павел зовут, другой – седенький такой…

– Ладно, продолжай. – Валентин успокаивающе махнул рукой.

– В общем, сауну отладили. Сейчас там Яшины ребята, ну и… некоторые из гимнасток. – Гоша густо покраснел. – А Сулик с Малютиным в бильярдной. Играют на деньги.

– Стало быть, вся гоп-компания, кроме Алоиса? Жаль.

– Ну да. – Гоша неуверенно пожал плечами. Он словно ощущал некую вину за все сказанное.

– Больше ничего?

На Гошином лице отразилась тихая паника. Плечи его снова поползли вверх.

Он искренне переживал, что не может ничего добавить к рассказу.

– А то, о чем я тебя просил?

Разнорабочий испуганно встрепенулся. Голова его часто закивала.

– Да, это я сделал! Батарейку вставил, как вы просили.

– Никто тебя не видел? .

– Нет, все было тихо. – Гоша заволновался. – Вчера ведь что было? Ну да!

Они как раз ушли в бильярдную. А я взял совок и веник, как вы советовали! Ну и пробрался туда.

– Вот и отлично. – Валентин похлопал его по плечу. – Ты все сделал правильно. Главное – спокойствие и осторожность. Если кто рядом, не рискуй…

Как там наш Коля-Николай? Зубы по-прежнему не вставил?

– Он хотел, но туда надо днем, а Степчик не пускает. Днем – уборка территории, надо сжигать ящики, мусор, а тут еще новые дела навалились.

– Ясно. Значит, приятель по-прежнему шепелявит. Зря.

– Я ему тоже говорил. Конечно, надо сходить! – Губы у Гоши задрожали. Он и тут ощущал себя виноватым, хотел оправдаться, но не получалось. Коля-Николай шепелявил, и факт этот перевешивал все его, Гошины, старания… Приглядевшись к нему внимательнее, Валентин нахмурился.

– А ну-ка повернись, дружок!.. Еще немного. Так… Кто же это тебя?

Левая щека у Гоши выглядела чуть припухшей. Синева еще не проявилась, но догадаться о случившемся было несложно.

– Кто-нибудь из Яшиных орлов?

Гоша понурил голову. Обстоятельства своих многочисленных избиений он предпочитал скрывать. Валентин вспомнил недавнюю усмешку Чеплугина.

– Не Чапа, нет?.. Ну, слава богу. Тогда кто? Степчик, что ли?

Гоша не ответил, но по дрогнувшим плечам Валентин понял, что угадал.

Степчику многое сходило с рук. Помощник директора слыл первостатейным хамом и частенько пускал в ход кулаки. Кое-кто поговаривал, что он гомик, и Валентин не видел причин не верить этому. Что-то в Степчике и впрямь виделось инородное, и даже то, с каким пылом утверждал он всюду свое мужское начало, скорее доказывало обратное.

– Подожди! Он что, приставал к тебе?

Гоша опустил голову. Пальцы его стиснули худые колени.

– Вот, значит, как… – Валентин невидяще уставился в пространство.

Мерзкий холодок прокрался в грудь, стало больно дышать. Подобного бешенства Валентин не испытывал уже давно. Заставив себя разжать кулаки, глухим голосом спросил о совершенно постороннем:

– Там на главном складе какие-то ящики. Не видел, что в них?

Гоша заерзал на лавке, робко пролепетал:

– Какие-то банки… Ребята вскрывали, но я не видел. Может, тушенка?

– Наверное, она и есть. – Валентин хлопнул Гошу по плечу. – Ладно, гляди бодрей, машинист! Не век нам кочегарить! – Поднявшись, спросил:

– Ты посидишь еще здесь?

– Нет, я ведь только на минуту. Отдохнуть. – Гоша с готовностью вскочил.

Не зная, куда девать руки, сложил их на животе, тут же перепрятал за спину.

Смешное горемычное существо. Подвергни его пыткам, и тогда бы Гоша не признался, что часами просиживает в подобных закутках. Иногда в темноте, иногда при свете, с клочками читаных-перечитаных газет на коленях или вперившись в темноту глазами забившегося в нору мышонка.

– Что ж, тогда выходим, – решил Валентин. – Ты первый, я за тобой.

Покачивая плечами, Гоша покинул щитовую. Выключив свет, Валентин немного помедлил и тоже вышел.

Николай ему так нигде и не попался. Стадион пестрел людьми, и разобрать, кто из них кто, представлялось абсолютно невозможным. Шагая по коридору, Валентин время от времени закрывал глаза и, проверяя память, мысленно прорисовывал схему поворотов и лестничных маршей. Он и впрямь успел выучить это чертово здание наизусть! Можно ли представить себе более бессмысленные знания?!

На этаже, приютившем администрацию, мимо с хихиканьем продефилировала группа крепконогих конькобежек. С улыбкой на тонких губах шаркающей походкой за ними проследовал красавчик, похожий на евнуха. Валентин ничуть бы не удивился, узнав о том, что в штате спорткомплекса предусмотрена и такая должность.

Остановившись, он бегло огляделся и, решительно толкнув дверь, оказался в кабинете Степчика. Увы, здесь тоже никого не было. Вхолостую работал огромный вентилятор, и, прижатый пресс-папье, трепетал под набегающим воздухом незаполненный бланк. На мраморном подоконнике высился давно высохший аквариум, единственной обитательницей которого была толстая синяя муха. Шагнув к столу, Валентин глянул мельком на бумаги, но ничего интересного здесь, разумеется, не лежало. Интересное жгут в каминах и прячут в сейфы. Не мешкая, он повернул назад и уже в дверях столкнулся с секретаршей Степчика – той самой Зоей, о которой упоминал Чапа, «дамой ненасытной и цепкой, как осьминог». Было этой даме лет тридцать с хвостиком, с хвостиком достаточно длинным. Однако этой анатомической особенности своего возраста Зоя по-прежнему не замечала, как в дни отдалившейся молодости уважая крепкие сигареты и крепких мужчин. Тот же Чапа уверял, что Зоя успевала дружить со всем руководством стадиона одновременно. Возможно, он ничего не выдумывал. Энергии у секретарши хватило бы и на большее число обожателей. Замужем за одним-единственным мужичком ее просто невозможно было представить. И по этой же самой причине Валентин избегал Зою, не испытывая к ней решительно ничего, кроме смутной брезгливости, хотя и вынужден был признать, что, несмотря на свои тридцать с лишним, секретарша сохранила великолепную фигурку, а в манерах и в голосе ее присутствовало то, что непонятным образом завораживало и влекло к ней мужчин.

– Ой! – Зоя испуганно вскинула голову и тут же осветилась приветливой улыбкой. – Боже мой! Какой гость!

– Уже ухожу. – Валентин кивнул в сторону стола. – Хотел застать твоего, но не вышло. Где он, не знаешь?

– Бегает, – небрежно произнесла она. – Растрясает пузо. Оно ему в постели мешает.

Глаза ее, широко расставленные, бессовестно красивые, не мигая, смотрели на него. Валентин натянуто улыбнулся:

– Слышал, вчера неплохо погуляли?

– Сегодня продолжение. – Она лопатками толкнула дверь, заставив ее захлопнуться. – Ты ведь, кажется, дежуришь?

– Вот именно, дежурю.

Вероятно, такой сухости она не ожидала. На лице ее промелькнула неуверенность.

– Если хочешь, забегай. – Покачивая бедрами, Зоя обошла его стороной и на ходу сообщила:

– Степчик привез из столицы целую фильмотеку. Будет весело, так что подумай.

Не ответив, Валентин вышел в коридор.

Глава 6

Чапа сидел в том же кресле и в той же позе. Этот слоноподобный человек решительно не терпел каких бы то ни было перемен. Уже много лет он тщетно боролся с собственной ленью и, кажется, окончательно капитулировал. Порой, начиная фразу, он уставал уже где-то на середине, и получалось у него нечто невразумительное, вроде: «Э-э! Мужики, а как бы нам?..» – остальное показывалось вялыми движениями. Ему и часы было лень купить. В кармане он носил маленький будильничек «Слава», который он вынимал, словно часы на цепочке.

Временами будильник звонил у него прямо в кармане, давая команды на побудку, заставляя вздрагивать несведущих соседей. А все свои немногочисленные ботинки Чапа шнуровал с таким расчетом, чтобы можно было снимать и надевать их на манер галош. Примерно так же обстояло дело и с рубахами, которым в конце концов Чапа предпочел простецкий и всепогодный свитер. Летом ему было, разумеется, жарко, но изменять привычкам сторож стадиона не собирался. Пройдя в комнату и не обращая на Чапу внимания. Валентин достал из тумбочки старенький радиоприемник и принялся крутить ручку настройки. Сквозь шипение и треск прорвался дрожащий тенорок певца, который тут же сменился частушечным речитативом. И снова все смолкло. Валентин внимательно проверил цифры настройки, щелкнув тумблером, поставил приемник на стол.

– Что ты таскаешься с этой рухлядью? Давно бы выкинул.

– Ни за что, – Валентин покачал головой, – он мне дорог как память. А ты, похоже, домой не собираешься?

– Что я там забыл? – Чапа странно посмотрел на приемник, оторвав от газеты лист, свернул кулечком и сплюнул в бумажную глубь тягучей слюной.

– Смотреть на тебя – одно удовольствие.

– Смотри… – великодушно ответствовал Чапа. Шумно зевнув, пробормотал:

– Вот же скуку люди выдумали! Живешь и живешь, как таракан какой.

Валентин удивленно покосился на него. Некоторые фразы коллеги озадачивали похлеще журнальных ребусов.

– Тебе-то на что жаловаться?

– Всем есть на что жаловаться. Жизнь, падла, замучила. – Чапа шумно завозился в кресле. – Пиво, коньяк, водяра – никакого разнообразия. И башка смурная все время. На войну, что ли, на какую отправиться.

– Накаркаешь, ворона!

– И пусть. Пострелял бы вволю! Хотя… Конечно, ничего хорошего. Кинут туда сопляков стриженых, а после слезу выжимать будут перед экранами.

Рука Чапы закончила монолог вялым поворотом кисти.

– Словом, миру – мир… – Валентин не договорил. Раскатистой дробью ударил телефон. Чапа со вздохом поднял трубку.

– Ну?.. Что?.. А, ясно. – Хмыкнув, сторож кинул на Валентина оживившийся взгляд. – Передам, не волнуйся.

Положив трубку, Чапа довольно сообщил:

– Это Сазик. Велел передать, что ты трепло и самое разное. Ждет тебя в зале. Хочет биться не на жизнь, а на смерть. Пойдешь?

Валентин с досадой покосился на часы. Не вставая, дотянулся до шкафчика, пошарив, вытащил трикотажную пару, перчатки и полотенце.

– Значит, пойдешь? – Чапа обрадовался. – В прошлый-то раз я проспал, а сейчас – хренушки. Значит, не зря задержался. Этот цирк я всегда люблю смотреть.

Валентин сумрачно пронаблюдал, как с грохотом и со скрипом выбирается слоноподобный человек из тесного закутка за столом.

– Смотреть все любят, – пробормотал он.

* * *

Усевшись в кожаное седло тренажера, Чеплугин расположился поближе к рингу.

В кулачных потасовках он слыл знатоком и, созерцая бои, по всей видимости, вспоминал молодые годы и былые возможности. Других зрителей не ожидалось. Все были заняты собой, и зал по-прежнему сотрясался от звона блинов, скрипа пружин и хлестких ударов. Каучуковый человек с растопыренными руками метался на эластичных растяжках, пытаясь избегнуть прицельных атак. По живым человеческим нормам он был давно мертв. Мертв от множества переломов, вывихов, сотрясений и внутренних кровоизлияний. Однако резиновая оболочка продолжала жить, темнея от времени и неласковых прикосновений. Трещины змейками извивались по гуттаперчевому телу, обозначая морщины и приближающуюся старость.

Лоснящийся от пота Сазик зазывно махал руками. Он уже провел в зале целое утро, однако Валентин не сомневался, что через три-четыре часа тот же Сазик, отдохнувший и вкусивший двойной порции шашлычка, отправится с другими бойцами на промысел. Мужские разговоры, наезды, стычки с чужаками – такой диапазон развлечений планировал генералитет стадиона каждый вечер и каждую ночь. Были, разумеется, и дневные бригады, но ранг ночных хищников значился выше.

Быстро переодевшись, Валентин перебинтовал кисти и зубами натянул на руки перчатки.

– Три по три? – Сазик добродушно улыбнулся. Зубы у него были желтые, но ровные и целые, глаза сияли детским азартом.

– Идет.

Валентин не обольщался насчет Сазика. Подобных миляг ребятишек он знавал и раньше. Маска, скрывающая жуликоватую ловкость. Пожалуй, Сазика нельзя было назвать законченным злодеем, но и перевоспитанию он уже вряд ли подлежал. И про того же Сазика Валентин знал, что стоит измениться выражению глаз паренька, и эта же улыбка начнет по-настоящему пугать. Сазик дрался безжалостно, без стеснения пуская в ход самые грязные трюки. За них-то он и был когда-то дисквалифицирован. Внешне с Валентином у него сложились приятельские отношения, однако рукопожатия с хохмами истинной сути не меняли. Ринг был единственным местом, где каждый понимал другого без слов. И пожалуй, ранее многих других Сазик заподозрил в Валентине чужого. Заподозрил, потому что ни разу еще Валентин не работал с ним в полную силу. Хорошего бойца не обмануть, и Сазик это, конечно, чувствовал.

Пара атлетов, оторвавшись от железа, вразвалку двинулась к рингу поглазеть на поединок. Взгляды прочих тоже нет-нет да и обращались в их сторону. Сазика знали многие. Болтливый и языкастый, он пользовался среди братков определенным авторитетом. Пробравшись между канатами, Валентин несколько раз присел, пободал воздух перчатками. Срамное это дело – драться после водки и неразогревшимся. Но Сазику не терпелось, и делать было нечего.

– Что, попрыгали?

Соперник стремительно скользнул навстречу и легкими нырками ушел от первых неточных боковых. Тело Валентина было тяжелым, неподатливым, и противник немедленно воспользовался этим, с ходу навязав жесткий темп. Обрушив серию ударов по корпусу Валентина, он провел опасный крюк снизу и тут же хлестнул правым перекрестным. В последний момент Валентин все-таки успел увернуться, подставив плечо и откинув голову назад. Спасла природная реакция, которая не раз выручала его и в более опасных ситуациях. Если бы еще не эта тяжесть ногах!.. Отступая, он встряхивал бицепсами, гнул корпус вправо-влево, разогреваясь на ходу. А Сазик атаковал и атаковал. Получив неприятную плюху по глазам, Валентин на несколько мгновений ослеп. И Сазик повторил удар. Из глаз брызнули слезы, а в следующее мгновение протестующе ойкнула печень. Вот оно!

Вчерашняя водка и сегодняшний торт! Безе или как его там… Он резко ткнул в приоткрывшееся лицо и затанцевал, нажимая на икры. Разойдутся ноги – пойдет и все остальное. А что пот обильнее привычного – так и черт с ним. Потерпим…

Сазик дышал уже через рот. Валентин удовлетворенно хрюкнул. Вот и славненько! Значит, имело место попадание в нос, а нос – орган нежный и кулаков не любит. Валентин по дуге обошел ринг, коротко изобразил атаку. Он знал, что последует дальше. Эти прямые джебы левой Сазика, слизанные у Кассиуса Клея, он изучил до мелочей. Тычок, крюк и снова тычок… Поэтому, позволив шлепнуть себя по макушке, тут же нырнул под вражескую перчатку и с выгодной позиции наградил соперника оглушительной серией. Повыше подняв руки, затрусил в угол. Словно услышав хлопок стартового пистолета, Сазик метнулся за ним. Добрую минуту Валентин юлил у канатов, выдерживая фейерверк ударов, наказывая застоявшееся тело. Клинч у них вышел вполне естественный. По шумному дыханию противника было понятно, что тот подустал. Только в фильмах дерутся часами. Настоящий бой без дураков выматывает уже через пять-шесть минут. Даже самых выносливых мужиков.

Тем более что Сазик провел в зале уже часа два или три, а атаки, как известно, выматывают быстрее, чем оборона. Сазик нуждался в передышке, но этой передышки Валентин ему не дал. О трех раундах было забыто – дрались на измот. Прижав соперника к канатам, он резким движением высвободился. Опустив руки, насмешливо покрутил головой, дразня, поманил перчаткой. Тоже один из жестов того же Кассиуса. И Сазик конечно же ринулся в бой. Сблизившись, без подготовки ударил правой, качнувшись вправо-влево, вновь повторил удар. Кровяная клякса под носом делала его похожим на Гитлера. Пропустив кулак над собой, Валентин применил жесткий крюк. Он целил в печень, но угодил в солнечное сплетение. Лицо Сазика побелело. Он охнул, локтями запоздало прикрыл живот. Обычно в такие моменты Валентин находил деликатные предлоги и прекращал поединок, но сегодня он делать этого не стал. Описав корпусом с десяток эффектных финтов, он позволил Сазику оклематься и снова приблизился. Серией хлестнул по перчаткам, дважды подставился. Сазик отреагировал с опаской. Чиркнув по разбитому носу небрежным хуком, Валентин опять подставился. И Сазик не удержался. Обезьяньим махом перчатка его просвистела, чуть коснувшись щеки Валентина. Попадись на ее пути челюсть – и дело не обошлось бы без встряски мозгов. Валентин отступил, парируя второй удар, третий. Сазик взъярился. Слишком явно Валентин позволил себе демонстрировать преимущество. Он жаждал сильного удара в цель, это было видно.

Сделав пару выпадов, Валентин продолжал отступать и юлить. Сазик преследовал его как привязанный. Энергетический порыв, который обычно не длится более минуты. Однако, отбивая сыплющиеся удары, Валентин всерьез начал опасаться, что рано или поздно какая-нибудь из атак противника завершится успехом. Так оно и случилось. Бесконечно долго балансировать на тонком тросе – дело рисковое.

Левая Сазика чувствительно достала в висок. Валентин отпрянул, но поздно.

Забытый звон ворвался в голову, все поплыло перед глазами. Такие вещи он не любил. Да и кто их любит! Любой «сотряс» в будущем мог обещать ранний маразм и знаменитую болезнь Паркинсона. Ринувшись под перчатки противника, он вдруг понял, что совершит то, на что до сих пор не решался. Подцепив Сазика под правое ребро, Валентин пружиной развернул тело. Он бил не в челюсть, а в лоб, но и этого хватило, чтобы Сазика отбросило к канатам. Жесткий ураган ударов преследовал его по пятам. Даже самый строгий судья оценил бы этот взрыв довольной ухмылкой. Бои в таких случаях заканчивают за явным преимуществом, на ринг выбрасывается белое полотенце. Сазик попал под настоящий град ударов, и только жилистая выносливость да канаты спасали его от неминуемого падения. Это были те роковые секунды, когда лицо соперника из ухоженного и лоснящегося превращается в фарш, заплывая гематомами, лопаясь в области глаз и на скулах.

Сазик уже не способен был оказывать сопротивление, и все, кто наблюдал за поединком, отчетливо это поняли.

– По-моему, вам, ребятки, хватит, – гулко прогудел голос возле ринга. За Сазика мудро поспешили вступиться.

– Согласен, – хрипло выдохнул Валентин. Перегнув палку, он с легкостью шел на попятный. – Лично я все, выдохся… Как ты там? – Он ткнул Сазика в плечо.

– Нормально. – Сазик едва ворочал языком. Распухшие губы не подчинялись хозяину.

– Молоток! – оценил Чапа. – Я бы такого не выдержал.

– Через неделю повторим, – промычал Сазик. Все-таки он был бойцом, этот жилистый зверек. Несмотря ни на что. К подобным вещам Валентин относился с уважением: В России мужику без характера лучше не рождаться.

– Через неделю так через неделю. Всегда пожалуйста.

Нырнув под канаты, Валентин спустился к Чапе.

– Считай, что я ставил на тебя. – Слоноподобный человек усмехнулся. – Будь здесь тотализатор, непременно бы выиграл.

– Хотелось тебя поразвлечь. – Валентин обмотал полотенце вокруг шеи на манер шарфа.

– А со мной не попробуешь?

Недалеко от ринга стоял Яша, правая рука Ароныча, первый конкурент Дрофы, «человек из железа и стали». Глаза его пристально следили за Валентином, да и не только он выбрался поглядеть на бой. Другие качки тоже, позабыв о железе и турниках, толпились возле ринга.

– Откажусь. – Валентин оценивающе оглядел мощный торс и массивные руки «железного человека».

– Что так?

– Малыш сегодня устал, – вмешался Чапа, хлопая Валентина по спине. – У него впереди ночная смена.

– Тогда, может, ты попробуешь?

В зале послышался смех, шутку одобрили.

– А что? Запросто. – Чапа пожал плечами. – Если бы не спешил домой.

– Ну, иди, иди. – Улыбнувшись одними губами, Яша направился к Сазику.

Задрав голову, тот сидел в углу ринга прямо на полу, и грудастый приятель совал ему в кровоточащий нос тампоны.

– Пойдем. – Чапа приобнял Валентина. – Все, что нужно сделать, ты сделал.

– Я в душ, – предупредил Валентин.

– А по мне, хоть в уборную.

В коридоре Чапа развернулся к нему лицом, зло прошипел:

– Блефуешь, парень? За версту видно!

– Ты о чем?

– О том самом! – Чапа огляделся по сторонам, но коридор был пуст. – Кого ты хочешь обмануть? Сазика? Или меня с Яшей?.. Я ведь помню, как ты раньше тут танцевал. Падал даже пару раз, артист! Боялся Яшу обидеть?

– Ну и что? Положим, боялся. – Валентин холодно смотрел в глаза напарника.

– А что сейчас? С каких щей таким храбрым стал? – Чапа скривился. – Ты ведь теперь человек без прикрытия. Крыша-то твоя вот-вот посыплется.

– Это ты так думаешь.

– Я или не я, но если тебя раскусит Яша, смело заказывай место с оградкой.

Они с Аронычем – мужики крутые…

Со стороны зала донесся громкий вопль, и оба поневоле повернули головы. Не глядя на сторожа, Валентин тихо проговорил:

– Кажется, ты сказал Яше, что спешишь домой?

– Вот дурья башка! Ему дело говорят, а он!.. – Чапа выругался. – Хочешь, чтобы тебя съели? И съедят, если будешь себя дальше так вести. Можешь не сомневаться! Чего ты смеешься?

– Я не смеюсь, я сочувствую. – Валентин отступил на шаг. – Сегодня ты явно перебрал. Я имею в виду сонапакс.

Чапа ударил почти без замаха, но все равно тяжело, без Сазиковой резкости.

Валентин без труда увернулся, и огромное тело грузно развернулось вслед за кулаком, едва не рухнув на пол. Валентин ухватил коллегу за локоть, помогая удержаться на ногах.

– Дьявол! – Чапа с кряхтеньем принялся растирать руку. – Все суставы, подлюка, вывернул!

– Видишь, значит, я не ошибся, – жестко сказал Валентин.

И на этот раз слова его Чапа проглотил. Продолжая кряхтеть, проворчал:

– Уклоняешься ты неплохо. Что да, то да. Хотя лет этак десять назад я бы с тобой управился в два счета.

– Не спорю. Десять лет назад я был всего-навсего сопливым подростком.

– Остряк! – Чапа фыркнул. С мучительной гримасой сунул потянутую руку в карман, тяжело двинулся по коридору – высокий, чуть сгорбленный, уносящий обиду.

– Чапа, – позвал его Валентин. – Я тебя все равно люблю. Честно-честно!

Великан медленно развернулся.

– Забудем обо всем, хорошо?

– А чего забывать? Ничего и не было. – Губы Чапы чуть дрогнули. – Ладно, пойду я. Ключи знаешь где.

– Знаю. – Валентин кивнул. – Привет домашним!

* * *

Через полчаса, с мокрыми волосами, посвежевший, он входил в комнату для сторожей. Чапа как в воду глядел. Удобно устроившись в кресле, его терпеливо поджидал «железный человек». С импортной сигаретой в зубах, в кожаной черной куртке, надетой прямо на голое тело. Темные глаза обратились к вошедшему, рука с сигаретой властно указала на стул. Однако, прежде чем сесть, Валентин аккуратно повесил на гвоздь перчатки, полотенце закинул в полиэтиленовый кулек, кулек упаковал в сумку.

– Есть разговор. – Смуглолицый атлет выдохнул дымное облако, озабоченно посмотрел на кончик сигареты. Он не спешил начинать.

– О чем?

Щурясь, Яша разогнал рукой дым.

– Я к тебе давно присматриваюсь. С тех самых пор, как ты здесь образовался. И не один я.

Валентин выдавил из себя усмешку:

– Польщен. И что дальше?

– А дальше мы поговорим. – Яша по-блатному растягивал слова, не забывая о многозначительных паузах, отчего речь его казалась особенно продуманной, содержащей недвусмысленную угрозу. Валентину стало понятно состояние людей, что отправлялись на «собеседование» с Яшей. И то сказать – второй человек после Дрофы, внутренняя контрразведка Сулика. Яша умел вытягивать из людей правду и далеко не всегда прибегал для этого к физическим расправам. Чапа утверждал, что он воздействует на подчиненных гипнозом. Не тем, о котором пишут медики, а гипнозом зоологического характера. Взгляд у Яши действительно был тяжел. Он припечатывал и давил, провоцируя на разговорчивость и откровенность. Так смотрят на своих жертв змеи, совы и тигры, лишая их воли, желания сопротивляться. Глуховатая речь Яши сковывала волю противника посильнее самого грозного рыка. Временами она просто вызывала ужас. От слов Яша в любой момент мог перейти к действиям, и об этом тоже знали все.