Текст книги "Доктор Данилов на кафедре"

Глава шестая
РЕНТГЕН И ПУШКИН

– «Одна боль всегда уменьшает другую, – писал Чехов. – Наступите вы на хвост кошке, у которой болят зубы, и ей станет легче»[23]23
  А.П. Чехов. Рассказ «Тоска», 1886 г., первоначальный вариант.


[Закрыть].

– Что-то не припоминаю такого у Чехова.

– Где-то было.

– Было, в кабинете у Михалыча висел такой плакатик…

«Нисколько не уменьшает, – подумал Данилов, слушая треп анестезиологов, – ошибся классик. Или просто высказался красиво, с претензией на афористичность».

В унисон мерзкой снежно-слякотной погоды (снег идет, а на землю не ложится) болела нога. Отсутствие ночного сна обернулось приступами ломоты в висках. Качественной, сверляще-давящей.

Мария Владимировна не спала всю ночь, соответственно, не давая спать и родителям. Строила страдальческие гримасы, плакала, хныкала, дрыгала конечностями. Данилов с Еленой никак не могли понять, в чем дело. Ни температуры, ни расстройства стула, ни рвоты, а ребенок проявляет беспокойство, да еще какое. От груди отказывается, соску выплевывает. Даже на руках не успокаивается, точнее, ненадолго, на какие-то считаные минуты затихает, словно набираясь сил, а потом заводится снова. В комнате – комфортная температура, одежда соответствующая, в трикотажном комбинезоне не должно быть ни жарко, ни холодно. Убедившись в отсутствии менингеальных симптомов[24]24
  Менингеальные симптомы – клинические признаки раздражения мозговых оболочек, наблюдаемые при их воспалении (менингитах).


[Закрыть], Данилов подумал вслух:

– Что за дела? Ничего не понимаю. Может, «неотложку» вызвать?

Так по старинке принято называть отделения круглосуточной медицинской помощи детям, организованные при детских поликлиниках. Располагаясь на базе одного из учреждений, отделение обслуживает территорию нескольких поликлиник, расположенных рядом.

– Давай! – ответила Елена. – Добавим к историям про идиотов, вызывающих врача к здоровому ребенку, еще одну. Да еще какую, если учесть, что мы оба – врачи, хоть и взрослые. На какой повод будем вызывать: «Ребенок не спит» или: «Не пойму, что с ребенком»?

– Подождем, – Данилов взял дочь на руки. – Баю-баюшки-баю, спать нам всем давно пора…

Повод: «Не пойму, что с ребенком», – был взят из жизни. Незадолго до ухода Елены в декретный отпуск на пульт «Скорой» поступил вызов. Женщина сбивчиво говорила, что не может понять, что происходит с ее семимесячным сыном: «Какой-то он не такой», повторяла она. Диспетчер переключила ее на врача, который попытался конкретнее выяснить, что же все-таки случилось с ребенком. Ничего толком так и не выяснил, но бригаду по адресу отправил. Мало ли что там, может, мамаша умственно отсталая. Интуитивно чувствует, что с ребенком что-то не то, а причину объяснить не может. Бывает же такое. К тому же есть негласное правило, страхующее от осложнений: «Зовут – иди!», в данном случае: «Вызывают – поезжай!»

Педиатрическая бригада с семнадцатой подстанции съездила на вызов, нашла там вполне здорового добродушного малыша и вдрабадан пьяную мамашу. Выслушала, осмотрела, успокоила и отбыла восвояси. А мать, протрезвев, написала жалобу в Департамент здравоохранения на то, что у нее не сразу приняли вызов, а «долго мучили вопросами». Со всех причастных затребовали объяснительные, прослушали запись разговоров. В результате врач, общавшийся с матерью по телефону, получил выговор за «необоснованную задержку в приеме вызова».

В пятом часу проснулся Никита, разбуженный не воплями младшей сестры, а зовом природы. Возвращаясь из туалета, заглянул в спальню, сказал: «Ну-ну» – и предположил, что все дело в полнолунии.

– А что, вполне возможно, – сказала на это Елена. – Фазы Луны действуют на людей.

– Нам ли, старым скоропомощникам, этого не знать, – усмехнулся Данилов, качая голосящую дочь. – Только у Маши раньше вроде такой реакции не было.

– Выросла девка, в понятие вошла, – басом сказал Никита, явно кому-то подражая, и ушел к себе досыпать, счастливчик.

Поспал Данилов только в метро, если дрему, пронизанную боязнью проехать свою станцию, можно назвать так. Теперь голова напоминала ему о недопустимости подобного поведения. «Хоть умри – а выспись», – иногда говорила мать. Маленькому Вовке Данилову это выражение казалось очень смешным, а теперь – нет…

Из отделения на кафедру по переходу между корпусами идти было недолго, но Данилов предпочел кружный путь – по территории, чтобы, как он выражался, проветрить голову на свежем воздухе. В три раза длиннее, но гораздо приятнее.

Спустившись на первый этаж, Данилов прошел через многолюдный коридор консультативно-диагностического отделения в приемный покой (на самом деле, отделение), тоже далеко не пустынный, дошел до вестибюля и, уже взявшись за ручку двери, обратил внимание на девушку, сидевшую на одной из банкеток и рыдавшую в голос. Лицо ее было закрыто ладонями и свисавшими прядями рыжих волос. О юном возрасте свидетельствовала одежда – розово-белая, явно молодежная, куртка, пестрая вязаная шапочка, чудом державшаяся на голове, и белые «луноходы» с розовыми шнурками. У ног стояла холщовая белая сумка, стильно-драная, с длинной бахромой, хоть в косички заплетай, и множеством брелков.

Окружающие – персонал, охранники, бригада «Скорой помощи» в синих костюмах и несколько «штатских», не то больных, не то их родственников, не обращали на девушку никакого внимания. Плачет себе человек, и пусть. Закончатся слезы – перестанет. Москва, как известно, слезам не верит, и правильно делает.

Насчет того, что слезам верить не принято, Данилов был в курсе, но пройти мимо не мог. И с человеческой точки зрения, и по врачебной этике следовало поинтересоваться причиной и попытаться успокоить. Тем более что в приемных отделениях одной из самых вероятных причин рыданий является тяжелая болезнь или смерть близкого человека. Мало ли что может в таком состоянии в голову взбрести? Поплачет девушка, а потом выйдет за ворота и бросится под первую же машину. Или дойдет до метро (недалеко) и спрыгнет на рельсы перед поездом. Чтоб уж наверняка.

Причина расстройства явно была связана с медициной, потому что на банкетке рядом с девушкой лежал большой желтый конверт, в котором обычно хранят рентгенснимки, и документы с треугольными штампами – направление на госпитализацию из поликлиники и выписка.

Постояв с минуту около девушки, Данилов понял, что она не скоро перестанет плакать. Есть еще порох в пороховницах, и много его там.

– Простите, могу ли я чем-нибудь вам помочь? – спросил Данилов.

Ответа не последовало. Данилов повторил свой вопрос громче. Девушка отняла руки от раскрасневшегося заплаканного лица, посмотрела на Данилова, всхлипнула и отрицательно мотнула головой, как бы говоря, что ничем ей он помочь не сможет. По глазам ее Данилов понял (точнее, предположил), что причиной столь бурного проявления эмоций, скорее всего, была обида. Настоящее горе всегда отражается в глазах – взор становится тусклым, отрешенным и словно бы обращенным внутрь. Не окружающую действительность рассматривает человек, а горе, которое несет в себе. Обида же выглядит иначе. Глаза так и сверкают, что-то такое… громокипящее, что ли, ощущается во взоре, крылья носа раздуваются… Горе ввергает в оцепенение, обида же побуждает к действию.

Данилов присел рядом с девушкой, указал глазами на ее медицинскую документацию и спросил:

– Вы позволите?

Та кивнула. Всхлипнула еще пару раз, утерла глаза тыльной стороной руки и сразу же полезла в сумку за зеркальцем.

Данилов взял в руки выписку и бегло, по диагонали, просмотрел ее. Ничего из ряда вон выходящего. Терехова Ольга Константиновна направляется на плановое лечение в оториноларингологическое отделение больницы номер семьдесят семь с диагнозом: «Искривление перегородки носа…» Обратилась, обследовалась амбулаторно, направляется для решения вопроса об оперативном лечении… Все ясно: скорее всего, Ольге Константиновне предстоит подслизистая резекция носовой перегородки с удалением искривленной части хряща и участков костного скелета. Ничего страшного. Во всяком случае, поводов сильно расстраиваться быть не должно.

Может, поликлиника неправильно оформила направление? Да нет – все как положено. Фамилия, год рождения, диагноз, подписи, четырехугольный штамп, треугольная печать. Даже круглая печать врача имелась, хотя она здесь и не нужна. Круглая врачебная печать по правилам ставится только на рецепты, но некоторым врачам, особенно молодым, процесс нравится настолько, что они лепят печати куда попало.

Гражданка Терехова тем временем успокоилась. Гляделась в зеркальце, поджимала губы и недовольно качала головой, понимая, что ущерб макияжу нанесен серьезный, такой, что на ходу не поправишь.

– Вы боитесь операции? – предположил Данилов. – Зря. Она довольно простая…

– Не совсем так, – возразила Терехова, – мама после нее лечилась полтора года. Начались воспалительные осложнения – периостит[25]25
  Периостит – воспаление надкостницы.


[Закрыть], боялись сепсиса… У нас это наследственное.

Говорила она немного в нос, слегка гнусавила. Как и положено при искривлении носовой перегородки.

– Сепсис?

– Искривление перегородки, – вздохнула девушка.

– Пациент не должен исходить из худшего, – убежденно сказал Данилов, радуясь, что все не так уж и плохо, как показалось на первый взгляд. – Пациент должен быть оптимистом, только в этом случае лечение будет успешным. Держать в уме все возможные осложнения – дело врачей. Вы согласны?

– Не знаю, – пожала плечами девушка.

– Вам в ту дверь, – для наглядности Данилов указал на дверь своей тростью. – Оформляйтесь, оперируйтесь, и через две недели вы будете смеяться над своими страхами.

– Я! Там! Уже! Была! – с прямо-таки звенящей ненавистью сказала Терехова. – Больше не пойду, еле успокоилась. Спасибо вам за добрые слова. Приятно, что не все медики – бездушные суки!

Она поправила шапку, кое-как сунула в сумку шуршащий конверт и направление с выпиской, изобразила губами некое подобие вежливой улыбки и встала, намереваясь уйти, но Данилов тростью преградил ей дорогу.

– Я не имею права вас задерживать, – мягко сказал он, – но хотелось бы знать, отчего у вас сложилось столь нелицеприятное мнение о медиках. Мы, конечно, не ангелы, а люди, недостатков у каждого хватает, но бездушные, как вы выразились, суки все же составляют меньшинство. Во всяком случае, мне так кажется. Что случилось, Ольга Константиновна? Медсестра не так посмотрела или доктор был резковат? Да вы присядьте, уйти всегда успеете, но вы, кажется, пришли сегодня сюда для того, чтобы госпитализироваться, не так ли?

– Да, – кивнула девушка.

Поколебалась несколько секунд, словно раздумывая, стоит ли поверять Данилову свое горе, но в итоге сочла его кандидатуру достойной, села, опустила сумку на пол и немного сбивчиво, но в целом коротко и ясно изложила суть.

Дело, на взгляд Данилова, не стоило и выеденного яйца. В районной поликлинике гражданки Тереховой уволился рентгенолог. Бывает, они не слишком-то стремятся работать в обычных районных поликлиниках. Там хлопотно, суетно, часто бестолково, выше полутора ставок не прыгнешь, больше не заработаешь. Другое дело – большие многопрофильные стационары, где при желании (и с благоволения администрации, разумеется) можно закрывать три – три с половиной ставки. Рабочий день у рентгенологов из-за великой радиационной вредности их профессии короткий, нагрузка небольшая, так что совмещать им, как говорится, сам бог велел. Но вернемся к районной поликлинике, оставшейся без рентгенолога. В подобных случаях до появления в поликлинике нового врача на помощь приходят специалисты из соседних поликлиник, которые начинают работать, образно говоря, на два фронта, принимая как своих, так и чужих пациентов.

Увы, рентгенолог из одной соседней поликлиники только что ушел повышать свою квалификацию на сертификационных курсах, а его коллега из другого учреждения серьезно и надолго заболел. Такая вышла проблема с рентгенологами…

– Меня отправили в поликлинику на Нижегородскую. Там был просто ад, на запись к рентгенологу занимали очередь с шести утра на полтора месяца вперед. Направление из моей поликлиники ничего не значило. Заместитель главного врача сказала, что ничем мне помочь не может, порядок с записью одинаков для всех, случай у меня не смертельный, чтобы, как она выразилась, «гнать такую волну». Я вернулась к нашему лору, обрисовала ситуацию, она попросила медсестру рентгена…

– Рентгентехника, – машинально поправил Данилов.

– Попросила рентгентехника, – послушно поправилась Терехова, – сделать мне рентген костей носа в двух проекциях. Сама посмотрела снимки и направила меня сюда. Алла Анатольевна – хороший врач, с понятием. Молодая еще, не успела скурвиться… Извините, меня снова занесло. А здесь у вас возникла проблема: для госпитализации требуют описание снимков, а у меня его нет. И где это делать? Ждать, пока рентгенолог в поликлинике появится? Я две недели за свой счет взяла… Я пыталась объяснить медсестре, доктору, еще какой-то женщине в белом, но они и слушать не хотят – давайте описание снимков и все тут! Ваша местная рентгенолог заявила, что чужие снимки она описывать не собирается, ей за это не платят, да еще добавила… ну, в общем… ладно, не хочу вспоминать, а то снова расплачусь…

Глаза у Тереховой повлажнели, голос начал срываться.

– Можно взглянуть на снимки? – попросил Данилов.

Ему без слов позволили.

Снимки были качественными, а искривление носовой перегородки значительным. Во всяком случае, Данилов, далекий от оториноларингологии и рентгенологии, увидел деформацию без труда. У матросов нет вопросов, называется. Снимки были подписаны, имели бумажную наклеечку с номером поликлиники, датой, фамилией и инициалами пациентки. Все, как положено, и патология налицо, никаких сомнений и быть не может. Да и не тот это диагноз, искривление носовой перегородки, который требует напряженной работы умов, консультаций и консилиумов. Просто, как теорема Пифагора, и ясно как божий день.

– А кто-то из наших лор-врачей видел снимки? – спросил Данилов.

– Лор меня за описанием и отправила, – Терехова прижала руки к груди. – Вы понимаете, я же все-все объяснила, что такая ситуация, что я пыталась пробиться к рентгенологу в другой поликлинике, что я скоро выхожу замуж…

«Грядущее замужество – веский повод для операции, – подумал Данилов. – Даже стимул. Кому охота отравлять храпом медовый месяц?»

– И что теперь? – Терехова раскрыла глаза пошире и посмотрела на Данилова. – Как-то можно исправить ситуацию? А то неохота бросать начатое на полдороге. Я ведь так боялась операции, а тут решилась, собралась, и вот…

Данилов посмотрел на часы. Впрочем, можно было бы на них и не смотреть: как тут откажешь, если сам набивался с вопросами? Да и не хотелось оставлять человека при столь нелестном мнении о медиках.

– С кем из лор-врачей вы разговаривали? – спросил он.

Лор-отделение оказывало плановую оториноларингологическую помощь пациентам по направлениям поликлиник. Их было не так уж и много, обращались они днем, по будням, с девяти до четырнадцати, поэтому дежурного лор-врача в приемном отделении не держали. Каждый раз на прием спускался кто-то из врачей отделения.

– Как зовут – не знаю, она не представилась. Полная такая блондинка, у нее еще родинка на подбородке…

«Ни хрена себе!» – вульгарно удивился Данилов. Полная блондинка с родинкой на подбородке была ни кем-то там, а заведующей лор-отделением Труфановой. При встрече Данилов здоровался с Труфановой и знал, что ее зовут Викторией Андреевной. По вечно брюзгливому выражению красивого холеного лица нетрудно было догадаться, что характер у нее далеко не сахарно-медовый. В больнице Труфанову считали хорошим и сильным руководителем, и у администрации она была на хорошем счету. Это чувствовалось хотя бы по тону, которым главный врач и его заместители по медицинской части и по хирургической помощи разговаривали с Викторией Андреевной.

Предчувствуя неминуемые сложности, Данилов взял у Тереховой снимки и нехитрую медицинскую документацию, а саму ее попросил подождать в приемной. На всякий случай оставил номер своего мобильного. Мало ли что, вдруг пока он будет разыскивать Труфанову, та передумает, спустится в приемное отделение и начнет оформлять Терехову. Вряд ли, но все же, все же…

Труфанову он нашел сразу же там, где и положено – в кабинете заведующей оториноларингологическим отделением. Он был невелик, а от обилия развешанных по стенам дипломов казался еще меньше. Они все, как один, были в красивых позолоченных рамочках и должны были производить впечатление на посетителей. На кого-то они, возможно, его и производили, но не на Данилова. Его подобная дипломофилия только развлекала. Ладно бы еще вешал народ по стенам что-то значимое, например свидетельство о стажировке в каком-нибудь известном отечественном или зарубежном медицинском учреждении, или еще что-то в этом роде. Нет же, в большинстве своем висят филькины грамоты от фармацевтических фирм (те любят выдавать дипломы «за выдающиеся успехи в клинических испытаниях» препаратов из своего ассортимента) и почетные грамоты местного больничного масштаба.

Виктория Андреевна разговаривала по телефону.

– Вы, пожалуйста, отметьте, Стеллочка, что в отделении проводится широкий спектр оперативных вмешательств – тонзилэктомия[26]26
  Тонзилэктомия – хирургическая операция удаления небных миндалин.


[Закрыть], тон-зил-ло… да, операции в полости носа и околоносовых пазухах, в том числе и эндоскопические…

Данилов, чтобы не мешать разговору, поздоровался молча, кивком. Получил в ответ такой же кивок и приглашающий жест – проходите, садитесь.

– Никаких шрамов, совершенно верно… Но главное – это операции на гортани по удалению образований… Очень, да… Операции делаются как под местной анестезией, так и под наркозом… Нет, не под местным наркозом, Стеллочка, а под местной анестезией… А то над нами все будут смеяться. Наркоз бывает только общим… Да, да… Нет, увы, не занимаемся. Изменение формы носа – уже пластика… Пластическая хирургия. Для нее нужны другие возможности. Ах, да! Чуть не забыла, мы же еще делаем слухосохраняющие и слухулучшающие операции… Теперь все… Конечно, используем. У нас даже диссертации по ультразвуковой хирургии пишутся… У нас в больнице есть еще лор-кабинет в консультативно-диагностическом отделении… Да, это поликлиника при больнице, только больничных листов она не выдает… Там любой может получить амбулаторную консультацию и помощь… Да, полный спектр услуг… Где мы у окна фотографировались? Это не операционная, а эндоскопический кабинет… Вы потом скиньте статью мне на почту, я подправлю… Извините, Стеллочка, ко мне пришли… Всех благ!

Труфанова повесила трубку и похвасталась Данилову:

– Журнал «Московский врач» напечатает статью о нашем отделении. Вчера полдня нас фотографировали.

– Рад за вас, Виктория Андреевна, – Данилов, впервые услышавший о таком журнале, дипломатично улыбнулся.

– Спасибо, – взмахнула ресницами Труфанова. – Слушаю вас…

– Владимир Александрович, – подсказал Данилов. – У меня вопрос. Там в приемном покое гражданка Терехова сильно расстраивается. Ей из-за неописанных снимков в госпитализации отказали…

– И правильно! – перебила Труфанова. – Существует определенный порядок, и нечего его нарушать! Вы бы только знали, как к нам приходят на госпитализацию! Кто без выписки, кто без направления…

– У нее есть выписка и направление, – Данилов положил конверт и бумаги на стол Труфановой. – И даже я без проблем разглядел на снимках искривление перегородки…

– Я рада за вас! – Труфанова сверкнула глазами. – Но класть ее без описания снимков я не стану!

– Но почему, Виктория Андреевна? Ведь это чистая формальность!

– На них держится порядок! – отрезала Труфанова. – Придет с описанием, я ее положу.

– А какой смысл гонять ее взад-вперед? – настаивал Данилов. – Тем более что в поликлинике нет рентгенолога…

– Это не мои проблемы! Пусть главный врач поликлиники чешется…

– Но это всего две строчки…

– Пусть!

– Вы же видите, что там искривление…

– Снимки должны быть описаны!

– Но там же исключительный случай! Нет рентгенолога в поликлинике…

– Она вам наговорит, верьте больше!

– Давайте я опишу вам эти снимки!

– Вы не рентгенолог!

В разговоре возникла пауза. Данилов подбирал в уме слова поубедительнее и отгонял прочь слова нецензурные, которые, может быть, и прояснили бы его отношение к происходящему, но уж точно бы не помогли достичь консенсуса. Труфанова же, оставив за собой последнее слово, начала изображать великую занятость. Надела очки и зашелестела бумагами. Данилов подождал минуту-другую, потом взял со стола то, с чем пришел, и молча вышел из кабинета. Повернул не направо, к выходу, а налево, туда, где на посту дежурная медсестра просматривала листы назначений.

– Скажите, пожалуйста, сколько у вас свободных коек? – поинтересовался Данилов.

– Три, – не прерывая своего занятия, ответила медсестра, – и еще двое сегодня выписываются.

«Всего пять, – подумал Данилов. – Вот сволочь!»

Незанятые койки досаждают заведующим отделениями не меньше, чем менеджерам гостиниц или содержателям подпольных борделей. Рентабельность, всепроникающая и всеобъемлющая. За пустую койку больница не получает денег, поэтому пустые койки сильно раздражают верховную администрацию. Куда лучше «недогруза» перегруз, процентов этак на пятнадцать с закладкой коридоров. Платят за лечение по диагнозу вне зависимости от того, где стоит койка – в палате или в коридоре.

Вредничать и не госпитализировать пациентку при наличии свободных коек – можно сказать, действовать себе в убыток, но для Труфановой главное на своем настоять. А там хоть трава не расти. «Гвозди бы делать из этих людей[27]27
  Строка из стихотворения Н.С. Тихонова «Баллада о гвоздях».


[Закрыть], – подумал Данилов. – Гвоздей стало бы больше, а уродов – меньше. Двойная выгода! Ладно, Виктория, победительница ты наша, не хочешь мытьем, дойму тебя катаньем».

Три линии сошлись в одной точке. Помочь человеку, доказать, что не все медики суки, вправить мозги заведующей лор-отделением. А то ведет себя как королева Виктория, никто ей не указ.

Данилов спустился в приемное отделение, обнадежил Терехову, сказав ей, что полдела уже сделано, надо только подождать еще немного, и отправился к рентгенологу, заранее зная, что ему откажут. Чужие снимки рентгенологи не описывают, потому что не обязаны этого делать. Рентгенологам страховые компании оплачивают исследования – снимки и скопии вместе с описанием.

Предчувствия не подвели. В ответ на просьбу рентгенолог так энергично затрясла головой и замахала руками, что по кабинету пролетело нечто вроде легкого ветерка. Данилов поспешил уйти. Нечего время терять, гражданка Терехова ждет, да и на кафедре есть дела.

За хлопотами Данилов совершенно забыл про головную боль. Она обиделась и исчезла. Или это такой бонус был ему выдан в качестве вознаграждения за бескорыстное участие в судьбе ближнего? Во всяком случае, в трехэтажный административный корпус Данилов пошел не по улице, а по межкорпусному переходу. Так скорее и удобней – сразу окажешься на втором этаже прямо у кабинета заместителя главного врача по медицинской части Гридиной. «Лишь бы была на месте», – подумал Данилов, глядя на часы. Половина второго – самое обеденное время для тех, кто приезжает на работу к восьми утра. Гридина обычно приезжала еще раньше – в половине восьмого, и непременно наведывалась в какое-нибудь отделение по своему выбору. Наведывалась коварно – могла два дня подряд радовать одних и тех же. Только народ расслабится, решит, что теперь пару-тройку недель можно жить спокойно, раз Тамара Петровна сегодня наведывалась, а завтра Гридина снова тут как тут. Что ни говори, а подобная руководящая причуда способствует поддержанию дисциплины. Не панацея, конечно, но определенная польза есть.

Данилов успел вовремя. Красивый черно-серебристый чайник уже шумел на подоконнике в окружении кактусов, но Гридина еще работала: заканчивала учить жизни заведующего пульмонологией Цветкова.

– …потому что надо отдавать себе отчет в том, что у каждого больного рано или поздно объявятся родственники. Не забывайтесь, Юрий Григорьевич!

Цветков, сидел на стуле, свесив между ног объемистое пузо, слушал и кивал головой. Помидорный цвет лица и капли пота на лысине свидетельствовали о том, что досталось ему изрядно.

Данилову, заглянувшему в дверь, Гридина махнула рукой – заходите, сейчас освобожусь. Так и вышло. Чайник еще не успел умолкнуть, а Цветков уже ушел.

– Что у вас, Владимир Александрович?

– Проблема в приемном отделении, Тамара Петровна…

Данилов знал по опыту, что лучше всего начальственная соображалка включается на два слова – «проблемы» и «жалобы». Поэтому начал он с проблем, а закончил небольшой фантазией:

– Она уже звонила в Департамент, когда я вмешался. Собралась жаловаться…

Иногда одной правдой дела не сделаешь, приходится сочинять и домысливать. С другой стороны, успокоившись, Терехова вполне могла пожаловаться в Департамент здравоохранения. Почему бы и нет?

– Это очень хорошо, что вы не прошли мимо, – взгляд Тамары Петровны слегка потеплел. – Спасибо. Я всегда говорю, что кафедры и больница – это два звена одной цепи…

В ушах Данилова зазвучал «Наутилус»:

 
«Здесь суставы вялы, а пространства огромны.
Здесь составы смяли, чтоб сделать колонны.
Одни слова для кухонь, другие – для улиц.
Здесь брошены орлы ради бройлерных куриц,
И я держу равнение, даже целуясь,
На
скованных одной цепью, связанных одной целью…»
 

– …Дело-то у нас общее, одно на всех…

Чайник умолк, фыркнув напоследок погромче.

 
«Здесь можно играть про себя на трубе,
Но как ни играй, все играешь отбой.
И если есть те, кто приходят к тебе,
Найдутся и те, кто придут за тобой.
 

Так же

 
Скованные одной цепью, связанные одной целью,
Скованные одной цепью, связанные одной целью…»
 

– Только почему вы пришли сразу ко мне? – мягко укорила Гридина. – Решили бы вопрос с Викторией Александровной.

– Я был у нее, Тамара Петровна, но, увы, ничего не добился.

– Владимир Александрович, а вы сказали ей, что нам грозит жалоба? – нахмурилась Гридина.

– Может, и не сказал… – повинился Данилов и подпустил лести, – у нас разговор получился сумбурный, не то что с вами.

Мысленно удивился своим способностям интриговать и льстить. Ах да Данилов! Еще немного практики, и Макиавелли с Талейраном на том свете обзавидуются.

– Ясно-прекрасно, – вздохнула Гридина. – А где сама больная?

– Сидит в приемном, ждет. Я не счел нужным тащить ее сюда…

– И правильно, – одобрила Гридина. – Передайте ей, пожалуйста, что в течение получаса ее госпитализируют. Народ как с ума посходил, на ровном месте проблемы создают себе и людям!

Данилов подумал, что неприятности создаются с одной, вполне обоснованной целью – повысить личное благосостояние. Иначе кому они нужны, эти проблемы? Сунь Терехова пару-тройку тысяч заведующей лор-отделением, давно бы уже в палате лежала. На лучшем месте, возле окна. Своих, тех, кто отстегнул, положено класть на самые хорошие места.

– Еще раз спасибо, Владимир Александрович, я завтра про вас на конференции скажу…

– Может, не надо? – усомнился Данилов. – Пустяки же. Обычная рутина…

– Надо! Рутина, которая может обернуться жалобой, это что-то другое! – строго сказала Гридина и сняла трубку с одного из трех телефонов, стоящих на столе справа от нее.

Данилов шел по переходу и тихонечко напевал:

 
«Здесь женщины ищут, но находят лишь старость,
Здесь мерилом работы считают усталость,
Здесь нет негодяев в кабинетах из кожи,
Здесь первые на последних похожи,
И не меньше последних устали, быть может…»[28]28
  «Наутилус Помпилиус», «Скованные одной цепью», слова И. Кормильцева.


[Закрыть]
 

Первоначальный вариант песни нравился Данилову куда больше новой версии из фильма про стиляг. Дело, скорее всего, было не столько в тексте, сколько в самом «Наутилусе», любимой группе детства и юности.

Гридина пообещала госпитализировать Терехову в течение получаса, но, видимо, гнев ее был настолько силен, что процесс ускорился в разы. В коридоре приемного отделения Данилов нашел не только «кандидатку в пациентки», но и саму Викторию Андреевну. Строгая заведующая лор-отделением переминалась с ноги на ногу возле Тереховой и что-то ей говорила. Увидев Данилова, ковыляющего на «своих троих», Виктория Андреевна устремилась навстречу ему так ретиво, что Данилову захотелось посторониться, чтобы его не сбили с ног (Виктория Андреевна весила раза в полтора больше). Ничего, обошлось, в двух шагах от Данилова заведующая остановилась и громко, на весь коридор, укорила:

– Ну, разве ж так можно, а?! Ушли и документы с собой забрали! Задерживаете госпитализацию.

Данилов настолько опешил, что на время потерял дар речи и не смог ничего возразить. Отдал Труфановой документы, показал Тереховой оттопыренный большой палец, давая понять, что все в порядке, развернулся и заспешил к выходу.

Голова давно уже перестала болеть, и выходить на улицу не было никакой необходимости, но надо было, как сейчас выражаются, «завершить гештальт», довести намеченное до конца. Хотя бы из принципа.

В тесном тамбуре между двумя дверями, наружной и внутренней, Данилова нагнала Терехова. Выскочила вперед и встала перед Даниловым, вынуждая его остановиться.

– Спасибо вам! – проникновенно сказала она. – И извините, ради бога. Столько времени вы со мной потеряли, а я еще вам нахамила…

– Когда? – удивился Данилов. – Не помню такого?

– Ну, когда сказала, что все медики… Я, на самом деле, так не думаю, это я сгоряча. А можно узнать ваше имя и должность?

Утром Данилов счел свой халат грязноватым и надел новый, а бейджик прицепить забыл, он так и остался на старом.

– Зовут меня Владимир Александрович, – ответил он. – А фамилия и должность у меня самые обычные, можно обойтись и без них.

– А все-таки? Я хочу благодарность вам написать. В Министерство!

– Не надо, – улыбнулся Данилов. – Я же ничего особенного не совершил. Да и вообще ничего не сделал.

– Ольга Константиновна, вы скоро?! – донеслось из коридора. – Мы госпитализируемся или нет?

Терехова поспешила на зов, оставив Данилова в покое.

«Все-таки и от Виктории Андреевны бывает польза», – подумал Данилов и наконец-то вышел на улицу – в больничный двор. Улица сразу же поприветствовала его порывом холодного ветра.

– Здесь мерилом работы считают усталость! – сказал ветру Данилов. – Один-один.

Это был сегодняшний счет. Сделал доброе дело – нажил одного врага. Все по-честному.

Навстречу шли две женщины, по виду – явно старшие медсестры. И по разговору.

– Ты представляешь, девки видели зреющий абсцесс и даже не почесались! Кололи вокруг, а врачу никто не сказал. «Мы, – говорят, – думали, что больная сообщила, ее же попа». А больная – умственно отсталая, натуральная дебилка, что она может сказать?

– Вообще-то на такие вещи должен первым обращать внимание врач.

– Соня, ты о чем? Когда пульмонологи попы рассматривали? Ну разве что если больная молодая и красивая, а доктор – мужчина. Или – наоборот.

– Если больной – мужчина, а врач молодая и красивая?