Текст книги "Генерал-марш"

Устыдил… Зотова, открыв одну из своих папок, взяла листок бумаги – желтый, в мелких чернильных пятнышках «Проект бронированного водолазного костюма с пулеметным вооружением». Спрятав письмо, вынула из кармана пачку папирос, но вспомнила, что здесь не курят…

Не хотела же в Техгруппу возвращаться, чуяла! Так нет, уговорил товарищ Касимов, улестил. Мол, пользу принесешь, такие работники здесь нужны.

Ага!..

– У меня тоже так поначалу было, – понял ее рыжий. – Хочешь, чего интереснее дам? Тоже бред, но забавный. Про Грааль.

– Святой который? – безнадежно откликнулась девушка. – Давай про Грааль!

Обменялись. Вместо письма про бронированных водолазов Ольга получила целых три страницы машинописи и две вырезки из иностранных журналов. Подписи под письмом не обнаружилось. Рыжий артиллерист, сочтя свой долг исполненным, вернулся к работе. Товарищ Зотова, расположившись поудобнее, достала первую страницу. Поверх текста красовалась чья-то резолюция, исполненная синим карандашом: «Впредь подобный бред сразу отправлять в Техгруппу без рассмотрения!»

Вчиталась. И быстро поняла, что письмо не совсем про Грааль.

3

– Я, Леонид Иванович, и сама долго думала, чего мне в жизни этой хочется?

Мурка, улыбнувшись, подняла бокал с вином, поглядела сквозь него на неярко горящую лампу. Прищурилась, к губам поднесла.

«Мизинец оттопыривать не надо, – отметил про себя товарищ Москвин. – И помады бы поменьше, так только девки на Тверской красятся». Вслух ничего, понятно, не сказал. Зачем человека обижать?

– Все, наверно, перехотела в жизни. Мужа, красивого и богатого, и денег, и свободы, и чтобы били меньше, и чтобы Пан, сука позорная, меня дружкам своим не отдавал…

И вновь Леонид промолчал, хотя от «суки» его дернуло. Не потому, что грубо, а потому, что негоже о покойнике так. Если и грешен Сергей Панов, то иной суд ему сейчас положен.

Вино вместе с бокалами сам товарищ Москвин и принес. Специально в «Моссельпром» завернул, благо от службы не слишком далеко. Вначале хотел взять «Изюм», который на каждом рекламном плакате увидишь («мягкий, сладкий, из лучших сортов»), а потом, махнув рукой, раскошелился на две бутылки «Абрау-Дюрсо». Как-никак новоселье.

– Европы всякие повидать хотела. И по Питеру вволю погулять. И чтобы мертвецы под утро не снились. А потом поняла – выбирать придется. Всего не ухватишь, цель должна быть одна, тогда и путь проложить можно.

Вновь подняла бокал, Леониду кивнула. Тот поддержал, из своего пригубил. Пили мало, час разговора, а всего полбутылки приговорили.

Комнату для гражданки Климовой на окраине нашли. Хоть и далеко от центра, зато тихо и удобно. Домик одноэтажный, окна во двор выходят, в заборе калитка на щеколде, хозяйка неговорливая, лишнего не спросит. К приходу гостя Мурка успела прибраться и даже принарядиться. Платье белое с синим, новые туфельки, модная стрижка «а-ля гарсон» и даже тонкая золотая цепочка на шее. Не то чтобы высший шик, но уже не Машка-замарашка.

…Кровать клетчатым одеялом застелена, но уголок – тот, что к стене ближе, отвернут, дабы простыня белым пятном светила, вроде как намекая. Леонид даже бровью не повел. Напросилась ты в товарищи, Маруся Климова, а про что иное уговора не было. Девка, конечно, видная, но пусть кто другой со Смертью простынь делит.

– Вот я и выбрала, Леонид Иванович. Мне нужно всё. Вообще – всё.

Бывший старший оперуполномоченный, взглянув с интересом, подлил вина из темной бутылки.

– Понятно.

Мурка, поставив локти на стол, уткнулась подбородком в сцепленные пальцы.

– В самом деле понятно, Леонид Иванович? Не велел ты себя Лёнечкой называть, но уж очень хочется. Ты среди «деловых» – король, о тебе уже сказки рассказывают и песни поют. Не слыхал разве? Красиво так:

 
Лёнька Пантелеев, сыщиков гроза,
На руке браслетка, синие глаза.
У него открытый ворот в стужу и в мороз,
Сразу видно, что матрос.
 

Не выдержал товарищ Москвин, рассмеялся.

– Ну и день сегодня! Вторая уже девушка мне песни поет. Избалуете!

Придвинулась ближе, наклонилась… Ну точно Ольга Зотова!

– И кто же тебе песни поет, Леонид Иванович? Певунью, значит, себе нашел? Небось красивая, ласковая, ночью скучать не дает?

Товарищ Москвин на выпад не отреагировал, ответил честно:

– Не я нашел, мне нашли. Красивая и ласковая – не скажу, не знаю. Но вот когда ей иглы под ногти загонять хотели, труса не праздновала. И в спину, если что, не убьет, в грудь стрелять будет.

Улыбка погасла. Мурка, выпрямившись, облокотилась на спинку стула.

– Прав ты, Леонид Иванович. По королю и королева. А я тебе лишь товарищ, на большее не прошусь. Но – выслушай. Когда ты в Питере терпил жирных на гоп-стоп брал и легашей за нос водил, понять я не могла: чего ты хочешь? Век короля недолог, Мишка Япончик в Одессе и двух лет не процарствовал, Кошелькова в Столице за месяц достали. Неужто только на шаг вперед и смотришь? Один день – но мой?

Хотел Леонид ответить, да язык прикусил. Неохота пулю в спину получать!

– Говорили, что ты сам легавый, что в ГПУ служишь. Даже если так. Что у тебя впереди? Неужто с этой властью ужиться можно? Перестреляют чекистов, как собак бешеных, слишком кровью они измазаны. Не через год, так через десять…

– Это тебе Пан такое сказал? – хмыкнул товарищ Москвин, на миг забывшись. – Вот ведь контра!

Мурка прищурилась, бокал в пальцах повертела.

– Пан много чего говорил, Леонид Иванович. Умный был, считать умел. По его разумению НЭП еще лет на пять, на семь, а потом всех совбуров по лагерям растасуют, а заодно с ними и «деловых» с жиганами, чтобы коммунизм строить не мешали. Не наша это страна, Леонид Иванович. Смекаешь, к чему виду?

На этот раз бывший чекист ответил сразу, не думая:

– И смекать нечего. О таком среди «деловых» давно крик стоит. И лекарство прописано. Лечь в Столице на дно, на гоп-стоп ходить редко, только чтобы на хлеб хватало, и готовить крупный скок. Брать только валюту, не меньше чем на несколько «лимонов», и через кордон рвать. А там завязать попервах, вячить и обнюхаться, каким ветром веет. Повезет – среди тамошних «деловых» прописаться и уже не червонцами, «лимонами» вертеть…

Увлекся и сам не заметил, как на феню съехал. Но так оно еще лучше вышло. Мурка слушала, лишний раз моргнуть не решаясь. Наконец не выдержала, перебила звенящим шепотом:

– Давай сделаем, Фартовый! На все согласна, кем хочешь стану, кровью умоюсь – и других умою. Сделаем!..

Леонид не сомневался – сделает, крови не убоявшись. Такими бешеными и братья Пановы, не к ночи поминаемы, были. Потому и отпускал чекист Пантёлкин подобную публику только в смерть. Но сейчас – это его войско, его единственный боец.

Щелкнула зажигалка. Товарищ Москвин, затянувшись, пододвинул пачку, улыбнулся в полный оскал, словно подследственного «колоть» собирался.

– Шабай, Мурка, кури то есть. Вредная, я тебе скажу, привычка, что дым глотать, что по фене ботать. На тебя поглядел и зачиркал, а если бы услышал кто? Все, полный завяз!..

Девушка взяла папиросу, мундштук закусила. На зажигалку не взглянула, вперед потянулась – от чужой папиросы прикурить. Не спешила, долго в глаза смотрела, наконец откинула голову:

– На меня глядючи, Леонид Иванович, не только чирикают – зайчиками пляшут, слюнки роняя. С феней и вправду лучше завязать, но не о том наш разговор был.

Товарищ Москвин кивнул.

– Не о том, хоть и это важно. Если решим на большое дело идти, не только одежку сменить придется, но и все прочее. Разговор, привычки, вид внешний. Про шпионов книжки читала? Считай, это про нас с тобой… Кстати, когда станешь бокал в руку брать, пальчик свой красивый не отставляй, иначе людей в сомнение введешь.

Мурка, усмехнувшись, взялась левой за правый мизинец:

– Не послушает – оторву. За это, Леонид Иванович, не волнуйся. Мне только приглядеться надо, а там кого хочешь сыграть могу, хоть комсомолку, хоть графиню. Ты о главном скажи, не томи!

Бывший старший оперуполномоченный пожал плечами:

– Найти деньги можно, взять – тоже. В 1921-м в Гохране, куда все ценности свозят, банда орудовала. Без всякого шума, просто с главным оценщиком мосты навели. Сколько сумели себе отвернуть, до сих пор не сосчитано. И сейчас такие места есть, поискать только надо.

Лукавил Леонид – искать особо не требовалось. Коминтерн, к примеру, за границу не золото, бриллианты пересылает, чтобы посылки легче были. А уж наркомат внешней торговли можно сразу, без всякого суда, колючей проволокой обносить и караулы ставить. Но о таких вещах Мурке знать еще рано.

– А вот кордон с деньгами перейти сложнее. Контрабандисты всюду есть, но они с пограничниками в доле. Если объявят кого в розыск, рисковать не станут, сразу сдадут. И на другой стороне тоже пограничники есть. Поймают с большими деньгами – пристрелят, имени не спросив. Если их пройдешь, на местную полицию наткнешься, она наших легашей не добрее. И бандиты там свои имеются, и жулья хватает. Нужны ли им чужаки, сама подумай.

Мурка не перебивала, не пыталась спорить – слушала. Леонид внезапно вспомнил заметку во вчерашних «Известиях». Как, бишь, этого «делового» звали?

– При царе еще был такой жулик, из офицеров. Корнет… Точно! Корнет Николай Савин. Масть его, если по-блатному, «артист», или «чистяк». Однажды он англичанину дом столичного генерал-губернатора продал, представляешь?

– Здорово! – согласилась Мурка. – Я о нем слыхала, он чуть царем Болгарии не стал.

– Верно. И где он теперь? Вывез из России в Китай целый вагон побрякушек, пытался расторговаться – и погорел. Местные «деловые» тоже работу свою знают. Сейчас он в Шанхае, в каталажке, и китайские легавые его воспитывают – бамбуковыми палками по пяткам. Говорят, очень больно.

Климова, немного подумав, поглядела хитро.

– А как надо? Научи, Фартовый!

Леонид затушил папиросу, поставил пачку «Марса» на ребро.

– Едет делегация, во Францию, скажем. Сейчас НКИД повсюду своих людей рассылает, готовят установление дипотношений. Мы в делегации, с дипломатическими паспортами, легально.

Пачка легла картинкой вверх. Красная планета, черный космос…

– Но у нас другие документы есть, тоже настоящие. Допустим, эстонские.

Красная планета исчезла – пачка легла картинкой вниз. Товарищ Москвин подождал, взял папиросы в руку, взвесил на ладони.

– А деньги уже в банке, где-нибудь в Швейцарии. Все, что нужно, – грамотно оторваться и к нужным людям попасть, чтобы пересидеть первое время…

…Допустим, у родственников Жоры Лафара. Когда в последний раз встречались, был такой уговор на самый-самый крайний случай.

– Из Европы лучше всего сразу податься в Северо-Американские Штаты, там вопросов меньше задают. А дальше можно и новый план обмозговать, с деньгами и верными документами оно легче будет. Нравится?

– Нравится! – выдохнула Мурка. – Только… Такое провернуть – трудно очень.

Леонид кивнул:

– Трудно, конечно. А ты как думала?

Подобный план у товарища Москвина и вправду имелся. Еще в Питере, когда под ногами булыжник плавиться начал, старший оперуполномоченный принялся поглядывать в сторону близкого кордона. Тогда не решился, до конца захотел достоять. И хватит! Вновь обживать смертную камеру Леонид не собирался. Не упомянул он об одной мелочи – уходить будет только один. И свидетелей живыми не оставит.

Но это все на тот самый крайний-крайний, если здесь, в Столице, крупно не повезет. В Америке, конечно, интересно, но оттуда на Тускулу не попадешь.

– Я в деле, Фартовый!

Мурка взяла со стола пачку «Марса», поглядела на картинку.

– Вот как, значит, настоящие «деловые» на мир смотрят! Согласна я, говори, что делать нужно. Вопросов лишних задавать не стану, ученая. Считай, что еще одна рука у тебя появилась.

– Вот и хорошо. – Леонид взял бутылку, разлил остатки «Абрау-Дюрсо». – Выпьем, товарищ Климова, за понимание и сотрудничество, а также за то, чтобы ты свое «всё» получила и в сумочку спрятала. Только учти: больше никаких Фартовых и Леонидов Ивановичей. Моя фамилия – Москвин, Москвин Леонид Семенович, сотрудник Центрального Комитета РКП(б).

4

Рисунок красовался аккурат посреди журнальной страницы. Печать цветная: ярко-синяя пирамида, а по бокам два ражих молодца в гривастых золотых шлемах и зеленых набедренных повязках, весьма напоминающих дамские юбки. Детины радостно улыбались, вероятно, от осознания собственной значимости, ибо вершина пирамиды едва доходила им до плеч. Поверх шли две строчки непонятных значков, весьма отдаленно напоминающих египетские иероглифы.

Сама статья была на французском, и Зотова невольно морщилась, переводя наиболее мудреные пассажи. Толстый словарь, весь в закладках, лежал рядом, под правой рукой.

– Может быть, помочь? – негромко предложил товарищ Соломатин

– Je vous remercie, – вздохнула девушка, откладывая журнал на край стола. – Еn quelque sorte à faire face[14]14
  Спасибо. Как-нибудь справлюсь (франц., с ошибками).


[Закрыть]. Я, Родион Геннадьевич, конечно, одичала, но на память пока не жалуюсь. Впрочем, можно и не уродоваться, уже и так вижу, что чушь. Сказала бы, собачья, так Жучек обижать не хочется.

– Эк вы, барышня! – улыбнулся Достань Воробышка. – Зачем же столь категорично? Скажем иначе: коллега слегка увлекся.

Ольга решила не спорить. Пусть будет так. Сначала увлекся, потом повлекло, потом синие пирамидки мерещиться начали.

Этим вечером в Дхарском культурном центре было малолюдно. Последние посетители – двое учителей из Перми, уже ушли, осчастливленные несколькими экземплярами только что изданной грамматики дхарского языка, и директор центра, товарищ Соломатин Р. Г., имел возможность уединиться с гостьей в своем кабинете. Еще один гость, товарищ Касимов, был по его просьбе отправлен в кладовую, что находилась в полуподвальном помещении большого старого дома. Там размещались «фонды» – собрание находок, привезенных из археологических экспедиций. Василий клятвенно обещал ничего руками не трогать и даже лишний раз не дышать на собранные под каменными сводами древности.

– Вот еще, – Достань Воробышка положил на стол несколько вырезок и стопку машинописи. – Можете взять с собой, невелика ценность. Не пойму только, зачем вам это нужно?

– Неприятностей ищу, Родион Геннадьевич, – честно призналась Ольга. – Характер уж больно несчастливый. У меня это, видать, семейное. Батюшку весной 1915-го ранили на Юго-Западном фронте, еле в госпитале отлежался. Поставили запасным полком командовать, а он начальство рапортами изводил, обратно на фронт просился. Уважили, наконец. Уж как рад был! Вот его на том же Юго-Западном и убило. А мы с братом в 1918-м добровольцами вызвались, только я за красных, а он – за Учредилку. Такие мы, Зотовы, беспокойные.

Соломатин внимательно поглядел на гостью, но комментировать не решился. Девушка между тем взялась за машинопись. Бегло проглядев несколько страниц, тоже отложила в сторону, пристроив рядом с журналом.

– Дома погляжу, если не возражаете. А широко вы тут, Родион Геннадьевич, развернулись. Учебники, экспедиции, курсы по изучению языка… Да вы, как погляжу, прямо Ушинский!

Достань Воробышка скромно потупился.

– Мы еще Сектор малых народов при Академии наук создаем… На лавры Ушинского не претендую, но рискну заметить, что Константину Дмитриевичу было легче. По крайней мере не требовалось доказывать, что русскому народу нужна школа. Если б вы знали, Ольга, сколько приходится спорить! Некоторые энтузиасты заявляют, что дхарский язык – никому не нужный пережиток Средневековья, и предлагают учить эсперанто, наречие будущей Всемирной Коммуны. Наши старики тоже против…

– Ваши-то почему? – поразилась девушка. В ответ Соломатин развел длинными руками:

– Сразу не объяснишь. Дхары только для виду приняли христианство. Все эти столетия они оставались двоеверцами и слушались наших жрецов-дхармэ. А у тех все уже решено. Дхарские племена не должны покидать леса, пока не придет спаситель народа, Эннор-Гэгхэн. Более того, они предсказывают страшные бедствия, причем в ближайшем будущем. Дхаров якобы выселят из родных мест, сровняют с землей Дхори-Арх, уничтожат всех потомков наших князей. Русскому народу («мосхотам», если по-дхарски) тоже не сулят ничего хорошего. Как сказал один дхармэ, Красный Зверь сначала будет терзать свой хвост, а потом сам себя и проглотит.

– Обычная контрреволюционная агитация, – рассудила товарищ Зотова. – Эти ваши дхармэ за собственный хвост боятся, чтобы им пролетарской соли не подсыпали. Спасителя своего они откуда ждут? Из Франции или, может быть, прямо из Лондона? Антанта не откажет!

Родион Геннадьевич, смутившись, хотел что-то пояснить, но не успел. В дверь постучали.

– Это я, товарищи, – сообщил Василий Касимов, появляясь на пороге. – Фонды осмотрены, свет выключен, но, если нужно, я еще погуляю.

Его в два голоса заверили, что он нисколько не мешает, более того, самое время выпить чаю. Василий, пристукнув тростью о пол, подошел к столу:

– Прежде всего, значит, огромное спасибо, профессор. Понял я хорошо если пятую часть, зато нагляделся на год вперед, а то и на два. Вам бы выставку устроить, а еще лучше постоянную экспозицию. Могу с народом в Цветаевском музее потолковать на предмет безвозмездной шефской помощи.

Родиону Геннадьевичу вновь довелось разводить руками.

– Увы! Много находок до сих пор не описано, требуется огромная работа, а специалистов практически нет. Академии наук, равно как только что помянутая Антанта, помочь пока не имеют ни малейшей возможности.

– Это мы международный империализм ругали, – пояснила Ольга. – И попов всяких с шаманами.

Василий взглянул странно:

– А ты, товарищ Зотова, вижу, от генеральной линии ни на шаг не отходишь. Как раз сегодня об этом в «Правде». Не читала еще? Сам Вождь написал. «О добреньких попиках и глупеньких коммунистах».

Он пододвинул стул и присел поудобнее, пристроив трость между коленями.

– Плохо мы, товарищи, стараемся. Вождь прямо говорит: мало попов в расход выводим, мало!

– Так и сказано – «в расход»? – Голос интеллигента Достань Воробышка еле заметно дрогнул.

На лице Касимова проступила усмешка, не слишком приятная.

– Сказано: «самое решительное и беспощадное сражение». Если это выдача усиленных пайков, то уж извините за ошибку. Две цитаты также имеются из самого товарища Маркса – о том, что уничтожение христианства важнее даже самой пролетарской революции. А еще Луначарского наш Вождь припечатал: за богоискательство и за то, что колокола с иконами уничтожать не дает. Такая у нас, выходит, генеральная линия.

Ему не ответили, да и сам товарищ Касимов того явно не ждал. О чем спорить, если Вождь велит?

Глава Совнаркома был по-прежнему в Закавказье, но и о Столице не забывал, регулярно присылая письма для публикации в «Правде». Перекуривая на лестничной площадке, Ольга краем уха услыхала обрывок чужого разговора. Кто-то знающий пояснял, что далеко не все в Политбюро считают нужным такое печатать, но большинство не решается спорить с Вождем. «Вот вам и культ личности!» – заключил его собеседник.

Про «культ» в коридорах ЦК то и дело вспоминали, когда просто так, но порой и по делу.

– Был у меня хороший знакомый, товарищ Игнатишин, – вновь заговорил Василий. – Со странностями человек, но знающий. Он так говорил: церковь – вроде защитной системы в организме. Если эту систему уничтожить, организм либо погибнет, либо совсем другим станет. Выходит, не царская власть нам, коммунистам, помеха, не буржуазия, а сам народ. И когда комсомольцы на митингах про «нового человека» кричат, то не выдумка это, а чистая правда. Интересно только, каким человека нового задумали? То ли с жабрами, то ли с питанием от динамо-машины, то ли с винтиком в голове, чтобы с линией партии не спорил. Товарищ Игнатишин считал, что такое лишь чужак мог придумать – который не из нашего мира. А большевики лишь приказы его выполняют, кто от незнания, а кто из выгоды. Идеалист он был, Георгий Васильевич, Блаватскую читал, в Агартху с Шамбалой верил. Вот его за этот идеализм и упокоили навечно. Такая она, победа материализма в чистом виде.

5

Дождь шел уже третий день. Тяжелые тучи висели над Столицей, погружая город в зыбкий влажный сумрак. Лишь изредка проглядывало солнце, чтобы сразу же исчезнуть за серой пеленой. Жара никуда не исчезла, воздух струился паром, даже ночь не приносила прохлады. Маленький дворик Главной Крепости утонул в лужах. Авто, обычно стоящее под окнами, спрятали в гараж, и за окном осталось лишь серое скучное озерцо, покрытое неопрятными белыми пузырьками. С утра капало, но к полудню вновь полило в полную силу.

Разверзлись хляби…

Леонид, затушив папиросу в пустой консервной банке, последний раз взглянул в серое пространство за стеклом.

– Прочитали, товарищ Полунин?

– Сейчас, Леонид Семенович. Последняя страница осталась.

Одноногий комбатр пристроился в торце стола, весь уйдя в изучение машинописных листов. Товарищ Москвин невольно усмехнулся. Ага, интересно! Что значит целый месяц «стружку» перебирать!..

На комбатра Полунина руководитель Техгруппы имел особые виды. Парень был умен, точен, как трофейные швейцарские часы, а главное, прекрасно ладил с сослуживцами. Если Леониду придется уйти, группу должен возглавить не Василий Касимов, отчего-то полюбившийся настырному товарищу Лунину, а кто-то иной. Комбатр казался наилучшей кандидатурой, но товарищ Москвин не спешил, загружая сотрудника исключительно «стружкой». Тот терпел и работал. Такое рвение следовало поощрить.

– Прочитал! – рыжий артиллерист вскочил, ухватился за край стула. – Товарищ Москвин! Леонид Сергеевич! Это как раз по моей части. Разрешите приступить?

Документ касался нового противосамолетного орудия, которое военный наркомат отказывался брать на вооружение ввиду крайней дороговизны. Так рассудил загадочный и грозный КОСАТОРП и его начальник Трофимов, однако бумаги были отправлены не в архив, а прямиком в Техгруппу. Товарищ Троцкий мягко намекал на то, что положительный отзыв был бы совсем не лишним. Артиллерия, как это и прежде бывало, прогрызала дорогу политике.

– А справитесь? – улыбнулся руководитель Техгруппы.

Выслушав горячие уверения (рыжему явно надоело заниматься вечными двигателями), он сочувственно покачал головой:

– Рад бы вам поручить… А на кого «стружку» скинем? Кстати, как там эта новенькая, Ольга Зотова? Справляется?

* * *

Сегодняшняя «Правда» лежала на краю стола. Как только за комбатром закрылась дверь, Леонид, взяв пахнущей свежей типографской краской лист, положил перед собой. Предстояла встреча с товарищем Кимом, а значит, главную партийную газету следовало просмотреть. А вдруг секретарю ЦК захочется обсудить текущие новости?

Первая же страница удивила. Большие черные буквы вещали: «О грузинских нацменах и русских шовинистах». Вождь написал новое письмо. Товарищ Москвин, скользнув глазами по первому абзацу, где речь шла почему-то не о Грузии, а об Осетии, прикинул, отчего Предсовнаркома ударился в эпистолярный жанр, вместо того чтобы просто отдавать приказы. Или власть всесильного и почти что богоравного Вождя изрядно пошатнулась, или готовятся какие-то серьезные изменения, к которым должно приготовить паству. В любом случае, летнее спокойствие скоро кончится.

– Разрешите? – прозвучало с порога.

– Прошу, товарищ Зотова, – отозвался Леонид, откладывая газету. – Проходите, садитесь и курите.

Кавалерист-девица проследовала к столу, но садиться не спешила, равно как доставать папиросы. Вместо этого на зеленое сукно столешницы легла внушительного вида папка. Товарищ Москвин удивленно вздернул брови.

– Должок за мной, – хриплым голосом пояснила Ольга, не дожидаясь вопроса. – Подзадержалась слегка, но теперь готова доложить.

Леонид с некоторой опаской покосился на папку.

– Все-таки садитесь, товарищ Зотова. Я вас позвал, собственно, чтобы узнать, как вам работается… А почему – должок?

Девушка присела на стул, положила ладонь на желтый картон.

– Ничего работается. Хороший народ собрался, не хуже, чем у нас было. А должок потому, что отчет вовремя не сдала, поработать пришлось. Помните письмо по поводу Грааля?

Товарищ Москвин решил было, что ослышался, но быстро сообразил.

– Там, где резолюция, чтобы бред сразу к нам пересылать?

– Так точно. Читать они не умеют. Но и тот товарищ, что сигнализировал, тоже хорош. Вместо того чтобы сразу и по делу, начал про Грааль сказки рассказывать. А речь там о другом. Вам сейчас доложить или отчет оставить?

Леонид, достав из пачки папиросу, привычным движением смял мундштук гармошкой, пододвинул пепельницу.

– Уже напечатали? Давайте вначале взгляну.

Читал недолго. Папироса так и осталась лежать на столе рядом с зажигалкой. Рука легла на черную телефонную трубку:

– Товарища Кима, пожалуйста. Да, срочно!

* * *

– Итак, по мнению анонимного, но сознательного гражданина Граалей в мире сейчас имеется шесть единиц. Это он к тому пишет, чтобы мы казенные деньги зря не тратили и седьмой не искали. И так уже перебор.

– Шесть? – улыбнулся товарищ Ким, набивая трубку. – Давайте-ка память проверю. Венский Грааль – большое золотое блюдо; испанский, который в Валенсии, – каменная чаша; итальянский – чаша изумрудного стекла. И еще тот, что нашли пятнадцать лет назад в Антиохии Сирийской, – серебряный футляр с простой чашей без украшения внутри. Где он сейчас, сказать затрудняюсь.

Ольга взглянула на лежащий перед нею листок машинописи:

– Чаша из Антиохии сейчас в Париже, ее на аукцион хотят выставить. Вы, товарищ Ким, еще про два не сказали, которые из Англии. Если хотите, можете посмотреть, у меня вырезка из журнала имеется…

Одно из окон в кабинете секретаря ЦК было открыто настежь, но дым все равно стоял столбом. Курили все трое, сотрудники Техгруппы – папиросы, товарищ Ким же предпочитал трубку – роскошный английский «Bent». Пачка табака «Autumn Evening» лежала на столе рядом с перекидным календарем.

Гости сидели, хозяин кабинета стоял у окна.

– Это все к тому написано, – продолжила Зотова, – что какой-то товарищ с воображением ходит по инстанциям и народ смущает. Предлагает он поиски Грааля организовать, причем не где-нибудь, а в Крымреспублике, возле города Судака.

– Разумно! – товарищ Ким дернул шкиперской бородкой. – К пляжам поближе. Значит, нам советуют на провокации не поддаваться и денег на отдых в Судаке этому товарищу не отпускать? А, кстати, кто он, этот любитель пляжей?

– Фамилии в письме нет, – Зотова взяла следующий листок. – Видать, не хотел автор, чтобы доносчиком его посчитали. Не иначе, из интеллигентов, недаром подписаться побоялся. Однако намекает, причем достаточно ясно. Еще до революции этот неведомый дурил народ какой-то «лучистой энергией», а потом решил медиком стать и открыл новую болезнь – такую, что от одного названия помереть можно: «мерячение».

Леонид невольно хмыкнул, но хозяин кабинета отреагировал совсем иначе. Улыбка исчезла, взгляд ярко-голубых глаз посуровел.

– Продолжайте!

– Я с народом ученым поговорила, и все разом на одну личность указали. Василий…

– …Барченко!

Товарищ Ким, закусив трубку, прошелся вдоль окна.

– Барченко Василий Ксенофонтович… Упустили мы штукаря, не позаботились вовремя. Значит, сейчас он решил Грааль искать? Спасибо, что предупредили, товарищ Зотова!

– Это же не все! – удивилась бывший замкомэск. – Я про самое важное не доложила. В письме сказано, что Барченко умудрился уже получить деньги на одну экспедицию, но не в Крыму, а на севере, возле Мурманска, как раз год назад, в августе 1922-го. Я в Румянцевскую библиотеку сходила – мурманские газеты полистать. Была такая экспедиция, изучала жизнь лопарей, инородцев тамошних. Деньги на экспедицию выделило Губернское экономическое совещание. Я поинтересовалась в ВСНХ, но там со мной и разговаривать не захотели.

– Немудрено! – шкиперская бородка вновь дернулась. – Мурманское Губэско – вотчина Государственного Политического управления. Там сейчас строится несколько новых исправительно-трудовых лагерей… Итак, в прошлом году ГПУ организовало втайне от ЦК научную экспедицию под руководством Василия Барченко, а сейчас готовит новую, на этот раз в Крым. Очень интересно!..

Товарищ Ким неторопливо прогулялся по кабинету, попыхивая трубкой, затем резко повернулся.

– Наш общий знакомый Яков Блюмкин… – Леонид и Ольга, не сговариваясь, переглянулись. – …сейчас возглавил экспедицию где-то в Центральной Азии, скорее всего, за пределами СССР. Скоро каждый наркомат начнет проводить собственную внешнюю политику.

Товарищ Москвин закусил губу, чтобы не улыбнуться. Подумаешь, наркомат! Друг Яшка давно уже свою личную внешнеполитическую линию гнет, а остальные лишь подстраиваются. Хоть песню сочиняй: «Выпьем мы за Яшку, Яшку дорогого, свет еще не видел наглого такого!..»

– Кстати, товарищи, вам в бумагах не попадалось имя, точнее, кличка «Дарвалдай»? Может быть, случайно?

– «И колокольчик, дар Валдая…» – неожиданно чисто пропела товарищ Зотова. Леонид даже позавидовал.

– Никак нет, товарищ Ким, – доложил он, вставая. – В тех бумагах, что я читал, не встречалось. Но могли и пропустить, не обратить внимания. Мы тонем в письмах, штат сотрудников…

– Знаю, знаю! – Начальственная длань нетерпеливо дернулась. – Документы по созданию сектора уже готовы, скоро пропустим их через Секретариат… На всякий случай обратите внимание. Вдруг бдительный корреспондент попадется? Сей Дарвалдай – личный разведчик товарища Сталина. Хотел бы я знать, по ком он собирается звонить!..

Товарищ Ким отвернулся, положил трубку на стол, поглядел в залитое дождем окно:

 
И колокольчик, дар Валдая,
Звенит, качаясь под дугой…
 

Получилось ничуть не хуже, чем у кавалерист-девицы. Леонид беззвучно улыбнулся, благо начальство не видит. Расскажи кому, не поверят. Секретарь ЦК романсы в служебном кабинете поет, по подоконникам рассиживается…

Бывший чекист понял, что именно с таким человеком он и хотел всегда работать.

– Вы, товарищ Москвин, стойку «смирно» не отрабатывайте, садитесь, – товарищ Ким был уже рядом, на этот раз без трубки. – А вам, товарищ Зотова, большое спасибо за доклад. Можете возвращаться к работе…

– То есть! А Грааль?!

Девушка, вскочив, схватила со стола бумаги.

– Товарищ Ким, Барченко ошибается или нарочно в заблуждение вводит. Если правда, что Грааль переправили из Константинополя в Крым, в княжество Феодоро, чтобы туркам не достался, его там не стали бы прятать. Грааль следовало передать тому, кто должен возглавить Православный мир…

Зашелестела бумага.

– Вот. «…Ибо Чаша Христова подобна горящему светильнику, коий не должно держать под спудом, но возле места Царского, дабы освещал он путь огнем Божьим…». Феодоро тоже захватили турки, единственная уцелевшая православная держава – Русь!

Товарищ Ким поглядел с интересом, затем, подойдя к одному из шкафов, достал толстую книгу.