Текст книги "Спецназовец. Шальная пуля"

Дверь, ведущая в комнаты, занятые Якушевым, была открыта настежь, как бы приглашая войти. Расулов не замедлил воспользоваться этим приглашением и переступил порог. На экране плазменного телевизора какие-то уроды с перепачканными черной кровью серыми лицами пытались употребить в пищу звезду Голливуда Милу Йовович. Звезда, к моменту появления уважаемого Магомеда успевшая, по всей видимости, расстрелять патроны, лихо отбивалась всеми четырьмя конечностями. Уроды погибали один за другим, но даже не думали сдаваться. Расулов отвернулся: он не одобрял подобные зрелища, тем более что их ему с лихвой хватало в жизни.

Якушев обнаружился на кухне – в банном халате, с мокрыми после душа волосами, стоя спиной к Расулову, он возился с кофеваркой. На кухонном столе хрипел, надрываясь в тщетных попытках перекричать телевизор, портативный гибрид радиоприемника, CD-плеера и кассетного магнитофона. Рядом лежал «Стечкин», и Магомед Расулов ясно видел, что пистолет снят с предохранителя и стоит на боевом взводе. Словно почувствовав присутствие Расулова, Якушев обернулся и коротко кивнул. Расулов нацелился было присесть на диван в гостиной, но Юрий повелительно махнул рукой в сторону ванной, и хозяин, пожав плечами, направился туда.

В ванной тоже было шумно. Душ работал на полную мощность, тугие струйки барабанили по пластиковому поддону душевой кабинки. Вода бурлила и плескалась в набранной почти до половины ванне, а напротив унитаза с опущенной крышкой почему-то стоял принесенный из комнаты стул. На крышке стиральной машины обнаружились пачка сигарет, пепельница и зажигалка. Комментарии были излишни, да с ними никто и не торопился. Подобрав полы халата, Магомед Расулов опустился на стул и закурил.

Вошедший Якушев поставил на стиральную машину поднос с кофейником и чашками, снова ушел и вернулся, неся хрипло орущую магнитолу. Слегка убавив звук, он поставил ее на пол, закрыл за собой дверь и уселся на толчок.

– Прости за нетрадиционный прием, – сказал он, вооружаясь кофейником. – Сам впервые в жизни пью кофе в сортире. Правда, у тебя здесь чище, чем в большинстве мест, где я спал и принимал пищу с тех пор, как мне выдали военный билет.

Расулов отмахнулся рукой с дымящейся меж пальцев сигаретой и с благодарным кивком принял протянутую Юрием чашку. Сунув сигарету в зубы, он достал из кармана халата и развернул записку. «Дом прослушивается ФСБ», – было написано там.

– Что это значит? – спросил он.

– Тебе виднее, что это значит, уважаемый, – пожав плечами, ответил Якушев. Он отобрал у Расулова записку, поджег, прикурил от нее сигарету и, дав бумаге хорошенько разгореться, положил в пепельницу. – Признавайся, где набедокурил.

– Значит, это правда?

– Белый микроавтобус видел? Внутри – аппаратура прослушивания и звукозаписи плюс два офицера ФСБ. Так, по крайней мере, написано у них в удостоверениях. Можешь позвонить в упомянутое ведомство и справиться, служит ли у них лейтенант Владимир Сергеевич Харченко. Только я тебе этого не советую – придется объясняться, раскрывать карты. Меня подведешь, себя подставишь…

Он озабоченно покрутил правым запястьем, пошевелил пальцами, и Расулов заметил, что кисть у него припухла, а на костяшках пальцев свежо розовеют ссадины.

– Слегка перестарался, – сообщил Юрий, заметив, куда он смотрит. – У этих эфэсбэшников чертовски твердые головы, а бить надо было наверняка, пока не очухались и не успели меня разглядеть.

– Ты на них напал?! – ужаснулся Расулов.

– Нет, они всю ночь бегали за мной по пятам, умоляя заглянуть в свои служебные удостоверения и ознакомиться с условиями, в которых им приходится работать! Не смеши меня, Магомед. Можно подумать, тебе ни разу не приходилось в интересах дела бить по морде офицера ФСБ! Кто же виноват, что эти самые морды торчат буквально из каждой щели? Стоит неловко повернуться, и готово – хоть одну, да задел.

– Тогда зачем вся эта конспирация? – Расулов повел вокруг себя дымящейся сигаретой. – Ты что, не тронул аппаратуру?

– Я сделаю это сразу же, как только ты возложишь на меня полномочия по объявлению войны федеральной службе безопасности – то есть, фактически, России, – заверил Якушев. – Ты к этому готов, уважаемый? Что с тобой сегодня – не выспался? Я их просто пощупал, узнал, кто они такие. Причем постарался сделать все так, чтобы отвести от тебя подозрения. По принципу: шел по улице малютка, посинел и весь продрог. Сунулся погреться в чужую машину, нарвался на хозяев, настучал им в бубен, а когда разобрался, на кого наехал, перетрусил и дал тягу. Пусть теперь выясняют, кто он такой, этот негодяй, едва не сорвавший спецоперацию. А твоего шумного гостя в пьяном виде погрузили вечером в такси и увезли в ночной клуб, откуда он вернулся под утро вообще никакой и учинил свинское безобразие на виду у соседей…

– Ты бы все-таки поаккуратнее, – сдержанно произнес Расулов. – Не надо так сильно злить моих людей, они могут не выдержать и сорваться.

– Ну, извини, – без тени раскаяния сказал Якушев. – Сорваться… Смею заметить, там, во дворе, они тузили меня с таким энтузиазмом, что мне стоило больших усилий никого из них не покалечить. Молчи, я сам знаю, что в этом никто, кроме меня, не виноват. Но согласись, если я стану просто сидеть в четырех стенах и трескать стряпню твоей кухарки, толку от моего пребывания здесь не будет никакого. Прости, но что бы ты по этому поводу ни думал, дружба твоих абреков мне не нужна.

– Дружба всегда нужна, – возразил Расулов. – Иногда она оказывается очень полезной, дорогой.

– А иногда – чертовски вредной. Вплоть до летального исхода. Твой дом прослушивается вдоль и поперек, уважаемый Магомед. И кто, как ты думаешь, нашпиговал его микрофонами, если с момента твоего заселения он ни на минуту не остается пустым?

– А, шайтан! – воскликнул Расулов. – Ты хочешь сказать, что кто-то из моих людей…

– Возможно, дом поставили на прослушку заранее, как только узнали, что ты твердо вознамерился в нем поселиться, – предположил Юрий, чтобы немного успокоить собеседника.

– Э, я, по-твоему, совсем глупый, да? – безнадежно отмахнулся Расулов. – Все проверили, каждый угол специальной аппаратурой прощупали… Надо снова специалиста звать, слушай!

– Не советую, – повторил Юрий. – Пусть все остается, как есть. Этим ты их только насторожишь и спровоцируешь на более решительные и жесткие меры. Поняв, что ты заметил наблюдение, они могут заторопиться и прихлопнуть тебя раньше, чем мы поймем, откуда дует этот ветер. За тобой точно ничего не числится?

– Кто же он, этот шакал? – оставив вопрос без внимания, вернулся к интересующей его теме Расулов. – Шпион в моем доме – невероятно, немыслимо!

– Подумай, кому из своих людей ты меньше всего доверяешь, – предложил Юрий.

– Я всем доверяю одинаково – как себе! Точнее, доверял до этой минуты. А теперь получается, что доверять нельзя никому.

– Ну-ну, – сказал Юрий, – так не бывает. Даже патроны в обойме попадаются разные, а люди и подавно не бывают одинаковыми. Каждый имеет свои причины хранить тебе верность и свои поводы для недовольства. И у каждого есть свой собственный предел прочности, за которым человек просто ломается, не выдержав давления.

– Какого давления, э? – безнадежно махнул рукой Расулов.

– Ну, поскольку следов пыток ни на ком из твоих джигитов не видно, скорее всего, психологического. Возможно, кому-то из них предложили сумму, от которой он не смог отказаться, но, коль скоро мы имеем дело с ФСБ, речь, вероятнее всего, идет о банальном шантаже. Припомнили старые дела, пригрозили новым сроком, а может быть, припугнули семьей…

– Да, – задумчиво согласился кавказец, – это возможно. Взять в заложники семью – отличный способ сделать человека сговорчивым и забыть о чести и долге. Надо связаться с домом и навести справки. Если с близкими кого-то из моих людей творится неладное, значит…

– Забудь, – перебил его Юрий. – Ну, ты же опытный, умный человек! Твои звонки прослушиваются, твоя электронная почта прочитывается, а бумажная – вскрывается и просматривается. Можно отправить гонца, но где гарантия, что твой выбор не падет на предателя? А раз так, ты не сможешь верить тому, что он расскажет тебе, когда вернется из своей командировки на Кавказ.

– Тоже правильно, слушай, – загрустил Расулов. – Как же мне его найти?

– Не о том думаешь, уважаемый, – сказал Юрий, наливая себе вторую чашку кофе и закуривая новую сигарету. Вид у него был усталый, под глазами залегли темные круги, а глазные яблоки отсвечивали розовым, как у кролика-альбиноса или лабораторной мыши. Очевидно, устроенный им по собственной инициативе алкогольный марафон оказался нелегким испытанием даже для его железного организма. – Искать в своем доме крысу будешь потом, когда разберешься с более важными делами. Понимаю, тебе не привыкать находиться под наблюдением ФСБ, но должна же быть какая-то причина, какой-то конкретный повод для такого повышенного интереса!

– Я с Кавказа, какая тебе еще нужна причина? – безнадежно вздохнул Расулов. – Я могу быть связан с террористами, значит, я с ними связан. Так они рассуждают, и другой причины нет, клянусь!

Якушев глотнул кофе.

– Все мы, народ кавказский, любим любовь и ласки, если обманут глазки – вай, вай, вай, вай… – грустно процитировал он шуточную песенку, в незапамятные времена услышанную от лица известной национальности. – Мне иногда кажется, что вы там, у себя, поголовно рождаетесь с паранойей. И так с нею носитесь, как будто это не психическое расстройство, а великое достоинство.

– Если подразумевать под паранойей гордость, честь, чувство собственного достоинства, – да, тогда ты прав, дорогой, – приосанившись, сообщил Расулов.

– Без элементарного здравого смысла все это превращает человека в спесивого болвана, – в свою очередь, проинформировал хозяина Якушев. – В надутого индюка, уверенного, что мир вращается вокруг него. Тебя послушать, так ФСБ – просто банда скинхедов, круглосуточно только тем и занятая, что преследует инородцев. Да будь ты хоть чертом с рогами, все равно должна существовать вполне объективная, конкретная причина, по которой они взяли тебя под колпак!

– Я ее уже назвал, – обиженно заявил кавказец. – Им просто понадобилась новая галочка в отчетности, а я – отличный кандидат на роль козла отпущения.

– Далеко не самый лучший, – возразил Юрий. – Репутация у тебя сухая и чистая, знакомства и связи – о-го-го. А в известном тебе ведомстве тоже служат живые люди, которые дорожат своей карьерой и достатком. Им вовсе не улыбается просто так, за здорово живешь, пробовать тебя на зуб – зубы-то ведь и обломать можно! Другое дело, если приказ заняться тобой им спустили сверху. У тебя в последнее время не было неприятностей с большими людьми тут, в Москве?

Расулов отрицательно покачал головой.

– Достойных упоминания – нет, не было, – сказал он.

– Тогда это из-за твоих гостей, – сказал Якушев. – Или это, или кто-то из твоих земляков на тебя наклепал, решил таким манером свести с тобой счеты. Но пустопорожняя клевета ничего ему не даст. Если за тобой следят из-за ложного доноса, слежка даст результат, противоположный желаемому: подозрения не подтвердятся, наблюдение снимут, и тот, кто пытался организовать неприятности для тебя, получит их сам, причем в тройном размере.

– Очень утешительная картина, – с явным сомнением произнес кавказец. – Но не особенно правдоподобная. Среди моих недругов есть и глупцы, и люди с низкими моральными качествами. Но я не знаю никого, кто оказался бы настолько низок и неумен, чтобы пытаться устроить мне мелкую пакость, столь примитивно обманывая федералов. Это все равно что, задумав шутки ради напугать девушек змеей, положить себе за пазуху двухметровую гюрзу!

– Звучит по-прежнему чересчур экспрессивно, но зато вполне разумно, – согласился Юрий и, не удержавшись, широко зевнул. – А что, если донос не ложный?

– Как это – не ложный?

– Ну, предположим, так. Желая тебе навредить, некто – пока неважно, кто именно, с этим ты сам впоследствии разберешься…

– Даже не сомневайся. Еще как разберусь! С превеликим удовольствием.

– Естественно. Так вот, некто находит исполнителя – необязательно убежденного воина за веру, шахида-смертника, а просто человека, который хочет заработать немного денег и с этой благой целью подумывает отправиться в Москву. Хотя лучше, конечно, использовать в таком деле настоящего боевика. Сбрить ему бороду, дать ответственное задание – скажем, доставить в Москву и передать братьям сколько-то там килограммов взрывчатки. И кружным путем, через друзей знакомых родственников твоего любимого ишака, пристроить на ночлег в твоем гостеприимном доме. И сообщить, куда следует – опять же, осторожно, через третьих лиц, – что некто Магомед Расулов является прямым пособником террористов и готовится принять у себя одного из них. Эта версия, между прочим, отлично объясняет наблюдаемую картину: они держат твое жилище под наблюдением и ничего не предпринимают. А потом, когда гость прибудет, окружат дом и пойдут на штурм. Гость, которому нечего терять, начнет отстреливаться, спецназ откроет огонь, твоя охрана, понятно, тоже не станет сидеть сложа руки… И какие у тебя останутся шансы выжить при таком развитии событий?

– А вот это реально, – забеспокоился Расулов. – Ай, нехорошо! Не хочу, слушай! Что делать, а?

– За бугор вали, – посоветовал Юрий. – Эта провокация у них сорвется, а пока они придумают и подготовят другую, ты тоже что-нибудь придумаешь.

– Придумать-то придумаю, не привыкать, – задумчиво согласился кавказец. – Только мне этот вариант не подходит, прости. Как запасной сгодится, но бежать прямо сейчас я не готов. Слишком многое начато и нуждается в завершении, потому-то меня и стараются убрать любой ценой.

– Так уж и любой, – усомнился Якушев. – Нанять снайпера – плевое дело! Щелк – и ты уже никому не мешаешь.

– И автоматически приобретаю статус мученика, – добавил Расулов. – В этом случае моя смерть ничего не меняет. Те, у кого не хватило ума и мужества пойти за мной живым, пойдут за мертвым. А поведут их мои сыновья. Нет, дорогой, просто убрать меня мало, надо опозорить, выставить лжецом. И спешный отъезд за границу немало этому поспособствует. Твой друг Быков любит повторять: побежал – значит, виноват. Какая тогда разница, жив я или умер?

– Ну, тогда я просто не знаю, что еще тебе посоветовать, – развел руками Юрий.

– Хочешь меня оставить, дорогой? – бросив на него быстрый проницательный взгляд из-под нависающих бровей, спросил уважаемый Магомед. – Поверь, если ты примешь такое решение, я не затаю обиды.

– Как же я тебя оставлю? – возразил Якушев. – Куда я пойду? Твои земляки, наверное, уже превратили мою квартиру в руины. Заманил в гости, а теперь на улицу гонишь – так, что ли, получается?

– Когда начнется штурм, оказаться на улице – даже в сорокаградусный мороз и даже без штанов – будет гораздо полезнее для здоровья, чем пользоваться моим гостеприимством, – заметил Расулов.

– Мое здоровье – мое личное дело, – объявил гость. – Сам пью, сам гуляю… Я с восемнадцати лет на войне, а ты мне толкуешь про здоровье.

– До сих пор ты воевал на другой стороне, – вскользь заметил кавказец.

– На этой самой! Если я тебя правильно понял, ты делаешь все, чтобы предотвратить новую войну, новые жертвы среди своих и моих земляков. Ну, и какая сторона в этом случае моя, какое дело правое? Сам не перевариваю, когда люди, сидя на горшке, говорят высоким стилем, – добавил Юрий другим, слегка смущенным тоном и развел руками, – но не моя вина, что вы, политики, затрепали хорошие слова до полной потери первоначального смысла, а других взамен не придумали.

– Я никогда не лгу, – оскорбился Расулов.

– Хотелось бы верить. В противном случае я очень расстроюсь и начну делать глупости. Мне, знаешь ли, тогда будет наплевать, какой политический эффект возымеет твоя безвременная кончина у тебя на родине.

– Угрожаешь, дорогой?

– Предупреждаю, уважаемый.

Расулов тяжело вздохнул.

– Правильно про нас говорят, что мы умеем устраиваться не хуже евреев. Смотри, как я хорошо устроился! Одному человеку могу доверять, и тот мне угрожает!

Якушев усмехнулся и сунул в зубы очередную сигарету. В ванной уже было нечем дышать из-за смешавшегося с водяным паром табачного дыма, и он, дотянувшись до двери, толчком распахнул ее настежь. Сырой, пахнущий жженым табаком туман заколыхался и лениво пополз наружу.

– На твоем месте, – сказал Юрий, – я бы не стал так уж сильно мне доверять. А вдруг твои джигиты ни при чем, и микрофоны в твоем доме установил я?

– Я сам к тебе обратился, – напомнил Расулов.

– Не от хорошей жизни, – в свою очередь, напомнил Якушев. – Зная некоторые факты твоей и моей биографии, ничего не стоило организовать условия, при которых ты был вынужден обратиться ко мне за помощью.

– А кто их знает, эти факты?

– Ты, я, Быков, пара-тройка высокопоставленных офицеров ВДВ и, возможно, еще кто-нибудь в ФСБ, до кого у нас в тот раз не дошли руки. Мало, что ли? В конце концов, хватило бы и меня одного.

– Но зачем?!

– Деньги и власть. – Юрий вздохнул. – Знаешь, сразу после увольнения из армии я довольно долго носился с идеей написать эти два слова на стене – где-нибудь на видном месте, например, над телевизором. Чтобы, когда захочется поверить тому, что говорят в новостях, смотреть на них и возвращаться к реальности.

– Написал? – поинтересовался кавказец.

– Так запомнил. Повторение – мать учения. Да и учителя попадались хорошие, грамотные. Так что тебе следует хорошенько подумать, прежде чем называть меня своим доверенным лицом.

– Ну, деньги – это я еще могу понять, – сказал Расулов. – Но какую власть ты получишь, погубив меня?

– Ту, которую дают деньги. Власть над официантом в ресторане или продавцом в магазине, который ты приобрел на свои тридцать сребреников – не так уж мало для того, кто еще вчера был не властен даже над собой!

– Ценю твою откровенность, дорогой, – сказал Расулов. – Но не считай меня наивным глупцом. Я имел все это в виду, когда обратился к тебе, и буду иметь в виду впредь. Здесь, в этом доме, ты находишься под моим наблюдением. И если ты действительно работаешь на них, во что мне по-прежнему трудно поверить, первый твой неверный шаг автоматически станет последним. Твоими стараниями в этом доме хватает людей, которые с радостью перережут тебе глотку.

– Ну, ладно, – хлопнул себя ладонями по коленям Якушев. – Давай считать, что обмен любезностями закончен. Пора расходиться, а то у кого-нибудь непременно возникнет вопрос, чем это мы с тобой так долго занимаемся в ванной.

– Что станем делать, дорогой?

– Ждать гостей с Кавказа. Надо постараться схватить их за руку раньше, чем это сделает ФСБ.

– И что? Убить? Сдать властям? Не забывай, это мои гости!

– Но не мои же, – хладнокровно напомнил Якушев. – Если тебя так волнует перспектива нарушить законы гостеприимства, я, так и быть, откручу им головы где-нибудь за воротами. Кроме того, гость, который сознательно подставляет хозяина под спецназовские пули – сволочь, а не гость.

– Ты прав, дорогой, – без видимого энтузиазма согласился Расулов и встал, отставив на крышку стиральной машины чашку с остывшим, так и не допитым кофе. – Жизнь – сложная штука, э!

– Надо было дожить до седых волос, чтобы это понять, – тоже вставая, с усмешкой заметил Якушев. – Воистину, глубока мудрость кавказских старейшин!

Уважаемый Магомед отреагировал на этот выпад лишь грустной улыбкой и вышел из ванной. В гостиной продолжал грохотать, вопить и лязгать телевизор. Фильм про ходячих мертвецов уже закончился, и теперь место зомби на экране заняла какая-то эстрадная группа, участники и, в особенности, участницы которой, на взгляд Магомеда Расулова, мало чем отличались от героев нашумевшего фантастического боевика с Милой Йовович в главной роли.

За окном уже начало светать.

– Гляди-ка, снег пошел, – выглянув наружу из-за занавески, сказал Якушев.

Он не ошибся. Когда Магомед Расулов вышел из гостевого домика во двор, оказалось, что тот уже устлан тонким, как кисея, девственно-белым покрывалом. Ступая по нему, уважаемый Магомед оставлял за собой цепочку темных влажных следов. Ноги в домашних шлепанцах мгновенно промокли и закоченели, холод пробрался под халат, щекоча кожу влажными ледяными пальцами, и, несмотря ни на что, Расулов испытал громадное облегчение, нырнув в тепло обжитого, но внезапно сделавшегося чужим и враждебным дома.