Текст книги "Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова"

Сам Яков Петрович в послужном списке указал дату рождения сына – 6 декабря 1832 года. И все бы хорошо, все на своих местах… Но дата рождения следующего ребенка, дочери Анны, здесь же в послужном списке указана – 3 февраля 1833 года. Что же выходит, его жена каждые два месяца рожала?.. Недоглядел Яков Петрович, не ту дату проставил.

Ладно, разберемся…

В 1828 году с началом военных действий против турок юный Бакланов был произведен в хорунжие (с 29 апреля).

Получив чин, сказал отцу:

– Спасибо. Но больше меня не двигай. Я сам выдвинусь.

– Как же это?

– Да вот так. За заслуги и за отличия.

Отец вздохнул, сказал:

– Ладно, посмотрим.

Глава 3. Браилов

После наполеоновских войн, все 20-е годы XIX века, русские вместе с англичанами и французами пытались мирить турок и греков, настаивали, чтоб османы прекратили свои зверства и дали Греции автономию. Уговоры кончились тем, что объединенные эскадры графа Гейдена, адмиралов Кодрингтона и де Риньи 8 октября 1827 года истребили турецкий флот в Наваринской бухте.

Турецкий султан Махмуд IV провозгласил священную войну против ненавистной России. Русские войска стали собираться в Бессарабии для похода на Дунай, и сам Государь выехал к армии. Французы со своей стороны послали в Морею экспедиционный корпус маршала Мармона, англичане же от военных действий воздержались.

Разрыв с Оттоманскою Портою произошел 2 апреля 1828 года. Русские собрали к тому времени 100-тысячную армию, поделенную на четыре корпуса, при 396 орудиях. В Малороссии образовали еще одну армию – резервную. И Гвардейскому корпусу еще в марте 1828 года был объявлен поход на войну. Но Государь, находившийся при армии, ждать не стал ни гвардии, которая явилась на Дунай только в августе, ни кавалерии, по весенней грязи подходившей из Курской губернии, и повелел действовать безотлагательно.

25 апреля войска 6-го и 7-го пехотных корпусов, отслужив с коленопреклонением молебствие, перешли в трех колоннах Прут и молниеносными маршами в пять дней оккупировали Молдавию и Валахию. Командовали ими три немца – Крейц, Рот и Гейсмар. А немцы – известные мастера первого удара.

6-й корпус занял Бухарест, и 9 мая его авангард дошел до Крайовы, 7-й 29 апреля подошел к Браилову, сильнейшей турецкой крепости на левом берегу Дуная, а 3-й корпус, при котором находилась главная квартира, получил приказ перейти Нижний Дунай, переправился на глазах Государя у Сатунова и занял всю Северную Добруджу. Действия эти привели к разброске сил и без того не особенно многочисленной армии.

В 1828 году, с началом русско-турецкой войны, полк Бакланова выступал из Крыма в европейскую Турцию. Генерал-губернатору Новороссии князю М. В. Воронцову понадобился офицер – отвезти депеши великому князю Михаилу Павловичу под Браилов. Бакланов-старший, который принял полк «в командование» после смерти прежнего командира Попова, отрядил курьером Якова. Тот уже, по выслуге лет, имел первый офицерский чин – хорунжего (29 апреля 1828 г.). С депешами, с курьерской подорожной Яков отправился в путь через Молдавию и Валахию.

«Приподнимем занавес за краешек.

Какая старая тяжелая кулиса…»

Весна. Май. Поля и деревья зеленели. Тепло, но не жарко…

Более пятисот верст пролетели, брызгая грязью, мимо него под звон колокольчика, и тяжелым сном казалась безостановочная дорога с ухабами без числа, по которым почтовая телега ныряла несколько суток, отбивая бока, плечи и голову юного Бакланова. О, эта страшная пытка – засохшая колея!..

Переправившись через Прут, пересел он в курудзу – маленькую плетеную корзину на четырех некованых колесах с угловатыми ободьями, отчего имела она обыкновение не катиться, а нестись прыжками. Почтарь – «суруджи» правил с седла, сидя на передней из четырех лошадей, запряженных цугом в шлейках и привязанных веревочками к карудзе. На весь этот легчайший экипаж не приходилось ни одного гвоздя, даже шкворень был деревянный.

Почтарь хлопнул бичом, гикнул – ги-га-га-га! (за что русские прозвали все это, вместе взятое, «гигивкой»), – и они помчались, подпрыгивая и раскачиваясь, до Браилова.

«С курьерской сумкой на груди, двумя пистолетами за поясом, понесся я, сломя голову, в дальний путь. Бич суруджи хлопал, без умолку гремели его нелепые проклятия, дребезжа и стукая, прыгала гигивка по сухой кочковатой дороге, кости мои трещали, тело коробилось под пыткой быстро повторявшихся толчков, я крепился духом и продолжал скакать как подобало курьеру, везущему депеши с перышком на печати, что значило – лететь им быстрее птицы. Благодетельный электрический телеграф тогда еще не был изобретен; сообщались в крайних случаях с помощью курьеров, и от скорости, с которою они умели пожирать расстояние, зависела нередко удача или неудача иного предприятия, зависела иногда жизнь тысячи людей. Если обыкновенное путешествие в валахской почтовой карудзе принадлежало к числу трудных житейских испытаний, то курьерская скачка в этом снадобье решительно могла быть отнесена к самым душегубным способам сокращения человеческой жизни. Отдых, дозволенный в первом случае, во втором положительно не допускался. В виду станции бич суруджи громко возвещал о приближении курьера, быстро выезжала со двора наготове стоявшая карудза, в одно мгновение перекидывали чемодан, курьер перескакивал; ги! га! и лошади с места неслись вихрем до следующей почты». Это – не Бакланов, это Федор Торнау, юный 18-летний немчик, прекрасный офицер и русский патриот, пока прапорщик, а в будущем генерал-лейтенант, получивший все чины «за отличие», а не за выслугу лет, и российский военный агент в Вене. Он почти ровесник Бакланова (всего год разницы) и в одних с ним чинах. И скакал он курьером не в 1828 году, а в 1829-м. Но вряд ли там за год что-то изменилось…

Торнау спешил в Крайову. Это за Прутом скакать верст триста. Путь Бакланова был гораздо короче. Сразу за Галацем переправился он через Серет и свернул к югу по-над Дунаем, низменность которого известна своим убийственным климатом.

Как и все казаки, примечал он по дороге каждую мелочь, и не из праздного любопытства. В тряске стремительной езды разглядел он в Галаце кривые немощеные улицы, низкие одноэтажные дома, лавки азиатского вида, плетни, сады, остроконечные крыши церквей и стены церковные, ярко расписанные. Разглядел даже картины Страшного суда чуть ли не на каждой церковной стене и понял, что народ здесь вороватый, сплошной греховодник, если уж батюшки его на каждой стене Страшным судом пугают.

Господские дома отличались массивностью, широкими террасами и неуклюжими навесами, которые подпирались колоннами неизвестного ордера. Оно и понятно – бояре местные вели свои роды от древних римлян, завоевавших некогда эту землю, именуемую в те времена Дакией. Бакланов ничего этого не знал, но разницу отметил.

Под Браилов он явился 23 мая. По прибытии сдал почту и 10 дней дожидался приказа возвращаться в полк.

Браилов уже более трех недель (с 30 апреля) был осажден русскими войсками 7-го корпуса. 10 тысяч гарнизона удерживали город, выставив на стены и бастионы 278 орудий. На Дунае стояла турецкая флотилия, прикрывая город с юга и востока.

Командовал осадой великий князь Михаил Павлович, фельдцехмейстер, прибывший к городу 5 мая. Осадными работами руководил известный военный инженер Геруа. 7-го числа вечером в блокадный лагерь прибыл сам Государь и остановился в загородном доме браиловского паши.

На другой день Государь с великим князем, фельдмаршалом Витгенштейном и начальником главного штаба графом Дибичем объехал передовые посты и наружные работы. Рекогносцировка показала, что удобен для атаки левый фланг городских укреплений – между 1-м и 3-м бастионами – из-за близости форштадта и садов. Там, прикрываясь зарослями садов и постройками форштадта, уже начал работы Геруа.

1-ю параллель заложили еще до приезда Государя по всем правилам, косо – один край в 150 и другой в 300 саженях от рва. В ночь на 2 мая начали строить осадную батарею. До 13 мая установили на ней 44 орудия. 13 мая артиллерия этой батареи в присутствии Государя разбила Пандурские ворота. Турки отвечали. Несколько 24-фунтовых ядер ударили из крепости в основание возвышения, на котором стоял император и с которого он не сошел до самого прекращения огня.

Неприятельская флотилия, опасаясь попасть под ядра русской артиллерии, отошла.

В ночь на 14 мая русские отрыли 2-ю параллель. А 16 мая били по Браилову столь сильно, что взорвали в крепости пороховой погреб и вызвали мощнейший пожар.

Государя меж тем отвлекли другие, не менее важные дела. Запорожская Сечь, с давних времен существовавшая на турецком берегу Дуная, опять запросилась в русское подданство. Тысяча запорожцев с кошевым атаманом Иосифом Гладким, всеми старшинами и есаулами перешли Дунай и поклялись верою и правдою служить России. Государь их услуги принял.

Меж тем под Браиловом 20 мая в 5 часов утра турецкий гарнизон пошел на вылазку на своем левом фланге, там, где в форштадте и в садах русские саперы рыли траншеи. Вылазку русские отбили и в ночь на 21 мая начали сапой копать подходы к крепости. В ночь на 23 мая заложили 3-ю параллель. Так что, когда юный Бакланов прибыл под Браилов, осадные работы были в самом разгаре.

По прибытии он сдал почту дежурному офицеру, услышал торопливое и рассеянное «Ждите…» и несколько дней дожидался приказа возвращаться в полк.

Жил он все это время при штабе, палатки которого стояли среди осадного лагеря на возвышенности, приглядывался к штабным. Штабные офицеры – цвет армии. Только здесь да в гвардии, да, пожалуй, кое-где в кавалерии, попадались люди образованные. По вечерам на отдыхе газеты читали. Приглядывался Бакланов издали к названиям – «Пчела», «Сын отечества»; тихие и благонамеренные читали «Московский телеграф», спорщики и непризнанные стратеги – «Инвалид».

Рядом, в лагере пехотного полка, стоявшего в прикрытии корпусной квартиры, образования и учености не наблюдалось. Офицеры там – фронтовые служаки и по большей части добрые ребята, храбрые, но ленивые. Если стрельбы и работ не было, весь день бездумно лежали на кровати или в палатке и в потолок смотрели.

Выходило из штабных палаток начальство, смотрело в зрительные трубы на крепость, на разрушенный форштадт, где среди почернелых садов под турецкими пулями и ядрами суетились саперы. Главные работы там шли по ночам.

Как раз по приезду Бакланова, в ночь на 24-е, русские повели подступы сапой к контрэскарпу рва, против прибрежного бастиона и против 2-го бастиона. 25 мая дошли до контрэскарпа и заложили плацдармы. В ночь на 26 мая стали готовить спуски – начали минную войну. Руководил ею инженер-генерал Ден 2-й. В ночь 26 и 27 мая турки два раза делали вылазки. Русские вылазки отбили и 27 мая начали строить еще батареи.

29 мая русская Дунайская флотилия, наполовину состоявшая из черноморских казаков, потомков запорожских морских разбойников, разбила стоявшую у Браилова турецкую флотилию и взяла 12 судов.

31 мая доложили по начальству, что новые батареи готовы, а 2 июня и минные работы были закончены. Под бастион № 1 заложили 300 пудов пороху, под бастион № 2 – 276. На 3 июня назначили штурм…

О Бакланове за повседневной беготней в штабе забыли. Он подходил, но робел спрашивать. У дежурных одной минуты свободной не находилось. Да и самому интересно было на штурм посмотреть.

Как-то вечером он услышал, что вызывают добровольцев (охотников) идти на штурм Браилова впереди атакующих колонн. Пришли офицеры в пехотный лагерь, подняли солдат, стали спрашивать. И Яков Бакланов подошел, стал позади толпы, глядел через головы.

Удивительно. На Дону бы и спрашивать не стали… А уговаривать и подавно. Подраться все готовы. Бывало, при Суворове или еще при ком-то, во времена матушки Екатерины, выедет какой-нибудь мамелюк в белом бурнусе, пандур в красном плаще или из джигитов кто из толпищ своих: давайте, мол, кто смелый… Все смелые. Но надо один на один, и чтоб из своих никто не обиделся. Втыкает тогда ближайший казак пику в землю, съезжаются ребята, человек пять-шесть, и от хозяйской руки начинают своими руками вверх по древку перехватывать. Чей верх, того и пика. Хватай и скачи, коли бусурмана.

Много позже, в последнюю войну великой империи, зафиксировали расплодившиеся газетчики такой случай. Преследовали русские войска бегущего противника, выбились из сил, остановились, выделили сводный отряд, но и в сводном отряде лошади стали падать. Но настаивало начальство: «Дальше, дальше…». На плечах, в чужую землю, прямо в пасть…

Построили начальники отряд: «Надо, ребята… Дело смертельное, но надо… Кто охотником пойдет?» И приданная отряду казачья сотня в следующий миг вся, до единого человека, бесшумно, без голоса и шепота, сделала два шага вперед и замерла по-уставному, не меняясь в лице.

Командир отряда вроде и не обрадовался, хотя и удивился, только и сказал вполголоса: «Оголтелый народ…»

И Бакланов сейчас дождался, когда глянули в его сторону, и из-за голов толпы свою фуражку приподнял и кивнул. Это же везение! Хотел поглядеть, а предложили даже поучаствовать…

– Пойдете, хорунжий?

– Да чего ж, пойду…

«Не рассуждая, какие могут быть последствия, – вспоминал он позже – заявил, что тоже пойдет».

В полночь стояли уже наготове две колонны войск по 2 полка, по роте саперов и 2 орудия. После взрыва предстояло им идти на штурм из 2-й параллели. Вышли на исходные позиции и ждали рассвета.

Вспоминал в старости Бакланов, что на рассвете бросились охотники к главной батарее и закричали «ура!». Подбежали ко рву, но их вдруг подняло на воздух, и он «несколько сажен летел как птица пернатая». На другой день очнулся в палатке раненых…

Биографы писали, что молодой Бакланов попал под взрыв мины, был отброшен и засыпан землей – что, возможно, спасло ему жизнь. Из остальных уцелевших после взрыва добровольцев спасся лишь один унтер-офицер, успевший спрыгнуть в Дунай, прочих всех перебили турки на вылазке. В общем, штурм сорвался, потери громадные…

По официальной версии, 3 июня русские взорвали заложенный под вражеские бастионы порох. После взрыва колонны пошли на штурм из 2-й параллели. Правая колонна из-за рыхлой почвы, образовавшейся на месте взрыва, не могла ворваться в образовавшийся пролом и отошла обратно в параллель. Левая колонна нарвалась на сильное сопротивление и тоже была отбита. Турки шесть раз кидались в контратаки на левый передний плацдарм…

На штурме русские потеряли 3 генералов, 92 офицера и 2655 нижних чинов…

Интересно получается. Расчищая дорогу штурмующим войскам, взорвали пятьсот с лишним пудов пороха. Долбануло и землю раскидало так, что штурмовая колонна на месте взрыва «из-за рыхлой почвы» не смогла продвинуться и отошла. Вот, наверное, фейерверк был!..

Но Бакланов ни о каком взрыве, расчищающем дорогу войскам, не упоминает, зато сам нарывается и говорит, что их вдруг «подняло на воздух» и летел он «как птица пернатая».

Что же получается? Русское командование (да, наверное, те же штабные немцы) рассчитало все до мелочей: взорвут пороховые заряды, и сразу же в проломы, пока турки не опомнились, войдут охотники, а за ними уже из 2-й параллели пойдут колонны. Иначе зачем охотников вызывали? То есть мощнейший взрыв и бросок охотников должны идти впритык, сразу же один за другим. Тут расчет на секунды.

Одного штабные не учли – длинных ног юного Бакланова. Опередил он этот расчет как раз на секунды, и когда прогремел мощнейший взрыв, оказался уже у крепостного рва…

Как он в палатке раненых оказался – тоже вопрос. Кто его туда вынес? Из добровольцев никто не спасся, лишь один в Дунай спрыгнул. Турки шесть раз в контратаки на русские осадные траншеи ходили…

А что ж пишут официальные источники? С утра 4 июня русские открыли огонь артиллерии, чтоб турки не заделали проломы. Турки в 10 вечера начали сильный ответный огонь. 5 июня утром объявили перемирие на 4 часа для уборки трупов. Из крепости, пользуясь перемирием, вышел парламентер с переговорами о сдаче. И 6 июня – договор о капитуляции Браилова.

Только 5-го могли Бакланова подобрать, через двое суток после взрыва. И очнулся он, выходит, 6-го, в день капитуляции.

Пять дней пробыл он в госпитале, капитуляции Браилова и иных торжеств русского оружия не видел и вообще об этом не вспоминает. Мы же удивляемся баклановскому везению и железному здоровью.

7-го стали из города выходить турки. Потери их тоже были велики – из десятитысячного гарнизона остались 8 тысяч при 273 орудиях. По договору о капитуляции, подписанному великим князем Михаилом Павловичем с трехбунчужным пашой Сулейманом, они под прикрытием русских войск уходили за Дунай, в крепость Силистрию.

Закрепившись на левом берегу Дуная, оставив здесь гарнизоны и небольшой отряд генерала Гейсмара (удерживать турок, если полезут со стороны Видина), русские войска устремились на правый берег, где их с нетерпением ждал сам Государь с 3-м корпусом. Осадный лагерь снимался. Волонтеров и задержавшихся курьеров, наделив соответствующими подорожными, рассылали по прежним местам службы.

И, отлежав пять дней в госпитале, Яков Бакланов поскакал обратно навстречу полку. Полк свой он нашел в местечке Рийны (Рении) при впадении Прута в Дунай, пока еще на русской территории. «…Я первым долгом счел рассказать мою отвагу отцу в чаянии получить похвалу; но, увы! вместо похвал отец отдубасил меня нагайкой, приговаривая: “не суйся в омут, когда отдален от своей части, а с ней иди в огонь и в воду”».

Глава 4. Турецкая кампания

Государь за Дунаем ждал подкреплений. С 3-м корпусом он еще 27 мая переправился через Дунай. У руля его лодки сидел сам запорожский полковник Гладкий, бывший двухбунчужный паша, а гребли запорожцы. В короткое время русские войска, как мы знаем, заняли всю Северную Добруджу, крепости Мачин, Гирсово. 12 июня генерал-лейтенант Редигер вступил в крепость Кюстенджи. «Около этого времени Некрасовцы, потомки Донских Казаков, удалившиеся в Турецкие пределы во время смуты, бывшей на Дону при Петре Великом, выслали к Государю депутатов с повинною и вступили в подданство России», – писал историк.

Этим стремительным наступлением русские захватили более 300 орудий и большое число военных запасов. 9 июня в лагере при Трояновом вале на реке Карасу Государь наградил главнокомандующего, фельдмаршала Витгенштейна, алмазными знаками ордена Андрея Первозванного.

Однако в наших войсках за Дунаем после выделения гарнизонов осталось 20 тысяч сабель и штыков. Впереди была сильная крепость Варна, а над правым флангом нависала Шумла, где турки собирали силы для контрнаступления. Государь ждал 7-й корпус, чтоб с его прибытием идти на Варну, а кроме того – 6-й корпус, который должен был в Силистрии осадить бывший браиловский гарнизон.

Южнее русские войска одновременно осадили Варну, Шумлу и Силистрию. Сил не хватало… Тиф и лихорадка терзали армию. Башибузуки терзали ее транспорты и тылы. От бескормицы падали лошади. Две трети кавалерии пришлось спешить. В августе подошла гвардия и вместе с ней 2-й корпус (две пехотные и две гусарские дивизии).

29 августа Варна наконец сдалась, и 2 октября Государь, наградив руководившего осадой графа Воронцова, отбыл морем в Россию. 3 октября Витгенштейн начал отводить войска от Шумлы. Турки преследовали конницей. Наша безлошадная кавалерия туркам противостоять не могла, и 3-й корпус при отступлении бросил все свои обозы.

23 октября ранняя метель замела русские позиции и солдатские землянки под Силистрией, по Дунаю пошли крыги льда. 27 октября пришлось снимать осаду и с Силистрии.

Похоже, что полк Бакланова во всех этих событиях не участвовал. Занимая чужую территорию, русские не снимали пограничных постов по старой границе, главной задачей которых оставалось «охранение от вторжения свирепствовавшей в Молдавских владениях чумной заразы». Да и чужую территорию по возможности расчленяли, перекрывая естественные рубежи – реки и речки – казачьими кордонами, закрывая всякому возможному разносчику эпидемии проход и проезд. Так удавалось на какое-то время уберечь войска от чумы или холеры. Так что для казаков и в тылу служба всегда находилась.

В послужном списке Бакланова-старшего сказано, что с сентября 1828 по май 1829 года полк содержал посты по Троянову валу к Черноводам (Карасу) до Дуная.

Сам Яков Петрович впоследствии вспоминал: «Полк перешел Дунай в Исакчах. 22 октября 1828 года прибыл к крепости Костенжи, занял от нее наблюдательную линию по Троянову валу к Черноводам выше Гирсова на Дунае. Здесь оставался в продолжение зимы…»

Здесь же Петр Дмитриевич Бакланов был произведен 13 апреля 1829 года в подполковники и утвержден в командовании полком.

Крепость Костенджи – это нынешняя Констанца. От нее к Дунаю и тянулся знаменитый Троянов вал, занимая который в многочисленных войнах с турками, русские обычно отрезали и брали под свой контроль все нижнее течение Дуная.

Мимо полка, занявшего линию по Троянову валу, русские войска, стоявшие ранее под Шумлой и Силистрией, возвращались на зиму в Молдавию и Валахию, оставив кое-где гарнизоны для наблюдения за противником.

Победы, описанные в официальных реляциях, впечатляли. За 1828 год русские заняли Молдавию, Валахию и часть Болгарии, пленили 9 пашей и 22 тысячи турецких солдат и офицеров, отбили 957 пушек, взяли 180 знамен, захватили или потопили 17 больших судов и 45 малых. Профессионалы же считали, что кампания проведена в высшей степени неудовлетворительно. Время потратили и силы разбросали, одновременно осаждали три крепости, взяли лишь одну, а от двух других отошли несолоно хлебавши. Понимали, что присутствие и распоряжения Государя сильно стесняли Витгенштейна, совершенно лишенного власти, но помалкивали.

Суровая зима, по воспоминаниям Я. П. Бакланова, прошла мирно. Жили казаки в бурдейках – крестьянских землянках. У этой бурдейки возвышалась над землей одна крыша, утоптанная глиной для стока воды, да плетневая труба в человеческий рост. Местные мужики деревянные дома строили лишь в предгорьях за Дунаем, подальше от турок – а так по большей части в таких вот норах сидели.

За казаками приходилось присматривать. Как писал прапорщик Торнау, среди добродушных и преданных начальству русских солдат «есть также пьяницы, воры и разбойники; война способствует развитию грабежа и бесчинства, образующих мародерство, от которого не избавлена никакая европейская и неевропейская армия. Особенно казаки, дисциплинированные менее линейного войска, любят, как у них говорится, пошарить, причем они не всегда отличают мирного жителя от вооруженного врага».

Биограф Бакланова, В. А. Потто, пишет, что юный Бакланов был переведен временно в артиллерию. «… Зиму он провел в батарее», но затем перешел, «по словам его», обратно в полк. Но перешел после особого случая, имевшего место под Шумлою.

2-я Донская конно-артиллерийская рота действительно принимала участие в этой русско-турецкой войне.

Мог юный Бакланов в ней оказаться? Конечно, мог. В начале ХХ века М. Жиров составил «Материалы для истории артиллерии Войска Донского» и там писал: «Само войсковое начальство, по-видимому, считало службу в артиллерии для казаков более тяжелою, чем в полках…» И в артиллерию на исправление отправляли казаков Атаманского полка, чтоб они могли «возчувствовать дурные поступки свои и исправить поведение». Сам отец мог заслать Якова Бакланова на время в артиллерию, чтоб он от скуки за зиму не натворил в полку чего-нибудь. И по внешним данным он подходил, ибо требовались в артиллерию люди здорового телосложения.

Сам Я. П. Бакланов в своих воспоминаниях о временной службе в артиллерии не пишет, а повествование о событиях 1829 года начинает фразой: «Полк наш присоединился к главным силам, шедшим к Шумле, и в продолжение всего года участвовал во многих сражениях».

Что же происходило на театре военных действий в 1829 году?

9 февраля Витгенштейн сдал командование армией. Всю кампанию он тяготился присутствием при армии самого царя, начальника главного штаба Дибича и великого князя Михаила Павловича, не чувствовал себя достаточно свободным, и начальника штаба армии Киселева навязали ему помимо его воли. И после падения Варны запросился Витгенштейн в отставку. Но царь тогда рескриптом от 11 ноября 1828 года просил его остаться, невзирая на постигшие полководца недуги. В начале года взяли еще две турецкие крепости – Кале и Турно – и в них 87 орудий, но больше сил у заболевшего фельдмаршала не осталось, и Государь 6 февраля его отпустил на временное отдохновение в надежде вновь увидеть полезным отечеству.

Командование принял барон Иван Иванович Дибич, великий трудяга и храбрый воин. Происходил он из силезских дворян. Отец его состоял в адъютантах при самом Фридрихе Великом, но при Павле I приглашен был в Россию и привез с собой сына, в то время портупей-прапорщика. Принятый в Семеновский полк, юный Дибич отличался от светских ветреников пристрастием к фронту и наукам и немало удивил всех тем, что за полгода выучился говорить и писать по-русски как природный россиянин. Да и что еще ему оставалось делать при скромных средствах и незавидной наружности? Не зря же Денис Давыдов, описывая невозможное («Багратиона нос вершком короче стал»), нафантазировал: «И Дибич красотой людей перепугал».

В Аустерлицком сражении юный Дибич, раненный в кисть правой руки, перевязал рану платком, взял шпагу в левую руку и остался с ротой до конца сражения (в романе Льва Толстого «Война и мир» нечто похожее случилось с Бергом, героем не особо симпатичным).

После первых войн с Наполеоном Дибич в 26 лет вышел в полковники, а в Отечественную войну, на 28-м году жизни, заслуженно получил чин генерал-майора. Император Александр I считал Дибича незаменимым человеком и назначил начальником своего главного штаба, а император Николай I произвел Дибича в генералы от инфантерии и возвел в графское достоинство.

Итак, в начале 1829 года сорокатрехлетний энергичный граф Дибич прибыл в войска с готовым планом будущей кампании. Предполагал он взять Силистрию и тем самым обеспечить себе тыл, а затем, опираясь на Варну и Черноморский флот, перейти Балканы и идти прямиком на Константинополь.

Сама природа, казалось, противилась столь дерзким замыслам. Из 95-тысячной армии, собранной для наступления, лишь четвертая часть стояла на правом берегу Дуная, остальные зимовали в Валахии. Необычайно суровая зима и плохое довольствие вызвали заболевания, а в Добрудже, на правом берегу, и вовсе вспыхнула чума, уносившая тысячи жизней.

Поздняя весна оттягивала начало кампании. Но Дибич время даром не терял. Довольствие армии, идущей в наступление, он решил поручить флоту. На болгарском берегу, верст сто южнее Варны, в Сизополе, городке, с трех сторон окруженном водой, русские высадили 3-тысячный десант, отбили все турецкие атаки и стали устраивать там, в турецком тылу, свою главную базу. Турки, потерявшие в Наваринской бухте свой флот, ничего не могли поделать. Таким образом, русская армия, которой предстояло идти в наступление, не удалялась от источников снабжения, а приближалась к ним.

Военные действия начали турки. Визирь с 25 тысячами регулярных войск двинулся от Шумлы к Варне. Занимавший Добруджу генерал Рот, имея за вычетом гарнизона 14 тысяч солдат, встретил турок у Эски-Арнаутлара и у Правод и отбил.

Чума меж тем, как живая враждебная сила, наползла с юга, перешла около Галаца Дунай и стала распространяться по Молдавии и Большой Валахии. Спасения от нее не стало нигде.

В конце апреля 1829 года главные русские войска опять двинулись за разлившийся, полноводный Дунай под Шумлу и Силистрию. Реку перешли с трудом сначала в Гирсове, потом в Калараше, сосредоточились в Черноводах и открыли кампанию, появившись 17 мая под Силистрией.

21 мая полк старшего Бакланова затребовали на соединение с войсками Дибича:

– Имеете выступить по Шумлинской дороге на соединение к главной армии…

Шумлинскую дорогу издали определяли по запаху. В прошлом году пало на ней сорок тысяч волов, по четыреста на каждую версту. Так что и костями она была устлана достаточно, сбиться невозможно.

Идти предстояло по холмистой местности, которая раньше была самого цветущего вида. Дорогой, богатой лесом, казаки большую половину пути ехали «по холодку», но смрад стоял страшный, и дышалось с трудом.

Показывались иногда конные турки на почтительном расстоянии и исчезали при виде казаков, не упускавших случая поскакать за ними в погоню. Кроме этих редких встреч, вся страна казалась безлюдною и представляла картину самого жалкого разорения: в брошенных полусгоревших селениях ни следа жизни, одни стаи голодных облезлых собак встречали казачий полк воем и злобным лаем.

Полк оттеснил турецкие партии у селения Каургу, разбил их 25 мая при Невчинской долине и присоединился к Дибичу.

Здесь Бакланов увидел самого главнокомандующего, человека с толстой низенькой фигурой и несоразмерно большой головой, покрытою лесом темных с проседью волос. По воспоминаниям очевидцев, Дибич имел быстрый взгляд, живые и угловатые движения, «разговор несвязный, отрывистый, затруднявший людей, редко с ним обращавшихся». Он не занимался своею одеждою; был неловок в обращении; с нравом пылким, скорым соединял добродушие, сострадательность, строгую справедливость; оставался незлопамятен, доступен, ласков с подчиненными; на верху почестей не знал гордости; помнил прежние связи, искренно любил родных. Золото, а не начальник.

И турок граф Дибич подловил и разнес классически.

Ложементы и редуты, окружавшие Силистрию, русские взяли. Турок загнали штыками во внутренние укрепления, положили у них человек 400, сами потеряли 190, из них 15 офицеров.

Но о Силистрию русские войска несколько раз в течение ряда войн зубы ломали. И сейчас стоявший в Шумле великий визирь Мегмет-Решид-паша понадеялся на крепкие силистрийские стены, а сам с 40-тысячным войском вышел из Шумлы и пошел осаждать занятые отрядом генерала Рота Праводы.

Дибичу только того и надо было. Он оставил у Силистрии генерала Красовского с половиной войска, а сам со второй половиной усиленным и скрытным переходом достиг 24 мая селения Мадры, отрезав визиря от легкомысленно оставленной им Шумлы. В Мадры, собственно, и прибыл к Дибичу полк Бакланова.

Впрочем. М. Жиров утверждает, что П. Д. Бакланов оставил часть полка в Каурге, а с остальными казаками отправился на связь к Роту.

Со своей стороны, генерал Рот не стал дожидаться, когда визирь запрет его в Праводах, оставил там генерала Куприянова с 4 полками пехоты, 2 полками кавалерии и соответствующей артиллерией, а сам, дав круг, разминулся с турками и вышел туда же, к Мадрам, на соединение к Дибичу.