Текст книги "Комбат. Между мертвым и живым"

Комбат вынужден был признать, что здесь равноправие допустимо.

Потом они лежали в постели и разговаривали.

Анна сказала:

– Хоть себя убивай.

– Дурацкая смерть, – ответил Борис. – И очень эгоистичная. Хочешь, историю расскажу? Просто из жизни знакомого врача.

Давай! – сказала Анна.

* * *

Две таблетки. Четыре. Шесть.

Где-то на десятой Андрей понял, что седуксен подействует куда быстрее, если таблетки жевать. Он попробовал, но ему тут же стало ясно, что без воды не обойтись: язык свело, нёбо пересохло и будто растрескалось, горький порошок застрял в глотке, вызывая тошноту.

Пришлось плестись на кухню. Ноги были ватными, коленки подкашивались, но не из-за выпитого снотворного, а скорее от страха.

Руки прыгали. Вода расплескивалась в раковину и даже мимо, однако стакан все-таки наполнился. Предсмертие должно было скоро начаться, очень не хотелось отдать концы на негостеприимном линолеуме кухонного пола. Андрей отправился назад, в свою комнату.

Все, что осталось в коробке – примерно два десятка кругленьких белых забвений, – было заглочено одним приемом. Андрей буквально шваркнул воду о гортань – чтобы не захлебнуться, пришлось глотать.

Ну, все. Свершилось. Он надеялся, что не врут источники, утверждавшие: после приема снотворного в лошадиной дозе человек умирает гарантированно и безболезненно.

Сел в кресле поудобнее, откинул голову на высокую спинку, закрыл глаза.

В висках появилось ощущение присутствия. Непонятно чего, непонятно зачем – просто изнутри на черепной коробке словно прорезался бархатный ворс. Мозгам стало как-то особенно уютно; уши заполнялись невидимой ватой, в глазах темнело, во рту надувался резиновый шарик – упругий и горький.

Андрей еле успел ощутить страх перед надвигающимся мраком. Комната вначале сжалась и облепила его, как вторая кожа, а потом с тихим уханьем рванула прочь, оставляя за собой черноту. Тело раздулось и лопнуло, смешивая плоть и кровь с полным отсутствием всего, с абсолютным вакуумом.

Только потом он вспомнит, что не видел ни туннеля, ни света в его перспективе, зато было ощущение голодной пасти впереди и ненасытной жадности того, кто эту пасть раскрыл в эту секунду в нескольких местах планеты сразу, – Андрей был не единственным умершим данного момента. Вспомнив же, он с невеселой улыбкой подумает, что это, видимо, оттого, что в итоге смерть оказалась фальшивкой – просто комой, даже не успевшей перейти в ту разновидность кончины, которую медики называют клинической.

Андрей открыл глаза.

Ответ окружающего мира походил на взрыв ядерной бомбы. Вначале был свет, который пробил Андрея и размолотил плоть с душою на перепуганные фотоны. Вслед за вспышкой пришел звук, опрокинувший в предвечный Океан и слонов, и черепаху, и все остальные опоры мироздания. Огромные децибелы топтались по размозженным останкам Андрея звонкими, как оцинкованные ведра, лапами. И наконец – ударная волна, которая все стирает с лица Земли, потом ей уже все равно и она превращается в чьи-то руки, поправляющие одеяло. Свет ограничивается прямоугольником окна, побеленного снизу до половины, а звук – это шелестящий фон помещения плюс далекие моторы автомашин.

Теперь голове очень больно. С нее будто срезали крышку черепа, налили уксусом, вставили кипятильник и флегматичная железяка живо взгрела кислятину до сотни градусов.

– Очухался?

– Кто он?

Нет, только не больница!

Андрею снова стало тепло и хорошо.

Бледный кружок с серебристым ободком – это просто плафон лампы – чирей на белой известковой шкуре потолка.

Андрея все-таки откачали. Теперь будет много всякой всячины вроде бесед с дебиловатыми милицейскими и психиатром, мающимся скукой. И мать будет, а ей в глаза посмотреть можно, только набравшись смелости.

И еще – никуда не пропадет повод для сведения счетов с жизнью. Тот, главный мотив, который и затолкал ему в желудок три десятка таблеток седуксена, из-за чего хочется прямо сейчас разорвать самому себе горло.

Настя никому ничего не скажет. Но и не простит. Господи, да лучше бы натравила на Андрея своего ненормального братца-боксера! Как теперь вообще в одном классе сойтись?!

Возле постели зашуршало, скрипнуло.

Открыв глаза, мальчишка увидел пожилого доктора, кривящегося, как эстет перед лужей блевотины. Сколько их у него было – суицидальных тинейджеров, прежде чем чувство жалости полностью атрофировалось, уступив место чувству долга? Десять? Сто?

Доктор протянул руку и железными пальцами впился Андрею в подбородок. Было больно, вырваться без рук не удалось, а руки оказались зафиксированными где-то на уровне пояса широкими ремнями или просто полотенцами. Ноги тоже были привязаны.

– Ну? И зачем?

– Что? – с трудом выговорил Андрей: мешал не только заплетающийся язык, но и докторские пальцы, как будто вдавившиеся в челюстную кость до второй фаланги.

– Козлов сто! – доктор проговаривал слова совершенно без интонаций, как бы читая вслух самому себе неинтересное письмо от нежелательного знакомого. – Коту нечего делать – он яйца лижет! Вот и ты бы акробатикой занялся, сопляк, тварь малолетняя.

Такое неприятно слышать от врага, отвратительно – от друга. А от врача, возившегося с твоим дохнущим организмом и заставившего его существовать далее, это проклятие до двенадцатого колена, стакан адской смолы, вылитый на душу. Этот ожог не заживет никогда.

Слезы моментально высохли. Потерять бы сознание, но он – достаточно крепкий современный юноша, а не анемичная красотка позапрошлого столетия. Физически, во всяком случае.

– Зачем тогда спасали? – сморозил Андрей несусветную глупость.

Врач резко оттолкнул его голову. Не было бы подушки – было бы сотрясение.

– Гаденыш, – протянул доктор. – Тебе семнадцать лет, ты здоров как слон, дурные вопросы задаешь как раз под стать. Моя б воля – я б тебя.

– Что, не лечили бы? – злорадно улыбнулся пацан.

– Ну как это «не лечил»? Еще как бы лечил! Честнее, чем сейчас. Только потом бы не валандался. Ты бы у меня в сортире, на полу возле очка долечивался, а не в палате. Тогда бы поумнел.

Андрей задохнулся от злости – бессильной, горькой, от ненависти к своей беспомощности и неудачливости. Ни к девушке отнестись нормально не смог, ни руки наложить как следует. И вот теперь. Ответить бы этому гаду!

Ну и ответил:

– Я все равно жить не буду. Вы же меня ненавидите? Так сделайте укольчик – наверняка что-нибудь в загашнике есть. Какой-нибудь. рибофлавин.

– Рибофлавин, засранец, это витамин В – во-первых. Во-вторых: дрянь вроде тебя ненавидеть – себя не уважать. Вот когда в Афгане приходилось пленных «духов» лечить. Их ненавидел, потому что достойны были. А ты – отрыжка. В армии ты бы сапоги чистил призывникам даже за день до дембеля.

– Я тогда сам себя убью! – Андрея просто распирало от эмоций, но если бы он знал, что со стороны смешон.

Доктор глумился:

– И как? Таких, как ты не зря к койке приматывают. Ну, давай, попробуй себя прикончить. Очень смелый, да? Так откуси себе язык, чмо, и глотай кровь, пока не окочуришься! Побледнел? Очко на минус? То-то!

– Все равно, – прошептал Андрей.

Доктор сунул руки в карманы и навис над пациентом. Пристально посмотрел в глаза. Кивнул. Вышел.

Андрей рванулся опять, но зафиксировали его на славу. Ладно, пусть только освободят. В туалете наверняка зеркало будет. Разбить – и по венам!

Суицидальную фантазию прервал доктор, вернувшийся в палату со шприцем.

– Говоришь, убить тебя?

Андрею стало не по себе от интонации, но все-таки он подтверждающе кивнул головой.

Врач откинул с Андрея простыню, присел на край койки.

– Тогда вот какое дело. Сам понимаешь, медицина у нас бесплатная, так что иногда попадает впросак. Вот, например, надо больному почку пересадить, а где клиника на донорский орган денег найдет? И своих у человека тоже нет. Что ж, помирать? Так вот, Андрюшенька, если хочешь на тот свет – воля твоя. Но вот органы мы в расход не пустим. Они у тебя вполне в норме, чего добру-то зазря пропадать? Будет нам запас. Людям хоть какую-то пользу принесешь, в моих глазах не дерьмом, а человеком останешься. Как перспектива?

Снотворное уже не угрожало жизни, но временно сдвинуло адекватность восприятия и притупило интеллект. В результате никак не удавалось понять, что за игру затеял доктор. Он же не мог говорить серьезно? Или мог? Скорее всего – мог. Он презирает незадачливого самоубийцу, нервы у него наверняка стальные. В Афгане был, опять же.

– Вы врете, – заключил Андрей.

Врач дернул уголком рта.

– Отчего же вру? Вот сейчас укольчик тебе вкачу, и поедем в морг. Думаешь, ты первый? Ты вообще хоть иногда задумывался, где обыкновенные больницы берут донорские органы? За какие шиши они купят ту же самую почку? Двадцать тысяч долларов. Ты представить эти деньги в состоянии? Я – так вот очень слабо.

И он, направив острие иглы в потолок, слегка надавил на поршень. Тоненькая струйка подпрыгнула над стальной черточкой и упала несколькими капельками на лицо Андрею. Доктор достал из кармана халата коричневый стеклянный пузырек и клочок ваты. Протер спиртом руку пацана на плече.

– Что. что вы колете? – одеревеневшими губами выговорил напрягшийся юнец.

– Успокаивающее. Сейчас ты отрубишься – и поедем.

Игла больно ужалила в мышцу, внутри на пару секунд образовался упругий комок, который затем мягко растекся во все стороны. Доктор спокойно убрал шприц, отсоединил капельницу. Неторопливые действия врача убедили Андрея в том, что реаниматор и вправду намерен пустить его на запчасти. Вылезла даже уверенность в том, что больница ничего не получит – все уйдет по левым каналам «за бугор».

Надо было спасаться. Но как? Снотворное действовало, веки тяжелели.

Доктор, очень довольный, открыл дверь палаты. Зашел в изголовье, потолок поплыл – Андрея повезли прочь из реанимационной палаты. Сон и страх боролись за власть, страх побеждал, Андрей снова начал дергать путы.

Заехали в большой лифт. В сужающееся поле зрения мальчишки вплыл еще один врач.

– Наверх или в морг? – спросил он.

– В морг, – ответил реаниматор.

Андрей окончательно убедился, что сейчас умрет. Он хотел закричать – ведь в лифте свидетель. Он поможет, при нем не посмеют.

Прежде чем отключиться, он еще успел открыть рот.

Сон и страх были единым целым и длились вечность.

Но вечность тоже проходит. Андрей открыл глаза. Врач стоял перед ним склонившись.

– Ну, дергаться будем? – спросил он и, не дожидаясь ответа, вынул из нагрудного кармана халата скальпель.

Андрей уже в который раз попытался заорать. Получилось невразумительное сипение. Доктор нехорошо засмеялся и спросил:

– Что, жить охота?

Андрей кивнул.

– Неужели? А кто тут добить умолял? Передумал?

– Да!

– Уверен? Ты как следует подумай.

Пацан прислушался к себе и понял, что очень хочет жить – долго, десятки лет, сотню, даже инвалидом без рук и ног.

– Не убивайте меня, – прошептал он.

Врач поудобнее взял скальпель. Андрей прерывисто завыл.

– Да замолчи ты, дурак. И руками не махай, не то живо переломаю.

Доктор перерезал полотенца – одно за другим.

– Ишь, дергался во сне. Узлы насмерть затянул.

Едва став свободным, мальчишка свернулся калачиком и затрясся.

Сев на край постели – уже не той, из реанимации, на колесиках, а обычной кровати – даже деревянной, врач не больно, но крепко взял пацана за ухо, развернул лицо к своему и сказал:

– Твоя мать, подонок, поседела за одну ночь! Уже двенадцать часов ждет, пока ты оклемаешься. Сопляки, соплюшки – лезвия, петли, таблетки, с балконов скачут. А сами. жизни-то еще и не нюхали, не знают, что это! Как папуасы, что золото на стекляшки меняли. Если бы я тебя только откачал, ты бы через неделю опять ко мне приехал. или не ко мне, а на первый этаж. У нас там прозекторская. Кстати, через нее – одна из дорог сюда вот, и она поудобнее, чем тянуть каталку по урологии. Так и возим живых в морг. А тебе, придурку, я наглядно показал, что это – хотеть жить и не иметь такой возможности.

Помоему, действеннее, чем наши психологи. Как считаешь?

Андрей пожал плечами. В данном случае это означало безоговорочное согласие.

– Вот так-то, – врач вдруг рассмеялся. – И такую девчонку чуть не осиротил, балда! Она тоже извелась, раз десять прибегала.

Вот тут-то и отпустило! И навалившийся кайф заставил пацана почувствовать, как слезы облегчения щекочут в носу, стекая из плотно зажмуренных глаз.

А доктор, уже совсем с другим лицом, прижал мальчишку к себе, давая нареветься всласть.

– Хороший рассказчик твой доктор, – сказала Анна.

– А то! Он потом писателем стал. Сейчас все что-то про Афганистан пишет. Художественное, правда.

Анна улыбнулась и прижалась к Комбату.

Глава 5

Крохин с Рублевым пили пиво в кафе «Эдельвейс». Это было совсем новое заведение, еще пахнущее краской и пластмассой, не успевшее стать популярным и засиженным туристами. Пиво там было хорошее, чешское. Подавали его в высоких стеклянных кружках с крышками, закрывающимися и открывающимися при нажатии на рычажок на ручке.

– Значит, ты думаешь, что проникали через дворницкую?

– Все может быть, – пожал плечами Рублев. – Во всяком случае, не вижу большой проблемы, чтобы при помощи своего человека в составе персонала гостиницы не позаимствовать ключики на пару часов и не сделать дубликаты.

– Или не воспользоваться услугами дворников. – задумчиво произнес лейтенант.

Борис хотел было возразить словами Маркова. Но решил не выставлять непроверенные данные. Опять-таки есть принцип: своих информаторов не «светят». Это закономерно как для милиции, так и для армии.

– Или так, – кивнул Борис.

– Интересный вариант. Многое упрощается. Если здесь на самом деле умышленные убийства, то мистика пропадает.

– Вот и я говорю о том же. Убийства в гостинице – это сложно. Понять бы, как заставили эту посудомойку выпить дрянь, которой она отравилась. А устроить проблемы на стороне – это как два пальца. К слову, как именно разбился столяр?

Оперативник посмотрел на лампу сквозь пиво.

– Да у него рыдван был – я бы побоялся в такой сесть, даже если он стоит на месте. А ездить – и подавно! А он ничего, колесил со страшной силой. И по пути на дачу, на повороте, вылетел с дороги. Разбился насмерть. не пристегнут был, ясное дело.

– Пьяный?

– Да нет, алкоголя в крови не обнаружено. И вообще ничего такого, что могло бы притупить его внимание, отвлечь. Нет, все чисто.

– И чего он тогда улетел? Машину не осматривали на предмет странных повреждений? Шланги тормозные могли подрезать, в колонке рулевой поковыряться.

– Тоже ничего. Все, что не разрушилось при аварии, осмотрели по нескольку раз. Чисто.

– Ясно. Вот ведь туфта какая.

– В принципе, это происшествие настолько непонятное, что хоть и впрямь его на Матроса сваливай! Просто взял человек и вылетел с дороги. И насмерть.

Комбат подозвал официантку, попросил принести еще пива.

– Сколько дней прошло от одного убийства до другого?

– Ровно семь.

– Вот оно как. И до третьего тоже?

– Ровно семь. Ну, то есть я понимаю, Борис, к чему ты клонишь. Это действительно слишком систематично.

– А еще я клоню к тому, что у нас осталось четыре дня. Иначе наш страшненький матросик промахнется со сроками.

– Кстати, хорошо. Если прикрыть все как надо, то можно заставить его торопиться. А где спешка, там обязательно будут ошибки. На этих ошибках можно взять того, кто стоит за всем этим шоу.

– Борис, ты все-таки удивительный человек. Не успел появиться, и уже все стоит на ушах. И уже нет никакого привидения, а есть чей-то злой умысел.

– Очень просто: ты мент, я – нет. У наших людей на милицию просто аллергия.

Крохин развел руками, признавая: да, есть такое дело, ничего не попишешь.

– А нельзя машину эту осмотреть? Может, я там чего замечу своим непрофессиональным взглядом?

Лейтенант вздохнул.

– Ну, корпус на свалку увезли. Я даже толком не знаю на какую. Если хочешь, могу узнать.

Рублев махнул рукой. Отпил пива и объяснил:

– Скорее всего его уже просто забросили черт знает куда. Или, если вы его отправили на Вторчермет, то могли порезать или спрессовать. Я даже не знаю, надо ли тебя загружать работой, от которой будет мало пользы.

– Да я могу узнать, не переживай.

– Ну, если можешь – узнай, – кивнул Рублев.

Позже, он задумался: что могло заставить человека вылететь с трассы? Конечно, старая машина – это фактор. Но обычно такие вот колымаги времен царя Гороха живут очень и очень долго. И если хозяин смог сделать так, что даже в этом возрасте они ездят, то из этого напрямую следуют два факта. Первый: машина не настолько в скверном состоянии, чтобы взять да и долбануться на ходу. Второй: при всем этом машина не сможет разогнаться до такой скорости, чтобы запросто улететь с трассы при адекватном водителе.

Ну что же, опять все начало попахивать мистикой. Того и гляди, мелькнут рядом чешуйчатые крылья. Нет, долой суеверия!

Решено: машину надо обязательно осмотреть. Может, все-таки найдется то, что поможет ответить на вопрос: как же все-таки это случилось?

– Ты на всякий пожарный будь осторожен, – напомнил Рублеву Крохин. – Если все действительно упирается в покупку отеля и если ты прав насчет подсадных уток, то у тебя могут быть проблемы.

– Хорошо это понимаю, – кивнул Борис. – И стараюсь быть начеку.

– Ладно. Я узнаю, куда дели автомобиль после аварии.

Они распрощались. Крохин ушел. Борис еще немного посидел, допил пиво и отправился на пляж. Надо было хоть иногда вспоминать, что он не в Москве, а в Сочи. Тут еще и искупаться можно. И даже позагорать, несмотря на то что осень на дворе.

* * *

Подозрительность Гордина прошла, как только они закончили возиться с первым «клиентом». Их похвалили за чистую работу – никто не догадался, что несчастный охранник не по своей воле засунул руку в распределительный щит. Ну, значит, убийство не расследуется и серьезного натиска со стороны ментовских ищеек ждать не придется.

Чтобы получить от них отчет по поводу планов на вторую ликвидацию, к ним снова приехал тот же самый тип. Сухощавый, очень коротко стриженный, с жестким лицом. Причем такое чувство, что это каменное выражение лица отпечаталось внутри.

– Вы молодцы, – сказал тот тип. – А мы тоже не ерундой страдаем. Там сейчас, в гостинице, пошел сезон народного творчества. Про Черного Матроса не знает разве что ленивый.

– Правильная идеология – половина успеха! – съязвил один из гординских парней.

– Разумеется, – без улыбки ответил тип. – Да, к слову, я как-то не потрудился представиться в прошлый раз.

– И что? – пожал плечами Сергей. – Я не обиделся.

– Понимаю. И не собираюсь паспорт показывать. Просто – если вдруг вы решите меня искать, то вот контакт. Вам ответит бабушка. Самый настоящий божий одуванчик, без дураков. Она предупреждена, что могут искать Петрушу. Вот, это я. Понятно?

– Не дурак, – ответил Гордин. Ну да, конечно, Петруша! Такой же самый, как он – черепашка ниндзя. Но все-таки, раз дается хотя бы такой контакт, значит, они признаны как подходящие работники.

– А что теперь думаете делать? Впрочем, это бестактно. Имейте в виду: ближайшее время гостиница будет в режиме напряженного ожидания.

– Они дождутся, – кивнул Гордин. – Мне бы было интересно, каково этому засранцу директору. Он сейчас уже должен в штаны напустить!

– Может, и напустил, – ответил Петруша. – Но в ментовку пока что не лез.

Гордин решительно отмахнулся от такого довода.

– Этот никуда и не пойдет – могу поручиться. Он трус. Если бы не был таким – отнес бы письмо в органы, и тогда вам было бы сложнее работать.

– А нет такого соображения, что нас могут отслеживать незаметно? – осведомился Гордин.

– Нет. Вас никто не отслеживает. Есть источники, которые доложили бы, если бы наш клиент решил повыпендриваться и пошел к легавым. Пока что можете радоваться жизни. Если он все-таки обнаглеет до такой степени, то вы первыми про это узнаете.

– Хорошо.

– Короче, наш заказчик доволен. И напоминает, что вам с ним еще вместе работать.

– Я не склеротик, – невозмутимо ответил Гордин.

– Это хорошо, – сказал Петруша.

Вообще, Гордин был не зря нанят на эту работу. Он был одним из немногих специалистов по части такого устранения простых смертных, после которого не проводилось расследования. Смерть, как правило, сходила за естественную. Ну, в крайнем случае за роковую случайность с летальным исходом.

Здесь, в «Арбате», требовались не самые чистые смерти. Именно несчастья, именно нелепые смерти. Плюс спектакль с участием так называемого Черного Матроса. Последнее смешило, но не казалось абсурдной идеей.

Гордин не очень-то любил, чтобы на него выходили персонально. Предпочитал пользоваться высокими технологиями, располагал огромным количеством электронных почтовых адресов, а также пользовался перенесенной в виртуальное пространство, но при этом старой как мир технологией – доской объявлений.

Например, каждый вторник адресат появляется на определенном интернет-сайте. И находит там объявление, например о продаже котенка какой-то особой породы. Это означает, что есть работа. В том же объявлении шифруется кое-какая дополнительная информация, воспользовавшись которой Гордин найдет уже конкретные данные.

Обычно он работал так всегда. Но была пара очных контактов, как правило работы не касающихся, необходимых скорее в качестве подспорья. Через эти контакты Гордин и был нанят.

Работать так уязвимо его заставила только сумма гонорара. После его получения он мог не заниматься своей смертоносной работой никогда. Это привлекало, потому что Сергей понимал: если ты убиваешь людей по заказу, то рано или поздно найдется заказчик и на твою шкуру. И не поможет ни конспирация при помощи Интернета, ни предосторожности.

Сергей на полном серьезе рассчитывал, что после завершения акции по гостинице «Арбат» он благополучно распустит помощников и отправится на заслуженную пенсию.

Итак, вторая жертва. Этот бесформенный столяр не пил даже в праздники, обладал отменным здоровьем и лихо рассекал улицы на допотопном «москвиче». Эта колымага просто напрашивалась на то, чтобы стать катафалком.

Разумеется, Гордин не пошел традиционным путем. Проще всего аккуратно повредить что-то в системе управления или в моторе. Но машину будут обследовать. Значит, причина гибели водителя должна находиться в таком месте машины, чтобы просто не догадались там искать. И вторая важная деталь: нельзя пускать дело на самотек. Только «пилотируемое» исполнение сможет гарантировать большое несчастье.

Естественно, машина не имела сигнализации. Так что установка всего необходимого была осуществлена легко и без проблем. Столяр и не заподозрил, что катается не на автомобиле, а на орудии казни.

С помощью информаторов Гордин выяснил день и время, когда столяр соберется на дачу. По пути туда шел замечательный серпантин с целой кучей неприятных поворотов. Известно, что столяр знал его как свои пять пальцев. И потому ехал так, как позволяла машина.

На том строился расчет Сергея.

Он засел метрах в пятидесяти от трассы. Хотя что значит «засел»? Он просто взял планшет и под видом художника стал чиркать в нем карандашом. Рисовать он, конечно, не умел. Но кто это видит?

И вот на дороге показался «москвич» столяра. Гордин достал из кармана маленькую коробочку, раздвинул тонкую никелированную антенну.

Автомобиль выехал на опасный поворот.

Гордин нажал кнопку на коробочке.

Прямо перед лицом столяра, на приборной панели, сидела маленькая резиновая собачка. Она уже выцвела от времени и солнца, но столяр не собирался ни снимать ее, ни менять на что-то более интересное.

Внутри собачки была установлена небольшая светозвуковая граната. Она разорвалась как раз тогда, когда машина начала поворачивать.

«Москвич» вильнул задом и налетел на ограждение. Все получилось именно так, как рассчитал Гордин. Энергии движения этой колымаги вполне хватило, чтобы ограждение не оказалось преградой.

С грохотом и скрежетом машина полетела вниз. Разумеется, столяр, знавший эту дорогу уже много лет, не был пристегнут.

Через две секунды смертельной акробатики то, что оставалось от автомобиля, лежало у подножия склона. Из-под скомканного капота сочилась струйка маслянистого дыма.

Автомобиль заметили через два часа. Еще через полтора часа мертвого столяра вырезали из него автогеном.

– Вот такие длинные руки у нашего морячка, – довольно сказал по этому поводу Гордин.

* * *

Клод Женере получил нужную информацию, как и обещал Сильченко, к вечеру. Он просмотрел страницы.

– Это все? – спросил он.

– Ну, в общем, да! Этот портье из чешской гостиницы – единственный представитель гостиничного бизнеса из дальнего зарубежья, присутствующий в Сочи на данный момент.

– Интересно. Спасибо. Продолжайте следить за тем, кто появляется. Все может быть – глядишь, и объявится кто-то интересный.

– Разумеется, – невозмутимо ответил Сильченко.

Клод распрощался с ним, приехал домой, и тут ему позвонили. Он удивленно посмотрел на экран мобильника и увидел номер председателя совета директоров «Меридиана» Марка де Гранже.

– Добрый вечер, месье! – сказал он.

– Добрый вечер, Женере. Ну, как ваши дела?

– Заключение сделки идет по накатанным рельсам. Но… я боюсь, у нас возникли проблемы очень специфического свойства.

Де Гранже кашлянул в мембрану.

– Ну, вообще-то, мы в курсе. Но если не возражаете, хотелось бы услышать все от вас как от непосредственного участника событий.

– Я не участник. Хотя, занимаюсь сбором информации относительно того, что может стоять за этими смертями. Здесь ходят совершенно нелепые слухи.

– Что за слухи?

– Мертвый матрос, потревоженный в своем загробном покое, возмутился и стал мстить направо и налево. Успел расправиться уже с четверыми. Вздор несусветный.

– Ну, может, и не такой вздор, раз люди умирают? – рассмеялся Гранже.

– Я предпочитаю искать более рациональные причины. Потому что с ними проще бороться.

– Ах, Женере! Вы не представляете, чего лишаете наш будущий отель. В Великобритании, если в гостинице водится привидение, можно неплохо нагреть руки. Правда, с этим привидением придется сначала договориться. Иначе постояльцы и персонал будут очень недовольны.

Женере посмеялся вместе с де Гранже, потом сказал:

– Знаете, мы при необходимости можем устроить тот же спектакль, что идет здесь. Только никого не убивать.

– Ладно. Женере, у меня плохая новость. История с убийствами дошла до совета директоров. Они всерьез разволновались. Сегодня было созвано экстренное заседание, и прозвучали голоса о том, что заведение, дискредитированное таким образом, нашей сети не нужно.

– А зачем тогда я здесь? – обиделся Женере.

– Я подумал о том же. И высказался в том ключе, что присутствие в Сочи такого специалиста, как вы, должно снять проблему. Когда прозвучало ваше имя, нежелание улеглось. Однако я не знаю, надолго ли. Клод, какие у вас прогнозы относительно продолжения этих гнусностей?

– Если честно, то самые отвратительные, месье. Боюсь, что здесь ничего не закончено. Но могу сказать, что я уверен: это затеяно в том числе и затем, чтобы «Меридиан» отказался от покупки. Я пытаюсь разобраться, кто может стоять за всем этим. Уже обратился в нашу службу безопасности, просил проверить, не приезжал ли в Россию кто-то из представителей наших коллег по цеху.

– Проверяйте. Я позвоню Лефевру, скажу, чтобы он лично взял на контроль. Вообще, я завтра попрошу обеспечить вам содействие по максимуму. Потому что времени очень мало. Я уверен, что следующее убийство или следующая смерть любого рода, даже несчастный случай, снова породит волнения в совете. Я ведь не знаю, сколько смогу их гасить. Сами понимаете, даже мое влияние не безгранично.

– Я сделаю все, что от меня зависит! – воскликнул Женере.

– Я уверен. И только потому, что здесь вы, я не собираюсь бросать эту сделку уже завтра.

– Я оправдаю ваше доверие, месье.

– Клод, может быть, прислать вам в помощь кого-нибудь из наших специалистов по силовым методам?

– Не стоит. Здесь есть господин Сильченко. Он, кажется, способен добывать звезды с неба, если есть нужда. Он даже подарил мне пистолет.

– Ну, смотрите. Я верю вашим словам, но помните: если что – за вашей спиной вся мощь нашей корпорации.

– Не сомневаюсь.

– Хорошо, Женере. Держите меня в курсе дела!

Они попрощались, Клод повесил трубку и нехорошо усмехнулся. А вот и ответ на вопрос: зачем все это? Есть, точно есть желающие на покупку «Арбата». И сейчас они превращают его в объект купли-продажи, не имеющий реальной ценности. Гостиница будет дискредитирована, в совете директоров корпорации полным полно суеверного народу.

Ох, нехорошо все это! Ох, нехорошо!

Теперь оставалось только ждать информацию по иностранцам. Это означает несколько часов кропотливой работы со списками пассажиров. А потом – головная боль и вероятное разочарование.

Женере стал ждать звонка.

Грачев сам пришел в кабинет Крохина. Из чего лейтенант сделал выводы, что подполковник сейчас будет крепко мылить ему шею. И он, надо сказать, не ошибся.

– Алексей, скажи, пожалуйста, что происходит? Что ты можешь сказать по поводу происшествий в гостинице?

Крохин доложил:

– Появились кое-какие зацепки, говорящие о том, что это предумышленные убийства. Пока это все бездоказательно, но доказательства будут.

– И когда они будут, скажи на милость? Ты, между прочим, уже три недели возишься с этим делом. И только теперь появляются догадки, что это не цепь нелепых случайностей! Может, я тебя зря держу в отделе?

– Не знаю. Вам видней. – пробормотал Крохин. Он всегда тушевался, когда ему намекали о переводе из постовой службы, организованном подполковником Грачевым, переживавшим за такое неперспективное место для сына своей хорошей подруги.

– Ты не заговаривайся! – стукнул кулаком по столу Грачев. – Мне-то видней, но ты что, не хочешь работать в нормальном подразделении, с возможностями карьерного роста? Хочешь шляться круглый год по городу с дубинкой на поясе? Не занижены ли твои претензии? Правда, на фоне того, что происходит в гостинице, я уже начинаю думать, что не занижены, что там тебе самое место. Короче, Алексей: работай! Рой землю зубами, но чтобы виновник творящегося в «Арбате» бардака был закрыт в ближайшее время!

Подполковник еще раз ударил ладонью по столу.

Крохин промолчал. А что он мог сказать?

Грачев ушел. Лейтенант уронил голову на руки.

Да, подполковник знал, как сделать ему больно. Достаточно было только напомнить, что изначально у Алексея не было возможности выслужиться.

Он и в школе-то не отличался блестящими успехами. Перебивался все время с троек на четверки, только и тянул нормально что литературу да историю. В науках точных вообще был слабоват. Даже великолепная, талантливейшая учительница физики, преподававшая в его школе, не смогла вытянуть его выше тройки.