Текст книги "Изгнание беса (сборник)"

– Сейчас пустят свиней, – сказал Бьеклин.

– Откуда вы знаете?

– В программе указано Харконово стадо.

– Причащение?

– Да. Будет большая суматоха, смотрите, чтобы вас не покалечили.

– Постараюсь, – ответил я.

Шестипалая когтистая лапа горела над лесом, и неоновые капли крови стекали по ней. – А-а-а!.. У-у-у!.. – голосила толпа. Бледно-зеленые тени метались вокруг дубов, и лица у всех были как у вставших из гроба.

– Упыри, – сказал Бьеклин.

Валахов мрачно подмигнул мне. Суматоха была бы очень кстати. Мне надо было во что бы то ни стало избавиться от наблюдения. Бьеклин уже третий час ходил за мной как привязанный, фиксируя каждый шаг. Я был уверен, что он записывает меня на видео. Я не возражал, это была его работа – Валахов занимался тем же, и в договоре о совместных операциях был обусловлен самый жесткий взаимный контроль. Так что я не мог жаловаться. Я лишь хотел бы знать, где проходят границы полномочий Бьеклина. Каковы секретные инструкции? Например, может ли он меня убить? А если может, то при каких обстоятельствах? Я не сомневался, что такие инструкции существуют. Это было не праздное любопытство: месса продолжалась третьи сутки, позавчера ночью погиб Ивин. Он действовал в одиночку и, согласно заданию, не был обязан поддерживать регулярную связь с группой, – тревога поднялась только утром, когда он не отметился в представительстве. Его нашли на берегу Озера Ведьм (Остербрюгге), безнадежно мертвого, с двумя пулями, выпущенными в спину. Мне следовало соблюдать максимальную осторожность. Я висел на ниточке. Тем не менее от Бьеклина требовалось избавиться – карман мне жгла записка, прочтенная полчаса назад при свете факелов погребальной процессии (несли Харкона, покровителя свиней), всего четыре слова на крохотном клочке бумаги: «Остербрюгге, полночь. Ищу брата». Я не заметил, кто сунул ее. Во время похорон, когда завывали гнусавые рога архаров, когда пищали мокрые бычьи пузыри, когда отверзлась электрическая преисподняя и запахло серой, сжигаемой на железных противнях, а внуки Сатаны – голые волосатые атлеты – с криками: «Ад!.. Ад идет по земле!..» – целыми пригоршнями начали разбрызгивать вокруг себя консервированную обезьянью кровь (фирмы «Медикэл пьюэ донорз»), я вдруг ощутил быстрое слабое прикосновение к ладони, и пальцы мои непроизвольно сжались. Но когда я обернулся, то на меня вновь уставились радостно-бессмысленные хари: демон-искуситель, и демон-вампир с трубчатым ртом, и демон-младенец, и Дракула, и Гонзага, и Кинг-Конг, и пара горбатых домовых, обросших паутиной, и семейка вурдалаков – родители с детишками, и веселая компания оживших мертвецов, которые, двигая челюстями, жаждали сладкой человечины. Я не мог определить, кто из них секунду назад был возле меня. Синие хитоны демиургов перемешивали этот оживший гиньоль. Демиургов было слишком много. Я надеялся, что Бьеклин также не заметил – кто? Во всяком случае, на лице его не дрогнул ни один мускул, и он брюзгливо сказал:

– Начинается…

В то же мгновение истошный поросячий визг прорезал холмы Шварцвальда. Толпа завыла. Сквозь просветы тел я увидел, как на поляну хлынуло что-то черное, уродливое, колотящееся. Свиньи были опоены водкой, а шкуры их безжалостно подпалены. Истерзанные болью и страхом, они, как безумные, сшибались неповоротливыми жирными тушами. Впрочем, люди были не лучше. Десятки торопливых рук потянулись вниз. – Я буду сатаной!.. – отчаянно завопил кто-то. Свиней хватали и раздирали на части – живых, трепещущих. Когтистая лапа на небе сжималась и разжималась, оглушительно выстреливая пучками фосфорических искр. Картина была нереальная. Я увидел женщину, счастливо размахивающую оторванным колечком хвоста, и толстого добродушного человека, по внешности – бухгалтера, который, зверски исказив лицо, пожирал рваный ломоть сырого темного мяса. Считалось, что в черных свиней после осквернения мессы вселяются черти, а причастившийся мясом черта приобретает сверхъестественные качества. Меня подташнивало. Человек в наше время все чаще хочет быть не человеком, а кем-то иным. Словно можно уйти от самого себя. Морок и тщета инстинктов. Я этого не понимал. Жуткое людское варево неумолимо вращалось, выталкивая меня на периферию. Лупили в грудь и в спину. Патлатая ведьма вдруг ринулась ко мне с явным намерением укусить за нос, а малосимпатичный вурдалак припал к моей шее, чмокая и пытаясь найти сонную артерию. Я ожесточенно работал локтями. Я намеренно не искал Бьеклина, но боковым зрением видел, как его постепенно отмывает в сторону, – несмотря на все усилия, а Валахов, будто бы пытаясь помочь, на самом деле оттесняет его еще дальше. Рослые оборотни заслонили их. Все было в порядке. Меня выбросило в кусты. Я быстро перебежал метров пятьдесят и замер.

Лес в гладком зеленом свете стоял – чистый, выцветший и неподвижный, как на старинном гобелене. Широко раскинулись дубовые ветви. Я хорошо представлял себе холмистую равнину Шварцвальда. Точно на карте. До Остербрюгге отсюда было километра два – вдоль ручья, мимо Старой Мельницы. По программе там происходили Пляски Дев. За ближайшим дубом я достал из сумки невесомый пластиковый комбинезон и переоделся. Конечно, я сегодня проверял свой костюм, и Валахов проверял его тоже, но за последние три часа, которые мы провели рядом, Бьеклин вполне мог всадить мне микрофон размером с маковое зерно или какой-нибудь портативный передатчик, по сигналам которого меня запросто определили бы на расстоянии. Я не хотел рисковать. Ивина убили именно в Остербрюгге. Наверное, тоже вызывали запиской. Это вторичное приглашение туда здорово походило на ловушку. Западня для дураков. Но ведь не бывает таких глупых ловушек? В любом случае, следовало идти. Я не имел права упускать даже слабый шанс. Я сориентировался по «Храму Сатаны», где на рогатой башне дрожали синие шлейфы костров, и зашагал вперед. Я хотел прийти немного пораньше, чтобы осмотреться на местности. Всегда полезно осмотреться и наметить возможные пути отхода. Неизвестно, что меня ждет. В игру включены очень крупные силы. Я вспомнил аршинные заголовки сегодняшних газет. Нострадамус требовал срочно задержать экспресс Вапуту – Габа, так как железнодорожный мост через каньоны Бье заминирован сепаратистами. Нострадамус предупреждал, что «Боинг-707», следующий рейсом на Токио, который через три часа должен был взлететь с аэродрома Саммерлайф, имеет серьезную неисправность в моторе. Нострадамус давал знать, что крупная банда диверсантов пересекла границу Никарагуа и направляется к Эстели. На этот раз он обратился в представительства крупнейших информационных агентств – видимо, учитывая историю с «Безумным Гансом», когда не было принято никаких мер. Мне это не нравилось: целых три передачи прошли менее чем за сутки. Ранее Нострадамус не проявлял подобной активности. Вероятно, что-то случилось. Что-то из ряда вон выходящее. Во всяком случае, теперь сведения о Нострадамусе открыто попали в прессу, и газеты просто захлебывались от восторга. Я представлял, под каким колоссальным давлением окажемся мы все в ближайшие же дни: «Иджемин бэг» недвусмысленно обвиняла СССР в создании нового информационного оружия. В короткой справке, которую я получил вчера по своим каналам, указывалось, что все три звонка были сделаны на терминалах Европейской телефонной сети, причем задействованы были прежде всего западные линии Советского Союза. Сейчас координаты абонента устанавливаются. Судя по всему, Нострадамус включился непосредственно в главный Европейский коммутатор. Как это ему удалось осуществить, пока неясно.

Черный ручей пересек мне дорогу. Я свернул и пошел по его топким хлюпающим берегам. Вода блестела, как ведьмино зеркало, – ничего не отражая. Беззвучная летучая мышь шарахнулась у меня над головой и пропала за деревьями. Главный Европейский коммутатор транспонирует сигналы телефонных сетей в Западной и Восточной Европе, а также в значительной части Азии. Чтобы включиться в него, необходимо иметь десять восьмизначных совершенно секретных телефонных кодов – в восходящей иерархии. Я сомневался, что во всем мире найдется хотя бы пять человек, которым они доступны в полном объеме. Впрочем, это еще предстояло проверить. Хотя проверка была бы чисто формальной. Я был убежден, что эти пять человек абсолютно ни при чем. Я просто кожей чувствовал, что традиционные версии здесь бессильны. Требовался рывок сознания. Мы столкнулись с неким явлением, выходящим за рамки обыденных фактов. А именно: мы столкнулись с врожденной или приобретенной способностью вычерпывать громадное количество информации, когда угодно и откуда угодно без всяких запретов и ограничений. Насколько я понимаю, речь шла о профессиональном ясновидении. (Если, конечно, исключить возможности использования мощнейших компьютерных систем, доступ к которым в последние недели строжайше контролировался.) Почему, собственно, нет? У нас были определенные данные по ясновидению. Например, доктор Гертвиг (парадиагностика). Например, «Храм Сатаны» с его приступами группового безумия. Например, «Звездная группа», в которой работает Сиверс. Профессиональное ясновидение – это штука серьезная. Пожалуй, самая серьезная из всего, с чем до сих пор сталкивалось человечество. Нострадамус пробивает любые расстояния, для него практически нет тайн и секретов, нам неизвестны его цели – весь мир может оказаться под рентгеном холодных и внимательных глаз.

Это действительно оружие.

Катаклизм предстоит глобальный.

Легкий стон раздался за ореховыми кустами. Я сразу же присел и включил фонарик. Видимо, напрасно. На свет очень удобно стрелять, если меня ждали. Но меня не ждали – беловатый конус выхватил из темноты – косматый затылок, рубище, босые исцарапанные ступни в ручье.

– Воды…

Я набрал пригоршню и плеснул ему в лицо.

Человек затрепетал мятыми веками, под которыми искривилась полая и неподвижная влага.

– Изыди, сатана, – пробормотал он, – душа твоя – смрад, плоть твоя – гноище, помыслы твои – черви в горячей земле… Приидет Сын Божий, и распадется царствие твое, како роса при лучах солнца…

Он весь дрожал. Это была религиозная горячка. «Синдром Спасителя».

– Имя твое из шести имен: Азраил – Астарет – Вельзевул – Люцифер – Саваоф – Ганиал – твое имя…

Я оставил его. Ему ничего не грозило. Разве что простудится на земле. Но это уже не моя забота. До полночи было еще пятнадцать минут. Лес расступился, отбросив назад гнетущие бородавчатые стволы, и открыл равнину, где над расширившимся серебром ручья махала скрипучими крыльями черная ветряная мельница, а у костров возле нее под костяной пересып барабанов плясали обнаженные женские фигуры. Девы уже начали свой очищающий ритуал. Было их человек пятьдесят. На ровной площадке перед плотиной в красноватом жаре углей они выделялись очень рельефно. Я знал, что смотреть на Пляски категорически запрещено. Нарушение запрета карается смертью. Девы крадут мужчин и прячут их под землей в карстовых пещерах. Оттуда уже не вырваться. Я пошел вдоль опушки и довольно быстро обнаружил первый сторожевой пост – обнаженная девушка лет восемнадцати дремала на корточках, прислонившись к стволу, и на коленях ее лежал скорострельный автоматический карабин. Я тихонько растворился во мраке. Будем надеяться, что этот пост единственный со стороны леса. Я миновал его, пересек небольшую бобровую запруду, усеянную хатками, и в этот момент меня негромко окликнули:

– Кто там?

– Ищу брата, – сказал я.

– Я ваш брат.

Он стоял в черноте орешника, и сине-зеленые пятна теней скрадывали его очертания. Даже рост было не определить.

– Не зажигайте света, – сказал он. – Незачем. Вы готовы записывать?

– Да, – сказал я.

– Приступим. – Невидимый мне собеседник сразу же начал диктовать, быстро и внятно выговаривая каждую букву. – Создана группа, условное название «Ахурамазда», приблизительный состав – около шестидесяти человек. Основное ядро – демиурги из Ложи Мастеров. Руководитель группы – Трисмегист, псевдоним, настоящее имя неизвестно, демиург. Научный руководитель группы – Шинна, псевдоним, настоящее имя неизвестно, демиург. Технический руководитель группы – Петрус, псевдоним, настоящее имя неизвестно, демиург. Отбор кандидатов в группу – совместная операция разведки и демиургов. Финансирование группы – через секретные фонды разведки. Постоянная база группы – Оддингтон, Скайла. Задача группы – семантическая акупунктура. Расшифровка термина неизвестна. В работе используются сильные возбуждающие и наркотические вещества. Через военное ведомство заказано некоторое количество отравляющего газа ХСГ-18…

– «Безумный Ганс»? – спросил я.

– Не перебивайте, – властно сказал собеседник. – У вас диктофон не в порядке? За последние трое суток семь человек из группы погибли при неизвестных обстоятельствах. По официальной версии – нуждаются в отдыхе и отправлены в горы. На самом деле после вскрытия тайно, под чужими именами, похоронены на кладбище в Скайла. Еще четверо увезены в специальную клинику. Диагноз – шизофрения. Конкретное содержание работы строго засекречено. По некоторым данным, Трисмегист усиленно занимается вопросом о действиях русских партизан под Минском в интервале: август – октябрь тысяча девятьсот сорок второго года, заказаны все мемуары по этому поводу, заказаны карты местности, заказаны документы из немецких архивов. Обращаю особое внимание на то, что два дня назад создана так называемая «Шахматная секция». Помимо демиургов туда включены три настоящих шахматиста в категории мастера спорта. Фамилии установить не удалось. Один из шахматистов – участник международного турнира в Аделаиде (Австралия) в мае прошлого года…

Что-то треснуло над «Храмом Сатаны», и оттуда к черному небу, раздвигая сырую темень, взлетели огненные красные шары, заливая лес фотографическим светом.

Началась месса.

– Отступите в тень, – приказал мне собеседник. – Вы слишком на виду.

Он был в синем хитоне с нашивками низших степеней, а лицо – хищное, крючковатое, птичье.

– Так вы демиург? – спросил я.

– Не перебивайте. Трисмегист усиленно собирает мозаику. Цитирую: «Нострадамуса можно установить путем прямого экстрасенсорного контакта по биографическим признакам». Принцип «слепого адресата». Расшифровка принципа неизвестна. – Демиург перевел дыхание. – Еще раз подчеркиваю: сорок второй год, леса под Минском. Все. Теперь вопросы.

– Один вопрос, – сказал я. – Почему вы решили передать эти сведения?

– Вы не поймете.

– А все же?

Демиург сморщил резко заостренный нос:

– Меньше боли, меньше невыносимого суицида, меньше смертельной правды – некоторое оздоровляющее начало, это как лекарство. Истина убивает… – Он раздраженно отмахнулся рукой. – Хватит. Следующая встреча – на Святую Вальпургию. Раньше мне не вырваться. Я ухожу первый, не пытайтесь выяснить мое имя – вы все погубите…

Опять вспыхнуло, и шары затрещали. Когтистая лапа сатаны давила их в небе. Я увидел, что демиург повернулся, но почему-то не уходит, – он стоял странно покачиваясь, будто пьяный, а потом упал лицом вперед, и хитон его задрался, обнажив мускулистые ноги в плетеных римских сандалиях, какие обязан носить каждый посвященный. Я нагнулся над ним и попытался поднять. Зрачки его закатились. Он был мертв.

От леса, от сплетенных пурпурных теней, отделился Бьеклин с пистолетом в руке и тоже посмотрел, – собирая в мелкие складки кожу вокруг глазниц.

– А ведь я даже не успел выстрелить, – растерянно сказал он.

Гауптштурмфюрер похлопывал стеком по черному сияющему голенищу.

– Хильпе! Вы уверены, что за ночь ни одна собака не выскочила из этой паршивой деревни?

– Так точно, господин гауптштурмфюрер! Я лично проверял караулы.

Староста, мнущий картуз поодаль, подтверждая, затряс клочковатой, сильно загорелой яйцеобразной головой:

– Нихт, нихт… Все по хатам…

– Что он бормочет?

– Он говорит, что все жители деревни на месте, господин гауптштурмфюрер!

– Смотрите, Хильпе, вы головой отвечаете за секретность операции.

– Так точно, господин гауптштурмфюрер!

Маленький полный Хильпе тянулся на носках, но едва доставал до подбородка офицеру СС.

– Вы двинетесь через час после нас. Направление – деревня Горелое. Там ссадите людей, скрытно выйдете к Мокрому Логу и займете позиции на краю леса, перекрыв выход из болот. У вас будет три пулемета. Кажется, вам что-то неясно, Хильпе?

– Болото непроходимо, господин гауптштурмфюрер. – Низенький Хильпе даже взмок от того, что приходилось возражать начальству. Но гауптштурмфюрер благосклонно кивнул:

– Правильно, Хильпе. Непроходимо. Именно поэтому Федор поведет свой отряд туда.

– Есть там тропки, герр комендант, – подобострастно сказал староста, напряженно прислушивающийся к гортанным звукам чужой речи. – На карте оно правда что не того, а тропки есть, – местные ходят… Проведем вас, можете не сомневаться…

– Ваша задача, Хильпе, сдерживать партизан до тех пор, пока не подойду я с двумя ротами. Мы прихлопнем Федора на окраине болот. – Гауптштурмфюрер поднял одутловатое с прозеленью бессонницы лицо к озаренным верхушкам берез и длинно вдохнул прохладу хрящеватым носом. – Какое утро, Хильпе! Да у вас тут просто санаторий… Перед выходом деревню сжечь!

– Слушаюсь, господин гауптштурмфюрер!

Утро в самом деле было чудесное, и когда машины, скрежеща на проваленной дороге, пятнистыми тушами зарылись в лес, то солнце уже вытекло из горизонта и теплое туманное золото его обволокло воздух. Вспыхнули сухие иглы на соснах. Загомонили птицы. Пестрая сорока, выдравшись из ветвей, уселась на самую макушку и заверещала, напрягая все свои мелкие силы. Связной отряда, примостившийся в развилке могучих лап, вздрогнул и чуть не выронил бинокль.

– Тьфу ты, зараза! – в сердцах сказал он.

Отсюда, со всхолмленной высоты, грузовики казались безобидными навозными жуками, которые едва-едва скребут лапами по желтой глине. Но за ними в хрупкую и прозрачную сентябрьскую голубизну поднимался черный столб дыма.

– Что делают!

Обдирая колени, связной скатился вниз и побежал по хвойному склону в распадок – там его ждала лошадь. Через полчаса – охлюпкой, подпрыгивая на острой спице, – он ворвался на поляну в красном сосновом бору и, бросив поводья, растягивая губы вдоль десен, соскочил у бревенчатой землянки:

– Пропусти к командиру!

– А зачем тебе командир?

– Говорю: пропусти – срочное донесение…

И когда вышел коренастый бородатый человек, одергивающий гимнастерку за широким ремнем, то связной фыркнул, как кот, – одной фразой:

– Идут, товарищ командир, четыре грузовика на Горелое, сам видел, деревню подожгли, сволочи…

Командир задумчиво, будто не видя его потное, взъерошенное, возбужденное лицо, кивнул: – Хорошо, отдыхай, – и вернулся в землянку, где мигала редкими хлопьями коптилка на стене, а посередине, отъединенный пустым пространством, горбился на шершавой табуретке человек в изжеванном городском костюме.

– Как выглядит этот офицер?

– Гауптштурмфюрер Лемберг? – высокого роста, бледный, худощавый, отечный, волосы белые, неприятно щурится все время, – сразу же, не задумываясь, ответил человек. – Хильпе, комендант, – низенький, толстый, суетливый, подстрижен бобриком…

– Ну, коменданта он мог видеть в Ромниках, – сказал привалившийся в углу комиссар. Поправил ватник на ознобленных плечах и отхлебнул ржавый брусничный чай из помятой кружки.

– А староста? – спросил командир.

Человек на табуретке опустил набрякшие веки. Он опять до осязания зримо увидел продолговатую тесную комнату, в неживом полумраке которой угадывались комод и громоздкий шкаф, а на вешалке подолами и рукавами теснилась одежда. Он никогда раньше не видел этой комнаты. Он мог бы поручиться. Шаркнула дверь – неуверенно, как больная, появилась женщина, закутанная до самых глаз в толстый платок, подошла к окну и не сразу, несколькими слабыми движениями отдернула плюшевые шторы. Проступил серый тревожный отсвет, крест-накрест перечеркнутый полосками бумаги. А за ними город – город и река в гранитных берегах, подернутая шлепаньем дождя.

– Что с вами, Денисов?

Он очнулся:

– Извините, я не спал трое суток… Староста – лет пятидесяти, среднего роста, почти лысый, на голове – клочья бумажные, очень темное лицо, щербатый, все время улыбается, облизывает губы…

– Дорофеев это, больше некому, – определил комиссар. – Увертливый, сволочь, никак до него не дотянуться.

– Ты вот скажи: проведет твой Дорофеев сотню человек через болота или не проведет? – спросил командир.

– Проведет.

Тогда командир выложил на стол пудовые кулаки с надутыми узлами вен.

– Немцы двумя ротами вышли из Новоселка и движутся сюда по лесной дороге, – сообщил он.

У Денисова ввалились небритые щеки.

– Ну что же сделать, чтобы вы поверили мне!..

– Вообще-то лучше, чем Бубыринские болота, места не придумаешь, – неторопливо сказал комиссар. – Колдобина на колдобине, сам черт увязнет. Но если проводником будет Яшка Дорофеев… Он тут лесничил и каждый омут не хуже меня знает…

Командир с досадой впечатал кулаками по оструганным доскам.

– Задача!.. Это же только сумасшедший пойдет через Марьину пустошь – голое место, бывшая гарь, укрыться негде, перестреляют, как рябчиков. У нас – лошади, обоз, трое раненых… – Он пересилил себя и крикнул громовым басом: – Сапук! Спишь, Сапук, чертова коза, цыган ленивый!

– Никак нет, товарищ командир!

– Посмотри внимательно, Сапук, очень внимательно посмотри: может быть, узнаешь старого знакомого?

Молодой рослый боец ощупал Денисова быстрым и неприязненным подергиванием бровей.

– Никак нет, товарищ командир, не из этих. Роменковских полицаев я хорошо знаю. И прихлебателей тоже. Нет, не попадался.

– Ладно, Сапук, бери его в хозяйственное, покорми немного, – глаз с него не спускать! – Командир поднялся и решительно оправил гимнастерку. – Боевая тревога! Дежурное отделение ко мне!..

Через час тяжело груженный обоз, визжа несмазанными колесами и застревая на вывороченных корнях, тронулся из соснового сквозняка вдоль распадка по направлению к болотам. Денисов шагал за телегой, груженной мешками с мукой. Его мотало при каждом шаге. – Иди-иди, цыца немецкая! – однообразно покрикивал Сапук, и скучная злоба звучала в его голосе. Разжиженный утренний туман стоял между красноватых стволов, трещали шишки, и от густого чистого запаха смолы слипались угнетенные мысли. Далеко позади бухали редкие винтовочные выстрелы, накрываемые автоматной трескотней, – дежурное отделение, не вступая в открытый бой, тормозило продвижение немцев. Солнце уже начинало припекать. День обещал быть жарким. «Я не дойду, – подумал Денисов. – А если дойду, то Хильпе с пулеметами ждет нас на той стороне болота. Отвратительный низенький и толстый Хильпе, намокший от пота, – исполнительный служака». Он знал, что сейчас Хильпе трясется в кабине переднего грузовика. Это был третий «прокол сути». В тридцать шестом году, читая о боях на подступах к Овьедо, он вдруг увидел красную колючую землю, черные камни и плоские синие безжизненные верхушки гор. Над всей Испанией безоблачное небо. «Прокол» не содержал позитивной информации. Просто картинка. Воспроизвести ее не удалось. А критерий существования любого материального явления есть воспроизводимость. Кажется, еще Лэнгмюр писал об этом. «Наука о явлениях, которых нет». Подтверждение он получил три года спустя, когда беседовал с летчиком, побывавшим у Овьедо, тот подробно описал местность – узнавалось до мельчайших деталей. Интересно, что все три «прокола» были с интервалами в шесть лет: тридцатый, тридцать шестой и сорок второй годы. Откуда такая периодичность? Или случайное совпадение? Она явно не связана с масштабом событий – начало войны, например, он просто не почувствовал. Может быть, периодичность имеет внеземной источник? Но это предположение заведет слишком далеко. Во всяком случае ясно, что для «прокола сути» необходима предельная концентрация сознания. Как тогда – на мосту. Это можно достичь путем тренировки. Скажем – обычная медитация. Скажем – самогипноз. «Иисусова молитва», «экзерциции», «логос-медитация», «путь суфиев» – и так далее. Впрочем, теперь это не нужно.

Широкая пятерня взяла его за плечо, и Сапук все с той же скучной злобой в голосе сказал:

– Иди-иди, оглох? – комиссар зовет.

Комиссар лежал на белых мешках, укрытый ватниками, и при свете дня было видно, какое у него заострившееся лихорадочное лицо.

– Простудился некстати, – сказал он, выдыхая горячие хрипы. – Совсем плохо, не время бы болеть… Сапук, оставь нас…

– Командир приказал охранять.

– Ты и охраняй – отойди на пять метров. – А когда Сапук, передав вожжи, отошел: – Что скажете, Александр Иванович?

– Сейчас Хильпе подъезжает к Горелому, – вяло ответил Денисов. – Там он высадит гарнизон, проведет его к Мокрому Логу и положит на Бубыринской гриве, развернув пулеметы в сторону болот.

– Помогите мне сесть…

Денисов передвинул тяжелые мешки, и комиссар взгромоздился, откинувшись, глядя в золотое небо.

– Вот что, Денисов, – спустя долгую, наполненную шуршанием ломких игл секунду, сказал он. – Неделю назад в Ромниках провалилась группа Ракиты – четыре человека, это подполье…

– Никогда в жизни не был в Ромниках, – ответил Денисов.

– Их арестовали одновременно, в ночь на восемнадцатое. Может быть, предатель?.. Группа занималась железной дорогой, и теперь мы как слепые…

Денисов тряхнул вожжами.

– Вы же не верите мне, – устало сказал он.

Комиссар, будто не слыша, смотрел вверх на румяные от солнца лохмотья сосен.

– Их содержат в гарнизонной тюрьме совершенно изолированно. Внутренняя охрана состоит исключительно из немцев, наши люди не имеют доступа. А допрашивает Погель – усатая крыса… Вы, конечно, правы, Александр Иванович, я не могу приказывать вам. Позавчера в город пошел связной и не вернулся.

– Ракита – ваша дочь?

– Да. Ракита – кличка.

– Но я же не могу включаться в любую минуту, – чувствуя подступающую ярость, сказал Денисов. – Вы думаете, это так просто: закрыл глаза и посмотрел?

– Хорошо, – сказал комиссар и подтянул сползающий ватник. – Хорошо. Не волнуйтесь. Мы отправим вас на Большую землю, там разберутся.

Ему было очень плохо. На разные голоса скрипели тележные оси. Осенняя муха, жужжа, выписывала сложные круги перед глазами.

– Сколько человек в группе? – отрывисто бледнея, спросил Денисов. – Их имена, фамилии, как выглядят, где живут. Вкусы, привычки, наклонности…

– Даже если бы я верил вам, то все равно не имел бы права рассказать, – ответил комиссар.

– Так что же вы от меня хотите?!

Тут же подскочил Сапук и начал тыкать прикладом в грудь.

– А ну прекрати!

– Уберите его отсюда!

– Сапук, отойди!

– Он – вон что вытворяет…

– Отойди, Сапук… – Комиссар некоторое время молчал, а потом сказал неуверенно: – Что, если подойти со стороны немцев? Насколько я понимаю, надо просто извлечь определенные сведения? Правильно? Вам же не важен, так сказать, конкретный носитель этих сведений? Немцы наверняка знают. Гауптштурмфюрер Лемберг, например.

Денисов закрыл глаза. Голова сразу же поплыла. Он действительно не спал трое суток. Его охватывало бессилие. Они думают, что он все может, а он ничего не может. Ведь молния не ударит еще один раз. Он сглотнул царапающую сухость во рту. Почти тотчас же возникла та самая незнакомая продолговатая комната – комод и шкаф, женщина отдергивала шторы, проступил неясный сумрак, шлепал дождь за окном, она была в толстом платке, так что лица не различить, – осторожно присела у самодельной железной печки, труба которой упиралась в форточку. Застыла. Денисов пытался избавиться от этого видения. Он его не понимал. Оно ужасно мешало. Женщина перебирала какие-то изгрызенные щепки на полу. Это была Вера. Гауптштурмфюрер Лемберг вошел в комнату. Мундир чернел под опухолью лица. Денисов старался приблизиться к нему, но это не удавалось. Прозрачные губы шевельнулись. Гауптштурмфюрер говорил что-то неуловимое. Денисов изо всех сил разгребал слои времени и пространства, разделяющие их. Он задыхался. Давили минувшие сутки. Он протискивался сквозь них, как жук в земле. Ощущение было такое, что раздираешь на себе живую кожу. – Нет-нет, – сказал Гауптштурмфюрер. – Не преуменьшайте своего вклада. Вы дали нам практически все подполье. Если мы и держим часть из них на свободе, то затем лишь, чтобы не подставлять под удар вас. – Он послушал. Денисов очень ясно видел сквозь него, как Вера, уронив собранные щепки, подняла голову и слабо сказала: – Саша! – короткая тупая боль проникла из пустоты сердца. Будто сдвоили удары. Он вдруг понял, что это было. Слюдяные пластинки времени раздвинулись. – Теперь наша задача – обезвредить отряд Федора, – сказал гауптштурмфюрер. – Я надеюсь, что мы ее выполним, с вашей помощью. Вас ждет хорошая карьера и серьезные большие деньги, Самоквасов. Мы ценим людей, которые готовы искренне служить нам. – Гауптштурмфюрер заколебался, словно водоросли на течении. И вдруг исчез. Вообще все исчезло. Остался лишь приступ тошноты, жара, запах липкой смолы, телега, переваливающаяся по гладким коричневым корням. Сосны останавливали свое болезненное вращение.

– Самоквасов, – хрипло сказал он. – Вам знакома фамилия – Самоквасов?

И испугался, потому что лицо у комиссара налилось синей венозной кровью.

– Повторите!

– Самоквасов. Это он продает подполье.

– Нет, – сказал комиссар. – Нет, не может быть!.. Я знаю Игнатия пятнадцать лет… Мы вместе… мы с ним… я за него…

Сапук бросил винтовку:

– Врача!

Комиссар открыл лихорадочные глаза:

– Вы или провокатор, Денисов, или…

– Или, – сказал Денисов.

Тупая боль вывинчивала сердце и пригибала к земле. Он ухватился за качающийся борт повозки.

– Что с вами, Александр Иванович?

– Ничего особенного, – сказал он. – Все в порядке. У меня умерла жена.

СООБЩЕНИЯ ГАЗЕТ

Акт террора совершили сикхские экстремисты в индийском штабе Пенджаб. Вчера вечером четверо террористов захватили рейсовый автобус на шоссе к северу от города Джаландахар и хладнокровно расстреляли 24 пассажира, принадлежащих к индуистской общине. Одиннадцать пассажиров были ранены.

Британское министерство сельского хозяйства заготовило 56 миллионов карточек на продовольственные товары для использования их англичанами «после ядерной войны». В секретном докладе министерства устанавливается процедура получения карточек и отоваривания их.

40 человек погибло и более 100 ранено в ходе ожесточенных боев между подразделениями шиитского движения «Амаль» и палестинцами, которые продолжаются в районе южноливанского города Сайда и южных пригородах Бейрута. Палестинцам удалось установить контроль над деревней Магдуше. Однако отряды движения «Амаль» сумели вернуть этот населенный пункт.

Как сообщил официальный военный представитель Ирака, минувшей ночью в один из жилых районов Багдада попала иранская ракета класса «земля – земля». 48 мирных жителей погибли и 52 получили ранения, разрушено несколько домов. По сообщению радио Тегерана, Иран нанес ракетный удар по Багдаду в «ответ на бомбардировки Ираком иранских городов».

В Джакарте официально объявлено о казни еще девяти деятелей коммунистической партии Индонезии. Несмотря на широкие протесты во всем мире, смертные приговоры приведены в исполнение…