Текст книги "Если смерть проснется"

– Можно, – охотно согласился Войчемир. – А то, что боятся – правильно. Ведь я кто есть? Я есть Кеев альбир…

Они вышли на опушку и не спеша пошли вдоль строя высоких старых деревьев, покрытых желто-красной листвой. Их никто не сопровождал – кроме серых собак, которые, бесшумно вынырнув, словно из-под земли, окружили Войчу со всех сторон. Войчемир, однако, и не думал о побеге. Успеется! А вот поговорить с девушкой было интересно.

– А у тебя речь другая, не такая, как у твоих, – заметил он. – Словно ты из сполотов.

Девушка кивнула:

– Мой отец – сполот. Мать долго жила с ним и научилась говорить по-вашему… Но это ничего не значит, Зайча. Мы и сполоты – враги. К сожалению…

– Почему – враги? – поразился Войчемир. – Сполоты и волотичи – одно племя! Только ваши должны по-нашему научиться, и все ладно пойдет. Мне так сам Светлый говорил!

Велга даже остановилась:

– Зайча! Да откуда ты такой взялся?

– Как откуда? Из Ольмина!

И Войча, сам не зная почему, принялся рассказывать о своем житье-бытье, об отце, о доброй мачехе, о суровом дяде – да будет им всем тепло в Ирии. Имен не называл, но в остальном не скрыл ничего. Потом разошелся и стал говорить о мертвом городе Акелоне, о румах, что плавают на черных галерах по широкому Денору, об усатых бродниках и о лихих наездниках ограх. Даже про Ужика поведал и не без гордости. Ведь его друг-приятель не кто-нибудь, а рахман, самого Патара первый ученик! О порубе, да о братане Рацимире говорить не стал. Зачем девушке такие страхи?

Велга слушала, не перебивая, затем, когда Войчемир умолк, вздохнула и покачала головой:

– А я даже Денора не видела, братец! Он действительно черный?

Пришлось рассказать и о Деноре, обстоятельно пояснив, что цвету он темного, но никак не черного, разве что ночью, когда луна не светит. В общем, поговорить нашлось о чем, и они не заметили, что уже совсем стемнело. Наконец, Велга остановилась и устало повела плечами:

– Пора нам… Странно, братец Зайча! Не могу понять… Ты какой-то… не такой. Как будто мы и не враги.

– А чего это нам враждовать? – удивился Войчемир, но тут же все вспомнил. Матушка Сва, а ведь и в самом деле!

– Это потому, сестренка, – рассудил он, – что тебе про нас, про сполотов, всякие байки вредные рассказывали! Ты своих болтунов не слушай!

Он уже хотел добавить, что охотно поговорит с братаном Сваргом, дабы уладить это нелепое недоразумение, но вовремя прикусил язык.

– Болтунов? – Велга глубоко вздохнула. – Ты в самом деле упал с Луны, Зайча! Мою семью убили ваши кметы, мать была холопкой и наложницей. Когда я попала в плен…

Ее плечо странно дернулось, девушка резко отвернулась и замолчала. Войча не стал переспрашивать. Видать, обидели сероглазую!

– Ты знаешь… Кея Улада? – наконец, проговорила она.

– Малыша? – Войча на миг забылся. – Конечно! Забавный такой! Жаль, заикается, бедняга! Но паренек славный!

Велга медленно повернулась, их глаза встретились, и Войча невольно отшатнулся.

– Славный… – тихо, без всякого выражения, повторила девушка. – Мать Болот сохранила мне жизнь. И я поклялась, что, пока жива, буду убивать сполотов. Как-то я пощадила этого… малыша. Но теперь не пощажу никого из проклятого рода! Мне казалось, что Кеи – такие же люди, как ты и я. Но я ошибалась…

Войча открыл было рот, дабы внести ясность, но в очередной раз прикусил язык. Чувствовал он себя в этот миг прескверно. И не только потому, что, назови он свое имя, сероглазая тут же свистнет собакам, дабы Войчины клочки пошли по закоулочкам. Стало стыдно, будто он сам чем-то обидел девушку.

– Но… – с трудом выговорил он. – Сестренка, ведь человек, ну… Он не виноват, что родился Кеем…

Собственные слова тут же показались верхом дикости. Что значит – «не виноват»?! Да он всю жизнь гордился своим славным родом! Чего только язык не сболтнет!

– Эх, братец Зайча! – Велга невесело улыбнулась. – Какая разница, виноват или нет. Кеи – мои враги! Они враги моего народа, и я буду драться с ними, пока жива. А если погибну – Край все равно не покорится!

– А почему – Край? – Войчемир был рад перевести разговор на что-нибудь не столь скользкое. – Вы так землю волотичей зовете?

Девушка была явно удивлена.

– Разве ты не знаешь? Так когда-то звали всю страну – от Харпийских гор до Денора. Ория – чужое имя. Мы лишь вспомнили то, что нас заставляли забыть.

– Если ты Государыня Края… – Войча удивленно моргнул. – Значит, ты хочешь править всей Орией?

– Нет, конечно! Но мы боремся за то, чтобы власть Кеев пала всюду – и у нас, и у сиверов, и у сполотов. Поэтому мы хотим, чтобы народы вспомнили свое имя.

– Тоже мне название – Край! – не согласился Войча. – Край света, что ли?

Велга покачала головой:

– Край – хорошее имя. Край, дарованный нам богами. Может, и Ория когда-то была хорошим именем, но его взяли себе Кеи. Пусть старое имя сплотит нас…

Ответить было нечего, и Войча пожалел, что рядом нет всезнайки-Ужика, который живо растолковал бы, что к чему.

На следующий день Войчемир приготовился вновь скучать, но вышло по-иному. За ним пришли сразу же после завтрака – тарелки просяной каши, которую следовало запивать мутноватой водой. Войчу вновь повели к центру лагеря, но не ко вчерашнему кострищу, а на большую площадку, на которой собралось с полсотни волотичей. Войчемира явно ждали – как только он появился, парни зашумели, начали переговариваться и даже перемигиваться. Войче это никак не понравилось, но он и виду не подал, решив спокойно ждать, чего дальше будет. Дожидался он недолго. Вперед вышел высокий широкоплечий парень, светловолосый, как и прочие, в такой же белой рубахе, поверх которой был не плащ, а мохнатая накидка из медвежьей шкуры. Войча смерил его взглядом и тут же понял – этот не из растяп. Правую щеку волотича пересекал глубокий шрам, вместо мизинца на левой руке торчал короткий обрубок, да и двигался он – даже стоял – совсем по-другому. Стало ясно – из бывалых.

– Меня зовут Гуд, сполот! – парень тоже осмотрел Войчу с головы до пят и скривился. – Говорят, ты драться мастак?

– С тобой, что ли? – Войчемир даже обрадовался. Вот это дело!

– Не спеши! – Гуд вновь криво усмехнулся. – «Звездочкой» махать и я могу. Покажи-ка, чего еще умеешь!

Войчемир потянулся к скрамасаксу, но парень покачал головой:

– Меч тебе дадут деревянный, сполот! Сделаем так. Ты – с деревянным, мы – с настоящими. Рубить тебя не будем, а царапину-другую стерпишь.

Войча хотел возмутиться, но его охватил азарт. Ишь, придумали! Ладно!

– И сколько вас будет? – небрежно бросил он.

– Не считай, все твои, сполот! – Гуд хохотнул и подмигнул товарищам. – Отобьешься – твое счастье!

Войча с удовольствием объяснил бы нахалу, в чем его счастье, но решил, что с мечом такие беседы вести сподручнее. Не тратя слов, он скинул плащ, а заодно – и рубаху. Тут же стало холодно, и Войчемир нетерпеливо поглядел на своих противников.

Один из волотичей подал ему деревяшку, короткую, короче скрамасакса, и ухмыльнулся прямо в лицо. Войчемир улыбнулся в ответ и небрежно стал в стойку. Деревяшку он взял в правую руку и стал смотреть поверх голов куда-то в серое осеннее небо.

Гуд негромко скомандовал, и волотичи разошлись в разные стороны, образуя круг, в центре которого оказался Войчемир. И сразу же вперед выступили трое – тоже без рубашек, зато с настоящими мечами. Войча быстро поглядел на противников и хмыкнул. Двое со скрамасаксами, а вот у третьего меч отменный – румский. Не франкский, конечно, но в руке держать приятно. Меч был хороший, а вот его владелец, да и все прочие – явно из новичков. Большего и не требовалось.

– Давай! – Гуд взмахнул рукой, и парни шагнули вперед. Войча подумал, не сыграть ли с ними в игру – одну из тех, которым его научил Хальг, но решил не тратить зря силы. С этими все просто…

Трое, собравшиеся разобраться с Войчемиром, явно думали иначе. Они переглядывались, озирались, и Гуду пришлось прикрикнуть, дабы стали посмелее. Храбрости не прибавилось, но еще один шаг вперед был сделан, затем еще, и теперь все трое стояли ровной шеренгой перед Войчемиром. Они ждали. Войча даже в их сторону смотреть не стал. Деревяшка в руке, взгляд в небо – стоит себе человек, скучает.

Зрители зашумели, подбадривая своих. Те вновь переглянулись, один нерешительно покосился в сторону Гуда… И тут Войчемир прыгнул. Удар ногой пришелся в бок – первый парень ойкнул и стал медленно оседать на землю. Второй, тот, что с румским мечом, начал поворачиваться, но опоздал. Войча вновь ударил, но не жалкой деревяшкой, которую сразу же бросил наземь, а ребром ладони – по шее. Схватить меч и встать в стойку было делом одного мгновения. Теперь – третий. Тот, совершенно ополоумев, уже отступал, пятясь перед страшным Кеевым альбиром. Войча скорчил рожу и рыкнул, сделав вид, что собирается снести волотичу его непутевую башку. Этого оказалось достаточно – парень дернулся и бросился наутек.

Хальг Лодыжка едва ли остался бы доволен своим учеником. Все это следовало делать куда быстрее, да и не бить надлежало, а убивать – на то и бой. Но недели в порубе убавили сноровки, к тому же никого убивать Войчемир не собирался. Пока, по крайней мере.

Впрочем, зрители не заметили этих тонкостей. Несколько мгновений стояла тишина – мертвая, полная, и тут грянул крик. Гуд оставался спокоен, лишь шрам на лице побагровел, да глаза загорелись недобрым огнем.

– Чего стоите? – буркнул он, брезгливо поглядывая на растерявшихся соплеменников. – Отберите меч и свяжите! Живо!

Этого хватило. Волотичи, разом опомнившись, выхватили мечи и вновь стали кругом, который начал медленно смыкаться. Войчемир быстро огляделся, приметив парня – того, кто только что убегал. Хальг часто говаривал: «Привычка ко всему есть, маленький Войча! Есть к храбрости, есть к трусости. Испугаешься раз, испугаешься и во второй.» Волотич напуган, значит…

Войчемир вновь скорчил рожу пострашнее и бросился прямо на незадачливого вояку. Глаза у того округлились, губы дрогнули. Миг – и проход был свободен. А теперь – вперед! Войча заранее наметил путь – вдоль опушки. Бежать не далеко, но и не близко – в самый раз.

За спиной кричали, и Войчемир убавил ход, чтобы преследователи не сильно отставали. Теперь – пора! Войча резко обернулся и точным ударом выбил меч из рук первого преследователя. Теперь – второй…

Когда первые пятеро были обезоружены, а в руках у Войчемира грозно поблескивали два меча – один румский, другой – франкский, остальные остановились, не решаясь подойти ближе. Откуда-то уже бежала стража с копьями наперевес, и Войчемир, усмехнувшись, положил мечи на землю.

– Хватит? – поинтересовался он самым равнодушным тоном.

В ответ послышался крик, какой-то странный. Войчемир прислушался…

– Зай-ча! Зай-ча! Мо-ло-дец! Зай-ча!

Его противники вовсе не были разгневаны. В глазах волотичей светился настоящий восторг, словно Войча совершил чудо, а не отделал десяток неумех. Оставалось снисходительно усмехнуться и помахать рукой, что еще больше усилило шум.

– Зай-ча! Зай-ча! Зай-ча!

– Не спеши, сполот!

Гуд резким жестом заставил замолчать товарищей и не спеша вышел вперед. Войча понял – все только начинается.

– Бери оружие!

Войчемир пожал плечами и поднял мечи. Волотич что-то шепнул одному из парней, тот кивнул, отбежал в сторону и вскоре вернулся, неся в руках «звездочку». Гуд выхватил оружие, поудобнее пристроил в руках тяжелую буковую рукоять и мрачно усмехнулся:

– Хотел бежать, сполот! Правительница пожалела тебя, а ты…

– Я?.. – изумленный Войчемир хотел внести ясность, но тут же догадался – все подстроено заранее. Велге так и доложат – забрал мечи, перекалечил безоружных парней, пришедших вгзглянуть на воинскую потеху…

– Защищайся!

Спорить поздно, объясняться не с кем. Испуганные волотичи отбежали далеко назад. Позади был лес, а впереди – смерть. Войча вздохнул и слегка расслабил руки. Он не устал, но перед таким боем надо успокоиться. Два-три мгновения, не больше…

Гуд расправил плечи, подбросил «звездочку» в руках, резко крутанул железным шаром над головой и бросился вперед. Войчемир отпрыгнул в сторону, но волотич угадал направление, и «звездочка» рассекла воздух у самого Войчина виска. Плохо! Пришлось отступать, пятясь к опушке и вращая мечами перед лицом врага. Дзинь! Тяжелый удар обрушился на один из клинков. Войчемир удержал меч и отпрыгнул назад. Резкий выпад – острие румского клинка распороло рубашку на плече Гуда.

– Ты умрешь, сполот…

Войчемир понял – умрет. Умрет, если сам не убьет этого парня. И тогда все остальные набросятся, кликнут собак…

Следующий удар был быстрым и точным – по ногам. Войчемир отпрыгнул, но не устоял и рухнул на траву. Он успел откатиться в сторону, прежде чем железный шар вонзился в землю на том месте, где только что была его голова. Вскочив, Войча ударил, не глядя, вслепую и услышал резкий крик. Отбежав, он развернулся, увидев, что рубашка Гуда залита кровью, но волотич и не думает сдаваться. Легкая рана лишь добавила злости.

– Нападай, сполотская сволочь!

Нападать Войчемир не спешил – длинный шест давал врагу все преимущества. Он начал смещаться влево, надеясь, что рана и тяжелое оружие в руках сделали его противника не таким поворотливым. Если волотич замешкается и подставит бок…

– Стойте!

Голос Велги был резок и суров. Гуд оскалился, глаза злобно сверкнули…

– Я сказала – стойте! Оружие на землю!

Девушка стояла рядом, серые псы окружали ее, готовые броситься на первому знаку. Войча вздохнул и положил мечи на желтую осеннюю траву. Гуд резко мотнул головой, но тоже подчинился – «звездочка» упала на землю.

– Достаточно! Всем разойтись!

– Государыня! Этот сполот… – Гуд явно не хотел упускать свою жертву, но повелительный жест заставил его замолчать.

– Я все знаю. Вы хотели увидеть, как дерутся сполоты? Думаю, Зайча вам показал.

Зрители уже расходились. Гуд пожал плечами и, резко повернувшсь, зашагал в шатрам, забыв о брошенной на землю «звездочке».

– Возьми все это железо, братец Зайча, – Велга усмехнулась и покачала головой. – Они готовы убить тебя, потому что ты – сполот. Но потом забывают оружие…

– «Вейско»! – охотно согласился Войчемир, подбирая «звездочку». – Куда это тащить, сестренка?

Вокруг стояли мягкие вечерние сумерки, осенний лес был тих и спокоен. Велга и Войчемир медленно шли по узкой тропе, собаки серыми тенями неслышно скользили рядом.

– Очень устала… – девушка повела плечами и вздохнула. – Когда все начиналась, я думала, что самое трудное – это война. Но мир оказался еще труднее…

Войча невольно почесал затылок:

– А-а… Объясни, сестренка, чего у вас сейчас со Сваргом? Воюете – или как?

– Перемирие. На полгода. Мы обещали не преследовать его войска. Сварг собрался воевать с братом, а нам это время очень нужно… И еще нужно серебро.

– Так чего? – удивился Войча. – Ты же правительница! Значит, тебе подати платить должны!

– Подати… – девушка грустно усмехнулась. – Оказалось, что их не так легко собрать.

– А чего тут трудного? Перво-наперво прикажи построить погосты…

– Погосты? – поразилась Велга, и Войча сообразил, что слово может означать совсем разные вещи.

– Не для мертвяков, – усмехнулся он. – Погост – это крепость такая. Маленькая – на десяток кметов. Туда со всей округи подать свозят. Вот у нас в Ольмине…

Честно говоря, в Ольмине Войчемир мало интересовался податями. Этим занимался Хальг. Но кое-что запомнилось, и Войча подробно рассказал, как собирали с еси меха, красные камни и, конечно, серебро. Затем вспомнилось, как спорили братаны Сварг и Рацимир о том, что лучше – погосты или полюдье. Пришлось рассказывать и о полюдье, за которым Войче довелось ездить уже в Савмате. Девушка слушала внимательно, не перебивая. Наконец, кивнула:

– Я запомнила. Попробуем… Ты очень много знаешь, Зайча!

Войчемир возгордился, пожалев, что рядом нет Ужика. Послушал бы, зазнайка!

– Я думала… – Велга вздохнула. – Думала, ты поможешь нам.

Войча хотел возмутиться – помогать бунтовщикам он и в мыслях не имел, но почему-то смолчал.

– Но многие против. Такие, как Гуд, ненавидят сполотов только за то, что они – сполоты. Тебя хотят убить.

– Ну-у… Это понятно! – Войча совсем не удивился. – Но ведь ты сама говорила…

– Да… – девушка развела руками. – Странно, братец Зайча! Ты – сполот, а я не могу ненавидить тебя. Не знаю, почему…

Войча вздохнул – сказать было нечего.

– Может, потому… – девушка усмехнулась. – Нет, не стоит… Ты – чужак, Зайча! Ты – наш враг. Если тебе прикажет твой Кей, ты будешь убивать нас.

Войчемир вновь промолчал. Врать не хотелось. Прикажут – и будет. Он – воин, что поделаешь…

– Я – правительница. Я не могу допустить, чтобы у Рыжего Волка стало одним воином больше. Особенно таким, как ты, Зайча!

Почему-то эти слова не огорчили, а напротив – заставили еще более возгордиться. Ужика бы сюда!

– Почему ты молчишь, Зайча?

– А чего? – смерть, не отходившая от Войчемира уже многие недели, почему-то перестала пугать. – Я тебе не говорил, сестренка… Я ведь из поруба бежал. Заморить там меня хотели.

– Правда? – Велга даже остановилась, – Тебя хотели убить… свои?

– Свои… Племяш бежать помог, да сестричка двоюродная, да наставник. И еще друг один – Урсом звать. Вот я здесь и оказался.

Войчемир понял, что проговорился. Теперь оставалось признаться и в остальном, но Велга почему-то не спросила, что за семья у простого десятника, и за что ему такое внимание.

– Бедный братец…

Внезапно девушка погладила Войча по небритой щеке.

– Я не хочу, чтобы ты умирал, Зайча! Я ненавижу Кеев, ненавижу сполотов… но не тебя. Уходи!

– К-как? – поразился Войчемир.

– Этой тропой, – девушка резко кивнула вглубь леса. – Шагов через триста – развилка, свернешь налево. Через три дня доберешься до лагеря Сварга. Меч у тебя есть.

Войча бездумно нащупал рукоять скрамасакса, кивнул, но так и не нашелся, что сказать.

– Уходи! Сейчас! – Велга свистнула, и собаки послушно сбежались на зов. – Они не тронут. Ты ведь доберешься пешком, правда?

Коня не было, не было даже куска лепешки, но Войчемир лишь пожал плечами. Три дня пути, подумаешь! Да еще с мечом на поясе!

– Когда я отпустила Кея Улада, то поклялась, что больше не помилую ни одного сполота. Я плохо исполняю клятвы, Зайча! Уходи!

Войчемир вздохнул, окинул взглядом узкую тропу, уводившую в темную глушь, и повернулся к девушке:

– Ты… Ну… Спасибо, сестренка!

– Не благодари меня, братец! – Велга резко дернула плечом, отвернулась и махнула рукой. – Я не должна так поступать. Не должна! Уходи.

Войчемир хотел было вновь поблагодарить, сказать что-нибудь на прощание – ведь одним «спасибо» за жизнь не платят! Но слова не шли, и Войча побрел по тропинке, чувствуя себя виноватым, словно чем-то обидел эту славную девушку. Пройдя десяток шагов, он не выдержал и оглянулся, но тропа была пуста. Велга, Государыня Края, исчезла, как будто все случившееся было сном, приснившимся беглецу долгой осенней ночью.

Глава вторая. Навий подкидыш.

…Мертвое тело с глухим плеском легло на воду, но не спешило тонуть. Застывшие пустые глаза, не мигая, глядели в лицо убийце, скрюченные пальцы, казалось, были готовы дрогнуть и впиться в горло. Мгновенья шли, но мертвец не исчезал. Напротив, он, казалось, набирался сил от мутной болотной воды, и вот дрогнули руки, пустые глаза широко раскрылись, из перекошенного рта послышался сдавленный хрип…

Это было сон, и Навко знал, что спит. Знал, что мертвец давно упокоился в безымянной трясине где-то на полдень от Коростеня, и только чудо может поднять его, уже гниющего и не похожего на самого себя, из мокрой бездны. Но страх не отпускал, напротив, становился все сильнее, и Навко принялся искать оправдания – беспомощные, бесполезные, надеясь, что холодные, застывшие руки опустятся, закроются глаза, и убитый, наконец, оставит его в покое…

Он не убивал! Нет, он и не думал убивать! Он просто нашел мертвое тело, уже холодное, начавшее гнить, и бросил его в трясину. Даже не бросил, нет! Он принес жертву темным навам и поручил покойника им, чтобы проводили беднягу до теплого Ирия! Он не знал этого парня, славного веселого парня, который всегда при встрече хлопал по плечу, приговаривая: «Ну как, друг Навко? Жабры еще не отрастил?» И он не обижался на него, на Баюра, сына Антомира, потому что не знал его вовсе, и не подстерегал на тропе, ведущей на закат, к далекому Валину, не бил ножом в спину, чтобы услыхать изумленное: «Навко? За что?» Он тут ни при чем, и напрасно мертвец никак не хочет тонуть, напрасно тянет к нему скрюченные пальцы…

Мертвые глаза уже были совсем близко, острые упырьи зубы тянулись к горлу, страх захлестнул тяжелой волной, лишая последних сил… И тут он проснулся – на этот раз окончательно.

Вокруг было темно, но это была привычная темнота ночного осеннего леса. Рядом алели угольки костра, а откуда-то издалека еле слышно доносилось уханье филина. Хотелось вытереть выступивший на лбу холодный пот, встать, выпить воды. Но страх все не отпускал, и Навко решил полежать еще немного. Все равно вставать еще рано – до рассвета час, не меньше.

Мертвец снился ему почти каждую ночь все эти недели, пока Навко добирался до Валина. Только в те дни, когда приходилось кружить по чаще, скрываясь от чужих глаз, усталость брала свое, и сон был тяжелым, но спокойным. Мертвец оставлял его в покое – до следующей ночи. Навко боялся этих снов, но наяву, когда светило солнце, и страх оставался где-то далеко, никак не мог понять – почему? Почему ему снится убитый сын Антомира? Неужели душа парня никак не может успокоиться? Жаль, поблизости нет знающего чаклуна! А, может, и есть, но как найти его тут, в чужом краю? В села Навко старался не заходить, да и в разговоры вступал изредка – по крайней необходимости.

Почему ему снится Баюр? Ведь он был не первым, кого довелось убить за последний год. Навко грустно усмехнулся – еще год назад страшно было подумать о таком! Убить человека! Даже представить такое жутко! Но год назад многое выглядело совсем по-другому для Навко, холопа дедича Ивора…

Который раз подумалось, что Баюр – волотич, соплеменник, потому его смерть никак не может забыться. Но Навко убивал не только сполотов. Предателей было много, и убивать приходилось своих, ставших чужими. А, может, он просто жалел Баюра? Парень, несмотря на дурацкую шутку про жабры, ему всегда нравился. Веселый, разговорчивый, не то, что его важный спесивый отец. Сколько раз они виделись с Баюром? Не меньше десяти, наверно. В последние два года сын Антомира зачастил в Бусел. Поговаривали, что он собирался свататься к Унице, дочери старого Ивора. В последнюю встречу Баюр, как всегда, спросил о жабрах, а затем подмигнул и поинтересовался, не нашел ли Навко себе суженую – позеленее и непременно с рыбьим хвостом. В тот день Баюр выглядел счастливым, может, и вправду ладилось у него с Уницей. Навко, конечно, отшутился. Не говорить же Баюру об Алане!

Навко понял, что не заснет. Он и так выспался – лег рано, с темнотой. Оставалось раздуть костер, чтобы слегка погреться. Ночь выдалась холодная, и он порадовался, что до белых мух добрался до Валина.

Огонь разогнал ночные страхи, но недоумение осталось. Почему Баюр не отпускает его? Конечно, они были знакомы – вместе пили, вместе гуляли. Но в тот день, когда брали Бусел, и Навко бросил ополченцев на дом Ивора, где засели предатели, пришлось драться с теми, с кем вместе вырос, с кем пас коров, ходил в ночное, косил пахучее сено на дальних лугах. До сих пор он помнил их: Бабра, Матавита, Згура. Все они, холопы Ивора, погибли в тот день, не желая оставить предателя-дедича. Матавита Навко убил сам – и после сам же похоронил, тем же вечером, когда дом дедича уже догорал. С Матавитом они дружили с самого детства, и Навко плакал над свежей могилой. Но мертвый друг никогда не тревожил его снов. Наверно, понимал – не Навко убил его. Его убила война – и нелепая верность дедичу, предавшему свой народ.

Навко отогнал невеслые мысли, погрел над огнем ладони и достал из мешка берестяную мапу. Он нашел ее в вещах Баюра, и она очень пригодилась в пути. Теперь мапа уже не нужна – Валин рядом. Вот он, нацарапанный на серой бересте – три домика, окруженные тыном. Великий Валин… Смешно: такой город – и всего три домика. Хотя мапа – она и есть мапа.

Навко скатал бересту и хотел положить обратно в мешок, но передумал и бросил в гаснущий костер. Все, что было на мапе, он запомнил наизусть, а такая вещь может стать опасной. Не у каждого путника можно найти такое! До сих пор Навко везло, но возле Валина его наверняка задержат. Если не у города, то в воротах, и наверняка – во дворце наместника.

Оружие… Нож и клевец – это можно оставить. Ничего странного, что путник из Коростеня взял в дальнюю дорогу топорик. А нож у него самый простой, охотничий и даже не очень дорогой.

Итак, ни одежда – обычная, не рванье, но и не новая, ни оружие, ни берестяная чашка – не могли его выдать. Разве что это…

«Это» лежало на самом дне мешка, завернутое в тряпицу. Навко не стал доставать сверток. Лицо Баюра еще стояло перед глазами, и не хотелось видеть вещь, которую забрал у мертвеца. Он и так ее помнил – тяжелую, серебряную, с литой рысью на самом верху. Навершие жезла – зачем оно Баюру? Ответ мог быть один – чтобы показать Кею Уладу. Рыжий Волчнок мог не поверить волотичу, и литой бобер – тамга древнего рода – должен стать опознавательным знаком. Много раз Навко хотел выбросить опасную памятку, но все же не решился. Пригодится – чтобы Кей Улад поверил, но уже не сыну Антомира, а ему самому.

Над густыми кронами, еще не потерявшими листву, светлело. Можно идти. В предрассветных сумерках меньше риска встретить стражу. Его все равно задержат, но пусть это случится ближе к Валину…

Навко вышел на дорогу, поежился от утреннего холода и быстро пошел вперед, прямо на закат. Скоро, уже скоро. И тогда – конец сомнениям. Он будет знать все. И главное – не опоздал ли? Навко хотел вспомнить лицо Аланы, такое, каким он видел его в последний раз, но вместо этого вновь увидел Баюра – мертвого, с бессмысленными пустыми глазами. Будь он проклят, предатель и сын предателя! Почему, он, Навко, должен мучаться из-за того, что просто выполнил свой долг!

Но злость тут же прошла, и Навко понял, что ответ лежит рядом. Он лгал – сын Антомира был предателем, но погиб не из-за этого. В тот миг, когда Навко вонзал нож в его широкую спину, меньше всего думалось о родине и о приказе Правительницы…

Лицо Баюра сгинуло, но на смену ему явилось другое – суровое, со сжатыми губами. Велга – Седая Велга, Государыня Края. Навко показалось, что он вновь слышит ее голос: «Антомир посылает своего сына к Рыжему Волчонку в Валин. Кто остановит изменника?» Навко первым сказал: «Я, Государыня!» и сумел добиться, чтобы послали именно его. Ведь он знал Баюра – предателя и сына предателя. Даже дважды предателя – изменившего сначала своему народу, а затем и хозяину – Рыжему Волку Сваргу. Убить врага – долг, но Навко уже тогда знал, что выполнит приказ не ради Края. И, наверно, из-за этого мертвый Баюр постоянно напоминал о себе. Те, кого Навко убил в Буселе и позже, на страшном поле под Коростенем, молчали – им сказать нечего. Но веселый парень, когда-то снисходительно хлопавший по плечу молодого холопа, словно повторял каждую ночь: «Ты убийца, навий подкидыш! Ты убил меня не ради своей проклятой свободы и не ради Матери Болот! Тебе нужно пробраться в Валин – и ты убил меня, холоп!»

Навко сжал зубы и даже мотнул головой. Будь прокляты те, из-за которых он появился на свет! Бросившие его на опушке леса, в грязном тряпье, словно кусок протухшего мяса! Навко – навий подкидыш – клеймо на всю жизнь! Что может светить такому в жизни? Доля холопа, которого вскормили из милости? И он стал холопом – без рода, без семьи, даже без имени. Когда они с Аланой мечтали, как убегут в Савмат или еще дальше – за Денор, Навко каждый раз представлял, что начнет новую жизнь с другим именем – настоящим, своим…

В кустах возле дороги послышался шум, и Навко замер, привычно сжимая рукоять клевца. Нет, все спокойно, наверно заяц – или еж. Людей пока нет, и хвала Матери Болот! Хорошо бы сегодня попасть прямо во дворец! Алану он едва ли встретит, но вдруг… И тут он, наконец, вспомнил ее лицо – растерянное, испуганное, залитое слезами. «Навко! Ты уходишь? Не уходи, любимый! Не уходи!»

Он ушел – под Коростень, где Государыня Велга собирала свой народ. Тогда, под стенами столицы, он знал, за что будет сражаться. Свобода его племени была свободой для бывшего холопа Навко, и он дрался за эту свободу – и за Алану.

…Ночь, когда он, тяжело раненый лихим ударом сполотского чекана, очнулся среди остывших трупов, была самой страшной в его недолгой жизни. Тогда, лежа под равнодушым звездным небом в луже липкой, терпко пахнущей крови, он решил, что погибло все – погиб Коростень, погибла Велга, погибла свобода. Но он помнил об Алане, и память помогла выжить. Его подобрали, и долгие недели, сначала под вязким покрывалом полузабытья, затем – скованный болью и бессилием, он все время думал о ней – и раз за разом представлял встречу – неизбежную, близкую.

Он выжил – для того, чтобы узнать о гибели родного поселка. Нелепая случайность помешала вовремя уйти, и все – от стариков до младенцев – пали под сполотскими мечами.

Душа омертвела. Даже то, что случилось чудо – Мать Болот спасла Велгу и заставила захватчиков отступить – оставило Навко равнодушным. Он не радовался победе. К чему все? К чему уважение товарищей, сотня, которой он теперь командовал, дружеская улыбка Велги? Алана погибла – и все сразу стало пустым, бессмысленным…

Над дорогой низко пронеслась большая темная птица, и Навко на миг остановися. Хорошая примета – птица появилась справа. Впрочем, в приметы не очень верилось. Даже боги, всемогущие боги, даже сама Мать Болот, казались теперь далекими и равнодушныи к людским судьбам. Слишком страшным было то, что пришлось увидеть. Наверно, боги отвернулись от волотичей. А может, и от сполотов – ведь у них тоже началась война. То, что враги начали убивать друг друга, почему-то не радовало. Новая война – новый круг смерти, разрушения, погибших надежд. Зачем? Неужели боги лишили сполотов разума?

…Он искал смерти. Но бои кончились, сполоты ушли, оставив лишь небольшой отряд в Коростене. Начались будни. Многие разошлись по домам, оставшиеся учились владеть оружием, и Навко не знал, что ему делать. Он был среди тех, кто требовал от Правительницы разорвать перемирие, ударить в спину Рыжему Волку, а затем обрушиться на Савмат. Горячие головы втайне от Велги начали готовить набег на сполотскую землю, Навко охотно поддержал смельчаков, и тут вновь случилось чудо. Он допрашивал пойманного предателя – одного из тех, кто служил Антомиру. Перепуганный, белый от ужаса парень рассказывал все подряд – о ссоре между Кеями, о засаде, устроенной Рыжим Волком своему брату, о том, как взбунтовались улебы, потребовавшие отпустить их в Валин. И тут он назвал имя Аланы. Навко показалось, что он ослышался, но пленный тут же подтвердил – Алана, из Бусела, тихая зеленоглазая девушка, наложница Улада. Уходя, улебы взяли ее с собой в Валин. А вскоре в Валин вернулся и Рыжий Волчонок – раненый, ненавидящий брата, мечтающий о мести.