Текст книги "Доктор Вишневская. Клинический случай"

Виноградово-Южное

Карточная игра под названием ломбер канула в Лету, оставив свое имя небольшому столу для игры в карты. Классический ломберный стол должен быть складным и прямоугольным. Анне достался овальный, колченогий и не складывающийся. Уму непостижимо, но такую драгоценность выкинули на помойку. Что называется – и ума не хватило, и рука поднялась. Хорошо еще, что не зашвырнули далеко в бункер, где его сразу же засыпало бы мусором, а оставили сбоку – берите, люди добрые, пользуйтесь, нам не жалко. Все четыре гнутые ножки, хоть и шатались, хоть и имели разную длину (две как будто обкусили снизу), хоть и были ободраны, но были, были, имелись в наличии! Это ли не счастье? Самое настоящее.

В машину столик не влезал, ни боком, ни таком. Припарковаться возле подъезда и вернуться к помойке за находкой было рискованно – а ну кто уведет прямо из-под носа? Анна оставила машину у бункера (машину-то увести немного труднее) и потащила столик домой. Дома не утерпела – рассмотрела попристальнее и обрадовалась тому, что ножки легко и без ущерба можно было отделить от столешницы. Руки сладко зачесались в предвкушении работы.

Значит, не придется просить кого-то из знакомых обладателей вместительных автомобилей отвезти ценную находку на дачу и долго ждать оказии. Значит, уже в эти выходные можно будет заняться столиком вплотную. Знакомые, кроме того, что их надо просить, плохи своими шуточками. Пока везут какой-нибудь комодик до Виноградова, сто раз пошутят насчет того, что такой рухляди место только на свалке. Ага, на свалке… Это они просто не поднимались на второй этаж и не видели, что можно сделать из этой самой «рухляди». Но второй этаж был своим, интимным, не для всех. Сейчас, например, туда допускалась только двоюродная сестра Виктория. Виктории красота отреставрированной и расписанной мебели была недоступна. Все красивое и восхитительное в ее понимании должно было быть выставлено в респектабельных антикварных магазинах, желательно – лондонских («Только в Англии можно найти настоящую старину!») и иметь ценник с умопомрачительным количеством нолей. Тогда можно ходить вокруг, цокать языком, охать, ахать, восхищенно заламывать руки, а потом капризно топнуть ножкой и сказать своему мужу: «Гарусинский, если не можешь купить, то хотя бы сфотографируй нас вместе! Хоть какая-то память останется…». Реставрация – это хобби, давнее, душевное, в смысле – для души, но иногда так хочется, чтобы кто-то понимающий восхитился, оценил, похвалил. Можно было, конечно, завести себе блог и выкладывать туда фотографии, но такой вариант Анне не нравился – слишком уж он публичный. Похвастаться коллегам? Анна однажды принесла из дома маленькую шкатулочку, которую собрала буквально из щепок и очень долго расписывала в стиле шинуазри, европейской стилизации под Китай. Шинуазри привлекало Анну своей вольностью, можно было экспериментировать, отступать от классических и очень строгих китайских канонов, идти на поводу у своего вдохновения, то есть, образно говоря, творить не в узких, а в широких рамках.

– Какая прелесть! – восхитилась Долгуновская, увидев шкатулку. – Обожаю такой жопанистический китч! С Измайловского вернисажа штучка?

– Жопанистический? – машинально переспросила Анна.

– Ну да, под Японию. – Долгуновская удивленно посмотрела на Анну: «Доцент, а таких простых вещей не знаешь!».

Следующим, кто заметил шкатулку, был Виньков.

– И почем такие в Коптево? – спросил он.

– Почему в Коптево?

Этот район Москвы у Анны ассоциировался только со стадионом «Наука». Но оказалось, что там еще есть вьетнамский рынок.

Анна вполуха выслушала сравнительный анализ выгод и преимуществ различных московских рынков и, как только Виньков ушел, спрятала шкатулку в ящик стола, а вечером унесла домой. Ничего особенного, подумаешь – спросили не в тему несведущие люди, но неприятный осадок остался надолго. Как тут не вспомнить общеизвестное: «Не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими»[6]6
  Матф. 7:6.


[Закрыть].

Но когда-нибудь (ах, сколько хорошего тонет в этом стремном водовороте под названием «когда-нибудь»!) можно будет устроить выставку. Во всяком случае, Анна лелеяла эту мысль где-то в потаенных глубинах своей души. Для узкого круга. Не в какой-то там галерее, а прямо здесь, на даче. Совместить с шашлыками или барбекю, сделать такой веселый междусобойчик, гибрид пикника с вернисажем…

В Московской области есть два Виноградова, на севере и на юге. Недалеко от Долгопрудного и в Воскресенском районе. Виноград что там, что здесь растет, если посадить, но до нужной спелости не вызревает, остается мелким и зеленым. В Вологодской области, кстати, тоже есть свое Виноградово и тоже без винограда.

«Свое» Виноградово Анна, верная привычке к ясности и точности, называла Виноградовом-Южным. Дача у нее была наследственная, доставшаяся от деда-профессора, очень авторитетного специалиста в области термической обработки металлов. Дед работал в каком-то «почтовом ящике», то есть – засекреченном учреждении, у которого вместо адреса указывался только номер почтового ящика. Мать Анны выросла, встречаясь со своим отцом лишь изредка, по большим праздникам, потому что дед не неделями, а целыми месяцами пропадал на работе. Авралы, испытания, заседания… Дед жил послезавтрашним днем, оттого и умер рано – в шестьдесят два года.

Дача по нынешним меркам скромная до убогости – деревянный двухэтажный дом на двенадцати сотках, когда-то, если верить рассказам матери, считалась о-го-го какой. Тогда большинству давали участки в шесть соток и не разрешали строить капитальных домов – только летние дощатые домики. Приходилось изворачиваться – ставили деревянный сруб, а поверху обшивали его досками. А тут – бревенчатый дом в два полноценных этажа, чердак, по которому можно разгуливать пригнувшись, и все радости жизни прямо в доме – водопровод, канализация, магистральный газ. Про электричество и упоминать нечего, электричество на всех дачных участках есть по определению…

 
Yuppa tuppa ta ta
Yuppa tuppa chic ta
Do thang, do thang
Do tuppa thang cho…[7]7
  The Doors, «Do it»


[Закрыть]
 

Песня под названием «Делай это» как нельзя лучше подходила для монотонной кропотливой работы. Самое неинтересное – это очищать, удалять пыль, грязь, остатки лака и краски. Нет, не «самое», а единственно неинтересное. Все остальное так захватывает, что можно забыть не только про неприятности, но и про еду и сон.

 
Rikki te tatar
Те teen tar
De dow dow
 Ha, ha, ha, ha
Ha, ha, ha, ha…
 

Лучше всего, конечно, орудовать кисточкой, но не всякая грязь кисточке «по зубам», то есть – по щетине. В резных канавках на ножках и по краям столешницы засохла вековая, без преувеличения, грязь. Навскидку, не углубляясь в тему, скорее интуитивно, Анна отнесла столик к началу девятнадцатого века, но не исключено, что она ошиблась. Но, во всяком случае, уж сотню лет столик разменял – здесь не было никаких сомнений, и быть не могло.

Несмотря на холодную, промозглую погоду, Анна уселась работать на террасе, на свежем воздухе, рассудив, что лучше одеться потеплее и, время от времени согреваться горячим чаем, чем сидеть в мастерской в «наморднике», то есть – с респиратором. Жидкости-то приходится использовать одна душистей другой – ацетон, щавелевая кислота, нашатырный спирт. Вот крыть лаком – это только в помещении, чтобы пыль не садилась, тогда уж без респиратора не обойтись, а очищать все равно где.

Термос с чаем, в который по случаю «особых условий труда» был добавлен коньяк, стоял под рукой. По навесу мерно барабанил дождик, впереди было два свободных дня, соседи, любившие устраивать у себя на даче шумные сборища, в этот раз не приехали… Красота!

Анна работала, слушала «Доорз» и попутно развлекалась тем, что составляла в уме свою анкету. Составляла и комментировала.

«Анна Андреевна Вишневская, 32 года…»

Боже мой! Скоро – тридцать три, возраст Христа. Лермонтов прожил неполных двадцать семь лет, а успел стать классиком отечественной литературы… Наполеон в тридцать лет совершил государственный переворот и стал первым консулом Франции… Правда, кончили они оба плохо, что Наполеон, что Лермонтов. Лермонтову повезло больше – жил без особых забот и умер быстро. А Наполеон интриговал, правил, воевал, падал, взлетал, снова падал… И умирал долго, мучительно. Нет, если выбирать, то лучше уж как Лермонтов… Он, кстати, и по характеру близок Анне. Его считали вредным ехидным насмешником – и об Анне сложилось примерно такое же мнение, которое полностью укладывается в емкое слово «стерва». Да, доцент Вишневская – стерва. «Та еще стерва», – как говорят некоторые, с придыханием. Доцент Вишневская не комплексует по этому поводу, не стыдится. Более того – она этим гордится. Только аморфные бесхребетные создания нравятся всем или почти всем. Яркие успешные личности в первую очередь будят в окружающих зависть… Если мир несовершенен, то как может быть совершенством доцент Вишневская? Впрочем, у шефа слово «стерва» однажды прозвучало как комплимент. «Ты стерва, но не сука, – сказал он после случая с Цегенько. – За то и терплю». В этом он весь, Аркадий Вениаминович, вроде обос. т, а в то же время похвалит. Дипломат Дипломатович, мастер кнута и пряника…

«Образование – самое, что ни на есть высшее…». «Я настолько умна, что учу других за деньги», – иногда шутила Анна. То, что она шутит, понимали далеко не все.

«Семейное положение – одинокая, незамужняя…» Можно сразу продолжить: «независимая, не страдаю». Был у Анны «в анамнезе», как выражаются врачи, мимолетный неудачный брак. Впрочем, слово «неудачный» можно выбросить, если вспомнить второе значение слово «брак». Недаром умные люди утверждают, что хорошую вещь «браком» не назовут.

Получилось по древней студенческой поговорке: «Сдал сопромат – можешь жениться». Только вот Анна уже не была студенткой и не сопромат она сдала (да и что представляет собой тот сопромат по сравнению с нормальной анатомией?), а защитила кандидатскую диссертацию. Тут-то ей в голову и ударило. Захотелось любви, обожания, понимания… Длинный, в общем-то, список, незачем оглашать его целиком. И подвернулся под руку (под руку всегда подворачивается не то, что нужно) Сеньор Офицер, перспективный банковский деятель, руководитель офиса «Вельтштайзенбанка» на Якиманке. Прозвище он получил от английского названия своей должности – «Senior officer». Очень импозантно, хочешь – как «руководитель офиса» понимай, хочешь – как «старший офицер». Мон женераль, ха-ха…

Сеньор Офицер был неплохим человеком и, кажется, любил Анну. «Брак двух круглых сирот просто обречен на счастье, – говорила двоюродная сестра Вероника. – У тебя нет свекрови, у твоего мужа – тещи. Некому разрушать ваше счастье и пить вашу кровь». У самой Вероники тоже не было свекрови, но ее муж, если верить рассказам, пил Вероникину кровь в три горла – за себя и за покойных родителей.

Анне тоже казалось, что она любит, но через полгода она поняла, что ошибалась. Не стала рубить сплеча, три месяца прислушивалась к себе, а вдруг как шелохнется в душе что-то, вдруг отзовется, но не шелохнулось и не отозвалось. Пришлось объявить мужу о том, что она считает их брак ошибкой и что им лучше расстаться. К объяснению готовилась неделю, предвкушала очень тяжелый разговор, даже запаслась седативными препаратами, но вышло как в плохой итальянской комедии. Услышав горестную весть, Сеньор Офицер и глазом не моргнул и вопроса не задал. Допил свой чай и пошел собирать вещи (жили они у Анны, а его трешку на Кропоткинской очень выгодно сдавали). Анна очень удивилась, но решила подождать. Дождалась – минут через сорок Сеньор Офицер появился на кухне, сообщил, что сборы закончены и предложил «трахнуться напоследок». Вот тут-то Анна поняла, что зря выжидала три месяца, да и вообще зря выходила замуж. Сеньор Офицер уже уехал, а она все сидела и смеялась. Отдышится – и давай по новой. Если уж истерить, то – смеясь, а не плача.

«Если он свалил так сразу, значит – у него была другая баба!» – сказала мудрая Вероника во время празднования Анниного развода. Анна пригласила на праздник и Сеньора Офицера (общий ведь праздник), но тот отказался, сославшись на занятость. А жаль – можно было бы к свадебным фотографиям добавить несколько «разводных». Всю эту матримониальную авантюру Анна называла «мой мимолетный скоротечный брак». Послевкусие? Ну, как будто грецких орехов объелась – сытно, малость горько и ничего больше не хочется. Анна допускала, что когда-нибудь… Но «когда-нибудь» это «когда-нибудь», а не «сейчас»…

Стоматологическим зондом (очень удобный инструмент) Анна аккуратно удалила окаменевшую грязь, умудрившись не повредить резьбу, еще раз протерла столешницу и ножки нашатырем и решила отдохнуть, а, заодно и подумать, как лучше «вылечить» колченогость. Спилить длинные ножки вровень с укороченными или же смоделировать, нарастить короткие с помощью массы собственного изобретения, состоящей из эпоксидного клея, древесной муки и опилок. Однофамилец придумал мазь для лечения ран, а Анна – массу для моделирования. Suum cuique – каждому свое.

«Внешность…» В оценке собственной внешности Анна старалась быть максимально объективной, поэтому начинала с решительного «не красавица», как в холодную воду с трамплина прыгала. И сразу же – «но». Но симпатичная – высокие скулы, большие и очень выразительные глаза, точеный нос, крупные, четко очерченные губы… Сеньор Офицер однажды сравнил ее с Одри Хепберн, правда, сама Анна больше склонялась к другой Одри, той, которая Тоту. Но изящная – при натуральном бескаблучном росте один метр семьдесят семь сантиметров вес – шестьдесят килограммов без ста пятидесяти граммов, согласно утреннему контрольному взвешиванию. Но утонченная – здесь комментарии излишни. К тому же интеллектуалка – тоже без комментариев, врачебная профессия обязывает и специальность. Работа иммунолога-аллерголога – это вечный диагностический поиск, поиски ответов на сотни тысяч «почему». Опять же, Анна не простой врач, а кандидат наук, доцент кафедры и вроде как неплохой диагност. А также мерзкая скандалистка и подлая разгласительница (неужели сама слово новое придумала?) чужих тайн…

За спиной у Анны начали шептаться. Да и не только за спиной. Главный врач позавчера появился на пятиминутке. Все очень удивились, некоторые так просто прибалдели. Очень уж редко Евгений Алексеевич до пятиминуток снисходит, не царское это дело историями болезни трясти. На то заместитель по медицинской части есть, Надежда Даниловна Бандура. А тут вдруг пришел, да сердитый-пресердитый. Как только дежурные врачи отчитались, главный встал и начал говорить о врачебной тайне и неукоснительном ее соблюдении. В общем, так – отныне и впредь в истории болезни должны вклеиваться собственноручно написанные заявления больных с перечислением людей, которым может быть предоставлена информация об их состоянии. Полностью – фамилия, имя, отчество, год рождения, место жительства, степень родства… разве что группу крови указывать не надо, но это пока только начало. В историях болезни делать отметки о том, когда и кому из указанных в списке давать информацию. У всех, разумеется, проверять паспорта. На вопрос: «А как быть с теми, кто в реанимации без сознания?» главный врач ответил: «Так уж и быть – давайте минимум информации родственникам первой степени». «Значит, мужьям и женам ничего не говорить?» – уточнила заведующая эндокринологией Коровина. Полина Андроновна она такая, в каждую дырку затычка, дай только повод. Главный подвигал бровями и разрешил давать информацию и супругам. Теперь жди начальственного обхода в эндокринологии.

Хуже всего, что во время своей речи, главный все время смотрел на Анну, просто не сводил с нее глаз. А две дуры – Хотькова и Буякевич из неврологии, заклятые подруги, в коридоре начали громко возмущаться тем, что кто-то мнит из себя невесть что, а нормальным людям от этого лишние хлопоты. Это Хотькова и Буякевич – нормальные люди? Ха-ха-ха! Ладно, как говорила бабушка: «Войну пережили, и это переживем». Вишневская – дама с характером!

Кстати о характере. Иногда встречается в анкетах просьба описать свой характер несколькими словами. Что ж – прагматична, сдержанна (но если хорошо довести – срывается и буйствует), склонна манипулировать людьми, но никому не позволяет манипулировать собой, цинична, не признает авторитетов, не любит дураков. Длинновато, но это еще не все. Интроверт, близких подруг нет. Вот теперь, кажется, все. «Близких подруг нет» – это не констатация факта, это черта характера. Ах, сюда же, наверное, надо включить и хобби. Хобби редкое – реставрация и роспись старой мебели и мелочей типа шкатулок. Кому это надо? Какая разница – просто процесс приятный, увлекает.

В десятом классе Анна написала в своем сочинении на тему «Мое заветное желание»: «Заветное желание – пойти туда, не знаю куда, найти то, не знаю что, встретить того, не знаю кого, и жить так, как мне хочется». Получила двойку. Русичка с историческим именем Анна Ярославовна (была у Ярослава Мудрого дочь Анна, ставшая королевой Франции, только в наше время мало кто про нее помнит) охала и приговаривала: «Если краткость – сестра таланта, то ты, Вишневская – гений». Острила, умишко свой куцый показывала. Больше всего ее разозлило «жить так, как мне хочется». Завелась на полчаса. Жизнь прожить – не поле перейти, только эгоисты живут так, как им хочется, что надо считаться с другими… Анна подняла руку и поинтересовалась, а считалась ли Анна Ярославовна с географичкой Дорой Яковлевной, когда увела у нее мужа. Немножко повеселила одноклассников, имела беседу у директора, получила по ушам дома от матери и, как ни старалась, до конца школы по русскому и литературе ни одной пятерки больше не получила. А старалась знатно, ох как старалась! Сейчас обо всем этом вспоминать смешно… Зато стрессоустойчивость в себе воспитала. Очень ценное для преподавателя качество. На днях, во время блужданий по Сети, Анна увидела объявление какого-то медицинского колледжа. «Требуются преподаватели терапии. Требования к соискателям: высшее профессиональное образование, опыт работы от трех лет, умение работать на персональном компьютере, знание офисных программ, стрессоустойчивость». Тут со взрослыми солидными людьми работаешь, и то часто бесишься, а каково с молодежью?

Где-то в доме еле слышно пикнул телефон, но Анна даже не подумала встать. Явно очередная эсэмэска от отставного бойфренда Эдика. Никогда бы не подумала, что сорокалетний заведующий неврологическим отделением может оказаться таким несерьезным и вроде как с претензией на романтичность. Вчера, например, он прислал эсэмэску с отрывком из Бродского:

 
Сначала в бездну свалился стул,
потом – упала кровать,
потом – мой стол. Я его столкнул
сам. Не хочу скрывать.
Потом – учебник «Родная речь»,
фото, где вся моя семья.
Потом четыре стены и печь.
Остались пальто и я.
Прощай, дорогая. Сними кольцо,
выпиши вестник мод.
И можешь плюнуть тому в лицо,
кто место мое займет.
 

«Прощай, дорогая» порадовало. Анна с удовольствием освежила в памяти подзабытые стихи (Бродского она любила, чего стоит одно только «Ни тоски, ни любви, ни печали, ни тревоги, ни боли в груди. Будто целая жизнь за плечами и всего полчаса впереди») и решила, что все – финита ля комедия телефоника. Больше эсэмэсок не будет. Еще, уже не в первый раз, порадовалась тому, что работает с отставным бойфрендом в разных стационарах. Так куда спокойнее, а то он бы еще и записки под дверь подсовывал бы или на пятиминутках обстреливал томно-печальными взглядами. Нет, все же Сеньор Офицер поступил правильнее – сразу взял и свалил. Далеко и навсегда. Так, конечно, обиднее, но зато нет постоянного раздражения от этих вот «приветов из прошлого». «Если это снова он – напишу ему что-то гадкое-прегадкое, чтобы он оскорбился и больше не доставал, – решила Анна. – Что-то вроде: «Мы с моим новым другом так тащимся от твоих сообщений, прямо угораем». По идее он после этого здороваться со мной не станет, не то чтобы звонить или сообщения слать». Нехорошо, конечно, так, ножиком по живому, но что поделать? Операции такого рода под наркозом не проводятся… Что за жизнь? Столько вложить в человека – научить его правильно заваривать чай, приучить пить коньяк маленькими глоточками, отучить задавать идиотский вопрос: «милая, тебе было хорошо?», а теперь не знать, как от него отвязаться! А ведь было время (правда всего две недели, но было), когда Анна присматривалась и раздумывала насчет того, не перевести ли Эдика из временных кадров в постоянные, даже к отчествам «Эдуардович» и «Эдуардовна» примеривалась, подходящие имена подбирала. Ничего не подобрала, потому что времени было мало. Успела только придумать подходящее имя-отчество для логопеда – Аристарх Эдуардович. Кто смог выговорить правильно, тот на занятия больше может не приходить. Это же как сбрендить надо было, вспомнить страшно!

Чай в термосе закончился, сырости в воздухе прибавилось, пора и в дом. Затопить в мастерской камин (каминов было два, второй находился в гостиной), скинуть куртку и начать грунтовать столик. Тут Анна вспомнила о том, что так и не определилась с дальнейшей судьбой ножек. А что там определяться – если отпилить, то столик выйдет низковат, он и сейчас-то невысок. Значит, придется наставлять, моделировать поврежденные участки. Анна в два этапа перебралась в мастерскую, и разыскала на длинном, во всю стену стеллаже, плотный бумажный пакет с гипсом, упаковку самозатвердевающей массы для лепки, полимерную смолу-компаунд для изготовления форм, эпоксидку, отвердитель для компаунда, отвердитель для эпоксидки, опилки – мельчайшие и покрупнее… Не нашла только масло, которым нужно смазывать форму, чтобы не прилипали отливки, но масло можно взять и подсолнечное из продуктовых запасов.

Моделирование – долгий процесс. Сначала аккуратно отпиливаются лобзиком (ручным, естественно, электрический слишком груб для такой работы, им только фанеру резать) неровные изломанные края, спилу рашпилем придается шероховатость, чтобы лучше схватывалось, затем из массы лепятся «болванки-макеты», по ним отливаются формы и уже по формам отливаются «протезы» для ножек… К ужину намеченный объем реставрационных работ был выполнен. Столик, уже не колченогий и покрытый слоем грунта стоял в углу и сох. Только теперь Анна взяла телефон, чтобы прочесть пришедшее сегодня сообщение, втайне надеясь, что его прислал не отставной бойфренд, а кто-то другой. Надежды оправдались, это явно, стопудово, был не Эдик. Даже в приступе ярости он не мог бы написать Анне: «Это только начало, дальше будет хуже». Не его стиль.

Перебороть приступ нервного озноба помог хороший глоток коньяка. Анна, хоть и понимала, что это глупо, что сюда, на дачу, к ней никто из недругов не заявится, но все же заперла входную дверь не только на задвижку, но и на оба замка, а для пущего спокойствия позакрывала все ставни на первом этаже. Ольховые ставни были кондовыми, но прочными, с металлическими, а не деревянными засовами.

– An Englishman’s home is his castle![8]8
  «Дом англичанина – это его замок», выражение аналогичное по смыслу русскому «Мой дом – моя крепость».


[Закрыть] – удовлетворенно сказала Анна, вставив в пазы последний засов.