Текст книги "Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)"

– Ни скандалов, ни запоев…

– Нет, ничего такого. Но вы, доктор, не волнуйтесь, я подтвержу, что вы приходили, стучали, а вам не открыли.

– Спасибо, но это не требуется. Извините.

– Ничего страшного, – женщина захлопнула дверь.

Пахомцева застучала по двери квартиры Шаболдиной. «В последний раз», – решила она.

– Вы ко мне? – послышался за ее спиной негромкий, хрипловатый голос.

Татьяна Алексеевна обернулась и увидела женщину в длинной коричневой дубленке. Голова и шея незнакомки были закутаны белым шарфом.

– Если вы Шаболдина, то я к вам!

– Да, я Шаболдина, а вы…

– Я – заместитель главного врача двести тридцать третьей поликлиники Пахомцева Татьяна Алексеевна, – с достоинством представилась Пахомцева. – Мы поговорим здесь или в квартире?

– В квартире будет удобнее. – Женщина сдернула с правой руки варежку и полезла в карман дубленки за ключами.

– Я не буду проходить и раздеваться, – заявила Пахомцева в прихожей. – У меня к вам всего пара вопросов.

– Слушаю вас, – женщина размотала шарф и стала расстегивать дубленку.

– Вы сегодня вызывали врача?

– Да.

– К кому?

– К себе.

– Больничный брали?

– Да.

– Можете показать больничный.

– Сейчас, одну минуточку.

Женщина сняла дубленку и, нагнувшись, чтобы снять сапоги, зашлась в кашле.

«Поняла уже, в чем дело, и начала симулировать», – подумала Пахомцева.

Откашлявшись, женщина сняла сапоги и прямо в носках прошла в комнату. Вернулась она не только с больничным, но и с паспортом.

Пахомцева молча взяла больничный, убедилась, что он выдан Даниловым, и вернула его со словами:

– Как объяснить тот факт, что, делая вызов на дом и открывая больничный лист, вы разгуливаете по улице?

Утруждать себя переписыванием номера больничного листа и места работы Шаболдиной Пахомцева не стала. Зачем утруждать себя? Завтра Данилов сам впишет все эти данные в журнал учета больничных листов, а амбулаторную карту со своей записью подаст на проверку заведующей отделением.

– Я сбила температуру и решила сходить в ближайшую аптеку, потому что отхаркивающее дома есть, а антибиотиков никаких нет. Муж приходит с работы поздно, не хотелось терять день. А аптека здесь рядом, через двор перейти.

– Купили лекарство?

– Нет, флемоксина, который выписал врач, не было а заменять на свой страх и риск я побоялась. Подожду мужа, он где-нибудь по пути точно купит.

– А температуры сейчас у вас нет? Или измерим?

– Я ее мерила перед выходом, полчаса назад… Было тридцать шесть и пять. Я поэтому и выйти рискнула.

– Мне все ясно, – многозначительно кивнула Пахомцева.

Аннулировать больничный лист, как необоснованно выданный, было невозможно. Для этого был необходим комиссионный осмотр. Можно, конечно, побежать в поликлинику, взять одну из заведующих терапевтическим отделением и кого-нибудь из врачей, после чего вернуться сюда. Но во-первых, вряд ли симулянтка вообще пустит комиссию в квартиру, а, во-вторых, без машины на такие подвиги по зимней темноте как-то не тянуло.

На третий из вызовов Пахомцева уже не пошла, а вернулась в поликлинику, где немедленно рассказала обо всем Литвиновой, сегодняшнему дежурному администратору. Литвинова сразу же позвонила Шаболдиной, благо и номер искать не пришлось – домашние телефонные номера пациентов непременно записываются при приеме вызова.

Шаболдина оказалась на удивление правдивой женщиной – слово в слово подтвердила рассказ Пахомцевой.

«Наверное, решила, что раз я больничный не отобрала, то, значит, все обошлось и запираться и врать незачем», – подумала Пахомцева.

– Как будем действовать? – спросила она. – Докладную Антону Владимировичу я оставлю.

– Завтра с утра выловим Данилова в поликлинике и втроем, вместе с Ириной Станиславовной, с ним побеседуем, – ответила Литвинова и неодобрительно покачала головой. – Надо же, какой прыткий!

– Может быть, он просто не устоял перед соблазном, – Пахомцевой было свойственно ханжеское лицемерие.

– Что, она такая… эффектная? – Литвинова обеими руками очертила в воздухе контур эффектной в своем понимании женской фигуры.

– Да нет, она-то совсем невзрачная. Я имею в виду – на деньги польстился.

– Больше трехсот рублей нынче за день не платят. Больничный на пять дней?

– На шесть!

– Шесть? – Литвинова обернулась к откидному календарю, висевшему на стене, слева от нее. – Ну да, все верно, чтобы ей в воскресенье не приходить. Значит, максимум заработал он на этом тысячу восемьсот. С риском попасть под суд или испортить свою репутацию.

– Наши доктора уверены, что ОБЭП накрывает только на приеме. А на вызовах, как им кажется, можно торговать больничными спокойно.

– На вызовах устраиваются точно такие же подставы, как и на приеме. Вон, на днях по телевизору показывали, как в Мытищах…

– Да я-то все это знаю, – усмехнулась Пахомцева. – Я про врачей наших участковых говорю. Ладно, Надежда Семеновна, пойду докладную напишу и домой.

– Как там ваша дочка, Татьяна Алексеевна? – вспомнила Литвинова. – Устроилась куда-нибудь?

Дочь Пахомцевой окончила медицинское училище, но на врача учиться не пожелала, сказав матери, что нынче куда перспективнее быть психологом.

– Да, устроилась в какую-то мелкую частную клинику. – Лицо Пахомцевой выражало недовольство выбором дочери. – Вроде как намерена поступать в университет на заочный.

Глава тринадцатая
«ТРИБУНАЛ»

– Расскажите нам о вашем вчерашнем вызове к Шаболдиной Марине Александровне по адресу Белополянская, семь, корпус один, квартира пятьдесят два.

Перед Ириной Станиславовной, пригласившей Данилова в свой кабинет, лежала на столе карта Шаболдиной.

– И по возможности – правду, – приказным тоном «попросила» Литвинова, сидевшая за другим, «сестринским», столом.

Пахомцева сидела на одном из свободных стульев близ Литвиновой, а Данилову достался другой стул, который Ирина Станиславовна поставила посреди кабинета.

«Прямо суд военного трибунала», – подумал Данилов.

Ему было понятно, что с Шаболдиной вышел какой-то геморрой, иначе говоря – крупная проблема. По мелким проблемам начальники по трое не собираются.

– Мы ждем! – поторопила Пахомцева.

– Пришел на вызов вчера в первой половине дня. Шаболдина предъявляла жалобы на температуру, кашель… Собственно, все это написано в карте, ничего нового я вам не скажу. Осмотрел, выставил диагноз острого бронхита, назначил лечение, выдал больничный лист…

– Почему на шесть дней? – спросила Пахомцева.

– Пятый день приходился на воскресенье.

– Почему тогда не на три дня – до пятницы? – во взгляде Пахомцевой Данилов уловил отблески торжества.

– Ну ясно же, что она за три дня не поправится! Какой смысл снова посещать ее в пятницу?

– Ах, вот как! – Пахомцева скрестила руки на груди и перевела взгляд с Данилова на Литвинову.

– То есть вы утверждаете, что она была нетрудоспособна? – Литвинова сделала ударение на слове «нетрудоспособна», и Данилову сразу же стало ясно, из-за чего разгорелся весь сыр-бор.

– Да, утверждаю, – ответил он. – Может, вы мне все же скажете, какие проблемы возникли с больничным листом Шаболдиной?

– Я так и знала! – обрадованно воскликнула Пахомцева.

– Что вы знали, Татьяна Алексеевна? – вежливо спросил Данилов.

Головная боль в последнее время беспокоила Данилова редко, но сегодня, определенно, был ее день. Затылок начал наливаться тяжестью.

Пахомцева не ответила. Вместо нее заговорила Литвинова:

– Почему вы, Владимир Александрович, решили, что должны быть проблемы с больничным листом Шаболдиной?

– Потому что вы, Надежда Семеновна, сделали ударение на слове «нетрудоспособной». Нетрудно догадаться…

– Владимир Александрович, – Воскресенская говорила мягко, в глаза не смотрела, и у Данилова создалось впечатление, что она стесняется всего этого фарса, в котором ей приходится принимать участие, – вы не хотите добавить ничего сверх того, что написано вами в карте Шаболдиной?

– Мне просто нечего больше добавить, Ирина Станиславовна.

– Тогда скажу я! – Пахомцева уперла ладони в колени и слегка подалась вперед. – Я, Владимир Александрович, вчера проводила контроль ваших вызовов и посетила Шаболдину. Ее не было дома. Она пришла, когда я уже собиралась уходить. Сказала, что якобы ходила в аптеку, но ничего из лекарств купить не смогла. Я поинтересовалась температурой и услышала в ответ, что температуру она уже сбила. Скажу прямо – у меня вообще не создалось впечатления, что она больна, или, во всяком случае, нетрудоспособна!

– А у меня создалось! – сказал Данилов. – И создалось на основании осмотра. Самый что ни на есть настоящий острый бронхит…

– А почему же тогда она не сидела дома? – ехидно улыбаясь, спросила Пахомцева.

– Может, и в самом деле вышла в аптеку? – предположил Данилов. – Да и какое это вообще имеет ко мне отношение? Я отвечаю за правильность диагноза, соответствие лечения и обоснованность выдачи больничного листа, но не за соблюдение пациентом режима! А если бы она сразу же после моего ухода выпила бы стакан водки, то вы, наверное, обвинили бы меня в выдаче больничного листа пьяной прогульщице?

– Вас никто пока еще не обвиняет! – фыркнула Пахомцева.

– Мы просто пытаемся разобраться в ситуации, – добавила Литвинова.

– Может, тогда нам стоит навестить Шаболдину? – предложил Данилов. – На месте и разберемся.

– Это уже лишнее, – сказала Пахомцева. – Я уже была у нее вчера!

– А вы ее осматривали? – поинтересовался Данилов. – Легкие слушали хотя бы?

– Я не застала ее дома, она сама сказала мне, что у нее нет температуры… Этого достаточно для того, чтобы понять, что больничный лист выдан необоснованно! Шесть дней нетрудоспособности женщине, которая разгуливает по улице!

– «Разгуливает по улице» и «вышла в аптеку» – это разные понятия, не так ли? – Данилов продолжал говорить спокойно, но это спокойствие уже давалось ему с трудом.

– Не юлите, – нахмурилась Пахомцева. – Продали больничный, так имейте мужество признаться!

– Бросьте вы ваши особистские штучки! – повысил голос Данилов. – Имеете, что сказать по существу – говорите! Если нет – то я пошел работать! И прошу учесть, что сам я на участок не просился! Не доверяете выписку больничных – верните меня обратно на основную работу!

– Не смейте повышать на нас голос! – потребовала Пахомцева.

– Наверное, мне лучше уйти! – решил Данилов. – Все равно я больше ничего сказать не в состоянии. До свидания.

Он встал и, не глядя ни на кого, вышел из кабинета. Сразу же спустился на первый этаж, переписал из двух журналов вызовы и поспешил покинуть поликлинику.

По дороге на участок не переставал удивляться душевным качествам Пахомцевой. Да и Литвинова с Воскресенской хороши, устроили судилище по всей форме. Могли бы просто одернуть Пахомцеву, не городи, мол, чепуху. Но нет – не одернули, потому что сами мало чем от нее отличаются.

«А ведь неспроста она поперлась контролировать твои вызовы, Вольдемар, – сказал себе Данилов. – Тут явственно просматривается дальний прицел!»

На рабочий лад удалось настроиться только к третьему вызову. На первом Данилов то и дело ошибался в рецептах, а на втором перепутал корпуса и долго звонил в пустую квартиру.

Деловой настрой пропал зря. Третий вызов «порадовал» Данилова не меньше, чем сегодняшнее общение с администрацией.

– Ишь чего придумал, – в ответ на просьбу показать документ, дающий право на льготы, прищурилась худая, как жердь, старуха, в давно не стиранном вельветовом халате. – Ты, голубчик, не на такую напал! Дур здесь нету! Ты имей в виду, что Выскубову на мякине не проведешь!

– Мы с вами, кажется, детей не крестили, – строго сказал Данилов, немного опешив от подобной экспансии. – Поэтому уместнее будет обращаться ко мне на «вы». И какая связь между документом и всем тем… – слово «бредом» Данилов деликатно произносить не стал, – …что вы мне сейчас сказали?

– У меня в прошлом году такой же гоношистый субъект пенсию украл! – сообщила Выскубова. – Как раз пока я за удостоверением ходила. А ну пошли со мной! Одного в комнате не оставлю!

Она попыталась схватить Данилова за свитер, но он отвел ее руку в сторону:

– Если хотите, я могу подождать в прихожей…

– Как же! – оскалила рот Выскубова. – Подождешь ты там! По карманам шарить начнешь…

– Смените тон! – потребовал Данилов, еще до конца не определившись, кто перед ним – психически больная женщина или просто обладательница скверного характера.. – Иначе я уйду!

– Подумаешь, напугал! – Выскубова решительно не хотела обращаться к Данилову на «вы». – Сегодня уйдешь – завтра придешь! Я могу хоть каждый день вызывать! Имею право!

Такое право она действительно имела, никто не запрещает вызывать участкового врача ежедневно.

– Давайте удостоверение! – сухо сказал Данилов. – Без него ничего выписывать не стану. Или выпишу на обычных бланках!

Выскубова пробурчала что-то себе под нос и ненадолго вышла из комнаты, не делая никаких попыток увести за собой Данилова. Минуты через две она вернулась с удостоверением участника Великой Отечественной войны в правой руке.

– Вот, получай!

Удостоверение звучно шлепнулось на стол перед Даниловым. Данилов взял его в руки и раскрыл.

– Но ведь оно не ваше, – сказал он. – Оно выписано на Выскубова Леонида Осиповича.

– Верно! – кивнула пациентка. – На Леонида Выскубова. Так ведь это мой муж! И я, как его законная супруга и наследница, имею пожизненное право на все его льготы.

– А своих льгот у вас нет? – Данилов положил удостоверение на стол.

– А зачем мне свои, если у меня есть мужнины? – прищурилась старуха, опускаясь на диван. – Н у, чего застыл?! Давай, выписывай, а я диктовать буду…

«А во время осмотра казалась совсем нормальной», – подумал Данилов.

– Давайте прекратим этот цирк! – потребовал он. – Я могу выписать вам обычные рецепты…

– Да подотрись ты ими, своими обычными рецептами! – немедленно отреагировала Выскубова. – Не для того мой муж кровь свою проливал, чтобы я пенсию на таблетки тратила. Не дождешься!

– До свидания! – Данилов, считая свой долг полностью исполненным, убрал ручку и пачку льготных рецептов в сумку и встал, намереваясь уйти.

– Ограбил бедную старуху и надеешься смыться?! – завопила Выскубова, преграждая ему путь. – Не выйдет!

Данилов, ничего не ответив, попытался оттеснить ее плечом. Несильно, чтобы, упаси боже, не упала. Было ясно, что старуха не в своем уме и что Данилов действует на нее так же, как и красная тряпка на быка. Стоит ему уйти, и она потихоньку успокоится.

«По этому адресу я больше ни ногой, – зарекся Данилов. – Пусть свой «постоянный» врач к ней ходит или заведующая.

– Убивают! – истошно заголосила Выскубова, чувствуя, что ее теснят с занятых позиций. – Помогите!

Она вцепилась в ремень даниловской сумки и потянула ее на себя.

«Влип! – подумал Данилов. – Сейчас чего доброго обвинят в ограблении несчастной пенсионерки».

Данилову вспомнился фельдшер Батыров со «скорой», которого такая вот карга обвинила ни много ни мало, а в изнасиловании. Даже уголовное дело заводилось по ее заявлению, правда, почти сразу же оно было закрыто за отсутствием состава преступления. Батыров после этого случая со «скорой» ушел. С «понижением» – из фельдшеров в медбратья приемного отделения сто седьмой больницы.

– Давайте поговорим спокойно, – предложил Данилов, пытаясь высвободить свою сумку из удивительно цепких старческих рук.

– Стану я с тобой разговаривать, ворюга! – раздалось в ответ.

Во входную дверь постучали. Громко и уверенно.

– Кто-то пришел, – сказал Данилов. – Слышите – стучат?

– Это милиция! – обрадовалась безумная старуха и, разжав руки, бросилась открывать дверь, словно боясь, что Данилов может ей помешать.

Оказалось, что это не милиция, а всего лишь соседка, на вид – ровесница Выскубовой, только опрятная, даже – ухоженная, с лаком на ногтях, помадой на губах и аккуратной прической..

– Опять хулиганишь, Максимовна? – строго спросила она, войдя в прихожую, а затем посмотрела на Данилова.

– Я врач из поликлиники.

– Ясно. Опять про мужнины льготы вспомнила?

– Вспомнила! – крикнула Выскубова. – Был бы у тебя муж Герой Советского Союза, так ты бы тоже помнила про его льготы!

– Извините, доктор, – сказала соседка. – Зря только беспокоились. Ольга Максимовна у нас любит почудить, пока дочь с зятем на работе. Я за ней, по возможности, днем приглядываю, но у меня и своих дел хватает… Вы уже все закончили?

– Наверное – да, закончили, – ответил Данилов.

– Конечно – закончили! – заорала Выскубова. – Обокрал меня, а теперь хочет смыться! Украл пенсию и трехпроцентные облигации! Все мои облигации! Я их по штучке собирала, одну к другой…

– Трехпроцентных облигаций уже почти двадцать лет нет, Ольга Максимовна, – соседка глазами указала Данилову на дверь, иди, мол, не раздражай больную женщину.

«Паршивый сегодня день, – подумал Данилов на лестничной площадке. – одни незаслуженные обвинения». С пятого вызова он позвонил в поликлинику.

– Доктор, я вам сейчас дам семь вызовочков, и на сегодня это все, можете больше не звонить, – сказала регистратор, – потому что к пяти часам вы должны быть у главного врача.

– Буду, – пообещал Данилов.

С вызовами он расправился быстро. Даже осталось время для того, чтобы съесть стодвадцатирублевый бизнес-ланч в кафе на углу Белополянской и Михеева, весьма, надо сказать, недурственный – оливье с курицей, а не вареной колбасой, рассольник, две котлеты с картофельным пюре и стакан не самого плохого чая. Общаться с начальством сподручнее на сытый желудок – не так сильно зло разбирает. Все равно в поликлинику Данилов пришел за двадцать минут до назначенной аудиенции, что дало ему возможность вписать в журнал выданные сегодня больничные и расклеить листочки с записями по картам.

Данилов ждал чего-то вроде скандального разноса, но главный врач был воплощением спокойствия.

– Неприятный, конечно, случай с этой вашей Шаболдиной, – начал он. – Разумеется, доказать ничего нельзя, но определенные подозрения появляются.

– Было бы желание, а подозрения не замедлят появиться, – не слишком вежливым тоном сказал Данилов.

– Имейте в виду, Владимир Александрович, что отныне выдаваемые вами больничные листы будут находиться на особом контроле, – главный врач вздохнул, словно контроль за Даниловым был ему чем-то неприятен.

– Я выдаю их по показаниям, поэтому контроль меня не волнует совершенно.

– Правильный ответ, – одобрил главный врач. – По-другому и нельзя ответить на подобное предупреждение. Но – я сказал, а вы слышали. Что же касается вашего самовольного ухода с заседания комиссии…

– Какой комиссии?

– Комиссии, созданной для разбора данного случая, – пояснил главный врач. – В составе Литвиновой, Пахомцевой и Воскресенской. Насколько мне известно, вы самовольно покинули заседание и тем самым сорвали работу комиссии. Было такое?

– Было, – подобная трактовка даниловского поступка просто умиляла его. – Покинул заседание и именно что самовольно.

– Ну, на первый раз я ограничусь устным выговором. Но в будущем прошу вас, Владимир Александрович, не допускать подобных демонстративных выходок. В вашем возрасте пора бы научиться сдерживать себя.

Данилов промолчал.

Главный врач прочел ему краткую лекцию о том, каким, по его, разумеется, мнению, должен быть идеальный сотрудник, и отпустил, сказав на прощанье:

– Но, я надеюсь, Владимир Александрович, что эти неприятности не отвратят вас от работы в нашей поликлинике. Как ваши первые шаги в физиотерапии?

«Не забывай, что это я отправил тебя на учебу, и не спеши увольняться, ведь далеко не везде берут на работу без опыта», – перевел в уме Данилов, а вслух сказал:

– Спасибо, все нормально. Я тоже надеюсь, что больше подобных вопросов ко мне не возникнет.

«Будешь доставать – конечно же уволюсь», – понял Антон Владимирович.

Выходя от главного, Данилов увидел в противоположном конце коридора Рябчикова, запиравшего дверь своего кабинета, и остановился у выхода на лестницу, чтобы подождать его.

– Привет! – обрадовался Рябчиков. – Говорят, что ты крупно отличился…

– Не столько я, сколько Пахомцева, – ответил Данилов, обмениваясь с приятелем рукопожатием. – Она устроила настоящую бурю в стакане. Вот, только что у главного врача был.

Рябчиков нажал кнопку вызова лифта.

– Ты что? – возмутился Данилов. – Какой лифт? Пешком надо ходить!

– Давай, пройдемся пару остановок, – предложил Рябчиков.

– С удовольствием, – поддержал идею Данилов. – Только о том, как я отличился, говорить не будем, а то у меня снова начнет болеть голова.

– Ты такой впечатлительный? – удивился Рябчиков. – А производишь совершенно другое впечатление.

– Нет, просто давным-давно, на вызове, меня угостили тяжелой железкой по голове. С тех пор голова моя периодически болит.

– Поболит – и перестанет, – утешил Рябчиков. – Это тебе не лучевая болезнь…

– Рудольф, я просто поражаюсь, как с твоей боязнью облучения ты вообще работаешь?! – изумился Данилов. – Я бы на твоем месте давно бы на УЗИ переучился бы.

– Я хочу на пенсию раньше, чем остальные, – улыбнулся Рябчиков. – Да и сама работа не вызывает у меня нареканий, только ее последствия.

– Тогда не зацикливайся на лучевой болезни, – посоветовал Данилов. – К чему так изводить себя? Лучше думай о чем-то приятном. О Козоровицкой, например.

Они вышли на улицу и, не торопясь, пошли к Рязанскому проспекту.

– Знаешь, а у Юлии скоро день рождения, – сказал Рябчиков.

– Вот и прекрасно! – преувеличенно бодро сказал Данилов. – Будет повод для развития отношений…

– Это как?

– Подойдешь за день раньше и спросишь, где она будет его праздновать. Скажешь, что хочешь поздравить в нерабочей обстановке.

– А она ответит: «Это ни к чему»… – вздохнул Рябчиков.

– Пораженческие настроения приводят к поражениям, – Данилов погрозил ему пальцем, – а настрой на победу – к победе. Ладно, ты со своей вечной робостью даже на приглашение напроситься не сможешь. Давай действовать проще – в день ее рождения приди с утра пораньше с огромным роскошным букетом и красивой вазой. Это и будет твой подарок. Вазу ей на стол, цветы в вазу, не забудь, кстати говоря, воды налить, чтобы до вечера не увяли, и сиди себе в кабинете, работай, лишний раз в коридор не высовывайся.

– А открытку?

– Зачем? – искренне удивился Данилов. – Кому нужна открытка? Без нее интересней. Создается видимость интриги.

– Но тогда она не узнает, от кого цветы?

– В поликлинике да не узнает?! При нашей скорости распространения информации? Тебя же с букетом увидят и гардеробщица, и дамы из регистратуры, и еще кто-нибудь из сотрудников… Да она еще на подходе будет знать, что ты устроил ей праздничную икебану. Короче – работай себе и жди, пока она не придет к тебе, чтобы сказать спасибо. Козоровицкая – девочка воспитанная, она обязательно поблагодарит. Вот тут-то и действуй. На фоне позитивного настроения.

– На словах все выглядит замечательно…

– А на самом деле выйдет еще лучше! – заверил Данилов. – От робких вздохов и туманных намеков пора переходить к делу. Ты знаешь, чем, с женской точки зрения, плохо твое поведение? Тем, что ты делаешь какие-то авансы, подводишь к определенной черте и останавливаешься… Улавливаешь?

– Ты хочешь сказать, что у Юлии создается впечатление обо мне, как о несерьезном человеке?

– Нет, у нее создается впечатление, что ты вынуждаешь ее первой проявить инициативу. Вряд ли это ей нравится.

– Наоборот – я предоставляю ей свободу выбора! – вымещая досаду, Рябчиков пнул кусок льда, лежавший у него на пути, да так удачно, что тот отскочил прямо под ноги девушке, идущей им навстречу.

Не останавливаясь, девушка повертела у виска указательным пальцем.

– Неплохой способ знакомиться, – одобрил Данилов. – Только ты не путай свободу выбора с последовательностью собственных действий. Сказавший «а» должен говорить и «б». Это логично. Не намекай, что ты бы вот чего-то там того, а просто подойди и пригласи в какой-нибудь клуб, что ли… Если, конечно, тебе нужны отношения, а не пэ дэ о.

– Что такое пэ дэ о?

– Платоническое дистанционное обожание, иначе говоря – синдром Петрарки.

– Не слышал о таком синдроме.

– Я придумал его на четвертом курсе, – серьезно сказал Данилов. – Захотелось внести хоть какой-то вклад в науку. Только вот монографию все никак не соберусь написать…