Текст книги "Убийца не придет на похороны"

– Поедете с нами, пацаны.

– Никуда мы не поедем. Здесь наши велосипеды, плот, рюкзаки, жратва… Куда мы поедем?

– А я что насчет его скажу?

– Не наше дело, теперь он ваш. Спасибо!

– Подождите.

Тот, кого мальчишки назвали «утопленником», дышал и у него прощупывался пульс. Правда, едва различимый, и врач, когда щупал пульс, недовольно кривил тонкие губы, оглядываясь по сторонам. Если бы не подростки, то наверняка он не стал бы связываться с утопленником.

– А ваши фамилии? – спросил водитель.

Колька назвал фамилию Игоря, а Игорь назвал Колькину. Они сказали, где учатся и назвали номер дома и улицу где живут.

Врач записал.

– Ладно, если что, вас найдут.

– Ага, найдут.

«Скорая помощь» с ярко-красным, недавно отпечатанным крестом развернулась прямо на дороге и с включенной мигалкой, воя сиреной, понеслась к городу.

– Ну вот, испортили всю рыбалку. Так бы, может, чего и поймали бы.

– Может быть…

– Так что будем делать?

– Давай пожрем. У меня есть сало, помидоры, огурцы.

– Давай пожрем, – предложил Игорь.

– Хорошее дело, нам на том свете зачтется!

– Если он бандит, то вряд ли.

И парни, спустившись к велосипедам, распаковали рюкзак и принялись завтракать, запивая еду горячим чаем из термоса. Они громко переговаривались, обсуждая случившееся, гордились собой.

– Хоть рыбы и не наловили, зато мужика спасли, – говорил Игорь.

– А может, еще наловим.

Перекусив, они стали удить прямо у травы, на небольшой глубине. И на этот раз им повезло – попали на рыбное место. Клев был такой, что Колька с Игорем забыли обо всем происшедшем и только успевали забрасывать удочки, да снимать с крючка рыбу. Подлещик шел один за другим, не очень крупный, но и не мелкий – граммов по триста-четыреста. Ловить его было одно удовольствие, и вскоре садки, висевшие в воде по обеим сторонам плотика, стали тяжелыми. В них вовсю плескалась рыба.

– Ну, давай, давай, – приговаривал Колька, – вот на место классное напали, а? Если бы не этот мужик, то сидели бы на глубине, как два лоха, ждали бы, пока подойдет.

– Опа, есть! – приговаривал Игорь, ловко подсекая и выуживая подлещика.

– И у меня есть! – вторил ему Колька.

Туман рассеялся окончательно, была видна вся река, железнодорожный мост и другой, автомобильный, метрах в трехстах от железнодорожного. Так же был виден и город на левом берегу реки, вернее, не сам город, а пригород. Но парни на город, где располагалась их школа, не смотрели, они были слишком увлечены ловлей рыбы.

Лишь к обеду клев немного стих. За каких-то два часа мальчишки наловили по садку рыбы и чувствовали себя настоящими победителями. Они уже не только не жалели, что вытащили из воды полумертвого мужчину, они даже умудрились о нем забыть.

– Повезло ему, – вспомнил Игорь.

– А часы надо было снять, – сказал Колька, – классные часы. Я бы от таких не отказался.

– Ты что, Колька, грабить – это не дело.

– Так мы же не грабили, просто взяли бы.

– А если бы потом тебя нашли, что бы ты сказал?

– Кто нашел? – воскликнул Колька, вытаскивая подлещика.

– Ну, например, даже сам этот мужик.

– Да он нам должен ноги целовать за то, что мы его спасли. Не то нахлебался бы воды и раки бы его съели.

– Это точно, спасли человека. Как ты думаешь, оклемается?

– А хрен его знает! Наверное, оклемается. Мужик он, вроде, здоровый, вдвоем чуть подняли, наверное, килограммов сто весит.

– Нет, не сто, – возразил Игорь, – просто он весь мокрый и ботинки тяжелые.

– И воды нахлебался, небось.

– Да, может быть. А вообще, если бы не велосипеды, можно было бы отсюда сплавиться куда-нибудь подальше.

– Куда ты имеешь в виду?

– Хотя бы на ту сторону, поближе к городу.

– Можно было бы, но с велосипедами не переплывешь.

– Да, не переплывешь.

У Кольки оторвался крючок и он, ругаясь, принялся привязывать новый. А Игорь за это время успел поймать трех подлещиков.

Часа в три дня мальчишки стали собираться. Они спрятали плот, забросали его камышом, собрали удочки. Долго сушили рыбацкие сапоги, ожидая, когда исчезнут с резины темные пятна влаги.

Наконец сапоги высохли. Они свернули их, положили в мешки и привязали к багажникам велосипедов.

– А теперь давай отсюда вылезать.

Они выволокли велосипеды, затем рюкзаки, удочки, взобрались по откосу на шоссе и весело смеясь, вполне довольные прожитым днем, отправились в город.

Глава 8

Доктора Геннадия Федоровича Рычагова в Клину знали многие. Знали и уважали, и не за то, что он был богат, ездил на шикарном авто, имел большой загородный дом. В общем-то, все это было в порядке вещей. Сегодня как-то не очень принято интересоваться откуда у человека, получающего маленькую зарплату, большие деньги. Уважали его за талант, за золотые руки. Уже лет двенадцать Геннадий Федорович работал заведующим хирургическим отделением районной больницы и работал очень успешно.

Не сотни, а тысячи жизней спасли его талант и золотые руки. К нему обращалось местное начальство, когда надо было сделать сложную операцию, и Рычагов не отказывал, всегда брался за дело. И как правило, выходил победителем. Если бы он хотел, то давным-давно стал бы очень известным хирургом и практиковал в какой-нибудь московской клинике, и тогда к нему ехали бы депутаты всех мастей и всевозможных уровней, генералы, министры.

Но Геннадий Федорович в свое время сообразил, что лучше быть первым в Клину, чем десятым или двадцатым в Москве. А здесь он был первым. Но, естественно, трудом праведным не построишь палат каменных. Эту истину Геннадий Федорович понял давно, лет десять назад. Понял и претворил в жизнь.

Кроме лечения больных и кроме проведения плановых операций, Геннадий Федорович в рабочее время имел и другое занятие – в операционной больницы резал, зашивал, лечил авторитетов криминального мира. Ведь в последнее время чуть ли не каждый день среди бандитов происходили разборки. Кого-то резали, кого-то стреляли или взрывали. А куда везти пострадавшего криминальный мир знал – есть хирург Рычагов. Правда, далековато от Москвы, но зато надежно. Там прооперируют, там и досмотрят, поставят на ноги.

И воры в законе, авторитеты, коронованные и некоронованные, богатые и бедные, влиятельные и не очень, обращались за помощью к Геннадию Федоровичу. Оперировал он в больнице, в той же операционной, где удалял камни, резал язвы пенсионерам и ветеранам отечественной войны. А вот выхаживали авторитетов уголовного мира в его загородном доме, там под это было приспособлено целое крыло.

Там имелись две палаты с видом на озеро, огромный бетонные забор, железные ворота, а за забором участок площадью в несколько гектаров. Местные власти понимали, что доктор Рычагов занимается незаконной практикой, но что поделаешь, неровен час и самому придется лечь под нож. Ведь никто не застрахован от болезней – ни мэр, ни начальник милиции, ни чиновники из налоговой инспекции. Все закрывали глаза и улыбались, когда слышали фамилию Рычагов. А Геннадию Федоровичу только это было и надо: не мешайте работать, не мешайте жить и я помогу всем.

Двадцать четвертого сентября тысяча девятьсот девяносто пятого года ровно в девять утра Геннадий Федорович приступил к операции, к очень сложной операции. За подобную не взялся бы даже маститый профессор из столичной клиники, а вот сорокадвухлетний кандидат наук Геннадий Рычагов взялся, засучив рукава. Он любил экспериментировать, любил рисковать и его риск почти всегда вознаграждался.

Персонал больницы Рычагова любил, ведь это благодаря ему, благодаря его усилиям, таланту больница была оборудована так, что ей могли позавидовать многие столичные клиники: прекрасная импортная аппаратура, операционная оснащена по последнему слову техники. Но самым главным в этой больнице был Рычагов, его талант, его золотые руки. На них все и держалось.

Рычагов не отказывался ни от каких операций. Привезут ребенка с аппендицитом и смертельно уставший Рычагов брался за скальпель, если оказывался в это время в больнице. И как правило, спасал ребенка, спасал старика, молодую женщину и вообще, почти всех, кто попадал к нему на операционный стол. Случались, конечно, промахи, но ведь Геннадий Федорович Рычагов не был богом. У каждого бывают ошибки. Но у Рычагова, в отличие от его коллег хирургов, ошибок случалось так мало, что их можно было пересчитать на пальцах одной руки.

На сегодняшний день было запланировано три операции, две из которых Геннадию Федоровичу представлялись простыми и, как он рассчитывал, каждая из них не займет даже часа. А вот одна обещала быть довольно сложной, и к ней Геннадий Федорович готовился.

Еще с вечера он просмотрел кучу атласов, кучу журналов и был в курсе того, что он может сделать, и на что может рассчитывать больной.

Но его планам не суждено было сбыться. Он уже сидел в кабинете, пил крепкий душистый чай со своей неизменной ассистенткой Тамарой, весело улыбаясь, показывая крепкие белые зубы, рассказывал молодой женщине анекдот. И в это время Тамара тряхнула головой, темные локоны рассыпались по плечам.

– Геннадий Федорович, – она к шефу всегда обращалась по имени-отчеству, – по-моему, «скорая».

– «Скорая»? – спросил Рычагов, встал с кресла, подошел к окну и сквозь планки жалюзи выглянул во двор. – Ты права, – сказал хирург, делая глоток, – точно «скорая», хоть и не наша, – во дворе стоял грязно-зеленый УАЗ. – Слух у тебя, Тамара, прекрасный.

– Да бросьте вы шутить, Геннадий Федорович.

– Нет, нет, я серьезно. Может, ты еще и на скрипке играешь?

– Если бы я играла на скрипке, Геннадий Федорович, тогда мы с вами играли бы дуэтом – вы на своей флейте, а я на скрипке. Но, к сожалению, мне в детстве медведь на ухо наступил.

– Тамара, хотите я сделаю вам операцию?

– Какую?

– Изменю форму ушей.

– Бросьте, бросьте шутить!

Рычагов стоял у окна и смотрел на то, что происходит у машины «скорой помощи», даже поставил чашку на подоконник, рядом с хрустальной вазой с пышным букетом белых роз.

– Кажется, Тамара, сейчас нам будет работа.

– С чего вы взяли, что нам, Геннадий Федорович?

– Мне так кажется, интуиция подсказывает.

– Значит, точно будет, – ответила Тамара и улыбнулась.

А через пять минут Рычагов мыл руки, еще через десять находился в операционной, а на операционном столе лежал Сергей Дорогин с ножевым ранением и черепно-мозговой травмой.

Кроме Рычагова в операционной присутствовали еще два хирурга. Всех, кого смог, Рычагов «поставил под ружье». Прогноз был неутешительным.

– Я бы не брался на вашем месте, Геннадий Федорович, по-моему, его не спасти, – сказал пожилой хирург, снял очки и стал протирать линзы.

– Думаете, Андрей Андреевич?

– Думаю, да. Он потерял слишком много крови, пульс почти нулевой… В общем, я даже не знаю, что здесь можно сделать.

– Буду оперировать. Кстати, кто это, откуда привезли?

– Лежал в реке, – сказал пожилой хирург. – Сколько он там пролежал неизвестно.

– Буду оперировать, – более настойчиво произнес Геннадий Федорович, – Тамара, готовьте операцию.

– Наша помощь вам нужна?

– Вы все еще считаете, что операция бессмысленна?

– Да.

– Нет, вы не нужны мне сейчас.

– Рискуете, слишком сильно рискуете.

– Я всегда рискую. Кстати, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Анестезиолога сюда, будем оперировать.

Случай был необычным. С подобным букетом травм Рычагову сталкиваться раньше не приходилось. Через несколько минут принесли снимок, и Геннадий Федорович принялся его изучать.

Да, ситуация была безнадежной. Но Рычагову почему-то хотелось рискнуть, он и сам не знал из-за чего. Шанс на то, что этот мужчина выживет, был почти нулевым. Но шанс, хоть и ничтожный, все-таки имелся, один из тысячи, но был. И стоило рискнуть, стоило взяться.

Тамара смотрела на Геннадия Федоровича так, как преданный пес смотрит на хозяина.

– Давай, давай, Томочка, готовимся.

– А может не надо, Геннадий Федорович? – спросила женщина.

– Надо, дорогая, надо. Попробуем. Так умрет или под скальпелем умрет, а вдруг спасем?

– Ну, смотрите…

Операция длилась пять часов. И все эти пять часов Геннадий Федорович Рычагов провел на ногах. Когда операция закончилась, он был мокрый. Пот тек по спине, по лицу, и Тамара даже не успевала салфеткой вытирать его.

– Все, – выдохнул Рычагов, покидая операционную и пошатываясь, время от времени приостанавливаясь, направился в свой кабинет. Тамара спешила за ним.

– Ну, что скажешь? – обратился Рычагов к ассистентке, сдирая с лица маску, а с рук перчатки.

– Такого я еще не видела, – не скрывая восхищения произнесла Тамара. – Талант либо есть, либо его нет.

– Сегодня, наверное, мой день, сегодня, наверное, звезды благоприятны ко мне и господь бог помог мне совершить невозможное.

– Так вы думаете, он будет жить?

– Теперь все в его руках, – сказал Рычагов, – если ему самому захочется выжить, то будет жить, а если не захочется, тот тут мы все бессильны. Кстати, Тома, следи и докладывай как он там. Правда, я думаю, он придет в себя дня через два или три, слишком уж ему голову размозжили, да и нож прошел в каком-то миллиметре от сердца. В общем, везучий этот мужик.

– Ему повезло, что вы были на месте, – произнесла Тамара, включая электрочайник.

– Нет, нет, чай потом. Возьми там, в шкафу, коньяк, налей мне вот столько, – и Рычагов, сдвинув три пальца, приложил их к стакану, показал Тамаре сколько наливать. – И себе налей, ты тоже трудилась, как пчелка, наверное, два литра пота с меня вытерла.

– Да ну, Геннадий Федорович, бросьте, бросьте.

– Да ты и сама мокрая, у тебя майка к телу прилипла так, словно ты под дождем была. Никогда раньше не замечал, что бы ты потела.

– Ерунда, сейчас приму душ.

– Нет, вначале давай выпьем, надо снять напряжение.

Тамара достала коньяк, Рычагов подошел к ней, взял из рук бутылку.

– Кстати, Томочка, женщине наливать неприлично, давай этим займусь я.

Рычагов налил и, взяв стакан, передал его Тамаре.

– Ну, за здоровье нашего пациента!

– За вас, Геннадий Федорович, только за вас, за ваши золотые руки.

– Перестань, Тома, ты мне это говоришь почти каждый день.

– Я это могу говорить по десять раз в день, потому что это правда.

– Если ты меня так будешь хвалить, я могу испортиться. Зазнаюсь, перестану практиковать, буду только, как Андрей Андреевич, недовольно морщить лоб, кривить губы, снимать и надевать очки и при этом повторять: «Шансов мало, лучше не браться… Шансов мало, он не жилец…»

– Да нет, что вы!

– Ну, вот и хорошо. Давай за его здоровье, пусть скорее поправляется. Кстати, что у нас еще сегодня?

– Еще три операции плановые.

– Вот отдохну часок, приму душ и за работу.

Буду резать и шить. Или пусть живут, как ты считаешь?

– Ваши шутки, только в морге пересказывать, Геннадий Федорович…

– Да ладно тебе, – Рычагов выпил коньяк и подмигнул Тамаре, – ты как хочешь, а я пошел в душ. Надо все смыть, я липкий, как пиявка.

– Я тоже приму душ.

– Пойдем вместе?

– Бросьте шутить. На работе?

– Нет, я серьезно.

Тамара задумалась. Принимать душ вместе со своим шефом на работе ей уже приходилось, правда, это было полгода тому назад. Тогда Геннадий Федорович буквально спас, буквально воскресил молодого мужчину в сплошных татуировках, исколотого и изрезанного ножами так, что, как говорится, на теле не было живого места. Рычагов его тогда спас. И через месяц татуированный мужчина покинул больницу на шикарном черном «мерседесе».

– Нет, Геннадий Федорович, – не скрывая смущение, сказала Тамара, – в другой раз.

– Ну, как знаешь.

– Знаю.

– Знать и хотеть – вещи разные.

Через пять минут Рычагов уже стоял под упругими теплыми струями, запрокинув голову. Он негромко напевал, покачиваясь из стороны в сторону. Он уже не думал о своем недавнем пациенте, хотя операцию помнил в мельчайших подробностях, каждый шов, каждый разрез. И если бы было нужно, он смог бы воспроизвести ее в деталях всю от начала до конца.

– Ох, как я устал! – поднимая вверх руки, бормотал Рычагов. – Но как здорово, как здорово! – он медленно повернул ручку, и на него обрушились ледяные струи воды. – Как хорошо! Вот так, так, – произносил он, обращаясь к самому себе.

Затем он растерся большим махровым полотенцем, переоделся во все чистое и направился по больничному коридору в реанимационное отделение.

* * *

Во второй половине дня двадцать четвертого сентября светило яркое осеннее солнце. Джип Савелия Мерзлова подъехал к загородному дому, и водитель трижды просигналил. Над железными воротами появилась голова охранника, повертелась, как флюгер в ураган, и после этого ворота отворились.

Джип въехал во двор. Савелий Мерзлов выбрался из салона и осмотрелся по сторонам. Все здесь было как в сказке. Огромный роскошный дом, сад, скамейки, беседки. На пороге дома в теплом свитере и вельветовых брюках появился хозяин – Лев Данилович Бирюковский. Возле его ног крутился рыжий сеттер.

– О, кого мы видим! Савелий Борисович собственной персоной! – радостно произнес Лев Данилович. – Проходи, дорогой, проходи, гостем будешь.

Хоть все эти слова и были произнесены радостным тоном, в глазах хозяина дома таились недоверие и настороженность. Мужчины пожали друг другу руки.

– А ты хорошо выглядишь, Лев Данилович.

– Стараемся, стараемся, – ответил Бирюковский. – Да проходи, что ты топчешься на пороге.

Мужчины вошли в дом. Здесь было на удивление тепло. В огромном камине пылало пламя, рядом с камином, на столике были разложены свежие газеты.

– Читаешь газетенки? – поинтересовался Мерзлов.

– А ты как думал? Надо же следить за событиями в стране и в мире.

– А какая тебе разница, что происходит в мире?

– Как это какая… От того, что происходит в Америке, на другом конце земли, зависит мое благосостояние.

– Ты что, все свои деньги туда вкачал?

– Зачем ты так, Савелий Борисович! Какую-то часть туда, какую-то часть оставил здесь. Кое-чего прикупил там, кое-чего прикупил здесь.

– За что я тебя не люблю, Лев Данилович, так это за то, что ты не конкретен. Говоришь какие-то фразы, а что за ними – не понять.

– Ладно, ладно тебе, лучше расскажи, что у тебя. Кстати, как твоя встреча?

– Встреча, как встреча, как положено. Радушная была встреча.

– Давай немножко выпьем, – ласковым голосом обратился к Мерзлову Бирюковский.

– Сейчас я тебе налью. Располагайся вот здесь, в этом кресле возле камина, погрейся, разденься. А то стоишь, как инспектор из налоговой полиции, осматриваешь, осматриваешь все. Небось, хочешь спросить за какие деньги все куплено? Так я тебе отвечу – за свои, за собственные. Думаешь, украл у народа? Нет! У народа-то денег нет, как украдешь.

Мерзлов расхохотался:

– Ну, и изворотлив же ты, Лев Данилович.

– Уж приходится изворачиваться. Кстати, вот коньячок, вот водочка. Чего желаешь?

– Да я к тебе заехал…

– Знаю зачем, за расписочкой.

– Ну, да, можно сказать и так, – таким же ласковым голосом, как хозяин дома, заговорил Мерзлов.

– Так она готова, вот лежит, смотри, – и Лев Данилович Бирюковский приподнял стопу свежих газет, показал расписку своему гостю. – Расскажи, как там произошло? Где наш дружок?

– Наш дружок, Лев Данилович, уже давным-давно на том свете.

– Нет, не темни, расскажи все как было.

– Сбросили мы его с моста, Лев Данилович, сбросили.

– А он не выплывет? – спросил Бирюковский.

– Ты что, забыл какой мост, какая там высота? Да и упал он прямо возле опоры, на бетон.

– На бетон, говоришь?

– Да, на бетон.

– А перед этим, я надеюсь, вы его…

– Да, – сказал Мерзлов, – перед этим мы его зарезали. Так что сейчас его, наверное, раки объедают.

– Так ты говоришь, не выплывет? Раки, говоришь, его кушают? Кстати, может быть ты, Савелий, хочешь раков? Так у меня есть.

– У нас на базаре куплены?

– Нет из магазина.

– Можно и раков, но лучше в другой раз. Меня интересует расписка.

– Ну, раз интересует, и если ты говоришь, что нашего каскадера раки кушают, возьми ее.

Мерзлов взял лист писчей бумаги и принялся его рассматривать.

– Твоя, твоя.

– Наверное, у тебя таких расписок набралось, Лев Данилович.

– Да, хватает, – перебил гостя хозяин. – Хватает, хватает. Понимаешь, разные люди ко мне приходят, кому десять тысяч надо, кому сто. В общем, приходят, а я, ты же знаешь, человек не жадный и если в состоянии, то всегда помогаю.

– Да знаю я, как ты помогаешь, знаю я твои грабительские проценты.

– Проценты божеские, – ласково произнес Бирюковский, – бывают и покруче.

– Ну и хорошо.

– Давай выпьем.

– Погоди, погоди, – Мерзлов подошел к камину и, держа расписку за край, сунул ее в пламя. Бумага мгновенно занялась.

– Да брось, брось ее в огонь, а то насыплешь пепла на ковер. А ковер дорогой, ручная работа, вновь мне должен будешь.

Мерзлов бросил расписку в огонь и еще несколько мгновений смотрел, как бумага чернеет, а затем рассыпается, превращаясь в пепел.

– Ну вот, значит, я тебе ничего не должен.

– Конечно ничего, – сказал Бирюковский.

– Ну и слава богу, одним долгом меньше.

– А можно подумать, что у тебя, Савелий Борисович, долгов много.

– Хватает. Кстати, сколько ты был должен каскадеру?

– Немного.

– А вот я ему должен больше. И слава богу, что так все закончилось.

– Да, в общем-то, удачно, – Бирюковский в конце концов смог-таки усадить Мерзлова, налил ему коньяка, и мужчины глядя друг на друга выпили. – Скользкий он какой-то был человек и наглый, – ласковым голосом сказал Бирюковский.

– Несговорчивы-ы-й, – растягивая слово, прошептал Лев Данилович. – Я ему и так и эдак объяснял, а он уперся, и ни в какую. Правда, давно это было и много воды с тех пор утекло. Я, честно говоря, надеялся, что он там и останется. Деньги немалые заплатил…

– Не ты один заплатил. Кстати, может ты мне объяснишь, Савелий Борисович, почему он вышел на свободу?

– Вот этого я и не знаю.

– А он не убежал, часом, из тюрьмы?

– Нет, не убежал, выпустили. Все по закону.

– А как же наши люди там? Мы же им деньги передали, чтобы они его там оставили навсегда.

– Что-то не сложилось, я еще не разбирался.

– Так ты разберись, Савелий Борисович, а то как-то впустую не хочется деньги отдавать.

– Разберусь, не волнуйся.

– Деньги они, конечно, нам назад не вернут.

– Деньгами не вернут, это точно, а вот работой мы с них возьмем, – сказал Мерзлов, мелкими глотками смакуя ароматный коньяк.

– Жаль, хотя, в общем-то, деньги не большие, но просто так отдавать бабки я не привык. А вот у меня к тебе есть деловое предложение, – уже другим голосом сказал Бирюковский.

И Мерзлов понял, что сейчас разговор принимает серьезный оборот.

– Я слушаю, – он подался вперед.

– Вся твоя торговля – это мелочевка. Я знаю цифры, знаю суммы, какими ты, Савелий Борисович, оперируешь. А вот сейчас есть возможность срубить большие деньги, но придется попотеть.

– Хочешь знать, соглашусь ли я?

– Я это и без тебя знаю.

– Так я тебя слушаю.

– Придется тебе съездить, если ты согласишься, в Питер и встретиться там с людьми из тамошнего балтийско-атлантического пароходства. Контора эта богатая, денег через них идет море. Хорошо было бы войти в эту контору со своими деньгами. Вложение выгодное, я проанализировал, подумал… Это может оказаться золотым дном. Не сейчас, не сразу, а через полгода, через год.

– А что я буду с этого иметь? – задал вполне уместный вопрос Мерзлов.

– Проценты будешь иметь.

– Сколько? – спросил Мерзлов.

– А сколько ты хочешь?

– Я же не знаю суммы, какую ты туда будешь вкладывать. Обстоятельств не знаю.

– Вкладывать буду не один я.

– А почему тогда обратился ко мне?

– Давно тебя знаю, ты мне ничего не должен с сегодняшнего дня, и я тебе ничего не должен. Мы же с тобой уже пять лет работаем. Так что съезди, поговори, может, кого-то придется убрать. Там есть пара несговорчивых мужчин, очень они не хотят, чтобы наши деньги работали у них.

– А если они не согласятся?

– Если не согласятся, тогда у тебя есть люди. Поговори с ними, попытайся убедить, что это будет выгодно для всех – для них и для нас. Кстати, как там твой сын учится?

– Все в порядке, вроде бы, – насторожился Мерзлов, – приезжал на лето.