Текст книги "За хутором Марьин тупик"

Подозрения к ней были сняты за отсутствием улик.

Огорчение для призрака, который однажды спустился в деревню Вилариньо да Фурна в сезон дождей
Новелла

Введение

Вилариньо да Фурна – деревню можно было найти в течение двух тысячелетий, вплоть до 1972 года, в муниципалитете Террас де Буро района Брага в Португалии. Географические карты и атласы автомобильных дорог, изданные после 1972 года не знают такой деревни.

Во время строительства дамбы последняя стоянка людей скрылась под водами реки Хомем. Жизни людей, потерявших свою деревню не вернешь, а вот вода приходит и уходит, как будто для того, чтобы показать этому миру призраки каменных зданий некогда цветущей деревни, подержать на своей поверхности лодки с прозрачным дном для туристов, и дать им услышать голоса тех 300 последних жителей, которые звучат, когда на реке штиль.

Часть первая. Визит в ненастную погоду

Стояла безлунная, сырая, ветреная ночь. Который месяц с дальних отрогов гор в долину спускались промозглые ветры, и рвали на куски крыши ветхих лачуг последней стоянки людей Вилариньо да Фурна. Люди давно оставили эти места, и некому было встречать и провожать незваных гостей.

Силуэт путника вышел из тени небольшой рощи и спустился по круче в деревню. Сутулился он, хватался руками за большие валуны, будто нес мешок, набитый дровами, а ведь был без поклажи. Ветер теребил его буйную шевелюру, хлестал по ногам полами длинного рыбацкого плаща, – не давал идти, и тут же, бросая упрямого ходока на переходе залитой водой долины, гнал по спуску прошлогодние листья и травы.

Перед крайним домом, не имевшим ограды, пришелец оглядел рыбацкие сети, что висели рядами, будто припомнил что-то; не скривил лицо от запаха гниющих водорослей, как те, кто не знает моря, и кулаком постучал в распахнутую дверь.

Ему показалось или нет, за запертыми ставнями одного из окон пробивался тусклый свет.

Дверь поддалась еще больше, скрипнув ржавыми петлями, будто приглашая войти.

За дверью кто-то стоял. Гость вошел – седая женщина удалялась от него по коридору, в руках ее была лампадка, но она почему-то не горела, а хозяйка почему-то не оглядывалась. Молчала, ничего не опасалась, ничего не спрашивала, ничем не интересовалась. В грубой одежде, спадающей на каменный пол, с погасшей лампадкой.

Путник накрыл мокрую голову капюшоном плаща, будто от блуждающего взгляда Иисуса с настенного креста.

Блики молний осветили его силуэт. Но что ему эти вспышки, когда он проделал такой путь.

Широким шагом он догнал женщину в коридоре, протянул руку, чтобы схватить ее за плечо или за волосы, но оставил эту мысль, покорно следовал за ней, делающей чеканные шаги, как делают часовые.

Шел – молчал. Женщина шла впереди – молчала.

А вот и свет – тусклый и мятежный, – это в зале горели свечи. Они освещали алтарный стол, на котором гость разглядел фотографии мужчины, похожего на него и улыбающейся женщины.

Хозяйка остановилась перед крохотной комнаткой, откуда виднелся край лавки, покрытый ракушками, и указала гостю войти.

Он вошел, громко стуча сапогами, с которых падала налипшая грязь.

Женщина осталась в коридоре, с погасшей лампадкой.

– Муж в море?

– Нет мужа.

– А рыбацкие сети?

– Нет сетей.

– Перед домом.

– Это не сети, – пепел. Пепел падает с неба, на простыни.

– Может и дома нет?

– Нет.

Она вышла. Он остался в темноте комнаты.

Наступила тишина, не стучали ее каблуки, и в тишине коридора еще долго слышался ее монотонный голос… С кем она так разговаривала?

А утром он ушел, не попрощавшись.

Часть вторая. Кто есть кто?

– Дождь льет стеной, а ветер сшибает с ног, уже три месяца, – сказал ему старик на горе.

– Когда идешь домой, – ветер не страшен.

– Дома давно нет.

– Крайний дом в деревне – мой.

– Нет, там руины. А деревня затоплена. Ни одной живой души, сорок с лишним лет уже.

– Как ты, старик, остался?

– Я сторож кладбища этой деревни, самый молодой из жителей, покинувших Вилариньо да Фурна перед потопом.

– Но в моем доме женщина…

– И женщины нет. Она умерла от тоски. Не дождалась своего мужа.

– Я слышал чей-то разговор.

– То была молитва. Люди уходят, а их молитвы остаются. Их слышат те, кому они были обращены.

– Значит, муж ее услышал молитву?

– Да, поэтому явился туда, где женщина читала молитвы «Pater noster», «Ave», «Confiteor».

– Но я его не видел.

– Потому что не было зеркала.

– Я ее муж?

– Да.

– Я не узнал ее.

– Она немного изменилась, пока ждала тебя. Ты уехал на заработки в город, и не вернулся.

– Припоминаю, ходили слухи – деревню затопили, а где она жила потом?

– Нигде. Она отказалась покидать дом, где ждала своего мужа. После затопления ее тело нашли и похоронили на деревенском кладбище, которое я охраняю.

– Но как я…

– Ты жил в Браге и был похоронен на одном из городских кладбищ, которое снесли под строительство, а все останки перевезли на кладбище деревни Вилариньо да Фурна. Тебя нашли ее молитвы.

Эпилог

– Я понял, где мы встретимся.

– Да, Бог услышал ее молитвы. Дороги у нас разные, но приводят на одно кладбище. Что отнято при жизни – сбудется после смерти. Ну прощай, призраки задают так много вопросов.

Синее, синее дерево сливы

…К ним тянемся,

очнувшись ото сна,

но руки вдруг о воздух ударяются —

в нем выросла стеклянная стена!

(Е. Евтушенко)

– Ну, давай, можешь выговориться! – выпалил я сыну.

«Тебя все не терпят», – сказали глаза напротив: «Не терпят, не терпят…» – ну я уже понял, чего заладил, как заезженную пластинку.

Я услышал голос, говорящий эти слова, но губы его в тот момент были неподвижны. Говорили глаза. Я попытался разгадать ребус «Глаза + голос + губы». Но тщетно. Тщетно, когда пятнадцатилетний подросток смотрит на тебя серыми глазами своей бабки, когда пятнадцатилетний подросток говорит ее фразу: которую он не мог слышать.

Да! Смотрит тем взглядом, который часами, под сигаретный дым, ссутулившись слонялся под стенами кухни, коридора и дивана.

– Вы ждете мою реакцию, – говорит мой собеседник. – Это не нужно делать, рассказывайте во всех подробностях.

– «Тебя все не терпят». Фразу свою сын стал повторять как…, как псалмы, каждый день, как «Доброе утро!» и «Спокойной ночи!», повторял с фанатизмом религиозного адепта. Ему еще предстоял поворот головы в сторону, я ждал и уже чувствовал холодную волну от колебаний воздуха.

Вот сейчас он опять повторит. Презрение бьет ключом. Ну, поверни голову! Скажи! Доставь мне «удовольствие».

«Разговор глазами плюс насмешка», – ребус, хочешь, разгадывай – хочешь, нет. И взгляд, взгляд – газонокосилка ровно стрижет травку на территории моих мыслей и чувств.

«Эти глаза напротив» – как поется в песенке (хотя там другая немножко ситуация), мне запомнились раз и навсегда в тот момент, когда я достиг зрелого возраста, и «ничтоже сумняшеся» собирался передать сыну свой жизненный опыт по ряду сложных вопросов жизненного устройства, а он, он вдруг замкнулся, закрылся, затаился что ли. В общем, тогда, в первый раз произнесения его обвинения, его взгляд пригвоздил меня к полу, и мне нечем было «крыть».

Тональность голоса (чуть не сказал тотальность, что тоже было бы правильным) – в тональности спрятан второй ребус, который состоял из стальных ноток звучания голоса владелицы серых глаз, его бабки – инструмент для укладывания прочных негнущихся плиток несогласия с ней кого-либо по курсу ее движения в пространстве ее власти.

У меня с моей матерью непростая история.

Она была мне матерью, пока не оставила меня соседям, и не исчезла. Помню, я все время представлял, как она едет в поезде: и скучает обо мне.

От соседей я попал к родственникам. Дяди и тетя меня вырастили. И вот, когда у меня была уже своя семья, родился Костик, мать вдруг звонит и заявляет, что переезжает к нам. Заявляет так, что я не в силах отказать.

«Тебя все не терпят», – сказанные сыном вчера, прозвучали будто из ее уст, но как, если после ее смерти прошло 13 лет.

Она вдруг заговорила со мной через внука. Ловлю себя на мысли, что ждал этого момента, но не верил в него до конца. Даже спрашивал себя: «Когда она объявится?» И вот случилось, – а ведь я уверил себя, что страхи мои напрасны.

После того, как меня бросила, она жила отдельно. Замуж не вышла. Но вот, когда сын родился у меня, она объявилась, и сразу заявила, что переезжает к нам. После ее переселения из небытия в нашу квартиру, я все-таки выяснил, причину ее поступка со мной в детстве, – было гадание или пророчество (не помню точно), что если она будет со мной рядом, я погибну, но вместе мы можем оказаться лишь после моего совершеннолетия. Сгоряча я наговорил ей много жестоких слов. Я обвинил ее во вранье.

Она долго молчала, потом вдруг сказала эту фразу: «Тебя все не терпят». Но я не придал ее словам значения. Я помнил другую фразу матери, сказанную давным-давно, когда она еще возила меня на «юга»: «синее, синее дерево сливы».

Через год мать умерла. А я так и не решился спросить, что она подразумевала под той странной метафорой.

Для нее честность – это был принцип. ОНА НЕ ПРОСТИЛА МНЕ МОИХ СЛОВ. И в душу ее закралось презрение.

Оно не умирает, когда уходит человек, теперь я понял, что оно перешло к сыну, когда он стал подростком. Презрение через столько лет вернулось и поселилось в сыне.

– Так что у вас случилось? – говорит мой собеседник.

– Так вот. Перед тем как он мне сказал эти слова своей бабки, которые он, замечу, не мог от нее услышать, ему всего годик был тогда, мы с женой пошли прогуляться. Мы любим гулять вечерами, по улицам города. По старым улицам особенно.

И вот. В одном переулке разместился магазин редкой мебели. Темное место, да еще окна оформлены у них в ритуальном стиле. На витрине стоит антикварное кресло, а в глубине – траурный зал – я понимаю, что не траурный, но впечатление такое, так все выглядит, будто гроб посреди зала стоит и освещение мерцающее. Да, еще на кресле – кусок черной материи, это что? Случайно накинули?

В другом окне – платье черное. Я обратил внимание: слабая подсветка выхватывает контуры предметов уже из зала, – жутковато, если честно.

– А как жена отреагировала? Вы не поделились с женой своими ощущениями? – спрашивает мой собеседник.

– Нет. Сказать, что я сошел с ума и ее сын сейчас прячется в зале, за антикварным диваном, я не мог. Но выглядывал же он оттуда.

– Кто???

– Сын. Он был там. Я жене не сказал, как такое скажешь, следил за ним внимательно дальше. У меня голова кипела, тер виски. Вот так (показывает как). Предметы показались неестественными, – шевелятся и шипят, как в квесте, когда изучаешь их в закрытых комнатах. Он то выглядывал из темноты, то прятался.

– Простите, если Ваша жена его не увидела, может и не было ничего. Поймите меня правильно, не хочу Вас обидеть, но выглядит по меньшей мере, странно.

– Погодите, вспомнил, ту витрину я видел раньше – она была по – другому оформлена.

– Что изменилось?

– В ту ночь она была оформлена в таком, винтажно-ритуальном стиле. Платье черное висело.

…А тут, за домом промелькнула чья-то фигура. Жена говорит: «Наш Костик». А я ничего ведь ей не сказал, про то, что увидел перед этим. Пришли домой. Его нет. Начали звонить – недоступен. Ночью объявился. А утром я увидел вот это.

Он вынул какие-то ценники – все выполнены в одном стиле, с надписями предметов антикварной мебели.

– Я проверил – ценники из магазина. Понял – он был тогда, ночью, в магазине. Но это еще не все, иконки, свечи, лампадки. Я говорю, а церковная утварь откуда? Так из магазина вынесли говорит.

– Может, сначала надо понять, зачем он влез в магазин?

– А я вам скажу. Когда мы чистили кладовку – раз в год мы ее перетряхиваем – набивается много мусора. Я увидел старые альбомы матери. Жена говорит: твоя мать все вывезла к родственникам. Да, – говорю, но вот видишь – альбом оставила. Стал листать – нашел фото, где она стоит в том антикварном магазине.

Фото размытое. ОНА НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ЕЕ ФОТОГРАФИРУЮТ, И ВООБЩЕ НЕ ЗНАЕТ, ЧТО МАГАЗИН АНТИКВАРНЫЙ, ОНА ВИДИТ ЧТО-ТО ДРУГОЕ. Стоит и что-то видит.

Я много размышлял над этим. Она попала будто на другой уровень восприятия. В магазинах она никогда не фотографировалась. И вот недавно попалась мне книжка «Москва дореволюционная», в этом месте было ритуальное агентство… А Моя прабабка, рассказывали, работала там, причем, моя мать, бабка Константина, похожа на нее, как две капли воды. Значит, тогда, ночью моя покойная мать позвала Костю туда, в то место, передала ему все предметы, может, заклинания. Я его не узнаю, меня упрекает, вообще ни во что не ставит, – чужой какой-то стал в один момент. Мне кажется, моя мать через него хочет связаться со мной.

– Да, так.

– А как Вы подошли ко мне, как узнали, что со мной такое произошло? Вы – экстрасенс, говорите?

– Я ждал этого вопроса. Медиум, экстрасенс, – называйте, как хотите. Бывают случаи, когда я сам предлагаю помощь. Абсолютно бесплатно. Когда вижу, что человек в тяжелой ситуации. Но все зависит от того, что конкретно ожидает человека… Вы знаете, я понял из нашего разговора – Вам не нужна помощь экстрасенса. Ваш случай – это скорбь и боль утраты; невысказанные слова, нереализованная просьба о прощении. Я вижу какое-то дерево, плоды на нем, но оно без корней, будто нависло над землей. Это символ, это ваша встреча с умершими.

Признайтесь себе в том, что не исполнили перед матерью, и Вам будет легче. Это – раз.

Два – груз переживаний, несбывшихся устремлений перешел к Вашему сыну, и подсознательно он хочет Вам помочь. Сын нашел место, куда приходят души Вашей мамы, и еще кого-то, – место обитания душ умерших, можно верить – можно не верить. Но Вы сына видели там своими глазами. Вы должны пойти туда за прощением. Вы с женой оказались там не случайно. Вас тянуло туда. Надеюсь Вы осознаете, в какой опасности Ваш сын, он услышал зов, его может затянуть.

Он вдруг засуетился, полез за телефоном, и добавил:

– И еще, не терзайте себя тем, что не так лечили, что не досмотрели. Наконец, что сделали кремацию, а не традиционное захоронение в могилу. Вас за это никто не винит, но разговор будет с Вами, а не с сыном. Эти связи очень сильные, он оказался на перекрестках энергий. Это опасно для него. С вами повторяется библейская история о жертве сына. Бог призвал Авраама принести своего любимого сына Исаака в жертву «на одной из гор», пока Авраам не начал действовать. Ночью идите туда, куда позвали Вашего сына.

Он отвернулся, и как внезапно появился, так и исчез, не попрощавшись.

Незнакомый человек. Неизвестно откуда.

Бывает же. Всю жизнь пытаешься разбить этот орех, этот сгусток сомнений, – а появится человек, и одним махом…

Сегодня будет бессонная ночь. Оставшееся время надо помолчать.

Призрак ночного велосипедиста

Я сижу в темноте. И она не хуже

в комнате, чем темнота снаружи.

И. Бродский

В 3 часа ночи по улице пустынного города проехал на велосипеде один человек.

Марк увидел его из окна своего номера в отеле.

После досрочно завершенных консультаций с клиентом, после утомительного дня шатаний по городу, ожидающему дождя, после нудного истребления времени до плотного ужина, после вечерних безответных писем любимой женщине в WhatsApp и Telegram, после наслаждения пузырьками джакузи (дома нет, посидел подольше), после белой, усыпляющей книги Жуандо, после сна, неглубокого и беспокойного, он стоял перед ночным окном.

Ночной наездник, где ты? Ты не поедешь обратно, под дождем и уже без цветов?

Ему не до меня, колесит где-то по дальним улицам, – чего стою у окна, жду с моря погоды. Еще бы попытаться уснуть, нет, стою, как манекен в витрине бутика, как шпион, ожидающий агента из темного переулка, там, где нет пошлого желтого света фонарей.

Велосипедист как велосипедист, все обычно: шлем, форма. Только букет в одной отставленной руке. Букет тюльпанов в 3 часа ночи. Наверное, к невесте, правда, время неподходящее.

Мои сообщения она не прочитала, почему?

Марк спустился утром на завтрак с видом на площадь, с чашкой эспрессо присел в фойе. Подумал, почему вкус домашнего эспрессо не такой. Когда любимой всю ночь нет дома, вкус ароматного кофе немного утрачивается.

Девушка-администратор на ресепшене уже улыбнулась во второй раз. Пора спросить, а вдруг?

Да, разговор, дежурный и несложный, да, шестой этаж и мой номер в вашем отеле «Полет» – все супер, но велосипедист с букетом в 3 часа ночи – это сильно.

– …А! Вы об этом. Да, гости, кто не спит, обращают внимание, когда он проезжает. Да, в 3 часа ночи.

– Так он ездит регулярно? Курьер?

– Как вам сказать, был один случай, 3 года назад. Парень ехал к девушке с букетом…, ну как к девушке, она вообще-то была замужем, но не суть, – его сбила машина. Как оказалось, марка, цвет машины, и номера совпали с данными машины этой девушки. Выходило, она его сбила. Он погиб сразу, не приходя в сознание. Но кто был за рулем – неизвестно. У девушки нашлось алиби, она ночевала с ребенком у родителей. И у мужа алиби – командировка, показал билеты. Ну это ладно, на одной заброшенной могиле стали появляться тюльпаны. Говорят, это парень возит цветы сам себе на могилу.

– Так он выжил?

– Нет.

– Что за чушь.

Марк вышел из отеля, достал сигарету, – зажигалку, конечно, забыл. У Вас нет? А у Вас? Город некурящих, молчаливых и угрюмых людей. Скорей бы отсюда. Поезд аж следующим утром, заказчик отменил большую часть работы, да кто ж знал, билет не обменять.

Ночь ворочания, ночь духоты из-за старого кондиционера, ночь снов, где суета не отпускает. Может уже утро? Какой там? На часах два часа пятьдесят семь минут – быстрее на пост!

Тихо, пустынно, сумрачно… И вот он едет, велосипедист… Не может быть! Все, как обычно, та же скорость, направление, те же шлем, форма и букет тюльпанов в одной отставленной руке.

И снова с букета сыпятся лепестки.

Выбегу. Магнитная карта от номера, ложка для обуви, теперь лифт, стеклянные двери, семь ступеней и улица велосипедиста.

Марк выскакивает на свежий предутренний воздух, вдыхает его полной грудью: никаких следов, цветков или лепестков он не обнаруживает.

Возвращается, ловит руку на плече.

– Кто Вы?

– Не узнал? Я открывал дверь тебе утром покурить.

– Ну да, ну да, охранник, конечно.

– Пойдем, чаю налью горячего. А то трясешься весь.

После двух-трех глотков чая тяжесть с груди спала, а ведь состояние было, будто что-то произошло, – жуткое состояние.

– Вы это, зря бегаете, – охранник опять перешел на «Вы». Там никто не проезжал. Я здесь работаю уже два года. Периодически выскакивают ребята, одного из-под машины вытащили, и в реанимацию, понимаете?

– Нет, не понимаю.

– Глюки, понимаете?

– Да, понимаю.

Марк как на допросе. Каким же мерзким кажется ему охранник с широким мясистым лицом.

– Нет никакого велосипедиста. Идите в свой номер.

– Я две ночи его вижу.

– Успокоительные надо пить, идите, мне надо работать.

– Я видел.

– Это Вам Ленка с ресепшена рассказала? Вот оторва, всех мужиков прошла. Помалкивала бы уже. Начальство сколько раз предупреждало ее не лезть к постояльцам. Спросите, где ее муж? Я Вам скажу: сидит за непредумышленное убийство, наезд на велосипедиста. Говорят, с велосипедистом тем она тоже шашни крутила. Муж из-за нее сидит.

– Я пошел.

«Какой он мерзкий тип, этот охранник», – у Марка снова начинается колотун, что начался на лестнице отеля, как попугай, он повторяет две фразы по очереди: «Сегодня видел» и «Вчера ночью видел».

В номере он оказывается у окна, ставит кружку, что прихватил у охранника, на подоконник, встречает унылые сумерки, трет лицо, и бормочет: «да, есть города, где самое примечательное – это призрак велосипедиста».

Остается выбрать в телефоне строку с именем, которое он так часто произносил, которому он вчера написал столько сообщений, остается набрать одно слово «Уходи».

Теперь он скоротает остаток ночи, завернувшись в одеяло, как заворачивают блин на ветчине, с ноутбуком, где появятся ключевые слова поиска и строка «Привидения ездят на велосипеде». Смешная фраза, как из афиши Цирка, окажется рассказом Маркеса.

Марк берется за чтение, писатель Габриэль Гарсиа Маркес пишет про город, который любит велосипедиста, «и даже нуждается в нем, по крайней мере для того, чтобы он своей веселой, скрипучей музыкой колес и педалей придавал хоть какой-то смысл абсолютно бесполезным ночам этого скучного городка».

Зеркало Савелия

Есть одно поверье: зеркало удерживает души умерших людей. Если треснет или разобьется, – жди неприятностей. «Проклятье» поселится в доме, но осколки лучше собрать и вынести из дома.

– Савелий, иди опохмелись. Ты уже час стоишь перед зеркалом с таким видом, будто это не зеркало. Да и свет включи, стоишь в потемках.

Маленький человек переставил чемодан, отделился от стены, и вплотную подошел к зеркалу. Он увидеть хотел кого-то.

– Кто это?

– Савелий! Будь мужчиной.

– Ну кто это? Кто это?

– Жена твоя, кто…

– Да нет жены у меня. Бросила она меня. Ушла. А летом померла.

– Савелий! Снова за свое?

– Да померла она…

– …Ну все, мне пора, на работу…

– Да по…, – он не договорил, в зеркале показалось чье-то отражение.

– Ты вернулась?

Сел, голова спряталась в ладонях, …и вдруг рассмеялся гомерическим несуразным смехом. Отчетливо вспомнил пару историй.

История первая.

У соседей родни Савелия в деревне погиб сын. Только женили. И они у дядьки Савелия попросили несколько стульев. Стулья без мягкого сиденья, советского образца. Дал на голубом глазу. Но странное дело. Они на чужих стульях мыли своего покойника во дворе, сделав навес из брезента. Дядька человек брезгливый. Вечером того же дня отвез их на свалку. Жечь не стал, чтобы соседи не заподозрили чего, да не было пересудов.

История вторая.

После смерти жены ее брат Толик вытаскивал ее вещи, зеркало упер зачем-то. А тут не успел с вокзала чемодан разобрать, сосед с первого этажа принес зеркало, правда, с трещиной. Говорит: ерунда, трещина в углу не мешает.

Пришлось брать, уважил соседа. Он новую мебель ставит, старье им жалко выбросить – несут по соседям.

Так вот чего рассмеялся. Страху полные штаны, а тут никакой мистики. Рита не могла в него смотреться при жизни.

Так что, почем зря страху нагнал. А тут сегодня с вокзала ехал. Женщина села напротив. Оп! Босоножки и сумка, как у Риты, и педикюр в белых тонах. Да ноги и платье ее! Побоялся глаз поднять, так и сидел, пока она не вышла из вагона.

А сосед в вотсапе чего-то настрочил. Видно, совесть мучает, что разбитое зеркало мне принес.

«Савелий, привет. Ты меня извини, я про зеркало. Этот барыга, брат твоей жены, когда зеркало выносил – оно у него треснуло, ну задел что-то. А я курил стоял. Жалко выкидывать. Мы и забрали. Все равно квартиру сдаем. Короче, это твое зеркало».

…Сгущались сумерки. Зеркало отражало свет уличного фонаря, на полу играли тени потревоженных ветром листьев старого клена. Свет в пустой комнате не включился.