Текст книги "«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке"

Глава 2
Между «изоляционизмом» и «интервенционизмом». Политическая борьба в Англии по вопросам внешней политики, 1714–1763

После смерти королевы Анны на основании «Акта о престолонаследии» к власти в Англии пришла Ганноверская династия. Воцарение Георга I не могло не сказаться на британской внешней политике. Это делает актуальным вопрос о роли династического фактора в международных отношениях ХVIII в. Е. Б. Черняк писал: «Для ХVIII века характерно уже разграничение чисто династических и государственных интересов в собственном смысле слова, причем первые признавались по существу лишь в той мере, в какой они соответствовали вторым» <1>. Возможно, значение династического фактора уменьшилось по сравнению с предыдущими веками, но все же и в ХVIII в. династические и государственные интересы подчас трудно разделить. По существу, все специалисты признают, что якобитская опасность, потенциальная возможность новой реставрации Стюартов, казавшаяся вполне реальной на протяжении первой половины ХVIII в., самым серьезным образом влияла на политику Георга I и Георга II. Как отмечал историк У Медигер, «необходимость защищать Ганновер была не только вопросом престижа. Этого требовали и конкретные британские интересы» <2>. В случае с Ганновером династический и государственный интересы тесно переплетались, ибо якобизм угрожал не только королям этой династии, но, как считали многие современники, мог опрокинуть то государственное устройство, которое было создано в результате Славной революции. Блэк заметил: «Значение династического фактора трудно оценить точно. Тем не менее, можно полагать, что он был важнее, чем, например, коммерческий фактор. Внешняя политика везде считалась прерогативой короны, и учесть конкретные интересы правителей крайне важно для анализа международных отношений в это время» <3>.

Вопрос о роли династического фактора стоит исключительно остро именно в отношении Великобритании. Ни короли, ни министры не могли игнорировать собственные интересы Ганновера после 1714 г. В значительной мере политика Англии по отношению к России и Пруссии диктовалась именно этим обстоятельством: Англия нуждалась в союзниках на континенте, способных обеспечить защиту наследственного владения английских королей. Если смотреть на проблему шире, то фактор Ганновера не мог не способствовать укреплению интервенционистской, а не изоляционистской тенденции в политике Великобритании <4>. В то же время фактор Ганновера был и предметом острейших дебатов. Не было такого оппозиционного политика, который не утверждал, что интересы самой Великобритании приносятся в жертву Ганноверу. Во время войны за австрийское наследство Питт-старший восклицал: «Наше великое и могущественное королевство сейчас не более чем владение презренного княжества» <5>. Это не помешало ему, находясь у власти, в необходимой мере учитывать интересы Англии на континенте, связанные с Ганновером. В данном случае трудно сказать, что было первичным в проблеме Ганновера: династический или национальный интерес.

После воцарения Георга I прежнее руководство вигов сменилось. Галифакс и Уортон скончались в 1715 г., Сомерс – в 1716 г. В первые годы своего правления король не доверял Сандерленду, считая его республиканцем В результате во главе вигов и правительства оказались новые люди, причем в вопросах внешней политики главную роль играли Дж. Стэнхоп, Ч. Тауншенд и Р. Уолпол. Генерал Стэнхоп, государственный секретарь по южному департаменту, был известен участием в войне за испанское наследство, а также активной деятельностью в парламентской оппозиции, лидером которой он стал после заключения Уолпола в Тауэр в 1712 г. Стэнхоп считался знатоком европейских дел. Он полагал, что лучшим способом ведения переговоров является «дипломатия саммитов», и сам выезжал в европейские столицы. Стэнхоп находился у руля внешней политики до 1721 г., когда он был отстранен от власти Уолполом и скончался в атмосфере обвинений, выдвинутых против него в связи со скандалом вокруг Компании Южных Морей. Блэк считал Стэнхопа «способным дипломатом, которого ни в коей мере нельзя называть подкупленным Францией, который был уверен в том, что англо-французский союз соответствует интересам Великобритании» <6>. Стэнхоп был сторонником активного участия Англии в европейских делах, и, по утверждению У.Спека, «его дипломатические амбиции доходили до того, чтобы добиться роли арбитра в них» <7>.Тауншенд получил известность как дипломат, заключивший с Голландией «договоры о барьере», вызвавшие резкую критику со стороны тори. В 1714 г. он стал государственным секретарем по северному департаменту и предложил восстановить «систему короля Вильгельма». Его считали самым последовательным сторонником англо-голландского союза. Тауншенд гораздо меньше Стэнхопа был готов к кардинальным изменениям во внешней политике Англии и довольно скептически относился к перспективе англо-французского союза. Уолпол, имевший репутацию выдающегося финансиста, занял пост Первого Лорда Казначейства, и в первые годы царствования Георга I мало касался внешнеполитических вопросов.

Сразу после прихода к власти виги сделали попытку восстановить старую систему союзов. В конце 1714 г. Стэнхоп совершил поездки в Гаагу и Вену. Хотя новый «договор о барьере» был подписан с Генеральными Штатами в феврале 1716 г., в целом попытка воссоздания «системы короля Вильгельма» не удалась: позиции Голландии и Австрии были различными после территориальных приобретений, сделанных последней в Нидерландах в результате Раштадского мира. Осознание этого факта, а также смерть Людовика XIV и установление регентства Филиппа Орлеанского при малолетнем Людовике XV, подтолкнули британских политических деятелей к сближению с Францией. Подвергнув критике Утрехтское устройство, виги в то же время вступили на путь, проложенный Болингброком. Договор об англо-французском союзе был подписан Стэнхопом и главным советником регента Дюбуа в октябре 1716 г. Он подтверждал условия Утрехтского мира, признавал престолонаследие по Ганноверской линии в Англии и позиции Филиппа Орлеанского. Яков-Эдуард Стюарт был вынужден покинуть Францию, которая разорвала союз, заключенный в предыдущем году с одним из главных противников Георга – Карлом XII Шведским. В 1717 г. англо-французский союз был расширен путем включения в него Голландии.

Не все дипломаты разделяли оптимизм Стэнхопа по поводу англо-французского сближения. Сомнения высказывал посланник в Гааге Г. Уолпол, посол в Испании Дж. Баб. У Георга I были подозрения, что Р. Уолпол и Тауншенд не совсем одобряют переговоры с Францией, что сыграло роль в их отставке. Как отмечал Блэк, «давление короля, исходившего из необходимости защитить Ганновер, заставило британских министров договариваться с Францией: распад антишведского союза, новые тенденции в политике Петра I заставляли Георга как курфюрста действовать в этом направлении» <8>. Большинство историков рассматривают англо-французский союз как случайное явление в дипломатической истории ХVIII в. Один из первых исследователей истории англо-французского союза, Р. Лодж, сделал следующий вывод: «Англо-французский союз, даже когда он оставался реальной силой, был довольно шатким. Его создал главным образом не национальный, а династический интерес. Ни в той, ни в другой стране он не был популярен. В этом тандеме всегда имело место соперничество за лидерство» <9>. Близкое суждение высказал и Хорн: «Удивительно не то, что союз рухнул, а то, что он продолжался так долго. У него не было общественной поддержки в обеих странах. Во Франции генералы и политики, сделавшие карьеры при Людовике XIV, рассматривали его как предательство национальных интересов во имя личных целей регента. В Англии рядовые виги с подозрением относились к новому повороту в политике. Многие считали, что договор спровоцирует оппозицию, что Георг I действует для пользы электората и вопреки интересам королевства» <10>. В то же время Блэк высказал мнение, что англо-французский союз, несмотря на разногласия между его участниками, был действенным и эффективным инструментом политики и способствовал обеспечению безопасности Англии и Ганноверской династии <11>.

Различное отношение политиков к союзу имело место и в 1720-е гг. Блэк отмечал: «Группа политиков, к которой относились Уолпол и Ньюкастл, верила, что развитие международных отношений скоротечно и целиком зависит от обстоятельств. И в Англии, и во Франции союз рассматривался как дипломатический шаг, который будет служить до тех пор, пока не произойдет «смены обстоятельств». Возможно, что Стэнхон в конце 1710-х гг. действительно пытался превратить его в постоянный и видел в нем основу коллективной безопасности. Эта идея имела мало сторонников в правящей элите, которая всегда была подозрительна по отношению к Франции. Этот подход полностью отвергли после смерти Стэнхопа в 1721 г. Следовательно, большинство политиков рассматривало англо-французский союз как средство, а не как цель внешней политики. И надо признать, что это было реалистичное мнение» <12>.

Политическая борьба в правящих кругах Англии была вызвана и развитием ситуации в Северной Европе. Если в 1715 и в начале 1716 г. происходило сближение между Англией и Россией, основой чего была совместная борьба против Швеции, то уже со второй половины 1716 г. отношения между двумя странами постепенно накалялись. Петр I использовал так называемое мекленбургское дело для проведения более агрессивной политики в Германии. В. О. Ключевский писал, что у Петра «зародился новый спорт – охота вмешиваться в дела Германии. Разбрасывая своих племянниц по разным глухим углам немецкого мира, выдав одну за герцога курляндского, другую за герцога мекленбургского, Петр втягивался в придворные дрязги и мелкие династические интересы огромной феодальной паутины, опутывавшей великую культурную нацию. Это московское вмешательство пугало и раздражало» <13>.

В новых условиях некоторые вигские политики все же полагали, что открытая конфронтация с Россией, как и балтийская политика в целом отражают только устремления Ганновера, но невыгодны самой Англии. В этом находила проявление «изоляционистская» тенденция, характерная для представителей «британского интереса» в правительстве. Еще в 1715 г. Первый Лорд Адмиралтейства Орфорд отказывался подписывать инструкции для британского флота, направлявшегося в Балтийское море. «Из страха осложнений в парламенте британские министры были готовы не более чем послать флот для защиты английской торговли с Россией, торговли, терпевшей ущерб из-за интервенции Швеции, и дать адмиралу Нор-рису свободу интерпретировать инструкции, данные ему, так, как это максимально соответствовало интересам электората», – заметил Спек <14>. В 1716 г. заключение англо-французского договора рассматривалось как победа «германской» линии. Г. Уолпол покинул Гаагу, чтобы не участвовать в подписании договора. Тауншенд использовал все пути, чтобы задержать его заключение. Вероятно, именно это привело к тому, что Георг I отправил его в отставку с поста государственного секретаря, назначив лордом-лейтенантом Ирландии. Политику правительства в Северной Европе подвергла критике торийская оппозиция в парламенте. В апреле 1717 г. при обсуждении вопроса о выделении средств для защиты Ганновера от шведской угрозы один из лидеров тори в палате общин, Шиппен, говорил: «Новые союзы и меры, предложенные правительством, носят такой характер, что могут действовать только силой английских денег, а безопасность и счастье страны оказываются в зависимости от иностранцев, почувствовавших сладость британских денег» <15>.

Во время поездки Георга в Ганновер в 1716 г. Стэнхоп и Сандерленд интриговали против своих противников в правительстве, в том числе используя разногласия между королем и его сыном Георгом. Когда в апреле 1717 г. были получены доказательства, что шведский посол граф Гулленберг вовлечен в связи с якобитами, Георг действовал решительно, и дом посла обыскали, что было нарушением международных норм <16>. Однако, когда Георг запросил у парламента поддержки, Уолпол выступил против, и правительственное большинство сократилось в палате общин до 4-х человек. Спек писал: «Стало ясно, что в кабинете произошел раскол между сторонниками участия в Северной войне и теми, кто не хотел, чтобы Англия была вовлечена в войну против Швеции» <17>. В тот же день Тауншенда освободили от должности лорда-лейтенанта, а на следующий день в отставку ушел Уолпол. К оппозиции присоединились Орфорд, герцог Девоншир, У. Полтни и некоторые другие вигские политики. Уход Уолпола лишил правительство поддержки примерно ста депутатов. В июне оппозиции не хватило всего десяти голосов, чтобы принять решение о начале расследования действий и расходов правительства во время якобитского восстания 1715 г., и в частности, затрат на перевозку голландских войск.

После раскола 1717 г. руководство правительством перешло к Стэнхопу, занявшему должность Первого Лорда Казначейства, и Сандерленду в качестве государственного секретаря. Вторым государственным секретарем стал Дж. Аддисон, известный своими политическими сочинениями, однако как министр он играл второстепенную роль. Автор анонимного вигского памфлета «Несколько причин для смены министерства» критичен в оценке действий обеих конфликтовавших сторон. Он утверждал, что кризис в партии вигов был на руку тори, которые «как тонущий человек, хватаются за соломинку» и таят «великие надежды». Автор памфлета сожалел о том времени, когда все виги были едины: при вступлении Георга I на престол было ясно, кто «за протестантского правителя и свободу», а кто «за французов и претендента» <18>. В этом памфлете тема критики нового вигского кабинета очерчена только в самых общих чертах, однако упоминания о «наших древних врагах», о том, что «вместо того, чтобы ослабить врага, мы ослаблены раздорами», позволяют видеть, что автор разделял антифранцузские настроения, характерные для большинства вигов. По его мнению, надо назначить новых людей, а Стэнхопа удалить, ибо «что король может ожидать от человека, который так презрел его интересы, что начал ссоры со своими» <19>.

Можно выделить два главных направления внешней политики правительства Стэнхопа: одно касалось Западной Европы; второе – Северо-восточной Европы. В первом случае наиболее важным результатом стала война с Испанией 1718–1720 гг., во втором случае – конфронтация с Российской империей. Стэнхоп не отказался от идеи восстановления союза с Австрийской империей, что было непростой задачей, так как Карл VI Австрийский так и не признал Филиппа Бурбона королем Испании. Филипп и сам стремился к ревизии Утрехтских соглашений, и когда летом 1717 г. испанские войска заняли Сардинию, а на следующий год – Сицилию, вступление в Тройственный союз стало более привлекательным для императора. Летом 1718 г. соглашение было достигнуто, и Тройственный союз стал Четверным. Для Стэнхопа было нелегким делом уговорить французов согласиться на присоединение Австрии, так как идея союза с ней была тогда непопулярна во Франции. Стэнхоп посетил и Мадрид. Здесь переговоры не удались, хотя ходили слухи, что за вывод испанских войск с Сардинии и Сицилии Стэнхоп был готов вернуть Испании Гибралтар. Идея возвращения Гибралтара Испании встречала резкие возражения в оппозиционных кругах. В «Письмах Катона», издававшихся в начале 1720-х гг. известными оппозиционными публицистами Дж. Тренчардом и Т. Гордоном, говорилось: «Слава Богу, что в обществе есть твердое и единодушное желание сохранить Гибралтар за нами» <20>.

В вопросах западноевропейской политики правительство Стэнхопа было едино, но в парламенте оппозиция критиковала и саму идею Четверного союза, и участие в войне с Испанией. Тауншенд и Р. Уолпол акцентировали внимание на том, что эта война приведет к упадку торговли Великобритании, но правительство нашло поддержку у большинства. Во время дебатов Г. Уолпол подчеркивал, что обещание передать Сицилию императору противоречит интересам Англии <21>. В годы войны Испания оказывала поддержку якобитам и организовала две экспедиции в Англию и Шотландию. Первая из них была расстроена штормом, вторая разгромлена правительственными войсками. После войны Испания отказалась от открытой поддержки якобитов <22>. Война была проиграна Испанией. Английские и французские войска воевали на Пиренейском полуострове, а Пьемонт и Австрия при поддержке британского флота освободили Сардинию и Сицилию. В 1720 г. Филипп Испанский согласился присоединиться к Четверному союзу. Казалось, что политика Стэнхопа была успешной.

Ситуация на севере Европы складывалась для британского правительства неблагоприятно. После смерти Карла XII Англия более определенно заняла прошведскую и антироссийскую позицию. Еще до смерти Карла англичане фактически обвинили Петра I в сношениях с якобитами – речь шла о том, что царский лекарь Эрскин находился в переписке с одним из активных якобитов – Графом Маром. Посол Веселовский передал английским властям «Мемориал», в котором доказывалось, что Эрскин, находившийся на царской службе в течение 13 лет, был привлечен на нее исключительно как профессионал, «и нельзя поверить, чтобы он настолько забылся, что вступил в подобную незаконную переписку» <23>. Эта история свидетельствовала, что отношения между двумя странами накалились. Как ганноверские, так и британские министры Георга I считали, что действия царя стали главным фактором, препятствующим установлению спокойствия на севере Европы. Стэнхоп хотел разрешить проблему при помощи следующей дипломатической комбинации: Швеция уступает свои германские владения в Померании Пруссии, а Бремен и Верден – Ганноверу в обмен на помощь в возвращении ей территорий, захваченных в годы войны Россией, в том числе Финляндии и Карелии, Ингерманлаидии, Эстонии и Ливонии. В 1719 г. послом в Стокгольм был отправлен Картерет, один из наиболее последовательных сторонников Стэнхопа. В инструкциях ему говорилось, что для безопасности Швеции «совершенно необходимо разрушить союз между царем и Данией, заключив договор с кем-то из них на лучших возможных условиях. В наших интересах, чтобы шведы выбрали для заключения мира Данию» <24>. Английское правительство хотело добиться, чтобы и французы действовали солидарно, но убеждались, что в политике на севере Европы Франции не следует доверять. Государственный секретарь Креггс писал послу в Париже Стэру: «Король с подозрением наблюдает, что французы не участвуют в северных делах открыто и откровенно» <25>.

В 1717–1720 гг. оппозиция в парламенте критиковала «северную» политику Стэнхопа, акцентируя внимание на том, что она была «не британской, а ганноверской», так как вовлекала Великобританию в войны и расходы в интересах княжества. В то же время «объединенная» оппозиция в парламенте не сложилась. Все тори, в том числе и те, кто поддерживал воцарение Георга в 1714 г., были решительнее в этой критике, чем оппозиционные виги, «более склонные к взглядам Георга I, хотя и не в той степени, как этого хотелось самому королю» <26>. Правительство развернуло кампанию, воздействуя на общественное мнение, причем царя изображали коварным деспотом с безграничными амбициями, а Швецию – как наиболее последовательного поборника протестантского дела на континенте. Были, однако, публицисты, которые критически оценивали политику Стэнхопа, а позднее Картерета. Тренчард и Гордон писали в июне 1722 г.: «У царя нет оснований для ссоры с народом, с которым его подданные торгуют на таких выгодных условиях. Мы не соперничаем с ним из-за земель, а он не может соревноваться с нами в торговле и морской мощи. Обе стороны выигрывают от дружбы и теряют во вражде. Следовательно, если кто-то здесь дает ему основания для атак, делая его личным врагом нашей страны, мы должны расстаться с такими людьми и наказать их. Если страна, имеющая с нами союзные отношения, враждует с царем, это ее дело, пусть сами разбираются, как хотят» <27>.

Изучение официальных британских и ганноверских ответов на меморандумы российской стороны дает основание считать, что они действительно были рассчитаны на формирование негативного общественного мнения в Англии. В них всячески подчеркивалось участие России в якобитском деле, отмечалось, что Остерман явился на Аландский конгресс не для переговоров, а для предъявления ультиматума <28>. Ответ русской стороны представил преемник Веселовского М.Бестужев. В нем отмечалось, что на протяжении длительного времени между Англией и Россией существовало доброе взаимопонимание. Другими словами, было подчеркнуто, что не формально, а по существу Великобритания входила в антишведскую коалицию. В документе отрицалось, что Россия предпринимала какие-либо шаги, направленные на помощь якобитам, или стремилась вступить в союз с Испанией: «Большое расстояние между Россией и Испанией, отдаленность двух монархий друг от друга ясно показывает, что союз между ними не мог принести преимуществ, поэтому не приходил в голову Его Царского Величества» <29>. Важно отметить, что на протяжении всего документа звучит мысль о том, что нынешняя конфронтация с Россией невыгодна Англии, она отражает агрессивные устремления Георга как электора. Что касается Мекленбурга, то русские войска находятся там с «ненаступательными целями». Таким образом, Бестужев стремился «играть» на том, что являлось главным предметом политических споров в Англии.

И Веселовский, и Бестужев следили за действиями британских министров и за развитием политической борьбы. Веселовский отмечал «главнейшую роль Стэнхопа в делах северных» <30>. Бестужев в «Мемориале» крайне негативно оценивал деятельность настроенного враждебно по отношению к России Картерета. В сентябре 1720 г. он писал о реакции на известие о победе русского флота у острова Гренгам. Государственный секретарь «виду мне ни приятного, ни противного не показал». Что касается парламента и общественного мнения, то полученные «ведомости не очень приятны суть», но главное – «они больше подали оказии противной партии о флоте соединенном критиковать, что флот соединенный не только мог противность учинить флотам и почтам Вашего Царского Величества, но и препятствовать не мог прогрессам славному оружью Вашего Величества». Важный вывод, который делал Бестужев, состоял в том, что «здесь в городе, а наипаче в земле, противных обретается, так недовольна земля нынешним правительством» <31>.

В целом план Стэнхопа провалился. Ништадский мир 1721 г. закрепил за Россией все приобретения, сделанные в Прибалтике. Еще раньше произошел разрыв англо-русских дипломатических отношений. К.Маркс считал, что английские правители «стэнхоупы, уолполы, тауншенды и им подобные», не проявив достаточной твердости по отношению к России, не оказав прямого военного противодействия устремлениям Петра, действовали вопреки национальным интересам Англии и в ущерб свободе европейских народов допустили создание на востоке Европы мощной и агрессивной империи. Он писал: «Так как предательство по отношению к Швеции и потворство планам России ни разу не послужили явным поводом для семейной ссоры между вигскими правителями (в этих вопросах они были скорее единодушны), то такие действия ни разу не удостоились и чести подвергаться со стороны историков такой же критике» <32>. Можно признать: метод, избранный Стэнхопом и заключавшийся в том, чтобы всячески противодействовать России, но не идти при этом на крайние военные меры, действительно был неудачным.

Причиной падения кабинета Стэнхопа явилось не противодействие оппозиции, а финансовый кризис – «Мыльный пузырь Южных Морей». В нем оказались замешенными все ведущие министры, включая самого премьера. Некоторые из них обвинялись в получении взяток и поддержке аферы. В сентябре 1720 г. Бестужев писал, что «в народе великое смятение, чем не только парламент, но и король поврежден может быть. Многое число шляхетства и иных чинов люди в великую нищету пришли» <33>. Через месяц посланник сообщал, что «слух такой здесь есть, что по прибытии сюда королевском перемена некоторым министрам будет. Зоут Зее компания, о которой я прежде сего доносил, еще все в последнем состоянии, едва ли может поправиться» <34>. В обстановке парламентского расследования скончался Стэнхоп, при сомнительных обстоятельствах умер Креггс, был заключен в Тауэр Эйслэби. В марте 1721 г. палата лордов признала вину Сандерленда.

Во время кризиса Уолпол проявил сдержанность и даже защищал министров. Он понимал, что эта тактика ведет к возвращению в правительство. В конце марта король призвал его к руководству. Уолпол вновь возглавил Казначейство, а Тауншенд был сделан государственным секретарем по северному департаменту. Тем не менее, не только сторонники Уолпола вошли в правительство. Картерет, считавшийся продолжателем идей Стэнхопа и «человеком Сандерленда», стал государственным секретарем по южному департаменту и занимал эту должность до 1724 г. Государственным секретарем по делам Шотландии король назначил герцога Роксбурга, также последователя Сандерленда. Противником Уолпола считался и лорд-канцлер граф Маклесфилд. Это порождало борьбу в правительстве, причем поводом для столкновений в кабинете часто были вопросы внешней политики. Сам Уолпол мало вмешивался во внешнюю политику до смерти Георга I в 1727 г. Со второй половины 20-х и до конца 30-х гг. его роль в этих вопросах, напротив, была весьма значительной. После отставки Маклесфилда в правительстве начался конфликт между Уолполом и Тауншендом, завершившийся отставкой Тауншенда в 1730 г. В 30-е гг. Уолпол в полной мере контролировал кабинет, хотя у него и были расхождения по некоторым вопросам с лордом-канцлером Хардвиком и государственным секретарем Ньюкастлом.

Серьезной проблемой для Уолпола была внепарламентская оппозиция, одним из лидеров которой стал вернувшийся в Англию Болингброк. Как писал в своих мемуарах лорд Хервей, известный политик и придворный эпохи Уолпола, характер Болингброка «представлял собой смесь качеств, которыми мог бы гордиться любой великий человек, и таких черт, которые были постыдны даже для самых низких. Он был талантлив, красноречив от природы, обладал сообразительностью и прекрасной памятью, имел очень глубокие знания. В то же время он был тщеславен без меры, труслив, лжив, несправедлив и неблагодарен. Высокомерный во власти, он был подобострастен в немилости» <35>. Совместно с Д. и У. Полтни он руководил журналом «Крафтсмен», ставшим главным органом критики правительства. Создатели журнала дали ему подзаголовок «Журнал страны», что символизировало стремление объединить тори и «вигов страны» в противодействии «вигам двора». «Крафтсмен» клеймил режим, названный по имени Роберта Уолпола «робинократией» за разрыв с принципами революции 1688 г. В ответ на это правительственные авторы (в данном случае Харвей) утверждали, что «друзья Крафтсмена – приближенные Претендента за границей и низкие заговорщики-якобиты дома; среди них уволенные государственные деятели, разочарованные виги, недовольные с амбициями и ветераны-тори <36>. Идеи «Крафтсмена» находили поддержку у ряда писателей. «Путешествия Гулливера» Свифта – сатира на современный политический режим. «Джонатан Уальд Великий» Г. Филдинга – критика правительства Уолпола, сравниваемого с бандой преступников. Большинство историков, в том числе Спек, полагали, что яростная атака «Крафтсмена» была малоэффективной, и не потому, что критикам не хватало фактов, а потому, что они не смогли предложить позитивной и конкретной альтернативы. «Уолпол смог отразить все атаки на цитадель, губернатором которой он являлся. Наибольшую угрозу представляла не осадившая его оппозиция, а волнения в самом гарнизоне», – заметил этот историк <37>.

Став государственным секретарем, Картерет ускорил переговоры с Испанией о заключении союза. В письме к послу в Париже Л. Шаубу он не только определил собственную позицию, но и показал, что при дворе имели место разногласия по внешнеполитическим вопросам: «Лорд Тауншенд за то, чтобы рассмотреть это предложение (о заключении англо-франко-испанского союза – А. С.), лорд Сандерленд за то, чтобы, исходя из характера наших отношений с Императором, осуществить проект немедленно. Понимая, что союз Франции и Испании неотвратим, я полностью разделяю мнение Сандерленда и сделаю все для его реализации. Я не желаю оставаться один на один с Империей, которая не прислушивается ни к каким доводам, когда хотят умерить ее претензии. Хуже нет, чем союз Франции и Испании без нашего участия. Успех переговоров может быть связан с Гибралтаром, который и станет основой всего дела» <38>. Как видим, Картерет, как раньше Стэнхоп, допускал возможность возвращения Испании Гибралтара. В 1723 г., находясь вместе с королем в Ганновере, Картерет пытался подтолкнуть его к более агрессивной антироссийской политике в Прибалтике. Только в 1724 г. по обстоятельствам, далеким от внешней политики, Уолполу удалось добиться отставки Картерета. Характеризуя расхождения между этими двумя государственными деятелями, Блэк писал, что Уолпол олицетворял «изоляционистское» направление во внешней политике Англии, а Картерет хотел видеть ее в качестве арбитра Европы <39>. После отставки Картерета Тауншенд занял пост последнего, а Ньюкастл – должность государственного секретаря по северному департаменту.

Конфликт между Уолполом и Тауншендом назревал долго и постепенно. Смерть в 1726 г. леди Тауншенд, сестры Уолпола, охладила их личные отношения. Тауншенд чувствовал, что Уолпол оттеснил его в политических делах, хотя успешная карьера последнего началась именно при его поддержке. К личным обстоятельствам добавлялись и принципиальные расхождения по вопросам внешней политики. Подписание Венского договора между Испанией и Империей в 1725 г. воспринималось как угроза Великобритании, тем более что Карл VI обещал Испании помощь в возвращении Гибралтара, а в ответ получил для компании Остенде привилегии в торговле с Испанской Америкой. Ответом было создание Ганноверского союза в составе Англии, Франции, Пруссии, с 1726 г. Голландии, а с 1727 г. Швеции. Договор предусматривал увеличение вооруженных сил самой Англии, а также наем гессенских войск, что должно было неизбежно вызвать критику со стороны оппозиции. По мнению Уолпола, такая «дорогая» политика в то же время не давала безопасности ни британским владениям, ни торговле Великобритании. Испания угрожала Гибралтару. В своей последней речи в парламенте Георг I заявил: «Осада Гибралтара не оставляет сомнений в действительных намерениях Императора и короля Испании. Приготовления, которые я распорядился сделать для защиты этой крепости, храбрость моих войск скоро убедят их в поспешности и ошибочности предпринимаемых ими действий» <40>. В условиях нового конфликта между Англией и Испанией у англичан не было уверенности в том, что можно рассчитывать на поддержку Франции. Ньюкастл писал Г. Уолполу об опасениях, что во Франции могут взять верх те политики, которые в отличие от Флери «не понимают наших проблем и не обладают его способностями» <41>. Р. Уолпол имел основания сомневаться, что «система Тауншенда» сможет защитить британские интересы.