Текст книги "Расследование доктора Данилова"

– Почему?

– В пару с совместителем Денис Альбертович ее никогда не поставит. Только с кем-то из основного состава, у кого нервы покрепче. Я, например, могу ее выносить, а вот Алексей Алексеевич – нет. Она его однажды довела до того, что он около часа работать не мог – руки тряслись как при Паркинсоне…[18]18
  Имеется в виду болезнь Паркинсона, одним из характерных симптомов которой является тремор – непроизвольные, быстрые, ритмичные колебательные движения частей тела.


[Закрыть]

Медсестры охотно откликнулись на приглашение Данилова и даже согласились подождать, пока он пообщается с заведующим отделением. На немой вопрос, читавшийся во взгляде Дениса Альбертовича Данилов ответил едва заметным отрицательным движением головы. Истории Денис Альбертович просматривал бегло, видимо Бурлай с Кошелевым были у него на хорошем счету. На выходе Данилов замешкался и когда остался с Денисом Альбертовичем наедине, попросил список тех пациентов, чья смерть стала неожиданностью для врачей. С указанием даты смерти, основного диагноза и номера истории болезни. Заодно попросил и графики дежурств, начиная с октября прошлого года. Денис Альбертович пообещал составить список «прямо сейчас» и прислать вместе с графиками по электронной почте. Следующий раз Данилову предстояло дежурить через неделю, но он предупредил, что заглянет в отделение днем во вторник, девятого марта, вроде бы для того, чтобы сделать копии нужных историй болезни. Метод Данилова был простым – наблюдать и думать, думать и наблюдать.

На кофе Данилов потратился не напрасно – у него появились первые подозреваемые. Когда он словно бы мимоходом заметил, что его шеф – заведующий кафедрой очень высокого мнения о Денисе Альбертовиче, Инна, работавшая в отделении уже пятый год, сказала, что Денис Альбертович «вообще замечательный» и что его не любят только некоторые идиотки. Оксана, пришедшая в отделение в декабре, согласно кивнула – так оно и есть.

– Вы, наверное, имеете в виду доктора Дебихину? – предположил Данилов.

– Не только, – усмехнулась Инна. – Дебихина – это клинический случай неадеквата, она плохо относится ко всем, без разбору. Работала бы при Хобте, так и его бы не любила. Но есть у нас две лисички-сестрички – Верка и Надька Нечухаевы, так вот они Хобту просто боготворили, а Дениса Альбертовича ненавидят. Все им не так…

– Надьку вы видели, – вставила Оксана, – она нас сменяла. Рыжие кудряшки и нос, как у Буратино.

– Сестрички – старые девы, – продолжала Инна. – Они живут вместе с престарелой мамашей, которая один день умирает от кишечной непроходимости, а другой день от стенокардии, но все никак не умрет. Одну ее надолго оставлять нельзя, потому что она в глубоком маразме, так что Верке с Надькой приходится работать в разные смены. То ли им что-то перепадало от Хобты, то ли они были в него влюблены, но перед ним они просто стелились и трепетали. А про Дениса Альбертовича постоянно гадости говорят и ждут не дождутся, когда его совсем снимут из-за плохих показателей. Хотя он им ничего плохого не сделал, только хорошее.

– Такие вот они сучки! – подвела итог Оксана.

«Если две сестры работают поочередно на одну ставку, то они проводят в отделении четырнадцать суток в месяц, – подумал Данилов, – а если на полторы – то все двадцать. Уйма времени! Много можно успеть сделать».

К лисичкам-сестричкам определенно следовало присмотреться. Да и к доктору Дебихиной тоже, несмотря ни на что.

Глава пятая
Шебутной Одиссей

В Коломну решили ехать на электричке. Данилов уселся в углу у окна, дождался наступления десяти часов и начал обзвон старых знакомых. У того, кто успел поработать и там, и здесь, и еще где-то в любом месте всегда найдется нужный человек, а то и несколько. Начав с поздравлений (все старые знакомые оказались женщинами), Данилов спрашивал про жизнь, вспоминал что-то из общего прошлого, вкратце рассказывал о себе, интересовался нет ли у собеседницы приличного кандидата в женихи, а то дочь можно сказать, на выданье (одиннадцатилетняя Мария Владимировна корчила при этом свирепые гримасы и показывала заботливому отцу кулак), а затем переходил к сбору нужной информации.

– У вас до недавних пор работал в реанимации доктор Бурлай, Федор Никитич. Помнишь такого? Меня главный врач одной дружественной больницы попросил навести о нем справки… Хочет взять его к себе заведующим. Только это строго между нами, потому что еще ничего не решено. Зачем человека напрасно обнадеживать?..

В двух разговорах из пяти Данилов интересовался доктором Кошелевым. Выслушав характеристику «кандидата на заведование», Данилов интересовался отделением, в котором раньше работал кандидат. Место работы оказывает влияние на человека. В хорошем отделении средненький врач может подтянуться до уровня крепкого профессионала, а в плохом и профессионал деградирует. Мимоходом звучал вопрос о летальности, которая всякий раз оказывалась в пределах допустимого. Помимо прочего, Данилов узнал, что Кошелев ушел из авиационной клиники после скандала с начмедом. Врач из отделения эндокринологии, у которого в реанимации лежал двоюродный брат, попросил Кошелева провести к нему жену. Кошелев согласился, в таких вещах коллегам обычно не отказывают. Посетительница была одета должным образом – халат, шапочка, маска, на ногах сменная обувь плюс бахилы и собиралась пробыть у постели мужа не более пяти минут, но буквально следом за ней в отделении появился начмед, который выгнал посетительницу из зала и пообещал Кошелеву, как старшему врачу смены выговор и лишение премий на полгода. Кошелев возмутился, потому что наказание совершенно не соответствовало проступку, наговорил начмеду дерзостей и приложил к объяснительной заявление об увольнении по собственному желанию.

– Алексей по знанию и опыту годится на заведование, – сказала старая знакомая, – но по характеру не очень.

– Да я на его месте тоже бы разозлился, – ответил Данилов. – Одно дело, когда по реанимации толпы родственников в уличной одежде разгуливают и совсем другое – родственницу коллеги в халате ненадолго пустить. И за это – выговор с депремированием? Несправедливо!

У одной из старых знакомых Данилов получил сведения об Оксане, которую якобы хотели сделать старшей сестрой. Версию с маньяком, насколько бы неправдоподобной она не выглядела, сбрасывать со счетов нельзя. А за маньяком, по логике вещей, должен был тянуться какой-то след – или не совсем адекватное поведение, или высокая летальность на прежнем месте работы, или еще что-то примечательное… Данилов пожалел, что не узнал, где прежде работала доктор Дебихина и уже хотел позвонить Денису Альбертовичу, но передумал. Не горит. Точнее, может, и горит, но сначала нужно придумать повод для расспросов, ведь Дебихину никто повышать не захочет. Романтический интерес к ней проявить? Вообще-то можно, если только на словах, в рамках предлога для сбора информации, но не на глазах у жены и дочери.

– У меня такое впечатление, будто сегодня не восьмое марта, а второе февраля! – с заметным раздражением сказала Елена, когда Данилов убрал мобилу в карман куртки.

– А что у нас было второго февраля? – Данилов напряг память, но так ничего и не вспомнил.

– День сурка! И не у нас, а в Америке. Но очень в тему, если ты, конечно, смотрел этот фильм. Пейзаж за окном меняется, а слышу я одно и то же… Главный врач одной дружественной больницы… Строго между нами… Живи ещё хоть четверть века, все будет так. Исхода нет!

– Маша, – елейным голосом сказал Данилов, – смотри, какая у нас разносторонне развитая мама. Она настолько хорошо знает и поэзию, и классику кинематографа, что к любому случаю сразу же находит подходящий пример. Гордись и старайся соответствовать! Мне, Маша, в свое время несказанно повезло. Я встретил совершенную женщину, обладающую тремя исключительными достоинствами – умом, красотой и добротой…

– Нет, кажется сегодня в самом деле восьмое марта, – улыбнулась Елена. – Продолжай, я обожаю, когда меня хвалят.

– А я читала, что в Китае нельзя называть женщину «доброй»! – сказала Мария Владимировна. – Это означает, что ее больше похвалить не за что. Китайцы очень вежливые, они даже плохое высказывают в красивой форме…

Данилов почувствовал, как по затылку начинает разливаться тупая боль, которая в последние годы появлялась очень редко – кое-что с возрастом проходит, и это не может не радовать. Интересно, однако, устроена человеческая психика. Стоило только дочери упомянуть про Китай, как из глубин памяти всплыл давний случай и проявился не в виде воспоминания, а в виде последствия – головные боли появились после того, как Данилова на вызове ударил по голове обрезком водопроводной трубы неадекватный китаец.

– Да, китайцы очень вежливые, – повторил Данилов, – вкладывая в эти слова особый смысл, понятный только ему. Но мы, к счастью, не в Китае и можем плохое высказывать в плохой форме, а хорошее – в хорошей. Деликатность уместна до определенных пределов.

– Маша! Папа шутит! – сказала Елена, бросая на Данилова укоризненный взгляд. – Деликатность уместна всегда! Никогда не стоит опускаться до ругани и, тем более, до драк. В крайнем случае можно просто проигнорировать…

– Папа не шутит, – возразил Данилов. – Знаешь, Маша, если бы твои родители всегда и в любой ситуации проявляли деликатность, то тебя бы на свете не было.

– Что ты несешь?! – возмутилась Елена. – При чем тут ребенок?

– Если ты не будешь меня перебивать, то я расскажу, – Данилов улыбнулся и подмигнул Маше. – Дети должны знать семейную историю.

– Обожаю семейные истории! – Машины глаза восторженно загорелись. – Мама, не перебивай!

– Первую часть истории ты уже знаешь, – сказал Данилов. – У нас с твоей мамой, Маша, не все складывалось гладко. В молодости жизнь развела нас в разные стороны, а потом свела, но могла бы снова развести и, скорее всего, навсегда, если бы я не дал бы по морде одному нехорошему человеку…

– Знаю, знаю! – закивала Маша. – Он на маму кляузу написать хотел.

– Да, именно так. Слушай, что было дальше. Это случилось на подстанции, я там работал на линии, а мама была заведующей. Мы еще не были женаты. Мама сказала, что уволит меня за такой поступок. Я, конечно, расстроился, после дежурства пришел домой и лег спать. И вдруг меня будит моя мама – проснись, тебе звонят с работы! Я беру трубку и слышу очень деликатные слова: «Идиот! Скотина! Сволочь!». Угадай с трех раз, кто это звонил.

– Мама! – воскликнула Маша.

– Нашел, что вспомнить! – Елена страдальчески закатила глаза и покачала головой.

– А потом она послала меня по такому адресу, которого воспитанные люди вообще знать не должны и отсоединилась, – продолжал Данилов. – И в этот момент я понял, что мама меня все-таки любит. Ну а я-то давно ее любил. Так вот все у нас и началось… По новой. А если бы я не дал коллеге по морде, а мама не отреагировала бы на это столь эмоционально, то я бы так и не понял, как мама ко мне относится. Делай выводы.

– Нормальные люди, Маша, говорят о своих чувствах, задают вопросы и получают ответы, – назидательным тоном сказала Елена. – А… хм… не очень умные люди устраивают побоища, ломают мебель и…

– И всяко-разно обзывают тех, кто их любит, – закончил Данилов.

Елена молча показала ему кулак.

В Москве было облачно, а в Коломне светило солнышко и даже грело, что было вдвойне приятнее.

– Планируются ли встречи с информаторами? – осведомилась Елена, едва ступив на перрон.

– Нет, я здесь инкогнито, – шепотом ответил Данилов, опасливо озираясь по сторонам. – Никаких контактов!

– Замечательно! – жена подхватила его под руку. – Тогда пошли нагуливать аппетит перед праздничным обедом!

С праздничным обедом вышел небольшой облом. Изначально Данилов собирался отметить праздник в каком-нибудь заведении, придерживающемся старинных русских традиций. Ему хотелось солянки, настоящей, а не такой, как везде, или наваристой ухи, а также чего-нибудь мясного, томленого в горшочке, а Елена с Машей предвкушали самолепные пельмени и вареники, пирожки-расстегайчики и блины с вареньем. Как сказала Елена, «в праздник хочется праздновать, а не высчитывать калории». Но после посещения музейной коммунальной квартиры Мария Владимировна сказала, что она дико устала и дико хочет есть. Пришлось зайти в первое подвернувшееся заведение, которое оказалось рестораном в чешско-немецком стиле – с колбасками, блюдами из свинины, и довольно неплохим выбором пива.

– Данилов, а ведь мы правильно зашли, – сказала Елена, оглядывая зал. – Этот праздник появился в Германии по инициативе Клары Цеткин и отмечали его вот в таких пивнушках. Весь этот гламур с шампанским, хрусталем и эклерами возник гораздо позже. Пора прикоснуться к истокам, тем более что вон на том столе я вижу пельмени…

Прикоснулись качественно, совершенно не думая о калориях. Впрочем, Данилова и Марию Владимировну калории совершенно не волновали, их подсчетом озадачивалась только Елена. На выходе дочь сказала, что она, пожалуй, согласилась бы жить в «такой огромной и ужасной коммунальной квартире», при условии, что рядом есть места, в которых вкусно кормят. Родители дружно рассмеялись, а затем объяснили дочери, что в те времена, когда музейная коммуналка была жилой, огромной и ужасной, вокруг не было такого количества заведений общепита. И такого качества, к слову будь сказано, тоже.

В электричке утомленная Мария Владимировна сразу же заснула.

– Я правильно поняла, что ты кого-то подозреваешь? – спросила Елена. – Все же виной всему не бардак, а чья-то злая воля.

– Да, – ответил Данилов. – Окончательные выводы пока еще делать рано, но то, что я видел в день знакомства и во время дежурства свидетельствует о том, что порядок в отделении поддерживается на должном уровне. Даже если допустить, что меня намеренно поставили дежурить с лучшими сотрудниками, которые могли знать о моей истинной роли…

– От кого? – брови Елены удивленно взметнулись вверх. – Вряд ли твой шеф или заведующий отделением стали бы трепаться об этом. Или, может, ты думаешь, что это я проболталась?..

– По одной из версий проболтаться может заведующий отделением, – Данилов сделал многозначительную паузу. – Да, именно он. Сначала я подумал, что причина может крыться в плохой постановке работы и некомпетентности сотрудников. Заведующий это понимает, но он покрывает своих неумех, хочет выиграть время и хочет отвести от себя подозрения – вот, я даже у очень уважаемой в медицинских кругах кафедры помощи попросил, но и они не смогли понять, в чем тут дело. Не очень умный, но довольно хитрый человек вполне может придерживаться такой тактики. Однако, все совсем не так. Денис Альбертович умен и если он что и «покрывает», условно говоря, так это требует после дежурства исправлять записи в истории болезни, которые ему не нравятся. Но, как мне сказали, исправления вносятся не ради искажения общей картины, а ради ее уточнения. Он требует четко обосновывать диагнозы и подробно писать статусы…

– Помнишь ассистента Батыршина с кафедры фтизиатрии? – спросила Елена. – Который писал статусы из трех букв?

– Разве такое забудешь? – хмыкнул Данилов.

Ассистент Батыршин был человеком весьма своеобразным, если не сказать – странным. Среди преподавателей встречались разные люди, одни добросовестно относились к работе, другие – не очень, но такой пофигист как Батыршин был один на весь Московский медицинский университет (бывший Второй мед), а, возможно, что и один на всю Москву. Осмотры пациентов он записывал аббревиатурой «СБД» – состояние без динамики, никогда не делал перекличек, а если студент не мог ответить на вопрос, то отвечал на него сам без какого-либо ущерба для оценки. Если бы в университете существовала номинация «Преподаватель года» и победитель определялся бы честным тайным голосованием среди студентов, то Батыршин побеждал бы в ней ежегодно.

– Впрочем, для окончательных выводов в пользу Дениса Альбертовича мне надо еще понаблюдать за обстановкой, – продолжал Данилов. – А кроме того, сегодня утром у меня появилась новая версия, фантастическая до идиотизма, но, тем не менее, вполне жизнеспособная.

– Какая? – заинтересованно спросила Елена. – Расскажи! Ехать еще долго.

– Не расскажу! – отрезал Данилов. – Ты будешь смеяться и скажешь, что я веду себя, как мальчишка, чего доброго, еще и ребенка разбудишь. К тому же, ни один уважающий себя сыщик, никогда не спешит делиться своими предположениями. Сначала все нужно проверить, а потом уже делиться. Кстати, с проверкой этой версии ты можешь мне помочь. Если, конечно, захочешь.

– Скажи сначала в чем будет заключаться моя помощь, – потребовала Елена. – Если мне придется изображать из себя пациентку реанимационного отделения, то я не согласна. Так и знай!

– Мне понадобится всего лишь немного информации со «скорой», – Данилов мягко улыбнулся. – Ты, как заместитель главного врача, получишь ее без проблем. Пробираться ночью в кабинет главного врача и открывать скрепкой его сейф тебе не придется.

– Ну если так, то можешь на меня рассчитывать, – пообещала Елена. – А что за информация?

– Скажу в свое время, я пока и сам точно не знаю, – ушел от ответа Данилов.

– Ты еще Никиту привлеки, как практикующего психолога, и у нас будет семейный подряд, – поддела Елена.

– И его привлеку, – пообещал Данилов. – Только не как психолога, а как продвинутого интернет-пользователя.

– Я надеюсь, что ему не придется ничего взламывать?! – забеспокоилась Елена. – Сейчас за это прилетает сразу и очень жестко. У заведующей пятнадцатой подстанцией Гаврильской сын шутки ради взломал почтовые ящики своих однокурсниц. Отделался штрафом в двести тысяч, и это еще хорошо. Если бы попробовал кого-то шантажировать, то мог бы сесть на семь лет! Смотри, Данилов, чтоб никакого криминала!

– Я что – идиот? – обиженно спросил Данилов. – Ты еще предупреди, чтобы я не поручал Никите уводить деньги с чужих счетов. Возможно, я попрошу его побродить по всяким потаенным сетевым закоулкам и посмотреть, какая информация там вывешивается. Но однозначно без взлома и прочей уголовщины.

– Что за закоулки? – в голосе Елены продолжало звучать беспокойство. – Ты имеешь в виду глубокий интернет?

– Глубокий, темный, всякий потаенный, – в рифму ответил Данилов.

– Думаешь, что заведующий вместе со старшей сестрой подменяют ампулы с наркотиками и сбывают из налево? – предположила Елена. – А что – вполне возможно. Если наркотики подменять физраствором, то летальность неминуемо должна возрасти.

– В больнице работает наркослужба, – ответил Данилов. – Наркотики вводят особые медсестры. При таких порядках заведующий ничего украсть не сможет. Да и вообще махинациями с наркотой занимаются только полные идиоты. Брать взятки гораздо выгоднее, гораздо спокойнее и гораздо безопаснее. Нет, я подозреваю, что у Дениса Альбертовича может быть другой бизнес… Но давай пока замнем эту тему. Что нам больше поговорить не о чем?

– Последний вопрос – и замнем! – Елена испытующе посмотрела на Данилова. – Что ты будешь делать, если найдешь виновного? И как ты вообще собираешься вести поиски? У тебя же нет никаких розыскных ресурсов и прав задерживать и допрашивать у тебя тоже нет.

– Ты сказала «последний», а задала два вопроса, – отметил Данилов. – На какой мне отвечать?

– На оба! – категоричным тоном потребовала Елена. – И без увиливаний! Иначе я не успокоюсь.

– Начнем с того, что правом на задержание преступника обладает любой гражданин. Но я этим заниматься не собираюсь! – Данилов предостерегающе выставил перед собой обе ладони. – Как только у меня появятся веские подозрения в чей-то адрес, я сразу же сообщу об этом куда следует, а заодно и моему новому шефу. Дело в том, чтобы разобраться в ситуации, потому что в настоящий момент в органы обращаться бесполезно. С чем обращаться? С высокой летальностью? Там скажут: «нужно лучше работать!» и будут абсолютно правы. Что же касается самих поисков, то мне нужно найти жестокого мстителя или безбашенного маньяка. Есть еще сегодняшняя версия, но… В общем, маньяка я надеюсь вычислить посредством анализа анамнезов сотрудников плюс мои наблюдения. А мстителям буду устраивать провокации. Начну разговор по душам и предложу помочь в свержении заведующего отделением… Человек, который искренне ненавидит Дениса Альбертовича непременно должен ухватиться за такую возможность.

– А тебе это зачем? – поинтересовалась Елена.

– А у меня на кафедре неприятности, – Данилов широко улыбнулся, давая понять, что на самом деле никаких неприятностей у него нет. – Новый заведующий кафедрой ненавидит меня и собирается сократить мою доцентскую ставку. А ведь так вот, с наскоку, доцентом никуда не устроишься, на эти места очередь обычно стоит. Вот я и решил податься пока в заведующие отделением и устроился дежурантом не для того, чтобы докторскую писать, которая у меня на самом деле в зачаточном состоянии…

Елена горько усмехнулась – да уж.

– …а для того, чтобы убрать Дениса Альбертовича и занять его место. Вот такой я гад и мерзавец! – Данилов скорчил противную рожу. – А два гада, имеющие общую цель, то есть – общего противника, непременно найдут общий язык. Как ты считаешь? Непричастный человек пошлет меня подальше и, скорее всего, расскажет Денису Альбертовичу о том, какую змею он пригрел на груди. А мститель-убийца с удовольствием ухватится за предложение о сотрудничестве. Ему же тоже нелегко, он так старался, столько народа угробил, а заведующий отделением все сидит на своем месте, хоть и с приставкой «и.о.».

– У меня это в голове не укладывается, – вздохнула Елена. – В маньяка я могу поверить, потому что маньяки чокнутые. Они думают не так, как нормальные люди, у них свои ценности, свои понятия о дозволенном и недозволенном, и этика тоже своя. Но чтобы здоровый на голову медик, хоть врач, хоть медсестра, пытался свалить неугодного заведующего таким ужасным способом? Уму непостижимо! Мне все-таки кажется, Вова, что о мстителях можно не думать. Они бы скорее кляузы в департамент и министерство писали…

– Не скажи, – покачал головой Данилов. – Кляузы должны быть обоснованными, иначе выстрел получится холостым. А поток кляуз может вызвать парадоксальную реакцию – департамент перестанет обращать внимания на сигналы по данному адресу. И если даже кто-то напишет о реальном нарушении, то в ответ получит шаблонную бюрократическую отписку. Вспомни позапрошлогодний случай с двадцатой подстанцией…

Весной 2019 года столичный департамент здравоохранения стал получать ежедневно по нескольку жалоб на бригады с двадцатой подстанции. Разные люди, разными почерками и разными стилями писали о грубости, вымогательстве и нечутком отношении к пациентам. Имена и адреса в жалобах стояли реальные, точно так же реальными были фамилии сотрудников подстанции и даты, в которые эти сотрудники приезжали на вызов к жалобщикам. Только вот сотрудники в один голос отрицали факт конфликта на вызове, а жалобщики говорили, что никаких жалоб в департамент они не писали. Елена, в чье региональное объединение входила двадцатая подстанция, сказала Данилову, что на все спущенные сверху жалобы, касающиеся «двадцатки», она, не читая, отвечает, что факты не подтвердились. «А если среди сотни ложных жалоб будет одна настоящая?», спросил Данилов. «Если вопрос серьезный, то напишут повторно, – ответила Елена. – А повторные я читаю. Невозможно проверять по десять или больше жалоб в день». Спустя некоторое время на торте появилась вишенка – «группа ветеранов», так, во всяком случае, было подписано письмо, сообщила в департамент о том, что заведующая двадцатой подстанцией Курчак ездит по квартирам жалобщиков и требует, чтобы они отказались от своих претензий и на все вопросы отвечали бы, что никаких жалоб на «скорую» они не писали. Иначе потом не обижайтесь – мы всех жалобщиков помним, а с другой подстанции к вам не приедут. Так что делайте выводы.

Эта жалоба повлекла за собой департаментскую проверку. В течение недели проверяющие встречались с «жалобщиками», заверяли их в том, что никаких отрицательных последствий не будет, и просили рассказать правду – и приезжала ли с угрозами Курчак? Факты не подтвердились. На всякий случай сделали «рокировку» – заведующую поменяли местами с заведующей шестидесятой подстанцией, а старшего врача – с коллегой с сорок второй подстанции. После этого жалобы прекратились. Организатора этой кампании установить так и не удалось, но многие подозревали, что это старший врач старался таким образом убрать заведующую, чтобы занять ее место.

– Не знаю, не знаю… – Елена покачала головой. – Некоторые, конечно, уверены, что цель оправдывает средства…

– «Многие», а не «некоторые»! – перебил Данилов. – Меня лично не раз пытались подставить с использованием самых грязных средств. К тому же не стоит забывать о профессиональной деформации. Разве тебе не встречались медики, которые очень просто относятся к летальным исходам? Умер – и ладно, все мы когда-нибудь помрем. Ну а если смерть пациента перестает восприниматься в качестве чрезвычайного происшествия, то почему бы не помочь кому-то отправиться на тот свет во имя некоей личной и значительной цели? А остатки совести, если таковые присутствуют, можно успокаивать соображением «он все равно не жилец» или «избавляя его от страданий я делаю благое дело» … Так что мстителей нельзя сбрасывать со счетов. Если хочешь знать, то я в качестве мстителей рассматриваю не только старых сотрудников отделения, но и одну докторшу из новых.

– А новой сотруднице за что мстить заведующему? – удивилась Елена.

– Она дура, – поморщился Данилов. – Полная и окончательная, из категории «дубовое полено» … Однако – с претензиями. Уверена, что она работает хорошо, а заведующий и коллеги над ней измываются из вредности. Настрой у нее, надо сказать, довольно агрессивный. Гордится тем, что у нее пациенты умирают реже, чем у других. Но это закономерно, ведь ей ничего серьезного не доверяют.

– Обида – жуткое дело, – вставила Елена.

– Очень! – кивнул Данилов. – Помнится как-то раз один юный мальчик обиделся на царя-батюшку за то, что тот казнил его старшего брата, и заварил такую кашу, которую человечество по сей день расхлебать не может. Я могу допустить, что начальный рост летальности был следствием «переходного периода», но последующий всплеск могла вызвать и доктор Дебихина, которую некоторые коллеги зовут «Дебилкиной». Кстати, может придумаешь, под каким предлогом можно собирать о ней сведения у бывших коллег? В других случаях я ссылаюсь на то, что человека якобы хотят повысить, но эту мадам на заведование даже полностью спятивший главный врач не поставит. Совсем не тот кадр от слова «ничуть». Думал, может на романтический интерес намекнуть…

– Седина в бороду, бес в ребро? – усмехнулась Елена.

– Вроде того, но в это тоже трудно поверить, потому что она вылитая Старуха Шапокляк. А повод нужен убедительный и при том естественный, не вызывающий подозрений.

– Заведующий отделением – твой близкий друг, – после недолгого размышления сказала Елена. – Он суровый мужик, склонный к решительным действиям. Ему не нравится ваша Дебилкина и он собирается ее уволить. А ты, Вова, добрый и справедливый, это все прекрасно знают. Ты хочешь узнать – действительно ли она такая непрошибаемая дура, что от нее надо избавляться или же просто не привыкла еще к новому коллективу и новому начальству. Сильно волнуется, бедняжка, и потому часто ошибается… Если так, то ей нужно помочь адаптироваться. Годная легенда?

– На все сто пятьдесят процентов! – восхищенно ответил Данилов. – Убедительно, логично и в моем стиле. Я действительно добрый и справедливый, хотя часто бываю злым.

– Машке в школе задали сочинение на тему «На какого литературного героя похож мой родитель», – шепотом сказала Елена, покосившись на безмятежно спящую дочь. – Берешь на выбор мать или отца и пишешь. Она решила написать о тебе, только это секрет, потому что планируется сюрприз. Не знала только с кем тебя сравнить, так я дала ей прочесть крелинского «Хирурга» …

– Так это совсем взрослая книга! – тоже шепотом ответил Данилов. – Не дочитает…

– Дочитает, – заверила Елена. – Она упорная, вся в отца, а непонятное я всегда объясню. Мне всегда казалось, что ты похож на Мишкина,[19]19
  Главный герой повести Юлия Крелина «Хирург».


[Закрыть] Данилов. Но буквально две минуты назад я поняла, что никакой ты не Мишкин. Ты шебутной Одиссей, искатель приключений на свою попу.

– Давай оставим Мишкина, – попросил Данилов. – «Илиаду» с «Одиссеей» ребенок точно не осилит, от Гомера мухи на лету засыпают, и потом я не такой коварный, как Одиссей.

– Разве? – деланно удивилась Елена. – Да ты всю дорогу делился со мной своими коварными планами! А вспомни как коварно ты вынудил меня признаться тебе в любви… А что ты сделал в Севастополе? Сместил свою начальницу и занял ее место! Одиссей, вылитый Одиссей!