Текст книги "Атаман Краснов и Донская армия. 1918 год"

Подошли наконец корниловцы, но развернулись в затылок 1-му батальону партизан, и при наступлении корниловские и партизанские цепи смешались.

Писарев занял предместье и остановился у артиллерийских казарм.

Казанович в этот день был ранен в плечо.

Партизанский полк заночевал под Екатеринодаром: 1-й батальон в степи у кургана, 2-й – у ручья перед артиллерийскими казармами.

Утром 29 марта (11 апреля) 2-й батальон Партизанского полка неудачно атаковал артиллерийские казармы. Писарев был ранен в ногу. 2-й батальон, имея в строю 150 человек, был сменен Офицерским полком генерала Маркова и отошел левее, к 1-му батальону и корниловцам.

Общая атака была назначена на 5 часов дня. Партизаны и корниловцы должны были прорваться к городскому кладбищу. На помощь корниловцам подошли две сотни казаков Елисаветинской станицы.

На правом фланге генерал Марков с Офицерским полком после артподготовки в 7 снарядов взял артиллерийские казармы. Настала очередь корниловцев и партизан. Корниловцы дошли до ручья и там, в овраге, потеряли командира полка Неженцева. Партизаны – 2-й батальон и 2-я сотня 1-го батальона – при поддержке елисаветинских казаков сбили красных, ворвались на Ярморочную улицу и дошли до Сенной площади. Здесь Казанович занял оборону и стал ждать поддержки. Поддержки не было. Сотник Хоперский, посланный на связь, никого не нашел. Впоследствии выяснилось, что из-за смерти Неженцева и командира 1-го батальона Партизанского полка Курочкина атака Казановича не была поддержана.

Казанович с отрядом в 250 человек и трофейными снарядами решил возвращаться и благополучно вышел из города. Один из партизан вспоминал, что «бродили» по городу в течение нескольких часов «и вернулись сквозь красные цепи, да еще и привезли с собой подводу со снарядами»[280]280
  Доброволец Иванов. Указ. соч. // Вестник первопоходника. № 33. С. 9.


[Закрыть]. Из 800 человек в полку осталось 300. Вечером 30 марта (12 апреля) партизаны оставались в резерве.

31 марта (13 апреля) погиб Корнилов, части были обескровлены (у корниловцев в строю осталось 65 штыков), и армия стала выходить из боя.

Чтобы прикрыть отход, с левого фланга, из «Садов», в атаку на железнодорожный вокзал, где стояли два красных бронепоезда, была брошена конница. «Для спасения пехоты конница должна была пожертвовать собой», – считал один из очевидцев. В атаке участвовал конный Баклановский отряд. «Отряд был донской и состоял из офицеров и донской учащейся молодежи»[281]281
  Гетманов М. Первый Корниловский поход // Вестник первопоходника. 1961. № 2. С. 4.


[Закрыть]. Баклановцы со своим черным значком были на правом фланге, левее развернулся Кубанский гвардейский дивизион (в составе этого дивизиона был взвод донских лейб-казаков), еще левее – кубанская офицерская сотня. Но если раньше Красная гвардия представляла собой «вооруженный сброд, впадающий сразу в панику при виде атакующей конницы», то теперь «добровольцев» встретили части, прибывшие с Кавказского фронта, «и с дистанции прямого прицела мы были встречены правильными залпами пехотного огня», – вспоминал участник боя[282]282
  Там же.


[Закрыть]. Две шеренги кубанских пластунов действовали по уставу. Первая шеренга стреляла с колена, вторая – стоя.

Четверо конных кубанцев прорвались сквозь ряды пластунов, и даже вернулись к своим[283]283
  Черешнев В. Конница под Екатеринодаром // Вестник первопоходника. № 8. С. 6–7.


[Закрыть]. Донцам повезло меньше. Лейб-казаки вместе с другими гвардейцами влетели в болото перед насыпью железной дороги и за несколько секунд потеряли четверть личного состава и три четверти лошадей. Были убиты есаул Я. Ф. Рыковский и подъесаул Н. П. Плеве. Всего в атаке «добровольцы» потеряли убитыми 32 офицера и откатились.

Партизанский полк двинулся к «Садам», где большевики теснили «добровольческую» кавалерию. Красная конница наступала в пешем строю и была остановлена партизанами.

Вечером по армии был отдан приказ отступать.

В ночь с 2 на 3 (15–16) апреля конница получила приказ разобрать по сумкам кубанскую казну – возчики бежали[284]284
  Гетманов М. Указ. соч. С. 5.


[Закрыть]. От Дядьковской до Журавской донская конница шла в авангарде Добровольческой армии. Партизаны – в арьергарде. Когда в Дядьковской Добровольческая армия оставила своих раненых, партизанский полк так не сделал. В полку был перевязочный отряд, доставшийся в наследство от первого Чернецовского отряда, и донцы своих раненых вывезли.

19 апреля (2 мая) «добровольцы» вышли к границам Дона.

В Первом кубанском походе донцы потеряли 60 % убитыми. Потери были в основном у пеших партизан[285]285
  Родимый край. № 50. С. 13.


[Закрыть]. Старых чернецовцев сохранилось не больше трех десятков[286]286
  Доброволец Иванов. По следам памяти // Вестник первопоходника. № 33. С. 9.


[Закрыть]. Всего Добровольческая армия потеряла во время своего похода около 400 убитых и 1500 раненых[287]287
  Николаев К. Н. Первый Кубанский поход // Вестник первопоходника. № 31–32. С. 26.


[Закрыть].

Как видим, потери партизан, понесенные в 1-м Кубанском походе, несопоставимы с потерями Степного похода.

Раздел II. Зарождение

Глава 8. Победа восстания

На Дону период с февраля по май 1918 года, период первого установления советской власти, преобразований, охарактеризованных впоследствии в советской историографии как «демократические» и «социалистические», отмечен изменением отношения различных слоев казачества к Советам и большевикам.

Впоследствии, в июне 1920 года, на Донской областной конференции РКП(б) большевиками отмечалось: «Короткий период советской власти в 1918 г. наша организация представляла из себя слабую группу, которая не могла руководить событиями, а плелась на поводу стихии, и только революционная стихия выручала нас…»[288]288
  ЦДНИРО, ф. 4, оп. 1, д. 5, л. 6.


[Закрыть]

Экономический и культурный центр региона – Ростов-на-Дону – содрогался под напором разрушительной стихии. Видный большевик А. С. Бубнов 7 апреля 1918 года заявил на собрании Ростовско-Нахичеванской организации большевиков, что «пролетариат стоит перед опасностью быть задавленным люмпен-пролетарским, босяцким, хулиганским элементом»[289]289
  Донские известия. 1918. 9 апреля.


[Закрыть].

Процветали различные «секретные службы». «Всякое “демократическое правительство” начинало с контрразведки», – отмечал А. И. Деникин[290]290
  Деникин А. И. Указ. соч. Т. 2. С. 283.


[Закрыть]. Ростов-на-Дону не был исключением. «Разведка левых социалистов-революционеров во главе с Калабуховым шпионила всюду и везде. Разведка Украинской Рады и разведка большевиков не отставала тоже»[291]291
  Наши агенты от милиционера до наркома. Воспоминания белого контрразведчика Николая Сигиды // Родина. 1990. № 10. С. 64.


[Закрыть].

Власти не существовало. «Власть как таковая находилась в руках любого вооруженного, взявшего себе право казнить и миловать по своему усмотрению»[292]292
  Там же. С. 65.


[Закрыть].

Белогвардейский агент сообщал впоследствии: «Наши разведчики имели доступ всюду… Начиная от милицейских участков и кончая наркомом, разведка имела свои глаза и уши…»[293]293
  Там же.


[Закрыть].

Тем не менее пронизавшие все советские структуры белые шпионы не предотвратили (да, видимо, и не стремились) массовых репрессий и зверств, павших на «классового врага» и просто мирных жителей.

И все же эти ростовские «страсти» мало трогали казачество. Более глубокий и страшный конфликт вызрел к тому времени. «Крестьянству с его земельным голодом приходится обращать взоры не на помещичью землю (ее здесь сравнительно мало), а на казачью», – сообщали большевики с Дона[294]294
  РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 65, д. 34, л. 57 об.


[Закрыть].

Донские офицеры в своих мемуарах отмечали, что «со второй половины февраля месяца в станицах и хуторах началось пассивное сопротивление советской власти»[295]295
  Янов Г. П. Дон под большевиками весной 1918 г. и восстание станиц на Дону // Донская летопись. № 3. Белград, 1924. С. 17.


[Закрыть]. Как результат, начинается сближение казаков и спрятавшихся по глухим углам офицеров, медленно гаснут антиофицерские настроения. С. В. Денисов, активный участник тех событий, вспоминал: «Словом, казаки ждали и искали руководителей, лица, чувствовавшие в себе силы быть руководителями … казаков, – искали сами себе работу, не выявляя своего лица»[296]296
  Ген. Денисов. Записки. Гражданская война на Юге России. 1918–1920. Ч. 1. Константинополь, 1921. С. 45.


[Закрыть].

В станицах вблизи Ростова и Новочеркасска проживали (правда «весьма скромно») донские генералы – Краснов, Черячукин. «Казачья власть на местах, в это время, почти не подверглась изменению по своему существу.

Выборные станичные атаманы (за немногим исключением) остались на своих местах. Прибавился Станичный комитет (Совет), в составе которого можно было видеть даже и офицеров.

Советы обороны главным образом были в руках у офицеров.

Такой аппарат власти на местах пока, по-видимому, удовлетворял советские круги, но он, конечно, еще более удовлетворял тех будущих руководителей, которые подготовляли восстание казаков», – вспоминал генерал Денисов[297]297
  Там же.


[Закрыть].

Впрочем, мирилась с такой ситуацией новая власть из-за недостатка сил. Казакам большевики не верили. «Казаки, что ветер майский, три раза в день меняются», – говорили красногвардейцы[298]298
  Юность боевая. Л., 1961. С. 54.


[Закрыть].

С наступлением весны противоречия в сельской местности обострились. «Кое-где начинается насильственный захват земель», – отмечала советская пресса, описывая обстановку на Дону[299]299
  Известия ВЦИК. 1918. 20 марта.


[Закрыть]. Основная масса казачества, как и обычно, сначала колебалась. Когда крестьяне пытались делить землю, не дожидаясь решения земельного вопроса в законодательном порядке, казаки даже апеллировали к местной власти[300]300
  ГАРО, ф. 3440, оп. 1, д. 2, л. 14–14 об.


[Закрыть].

На севере области казаки болезненно реагировали даже на захват крестьянами помещичьих земель. Но дальше было хуже. «Иногороднее пришлое крестьянство приступило к обработке… войсковой запасной земли и излишков земли в юртах богатых южных станиц»[301]301
  Известия ВЦИК. 1918. 16 июля.


[Закрыть]. Крестьяне, арендовавшие землю у казаков, «перестали платить арендную плату»[302]302
  Меликов В. А. Героическая оборона Царицына (1918). М., 1940. С. 55.


[Закрыть]. Власть вместо того, чтобы сгладить противоречия, взяла курс на борьбу с «кулацкими элементами казачества»[303]303
  Правда. 1918. 16 апреля.


[Закрыть].

В связи с тем, что иногородние крестьяне перестали платить за аренду земли и стали пользоваться ею безвозмездно, практически без средств к существованию оказалась часть казачьей бедноты, которая жила за счет сдачи земли в аренду.

Приступая к захвату земли, крестьяне справедливо опасались казаков и, пользуясь присутствием Красной гвардии, попытались предварительно разоружить опасные для них казачьи хутора и станицы и запугать казаков. В соответствии с уровнем политической культуры средством запугивания стал террор. Казак Усть-Белокалитвенской станицы И. В. Пятибратов вспоминал, что «по снегу еще» в их хутор Свинарев вошли «хохлы» слободы Головой, забрали 11 человек и расстреляли (из этих 11 трое были иногородними). «Потом объясняли, что убили за своих – за побитый отрядик красногвардейцев, который еще с осени собрали на станции Грачи. 11 человек – это только у нас, а таких расстрелянных и сожженных хуторов до двух десятков было только в нашей станице»[304]304
  Лихое время // Станица. 2001. № 3 (36). С. 26.


[Закрыть].

Казаки по соседству с крестьянскими слободами стали вооружаться и объединяться. Как писали сами казаки, «организация войск по обороне станицы Егорлыкской [началась] с 1-х чисел марта»[305]305
  ГАРО, ф. 46, оп. 1, д. 4216, л. 253.


[Закрыть].

Ситуация стала взрывоопасной. 18 февраля (3 марта) на митинге в Новочеркасске, в театре, была зачитана перехваченная телеграмма Мамонтова с призывом восстать, в ответ «революционные» казаки гарнизона кричали «ура»[306]306
  Родимый край. № 48. С. 7.


[Закрыть].

Первое зафиксированной вооруженное столкновение с советской властью произошло 8 (21) марта 1918 года – казаки станицы Луганской отбили 34 арестованных офицера, которых из Каменской везли в Луганскую ЧК[307]307
  Янов Г. П. Указ. соч. С. 20.


[Закрыть]. Но сил у казаков пока не хватало, и когда красные послали карательную экспедицию против Луганской станицы, казаки выдали освобожденных ими офицеров. Из 34-х бежал лишь один, который смог добраться до отряда П. Х. Попова.

Еще раньше якобы был создан своеобразный казачий отряд самообороны в станице Гундоровской. К 1 (14) марта здесь собралась группа вооруженных казаков во главе с хорунжим М. А. Сухаревым и стала рассылать воззвания по хуторам о необходимости защиты станицы. Об этом сразу же стало известно на близлежащих рудниках, и оттуда был послан карательный отряд в 60 человек в Гундоровскую. В полночь на 1 (14) марта казаки запустили этот отряд в станицу и «заключили под стражу». Через два дня попытка красных с рудников повторилась, и снова гундоровцы часть «переловили», а остальных «отогнали восвояси». «Так весь март прошел в столкновении мелких красных отрядов с казаками»[308]308
  Сполох С. История одной казачьей станицы. М., 2005. С. 217–218.


[Закрыть]. Однако, сообщая об этих событиях, очевидцы не говорят ни об одном убитом. Видимо, отрезанная от остальной территории Войска большевистски настроенной Каменской небольшая станица Гундоровская пыталась пока бескровно отбиваться от насаждения чуждой власти.

Но там, где сил у казаков было достаточно, ситуация складывалась по-другому. 10 (23) марта в Новочеркасске председатель исполкома Медведев и Совет пяти решили начать новую компанию по ликвидации офицеров и объявили их регистрацию. Казаки 6-го пешего батальона, 10-го Донского и частично 27-го Донского полков и вся артиллерия голубовского отряда, которые, кстати сказать, скрывали в своих рядах многих офицеров и партизан, потребовали прекратить регистрацию. Поскольку власти медлили с ответом, казаки навели на здание исполкома заряженные орудия. Наиболее одиозные фигуры из числа новочеркасских большевиков вообще покинули город. Отныне власть в Новочеркасске трудно было назвать «советской».

В конце марта восстания вспыхивают в целом ряде станиц. 9 (22) марта выгнала большевиков станица Хомутовская. 13 (26) марта казаки станицы Грушевской устраивают налет на окружную станицу Каменскую, захватывают склад оружия и с добычей возвращаются в Грушевскую. 18 (31) марта, как мы помним, восстала Суворовская.

В первых числах апреля большевики направляют карателей в задонские станицы Черкасского округа – Егорлыкскую, Кагальницкую, Хомутовскую, но казаки этих станиц при помощи казаков Манычской и Богаевской станиц разбили посланных против них красногвардейцев.

24 марта (6 апреля), освобождая захваченных большевиками партизан, восстает Баклановская станица. В это же время начинаются волнения в Новочеркасске.

Увидев, что власть большевиков в Новочеркасске уже не та, Голубов попытался взять ее в свои руки и думал привлечь к своей авантюре захваченного им в сальских степях и содержащегося на новочеркасской гауптвахте М. П. Богаевского.

Богаевский выступал перед казаками гарнизона с многочасовыми докладами. Говорил о казачьей истории, о проблемах казачества. Лучшей агитации нельзя было себе представить.

Поскольку новочеркасский гарнизон состоял из «революционных» казачьих частей, которые сохранили своих урядников и офицеров, и одного полка Красной гвардии – Титовского, Голубов фактически был хозяином положения в городе.

Представители советской власти, опиравшиеся на Ростов, не доверяли ни Голубову, ни казакам новочеркасского гарнизона, ни всему населению Новочеркасска, они попытались «избавиться» от беспокойного войскового старшины, отправить его подальше от донской станицы.

25 марта (7 апреля) Голубов был назначен «командующим всеми вооруженными силами Сальского округа»[309]309
  ГАРО, ф. 3440, оп. 1, д. 2, л. 78.


[Закрыть] и должен был отбыть в степи бороться с партизанами. Узнав о назначении, Голубов пошел ва-банк и сделал попытку провести мобилизацию казаков вокруг Новочеркасска. 26 марта (8 апреля) в Старочеркасскую станицу прибыл «называющий себя делегатом от Новочеркасского гарнизона некий Седов. И начал призывать 4-го года казаков, открыто говоривши, что для борьбы с советской властью, и за что он, Седов, местной буржуазией был встречен дружелюбно»[310]310
  Там же, л. 47.


[Закрыть].

Ростовские власти немедленно отреагировали. 27 марта (9 апреля) в Новочеркасск были посланы дополнительные силы красногвардейцев. Очевидцы видели, как конные матросы – авангард карательного отряда – вступали в Новочеркасск, их поддерживали бронеавтомобили, а Голубов с группой в 30 человек отходил, отстреливаясь, в сторону собора.

В здании реального училища собрались 15 бывших партизан, скрывавшихся в 6-м Донском пешем батальоне, они устроили перестрелку с Красной гвардией (7 убитых красногвардейцев остались на Арсенальной площади), но бежали вслед за голубовцами из города.

Голубов и командующий казачьими частями новочеркасского гарнизона Смирнов направились из города в ближайшую станицу Кривянскую. Посланные за ними в погоню 20 матросов потребовали у кривянцев выдать Голубова и всех офицеров, а также уплатить контрибуцию за укрывательство. Казаки разоружили и прогнали матросов и собрали Круг, который принял решение о восстании.

Голубов в это время, миновав станицу Кривянскую, прискакал в станицу Богаевскую, где тоже формировался казачий отряд. Атаман станицы просил его сойти с коня и поговорить. Голубов, на свою беду, согласился. Разговор затянулся до ночи, и в ходе его Голубов был арестован. Инициатором ареста выступили несколько студентов, уроженцев станицы. Особо настаивал Федор Пухляков.

Ночь Голубов провел в здании станичного правления. А наутро собрался станичный сбор. Голубова вывели на крыльцо…

Свидетельства очевидцев позволяют нам восстановить эту картину до деталей.

«….Пухляков с револьвером в руке стал у него за спиной и прислонился к двери. Ему надо было упереться во что-то спиной, чтобы не метаться, не бегать вокруг Голубова.

– Вчера вы так и не ответили на наши вопросы, Голубов. Вот люди хотят знать…

Пухляков говорил, повышая голос, чтобы перекричать гул толпы. И толпа смолкла, все стали слушать.

– Почему был убит Чернецов и почему преследовались партизаны?

Все молча жадно смотрели на Голубова. Оружия не было видно, но это еще ничего не значило. Станица собралась на суд и расправу. Захотят – и так убьют. Затопчут.

Надо было переломить настроение. Голубов шагнул вперед и рывком, раскрытой ладонью к толпе, поднял правую руку.

– Товарищи!..

Крики взметнулись и перебили его.

– Какие тебе тут «товарищи»?

– Но-но! Ты не заговаривайся…

– Большевик!..

“Ч-черт! Врюхался… Не так надо”. Кровь еще гуще прилила к лицу. Он куснул нижнюю губу, сверкнул глазами и, перекрывая гул недовольства, рявкнул.

– Станичники!

Шум угас, как оборванный, лишь немногие, говорившие и слышавшие только себя, продолжали что-то плести, но все тише… тише… Смолкли и они, со страхом и любопытством уставившись на багрового, сверкавшего глазами Голубова.

– Ну, ты не дюже, Голубов… – начал кто-то из задних рядов.

Он и сам понял, что на глотку не взять. Опустил глаза и, сознательно глуша голос, чтобы вслушивались, заговорил.

– Станичники! В смерти Чернецова я не виноват. Я арестовал его, чтобы спасти, но не мог сдержать страсть казаков…

Гул недовольства опять заглушил его слова. “Арестовал! Арестовал! Ах, ты ж собака!..” – ясно расслышал Голубов. “Не об этом надо…”.

– В оправдание мое, что я не виноват, я укажу на тот факт, что я спасал его партизан на своих подводах и на свои средства триста верст от преследования Красной гвардии…

Слова эти не могли переломить настроения казаков, но Пухляков, ревниво следивший за каждым словом Голубова, громко и врастяжку заговорил подрагивающим, готовым сорваться голосом.

– Господин Голубов, это странно: там спасаете чернецовских партизан, а в Сальском округе почему-то гоняетесь за партизанами Попова.

Он показывал, что Голубов лжет, и давал толпе разоблачить эту ложь. “Это странно…” А дальше думайте сами, станичники.

Голубов оглянулся на него, пережидая одобрительный гул толпы. Он знал, ясно видел, что казаки не любят и побаиваются этого пучеглазого с револьвером в руке, как не любят и побаиваются заразных больных. Надо было усилить это настроение толпы. Польстить ей, объявить ее высшим судом и на ее глазах устроить состязание с этим бесноватым.

– Дайте оправдаться, – громко, с вызовом сказал Голубов Пухлякову и широким жестом показал на толпу. С ней он будет говорить, на ее великодушие и справедливый суд надеется…

– Душегуб!.. – крикнул кто-то, ломая голубовскую игру.

Он затравленно повел взглядом: кто крикнул?

– Почему вы, несмотря на обещание, шли против Каледина, его правительства и против интересов казачества? – кричал за спиной Пухляков. И Голубов вдруг почувствовал, как что-то твердое больно ткнулось ему в затылок и скользнуло по отросшим жестким волосам. Это был ствол пухляковского револьвера. И взгляд заботливо выхватил из толпы дрогнувшее лицо одного из бежавших с ним, Голубовым, казаков, его руку, ползущую по цевью винтовки. “Помахай им, помахай, – зло и радостно подумал Голубов. – Сосунок…” Он снова обернулся к Пухлякову. Револьвер дрожал в руке студента, и это странно успокоило Голубова.

– Против Каледина и всего казачества я в корне не шел, – медленно и раздельно, глядя прямо в выпученные глаза, заговорил он. – Но в мелких деталях не был с ним согласен, – и, окинув гордым взглядом толпу, добавил: – Как и вы все.

“Мелкие детали”, спасительные “мелкие детали”… Хоть бы кто-нибудь спросил о них! Развернулся бы Николай Голубов. “Ну?” – искал он взглядом глаза богаевцев. Подыграйте!..

– А семеро расстрелянных? Назаров, Волошинов?.. Где они?! – выкрикнул Пухляков. – Семеро!.. Расстрелянных!..

Горячий пот облил Голубова. Щекочущая капля покатилась по шершавой небритой щеке.

– Изменник! Предатель! – кричала толпа.

– Дайте оправдаться…

Пухляков актерским, просящим тишины жестом взмахнул над головой револьвером.

– Их расстреляли по вашему приказу, Голубов! …

“Пропал…”. Это была обычная, явная всем, тяжеловесная ложь. И все знают это, но используют как повод для расправы, показывают, что поверили, а потом оправдываются: «Нас обманули…».

– Ах, как тяжело, – тихо пробормотал Голубов.

Волна ненависти к этому придурку, этому сумасшедшему, который губит его, Голубова, наплыла, туманя глаза, загудела в голове. Приятной тяжестью налились руки. Как всегда в таких случаях, он тяжело и пристально глянул на противника, чтоб разить наверняка.

Перед ним и толпой с пеной у рта кривлялся дождавшийся своего часа больной, из тех, кого никому не жалко и кого выдвигают от имени общества исполнять самую гнусную работу – в палачи, в доносчики. “Да нет, не буду я об этого жабенка руки марать…”

Он отвернулся от Пухлякова, и сам жест был брезглив, полон презрения.

– Вы грозили правительству, что у вас шестнадцать тысяч штыков… – визгливо кричал за спиной студент. – Как вы могли, Голубов?..

Голубов не отвечал.

С внезапной тоской он вспомнил чьи-то слова, что Дон погубят дураки.

– Еще будучи членом военного отдела… Вы, Голубов… На меня смотри!.. Ты… Ты… – вдруг потерял остатки самообладания Пухляков.

Он ткнул дулом револьвера в темный затылок Голубова и неожиданно для самого себя спустил курок.

Все разом вздрогнули. Кровь брызнула, заливая правую сторону лица Голубова. Он стал падать, запрокидываясь назад, прямо на Пухлякова. Тот, перепуганный, оттолкнул его.

Голубов грузно упал на грудь, и голова его стала поворачиваться в сторону Пухлякова. Удивление и негодование застыли в остекленевших глазах. Судорога терзала толстую багровую шею. Подергиваясь, она доворачивала крупную голову, и взгляд мертвеца медленно, толчками плыл ближе и ближе, подбираясь к сапогам убийцы.

Пухляков вскрикнул, попятился и выстрелил Голубову в левое ухо…

Оцепеневшая было толпа завопила.

– Добей его! Добей!

Бледный Пухляков дрожащей рукой еще раз поднял револьвер и выстрелил в висок лежащему.

Толпа с шумом придвинулась. Все с любопытством разглядывали Пухлякова, будто впервые увидели его, и с таким же или еще большим любопытством разглядывали Голубова.

Он лежал на ступеньках. Голова его раздулась, и кровь фонтаном била из всех шести отверстий…»[311]311
  Ковалев Е. Предатель казачества войсковой старшина Голубов // Родимый край. 1958. № 17. С. 9—10.


[Закрыть]

Это был не первый и далеко не последний труп, далеко не последняя жертва Гражданской войны, которая как раз в этот момент полыхнула на Дону с новой силой.

В тот же день 29 марта (11 апреля) в станицу пришла депеша: «27 марта вечером Красная гвардия вошла в Новочеркасск. Режет и убивает мирных жителей. Станица Кривянская восстала. Начальником отряда избран Фетисов, помощником Говоров. Мобилизуйте 20 годов…»

Близлежащие станицы – Манычская, Бессергеневская, Мелеховская, Богаевская, Заплавская, Раздорская – прислали в Кривянскую свои дружины (дружины, видимо, были по численности равны сотням), которые устроили общий сбор на станичном плацу, а Кривянская сотня организовала охранение[312]312
  Казачий путь. 1926. № 78. 19 марта. С. 7.


[Закрыть].

Повстанцами был организован штаб. Начальником штаба с 29 марта по 4 апреля (11–17 апреля) являлся перешедший от красных подполковник Г. С. Рытиков. Штаб принял решение перейти в наступление на Новочеркасск.

30 марта (12 апреля) большевики выдвинули против Кривянской броневик при поддержке 30 кавалеристов. Броневик был захвачен, кавалеристы перебиты, но казачьи дружины на всякий случай были оттянуты восточнее, в станицу Заплавскую, откуда на Новочеркасск вели два пути – через Кривянскую, с востока, и через пригород Хотунок, с севера.

31 марта (13 апреля) красногвардейцы из Новочеркасска (1 тысяча штыков и эскадрон кавалерии с пулеметами) повели наступление на Кривянскую. Разгорелся бой. Исход его решила Раздорская сотня, которая ударила по большевикам с тыла.

Преследуя разбитого противника, Раздорская сотня и Кривянская дружина заняли Хотунок. Остальные части повстанцев под командованием войскового старшины М. А. Фетисова заняли Новочеркасский вокзал, разоружили там эшелон пехоты и повели наступление на город. На рассвете 1 (14) апреля повстанцы заняли Новочеркасск. Генерал К. С. Поляков, увидевший части повстанцев в это время, отметил, что они шли без деления на сотни и взводы. Часть имела винтовки, часть – колья со штыками.

В Новочеркасске у красных был отбит аэроплан, при помощи которого повстанцы оповестили южные станицы о восстании.

Началось формирование донской артиллерии. Из захваченных орудий подъесаул Яков Иванович Афанасьев сформировал 1 (14) апреля 2-орудийную батарею. Старшим офицером стал подъесаул Максим Константинович Бугураев, наводчиками – полковник Алексей Васильевич Павленко и подъесаул Павел Прохорович Жаров. Номерами были подъесаулы и сотники, 1 полковник (Краснушкин), вскоре получивший полк, 1 юнкер и 1 гимназист, всего 12 человек. Начальники назначались по мере прихода в Управление донской артиллерии[313]313
  Бугураев М. Новочеркасская офицерская батарея и освобождение Новочеркасска // Родимый край. № 48. С. 5.


[Закрыть].

Дружины, взявшие город, были названы Южным корпусом, и штаб их сформирован по образцу штаба корпуса.

Начались переговоры повстанцев с 7, 10 и 27-м Донскими полками, составлявшими казачий гарнизон Новочеркасска. Им предложили присоединиться. 10-й и 27-й полки отказались под предлогом, что пойдут поднимать восстание в Донецком округе. Им предложили по дороге овладеть городом Александровском-Грушевским. Они согласились, но позже просто обошли город.

В день занятия Новочеркасска повстанческие дружины, развивая успех, стали выдвигаться в сторону Ростова, на юго-запад, и в сторону Александровска-Грушевского, на север. В связи с этим Южный корпус 2 (15) апреля был разделен на две группы – Южную и Северную.

Вечером 1 (14) апреля верхи повстанцев, собравшиеся в Зимнем театре, организовали высший повстанческий орган власти – Совет обороны. Его возглавил бывший войсковой есаул Г. П. Янов. Из документов явствует, что в Совет обороны вошли представители повстанческих сотен – преимущественно урядники и рядовые казаки[314]314
  ГАРФ, ф. 1257, оп. 1, д. 5, л. 24–26.


[Закрыть], так как сильны были еще антиофицерские настроения.

Те же тенденции были сильны в воинских частях – в Южной группе, наступавшей на Нахичевань и Ростов, командующим был урядник, а начальником штаба у него – полковник.

2—3 (15–16) апреля восставшие казаки вели бои в двух направлениях – под Ростовом и под Каменоломнями. Ростовским большевистским властям они предъявили требование освободить М. П. Богаевского, которого большевики сразу же расстреляли.

Силы пока были явно неравны. Руководили большевистскими войсками такие же казачьи офицеры – прапорщик Кривошлыков при начальнике оперативного отдела сотнике Дорошеве. Большевики потом говорили, что Кривошлыков пять дней воевал, имея 40 тысяч штыков и 3 вагона патронов[315]315
  ГАРО, ф. 3440, оп. 1, д. 4, л. 45.


[Закрыть].

Среди повстанцев, как и в любой повстанческой армии, царили оборонческие настроения, желание не уходить далеко от родных дворов, а оборона Новочеркасска после его освобождения считалась личным делом местных новочеркасских казаков.

Перелом в боях наступил 3 (16) апреля. Отряд Грушевской станицы (к северо-западу от Новочеркасска) под давлением Красной гвардии, наступавшей от Александровска-Грушевского, оставил позиции. В 16 часов большевики заняли Грушевскую.

С утра 4 (17) апреля красные атаковали Новочеркасск. «С 10 часов утра окраины города начали уже обстреливаться артиллерией противника, и в городе началась неописуемая паника», – вспоминал генерал Денисов[316]316
  Ген. Денисов. Записки… С. 48.


[Закрыть].

Повстанцы из Новочеркасска отошли восточнее, на станицу Кривянскую (откуда, собственно, и началось восстание). Прикрывал отступление вновь назначенный начальник штаба полковник С. В. Денисов, который задержался на вокзале, а затем с группой в 300 казаков отошел на западную окраину Кривянской.

Сам Денисов прибыл в Новочеркасск 2 (15) апреля «по делам службы». До этого он был «начальником обороны» станицы Богаевской. Приняв в 10 утра 4 (17) апреля пост начальника штаба, он получил «портфель, оказавшийся пустым, и затрепанную карту ближайших окрестностей Новочеркасска»[317]317
  Там же. С. 49.


[Закрыть].

Денисов вспоминал, что на вокзале «большое мужество было проявлено чинами полицейской стражи во главе с их шефом генерал-майором Смирновым. Только эти чины отстреливались, а не убегали…»[318]318
  Там же


[Закрыть].

Офицерская батарея Афанасьева выступила на позиции, но была обстреляна и, не приняв боя, стала уходить на Заплавскую.

Южная группа, сражавшаяся под станицей Александровской, оказалась зажатой меж Ростовом и Новочеркасском и частью прорвалась через Новочеркасск, частью рассеялась. Со стороны Ростова в Новочеркасск первыми вступили «Червонные казаки» – «отряд ЦИК Украины»[319]319
  Вестник Украинской Народной Республики. 1918. 18 (5) апреля.


[Закрыть]. В 17 часов в Ростове получили известие, что Новочеркасск занят, и началось «усиленное изъятие контрреволюционеров»[320]320
  ГАРО, ф. 3440, оп. 1, д. 4, л. 27, 40.


[Закрыть].

На утро 4 (17) апреля в Кривянской собрались остатки дружин станиц Кривянской, Заплавской, Бессергеневской, Богаевской. Тогда же, 4 (17) апреля, в 10 часов командование ушедшими в Кривянскую казаками принял генерал К. С. Поляков[321]321
  ГАРФ, ф. 1257, оп.1, д. 5, л. 19.


[Закрыть]. Все имевшиеся в наличии повстанческие силы были названы «казачьей армией», а затем объявлены «Донской армией»…

Поляков принял решение отходить на Заплавскую, а затем, если возникнет необходимость, вверх по Дону на Мелеховскую и по древнему обычаю отсидеться на островах, которые возникли в результате весеннего разлива рек Дон и Аксай, реорганизоваться там и дождаться помощи от Добровольческой армии. На организованное сопротивление выбитые из Новочеркасска казаки пока были неспособны. Они представляли собой «горсть в 3–4 тыс. человек, в образе плохо вооруженной толпы»[322]322
  Ген. Денисов. Указ. соч. С. 57.


[Закрыть].

Отступление проходило с боем. 6 (19) апреля большевистское командование сообщало, что 5 (18) апреля в 9 часов вечера с боем занята станица Кривянская, бой шел с 8 утра до 10 вечера. Станица сильно пострадала от артиллерийского огня. «Корниловские отряды бежали, оставив много военной добычи»[323]323
  ГАРО, ф. 3440, оп. 1, д. 4, л. 14.


[Закрыть].

Отступив на острова у станицы Заплавской, Донская армия начала реорганизацию.

Реорганизации способствовало массовое разрозненное казачье восстание, отвлекавшее внимание большевиков, а препятствовало общее падение дисциплины, присущее всякому революционному времени. С. В. Денисов вспоминал: «Все было расхлябано, опошлено и исковеркано. Генералы забыли свое старшинство и право авторитета. Офицеры не отказывались от службы, но начальниками быть не хотели, а охотнее шли в цепь рядовыми стрелками. О погонах и знаках отличия думать пока не приходилось. О чинопочитании – забыть. Слова “приказываю”, “наказываю” временно исключить из обихода»[324]324
  Денисов С. В. Указ. соч. С. 59.


[Закрыть].