Текст книги "Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы"

Глава 6. Премьера

На премьеру пришлось идти вдвоем. Прохор Карабаев прислал из Тамбова телеграмму, прося продлить командировку: лейтенант собирался зачем-то в Минск. Пустельга повертел в руке бланк велел отстучать «добро», рассудив, что Прохор – человек серьезный и не будет зря транжирить государственные деньги.

Ахилло сходил в театральную кассу, которая, как выяснилось, находилась на втором этаже Главного Управления, и вскоре вернулся с билетами.

– Пятый ряд, в середине, – торжественно сообщил он. – Цените, отец-командир!

Сергей в очередной раз разглядывал размашистую резолюцию наркома на своей докладной. «Разрешаю. Н. Ежов». Похоже, если бы он попросил батальон ОСНАЗа, ему тоже не отказали бы. Таинственный человек в капюшоне отвечал за свои слова…

– Что? – Пустельга взглянул на билеты и улыбнулся:

– Пятый ряд? Михаил, да вам цены нет!

– Вот именно, – усмехнулся Ахилло. – Ладно, брюки гладить? В штатском пойдем?

Приличного костюма у Сергея не было, но признаваться в подобном не хотелось.

– Ну… в штатском, так в штатском. А какая пьеса-то?

Михаил воздел руки вверх с выражением полного недоумения:

– Отец-командир, ну вы и заработались! Вся Столица только об этом и говорит. В «Правде» же написано!

Увы, дни были настолько горячие, что даже в «Правду» Сергей не заглядывал.

– Пьеса в трех действиях, именуемая «Кутаис», сочинения известного драматурга Афанасия Михайловича Бертяева. Посвящена молодым годам и началу революционной деятельности товарища Сталина.

– Бертяев? – Сергей вспомнил свой недолгий театральный опыт и удивленно переспросил:

– Бертяев Афанасий Михайлович? Про товарища Сталина? Это который «Время Никулиных» написал, да?

Во время короткой стажировки в Столице Сергею удалось попасть на этот нашумевший спектакль. «Время Никулиных» рассказывало о злоключениях семьи белогвардейского полковника и нескольких его друзей в охваченном смутами Киеве. Сергей тогда весьма удивился, отчего, несмотря на резкие отзывы критиков, спектакль продолжал идти.

– Смотрели? – понял Ахилло. – Да, любопытная история. Спектакль хотели прикрыть, но заступился сам товарищ Сталин.

– Что?! – Пустельга удивленно моргнул.

– Ну да. Он заявил, что даже если такие люди, как эти Никулины в пьесе, капитулируют перед Советской властью, то зритель неизбежно убедится в закономерности нашей победы. Долг платежом красен. Вот и «Кутаис»…

– Он что, долги отдает? – Пустельга внезапно почувствовал смутную неприязнь к незнакомому ему драматургу.

– Все может быть, Сергей. Но Бертяев не конъюнктурщик. Он умница, блестящий человек, талант. Если он написал «Кутаис», значит, так надо…

Пустельга не так и не понял – кому, собственно, надо? Бертяеву? Товарищу Сталину? Советской власти?

Ближе к концу дня Сергею пришлось завернуть в канцелярию с очередной стопкой бумаг, которые требовалось завизировать. Пришлось, однако, подождать. Коридор второго этажа, обычно людный в начале дня, теперь был пуст. Пустельга стоял напротив двери канцелярии, рассматривая красочный плакат с поучительной надписью: «Товарищ, стой! В такие дни подслушивают стены. Недалеко от болтовни и сплетни – до измены!» Старший лейтенант перечитывал эти строчки, наверное, в десятый раз, когда совсем рядом, за углом, услышал странные звуки. Кажется, кто-то плакал… Он не успел даже удивиться, когда резкий, визгливый мужской голос произнес:

– Немедленно прекратите! И не смейте больше приходить сюда!

– Но товарищ… гражданин Рыскуль… Я вас прошу… умоляю… товарищ…

Судя по голосу женщина была молодой и очень несчастной.

– Но… я не могу… Я лучше умру!

– Дело ваше, – отрезал мужской голос. – Умереть мы вам не дадим. Послезавтра я вам позвоню…

Вновь послышался плач и тихие удаляющиеся шаги. Тут, наконец, дверь канцелярии открылась, на пороге появился полковник из Столичного управления, и Пустельга с облегчением шагнул вперед.

– Извини, старший лейтенант. Бумаги, черт их! – вздохнул полковник. Сергей понимающе кивнул и уже шагнул в открытую дверь, но, не удержавшись, посмотрел назад.

…Из-за угла выходил невысокий полный мужчина с мясистыми отвисшими щеками и приплюснутым носом, на котором болталось пенсне. Товарищ Рыскуль оказался комиссаром госбезопасности третьего ранга…

Вечером, прощаясь с Михаилом, Пустельга не удержался и спросил о Рыскуле. Тот пожал плечами:

– Заместитель начальника Столичного Управления. Редкая сволочь, связываться не советую…

Дальнейшие расспросы отпали, и Сергей невольно пожалел неизвестную ему женщину. Что-то в этом деле ему чрезвычайно не понравилось.

На премьеру Сергей одел свой единственный костюм, потратив часа два на приведение его в порядок. Костюм был старый, сшитый три года назад в Ташкенте. Сергей повязал узкий темный галстук и без всякого энтузиазма взглянул на себя в маленькое зеркальце. Когда же они встретились с Михаилом, настроение и вовсе испортилось – тот оказался одет не в пример своему начальнику. В штатском Ахилло смотрелся куда лучше, чем в привычной форме, и Пустельга подавил вспыхнувшую внезапно зависть.

Впрочем, дело было не только в манере одеваться. Среди шумной публики, собравшейся в фойе театра, Ахилло чувствовал себя словно рыба в воде: раскланивался, пожимал руки, шутил и несколько раз знакомил Сергея с какими-то весьма представительными гражданами. Пустельга по профессиональной привычке запоминал фамилии, но радости это не доставляло. Здесь он был чужаком.

Очутившись в зале, Сергей с облегчением нашел пятый ряд и забрался в кресло. Ахилло не спешил и появился минуты за три до начала, держа в руках две программки.

– Вся Столица тут, – сообщил он довольным тоном. – Охрану заметили? Говорят, Ворошилов здесь… Ага, вон и Бертяев!

Он кивнул в сторону одной из лож. Сергей с интересом обернулся.

…Знаменитый драматург стоял у низенького барьерчика. Большие белые руки недвижно лежали на перилах, красивое холодное лицо казалось бесстрастным, словно окаменевшим…

– Фрак видели? – усмехнулся Михаил. – Он, наверное, единственный в Столице фрак носит.

Ахилло не ошибся. На Бертяеве был фрак – одежда из давно сгинувшего прошлого. Да, Афанасий Михайлович был необычной личностью. И не только из-за фрака. Сергей вдруг понял, что каменное спокойствие этого человека – напускное. И еще он ощутил силу, неожиданную, мощную, идущую от неподвижной фигуры.

– Хорош, – констатировал Ахилло. – Делает вид, что ему все равно…

Сергей кивнул и вдруг заметил, что лицо Бертяева на миг изменилось. Бледные губы улыбнулись, Афанасий Михайлович приветливо кивнул – и лицо вновь застыло.

Те, с кем он поздоровался, как раз проходили к своим местам. Мужчина, высокий, широкоплечий, в прекрасно сшитом дорогом костюме с орденом Ленина на муаровой ленте, и женщина в темном платье. Сергей привычно отметил, что она шатенка, высокого, как раз в пару со своим спутником, роста, одета дорого, но не крикливо. Он уже собирался отвести взгляд, когда женщина внезапно обернулась, и глаза их встретились. Сергей невольно открыл рот, сглотнул, зачем-то поправил галстук. На лице у женщины появилась улыбка…

…Это было ужасно! Он, в старом костюме, со стрижкой «полубокс», в немодном узком галстуке – да еще с разинутым ртом… Господи, какой позор! Знал бы, хоть форму бы надел, все-таки две медали… Пустельга невольно зажмурился, представив ее улыбку, и ощутил свою никчемность. Нет, лучше было идти в ТЮЗ, на спектакль «Кулак и батрак»!..

– Мужика видели? – Ахилло явно не обратил внимание на то, что обрушилось на его командира. – С орденом Ленина?

– Ага… – слабо отозвался Пустельга. – А… кто он?

– Артамонов. Личный пилот товарища Сталина. Самолет «Сталинский маршрут». Только чур – я ничего не говорил…

– Это… он с женой? – не удержался раздавленный случившимся Сергей.

– Конечно. С чужими женами во МХАТ на премьеры не ходят!

Пустельга почувствовал себя совсем кисло. Жена личного пилота самого товарища Сталина, «Сталинский маршрут»… И он сам – так сказать, в калашном ряду.

К счастью, свет в зале медленно начал меркнуть, прозвучал третий звонок, и можно было, наконец, сосредоточиться на спектакле. Удалось это не сразу. Сергей чувствовал себя глубоко несчастным. Нет, такая женщина даже не станет разговаривать с глухим провинциалом, родившимся на окраине Харькова, выучившимся читать только в девять лет, всю жизнь служившим где-то в Тмутараканях. То, что служил он в НКВД, лишь усугубляло дело. Люди реагировали на это учреждение весьма неоднозначно…

…Вначале Сергей не понял, о чем ведут речь герои на сцене. Молодая женщина что-то говорит мрачному насупленному парню. Кажется, это брат и сестра… Пустельга заставил себя вслушаться. Все верно, брат и сестра, его зовут Артем, ее – Нино. Ага, ясно: парня уволили из мастерской, и он разругался с хозяином, дело дошло до рукоприкладства… Актеры играли превосходно – чувствовалась знаменитая мхатовская школа. Даже тихий шепот был слышен в задних рядах…

…Резкий стук – и в комнату врываются трое в знакомых по книжкам мундирах. Хозяин мастерской все-таки пожаловался в полицию. Артема хватают и, несмотря на мольбы и просьбы сестры, уводят в глухую ночь…

Выглядело впечатляюще – Сергей даже поежился. Удивила одна странность. Парень поругался с хозяином, ударил его – мелкое хулиганство, не больше. А за ним, насколько следовало из увиденного, пришли не полицейские, а жандармы…

Теперь на сцене был кабинет Кутаисского жандармского управления. Пожилой полковник беседует с молодым, но явно из «ранних», офицером. В местном подполье появился ОН, тот, кто организует рабочих и готовит всеобщую забастовку. Полковник негодует. Молодой, но ранний обещает решить вопрос.

Пустельга невольно прикинул, как бы он сам поступил на месте этого царского сатрапа? Наверняка попытался бы внедрить в подполье своего агента…

Словно в ответ, на сцене появляется арестованный Артем. Полковник исчезает, а молодой офицер приступает к допросу. Сергей вновь удивился – допрос выглядел более чем убедительно, он бы и сам не смог провести его лучше. Ай да драматург!..

Допрос между тем переходит в вербовку. Жандарм грозит многолетней каторгой, говорит об остающейся без помощи сестре и аккуратно подводит к главному. Парень должны найти ЕГО, тайного вождя рабочих. Найти – и убить!

Сергей поморщился – грубо работают! Но с другой стороны…

Артем колеблется. Офицер грозит, но арестованный пока не поддается. Его отправляют в камеру…

Пустельга внезапно понял – парень не выдержит. Еще чуть-чуть нажать… Сергей и сам проделывал подобное, причем не один раз…

Между тем, Нино пытается узнать о судьбе брата. И тут появляется офицер. Тон его становится другим, он то сочувствует девушке, то грозит – и внезапно обещает отпустить брата, если она будет не столь неприступной. Девушка плачет, падает на колени… Жандарм усмехался и дает на раздумье два дня…

Сергей вспомнился разговор, невольно подслушанный в коридоре. «Умереть мы вам не дадим. Послезавтра я вам позвоню…». Выходило что-то очень плохое, скверное. Ведь то, что слышал – уже не пьеса…

В антракте публика устремилась в буфет, но Пустельга с Михаилом предпочли прогуляться в фойе. Сергей молчал, увиденное задело его за живое.

– Зря это Бертяев! – Ахилло, похоже, подумал о том же. – И не жалко ему головы!

– То есть? – Сергей удивился. – Он ведь жандармов обличает!

– Угу… Есть такое понятие, товарищ старший лейтенант, «неконтролируемый контекст»… Статья 58 через 10 и 11…

Выражение было мудреное, но Сергей понял. Антисоветская пропаганда и агитация с использованием государственных средств информации. Театр – тоже средство информации…

Ахилло вздохнул:

– Ну его! Все настроение испортил… Вы Рыскуля помните?

Сергей кивнул. На душе внезапно стало мерзко.

– Находит, сволочь, девочку посимпатичнее – и собирает на нее материал. А потом – все по сюжету…

– Но ведь это же преступление! – Пустельга невольно повысил голос, и какой-то важный гражданин, стоявший поблизости, поспешил отойти в сторону. – Я… Я тоже узнал… Случайно услышал!… Мы не имеем права молчать! Надо…

И тут он умолк. Надо – что? Доложить наркому? Написать жалобу в ЦК? Сообщить товарищу Сталину?

– Этот гад при хорошей должности, – понял его Ахилло. – Значит, вы тоже узнали? Меня просили помочь – я не смог… Ее зовут Вера Анатольевна Лапина. Актриса, играет в Камерном. Он ее довел почти до самоубийства, подлец. Грозит, что если она покончит с собой, арестуют ее родителей…

Продолжать Михаил не стал. Впрочем, все и так было ясно. Прозвенел звонок, и Сергей молча поплелся к своему месту. Неожиданно он вновь увидел женщину в темном платье. Она стояла совсем рядом – одна, без мужа. Будь все немного иначе, Сергей, вероятно, вновь бы застыл с раскрытым ртом, но теперь лишь поспешно отвел глаза. Хорошо, что он не в форме! Она тоже смотрела пьесу…

В зале вновь стало темно. Лампы высветили сцену – это опять был кабинет жандармского полковника. В нем бушует гроза. Забастовка становится неизбежной, полковник кричит на подчиненных, требуя действий. Найти! Найти ЕГО, того, кто смеет противостоять ему, полковнику, жандармскому управлению, всей Империи! Найти – и убить! Среди подчиненных царит паника, и лишь молодой жандарм спокоен. Он обещает выполнить приказ. Очень скоро. Завтра…

…На свидании в тюрьме Нино со слезами просит брата помочь. Артем бросается на решетки, отбивается от навалившихся на него надзирателей – тщетно, его скручивают, волокут в камеру…

Сергей уже понял, что произойдет дальше. Стандартная процедура – «размягчить» вербуемого, затем поговорить по душам и лепить из него агента.

…В камере вновь появляется молодой жандарм. Он сочувствует, обещает выпустить парня, помочь Нино, но за это Артем должен выполнить приказ – убить ЕГО, неуловимого… Артем кричит, бросается на мучителя – и соглашается. Ему дают револьвер и направляют куда-то на окраину, где собираются подпольщики…

Пустельга вновь поморщился. Спешат, спешат! Артем доведен до крайности, он – на грани истерики, не способен нормально соображать. Такие часто срываются, бросают оружие, плачут. Сам бы он на месте этого жандарма… Сергей вздохнул: ничего себе мыслишки!

…Темная комната. Руководители забастовки негромко совещаются. Артема встречают радостно, даже не спрашивают, как ему удалось выбраться из тюрьмы. Не до этого – очень много проблем, идут аресты, забастовка вот-вот сорвется. Ожидание нарастает, Артем нервничает, постоянно оглядывается, он не может ждать, он вот-вот не выдержит…

…Падает луч света – неожиданный, яркий. И из темноты неслышно появляется ОН, неожиданно высокий, в старом пальто, с памятным по фотографиям шарфом вокруг шеи…

Актер был, конечно, не похож на товарища Сталина, но в том, КТО появился из мрачной ночи, чувствовалась сила, молчаливая, грозная, необоримая…

ОН заговорил – медленно, не торопясь. Актер не форсировал акцент, лишь чуть-чуть намекая на известную всей стране сталинскую манеру речи. ОН не ведает сомнений. Спокойно, с легкой брезгливостью говорит о врагах – ОН не боится умереть, ибо Революция сильнее Смерти. ОН и его товарищи победят – живые или мертвые…

И тут Артем не выдерживает – бросает на пол револьвер, кричит. Да, именно так у людей не выдерживают нервы, Сергей видел подобное неоднократно. Парень просит, умоляет о смерти, ему, предателю, нет места среди товарищей…

Снова говорит ОН. Ни слова о предательстве! ОН кладет руку на плечо Артему и спокойно замечает, что люди проверяются не смертью, а жизнью. Подполье поможет Артему и его сестре. Им надо скрыться – а потом вновь вернуться к работе.

Теперь ОН уже обращается к залу. Впереди долгая борьба. Сила, с которой предстоит сразиться, страшнее, чем кажется. Но ОН верит в победу. Нет, просто знает, что победа неизбежна. Революция придет – и никакие силы не способны остановить ее. Они, революционеры не отступят. И ОН тоже не отступит – никогда!..

Зал взорвался аплодисментами – долгими, громкими. Пустельга хлопал вместе с другим, краем глаза заметив, что Ахилло почему-то не аплодирует…

А на сцене дело близится к финалу. Артем спешит домой забрать сестру, чтобы успеть уехать до рассвета. Он вбегает в комнату и видит, что опоздал. Там полно жандармов: полковник, молодой офицер, целая куча других – крепких, мордатых, с револьверами наготове. Артем выхватывает оружие. Поздно! Выстрел, другой, отчаянный крик Нино – молодой парень падает на пол, и полковник небрежно тычет в мертвое тело сапогом.

Жандармы гогочут, офицер подходит к девушке и развязно треплет ее по плечу. Теперь она в его власти, спасения нет. Нино стоит не двигаясь, слушая мерзкую болтовню подлецов в мундирах. Все кончено. Жандармы начинают собираться, офицер вновь подходит к девушке, глумливо ухмыляется… Все, конец?..

…Нет! Нино выхватывает из мертвой руки брата револьвер. Стреляет – раз, другой, третий, четвертый… С воплем падает офицер, в ужасе пятится полковник – поздно! Кто-то из жандармов выхватывает оружие – тоже поздно! Еще выстрел – и все мертвы, кроме девушки. Она стоит неподвижно, и вдруг начинает напевать грустную тихую песню. Что с ней? Но Сергей уже понимает – Нино не выдержала. Ее тоже добили: она отомстила за брата, за всех, но кровь ничего не может вернуть…

…Занавес упал, затем вновь взвился, гремели аплодисменты, улыбающиеся актеры принимали роскошные букеты, а Сергей неподвижно сидел в кресле, не решаясь шевельнуться. Ему было страшно. Конечно, тогда, в начале века, ничего подобного в Кутаиси не было. Это – просто сказка, хорошо написанная и хорошо поставленная. Но Пустельга понял, что Михаил прав: дело не в покрое мундиров…

– Сергей, взгляните! – Ахилло кивнул в сторону ложи Бертяева. Пустельга оглянулся. Драматург вновь стоял, все также ровно, каменно, не улыбаясь. Ему несли цветы, он спокойно брал букеты, жал руки – но на красивом холодном лице не отражалось ничего.

– Сфинкс! – хмыкнул Михаил. – А сам-то рад!

Пустельга тоже видел, что это спокойствие – всего лишь маска. Но маска была великолепна. Творец спокойно, невозмутимо дарил зрителям свое детище. Им понравилось – хорошо. А если не пришлось по душе, он переживет. Он сильнее…

Каменное спокойствие Бертяева исчезло лишь на миг, когда рядом оказались знакомый мужчина с орденом и та, в темном платье. Пустельга вздохнул – и отвернулся…

В гардеробной выстроилась очередь, и Ахилло бессовестно исчез, оставив Сергея скучать в тесном окружении спешащих домой зрителей. Наглец Михаил появился лишь когда Пустельга оказался возле самого окошка. Виновато улыбнувшись, он ловко выхватил свое пальто – и был таков, успев лишь пробормотать что-то о случайно встреченном приятеле. Пустельга покачал головой и профессиональным взглядом вычислил упомянутого «приятеля» – рыжеволосую девицу в модной шляпке и светлом плаще. Оставалось одно – желчно позавидовать везунчику Микаэлю…

У тротуара стояли машины, публика рекой выливалась из театра, и Пустельга вновь почувствовал себя чужим и лишним. Эти люди возвращались домой, в уютные квартиры, чтобы беседовать с такими же умными и воспитанными, как они сами, о литературе, о музыке. А ему ехать в общежитие, чтобы с утра вновь начинать бесконечную охоту за неуловимыми врагами. Сергей вдруг вспомнил полное, одутловатое лицо Рыскуля, и ему впервые не захотелось возвращаться на службу.

– Гражданин! Здесь стоять нельзя!

Рядом были двое – странно знакомые, в темных кожаных куртках с холодными, немигающими глазами.

– Почему? – Сергей удивился. – Я никому не мешаю…

– Документы!

Это было настолько неожиданно, что Пустельга послушно сунул руку во внутренний карман пиджака. Движение вышло слишком резким. Один из неизвестных быстро перехватил кисть, второй полез в карман сам. Тело пронзило холодом – рука незнакомца казалась высеченной из куска льда.

– В чем дело?

Сергей оглянулся и понял, что рядом появился третий, но не в темной куртке, а в обыкновенной шинели. Знакомой шинели с саперными петлицами…

– Сергей Павлович? – Волков тоже узнал его и сделал знак своим парням. Ледяная хватка разжалась.

– Идите!

Парни недобро глянули на Сергея, но послушно отошли в сторону. Пустельга вспомнил, где видел их – там же, на кладбище Донского монастыря, возле разрытой могилы.

– Вы в наружной охране? – Волков улыбнулся, и Сергей подумал, что всезнающий Ахилло не прав. Конечно, комбриг – человек странный, но по-своему приятный. Бояться его, во всяком случае, ни к чему.

– Нет, Всеслав Игоревич. Просто на спектакле был.

– А-а, замечтались! Да, спектакль сильный… Нам с вами повезло: видели первое представление – и последнее.

Вот оно, значит, как! Впрочем, Сергей не очень удивился.

– Думаете, запретят?

– Да, – кивнул Волков. – Прошляпила цензура! Бертяев – еще тот тип. То ли наивный, то ли очень умный… Ладно, не будем стоять на ветру. У меня машина – вас подбросить?

Пустельга хотел отказаться, но до общежития было далеко, и он, чуть подумав, кивнул. Машина оказалась знакомой, он уже ехал в ней в первую ночь после приезда в Столицу.

– Хорошо играют! – закуривая, усмехнулся комбриг. – Одно слово – МХАТ!.. Что так грустны, Сергей Павлович? Спектакль расстроил?

Да, спектакль расстроил. Проклятая история с толстощеким типом в пенсне не выходила из головы. Там, на сцене, герои брали в руки оружие…

И Сергей решился. Странный комбриг многое может и многое знает.

– Всеслав Игоревич, я слыхал одну историю. Почти как в пьесе. Один работник… Очень высокопоставленный… Принуждает женщин… Он собирает материалы…

Пустельга нерешительно умолк.

– Очень высокопоставленный? – в голосе Волкова звучала ирония.

– Очень…

Волков хмыкнул:

– Будем считать, что я вас понял. Фамилия?

Отступать было некуда. Сергей вспомнил мерзкое пенсне…

– Рыскуль. Он начальник…

– Знаю! Редкий мерзавец. Кого он выбрал на этот раз?

Говорить не хотелось. Эту тайну доверил ему Михаил, но ведь Ахилло ничем не смог помочь девушке!

– Она актриса Камерного театра. Вера Анатольевна Лапина….

– Ясно.

Больше не было сказано ни слова.

Наутро Сергей почти забыл странный разговор. Стало не до этого. Из командировки вернулся Карабаев, привезя с собой несколько толстых папок с документами и какой-то увесистый сверток.

– Я товарищ старший лейтенант… Вот, написал! – сообщил он, отрапортовав о прибытии.

Перед Пустельгой легла стопка исписанных страниц.

– Хорошо, – кивнул Сергей. – А теперь, Прохор, пожалуйста, рассказывайте…

Тот, вздохнув, неуверенно посмотрел на свою докладную.

– Рассказывать… А может, товарищ старший лейтенант, прочитаете?

Карабаев обернулся в сторону удобно устроившегося в кресле Ахилло, словно взывая о помощи, но понял, что от судьбы не уйти.

– Ну, приехал я в Тамбов, значит, – неуверенно начал он. – Там завод… Очень большой…

Лейтенант вновь поглядел на свою докладную, но Пустельга был неумолим. Он давно уже поставил себе правилом обязательно выслушать сотрудника. Часто самое важное всплывало именно во время устного доклада.

– Большой завод, – безнадежно повторил Прохор. – Мужики там неплохие. Помогли…

Он вновь вздохнул и принялся разворачивать сверток:

– Вот! СЧН – 14 Э…

На столе появился небольшой, странной формы предмет. Ахилло присвистнул:

– Взрыватель!

– Так точно! – кивнул лейтенант. – Взрыватель экспериментальный, потому и буква «Э». Разработан лабораторией полковника Руднева Никиты Федоровича. Выпустили их две партии по сорок штук. На самом заводе хищений не обнаружено, я проверял.

– Точно? На заводе все в порядке? – поторопил его Сергей.

– Так проверял же! – удивился Прохор. – Не было там хищений. Первая партия отправлена в Минск, в школу ОСНАЗа. Поехал я туда…

Пустельга кивнул. В Минске была лучшая школа ОСНАЗа в Союзе.

– Там тоже мужики хорошие, подсобили малость… В партии было сорок штук. Двадцать три оприходовавно, остальные в наличие на складе…

– А вторая партия?

Пустельга почувствовал удачу. Им повезло – враг использовал экспериментальный взрыватель, значит круг поисков резко сужается.

– Это здесь искать нужно, – невозмутимо сообщил лейтенант. – Партия отправлена в распоряжение Главного Управления. Два месяца назад – тоже сорок штук…

– Что?! – Пустельга и Михаил одновременно вскочили с мест.

– К нам отправлена… – подтвердил лейтенант. – По распоряжению товарища Фриневского…

– Черт! Сергей, вы понимаете? – невозмутимость Ахилло исчезла без следа. Пустельга кивнул – ситуация складывалась более чем любопытная.

– Прохор! Ну, вы молодец!

– Я? – лейтенант недоуменно почесал затылок. – Я ж только съездил… Но это еще не все. Вот…

Из свертка последовали новые сюрпризы – на этот раз небольшие аккуратные пакетики…

– Вот, – повторил Прохор. – Взрывчатка…

Пустельга поежился и отодвинул пепельницу подальше.

– Не взорвется, – Карабаев впервые улыбнулся. – Она без детонаторов мертвая, можно в огонь кидать – гореть будет, как антрацит…

Ахилло осторожно подошел и присмотрелся:

– Я такую впервые вижу!

– Так точно! – подтвердил Прохор. – Эксперты говорят, что взрывчатка незнакомая. Вот я и подумал среди той, что еще в серию не пошла, поискать.

– Хорошо подумали, – кивнул Пустельга.

– Тут ведь как получилось. По распоряжению товарища Фриневского к нам направлены не только взрыватели, но и десять килограммов этой самой «Кама-3 ОС»…

Карабаев секунду подумал, а затем указал на один из пакетиков.

– Так… – Пустельга потер руки. – Это хозяйство – к экспертам! Только осторожнее, а то разнесем все тут!..

После того, как опасный груз был сдан в лабораторию, было решено выпить по этому поводу чаю. Ахилло сбегал в буфет и принес пирожных. Невозмутимый Прохор лаконично и точно отвечал на вопросы. Было видно, что сибиряк поработал на совесть.

– А все-таки странно, – заметил Ахилло. – Лаборатория у нас первоклассная, должны были определить!

Сергей задумался. Если человек из «Вандеи» – в Главном Управлении, то лаборатория – не худшее из прикрытий.

– Потом, – решил он. – Займемся чаем…

За пирожными Прохору рассказали о премьере во МХАТе. Тот явно расстроился, и Сергей почувствовал угрызения совести.

– Так давайте снова сходим! Прохор, вы куда желаете?

Карабаев долго думал и наконец вздохнул:

– В Большой… Там красиво!..

– Решено! – обрадовался Пустельга. – Сегодня же сходите в нашу кассу и возьмите билеты на субботу или воскресенье.

Лейтенант кивнул, несколько успокоенный. Сергей с аппетитом уминал пирожное, впервые за много дней чувствуя себя уверенно. Дело пошло! И тут вспомнился разговор с таинственным Ивановым. Образ врага – неуловимого Лантенака, вождя «Вандеи»…

– Михаил, вы говорили, что руководитель «Вандеи» – из Столицы, что он «бывших». А почему все-таки Вандея? Может в этом ключ? Он назвал себя Лантенаком…

– Литературным героем, – вставил Ахилло.

– Вот именно! Значит…

– Значит, он читал роман Виктора Гюго «93 год», – согласился Михаил. – И что это нам дает?

– Что?.. – Пустельга на миг задумался. – Знаете что? Надо нам перечитать роман! Ведь не зря же…

– Хорошо! – пожал плечами Ахилло. – Сегодня же приступлю…

Сергей поглядел на Карабаева. Тот выглядел немного смущенным.

– Товарищ лейтенант, если вы не читали роман – прочтите.

– Так точно, – вздохнул тот. – Как автора зовут?

Прохор тщательно записал фамилию французского романиста в блокнот. Пустельга усмехнулся – странно происходило приобщение к культуре бывшего селькора! Он хотел посоветовать ему прочитать и «Шуанов» Бальзака, как внезапно в дверь постучали.

– Получим выговор, – констатировал Ахилло. – За чаепитие в Мытищах.

– Почему – в Мытищах? – не понял Карабаев, но объясняться было некогда. Дверь отворилась.

– Здравствуйте, товарищи!

Сергею невольно вздрогнул. Перед ним стоял Волков.

Ладонь краснолицего была, как всегда, ледяной. Впрочем, Сергей уже к этому привыкнуть. Возможно, у Всеслава Игоревича шалило сердце…

– Добрый день, Сергей Павлович!.. Михаил? Рад вас видеть!

Волков улыбнулся, но Ахилло внезапно стал белым, как полотно.

– Товарищ лейтенант? – Волков остановился перед вытянувшимся по стойке «смирно» Прохором.

– Лейтенант Карабаев, товарищ комбриг!

– Карабаев? Постойте, вы служили у Гуляева? В Омске?

– Так точно!

Кажется, комбриг действительно знал всех и вся. Сергей перевел дух и уже подумывал предложить гостю чаю, но Волков вновь повернулся к нему:

– Пойдемте, Сергей Павлович!

Возражать не имело смысла. Уже в коридоре, шагая вслед за краснолицым, Пустельга все же осмелился спросить:

– Мы… Мы куда, товарищ комбриг?

– К вашему Рыскулю! – по красному лицу мелькнула злая усмешка. Пустельга почувствовал, как в горле внезапно возник ком, в ушах застучало…

– В чем дело? Боитесь?

– Да… – Сергей с трудом сглотнул. – Боюсь. То есть, не боюсь…

– Не надо, – холодная ладонь на миг коснулась плеча. – Пусть такие, как этот мерзавец, бояться!

Страх у быстро прошел. В конце концов, Сергей сам заварил эту кашу. Значит, придется расхлебывать…

В приемной Рыскуля за большим столом дремал секретарь. При виде незваных гостей он вскочил, пытаясь преградить дорогу, но Волков отодвинул его плечом и ткнул сапогом в высокую оббитую кожей дверь.

…Товарищ Рыскуль успел встать из-за стола. Пенсне было на месте – как раз посреди пухлого, покрытого ранними морщинами лица.

– В чем дело? Почему без доклада…

– Заткнись!

Голос Волкова был негромок и полон презрения.

– Т-товарищи…

Кажется, хозяин кабинета узнал комбрига.

– Рыскуль, ты нам надоел. Тебя предупреждали?

– Но, товарищ Волков! Вы… позволяете себе…

Краснолицый лениво махнул рукой, словно отгоняя назойливую осеннюю муху, и Рыскуль, стоявший за столом в нескольких метрах от незваных гостей, упал, ткнувшись лицом в зеленое сукно. Пенсне отлетело в сторону, из разбитой губы заструилась кровь.

– Встать, падла!

Рыскуль дернулся, всхлипнул и начал медленно подниматься.

– Документы на Лапину. Живо!

Сергею вдруг показалось, что он спит – или вновь присутствует на мхатовском спектакле. Всесильный чиновник, почти что хозяин Столицы, угодливо улыбнулся, лизнул разбитую губу и, бормоча: «Так точно… так точно, товарищи!», стал рыться в ящике стола, достал тяжелую связку ключей и поплелся к вделанному в стене сейфу.

Волков стоял недвижно, на лице его играла легкая усмешка. Сергей замер ни жив, ни мертв. Такого он еще не видел…

Тяжелая дверца сейфа отъехала в сторону.

– Вот… Вот…

Рыскуль осторожно положил на стол большой пакет, запечатанный сургучом.

– Открой!

Волков подождал, пока хозяин кабинета выполнит приказ, затем неторопливо подошел к столу. Красная ладонь небрежно раскрыла пакет. Сергей успел заметить толстую связку писем, стопку фотографий…

– Все?

Рыскуль угодливо закивал, но Волков лишь дернул плечом.

– Врешь! Она подписку о сотрудничестве давала? Доставай!

Тот замялся. Краснолицый вновь улыбнулся и поднял руку.