Текст книги "Каюсь, что я не ангел"

Индустрия спасения от тоски

«Мы научим вас жить и продиктуем рецепты!» Красота и здоровье, богатство и деловой успех, веселье, комфорт, путешествия. Разве не это вам нужно?! Разве не в этом цель?!»

Спасибо вам, энергичные зазывалы на праздник жизни, зазывалы, прячущие печаль в морщинах и уголках рта. Уставшему вьючному животному вы щедро подкладываете в кормушку свое безвкусное месиво. Других товаров у вас нет.

Я хочу найти имена для того, что вижу. Быть человеком означает уметь давать имена.

Индустрия спасения от тоски – вот что такое наша с вами современная цивилизация. Как можно успешно бороться с наркоманией, если вся цивилизация сама по себе есть наркотик? Она взвинчивает нервы, зовет развлекаться, запрещает сидеть на месте. Стоит замереть, и тоска без стука входит в любую дверь, заставляет из угла в угол ходить по комнате, задавать самому себе тяжелые вопросы.

Апокалипсис. Фреска монастыря Дионисиат. XVI в.

А мы не будем бояться тоски и рожденных ею вопросов. Мы благословим тоску и с нею обнимемся. Пусть она сдавит нам грудь, потому что она сильнее. Пусть она заставит нас помолиться. В армии некогда тосковать. Там чуть что – «упал – отжался». На гражданке тоже не надо киснуть. Здесь чуть что – «упал – поклонился Богу – поднялся». Это ли не красота?!

Вот Непорочная Дева смотрит с иконы в самое сердце и видит его до дна.

Радуйся, Адамово воззвание. Радуйся, слез Евиных избавление. Радуйся, из Нея же родися будущей жизни наслаждение!

Глава 3
Для делания какого рода наше время подходит лучше всего

Особый голод

Голод – это беда. Голод – это наказание.

Для людей, знающих, что Бог есть и что Он, а не случай, правит миром, голод – это знак Божиего гнева. В каком-то очень неправильном образе мысли и действия нужно закоснеть людям, чтобы в некий момент было сказано: «Вот, Господь, Господь Саваоф, отнимет у Иуды посох и трость, всякое подкрепление хлебом и всякое подкрепление водою» (Ис. 3, 1).

Если люди сделают из своей гордыни стены и укроются за ними от лица Божия, если Бога люди сделают для себя врагом и над словами Его будут посмеиваться, то голод стает стенобитным орудием, от которого падут богоборные стены. Об этом сказано: «Если и после сего не исправитесь и пойдете против Меня, то и Я пойду против вас и поражу вас всемеро за грехи ваши. Хлеб, подкрепляющий человека, истреблю у вас…» (Лев. 26, 23–25).

Стоит ли ворошить недавние архивы, вспоминать о блокадном Ленинграде, об искусственном голоде на Украине и в Поволжье, чтобы развить эту тему? Неужели не ясно, что будь то голод природный, рожденный отказом земли рожать, будь то голод искусственный, рожденный злой человеческой волей, мы имеем дело с бедой – с великой бедой и, скорее всего, с наказанием.

Но есть и особый вид голода. О нем говорит пророк: «Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда Я пошлю на землю голод – не голод хлеба и не жажду воды, но жажду слышания слов Господних. И будут ходить от моря до моря, и скитаться от севера к востоку, ища слова Господня, и не найдут его» (Ам. 8, 11–12).

Нам, «родившимся в СССР», легче легкого понимать эти слова как исполнившиеся в нашем недалеком прошлом.

Удивительна наша Родина. Если любить ее, то (прав Лермонтов) – «странною любовью». Вся Родина моя сшита из парадоксов, вся – выше логики – или ниже ее.

Страна, победившая и искоренившая безграмотность, страна, посадившая всех своих граждан за парты, стоявшая в очередях за хлебом в дни войны и за книгами в дни мира, эта страна забрала у своих умеющих читать граждан Библию. И действительно скитались люди в поисках Живых Слов. И садились в тюрьму люди за чтение и хранение Книги. И переписывали от руки Книгу, превращаясь невольно в царей Израильских, которым Закон вменял в обязанность переписать Тору и поучаться в ней.

Кто из людей старшего поколения не помнит о том едком литературном мусоре, который назывался «Забавная Библия», «Смешная Библия» и т. д.? «Там», на Западе, Господа попытались сделать «притчей во острых и ядовитых языцех» такие персонажи, как Шоу или Твен. У нас же на безблагодатной ниве обливались потом труженики помельче. Но отсутствие таланта восполнял госзаказ, и книжонки эти паскудненькие скверные пылились на многих полках.

И вот как может быть связан голод слышания слов Господних с эпохой публичного печатного осмеяния Господа Бога!

Читаю однажды в «Журнальном зале» ученую дискуссию о возможности или невозможности, уместности или неуместности ученому быть верующим. Ученые, как водится, говорят то ни о чем, то так умно и тонко «о своем», что никому не понятно. А самые яркие искры высекаются не из прохладных рассуждений, а из спора двух людей, из которых один явно не верит, а другой верит по-настоящему. М. Гаспаров, выражая свое ученое «не credo[3]3
  Кре́до (от лат. credo «верю») – личное убеждение, основа мировоззрения человека.


[Закрыть]», возьми и затронь не к месту таинство Евхаристии. И тут ему в ответ слышу женский голос. На высокой ноте небезразличия, с хорошим знанием темы и на красивом языке маститому ученому указали на его место в тех вопросах, где речь идет о вере, в которой Гаспаров колоссальных знаний не имеет. Ищу имя автора – И. Б. Роднянская, литературный критик. Кстати И. и Б. расшифровываются как Ирина Бенционовна. Эх, дал бы я ту статью почитать любому антисемиту, от доморощенных до идейных. Глядишь, какая-нибудь головушка бы и остыла.

И пишет там Ирина Бенционовна (спаси ее, Господи) среди прочего о том, как учила по программе переписку Гоголя с Белинским. О том, как среди дежурных фраз критики о правоте Виссариона и его победе над Гоголем почувствовала она впервые сладость имени Иисусова и смутно ощутила, что в Нем – Истина.

Пишет также о том, как рассказывал ей один старенький и видавший виды священник о самодельных «молитвенниках» советской поры. Это были скорее цитатники, чем молитвенники, и состояли они из бережно вырезанных священных цитат, ради смеха и критики размещенных в атеистических книжонках, в которых атеист смеялся больным пролетарским смехом над сотворением мира, над обрядами книги Левит, над Непорочным зачатием, над насыщением пяти тысяч пятью хлебами. Смеялся и… приводил цитаты. Вот эти-то цитаты бережно вырезали верующие и делали из них маленькие книжечки.

Это же через что надо было людям многим пройти, что надо было передумать и перечувствовать, какие сомненья побороть, какими вздохами грудь измучить, чтобы пройти сквозь красную эпоху и веру сохранить!

Вот вам наглядная картина, вот вам капля крови, взятая для анализа эпохи «голода слышания слов Господних». Вот вам маленький штрих, мелкий, как йота или черта в Законе, при рассмотрении которого многое становится ясным.

Выжил народ, перетерпев различные голодовки, и вот наконец вступил в эпоху, богатую всем, в том числе и доступом к информации.

Здесь мы плавно подходим к теме голода не как наказания, а как признака здоровья. Больной организм отворачивается от пищи. Здоровый человек хочет есть. В этом смысле понимаем повеление Христа об исцеленной Им дочери Иаира: «Она тотчас встала, и Он велел дать ей есть» (Лк. 8, 55). Это значит, что девочка не только жива, но и здорова.

Если здоровый организм хочет еды, то здоровая душа хочет слова Божия, помня, что «Не хлебом единым жив человек» (Мф. 4, 4).

Нам сегодня вернули Библию. Но теперь мы ее не хотим. Она лежит у многих на полке, как ржавое оружие у пьяного дезертира, и редко человеческие пальцы осторожно прикасаются к ней.

Стоит повторить несколько мыслей, иначе есть риск запутаться.

Человек жив двояко и от двух видов хлеба – земного и небесного. Любой голод ужасен – как голод хлеба, так и голод Божественных слов. И тот, и другой приводят к людоедству. Отнюдь не образному, а самому настоящему. В книге Левит так и сказано: «Будете есть плоть сынов ваших, и плоть дочерей ваших будете есть» (Лев. 26, 29).

История наша столь полна доказательствами – фотографиями, документами, рассказами очевидцев, что пускаться в доказательства – тратить слова.

Народ наш «во время оно» отвратился от здоровой пищи (не будем здесь разбирать причины) и возжелал питаться только пирожными, их же ему испечет светлое будущее. В результате пришлось долго мешать хлеб то с опилками, то с хвоей, то с отрубями. Причем это касается «обоих хлебов» (см. выше о цитатниках, вырезанных из книг по атеистической пропаганде).

Теперь же у нас есть и еда на столе, и Библия на журнальном столике. В самый раз изголодаться по слову Божию и читать его, читать, затверживая наизусть, делая выписки и заметки, доискиваясь смысла, заполняя сердечную пустоту. Как древние отцы Синайских, Палестинских и прочих пустынь, нужно при встрече делиться словами о том, что прочел, во что проник, что прочувствовал из Божественных Писаний. Это – здоровый голод, то есть голод, свидетельствующий о здоровье души. И этот голод – не наказание, а благословение.

Если небесный хлеб и чистое словесное молоко не полюблены и не востребованы, то в пищу пойдет только религиозный фаст-фуд, а именно: погоня за чудесами, распутывание всемирных заговоров и «эсхатологическая паранойя».

Что практически можно предложить? Ты пришел ко мне в гости, а я, прежде чем усадить тебя за стол, говорю: «Давай из Псалтири псалмов по пять прочтем».

Мы с тобой на улице встретились, а ты мне сразу после рукопожатия рассказываешь о том, где в книге Иова содержатся мессианские пророчества.

Ну и из храма, конечно, ни разу мы не выйдем, чтобы унести с собою в памяти либо объясненное Господне слово, либо запомнившееся апостольское выражение.

А как вам такие практические примеры?

«Если это есть в нас и умножается, то мы не останемся без успеха и плода в познании Господа нашего Иисуса Христа» (2 Пет. 1, 8).

Если же этого нет в нас, а еще хуже – не хотим мы этого и не интересно оно нам, то и не знаю, что сказать. Если Сладчайший Иисус народу не сладок и небесный хлеб народу не вкусен, то как знать, не исчезнем ли мы вскоре, как пар, и не скажет ли случайный прохожий: «Здесь когда-то жили люди».

И если родителям можно часто говорить: «Отберите у детей жвачки и шоколадные батончики. Научите их чувствовать вкус простого хлеба», то стоит также и всем, от кого это зависит, напоминать: «Приучите народ к Божиему слову. Народу гибель без слова Божия».

Последнее, кажется, прямая цитата из Достоевского.

Куда вернуться

Внутри своего времени мало кому жить нравится. Во-от раньше, мол. Не в те времена я родился/родилась. С моей изысканностью при королевском бы дворе, да при свечах в менуэте длинными бы платьями пол подметать… О коровнике при крепостном праве думается, естественно, меньше. Но, так или иначе, иллюзии о лучших временах, которые канули во что-то, присутствуют. Соблазн возникает в виде вопроса: Куда вернуться? Какую эпоху реставрировать?

А какие, собственно, варианты?

Русь до Петра, Русь Петровская, дела Советские. Кажется, все.

У всех перечисленных эпох есть свои смысловые стержни. Русь до Петра, в идеале, стремилась к всенародной святости. Русь Петровская стремилась к величию государства. Советская страна хотела социальной справедливости. Эти три положительные стержневые момента отмечал Святейший, когда в одной из проповедей анализировал наш исторический путь.

Только вернуться туда нельзя. Не только туда. Никуда вернуться нельзя. А если было бы можно, то нужно было бы сказать: Не нужно! Никуда не нужно возвращаться!

Нельзя возвращаться в наш «русский шариат», именуемый «Домостроем». Это хорошая книга, особенно, для своего времени. Как грибы солить, как гостей принимать, как дрова на зиму запасать, да все с верой… это прекрасно. Но написать новое исчерпывающее руководство для христианского быта в эпоху супермаркетов и микроволновок – занятие, заранее обреченное на неудачу. Безмерно усложнившийся быт уже не поддастся строгой детализации.

В Петровскую парадигму возвращаться самоубийственно. Там есть победы – виктории, скорее – у армии, флота, архитекторов, литераторов и дипломатов. Но у Церкви в эту эпоху, боюсь, нет побед. Есть отдельные вспышки святости. Димитрий Ростовский, Иоасаф Белгородский, Оптинские отцы. Но Церковь в целом завалили бюрократической волокитой, приучили к министерскому поведению, запугали прещениями соответственных канцелярий и стреножили послушанием государственным интересам. А потом, в «минуты роковые» ее и повели на расстрел за «сакрализацию антинародного режима».

Что до Советской поры, то церковная жизнь этого милого для некоторых «гетто» никак не вписывается в задачи сегодняшнего дня. Сам режим выживания неприемлем для наших времен, призванных к широкому созиданию и обновлению. В общем, возвращаться некуда.

У всех трех эпох есть свое имя, если подумать. Власть обряда, власть поверхностно верующей державы и власть людоедских идей всемирного счастья без учета какой-либо религиозной жизни. Точно, возвращаться некуда. Но есть возможность возродить проповедь, которая: а) при «Домострое» не в чести, б) при Петре подозрительна, в) при Советах запрещена. Сегодня в этом отношении есть свобода. Нужно рискнуть воспользоваться. Это момент нежданной свободы для духовенства. Оно уже не хранитель древностей, не слуга царя и не враждебный элемент, как в три ранее помянутые эпохи. Оно больше. Вечная проблема в том, что мы не готовы. Генералы, говорят, всегда готовятся к прошедшим войнам. Проблемы прошлого затуманивают задачи настоящего. Так и у нас может быть. Вернуть старину, укрепить державу или просто выжить – вот то, чем удобнее всего заниматься. По вкусу. Кто в чем застрял. А люди тем временем иссыхают от жажды слова.

Заметьте, насколько говорлива наша эпоха. Теледебаты, политические шоу, парламентские выступления, митинги. Да кино, да театр, да прочее-прочее. Ведь это все избыток словесной деятельности. Дело за нами.

Есть такое понятие, как священные жидкости: вода, вино, молоко и мед. Это некий аналог четырех рек, вытекавших из Рая. Вода, чтоб жить. Вино, чтоб веселиться. Мед, чтоб насладиться. И молоко, чтоб подкрепиться. У проповеди все это есть.

Вода – это просто пообщаться. Люди хотят, чтобы с ними говорили. Чтоб епископ был доступен, как пастырь, а не как высокий чиновник с часами приема. Вода – это беседа. На самые разные темы в режиме человеческой близости.

Вино – это догматы. Это раскрытие смысла праздников и чтений из Писания на особые дни. Здесь не нужно беседовать. Здесь нужно говорить, как Моисей с горы. В радости и с властью. Нужно возвещать глубокие истины, открытые Богом, не допускающие дискуссии. Такое знание веселит душу веселием Божественным. Блажен тот, кто умеет раздавать подобное питье народу.

Мед – это и притча, и назидательная история, и случай из жизни. Это то, что назидает, веселя. Нельзя же быть вечно в напряге. Постные лица круглый год – это не всегда признак строгого постничества. Иногда это признак запущенной болезни. Скажем, уныния. Или мизантропии. Гляньте, как веселы временами были старцы! Как умели шутить, отгоняя от людей мрачного беса уныния. Амвросий в Оптиной, Гавриил в Самтавро и другие. Это был мед.

А молоко, это практическая нравственная пища для духовных младенцев. Не просто «не кради», «матом не ругайся», «даром деньги не трать». А почему нельзя брать чужое, почему нельзя помнить обиды, почему нельзя завидовать. Это облегченный жизненный практикум для простецов.

Очевидно, для «воды» нужно быть просто человеком. Для «вина» – человеком, одновременно и молитвенным, и образованным. Для «меда» – прожившим жизнь и умеющим, вопреки скорбящему сердцу, по-доброму улыбаться. Для «молока» – практичным вождем словесного стада. Практиком, а не мечтателем. Все это может соединиться, и должно соединяться только в епископе. Остальное – исключение. Заваленный кучей дел и бумаг, епископ, как ни крути, все же должен быть похожим на тех, кого мы называем «иже во святых отцы наши». Это Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Не только они, но они заметнее. Да можно и эпоху назвать, «куда сбежать», если захочется. Давайте сбежим в эпоху великих каппадокийцев.

Еретиков кругом полно (как у нас). Расколы церковные множатся. Власть не постоянна. То покровительствует, то гонит, как зайца на охоте. Люди смущены и перепуганы (все, как у нас) Язычество не исчезло (это у них, а у нас возрождается). Вселенная в смятении.

Но они проповедуют день и ночь. Вошел в храм, люди пропели псалом – тут же беседа на пропетый псалом. Это находим у Василия. Прочли Евангелие – тут же беседа на прочитанное. Это находим у Иоанна. Мы до сих пор (!) питаемся их трудами. Должны же быть дети похожи на отцов. И если они «во святых отцы наши», то и нам стоит продолжить их труды, в качестве и в подходе.

Одним словом, давайте вернемся во времена широкой церковной проповеди. Она звучала вопреки власти, вопреки язычникам, вопреки еретикам. Конечно, вопреки собственным слабостям и недостоинствам. Но она звучала!

Мы скажем: «Ну-у, знаете, я ведь не Златоуст». Так ведь и он мог сказать: Ну-у, знаете, я ведь не Павел! Не сказал, однако. Не спрятался за спину секретарей и келейников. Не прожег время жизни на пирах со знатью. Вышел на бой и в конце победил. Он – отец наш. Глянем, дети на отца, и – вперед, на работу. У нас на Руси еще не было более удобных времен для проповеди. На нас работает и общая грамотность населения (не было такого раньше). На нас работает отсутствие явного богоборческого пресса. На нас работает наша общая образованность. Все мир объездили, все книжки читали. Наличие новых коммуникационных связей, тоже – наш плюс. У нас столько плюсов, что воскресни Василий Великий, он бы закричал: «Вы почему времена не различаете?! Почему не пользуетесь широко открытой дверью?!» А если был бы с ним рядом святой Николай из Мир Ликийских, то он бы нам всем отвесил бы по оплеухе за лень и невыносимое лукавство. И был бы, как всегда, прав.

Нужно вернуться (если уж возвращаться) в эпоху отцов. Пока не поздно. Пока не закрыта дверь. Это единственная эпоха, в которую стоит попробовать возвратиться. Не целиком, ибо это невозможно. Но в принципе, что крайне необходимо.

Лучшие времена

Прошелся как-то по Москве постовым вечером. Людей в храмах много. От этого на душе тепло. И притом, что сорок сороков при большевиках сильно потеряли в количестве (даже «двадцать двадцевиков» звучат фантастически), храмов внутри Садового кольца, слава Богу, много. И все, повторюсь, храмы не пусты. Это – мягко говоря. Те, что поменьше, даже битком полны. Идет народ в храм, идет. Идут люди обоих полов и всех возрастов. Шепчут что-то свое и твердят заученное из молитвенника. Следят за службой, свою просьбу несут или вообще в грехах каются. Это их дело. Их и Бога. Он их шепот и мысли слушает. И отвечает. Не отвечал бы – не ходили бы. Но вот, что вдруг подумалось мне.

А ведь нас никто за молитву не бьет и не поощряет. Не бьет, повторяю, и не поощряет. И то и другое в истории было, и мы об этом кратко скажем. Сегодня храмы наши наполнены исключительно теми, кто пришел к Богу сам. САМ! Не от страха и не за привилегиями. Чаще всего – ничему не ученый, наощупь пробирающийся к источнику Жизни. Сам! По интуиции. Это нужно оценить.

То, что было время, когда активисты всякие и комсомольцы записывали входящих в церковь, это известно. Подзабыли, может, некие, а кто-то и совсем не знает о тех временах. Но это должно быть известно. Должно! Ведь были времена, когда на царских вратах священников распинали и оловом расплавленным их «причащали». Когда глаза им выкалывали «за Христа» или просто, от сатанинской злобы, вешали… Все это было. А потом было помягче, но не подобрее. И надо помнить о тех временах, когда было страшно в храм ходить. Уже не вешали, но… Уже не щемили пальцы в дверях, но… Но карьера, проблемы на работе, квартирные очереди, то да се… Вы верующий? Зайдите завтра. И завтра растягивалось на десятилетия. Венчались ночью. Крестили детей тайком. Исповедовались на отдыхе, на юге, где никто тебя не знает. Было все это – и грех это забыть. И вот нет теперь этого, и слава за это Богу! Ходи в храм – никто не ударит. Никто не возьмет твое имя для доноса «на карандаш», никто не отчислит из ВУЗа. А благодарны ли мы Богу за это время, когда можно креститься, не боясь? Когда можно венчаться открыто и возле храма смело шапку снимать? Благодарны ли?

Но есть и вторая крайность. Это когда верить «выгодно». Вот только представьте, что вам за хождение в храм доплачивают. На работе банально доплачивают. Говорят: «кто верующий во Христа, тому доплата в таком-то размере». Или студентам увеличивают стипендию, а, может, прибавляют балл на экзаменах за «веру». Законно. Легально. Ради Христа. Представьте. Это же кошмар! Только представьте, что человека льготами понуждают веровать в то, во что он сердцем не верит. Это же чистый ужас, и больше никакой ужас с этим ужасом не сравнится! И этого у нас, слава Богу, тоже нет.

Нам, православным, нельзя давать абсолютную власть. Мы, в случае власти абсолютной, замучаем весь мир своими «можно» и «нельзя» и возбудим в отношении себя жуткую ненависть, с которой никто не совладает. Нам не строить мир на плацу, нам одушевлять его надо смыслами, и честностью, и подвижническим духом. Оживлять нам надо мир, а не владеть миром. Так и писал один из древних апологетов, что христиане оживляют собою мир, как душа, не правя насильнически миром. Правя миром, мы с удивлением и быстро перестаем быть христианами. Городничий ведь у Гоголя тоже говорил одному из своих визави: «Я, по крайней мере, в вере тверд!» То есть в храм хожу, а вас в храме отродясь не видали. Даром, что воры оба, но один из них Православием хвалится. Разве нам по душе такое Православие Городничего? Очевидно, нет. И если бы за молитву платили, то храмы наполнились бы массой чужих людей, пришедших только ради денег, а не ради Иисуса. Я благодарен Богу за то, что никто нам не доплачивает за хождение в церковь. Я также благодарен Богу за то, что никто не бьет (пока) по морде людей, заходящих в церковь. И одно и другое хорошо.

Гоните нас! Мы не исчезнем! Мы, правда, сократимся до сверхмалых величин, от которых может сердце разорваться. До одних Георгиев Победоносцев, которых по определению много не бывает. Но малых сих, всех остальных, куда изволите? Тех, что «аз» от «буки» не отличают и в догматах ничего не смыслят, а веруют на одном только чувстве сердца. Этих куда? Их же миллионы! Но если вы (воображаемые «вы») захотите все скопом человечество в Православие подгрести, то знайте – это фантом. Это преступная иллюзия. Те самые, что стали православными «за компанию», сдадут вас при первом удобном случае.

Нам не количество нужно, а качество. От качества будет количество. Никуда оно не денется. Зато от пустого количества будет только крах в исторической перспективе. И я искренне рад, что никто не бьет меня (тебя, его и их) за посещение храма. Но я также рад, что никто мне за приход в храм на молитву не доплачивает, не дает льготы по коммуналке, не повышает балл на экзаменах. Случись это, я первым захотел бы восстать против затягивания «левых пассажиров» в Церковь путем обещания земных льгот. Не благ даже, а только лишь льгот. Так что, друзья и недруги, время наше, по моему скромному мнению, есть время самое лучшее. Нам не платят за Православие, но и не выбивают зубы за него. Чего лучшего желать? А ведь храмы-то полны. Полны теми, кому ничего не грозит за молитву в святом месте и, одновременно, кому нет в этом корысти. Разве это не благодать? Воистину – лучшие времена.