Текст книги "Дунай: река империй"

Андрей Шарый
Дунай. Река империй

© Шарый А., 2015

© Оформление ООО “Издательская Группа “Азбука-Аттикус”, 2015

КоЛибри®

* * *

 
Все у меня в глубине!
Всей истории сводки,
Утонувшие, будто колодки,
Державшие столько наций.
Здесь крылья, отрезанные не вчера,
Здесь утопленники-вечера [1]1
  Перевод Леонида Владимирова.


[Закрыть].
 

Эндре Ади. Признание Дуная. 1915 год

Система понятий: дунайская азбука

Существительные понятия

Адмирал

Акватория

Байдарка

Бакен

Банка

Бар (отмель)

Баржа

Баркас

Бассейн (реки)

Бездна

Берег

Бескозырка

Бечевник

Болото

Ботель

Боцман

Браконьер

Бриз

Брод

Буй

Буря

Бьеф

Ванна

Ватерлиния

Ведро

Верфь

Верховья

Весло

Водоворот

Водокачка

Водолаз

Водомерка

Водоноша

Водопад

Водораздел

Водоросли

Водосбор

Водосток

Водохранилище

Водяная (мельница)

Водяной

Волна

Вымпел

Гавань

Галька

Гидрография

Гидромантия

Гидроплан

Гидросистема

Гирло

Гладь

Глоток

Глубоководье

Губа

Гудок

Дамба

Дебаркадер

Дельта

Дно

Дождь

Докер

Долина

Жажда

Жижа

Завихрение

Заводь

Зажор

Заплесок

Запруда

Заструга

Засуха

Затон

Затор

Ива

Излучина

Ил

Инфильтрация

Ирригация

Исток

Камбуз

Камыш

Канава

Канал

Каньон

Капитан

Капля

Катер

Каюта

Кикимора

Киль

Ключ

Коллектор

Конденсация

Корма

Кормчий

Корыто

Коса

Кран

Круг (спасательный)

Круговорот

Круиз

Кубрик

Кувшин

Лагуна

Лайнер

Ландшафт

Лебедь

Ледостав

Ледоход

Леска

Лесосплав

Лещадь

Ливень

Лиман

Линь

Лихтер

Лодка

Ложбина

Лоцман

Луг

Лужа

Лягушка

Матрос

Мачта

Маяк

Меандр

Междуречье

Межень

Мелиорация

Мель

Мост

Мыс

Набережная

Навигация

Наводнение

Наносы

На приколе

Наяда

Невод

Нырок

Обрыв и омут

Огрудок

Одинец

Озеро

Ординар

Осадки

Осередок

Осока

Остров

Острога

Отлив

Паводок

Паромщик

Пароходство

Перекат

Печина

Пирс

Пиявка

Плавки

Плавни

Плавник

Плес

Плоскодонка

Плот

Плотина

Побочень

Поверхность (воды)

Пойма

Половодье

Полынья

Понтон

Поплавок

Порог

Порт

Потамология

Поток

Потоп

Прачечная

Прижим

Прилив

Пристань

Приток

Пробоина

Прорубь

Протока

Путь и цель

Пучина

Рак

Рангоут

Рафтинг

Регата

Рейд

Рейс

Речник

Риф

Рубка

Рукав

Русалка

Русло

Ручей

Рыбнадзор

Рында

Рябь

Ряска

Сеть

Слив

Снасти

Снежница

Сплавина

Стапель

Старица

Сток

Стрежень

Стрелка

Стремнина

Субмарина

Судовладелец

Сухогруз

Тальвег

Тарзанка

Теплоход

Теснина

Трап

Трирема

Тритон

Труба

Трюм

Удочка

Узел

Уключина

Улов

Урез

Уровень

Устье

Утес

Утопленник

Уха

Фарватер

Флотилия

Фонтан

Цистерна

Чайка

Чайник

Шалыга

Шкипер

Шлюз

Шлюпка

Штурвал

Шуга

Эстуарий

Якорь

Ялик

Яма

Яхта

Прилагательные понятия

Бурный

Быстрое

Ветреная

Вешние

Водоплавающий

Волглый

Глинистая

Глубокая

Голубая

Грунтовые

Грязная

Дренажная

Затхлая

Зыбкая

Канализационный

Ключевая

Колодезная

Корабельный

Коренной (берег)

Кристальный

Купальный

Ледяная

Мокрый

Мутная

Наветренный

Остойчивый

Парус

Песчаное

Пиратский

Питьевая

Плавное

Пляжный

Подветренный

Пресная

Природный

Прозрачная

Промозглый

Проточная

Прохладная

Родниковая

Росистая

Свежая

Серебряная

Соленая

Спокойная

Сточная

Стоячая

Стремительная

Судоходный

Сухопутный

Сырая

Талая

Текучий

Теплая

Тихая

Топкий

Тростниковый

Туманное

Фекальные

Флотский

Холодная

Чистая

Глагольные понятия

Баламутить

Брызгать

Бултыхаться

Булькать

Бушевать

Впадать

Впитать

Всплыть

Выпить

Высушить

Грести

Дрейфовать

Журчать

Захлебнуться

Искупаться

Испаряться

Источать

Лавировать

Литься

Моросить

Мыться

Набухать

Напиться

Наполнять

Нырнуть

Обмакнуть

Откачать

Отражаться

Пениться

Переправиться

Пересохнуть

Питать

Плескаться

Плюхнуться

Плыть

Погрузиться

Подсекать

Поймать

Покачиваться

Причалить

Протечь

Пузыриться

Разливаться

Размывать

Распугать

Растворить

Рыбачить

Смочить

Сплавляться

Стирать

Струиться

Табанить

Течь

Тонуть

Тралить

Утолить

Форсировать

Хлестать

Хлюпать

Хлынуть

Циркулировать

Штормить

Шуметь

1
Путь реки. От Черного леса до Черного моря

Если уразумеешь подлинное происхождение рек, поймешь, что больше вопросов у тебя нет.

Луций Анний Сенека. Натурфилософские вопросы. Книга III. 63 год

Историки считают: когда восточные славяне были язычниками, в раннем детстве своей цивилизации, любую полноводную реку они называли Дунаем. Лингвисты уточняют: это название восходит к еще более давней кельтской традиции. Dānuvius означает “быстрая вода” (от danu – быстрый, стремительный и vius – вода, река). Возможно, источник имени нужно искать глубже в древности, в эпохе Заратустры, в древнеперсидских словах со слогами “да”, “до”, “ду”. А то и еще дальше в прошлом: установлено, что задолго до начала времен понятие “река” обозначалось односложными протоиндоевропейскими словами “да на” (“течет здесь”), “до на” (“протекает здесь”), “ду на” (“протекает внутри здесь”). Всюду в гидронимах – “дн”: Днепр, Дордонь, Дон, Днестр, Двина…

На разных языках, живых и мертвых, у Дуная насчитывается больше дюжины названий. Пока река течет по Германии и Австрии, она женского рода. На славянских территориях Дунай меняет род на мужской, в албанском и румынском возвращает себе женственность, в древнегреческом и на латыни снова предпочитает мужественность. В венгерском и турецком Дунай вовсе теряет признаки пола, поскольку эти языки обходятся без родовой грамматической категории. В словенском языке Дунай “раздваивается”: Donava женского рода – это река, а Dunaj мужского рода – это город Вена. У Дуная долго было сразу два названия: верхнее течение реки обозначали заимствованным из кельтского латинским Danubius (Dānuvius), а нижнее – по-гречески Ίστρος. Плиний, Страбон, Птолемей спрашивали себя, где заканчивается одна река и начинается другая. Овидий называл Дунай “двуименным” (bisnominis).

Истоки Дуная находятся на восточных отрогах невысокой горной гряды Шварцвальд на юго-западе Германии. Там, близ старого городка Донауэшинген, на высоте 678 метров над уровнем Мирового океана сливаются воедино два чистых потока. У немцев на сей счет есть романтическая легенда о речных духах, прекрасных юных девах Брег и Бригах, оказавшихся в плену у Властелина горы. Сестры часто ссорились, так как Брег хотела добраться до Черного моря, а Бригах мечтала побывать в гостях у Рейна. Властелин горы помог исполнить сокровенные девичьи желания. Дунай он устремил к теплому юго-восточному морю, а в Дунай направил приток, вытекающий из холодного Боденского озера, сквозь которое проходит Рейн. Геология немного по-другому устроила отношения Дуная и Рейна, перемешав их воды. Оформившись, у городка Иммендиген Дунай уходит под землю (специалисты называют это явление “поглощением поверхностных вод”), но затем появляется снова. Дунайские воды забирает речка Аах, впадающая в Боденское озеро, через которое протекает Рейн. Таким вот хитрым способом природа соединяет Северное и Черное моря.

Дунай – единственная река в Европе, измерение которой ведется не по течению, а против него. Нулевой знак Дуная в румынской части дельты, в трех тысячах верст от Донауэшингена, установлен на молу в городке Сулина, а в украинской (огромное зеро на бетонной подушке) – на оконечности речного острова Анкудинов. Справочники указывают, что точная полная протяженность Дуная составляет 2845 километров. Это немало, однако вовсе не мировой рекорд, всего лишь 29-я строка в сводном списке, между Брахмапутрой из Южной Азии и Токантинсом из Бразилии. А вот в Европе протяженнее только Волга, хотя существенно протяженнее, примерно на восемьсот километров.

Измерения Дуная дают и другие данные – 2888 километров. Это если считать до истока ручья Брег, который далее всего отстоит от условной точки соединения реки с Черным морем. Со строго географической точки зрения, возможно, именно родник Брег, расположенный на опушке леса на некрутом склоне холма Катценштайг, и следовало бы полагать подлинным началом Дуная. У этого источника (неподалеку от местечка Фуртванген, в частном землевладении, на территории национального парка Зюдшварцвальд) установлен памятный знак. Надпись на вмонтированной в замшелый валун темно-медной табличке гласит: “Здесь, на высоте 1078 метров над уровнем моря, на расстоянии 2888 километров от устья Дуная и в ста метрах от водораздела Дуная и Рейна, Черного и Северного морей, берет начало Брег, главная из рек, образующих Дунай”. Воистину пастораль: лужайка с белой кашкой и желтым одуванчиком, дощатая изгородь природных расцветок, скромные деревянные скамейки, вдали солидный дом бауэра. Именно так, в спокойствии кущи, под пение птиц, под шорох и шепот ветра, под светом солнца и мерцанием звезд должно возникать величие мира. “В Шварцвальде, где сумрак вечно зелен, / Ты родился под елью вековой”, – столетие назад сообщил Дунаю немецкий поэт и политик Иоганнес Роберт Бехер [2]2
  Иоганнес Роберт Бехер (1891–1958) – видный представитель социалистического реализма в немецкой литературе. Член Компартии Германии с момента ее создания в 1918 году. Автор поэм “У гроба Ленина” (1924) и “Великий план” (1931), пацифистского романа “Люизит, или Единственная справедливая война” (1926). После прихода к власти нацистов бежал из Германии в СССР, на родину вернулся в 1945 году. Член ЦК Социалистической единой партии Германии. Автор текста гимна ГДР, песнопения “Возрожденная из руин”. В последние годы жизни занимал пост министра культуры ГДР. Лауреат Международной Сталинской премии “За укрепление мира между народами”.


[Закрыть]. Насаждения рядом с истоком реки действительно еловые.

Миф, как это часто случается, оказался сильнее правды жизни. В туристических проспектах фигурирует еще один источник Дуная, который к рождению реки никакого отношения не имеет, но тем не менее в массовом сознании считается главным. Источник находится в Донауэшингене, рядом с дворцом и садом местных землевладельцев князей Фюрстенбергов, справа от высокого цоколя храма Святого Иоганна. Фюрстенберги, городские отцы и пионеры местного пивоварения, проявили совершенный волюнтаризм: приказали обрамить родник каменным резервуаром, украсив его скульптурной композицией “Источник Дуная”. Я наблюдал этот бассейн в состоянии глубокого ремонта, с ободранным до скелета бетонным остовом, влагу строители на время купировали. Зачатый родником водоток фальшиво называется Donaubach, Дунайский ручей. Упрятанный в подземные трубы, через сотню метров он вливается в смирившую горный норов Бригах.

Это место в 1910 году Фюрстенберги посвятили своему покровителю императору Вильгельму II, обозначив памятную точку античного вида беседкой о четырех колоннах, которой присвоили пышное имя “Дунайский храм”. Этот храм не родившейся еще реки выгодно смотрится с противоположного берега Бригах, с подворья городского музея современного искусства. На выставочную площадку иногда подъезжают от соседнего дома престарелых бабушки в инвалидных колясках: полюбоваться козырными экспонатами – алюминиевым деревом под названием “Портрет дерева” и клубком алюминиевых труб под названием “Портрет камня”. В полутора километрах к западу, за обширным загоном для выпаса княжеских лошадей (формально все еще в границах Донауэшингена), прекрасные девы, вырвавшиеся из плена Властелина горы, наконец-то встречаются: плавная зеленоволосая Бригах соединяется здесь с прямой, как палка, Брег. Брег выглядит скучным рукотворным каналом, а Бригах мила и естественно печальна, ее ложе украшено рыжими водорослями, неторопливыми в колыхании и движении, словно пациентки дома сеньоров Святого Михаэля.

Вильгельм Шотцер. Вид на Донауэшинген. Акварель. 1827 год.

На княжескую удочку Фюрстенбергов, пожелавших иметь знаковый географический объект у себя под боком, попались многие – десятки миллионов туристов, – но не таков прославленный французский писатель Жюль Верн. Его приключенческий роман “Прекрасный желтый Дунай” полон каких угодно несообразностей (как всегда у Верна, простительных из-за яркости образов, живости сюжета и веселой наглости автора), но в данном случае популярный литератор оказался точен по крайней мере в главном. “Согласно одной легенде, которая долго считалась географической истиной, Дунай рождается в саду князя Фюрстенберга, – начинает свою речную сагу Верн. – Колыбелью будто бы был мраморный бассейн, в котором многочисленные туристы наполняли свои кубки”. Бассейн (когда он отреставрирован) на самом деле не мраморный, кубок из его ванны зачерпнуть затруднительно, даже опасно – рискуешь кувыркнуться через парапет. Впрочем, для повествования Жюля Верна, как и для течения Дуная, такая мелочь значения не имеет.

Юную реку, вышедшую из купели, местный скульптор Адольф Хеер, создатель скульптурной группы Donauquelle, изобразил в 1895 году в облике полуобнаженной девочки с морской раковиной в руке. Далекий путь этой нимфетке указывают бескрылый путто и величественная женщина в строгих одеждах, мать Баар. В физической географии Баар – невысокое плато, смыкающееся с горами Шварцвальда. При наличии художественного воображения и эти места в широком смысле можно счесть родиной Дуная, по крайней мере через Баар нерешительный еще Дунай также протекает. До фигур Хеера бассейн у дворца почти четверть столетия украшала другая скульптурная группа, работы Франца Ксавьера Рейха. Эта не слишком привлекательная, откровенно говоря, пара из песчаника теперь передвинута на нулевую дунайскую стрелку, к пункту слияния Брег и Бригах. Баар в интерпретации скульптора Рейха – также мать, с аллегориями плодородия в мощных руках, а вот длинноволосый Дунай, пускающий из морского рога существенную каменную струю, смахивает на голенького мальчика. Памятник живописно окружают заросли матерой крапивы, над ним склоняются немецкие национальные березки, и в солнечную погоду на скамейке в сени деревьев хочется сидеть бесконечно. Напротив, через Бригах, установлен дунайский километровый камень с указателем 2779. Это еще одна версия протяженности великой реки.

Путаницу вокруг истоков в рассказе “Биография Дуная” высмеял югославский писатель Милорад Павич: “Существуют два Дуная, два ребенка Шварцвальда, причем внебрачный ублюдок ничуть не хуже другого, признанного по закону. Этого первого, незаконного, ребенка Шварцвальда бросили в горах, где он живет как дикарь, предоставленный природе. Второго, законного, усыновил один немецкий граф. Или, точнее сказать, украл его в ближайшем лесу, отвел в свои владения, выкупал, привел в порядок и построил ему перед своим дворцом круглую колыбельку из камня, в которую бросают монетки, чтобы одарить дитя”. Этот граф, уверяет охальник Павич, и сейчас живет в Донауэшингене, только он теперь занят производством пива: “Человек, укравший Дунай, не пьет воду!”

По мере того как полнится река, ее художественные образы взрослеют, мужают, стареют. Это одна из парадигм речной философии. Свободное течение воды подобно току жизни: маршрут непредсказуем, но конечный пункт, исход определен. Ведь сколь ни широка, сколь ни своевольна река, она обречена на то, чтобы раствориться в море или исчезнуть в песках. Судьба, которую водам Брег и Бригах уготовил Дунай, им самим неведома; точно так же юный лирик Иоганнес Бехер, сочиняя прочувственный стих о родной природе, не мог и представить себе, что в будущем напишет государственный гимн Германской Демократической Республики.

Скульптор Ян Иржи (Иоганн Георг) Шаубергер, создатель фонтана Цезаря на Верхней площади чешского города Оломоуц (1725), увидел Дунай в облике солидного бородатого мужчины, скрепляющего ладони с другим таким же мужчиной (рекой Моравой) под конной статуей римского августа. Когда через полтора столетия император Австрии и король Венгрии Франц Иосиф решил подарить своей столице монументальную мраморную композицию, он также остановился на речной теме. Иоганн Мейкснер вытесал мускулистого Дуная из глыбы каррарского мрамора. Речной бог получился у Мейкснера не столько водным, сколько – судя по нежности, с которой он обнимает зрелую красавицу Виндобону (аллегория Вены), – земным. У ног этой пары примостился мраморный ребеночек, а по сторонам композиции (в так называемой рампе Альбрехта, это цокольная часть дворца-музея Альбертина) выстроились девушки – притоки Дуная (некоторые с веслами в руках), пылкостью которых их повелителю, возможно, еще только предстоит насладиться. Венгр Лео Фезлер в 1880-е годы выполнил фонтан Danubius на будапештской площади Кальвина (впоследствии перенесенный на площадь Эржебет) в соответствии с античной традицией: его Дунай – значительный бородатый Нептун с трезубцем в руках, а другие главные мадьярские реки – бесспорные наяды.

Наконец, упомяну о каноне эпохи барокко, знаменитой скульптуре Дуная, установленной не на его берегу, а неподалеку от берега Тибра. Речь идет о работе Джованни Лоренцо Бернини “Фонтан Четырех рек” на пьяцца Навона в Риме. В 1644 году Бернини – как утверждает его биограф, из-за происков недругов – не был допущен к конкурсу на проект памятника папской славе, который обрамлял бы тридцатиметровый египетский обелиск. Однако покровитель скульптора князь Никколо Людовизи, будучи женатым на племяннице Иннокентия X, умудрился выставить макет фонтана Бернини в покоях святого отца. Тот, пораженный совершенством замысла скульптора, отменил конкурс, и Бернини получил выгодный заказ. А замысел заключался в том, чтобы воплотить идею могущества Ватикана в изображениях главных известных к той поре христианскому миру рек четырех частей света. Европу на этом смотре представил Дунай, его партнерами назначены Нил, Ганг и Ла-Плата. Атлетически сложенному из мрамора Дунаю, как географически самой близкой к Ватикану реке, Бернини доверил придерживать не весло или иной простой водный знак, а эмблему высшей власти, герб понтифика – щит с изображением голубки с оливковой ветвью в клюве, символа папской семьи Памфили.

Никто и не думает подвергать сомнению неземное происхождение рек (“Все реки – дети неба”, – сказал поэт). Первым из известных потусторонних покровителей Дуная считается богиня Дану (Донау). Кельты почитали это божество как мать сущего, хранительницу источника жизни – священных “вод небес” и супругу бога Биле, который перевозит души умерших в иной мир по загробным потокам. На Траяновой колонне в Риме, воздвигнутой архитектором Аполлодором в честь победы войск империи над племенами даков, изображен бог Данубий. Бог наблюдает за тем, как легионеры форсируют Дунай по понтонному мосту. Данубий стал первым речным небожителем, изображение которого в качестве главного мотива появилось на реверсе монеты. Речь идет о денарии (вроде серебряного гривенника) начала II столетия – времени правления того же императора Траяна.

На каждый из без малого трех тысяч дунайских километров приходится примерно по три года более или менее детально изученной истории человечества, если не обращать внимания на то долгое и темное прошлое цивилизации, когда люди были еще не в полной мере людьми. Каким именем, интересно, они именовали мощную темную реку, которая текла неизвестно откуда и неведомо куда, что думали о ней? Может быть, они думали, что эта река появилась из растрепанной шевелюры какого-нибудь божества, подобно поклонникам индуизма, считавшим, что Ганг проистекает из спутанных волос бога Шивы? В народных легендах, напоминает французский философ Гастон Башляр в работе “Вода и грезы”, неисчислимы реки, проистекающие из мочеиспускания какого-нибудь великана: “Гаргантюа тоже, гуляя, ненароком затопил целую французскую деревню… Капли могущественной воды достаточно и для того, чтобы сотворить мир, и для того, чтобы растворить ночь”.

Но откуда же на самом деле, если не от Бога праведного, взялся Дунай? Шестьдесят пять или шестьдесят шесть миллионов лет назад отколовшиеся от древнего континента Гондвана материки столкнулись с другим древним сверхконтинентом, Лавразией. В результате образовался широкий горный пояс от нынешних Пиренеев до нынешних Альп, а древний океан Тетис разделился на несколько водоемов относительно небольшой глубины. Реликтом Тетиса считают одну из его бывших впадин, Черное море. На месте нынешней Среднедунайской низменности около десяти миллионов лет назад располагалось мелкое Паннонское море, соединенное с теперешним Средиземным. Паннонские воды высохли или утекли шестьсот тысяч лет назад. Острова превратились в холмы, дно морское стало равниной. С той поры по большому палеографическому счету на этих просторах ничего особенного не происходило. Примерно с той поры из Черного леса к Черному морю и течет Дунай.

Первое из дошедших до нас описаний Дуная оставил в середине V столетия до Христова Рождества греческий историк Геродот. Он посвятил этой реке пять абзацев четвертой книги “Истории”, названной именем музы трагедии Мельпомены. Дунай, “река с пятью устьями”, помещен на западе представляющей собой “богатую травой и хорошо орошаемую равнину” страны скифов. “Истр – самая большая из известных нам рек, – делится наблюдениями Геродот, – зимой и летом она одинаковой величины. Это первая река Скифии на западе; она становится самой большой, и вот почему: в Истр впадают и другие реки, отчего он становится многоводным… Истр пересекает всю Европу и впадает в море на окраине Скифии”. Геродот в целом правильно описал низовья Дуная и перечислил чертову дюжину его притоков, но о среднем и верхнем течении реки древние греки имели смутное представление и на картах помещали истоки Истра то на склонах Альп, то в Пиренеях, то в стране гипербореев. Выше порожистого ущелья, ныне известного как Железные Ворота, греческие суда подняться не смогли.

Достоверные сведения о том, откуда берется Дунай, как считается, получили римляне в эпоху императора Тиберия (I век нашей эры) от плененных в боях германцев. Геродот первым из античных ученых упомянул и другую главную европейскую реку – Волгу (названную им Оар), однако считал, что она впадает не в Гирканское (Каспийское) море, а в Меотийское озеро (Азовское море). За двести с лишним лет до Геродота его старший соотечественник Гесиод назвал Дунай “братом Нила”.

С той поры Дунай исследовали, изучили, охарактеризовали всеми возможными способами сотни или даже тысячи раз, вдоль и поперек, от истока до устья, от первой до последней капли. Самое фундаментальное описание реки составил в первые десятилетия XVII века итальянский натуралист Луиджи Фердинандо Марсильи, положивший на карту почти тысячекилометровую речную границу империи Габсбургов и османских владений. Марсильи логически доработал речную шкалу возрастных сравнений: в его воображении Дунай предстал в облике самого почтенного античного бога, мощного старца Сатурна, которому еще не угрожали гидроэлектростанции. Возможно, Марсильи прав: только такому гиганту под силу ежегодно выносить в Черное море больше двухсот кубических километров (попробуйте представить такой объем!) пресной воды. И все это только для того, чтобы тремя тысячами километров выше по течению, на опушке черного немецкого леса, мраморная девочка с ракушкой в руке снова стряхнула с кончиков пальцев несколько прозрачных капель в незамутненный родник. Так и происходит круговорот воды в природе.

Другой образец скрупулезного исследования реки – трехтомник общим объемом 2164 страницы и весом шесть килограммов под названием “Навигация и спуск по Верхнему Дунаю”. Это исследование произвел австрийский инженер Эрнст Невекловский, полвека, с начала XX столетия, при всех политических режимах служивший в разных речных должностях. С немецкой педантичностью тщательный Невекловский в мельчайших подробностях пронаблюдал, подсчитал, пронумеровал, переписал, инвентаризовал все водное хозяйство в зоне своей профессиональной ответственности, от впадения в Дунай Иллера (чуть выше города Ульм) до Вены. Это 660, нет, простите, герр инженер, 659 километров. Пожалуй, плотнее Невекловского смог изучить Дунай только один человек – словенский пловец на сверхдальние дистанции Мартин Стрел. В 2000 году он за 58 дней проплыл реку почти от истока до самого устья. Стрел, учитель фламенко по профессии, известен преодолениями Янцзы, Миссисипи и Амазонки. Вот это действительно взгляд на реку изнутри. Big River Man как мог капитализировал свой успех: он выпускает красное вино “речных” марок.

ЛЮДИ ДУНАЯ

ЛУИДЖИ ФЕРДИНАНДО МАРСИЛЬИ

граф и землемер

Итальянский ученый, военный, инженер и авантюрист граф Марсильи (1658–1730) оставил после себя шеститомное описание Дунайского бассейна – отлично проиллюстрированный свод сведений по географии, гидрологии, минералогии, фауне, флоре речной зоны. Выходец из богатой родовитой семьи из Болоньи, Марсильи в юности отправился в странствия по Османской империи, в 1681 году написал свою первую книгу путешествий “Босфор”, а затем поступил на службу к императору Леопольду I Габсбургу. В бою с османской армией получил ранение и попал в рабство: молодого офицера продали великому визирю Кара Мустафа-паше, в обозе которого Марсильи вскоре стал свидетелем неуспешной для султана Мехмеда IV осады Вены. В 1684 году граф смог вернуться в австрийскую армию в качестве военного инженера, в 1686 году принял участие во взятии Буды, получил в командование пехотный полк. В 1699 году возглавлял комиссию по демаркации границы между государством Габсбургов, Венецианской республикой и Османской империей. В течение полутора десятилетий Марсильи составлял различные описания Дуная, проводил измерения его глубины и скорости течения, анализировал вкус, запах, химические свойства воды и льда, рисовал схемы речного русла и прилегавших к нему топей и болот. Марсильи первым верно зафиксировал на картах главные дунайские изгибы: поворот реки резко на юг выше Буды и резко на восток южнее Илока. Офицерская карьера Марсильи оказалась не столь успешной, как его научные изыскания. В начале Войны за испанское наследство полк Марсильи перевели в Баден-Вюртемберг, в начале 1703 года генерала направили в крепость Брайзах-на-Рейне. Летом город окружил французский неприятель. Оценив обстановку, командование гарнизона приняло решение о капитуляции. Вскоре графа отстранили от службы, обвинив в измене и трусости. Трибунал осудил 27 офицеров гарнизона Брайзаха, коменданта крепости казнили, а Марсильи лишили воинского звания и наград, преломили над его головой шпагу и с позором изгнали из габсбургской армии. Считая суд неправедным, граф пытался обжаловать вердикт, но император Леопольд не проявил ни милосердия, ни понимания. Марсильи покинул венский двор, продолжая бороться за свое честное имя. В Швейцарии он опубликовал апологию капитуляции Брайзаха на четырех языках под девизом “Сломана шпага, но не дух”. Обида на императора побудила Марсильи принять участие в антигабсбургской коалиции в качестве доверенного лица папы римского, но и это предприятие не принесло графу славы и почестей. В 1706 году он возобновил природоведческие исследования – на юге Франции, а затем вернулся в родную Болонью, где принял участие в основании существующих и сейчас Академии искусств и Института наук. Речной опус Марсильи Danubius Pannonico-Mysicus, Observationibus Geographicis, Astronomicis, Hydrographicis, Physicis полностью опубликован в Голландии только в 1726 году. Содержавшееся в рукописи посвящение императору Леопольду автор вымарал. Обширный дунайский атлас, приложение к труду Марсильи, вышел в свет еще через четверть века. Марсильи был талантливым ученым-энциклопедистом эпохи раннего Просвещения: он классифицировал грибы и минералы, открыл в Болонье обсерваторию, описывал римские развалины, заложил основы океанографии и морской биологии. Увлекательно написанная историком Джоном Стойе биография этого дунайского энтузиаста не случайно получила знаковое название “Европа Марсильи”.

Совсем по-другому задолго до Невекловского и Стрела увидел Данубий поэт и ритор эпохи упадка Рима Децим Магн Авсоний, учитель будущего императора Грациана. В 368 году он сопровождал римское войско в походе за Рейн. В раскинутом неподалеку от места слияния Бригаха и Брега лагере этот Авсоний, в общем довольно скучный автор, сочинил несколько изощренных стихотворений, в награду за которые получил из добычи императора прекрасную пленницу Биссулу. Заунывными гекзаметром и пентаметром шестидесятилетний Авсоний воспел прелести голубоглазой алеманки, которой, вернувшись в Рим, подарил свободу и которую сделал равной себе подданной империи. Поэтически говоря, благодаря Авсонию у истоков Данубия варварка Биссула стала гражданкой Лацио. По дунайским художественным тропам войны и любви за Децимом Магном Авсонием последовали многие литераторы – и идут речной долиной до сих пор.

Настольной книгой любого исследователя Центральной и Юго-Восточной Европы стала вышедшая в 1986 году (так полностью и не переведенная на русский язык) работа итальянского историка и филолога Клаудио Магриса “Дунай”. За последние десятилетия никто не исследовал дунайский миф так всесторонне, никто не написал о главной староевропейской реке так толково и страстно, как этот почтенный профессор германистики из Триеста. В фокусе размышлений Магриса – вопрос о цивилизационной миссии Дуная. Какова же она? Нести священные немецкие воды на восток? В буквальном и философском смысле орошать Центральную Европу, эту “сухопутную землю в платье из тяжелого зеленого сукна”? Служить сосудом мадьярской и славянской мистики; быть, как и в древней истории, проводником дикой энергии восточных варваров? Или прав другой искушенный путешественник, автор книги “Темза. Священная река” британец Питер Акройд, заметивший: “Вода – это зеркало. У нее нет своей формы и собственного смысла. Река – это отражение обстоятельств: геологических или экономических, вода вмещает все и потому прозрачна”?

Последнее из ставших международно знаменитыми описаний Дуная составили в 2004 году два молодых в ту пору австралийца, философ Дэниел Росс и кинорежиссер Дэвид Барисон. Они проделали путь от низовий к верховьям реки, произведя при этом около пятидесяти часов видеозаписей. Отмонтированные речные репортажи R’n’B перемежают фрагментами бесед с мощными европейскими умами: философами Филиппом Лаку-Лабартом, Жан-Люком Нанси и Бернаром Стиглером [3]3
  Филипп Лаку-Лабарт (1940–2007) – французский философ, переводчик и литературный критик, президент Международного философского колледжа. Жан-Люк Нанси (р. 1940) – французский философ, автор теории сообщества как бытия-вместе, профессор Страсбургского университета. Соавтор нескольких работ Лаку-Лабарта. Бернар Стиглер (р. 1952) – франко-немецкий философ, профессор и преподаватель нескольких европейских университетов, директор Института исследований и инноваций, основатель политико-культурной группы Ars Industriales. Философией увлекся во время тюремного заключения (1978–1983), к которому был приговорен за участие в вооруженном нападении.


[Закрыть], а также кинорежиссером Гансом-Юргеном Зибербергом, автором семичасовой киноленты “Гитлер. Фильм из Германии”. Помимо общих вопросов бытия, все эти дунайские разговоры крутятся вокруг курса лекций другого выдающегося философа, Мартина Хайдеггера, – о природе стихотворчества на примере гимна “Истр”, сочиненного в начале XIX века светочем немецкой поэзии Фридрихом Гёльдерлином. Гёльдерлин, творчество которого считается значимой тенденцией не только немецкой, но и мировой поэзии, два столетия назад воспел сущность Дуная и, рассуждая о немецком гении и немецкой культуре, противопоставлял свой Истр своему же Рейну, о котором, естественно, также сочинил гимн.

В 1942 году ректор университета во Фрайбурге Мартин Хайдеггер, комментируя скрытый смысл произведений гимнического стихотворца, осмыслил связи германской и античной культур, а также хаоса, в который погрузила Европу и весь мир Вторая мировая война. Хайдеггер открыто симпатизировал национал-социалистам, все время их пребывания у власти пусть формально, но состоял в гитлеровской партии и за это после окончания войны на несколько лет был отстранен от преподавания. Одни критики считают его убеждения трагической ошибкой, отстаивая при этом мнение, что политическая позиция не имеет отношения к научным взглядам; другие уверены: поддержка национал-социализма бросает тень на всю деятельность философа. Авторитет Гёльдерлина, талант Хайдеггера и его темный общественный опыт сделали лекции о гимне “Истр” (целиком опубликованные только в 1984 году) предметом сложного диспута – о добре и зле, мимолетности жизни и вечности смерти, о переплетениях коммунизма и нацизма, о реке жизни и жизни реки. Барисон и Росс, иллюстрируя дунайскими пейзажами комментарии своих ученых собеседников по поводу комментариев Хайдеггера к произведениям Гёльдерлина, выцелили точно: их трехчасовая малобюджетная лента получила призы международных кинофестивалей и на пару лет стала европейским интеллектуальным шлягером. Вот как Росс и Барисон обосновали свой непростой замысел: “Пересекая разрушенную недавней войной Югославию, занятую восстановлением национальной мифологии Венгрию, Германию, которая является одновременно сердцем новой Европы и призраком старой, Дунай как таковой остается главным вопросом познания. Дискуссия разворачивается вокруг самых провокационных вопросов нашего времени: о доме и месте, культуре и памяти, технологии и экологии, политике и войне, – волнующих нас так же, как в 1942 году они волновали Хайдеггера”.