Текст книги "Капитан Филибер"

– Так точно. Из «мосинок» и из чего-то крупного. Не «трехдюймовка», пострашнее.

Лежать на животе оказалось не слишком удобно. Подмерзшая, твердая, словно камень, земля давила сквозь тонкую кожу фатовского пальто, впечатываясь в ребра. Я уже успел пожалеть, что не обзавелся обычной шинелью.

– Ага, снова! А вы знаете, господа, это – морское орудие. Не иначе, 57-мм пушка Норденфельда. Капонирная. Презабавно-с!

– В смысле? Линкор в степях Малороссии?

Згривец слева, поручик Хивинский – справа. Комментируют. Я молчу – по капонирным орудиям не спец, по всем прочим тоже.

– Вот, опять! Не линкор. Думаю, что-то на платформе. С колесами.

«Опять» – это «Ба-бах!». На винтовочные выстрелы мы уже не обращали внимание. К сожалению, разглядеть ничего не удавалось. Станция и поселок выше по склону, из нашего импровизированного укрытия видны были лишь несколько крайних домов. Маленькие коробочки под красными крышами…

– Господа, а не по нашему ли это поезду? Вовремя же мы!..

Ба-бах!

Укрытием для нас послужил небольшой овраг с пологими размытыми склонами. Так себе укрытие, конечно, – с горки открывался прекрасный обзор. Оставалось надеяться, что там все очень заняты. Если же спохватятся, станут присматриваться…

Уходить некуда. Позади – пустая железнодорожная насыпь, вокруг голая мерзлая степь. Все как ладони. Ба-бах – и крышка. Разве что в самом деле дождаться темноты…

Я встал, отряхнул пальто и спустился вниз, к юнкерам. Меня сразу же окружили, но я покачал головой, оглянулся:

– Портупей!

Иловайский на этот раз оказался с винтовкой – с той, что я заметил еще на насыпи. Наверняка у кого-то отобрал.

– Отойдем.

В дальнем конце оврага обнаружилось старое кострище. Зола, угольки, несколько полусгоревших чурок… Котелок – ржавый, с пробитым дном. Сразу же захотелось поддать его сапогом.

– Как настроение личного состава, портупей?

Иловайский дернул плечом, поправил ремень винтовки.

– «Баклажки» рвутся в бой, хотят атаковать. Кто постарше… Если честно, страшновато. Оружия нет, одна винтовка, два револьвера… И не убежать – степь.

Парень не рисовался, не пытался играть в героя. И это очень порадовало.

Винтовок у нас было две, если считать с моей, трофейной. Кое-что имелось в карманах господ офицеров – и в моем тоже. Но все равно – кисло.

Я поглядел в серое низкое небо, представил, как мы все выглядим сверху – маленькие муравьишки на дне неровной ямы…

…Вторая стадия – «стадия шлема», она же одноименный «синдром». Считается очень опасной, опаснее первой. Все вокруг кажется ненастоящим, нарисованной декорацией, «виртуалкой». «И свинцовые кони на кевларовых пастбищах…» Люди – всего лишь «функции», фигурки на шахматной доске. Я – единственный живой человек в моем маленьком Мире, единственный Разум, остальные – марионетки…

Потом это пройдет. Если «потом» наступит.

Но я же – не единственный Разум! Я вообще не «разум», этот портупей, успевший повоевать с Центральной Радой, куда больше меня знает, что нужно делать, как поступить!

И все-таки – «синдром шлема». Где-то совсем недалеко отсюда лежит солдатик, возжелавший прикупить у меня часы. Мертвый… А может, и живой, я стрелял в живот, чтобы наверняка, чтобы с первого выстрела. Истекает кровью, стонет… Я подумал о нем только сейчас – и ничего не почувствовал. Просто вспомнил.

Между прочим, трофейный «сидор» оказался как-то подозрительно тяжел.

– Портупей, поручите кому-то… Или лучше сами. Среди вещей – два моих мешка. Один легкий, там папиросы, второй потяжелее. Я его у «товарища» конфисковал. Загляните, только осторожно. Как бы не рвануло.

– Так точно! – В глазах Иловайского мелькнуло любопытство. – И еще… Господин капитан, ребята боятся… То есть… Ну, в общем, мы не хотим, чтобы вы считали нас трусами. Мы сошли с поезда…

О господи! Зря, выходит, подумалось, что портупей – не из героев. Но чему удивляться? Время такое, можно сказать, эпоха. «А прапорщик юный со взводом пехоты пытается знамя полка отстоять, один он остался от всей полуроты…»

Кажется, пора браться за политработу.

– Господин портупей-юнкер, – проникновенно начал я. – Истинный образец храбрости, а заодно и галантности показал некий рыцарь, который сражался с драконом, стоя к нему спиной, дабы не отводить взгляда от присутствовавшей там же дамы. Его подвиг да послужит нам примером.

Иловайский хотел что-то возразить, но я поднял руку.

– Минуточку! Подобных героев обожают романтические поэты – сволочь, которая прячется от фронта и зарабатывает себе на кокаин, призывая других героически умереть за Родину, желательно в страшных мучениях. Вы – будущий офицер, значит, должны понимать: ваша цель – не погибнуть за Родину, а сделать так, чтобы за свою родину погибли враги. Можно в мучениях. С поезда вы сошли, последовав настоятельному совету старшего по званию. Вопросы?

Вопросы у портупея явно имелись, но ответить не довелось.

– Капитан! Кайгородов! Сюда, скорее, распрогреб их всех в крестище через коромысло в копейку мать!..

Доходчиво. Убедительно.

* * *

Песня – непрошеная, чужая в моем маленьком Мире, не отпускала, не хотела уходить. «Он», ставший теперь мною, все не верил, не мог осознать до конца…

 
Загорится жизнь в лампочке электричеством,
Прозвенит колесом по листам металлическим,
Упадет с эстакады картонным ящиком —
Я знаю, что все это – ненастоящее.
 

Я сцепил зубы. Настоящее, все это – настоящее. Черный террикон справа, красные крыши впереди, склон, фигурки – малые мурашки – бежавшие вниз по склону. Мурашки то и дело оглядывались, дергались, некоторые падали…

Щелк! Щелк! Щелк-щелк-щелк!..

Отстреливались… Точнее, пытались – у тех, кто лупил по ним со стороны поселка, получалось не в пример удачнее.

Если мурашки добегут, скатятся вниз по склону, то неизбежно наткнутся на нас. Иного пути у них нет.

Щелк! Щелк-щелк-щелк!..

– Русская сказка есть – про домик, – сообщил невозмутимый Хивинский, поудобнее пристраивая винтовку, ту самую, трофейную. – Лягушка шла, в домик зашла, потом мышка шла, потом медведь… Мы сейчас, как в домике.

Кажется, поручик подумал о том же, что и я.

– В теремке, – несколько обиженно уточнил фольклорист Згривец. – Про теремок сказка! Или вы ее, поручик, так сказать, адаптировали?

– Про шатер сказка, да? – Легкий акцент Хивинского угрожающе загустел. – Сказка твоя-моя патриархальный детство, да? Среди пустыня ровныя шатер стоит, да? Бар-якши, да? Один верблюд идет, да? Шатер видит, кыргым барам, да?

Я покосился на разговорившегося поручика. Михаил Хивинский… Про пустыню, верблюда и «кыргым барам» он, конечно, зря. Такие Пажеский корпус заканчивают. Но все-таки любопытно. Не грузин, не черкес. Может, действительно… Хивинский?

– Между прочим, это максималисты, – закончил поручик на чистом русском. – Сиречь господа ба-а-аль-ше-вички. Повязки видите?

Вот уж кому очки без надобности! Я всмотрелся… Верно! Красные повязки на рукавах. Не у всех, но у троих или четверых – точно.

– Они, – вглядевшись, согласился штабс-капитан. – Свиделись, разтрясить их бабушку в кедр Ливанский да через трех святителей матери их гроб…

Рядом зашелестело. Краем глаза я заметил портупей-юнкера. Иловайский, нагло нарушив приказ – сидеть и не высовываться, пристраивался поблизости. Само собой, не один, с винтовкой.

– Кипит мой разум возмущенный! – чисто и красиво пропел разошедшийся поручик. – Прицел – четыре, портупей!

– Есть!

* * *

Он снова увидел мир со стороны. Ледяная уходящая осень, низкое каменное небо, черная пирамида среди окаменевшей степи. И люди – мертвые люди на мертвой земле. Их уже нет, их и не было, они – всего лишь сигналы, импульсы, раздражение нервных окончаний, шипастые «импы» в DOOMе. Бродила-стрелялка «1917. Kill maximalist!» Убей большевика!..

 
Этот мир находится на последнем издыхании,
Этот мир нуждается в хорошем кровопускании,
Этот мир переполнен неверными псами —
Так говорил мне мой друг Усама…
 

Лабораторный журнал № 4

10 марта
Запись вторая

Изучаю Журнал № 1. Для того они, журналы, и нужны. Опыт, как слои на антарктическом леднике – наслаивается, наслаивается, наслаивается… По крайней мере, теоретически. На практике же Первый (равно как и Второй с Третьим, чьи журналы я уже просмотрел) скорее самовыражается, чем описывает научный эксперимент. Тоже материал, но для психолога. Или психиатра.

Собственно говоря, ведение Журнала совершенно необязательно. Каждый из нас может просто прийти домой, еще раз перечитать инструкцию, включить компьютер, поставить диск с программой, сделать себе укол Проводника – и смело «погружаться». Но так никто не поступает. Возможно, потому, что все мы – люди не слишком молодые. Журналы анонимны, но изложение и весь строй мыслей говорят сами за себя.

Кстати, Первый и Второй неоднократно прохаживаются по адресу «современной молодежи». У меня появилось глухое подозрение, что кто-то из них – бывший школьный учитель.

Итак, безрассудство нам несвойственно, а посему каждый не только тщательно готовится, но и пытается помочь следующему. Насколько я знаю, так поступают Q-исследователи во всем мире, но «чужих» журналов (американских или, допустим, канадских) видеть еще не приходилось. Очень жаль, что ни с Первым, ни со всеми прочими нельзя просто поговорить. Поневоле начинает казаться, что Q-путь – это дорога смерти. Понимаешь, что это не так, убеждаешь себя, но все равно невесело.

Между предпоследним и последним путешествием Первый прожил целый год – его ничто не торопило. Очень интересно узнать, как именно.

О себе Первый пишет мало. По профессии он человек «книжный», скорее всего редактор, а посему рассуждения о Q-исследованиях начинает так:

«На работе постоянно приходилось повторять авторам: не думайте, что читатель – тупой дурак. Да, ему требуется совсем иное, чем писателю. Ему не нужны философия, интересная информация, свежие гипотезы, изыски сюжета и слога. Он желает читать о сильных страстях, драках, бабах, выпивке и жратве, причем всенепременно с хеппи-эндом. Читатель лучше знает, что ему нужно. Современная книга служит для СУБЛИМАЦИИ, а не для пополнения запаса идей и знаний. Смирите гордыню, пойдите читателю навстречу – и все будут счастливы в тех мирах, какие им по нраву и по карману».

Этакий изящный кульбит с переходом к Q-проблеме. То, что я с ним совершенно не согласен, не так и важно. Такой подход, насколько я понимаю, весьма распространен. Более того, именно в подобном духе формулируются байки, гуляющие в околонаучных кругах. Ничего, мол, особенного, просто Джек Саргати изобрел утонченный метод самоубийства.

Именно так в свое время давили (и додавили!) исследователей DP-феномена. О «сонных хакерах» тоже говорили, будто они сводят людей с ума. Неудивительно, что нас, исследователей Ноосферы, так мало.

Тем интереснее читать Журналы.

Первый озаботился – снабдил каждую свою запись эпиграфами, не слишком, кстати, удачными, зато неизбитыми. Почти сразу наткнулся на что-то, смутно знакомое:

 
Он сладко спал, он спал невозмутимо
Под тишиной Эдемской синевы…
 

Кажется, это тоже намек на Q-исследования. Если так, то не слишком удачный. Порывшись в закромах, я добрался до оригинала – малоизвестного стихотворения Евгения Винокурова «Адам»:

 
Ленивым взглядом обозрев округу,
Он в самый первый день траву примял,
И лег в тени смоковницы и, руку
Заведши за голову, задремал.
Он сладко спал, он спал невозмутимо
Под тишиной Эдемской синевы.
Во сне он видел печи Освенцима
И трупами наполненные рвы…
Своих детей он видел… В неге Рая
Была улыбка на лице светла.
Дремал он, ничего не понимая,
Не знающий еще добра и зла.
 

У каждого – свой подход. Первый определенно считал себя даже не Адамом, а Творцом, создающим новые Вселенные. Но это лучше, чем сводить Q-исследования к созданию очередного способа самоубийства – изысканного и чрезвычайно сложного. Или – убийства. Почему бы и нет? Такое тоже возможно – маленький уютный DOOM протяженностью в целую жизнь.

Q-исследования: результаты и перспективы

2. Информационная ситуация

«Заговора молчания» вокруг проблемы никогда не существовало. Сейчас такое невозможно в принципе – информация о любом открытии просочится сразу. Иное дело, чаще всего в совершенно искаженном и неузнаваемом виде. Впервые о возможности создания Q-чипа с упоминанием его изобретателя Джека Саргати было заявлено в 2001 году. Сообщение прошло почти незамеченным – о мозговых чипах можно было услышать на каждом углу, еще один картины не менял. Каждая такая новость сопровождалась, само собой, комментариями «специалистов» о том, что этого «не может быть». В общем ситуация привычная.

За последние годы (2001–2007) мало что изменилось. Упоминания о Джеке Саргати и его чипе очень редки, о самих же Q-исследованиях говорится лишь как о гипотетической возможности, причем сугубо сомнительной. Самый свежий пример (что любопытно, из русскоязычного Интернета):

«Гипотеза (из той же серии) о биологической сути времени поддержана американским ученым Джеком Саргати, который не оставляет попыток создать так называемый чип, который повторял бы структуру мозга человека(?), но с мощностью восприятия, в десятки и сотни раз превышающей подобную мощность мозга человека. Такой чип мог бы на основании этого стать настоящим генератором времени, своеобразной машиной его управления».

Что из этого можно понять? Ничего. Еще один сумасшедший изобретатель со сковородкой на голове. Более того, написано с хитрым «отсылом» к Машине Времени, находящейся в представлении среднего читателя на одной полке с Вечным Двигателем. Но и это не предел. Не так давно имя Джека Саргати прозвучало в совершенно невообразимом контексте. Вечный Двигатель сейчас не слишком в моде, зато маленькие и зелененькие – верный признак умственного расстройства. И вот пожалуйста!

«Джек Саргати, американский специалист по квантовой механике, сообщил, что вечером в пятницу 6 декабря 2006 г. кто-то позвонил на радиошоу Арта Белла и, сославшись на свою связь с военными, сказал, что несколько лет назад в Ираке разбился НЛО. Поэтому США искали любой удовлетворяющий общественность предлог, чтобы вторгнуться в Ирак. На самом деле за их планами стоял великий страх, что Саддам сможет узнать и воплотить секреты разбившегося корабля пришельцев».

Все сие подкрепляется авторитетом некоего «уфолога Д. Трайнора». Впрочем, зелененькие человечки в Ираке – мелочь. Совсем недавно в прессе был распространен рассказ (якобы!) самого Саргати о том, что своими достижениями в физике он обязан все тем же пришельцам:

«В 1952–1953 гг., – рассказывает Саргати, – когда мне было лет 12, раздался телефонный звонок. В трубке я услышал странный металлический голос. Незнакомец представился бортовым компьютером НЛО и вежливо поинтересовался, хочу ли я научиться общаться с пришельцами. Помню, по спине у меня забегали мурашки. Конечно, было страшно, но я охотно согласился».

Вполне вероятно, что интервью подлинное. Саргати – известный шутник и охотно кормит дурналистов (опечатался – но пусть так и остается) подобными байками. Однако воспринимают их слишком уж всерьез.

Итак, можно считать, что с научной репутацией Саргати в глазах «широкой общественности» покончено. Любое его высказывание теперь неизбежно станет ассоциироваться с НЛО и «тайнами Саддама». О том, чем Саргати занят в свободное от ловли пришельцев время – молчок. Разве что в неких мемуарах промелькнуло, будто именно он, ученик одного из создателей Бомбы Ганса Бете, между прочим, нобелевского лауреата, был главным экспертом по «делу Бора», когда американцы пытались выяснить, что именно сообщил датский физик советской разведке. Запомнят не Бомбу, запомнят «бортовой компьютер НЛО».

Если об основателе Q-движения еще что-то говорят, то о самих исследованиях данных почти что нет. Не упоминаются и Q-чипы – вероятно, потому, что мозговых чипов «не бывает». Правда, случайным поиском на каком-то «тусовочном» сайте обнаружилась уникальная цитата:

«Q-чип в голове перепрошей под эйфорию и живи себе на здоровье».

Именно так: «перепрошей» и без знаков препинания. Трудно сказать, что именно имел в виду сей вьюнош. Неужели что-то слышал?

Единственная связная информация о Q-чипах нашлась «внутри» большой статьи по перспективам квантовой физики. Все цитировать не имеет смысла, но начало абзаца стоит перечитать:

«The ultimate goal of the Q-chip is apparently to create a chip-based consciousness that would offer humanity the human peer or human superior minds they want to figure out things that are beyond us – or at least competently care for mundane matters we ourselves don’t wish to deal with, like the boring sorting through billions of statistical data bits to locate an inventive breakthrough of some kind».

Поскольку писано явно не профессором филологии, рискну дать свой вариант перевода:

«Основная задача Q-чипа, очевидно, состоит в том, чтобы создать сознание на основе чипа, которое предложило бы человечеству разум, равный человеческому или превосходящий человеческий, чтобы выяснить и описать вещи вне нашего сознания – или по крайней мере компетентно выполнять те задачи, за которые мы сами не хотели бы браться – например, скучная сортировка миллиардов бит статистических данных».

Здесь все верно, хотя и несколько «приземленно». Как и в следующем фрагменте:

«Other ideas relevant to the pursuit of the Q-chip include fractal strange attractors residing in other dimensions of reality, and the possibility of spontaneous self-organization among biologic lifeforms promoted by some thinkers in the theoretical field of complex processes».

Переводим:

«Другие идеи включают рекурсивные странные аттракторы, находящиеся в других измерениях действительности, и возможность спонтанной самоорганизации среди биологических форм жизни, выдвинутую некоторыми мыслителями-теоретиками».

Однако чуть дальше натыкаемся:

«The Q-chip folks also seem to imply the nonlocality involved in their ideas might allow Q-chips to ultimately, in effect, communicate through the time barrier itself – at least in some small way. Such movement could theoretically go both ways – into the past OR the future».

То есть:

«Сторонники и апологеты Q-чипа подразумевают также, что отсутствие локализации, однозначной пространственной определенности, заложенное в саму идею Q-концепции, могло бы позволить в конечном счете Q-чипам общаться, невзирая на барьер времени. Теоретически такое общение может идти в обоих направлениях – в Прошлое ИЛИ Будущее».

Таким образом, нам намекают, что речь идет об очередной «машине времени», на этот раз – квантовой. Далее должен возникнуть Вечный Двигатель, эскортируемый маленькими и зелененькими. Само собой, Q-чип для автора статьи – нечто, существующее лишь в мечтах. Во всяком случае о конкретных результатах работы ничего не говорится. Не упоминается и фамилия Саргати.

Судя по всему, понимая, что информационная блокада в современном мире невозможна, противники Q-исследований («они») сосредоточились на компрометации автора идеи. Сама идея толкуется, как одна из завиральных выдумок современной физики. О связке Q-чип – Проводник нет и намека.

Перечитал, еще раз пересмотрел материалы и понял, что не совсем прав. Имя Саргати в последнее время несколько раз поминалось в мире российской «большой науки». Его исследования никого не интересовали, зато тщательно муссировалось знакомство американского ученого с Геннадием Шиповым. Этот физик каким-то образом (причина в данном случае не важна) поссорился с руководством РАН, попал в опалу, а следовательно, угодил в число «лжеученых». На свою беду Саргати не просто переписывался с Шиповым, но и встречался с ним. О чем шла речь в переписке, чем кончилась встреча – никому не известно. Зато сочетание «Шипов – Саргати» можно встретить почти во всякой статье, разоблачающей научных самозванцев, включая громокипящие бюллетени РАН «В защиту науки». «Комиссия по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований» – не шутка! Таким образом, имя Джека Саргати, пусть и не прямо, но включено в число тех, с кем оная комиссия ведет борьбу. Анафема – если совсем кратко.

Особенно зацепили слова одного «борца» – «переписка с неким Джеком Саргати». «Неким»! Дальше идти некуда.

Вывод по Пункту 2. Кажется, «мы» здорово наступили «им» на хвост. Остается определить, кто, собственно, такие «мы»?

Timeline
QR-90-0

1-2

Он пытался прогнать песню, как гонят прочь непрошеную осеннюю муху – зажившуюся на свете предвестницу беды. Не получалось. В его прежнем мире, очень большом и несовершенном, песня ему очень нравилась, он хорошо знал ее автора, они дружили…

Главное же, в песне была правда. «Ведь подземные жители и птицы райские, осенние ливни и грозы майские, холодные луны и солнце палящее – я знаю, что все это – ненастоящее». Его друг пел о совсем ином мире, не об этом – маленьком и таком внезапно неуютном, но здесь тоже все казалось ненастоящим. Даже цвета исчезли, оставив в арьергарде один лишь – серый. Громадный террикон потерял краски, превратившись в громадное бесформенное пятно посреди неровной тверди. Он вспомнил терриконы своего детства – рыжие, старые, поросшие многолетним кустарником. Этот пока «живой», летом наверняка дымится, ад в каменном чреве работает в полную силу. Так и должно быть. Его Мир моложе, здесь еще ничего не перегорело, не ушло в небо бесцветным ядовитым дымом…

Мир выходит из-под контроля, бунтует, живет по собственной программе. У Мира оказалась своя воля…

Он заставил себя усмехнуться. Лет через десять один пролетарский поэт назовет подобные излияния «мелкими рассуждениями на глубоком месте». Самый конец ноября 1917-го… Мир и должен быть таким – на последнем издыхании, переполненный разного рода неверными псами. Скоро это серое небо наполнится снарядами и бомбами, а он ничего не сможет…

Я ничего не смогу…

* * *

– Отставить! Я сказал – отставить!

Резко встал, поправил фуражку. Выпрямился. Полез рукой в карман. «Номер один» сейчас без толку, корреспондентская карточка «The Metropolitan Magazine» тоже… Вот!

– Кайгородов, не дурите! – резко бросил штабс-капитан. – Подстрелят за милую душу! Если у них, конечно, в наличии душа…

Отвечать не хотелось – ни времени, ни желания. Рука наконец-то зацепила нужное, извлекла, расправила… Кто тут ближе?

– Хивинский, помогите завязать!

– Ого!

И ничего не «ого». Обычная красная повязка, даже без надписи «ДНД». Такие надевали распорядители на первомайской демонстрации – или на ноябрьской, по сезону.

– Отменно, отменно, – комментировал Згривец, наблюдая, как поручик ловко завязывает узелки. – Вам бы еще, господин капитан, кумачовый штандарт в руки – с надписью «Вся власть Учредительному собранию!».

Я поглядел вперед, на неровный склон, на маленькие бегущие фигурки. Нет, уже не бегущие. Муравьи с красными повязками наверняка выдохлись, к тому же стрельба стихла, их оставили в покое. Может, повернут назад? Едва ли, им, как и нам, хочется оказаться в безопасности, зарыться от врага поглубже в эту холодную землю, они спешат сюда…

Я ничего не смогу изменить. Солнце не встанет на западе, даже не вынырнет на миг из-за облаков, и неверные псы ноября 1917-го скоро начнут рвать друг друга – враг врага! – на части. Но я и не собираюсь ничего менять во Вселенной. Речь сейчас о другом. Совсем необязательно умножать собственные неприятности…

– Непохожи, – рассудил Хивинский, справившись с повязкой и критически оглядев результат. – Максималисты предпочитают, так сказать, рубища…

Кажется, образ комиссара в черной коже еще не стал популярен.

– Не стреляйте пока, – вздохнул, – только если побегут прямо сюда.

Возразили в три голоса – портупею Иловайскому тоже приспичило меня вразумить, но на спор уже не оставалось времени.

– Згривец, вы – за старшего. Только, ради бога, не устраивайте здесь Фермопилы!..

* * *

Я замедлил шаг, когда до беглецов оставалось не больше сотни метров. Они меня уже видели, и нарываться на случайную пулю не хотелось. К тому же стоило приглядеться к незваным гостям. То, что это не солдаты, я понял почти сразу, но вот детали…

Первой деталью был, конечно же, пулемет. Какой именно, понять мудрено, однако явно не киношный «максим». Что-то большое, наверняка очень тяжелое. Его волокли трое – крепкие саженного роста парни, без шапок, в расстегнутых штатских пальто.

Все-таки не бросили!

Остальные тоже были в гражданском, лишь на двоих я заметил шинели. Красные повязки – только у пятерых, зато винтовки почти у всех.

Итак, пулемет, два десятка винтовок, двадцать три орла. Нет, двадцать четыре. Только не орла – спринтера.

Вероятно, орлы-спринтеры столь же внимательно разглядывали мою скромную персону. Повязку, конечно, увидели, поэтому и не пытались стрелять. Пока…

Остановились… Стали группироваться возле высокого худого парня в широкополой шляпе… С повязкой? Само собой. Сейчас начнут обсуждать, кто-то горячий непременно предложит сперва пальнуть – а потом идти разбираться…

Я поднял руку. Немного подождал. Резко рассек ладонью воздух, вновь помедлил… Если не совсем идиоты – поймут.

Поняли?

Я оглянулся, представил, как поручик и портупей смотрят в прорезь прицела… Фу-ты! Ну, вперед!.. Курс? Курс на широкополую шляпу!

Земля поползла вниз, каждый шаг отзывался резкими ударами крови в висках, хотелось остановиться, повернуть назад, побежать вперед. Неправда, будто направленные на тебя винтовки придают уверенности и оптимизма. Разве что прапорщику юному, который со взводом пехоты…

– Почему убегаем?

В лицо смотреть не стал – поглядел прямо, на расстегнутые пуговицы. Под пальто у владельца широкополой шляпы оказалась лишь темная рубаха. Тоже расстегнутая.

Очень тихо, очень-очень тихо… Они тяжело дышат, эти спринтеры. А если бы на подъем пришлось?

– А ты… А вы…

– Спрашиваю я! Почему бросили позиции?

Теперь – смотреть в лицо. В глаза! Не опускать взгляд.

– Но, товарищ… Их – целый батальон, у них – «танька» с пушкой! Они по поселку стрелять стали, по домам!..

– «Танька» с пушкой, – повторил я. – Хорошо, что не Машка с базукой. С чего вы взяли, что их – батальон? По головам считали?

– Так мы… Мы это…

Парень как парень, чуть постарше Иловайского и поручика. Худой, длиннорукий, жилистый, весь какой-то серый, закаменевший, словно с памятника «Погибшим красногвардейцам Октября». Взгляд, впрочем, неглупый, вполне вменяемый.

А еще ему очень стыдно.

– У нас командира убили, товарищ. И заместителя убили, и представителя из Юзовки…

– Ясно!

Ничего, конечно, неясно, но для разгона сойдет. Оставалась поинтересоваться фамилией. Нет, лучше вначале самому.

– Старший военинструктор Кайгородов Николай Федорович, уполномоченный по Каменноугольному бассейну. Решаю вопросы по железной дороге.

Кто сказал, что это неправда? А кем именно уполномоченный, можно пока не уточнять.

Парень поправил шляпу, провел худой ладонью по лицу. Вздохнул устало.

Набегался!

– Красная гвардия поселка Лихачевка. Я – Жук. Жук Максим Петрович, помощник командира… То есть был помощник, а сейчас…

– Командир, – подсказал я, пытаясь не улыбнуться. – Вот что, товарищ командир, ведите людей вниз, к оврагу. Там мой отряд…

В его взгляде мелькнула радость, и мне пришлось уточнить:

– Отряд маленький – группа военных специалистов. У оврага остановимся, я должен буду их предупредить. А по дороге расскажете про батальон и про… «таньку». Так, кажется?

Товарищ Жук кивнул, хотел что-то ответить. Не успел.

– Каких таких специалистов? Ахвицеров, что ль? Не надо нам… Ты, ваще, кто таков будешь?! Знаем мы такую контру!.. Товарищи, не слухайте его, кадет он, сразу видно!..

Мы были на склоне не одни. Битая гвардия поселка Лихачевка собралась почти вся, даже здоровяки с пулеметом протиснулись в первый ряд. Я узнал «кольт-браунинг» и вполне одобрил их выбор.

Все остальное понравилось куда меньше. Парни, как и их командир, оказались самыми обычными, совершенно штатского вида, несмотря на грозный боевой запас (винтовки, бомбы у пояса, у двоих даже револьверы). Но они были напуганы, растеряны, их только что побила неведомая «контра». Тут и самому товарищу Троцкому не поздоровилось бы. Если этот Жук не вмешается…

– Тыхо! Тыхо, вам кажу!.. Цыть! Побазлалы – й будя. Тыхо!..

Вмешался, но не он. Дедок – седоусый, в коротком старом полушубке и смушковой шапке. Подшитые валенки, красная повязка, немецкий карабин.

– Развоювалыся, пивныки! Так развоювалыся, що аж сюды добиглы. Ахвицеры не подобаются? А ти ироды, що нашу Лихачеву зараз грабуют та гвалтують, выходыть, кращи? Гэрои-разгэрои! Здоров будь, товарышу! Шульга я, Петро Мосиевич. Партийная ячейка.

Я подбросил руку к кожаному козырьку и наконец-то улыбнулся. «Партийная ячейка» был всем хорош – особенно тем, что после его залпа «пивныки» дружно проглотили языки.

– Кайгородов. Рад знакомству!

Ладонь Петра Мосиевича оказалась истинно пролетарской – каменной. Но это был не камень старого монумента. Дедок совсем не торопился стать барельефом.

– Трое нас в ячейки було, тильки двоих як раз сегодни й положылы: командира товарища Федько и товарища Сергеевича з Юзовки. От я одын й лышывся, а хлопци вид жаху вси подурили…

– Мы не от страха!.. – попытался вмешаться командир Жук, но Петр Мосиевич лишь дернул усом.

– А ты мовчи, пока доросли размовляють. Краще собери усих та построй, як годится. Перед товарищем военинструктором соромно!

Максим Жук обвел невеселым взглядом битое воинство, неуверенно попробовал голос:

– Ребята… То есть товарищи. Вы это…

– Строиться! – гаркнул я. – По росту, по росту, кто повыше – направо, остальные налево, бодро, весело, хорошо!..

Дедок покосился на меня весьма одобрительно. Подмигнул.

– От я и говорю.

Я вдруг понял, что мне очень хочется курить.

* * *

– Тэ-экс! – удовлетворенно протянул штабс-капитан Згривец. – Вопрос с «танькой» можно считать урегулированным, господа. Бронеплощадка, капонирное орудие Норденфельда и три пулемета. Может быть, вспомните, какие именно, гражданин та-ва-рисч?

Командир Жук понурился и даже не стал отвечать. Я мысленно пожалел красногвардейца: получасовой допрос, учиненный фольклористом, определенно не придал ему уверенности. Штабс-капитан не кричал, не ругался, просто спрашивал: обстоятельно, не спеша, ровным, невыразительным голосом. Затем переспрашивал, все так же вежливо. Но даже мне было не слишком уютно. Стоило зазевавшемуся командиру выговорить вместо «ствол» – «дуло» (пытаясь описать помянутые пулеметы), Згривец невозмутимо осведомлялся: откуда именно и не лучше ли прикрыть форточку.

Костры мы все-таки развели – рискнули. Авиации у супостатов в Лихачевке не имелось, а склоны оврага надежно скрывали от любопытных глаз. Нами, впрочем, никто не интересовался: возле домов с красными крышами было пусто. Стихла и стрельба.