Текст книги "Аргентина. Квентин"

Андрей Валентинов
Аргентина. Книга первая. Квентин

© А. Валентинов, 2017

© М. С. Мендор, художественное оформление, 2017

* * *

Как планету назовем?
Подражание античному

– Словно смерть, неотвратима, – зрите! – близится она, с вечной сорвана орбиты, титаническая твердь. В небесах горит зловеще фиолетовый огонь – беззаконная планета мчит Земле наперерез.

– Хороша страшилка выйдет, разойдется на ура. Как же станем мы Погибель Фиолетовую звать?

– Пусть Погибелью и будет, для обложки в самый раз.

– Нет, не так, иначе надо. В маске Смерть явилась к ним, незаметно подобралась в сонме пыли и комет. Значит, имя – по контрасту, без намеков и угроз. Пусть Улыбкою зовется, это ль не судьбы оскал? Человечеству Улыбка гибель верную несет!

– Мысль удачна, имя сыщем. Но с обложкой как нам быть? Станем формулы, как прежде, средь рисунков размещать?

– И не только, схемы тоже. Труд, признаюсь, не простой. Наш художник стал вопросы не по чину задавать, позабыл, что дал подписку, слишком нагл и слишком смел. Им займусь, а вы – творите, вас учить – напрасный труд. Звездолеты, горы трупов, чернота фотонных дюз, девы в розовых скафандрах, роковая космо-вамп. И злодей – конечно, в маске. Из титана, например.

– И отважный супер-мачо с верным бластором в руке.

– Бластор? Это имя дико.

– Никцин Дьялис[1]1
  Nictzin Wilstone Dyalhis «When the Green Star Waned».


[Закрыть] – спрос с него. Вместо пуль – энергий сгустки, острый луч пронзает плоть.

– Помню, помню его повесть про Зеленую звезду. Пусть же «бластор» смертоносный станет «бластером» у нас. Бластер – сколь звучит приятно, так и хочется воспеть. Будет в следующей книге явлен миру Смерти Луч!.. И, конечно, не забудьте горе-сыщика призвать. Без него излишне пресно.

– Да, комический герой. Он из Теннесси приедет, из медвежьего угла. В нашем цирке – шут коверный, для пощечин манекен. Я б назвал беднягу Клэмзи[2]2
  Clumsy (англ.) – неуклюжий, неловкий, неповоротливый, грубый.


[Закрыть], это имя в самый раз.

– Клэмзи – плохо, Клэмзи – грубо. Наш простак – простак и есть, деревенщина в квадрате, деревянная башка. От фамилии болвана пусть провинцией несет. Пиво в бочке, сидр в стакане, там и следует искать.

– Бедный сыщик! Право слово, будет жалко убивать.

– В том согласье наше вижу. Убивать героев – грех. Над могилою Портоса разрыдался пэр Дюма. Тем и нынешние плохи, только рацио, нет чувств. Поглядите на фантастов – в душах чистый интеграл, не словесность, а учебник, скучно лист перевернуть. Муж ученый про ученых для ученых речь ведет.

– В нашем случае, скорее, про шпионов – и для них.

– Браво! Слоган на обложку. Для шпионов наш роман! Но шпионы тоже люди, гуще крови, больше чувств. Словно танго, книга наша, страстный танец под луной.

– Танго? Вот как? Погодите! Утром радио включил, музыкальные новинки, румба, танго и фокстрот… Танго! Есть! Нашел я имя!

– Как планету назовем?

– Аргентина!

Глава 1
«Олимпия»

Данс-макабр. – Я все равно буду волноваться, сэр! – Настольный теннис. – Правила игры в эльферн. – Книжка с картинками. – О Аргентина, красное вино!

1

Зачинайся, данс-макабр!

Пляшем!

Смерть появилась в комнате с первой пулей. Успела – Смерть никогда не опаздывает. Подхватила падающего – крепкого сорокалетнего мужчину в белой рубашке, закружила, повела в танце.

В эту ночь – танго!

Шаг, еще один шаг, резкий поворот. Улыбка, поцелуй. Я – твоя, а ты – мой. Навеки!..

Снова пули – вторая, третья, четвертая!

Смерть успела и на этот раз. Костлявые руки обняли красивого двадцатилетнего парня, заботливо поддержали, помогая пройти первую, самую трудную, фигуру. Calecita-карусель, партнер по кругу, дама в центре.

Рада тебе, сладкий!

Поцелуй!

Третий, самый старший, не был готов к пляске, трусил, пытался убежать. Смерть ощерила клыки – поздно, толстун, ты уже мой!

Пуля, пуля, еще пуля!..

Boleo – мах назад ногой от колена, фигура сложная, не по годам, но очередная пуля помогла. Смерть, поблагодарив кивком, обхватила партнера, повела. Основной шаг, корте назад, ровный темп, 33 такта в минуту… Глаза все еще видели, не хотели закрываться, и Смерть поцеловала последнего в левый зрачок – за долю секунды до того, как туда попала еще одна пуля, тоже последняя.

Спасибо за танец, толстун!

Все кончилось слишком быстро, и Смерть, теша любопытство, решила обождать. В комнате суетились живые, кричали, поминали Ее имя. Смерть не отзывалась, стояла в сторонке. Хлопали двери, надрывно звонил телефон, живые никак не могли успокоиться, но вот, наконец, стало тише, а там и свет погас.

Танцевавшая танго прислушалась. Шаги! Не зря ждала.

Дождалась!

Улыбка – желтый оскал.

Смерть открыла дверь, впуская Свою сестру.

* * *

Мухоловка шагнула через порог, из света во тьму. Ничего не увидела, но торопиться не стала. Сперва расстегнула верхнюю пуговицу легкого весеннего пальто и поправила шляпу-слауч, слегка сдвинув на левое ухо. Осталась довольна – Грета Гарбо, спутать можно. Не это, впрочем, главное – ночью, когда различим лишь силуэт, в головном уборе кажешься выше. И еще очки, тяжелые, неудобные, с простыми стеклами – на случай, если кто-то заглянет в лицо.

Наконец, тьма отступила, превратившись в серый сумрак. Девушка взглянула под ноги, оценила. Кровь! Целая лужа, прямо возле левой туфли. Посмотрела вперед, скользнула взглядом по комнате.

Три трупа, один живой. Все ясно.

– Здравствуй, Шарль!

Живой – кожаный плащ, шляпа, очки – шагнул ближе, стараясь не вступить в темную жижу. Протянул руку:

– Здравствуй! Знаешь, я очень злой.

Мухоловка поморщилась.

– Меня тоже с постели сдернули… Говори!

Молодой человек по имени Шарль резко выдохнул.

– Говорю.

…Профессор Арнольд Пахта, пятьдесят один год, социалист, участник восстания 1927 года, вышел из тюрьмы шесть месяцев назад. По агентурным данным, тесно связан с подпольем.

Мухоловка загнула палец.

…Густав Пахта, двадцать лет, актер, племянник Арнольда Пахты. Активист молодежного крыла соцпартии, два ареста.

Второй палец!

…Карл Вигорорс, сорок два года, гражданин Швеции, социал-демократ, член центрального правления партии.

Третий палец так и остался не согнут.

– Fick dich![3]3
  Здесь и далее персонажи будут использовать обсценную лексику, переводить которую автор не считает возможным. В данном случае – распространенное немецкое ругательство.


[Закрыть]

– Именно, – согласился Шарль. – Узнают в посольстве – конец. Международный скандал с Армагеддоном в финале. Распнут! Сначала Эрца, потом нас с тобой, а после – идиотов, которые принялись стрелять, не разобравшись. Кому-то почудился пистолет.

Мухоловка кивнула в сторону подоконника.

– Туда. Крови меньше.

Добралась, стараясь не испачкать светлые летние туфли, повернулась спиной к темному окну.

– Думаем!

2

– У джентльмена трость забрали, – острый палец с надкусанным ногтем ткнул куда-то влево. – Из-за стального наконечника. У леди, которая в синей шляпе, чемодан раскурочили, содрали уголки. Прямо с мясом вырвали. Железо, говорят. Это, Уолти, не дирижабль, а нарушение всех поправок к Конституции. Тоже мне, цеппелин – чудо техники!

Владелец надкусанного ногтя, белобрысый и лопоухий, презрительно фыркнул и вновь уткнулся носом в книгу – пухлый покетбук в яркой обложке.

Уолти, он же Уолтер Квентин Перри, покосился на суету возле стойки, почесал подбородок и совсем уже собрался ответить по всем пунктам, начиная с пальца, коим, как известно, тыкать грешно, но лопоухий опередил.

– И ты такое с собой берешь? – возмутился он, захлопывая книжку. – «Фиолетовая угроза»! Капитан Астероид снова спасает человечество! Уолти, это же для детишек.

Самого себя двенадцатилетний Джон Рузвельт Перри-младший, племянник Перри-старшего, к «детишкам», естественно, не причислял. Перри-старший хотел поставить на вид это обстоятельство, но вновь опоздал.

– Лучше оставь почитать, посмеюсь на ночь. У тебя еще книжки есть.

Раскрытый кожаный чемодан лежал на простом деревянном столе. К нему прислонился портфель, тоже раскрытый. Обычно перед отправкой вещи складывают и пакуют, но здесь, в Лейкхерсте, все было наоборот. В наскоро сооруженном павильоне (алюминий, стекло и немного стали) предусматривался не только положенный в таких случаях паспортный контроль, но и тщательный осмотр всего, что пассажиры намеревались взять на борт «чуда техники».

Само «чудо», громадная серебристая сигара с черной свастикой на хвосте, поджидало гостей в сотне метров, зависнув над самой землей. Разбежавшиеся по сверкающему в солнечных лучах корпусу массивные черные литеры складывались в короткое слово «OLYMPIA»[4]4
  Цеппелин «Олимпия» в США не летал. «Аргентина» – произведение фантастическое, реальность, в нем описываемая, лишь отчасти совпадает с истинной. Автор сознательно и по собственному усмотрению меняет календарь, географию, судьбы людей, а также физические и прочие законы. Исследование носит художественный, а не исторический характер.


[Закрыть].

Уолтер Перри, окинув взглядом разворошенные вещи, решил, что самое время сказать свое веское слово. Как-никак главный в семье, и возрастом старше этого лопоухого – в целых два раза.

Перри-главный тоже был лопоух, но под шляпой не слишком заметно.

– Книги не мои, Джон. Ты же знаешь, читать я не любитель.

– Это у нас наследственное, – констатировал младший, вновь принявшийся листать «Фиолетовую угрозу».

Уолтер тяжело вздохнул. Вот и воспитывай! А куда деться, если глава семьи? Правда, всей семьи-то раз, два – и обчелся. Раз – это он, Перри-старший (совсем-совсем недавно младшим был!), два – вот оно, лопоухое, под стол вчера бегало. «Три» уже не будет, не обсчитаешься.

В Теннесси, когда за стол садились, места не хватало. Где он, Теннесси?

– Книжки, Джонни, я должен в Париже отдать – те две, которые с картинкой на обложке. А эту прочитать велели.

Прицелившись, безошибочно выдернул из-под белья толстую брошюру с не слишком удачной фотографией на первой странице. Только и разобрать, что горы.

– Угу, – не слишком внятно отреагировал младший, – Джон Гилл «Скалолаз в Южных Аппалачах». Толковая вещь, я бы и сам почитал. Тебя твое начальство что, в Альпы отправляет?

Ответа, впрочем, дожидаться не стал, снова в книгу уткнулся. Перри-старший, решив не развивать тему дальше, поглядел на толпу возле стойки контроля. Не убывает, даже растет, вот уже полисмены появились…

* * *

Организаторы рейса оказались явно не на высоте, причем в буквальном смысле. «Олимпия», чудо-дирижабль, собиралась отбыть из Соединенных Штатов прямиком с Эмпайр-стейт-билдинга, от его знаменитого шпиля. Так было обещано в рекламных проспектах и пропечатано во всех газетах. Как изрек кто-то из языкатых журналистов, «Кинг Конг собирается в Старый Свет».

Кинг Конгу не повезло. За сутки до отбытия появился метеопрогноз (сильный ветер, возможна гроза) – и «Олимпию» поспешили отправить в Лейкхерст, подальше от опасности. Здесь небо было ясным, ветер вел себя вполне прилично, но наземные службы оказались совершенно не готовы. Отсюда и толпа у стойки контроля, и нервные голоса пассажиров, и почти неизбежная задержка рейса.

Впрочем, американская сторона была если и виновата, то не слишком. Проблема оказалась не столько в очереди – обычный контроль проводился без лишних проволочек, сколько в «особых мерах предосторожности», о которых туманно указывалось в проспекте. «Особыми» занимались не местные службы, а двое из команды «Олимпии» – немногословные, плечистые, с холодными блеклыми глазами. Оба были в штатском, но это обстоятельство не могло обмануть даже лопоухого Перри-младшего.

Вещи перебирали основательно, с толком. Металлические тут же откладывали в сторону для последующей сортировки. Сталь и железо отбирали сразу. А если искра? Водород, майн герр, с ним не шутят! Книги тоже смотрели – и очень тщательно проверяли документы.

А еще личный обыск! Пассажиры, особенно дамы, заранее возмущались, некоторые, из тех, кто постарше, в полный голос. От поездки, впрочем, никто еще не отказался.

Оказавшиеся в хвосте неожиданной очереди решили заняться вещами сами, отложив в сторону лишнее и запретное. Все приятнее, чем когда в твоем белье копаются чужие руки. В случае с чемоданом Уолтера инициативу проявил Перри-младший, которому личности в штатском сразу же чрезвычайно не понравились.

– Нож отберут, – деловито рассудил он, откладывая помянутый в сторону. – Когда возвращать будут, проследи, чтобы отдали. Он у тебя классный! Еще заныкают, гестаповцы.

– А кто такие гестаповцы? – удивился старший.

Ответом был выразительный взгляд. Племянник, в отличие от дяди, читал не только спортивный раздел, порой просматривая даже первые полосы «Нью-Йорк Морнинг Телеграф».

Книгу Джон не без сожаления вернул. Перри-старший, дабы не забыть, сложил всю полиграфическую продукцию стопкой: два опуса про подвиги Капитана Астероида, брошюру про скалолазов и потрепанный томик с рыцарем на обложке. Книги-то пропустят, никуда не денутся, другое важно.

Тяжелый пакет в плотной бумаге. Сопроводительные бумаги. Печать, подписи…

Порядок!

– Вроде, все, – рассудил лопоухий. – Металл я отложил, чемодан кожаный, не придерутся. Разве что ботинки, они у тебя, Уолти, с заклепками. Слушай, зачем тебе горные ботинки? В самом деле по скалам лазить будешь?

Перри-старший подумал, как бы честнее ответить и не соврать.

– Я курьер, Джонни. Ботинки за счет фирмы, как и костюм. А лишних вопросов я не задаю. Когда платят двадцать пять долларов в день, можно и две пары ботинок на горбу потаскать.

– Это верно, – согласился младший, укладывая вещи обратно в чемодан. – Хорошо хоть «Томсон» не всучили. Между прочим, крутая у тебя фирма. Курьера – и на цеппелине. Это же четыреста долларов в один конец!.. Да, кстати! Паспорт, деньги, билет… Не забыл?

Уолтер хлопнул себя по новому пиджаку, нащупал паспорт во внутреннем кармане.

– На месте. За меня не волнуйся. Сам-то…

Младший, фыркнув, закрыл чемодан, хлопнул ладошкой по твердой коже.

– А я-то что? Не маленький!

Старший кивнул, соглашаясь, вздохнул поглубже.

– Джон Рузвельт Перри! К тебе обращаюсь!

Голос не повышал, лишь добавил сержантского металла.

– Сэр! Да, сэр!

Лопоухий дернулся и замер по стойке «смирно». Ноги на ширине плеч, носки врозь, подбородок вверх. Взгляд, однако, остался прежним, весьма нахальным.

– Все помнишь? Не забыл?

– Сэр! Никак нет, сэр! Комнату убирать каждый день, сэр! Кролика Лайона кормить по расписанию и менять воду, сэр! Обедать у миссис Норидж, сэр! Секцию по боксу не пропускать, сэр! После восьми вечера на улице не появляться, сэр! Драк по возможности избегать, сэр! С Нэнси встречаться по воскресеньям и ходить в кино на утренний сеанс, сэр!..

– Это с какой еще Нэнси? – рыкнул старший, не сдержав голоса. – С дочкой адвоката?

– Сэр! Так точно, сэр! – лопоухий наивно моргнул. – Того самого, которому я чинил авто, сэр! Юная леди нуждается в защите, сэр!..

Насколько Уолтер помнил, «юная леди» была из тех, что сама кого хочешь защитит, если догонит. Усугублять, однако, не стал. За племянника он не слишком беспокоился, но… Все-таки беспокоился. Двенадцатилетний мальчишка и Нью-Йорк – не слишком удачное сочетание. По себе помнил.

* * *

Мать и младшая сестренка умерли в страшном 1919-м от «испанки». Отец выдержал, не сломался и не запил, но все-таки решил отослать Уолтера к родственникам в далекий Теннесси. Времени на сына не оставалось – сержант Перри служил в «убойном» отделе полиции Нью-Йорка. Уолти, лопоухий семилетка, впервые не послушался отца, впервые повысил на него голос. Он не хотел уезжать! Не мог! Понимать еще не понимал, но чувствовал, что строгий, порой даже суровый сержант (сэр! так точно, сэр!) не выдержит на своей страшной службе, когда рядом не будет никого кроме призраков и старых фотографий.

Разговор вышел тяжелым. Сошлись на том, что Перри-младший останется в городе, но будет проводить в Теннесси летние каникулы. Так и жили, то врозь, то вместе, пока Уолтера не затребовал дядя Сэм для тяжелой, но нужной армейской службы. Перед расставанием поговорили всерьез. Сержант, считавший дни до пенсии, рассудил, что сыну имеет смысл остаться в армии на сверхсрочную. А что делать, если за плечами обычная городская школа, а колледж так и остался мечтой? Грузчиков и бандитов в Нью-Йорке и так хватает.

Уолтер не спорил. Почему бы и нет? Дяде Сэму нужны крепкие парни, не имеющие привычки хныкать и жаловаться по каждому пустяку. Когда в далеком Техасе Уолтер Квентин Перри, теперь тоже сержант (сэр! так точно, сэр!), узнал о смерти отца, он решил и в самом деле осесть в армии. Жизнь по расписанию Уолтеру нравилась, да и служба попалась интересная – такая, что и в письме не опишешь.

Но все-таки пришлось возвращаться в Нью-Йорк. Нашлась причина.

– Порядок! – рассудила причина, закрывая портфель. – Металл я отдельно сложил, отдай им сразу, чтобы не копались. Уолти! Не спи, там уже очередь меньше.

– Да, – спохватился старший. – Сейчас… Джонни, из Парижа я сразу же отправлю телеграмму, постараюсь писать почаще, но мало ли?

Не договорил, укусил себя за язык. Про «мало ли» говорить не стоило. Для младшего полет через океан – обычный курьерский рейс. Ну, пусть не совсем, но все равно – посылку сдал, посылку принял. Ему и самому объяснили сходно. Ничего особенного – если, конечно, не учитывать горные ботинки и книжку про скалолазов.

– Сэр! Я все равно буду волноваться, сэр! – вздохнул Перри-младший. – И ты бы на моем месте волновался. А как иначе? Только ничего с нами не сделается, ни с тобой, ни со мной. Мы же Перри, из Теннесси!

Теннесси лопоухий Джонни впервые повидал прошлым летом, когда дядя, поддавшись на уговоры, свозил младшего на родину предков – графство Фентресс, маленький поселок Пэлл Мэлл, что на Волчьей реке у самой границы с Кентукки. Его собственные родители не были столь сентиментальны.

С семьей сводного брата Уолтер почти не общался. Тот, много его старше, ушел из дому задолго до того, как овдовевший отец женился вторично. Они не ладили – нью-йоркский полицейский и рано повзрослевший отпрыск. Своего племянника Перри впервые увидел два года назад в детском доме-приюте, куда тот угодил, оставшись сиротой при живых родителях. Мать, танцовщица из мюзик-холла, ушла из семьи, а отец отправился обживать камеру Синг-Синга[5]5
  Синг-Синг (Sing Sing Correctional Facility) – тюрьма с максимально строгим режимом в городе Оссининг, штат Нью-Йорк, США.


[Закрыть], причем всерьез и очень надолго.

Сержант Уолтер Перри был в новенькой парадно-выходной форме. На лопоухого Джонни напялили серую приютскую одежку – не по росту и без пуговиц.

– А зачем я тебе нужен? – поинтересовался Перри-самый младший. – Денег у меня нет, у нас все забрали, даже мои игрушки.

Уолтер Квентин Перри рассудил, что дядя Сэм, пожалуй, обойдется и без него.

– Ваш паспорт! – буркнул хмурый чиновник за стойкой. «Сэр» добавить забыл. Молодой человек в серой шляпе и светлом плаще был не первым и не десятым. Обойдется, невелика птица.

3

Широкий белый подоконник, два горшочка с геранью. Шарль слева, Мухоловка – справа. Фразы летят упругими шариками, словно молодые люди заняты игрой в настольный теннис. Трупы рядом, но ни он, ни она не глядят на убитых, ибо тому, кто сопричислен ко всему живому, есть надежда, мертвым же более нет доли в мире.

Сквозь черное окно за всем внимательно следит Мать-Тьма, не менее любопытная, чем ее подруга – Смерть.

Фразы-шарики, налево-направо. Сперва без особой спешки, еще не игра – разогрев. Вброс! Кидает Шарль:

– Наш первый труп, помнишь?

Девушка лениво отбивает ракеткой:

– «Наш» – преувеличение. Ты его даже не видел, ни живым, ни мертвым.

Шарль поддается, пропуская подачу:

– Только кровь – ту, что протекла сквозь щели. Я еще тогда подумал, мол, ничего себе работенку сыскал. Месяц, как юридический закончил, денег на практику нет. Мамины родственники предложили устроить референтом у нового замминистра – временно, пока приличную службу не найду. В тот, первый раз, я даже испугаться не успел – волновался, что лестницу кровью закапаем.

Мать-Тьма еле заметно кивает, соглашаясь. Она тоже помнит.

Молодой человек делает вид, что медлит… Удар!

– Он может исчезнуть. Швед. Люди иногда исчезают. Поехал, допустим, в парк куда-нибудь за городом…

Ее ракетка начеку:

– Или заблудился в нашем Историческом музее. Нет! Шведы будут искать его целый век. Сейчас там у власти социалисты, мы для них ничем не лучше наци. Из Эрца сделают монстра, из нас – людоедов… Шарль! За что был арестован Густав Пахта?

Рука молодого человека не медлит. Лети, шарик!

– Дело студентов политехнического института. Задержан, отпущен через неделю, установлен негласный надзор.

Перерыв, невидимые ракетки – на подоконнике. Молодые люди думают, Мать-Тьма ждет. Наконец девушка возобновляет игру, вновь кидая шарик:

– В чем обвиняли парней из политехнического?

Шарль парирует легко:

– Рядовой процесс, ничего особенного. Тайные собрания, листовки, распространение клеветнических материалов…

– …И еще гомосексуализм.

Отбил, даже не глядя:

– Моя идея. Двое из них действительно были в свое время замечены и отловлены, в школе, в выпускном классе. Организовали «общество уранистов», даже членские билеты нарисовали. Дело замяли, но бумаги остались. Когда Эрц приказал готовить процесс, я подумал, что господ уранистов не слишком любят. Решил сотворить амальгаму. Это когда…

– Не поясняй. Я училась в школе.

Не поймал! Невидимый шарик катится по полу. Мухоловка шагает вслед за ним, останавливается возле трупа в белой рубашке:

– Вигорорс что-нибудь писал о студентах-политехниках? Пусть даже не он, а его знакомые социал-демократы. Шведы обожают копаться в чужих простынях.

Шарль держит ракетку наготове, но фразы-шарики летают по темной комнате, невидимые и неуловимые. Падают на пол, прямо в кровавую лужу, взлетают к потолку, врезаясь в тяжелую бронзовую люстру. И снова вниз, к крови поближе.

– Нужны два свидетеля – сосед по лестничной площадке и приятель Густава Пахты, лучше всего тоже из «левых». Густав Пахта рассказывал ему, что дядя, Арнольд Пахта, желает принудить парня к вступлению в половую связь со своим гостем, шведским социал-демократом Карлом Вигорорсом. Густав возражал, но дядя настаивал…

Молодой человек наконец-то смог поймать ракеткой верткий шарик-летун. Мать-Тьма одобрительно подмигнула.

– Швед и его друзья поддерживали «уранистов» из политехнического, помогали деньгами, обещали раскрутить компанию в мировой прессе. «Голубой интернационал» за работой. Отказаться актер не смог.

Ответный удар – прямо в лицо, в стеклышки очков.

– Обоих нарядить в кожаную сбрую – ту, что надевают извращенцы. И плетку сюда! А заодно журналы с мальчиками, с козочками, а лучше с ослами. Здесь, на квартире известного оппозиционного деятеля и столь же известного гомосексуалиста Пахты происходила оргия, в ходе которой ее участники поссорились. Швед-извращенец выхватил оружие, профессор – тоже… С оружием, Шарль, разбирайся сам. Крутись, как хочешь, но парни из отдела экспертизы должны все подтвердить.

Молодой человек отбивает умело, ловко:

– Сделаю… Второй свидетель, сосед по лестничной площадке, услыхал крик.

Удар! Сильный, без промаха.

– Лучше – соседка, убедительней. Приоткрыла дверь, увидела молодого человека – голого, в кожаной сбруе. Его как раз затаскивали назад в квартиру. Пока соображала, послышались выстрелы – их через дверь различить можно. Позвонила в полицию, ее звонок, само собой, должен быть зафиксирован.

Последние удары уже без души, почти наугад.

– В семь утра бери кого-нибудь из Министерства иностранных дел и тащи сюда шведского посла. Никакой слабины! Мы эту мерзость скрывать не собираемся, расследование уже начали…

Шарик зависает в воздухе. Ничья!

– …И только из уважения к дружественной Швеции согласны на кое-что закрыть глаза. Да, такого скандала они не захотят. Гомосексуалист-убийца из правящей партии, член центрального правления и еще, кажется, личный друг премьер-министра. Пусть выбирают между автомобильной аварией и сердечным приступом.

Матч кончен, ракетки брошены на пол. Мать-Тьма осталась довольна – прекрасная игра!

* * *

– Опять из-за этих скотов ночь пропала! Я не о полицейских, что взять с недоумков? Я о господах либералах. Профессора, артисты, богема, дьявол ее раздери… Гитлер со своей «ночью длинных ножей» прав, по-варварски, по-людоедски, но прав. Эрц слишком мягок. Я бы подготовил операцию за месяц. Никаких трупов в ящиках, комар носа не подточит: улики, признания, показания свидетелей. Все бы вычистил, до белых костей! А то ерунда выходит, на страну один-единственный концлагерь. Еще и прокуратура возмущается, права, видите ли, нарушаем.

– А ты, Шарль, не нарушай.

– Так что, фигурантов только за границей потрошить? Ты вон в Швейцарии наследила, неизвестно, чем еще кончится. Ладно, пора за дело… Кстати, давно спросить хотел. Ты ни в какой партии не состоишь?

– О чем ты, Шарль? Конечно, не состою. Я же, дьявол меня раздери, богема. А если что, у меня есть дюжина медицинских справок. Никаких лишних переживаний, только на службу и назад, месяц в году – профилактическое обследование.

– Аполитичный преподаватель, дрессировщица Муз и к тому же пострадавшая от режима… Разумно, однако времена меняются. В наши партии вступать не имеет смысла, но три дня назад Министерство юстиции зарегистрировало новую. Она у нас не первый год работает, только прежде считалась иностранной.

– НСДАП?

– Она. Национал-социалистическая рабочая партия Германии.

4

– Дамы и господа! Экипаж «Олимпии» приветствует вас на борту нашего воздушного корабля – самого совершенного творения германского гения, покорившего Пятый океан. Оглядитесь вокруг – все, что вы видите, задумано, спроектировано и построено на земле Германии, нашего любимого Рейха…

Уолтер взялся поудобнее за поручни и наклонился вперед. За стеклом пассажирского салона была земля – зеленое весеннее поле Лейкхерста. Серебристые силуэты самолетов, коробочки-домики, в одном из которых он попрощался с племянником. Дирижабль поднялся уже высоко, но молодому человеку почему-то казалось, что он не летит, а плывет. Невидимые волны уносят корабль все дальше от берега, полоска зелени становится все меньше, все у́же…

Гладкие, уверенные фразы, доносящиеся из репродуктора, почему-то раздражали, вызывая протест, хотя слушать было интересно. Об «Олимпии», воздушном чуде, много говорили и еще больше писали, причем совершенно разное. Теперь же имелась возможность узнать подробности. Итак, Проект LZ 130, следующий шаг после знаменитого «Гинденбурга», который уже неоднократно посещал Нью-Йорк… Первый визит небесного фельдмаршала Перри хорошо помнил, красиво смотрелся немец!.. Первоначально планировалось осуществить первый полет в июне этого года, но по личному указанию нашего – ихнего! – фюрера Адольфа Гитлера… Само собой, в Рейхе без фюрера и спичка не зажжется!.. Работы были ускорены с тем, чтобы к началу будущих Олимпийских игр… Про Игры Перри тоже слыхал немало, от Штатов в Берлин едут Джек Уилсон и Луис Лаури, боксеры что надо, уделают «гансов»! Но это в августе, а пока… Пока следует установить бесперебойное воздушное сообщение между Берлином и столицами ведущих стран мира… Ведущих – интересно, куда?

Голос был женским, но каким-то неживым, лязгающим, с металлическим привкусом. Но, может, дело было в том, что Уолтер давно не слышал немецких слов. Он любил вечерами включать радио, разыскивая музыкальные новинки со всего света. Переходил с волны на волну, вслушивался в знакомую и незнакомую речь – английскую, французскую, испанскую. Немцы попадались реже всего – на волнах радиостанций Рейха слушать практически нечего – или старые оперетты, или народный «фольк».

– …На сегодняшний день «Олимпия» – самое большое воздушное судно в мире. Его длина – 245 метров, максимальный диаметр – 41 метр. В баллонах содержится 200 000 кубометров газа. Как вы знаете, дамы и господа, это водород, что и объясняет принятые на корабле исключительные меры предосторожности. Благодаря им вы можете чувствовать себя в полной безопасности. Уважаемые курильщики! Ваши интересы тоже учтены. На «Олимпии» оборудован курительный салон, где имеется единственная на корабле электрическая зажигалка. Вы поразитесь тому, насколько изобретательна немецкая техническая мысль…

Земля исчезла, скрывшись за серой непроницаемой дымкой. Уолтер вздохнул, привычно потер подбородок, прикинув, чем бы ему, некурящему, заняться. Вещи, плащ, портфель и шляпу он оставил в каюте, решив не возвращаться туда до вечера. Что делать в алюминиевом пенале? Брошюру про скалолазов сунул в карман пиджака, но читать совершенно не хотелось. Мелькнула и тут же пропала мысль пообщаться с кем-нибудь из пассажиров. Еще при посадке молодой человек понял, что угодил определенно «не туда». На одежку да на перстни-кольца тех, кто вместе с ним оказался на «Олимпии», даже смотреть не стал – вполне хватило лиц. За недолгие двадцать четыре года удалось набраться опыта, чтобы с первого раза понять, в чьей ты стае. Оказавшись на посадочной палубе, Уолтер бегло огляделся и здраво рассудил: все три дня на борту – его. Никто не помешает. Хочешь про скалолазов читай, хочешь в небо смотри. И пусть костюм на нем новый, из хорошего магазина, и туфли приличные, и рубашка. Здесь он – «чиканос». Хорошо еще вниз не скинут, далеко падать!

– …Наш корабль оснащен четырьмя дизельными двигателями «Даймлер-Бенц» DB 602 V-16 максимальной мощностью до 1200 лошадиных сил. Для хранения 60 тонн топлива используются баки емкостью до 2500 литров. Их герметичность полностью гарантирована. «Олимпия» развивает скорость до 135 километров в час. Для наших американских гостей – это почти 84 мили! 84 мили в час, дамы и господа!..

Невольно прислушавшись, Уолтер кивнул. Считай, слово в слово! Именно эти самые 84 мили помянул шеф, рассказывая о грядущей поездке. Трансатлантические авиарейсы пока еще мечта, пусть и близкая, а время не терпит. Оно, как известно, не только деньги, мистер Перри, но и репутация. В Европе ждут наши материалы. По вине некоторых нерадивых сотрудников их не успели вовремя подготовить, а значит, все теперь зависит от вас, мистер Перри! Руководство сочло возможным отправить вас на «Олимпии», мистер Перри, пользуйтесь случаем! Вы же не боитесь летать? В конце концов, двадцать пять долларов в день – хорошее лекарство от воздушной болезни, ха-ха!

Шеф так и сказал «ха-ха» – словами. Смеяться не стал. То ли счел ниже своего достоинства, то ли самому было не слишком весело.

Теперь в пассажирском салоне, прозванном не слишком грамотными газетчиками «прогулочной палубой», играла музыка. Уолтер прислушался, но так и не узнал мотив. Классика, а здесь он не на коне. Молодой человек еще раз, уже без всякой надежды, окинул взглядом окружавшую его публику. Если верить даме из репродуктора, на борту сейчас 82 пассажира. Значит, считай, все здесь. До ужина еще далеко, музыкальный салон откроется только вечером, кинофильм будут крутить завтра… Что там еще обещано в проспекте?

За одним из столиков трое пожилых мужчин и одна дама в сером платье, тоже не слишком молодая, уже успели разобрать карты. Ну конечно! Перед отлетом Джонни не преминул пересказать сплетню, слышанную им тут же, в Лейкхерсте. Во время рейса Берлин – Нью-Йорк некий пассажир «Олимпии» сподобился проиграть все, вплоть до носового платка. Весьма этим огорчившись, он поспешил свести счеты с опостылевшей жизнью. Не тут-то было! Оружие на борт не пронесешь, повеситься негде и не на чем, яд не купишь. Каким-то образом страдалец умудрился-таки заморить себя до смерти, и теперь его бренное тело прячут в холодильном шкафу на кухне чудо-дирижабля, за ящиками рыбных консервов. Известно же это стало благодаря бдительности пограничного контроля. Не сошлось число пассажиров, а потом и кто-то из видевших проболтался.