Текст книги "Слепой в зоне"

Она предчувствовала, что ей совсем скоро придется покинуть этот дом на берегу озера, придется покинуть и Москву.

Наконец Анжелика замерзла. Подплыв к берегу, где вода доходила чуть выше колена, она встала на твердое каменистое дно, выпрямилась, закинула руки за голову и глянула в небо.

– Сучка! – не удержавшись, произнесла, хотя и очень тихо, одна из генеральских жен и, спохватившись, прикрыла рот ладонью. – Подавай шашлык!

Анжелика одарила ее милой улыбкой, надела кружевные трусики, набросила на плечи, не вытираясь, тонкую блузку. Ткань промокла и стала матово прозрачной, как стекло под дождем. Грудь, обтянутая влажным шелком, теперь казалась мраморной. Анжелика из кармана брюк извлекла пачку сигарет, осторожно, чтобы не замочить, губами вытащила сигарету и подошла к пышущему жаром мангалу и такому же распаленному генералу.

– Простите, сосед, у вас можно прикурить?

Генерал, который сам не курил, зажигалки не имел. Прикурить от уголька?

Но как его достать? Не голыми же руками. А территория военных дач была так ухожена, что на ней и веточки сухой не найдешь.

– Так можно прикурить? – Анжелика пониже нагнулась – таким образом, чтобы генерал мог полюбоваться ее грудью еще в одном ракурсе. Тот, смутившись, ощущая спиной злой взгляд жены, чуть опустил глаза и тут же уткнулся взглядом в рыжеватый треугольник, прикрытый ажурной материей трусиков. Несколько вьющихся волосков пробились сквозь кружево, и на них поблескивали, переливались жемчугом капельки озерной воды.

– Я… Я сейчас… – не отводя взгляда от бедер Анжелики, генерал уже было потянулся к мангалу. Возможно, он и взял бы прямо пальцами тлеющий уголек, чтобы поднести его к сигарете, но Анжелика сжалилась над ним. Она прижала кончик сигареты к раскаленному боку мангала. Тут же пошел легкий ароматный дымок. Она надменно поблагодарила:

– Спасибо, – и добавила, обращаясь к женщинам:

– Приятного аппетита!

Она вела коня за поводья, ступая босиком по мягкой траве.

– За красивую жизнь нужно платить, – приговаривала она в такт своим шагам, по слову на каждый шаг. – И все равно чем деньгами, чужими жизнями, но только не своей. И не своим счастьем, – она передала поводья в руки молодому парню, который исполнял в доме обязанности конюха, садовника и дворника. Тот, хоть и был приучен к выходкам-провокациям Анжелики, не скрывая восхищения, смотрел на ее стройные ноги, на грудь под мокрой блузкой. Шанкурова напустила на себя строгость, улыбка исчезла и с лица парня. Он понял, ничего ему не светит, и сразу же занялся конем. :

Развлечение Анжелике удалось, теперь предстояло скоротать время до вечера.

Женщина чувствовала себя великолепно и решила, что душ сейчас принимать не стоит. Нельзя смывать с себя запах озера, свежесть его воды. Из опыта она знала, лучше всего помогает собраться с мыслями физическая нагрузка. И, поднявшись наверх, Анжелика принялась за гимнастические упражнения, предварительно переодевшись в купальник.

Охранники тем временем уже битый час играли в карты. По негласному договору, крупных ставок они не делали, чтобы не проиграться в пух и прах. А поскольку мелких денег в их обиходе постоянно не хватало, они пользовались для игры всегда одной и той же пачкой однодолларовых купюр, которую им выдал для этих целей сам Аркадий Геннадьевич Шанкуров, однажды узнав об их трудностях.

Невеликий размер ставок на азарте никак не сказывался: когда играешь, забываешь о деньгах, тебя захватывает процесс. За игрой охранники даже не заметили, что Анжелика прошла в дом. Витек радостно бросил оставшиеся у него карты на стол и начал подсчитывать выигрыш. Владимир Петрович нехотя взял в руки колоду и стал лениво тасовать ее. Он вообще в этой жизни ко всему относился без лишнего возбуждения, философски. Деньги приходят и уходят, сегодняшние удовольствия назавтра оборачиваются головной болью, молодость переходит в старость… и так далее… и так далее…

– Дурак ты, дурак, Витек! Чему радуешься?

– Чему-чему – выиграл.

– Так у тебя же в нагрудном кармане в три раза больше денег лежит.

– Это не те деньги, – вздохнул Витек, – они для дела.

– Машину или квартиру собрался купить? – решил подколоть его Владимир Петрович, понимая, что денег, которые платят Витьку Шанкуровы, на квартиру не хватит никогда, пусть даже он откладывает получки до конца света.

– Машину, – расплылся в улыбке Витек.

Гарик качнулся на стуле:

– А мне машина на хрен не нужна, на хозяйской куда надо съезжу, если понадобится. За день так накрутишь руль, что потом даже противно на другие машины смотреть.

– Сильно ты накрутил за последние дни, – возмутился Владимир Петрович, – все мне ездить приходится!

– Наверное, хозяйка на тебя глаз положила, – рассмеялся Гарик.

Анжелику после того, как сел в СИЗО Аркадий Геннадьевич, в доме было принято называть «хозяйкой» даже за глаза.

– Да чего вы ее все боитесь? Баба как баба, – сказал Витек, – они все одинаковые. Хорошо выделанную шкуру хозяин себе нашел, дорогую подстилку, ну и что из того? Пусть на ней брюликов да золота навешано, а все равно: блядь – она и есть блядь.

Владимир Петрович отложил колоду карт в сторону, так и не начав сдавать.

– На ней сегодня, между прочим, всего один золотой крестик.

– Да это ж я так… сболтнул в своей, в мужской компании.

– Ты смотри, в мужской компании… Может, она тебя прослушивает.

– Да нет, не может быть! – заулыбался Витек. – Это же ты здесь, Владимир Петрович, всю связь обслуживаешь.

– Поэтому и говорю, – недобро усмехнулся старший охранник.

– Да нет, не станут они прослушивать.

– Хозяйка она – не шлюха и не блядь, – веско сказал Владимир Петрович.

– Все равно и ей трахаться хочется до слез, – подытожил Витек.

– У тебя, смотрю, одно на уме. Никогда яз тебя человека не выйдет.

– Каждый мужик должен об этом думать.

– Делать и думать, что делаешь, – не одно и то же.

Хочется ей трахаться или нет, Анжелика сейчас не могла бы сказать и сама, слишком уж сильным было нервное возбуждение. От того, как пройдет сегодняшнее мероприятие, зависело все ее будущее. Она понимала: удастся дело – она сможет стать независимой от Шанкурова, и теперь уже не ей станут платить деньги за то, что она с кем-то трахается, а она будет платить за то, что получает удовольствие. Большего унижения для мужчин она не могла придумать.

"Стать независимой, – мечтала Анжелика, поднимая и опуская планку тренажера. – Я к этому так стремилась, и всего мне удалось достичь очень быстро.

В этом видно предопределение. Но, к сожалению, я не могу сделать все сама, а положиться на придурков, которые сейчас внизу режутся в карты, доверить им свою жизнь, доверить свое будущее…" – она скривилась. И тут идея осенила ее.

Анжелика подбежала к переговорному устройству и нажала кнопку связи с помещением для охраны.

– Да, слушаю, – ответил ровный, спокойный голос Владимира Петровича.

В этом человеке Анжелика почти не сомневалась, зато сильные опасения ей внушал Витек. Спецназ превратил его в самоуверенного болвана, считавшего, что ему все по плечу, что он пуп земли, раз накачал себе шикарные бицепсы.

– Владимир Петрович, дайте-ка мне Витька, – Сейчас… Тебя на связь, – Владимир Петрович уступил место у коробки переговорного устройства бывшему спецназовцу.

На лице у Витька заиграла глупая улыбка. Уж как-то очень странно звучал голос хозяйки, и не случайным казалось совпадение. :Минуту назад он говорил, что ей хочется трахаться, а теперь вот она сама позвала его – Витька, супермена.

– Поднимись, – коротко сказала Анжелика и отключила связь.

Витек почти бегом поднялся на второй этаж и без стука открыл дверь.

Анжелика лежала на полу и хитро смотрела на охранника. Купальник так плотно облегал ее тело, что практически не скрывал ни малейшей складки кожи, все рельефно обрисовывал – от пупка до твердых сосков. Витек, не удержавшись, вздохнул и облизнул губы.

– Подержи мне ноги, а я покачаю пресс, – с легкой игривостью попросила Анжелика, Приказные нотки в ее голосе исчезли окончательно.

Витек ничуть не смутился, он и не сомневался, что хозяйка целыми днями только и мечтает о том, чтобы «перепихнуться» с ним. Громко сопя, он встал на колени и взялся руками за лодыжки Анжелики. Та, заложив руки за голову, поднималась и опускалась. Охранник чувствовал запах молодого женского тела, ощущал, как напрягаются и расслабляются мышцы ее ног. Он подался чуть вперед, а Анжелика как бы случайно коснулась грудью его лица.

– …двадцать, двадцать один, двадцать два… – считала она, На счет «двадцать пять» Шанкурова обессиленно замерла на полу, хотя могла запросто сделать еще качков десять. Она специально дышала глубоко – так, чтобы ее грудь высоко вздымалась. Витек сперва немного неуверенно положил руку ей на живот, затем второй рукой схватил ее за грудь и тут же, засопев, полез на женщину. И тут Анжелика подобралась, ногой ударила ему в лицо, разбив нос в кровь. Ничего не понимающий Витек сидел на полу и тряс головой.

– Парень, – спокойно сказала Анжелика, садясь в кресло, – то, что ты сейчас себе позволил, не стоило делать. Ты уволен.

– Да вы же сами… – попытался оправдаться Витек, – я думал…

– В доме, где ты служишь, ничего нельзя брать без спроса. Это называется воровством. Ты служишь мне моему мужу, и мое тело для тебя так же неприкасаемо, как брильянты в шкатулке с моими украшениями.

– Понял, больше не буду.

– А больше и не понадобится.

– Почему же?

– Ты уволен. Тебя больше не существует в нашем доме.

– Хозяйка… – ныл Витек.

– Ты знаешь, что такое кастрация?

– Понял, – Витек все еще не поднимался с пола.

– А раз понял, значит, проваливай.

– А как же расчет?

– Ты взял его сам, прикоснувшись к моей груди, – засмеялась Анжелика, но этот смех больше не возбуждал охранника. – На тебе две сотни – и чтобы тебя больше здесь не видели! – Анжелика взяла со стола деньги и швырнула их на пол, скомкав перед этим в ладони. – Сразу же в дверь – и на выход, не заходя к ребятам. И чтобы слова они от тебя не услышали! Витек, сжимая в кулаке мятые деньги, пятился к выходу. Про себя он успел проговорить с сотню ругательств, но вслух не решился произнести ни одного. Зловещее слово «кастрация» заставило его молчать. Шанкурова произнесла его таким тоном, что сомневаться не приходилось – эта, если сказала, то сделает. Шофер Гарик, сидевший у окна, посмотрел вслед удаляющемуся Витьку.

– Куда это его понесло? Может, хозяйка за чем отправила? Жаль, игроков некомплект, вдвоем на деньги играть неинтересно.

Владимир Петрович усмехнулся:

– Договорился парень.

– Вы о чем?

– Да все о том же, – Владимир Петрович вышел из помещения для охраны и поднялся на второй этаж «барского» дома.

Он постучал в дверь, дождался приглашения и вошел. Анжелика стояла посреди комнаты, одна бретелька ее купальника была спущена, обнажая грудь. Выражение лица Анжелики было точь-в-точь таким же, с каким она встретила Витька. Но ни один мускул не дрогнул на лице Владимира Петровича.

– Я вас не звала, – улыбнулась Анжелика.

– Я должен был проверить, – сухо сказал он.

– Что-то побеспокоило?

– Да – то, как ушел Витек.

– Это ерунда, – не стала прояснять ситуацию хозяйка и в упор посмотрела на Владимира Петровича. Тот продолжал вести себя так, словно перед ним стояла не очаровательная красотка с обнаженной грудью, а мужчина его лет в наглухо застегнутом кителе и с погонами чина не ниже его собственного.

– Не волнует? – спросила Анжелика.

Владимир Петрович покачал головой:

– Нет.

– В самом деле?

– Я знаю свое место.

– А если так… – она взяла руку охранника и приложила к своей ключице. – Вы не врете, – в ее голосе прозвучало удивление, – я даже не чувствую пульсации крови в кончиках ваших пальцев.

– Они холодные, – ответил Владимир Петрович.

– Нда-а, – протяжно произнесла Анжелика.

– Я не дурак, – объяснил охранник, – женщина никогда не может желать мужчину, если она ему платит.

– Разве? – усмехнулась Анжелика. – Неужели вы думаете, я бы не могла заплатить за усердие тому, кто мне понравится?

– Во-первых, я вам не нравлюсь. А во-вторых, я имел в виду тех мужчин, которым платят не за секс, а за другую работу.

– Ты поедешь сегодня со мной, – сказала Анжелика, напрочь потеряв всякий интерес к кокетству. – Я проверяла тебя. Проверила Витька, он не удержался.

Значит, доверять ему нет смысла – продаст, – Шанкурова набросила на плечи блузку, прикрыла наготу. – А Гарик? На него можно положиться?

– Я уже успел понять, – негромко сказал Владимир Петрович.

– Что?

– Я понял, что именно от меня сегодня потребуется.

Их взгляды встретились.

– Если ты понял первую заповедь – не бери того, что тебе не принадлежит, значит, поймешь и вторую после "а" приходится говорить "б". Но сегодня может быть трудно – очень трудно.

– Я оставил бы Гарика здесь, – тон Владимира Петровича был деловым и уверенным. – Но тогда придется действовать и вам, хозяйка.

– С вами, – вновь перешла на «вы» Анжелика, – невозможно поссориться, вас невозможно уволить, потому что вы знаете мои желания наперед и знаете наперед все ошибки, которые могли бы совершить.

– Такая моя профессия, – сухо сказал Владимир Петрович.

– Мы скоро едем, – прошептала Анжелика. – Подайте мне, пожалуйста, одежду, – она указала на кресло, где в живописном беспорядке сгрудились колготки, белье, платье.

Охранник выполнил эту просьбу, все аккуратно разложил на тахте. Анжелика переодевалась при нем, то и дело посматривая на Владимира Петровича так, словно гляделась в зеркало. И, как стекло, покрытое с обратной стороны амальгамой, тот оставался холодным и безучастным.

– Вы мне нравитесь все больше и больше – как охранник, естественно.

– Это закономерно.

– В каком смысле? – Анжелика повернулась к нему спиной и, хотя сама прекрасно могла застегнуть лифчик, попросила сделать это охранника.

– Хорошие хозяева и хорошая обслуга в общем-то ничем не отличаются друг от друга.

– Я не совсем поняла вас…

– Хороший хозяин относится к обслуге, как к дорогой мебели.

– Да, именно так я и поступаю.

– И я для себя однажды сделал открытие; если ты кому-то служишь, то должен поступать точно так же по отношению к тем, кто платит тебе.

– Относиться ко мне, как к мебели?

– Как к очень дорогой хозяйской мебели, – наконец-то позволил себе улыбнуться Владимир Петрович. Он улыбнулся потому, что знал, теперь его поймут абсолютно правильно. Его руки по-прежнему были холодны, и никакой пульсации крови в кончиках пальцев не ощущалось.

– Едем, – наконец произнесла Анжелика, когда уже подкрасила губы. – Если что – нас подстрахуют, но особенно рассчитывать на это не следует.

Глава 21

Джип, принадлежавший Шанкурову, стоял в том же месте, что и утром, невдалеке от скверика, въехав двумя колесами на узкий тротуар, тянувшийся вдоль серого бетонного забора. Надзиратель увидел его, лишь только повернул из-за угла. Он ожидал найти Анжелику Шанкурову в глубине сквера, но на этот раз ошибся. Женщина махнула ему рукой, приоткрыв дверцу машины:

– Сюда, пожалуйста.

Всего лишь секунду надзиратель колебался. Улица была пуста, заднее и боковые стекла в джипе тонированные. Никто его не увидит, если будет проходить мимо. Он быстро уселся на заднее сиденье рядом с Анжеликой, захлопнул за собой дверцу.

– Вы принесли деньги? – спросил он прежде, чем Анжелика успела о чем-нибудь поинтересоваться. Он понимал, если скажет, что Шанкуров отказался воспользоваться радиотелефоном, его гонорар может –"накрыться". Во всяком случае, он сам поступил бы именно так.

– Да. А телефон с вами?

– Со мной.

У надзирателя отлегло от сердца. Значит, женщина и не рассчитывала, что Аркадий Геннадьевич позвонит ей. Скорее всего, звонок касался каких-то дел, о которых она толком сама не знала. Можно получить деньги, отдать телефон, а потом пусть разбираются – почему это вдруг банкир отказался говорить.

Надзиратель открыл портфель, запустил в него пятерню. Именно в этот момент Владимир Петрович, сидевший за рулем, вскинул руку в перчатке и со всей силы вогнал в загривок надзирателю остро отточенную отвертку. Тот даже не успел вскрикнуть, не успел понять, что же с ним произошло. Он вздрогнул, напрягся, затем обмяк и завалился боком на сиденье. Пластмассовая желтовато-прозрачная ручка отвертки торчала из его шеи.

Анжелика побледнела и отодвинулась в сторону, боясь испачкаться, но крови почти не вытекло – с такой силой, а главное, так резко вогнал Владимир Петрович отвертку в жертву.

Женщина глубоко вздохнула:

– Скажите мне, что это не зря.

– Его должны найти потом, обязательно с трубкой, чтобы не было сомнений…

– Да, я сама об этом говорила, – Анжелика прикрыла рот ладонью.

– Выйдите, – попросил охранник, – и постойте возле забора. Если кто будет идти – дайте знать. Анжелика хлопнула дверцей и процокала каблуками, пройдя вдоль забора. Она стояла на углу и нервно курила, теребя тонкий кожаный ремешок сумочки. Владимир Петрович тем временем перебросил мертвого надзирателя через спинку сиденья в задний отсек джипа. Вышел на дорогу и, подцепив монтировкой, сдвинул крышку с канализационного люка, потом распахнул заднюю дверцу машины.

Всего секунд пять понадобилось ему на то, чтобы сбросить в колодец мертвого надзирателя и его портфель, в котором лежал радиотелефон. Крышка быстро встала на прежнее место. После этого Владимир Петрович коротко махнул жене банкира ладонью, позволяя вернуться.

Анжелика села в машину, на этот раз спереди. Она опасалась посмотреть на заднее сиденье, в салоне ей чудился запах крови. Владимир Петрович оставался все так же бесстрастен, как и тогда, когда глядел на обнаженную грудь женщины, как и во время игры в карты, независимо от того, выигрывал он или проигрывал.

Устроившись за рулем, он стащил с рук перчатки, включил зажигание.

– Все отличное-ободряюще подмигнул он Анжелике, – Все сегодня получится, это я обещаю.

– Обещать можно все, что угодно, – через силу улыбнулась она подрагивающими губами.

– Нет, как я обещаю, так и будет.

– Да, дороги у нас назад нет, – пробормотала Анжелика, – поехали, – она посмотрела на часы. – У нас в запасе еще три часа, ровно три часа.

– Куда?

– Я покажу.

Машина проехала один квартал, второй, третий… Глядя на Анжелику, Владимир Петрович догадался: она еще не знает толком, куда ехать, просто что-то высматривает. Но это не его дело, свое дело он сделал. У него тоже оставалось три часа до самого основного, самого главного…

– Езжай в конец улицы и развернись.

Владимир Петрович, прилежно соблюдая правила, проехал перекресток, включил указатель поворота и развернулся на широкой улице, там, где сплошная линия разметки переходила в прерывистую, и медленно поехал в обратном направлении.

– Останови возле парикмахерской.

Владимир Петрович затормозил.

– Я вернусь не очень скоро, жди здесь.

Анжелика вышла из машины.

Когда-то, лет семь назад, эта парикмахерская выглядела вполне прилично.

Дорогой по тем временам ремонт, чешская сантехника, большие зеркала. Но теперь, после тех парикмахерских салонов, в которых бывала Анжелика, эта показалась ей ободранным сараем. Страх, охвативший женщину после убийства надзирателя, уже прошел. Она вдохнула в себя знакомые с ранней юности запахи лака для ногтей, шампуней. Убийство произошло так быстро, так быстро исчез труп, что почти ничего не осталось в памяти.

Парикмахерская была разделена на две части. Налево – женский зал, очередь в него человек пять, и полупустой мужской – направо. Анжелика бросила беглый взгляд на свое отражение в большом зеркале, провела рукой по длинным волосам и шагнула направо – в мужской зал.

Старый парикмахер близоруко сощурился и бросил:

– Женский зал налево, – Нет, мне именно в мужской, – сказала Анжелика, садясь без приглашения в кресло.

Парикмахер пожал плечами:

– Я, конечно, могу сделать и женскую стрижку, но у меня получится не так хорошо.

– Мне нужна мужская стрижка, – Анжелика указала на одну из цветных фотографий, укрепленных над зеркалом, – вот такая.

Парикмахер с удивлением уставился на фотографию: коротко стриженный затылок и шапочка из более длинных волос, подстриженных по одной линии. Бритые виски. Прическа для тинэйджера.

– Вот такая?!..

– Такая.

Анжелика ощущала необычайную легкость. До того она боялась, что зрелище чужой смерти доведет ее чуть ли не до сумасшествия, а тут все оказалось очень легко. Она теперь полагала, что сама спокойно могла бы нанести смертельный удар остро отточенной отверткой.

– Но зачем, девушка? У вас такие красивые волосы! – парикмахер перебирал в пальцах упругие пряди. – Вы враг сама себе.

– Я решила.

– Но зачем? Кому это понадобилось?

– Моему мужу, – не моргнув глазом соврала Анжелика.

– Он что, заставил вас пойти и постричься? Бросать такого надо!

– Нет, – Анжелика входила во вкус вранья, – он завел себе любовницу.

– И поэтому вы решили изуродовать себя? – парикмахер хоть и колебался, но все же завязал вокруг шеи женщины белую простыню, самую чистую из тех, что нашлись в его ободранном шкафчике.

– Да нет, просто у его шлюшки точно такая прическа, как у парня на фотографии.

– И вы думаете, что понравитесь мужу такой?

– Если ему понравилась она, то почему мне не постричься? Вдруг повезет, и он вернется?

Парикмахер замер с разведенными ножницами.

– Не могу, девушка, рука не поднимается.

– Если я замужем, то уж по крайней мере называйте меня женщиной, – непринужденно рассмеялась Анжелика.

– Не могу, – парикмахер опустил руку, а затем высвободил пальцы из колечек ножниц, положил инструмент на зеркальную полку. Затем умоляюще произнес:

– Может, вы походите по улице, подумаете?

– Вам не нужны деньги? – усмехнулась Анжелика.

– Да я вас могу и бесплатно постричь.

– Все что бесплатно – плохо.

– Даже любовь?

– Даже она…

Женщина, продолжая усмехаться, взяла ножницы, зацепила левой рукой толстый пучок волос и хладнокровно щелкнула лезвиями. После чего бросила отрезанные волосы на пол.

– Все, дело начато. Не пойду же я теперь такой на улицу?

Старый мастер тяжело вздохнул . и, топнув ногой, воскликнул:

– Была не была!

– Давно бы так, одно спасение – я никуда не спешу и не опаздываю.

Щелкали ножницы, гудела машинка. Анжелика с интересом наблюдала свое преображение. Она еще никогда в жизни не носила короткой стрижки и с трудом узнавала себя в зеркале. Наконец парикмахер повесил машинку на крючок, опустил ножницы в банку с дезинфицирующим раствором.

– Вы знаете, мне даже нравится, – признался он, – Вы теперь на мальчишку похожи.

– Ну, если моего мужа, как и вас, тянет на мальчиков… – продолжала шутить Анжелика в то время, пока парикмахер обходил ее с зеркалом в руках, так, чтобы она могла увидеть и свой коротко стриженный затылок.

– Мой вам совет: приведите в порядок семью и снова отращивайте волосы.

– Хороший совет.

– Это два совета.

Весь пол возле парикмахерского кресла был засыпан золотистыми, как медная проволока, волосами Анжелики. Парикмахер ходил, стараясь не наступать на них.

– А теперь покрасьте то, что осталось, в черный цвет.

Парикмахер, совершивший одно святотатство, был готов на следующее и ничему не удивлялся.

– Если бы вы сказали – в синий, я уже не стал бы возражать.

– Нет, в черный.

– Я сейчас, только схожу в женский зал, у нас краски нет.

– Я подожду.

Анжелика сидела, не вынимая рук из-под чуть влажной простыни.

Аккуратненькая головка, плотно прилегающие маленькие уши – теперь женщина казалась охваченной любопытством, словно вытянула шею для того чтобы рассмотреть нечто интересное или… очень страшное.

Парикмахер вернулся с краской, включил душ, смочил Анжелике волосы и, уже нанеся краску, замотав голову клиентки полотенцем, полюбопытствовал:

– А что, любовница вашего мужа брюнетка?

– Нет, та дешевая шлюшка – шатенка, – вздохнула Анжелика.

– Зачем тогда вы краситесь в черный цвет?

Анжелика невозмутимо, как о чем-то вполне будничном, поведала:

– Понимаете, у меня на лобке волосы черные, а на голове – рыжие. А мой муж любит заниматься «этим» при свете. Так вот, его всегда раздражал во мне такой цветовой диссонанс…

Парикмахеру показалось, что он ослышался, но переспрашивать он не стал, боясь услышать еще что-нибудь более скабрезное. Кто знает, вдруг эта сумасбродка попросит его изменить цвет волос не только на голове!..

Наконец смолк фен. Анжелика расплатилась и покинула парикмахерскую.

Владимир Петрович уже заждался. Анжелика остановилась перед машиной, облокотилась на капот и склонила голову к плечу. Охранник с добрую минуту смотрел на нее, не понимая, у кого это хватает наглости так бесцеремонно себя вести. И только когда Шанкурова улыбнулась, он узнал свою хозяйку, выбежал из машины и распахнул дверцу.

– Да! – ошарашенно сказал он, разглядывая Анжелику. – Знал, что вы придумаете что-то такое, но не представлял…

Анжелика оборвала его, махнув рукой:

– Теперь у нас все удастся.

– Страховка будет? – спросил Владимир Петрович.

– Обязательно. Я уже говорила с людьми. Если что – нас выручат.

– Еще два часа времени, – напомнил охранник.

– Мы должны заехать, забрать кое-что.

– У «тех людей»?

– Да, заодно уточним с ними детали.

– Я думаю, им вмешиваться не стоит, только в крайнем случае.

– Крайнего случая быть не должно.

Джип, свернув в боковую улицу, заехал во двор ремонтирующегося дома. В выходные на стройке никого не было, даже сторожа.

– Это они, – сказала Анжелика, указывая на микроавтобус с затемненными стеклами, стоявший у самой стены. С улицы его было бы не заметить.

– А они нас узнают? – поинтересовался Владимир Петрович, останавливая джип, но на всякий случай не глуша двигатель и не снимая руку с переключателя передач.

– Они и меня-то первый раз в жизни видят.

Задние дверцы микроавтобуса открылись, и Владимир Петрович увидел аккуратно составленные заборчики, какими огораживают места дорожного ремонта, знак «Проезд закрыт», две оранжевых строительных каски и яркие жилеты дорожных рабочих.

– Теперь это ваше, – проговорил из полумрака салона микроавтобуса человек, чьего лица нельзя было разглядеть; в его голосе отчетливо слышался акцент.

* * *

Потихоньку смеркалось. Темнота уже закралась в самые дальние уголки кабинета генерала Судакова. Хозяин кабинета сидел за тяжелым письменным столом, подперев голову руками. Перед ним лежала фотография, сделанная лет шесть-семь тому назад, где точно –Николай Васильевич не мог припомнить. Столько объезжено, во многих краях бывал он вместе с дочерью. Но он точно помнил, что делал этот снимок сам, сам нажимал на кнопку фотоаппарата, потом проявлял пленку и печатал снимки. Тогда еще не было доступных цветных фотографий, и, может быть, именно поэтому черно-белый снимок был ему во много раз дороже пачек фотографий в ядовито-сочных цветах, сделанных кодаковской «мыльницей». Да, последние фотокарточки, которые присылала ему дочь, казались Николаю Васильевичу ненастоящими: слишком яркие цвета, нереально красивые пейзажи. А вот на этом снимке чувствовалось время, чувствовалось расстояние, отделявшее его от дочери.

«Да, воспоминания именно черно-белые», – подумал Николай Васильевич Судаков, беря снимок в руки. Он не мог смотреть на него спокойно, пальцы подрагивали, и от этого лицо девочки на снимке будто ожило. Дочь то подмигивала ему, то улыбалась, хотя на самом деле объектив фотоаппарата запечатлел ее абсолютно спокойной.

– Я не имею права, – прошептал Судаков, боясь и в мыслях уточнять, на что не имеет права – то ли использовать свое служебное положение, то ли, наоборот, допустить гибель дочери.

От него требовалось очень мало – это он осознавал. От него требовалось бездействие, всего лишь отсутствие каких-то поступков. Но если бы ему приходилось рисковать только собой!

В дверь постучали.

– Войдите! – нервно ответил генерал, бросая снимок на стол и прикрывая чистым листом бумаги. Он сцепил руки, чтобы не было видно, как дрожат пальцы.

Вошел полковник Крапивин. Наверное, впервые в жизни Судаков почувствовал себя виноватым перед этим офицером чисто карьеристского склада, неспособным к самостоятельным действиям. Крапивин простодушно улыбался.

– Вы бы свет зажгли, – его рука потянулась было к выключателю, но прозвучал глухой голос генерала:

– Не надо!

Он знал, в сумерках легче разговаривать, полковник не увидит выражение его глаз.

– Ну да, понимаю… понимаю… – заторопился Крапивин исправить оплошность. – Сидели, было светло… постепенно привыкаешь к полумраку. Все готово, товарищ генерал, могу отправляться.

– Они не возражали? – так же глухо спросил генерал.

– Было бы против чего. Обычная процедура, – беззаботно ответил Крапивин, – впервые, что ли? Доставим к вам Шанкурова, допросите его, да и отвезу сегодня же обратно.

– Значит, не возражали…

– Конечно.

– Кто с тобой едет?

– Шофер да еще один для сопровождения – лейтенант. Он не из нашего отдела.

Крапивин хотел заглянуть в папку, чтобы назвать фамилию сотрудника, но Судаков жестом остановил его.

– Не стоит, я так, для порядка. Ничего подписывать не надо? – поинтересовался Николай Васильевич.

– Да нет, я сам все уладил. Вашей подписи не потребовалось.

Генерал облизал пересохшие губы и бросил взгляд на стол. Сквозь писчую бумагу угадывалось лицо дочери. Он плотно зажмурил глаза.

– Езжай, Крапивин, езжай.

Полковник развернулся, уже положил ладонь на дверную ручку. Судаков хотел крикнуть ему: «Остановись, Крапивин!» – но, сделав над собой усилие, он заставил себя поверить в то, во что не имел права верить, – в гарантии, данные ему, что никто из его людей не пострадает. В это страстно хотелось верить, как и в то, что его дочь оставят в покое, если он выполнит все требования шантажистов. Другого выхода, кроме как верить, у генерала просто не было,.

Крапивин будто нарочно задержался, замешкался у двери, шелестел бумагами в папке. Судаков открыл глаза, надеясь, что кабинет пуст, хотя и слышал, дверь не закрылась.

«Да подавитесь вы все, – подумал Николай Васильевич, – и фугасами, и банкирами, и деньгами. Я так часто от многого отказывался, что имею право на слабость, я имею право спасти свою дочь».

Но эхом в глубине души звучал другой голос, звучал так, словно кто-то стоял за спиной генерала и нашептывал на ухо: «А ты сможешь потом жить спокойно, если с этим парнем, с Крапивиным, что-то случится?»

– Заткнись! – не выдержав, едва слышно сказал Судаков.

– Нет, все в порядке, – раздался спокойный голос Крапивина, – тут вашей подписи и не требуется.

– Иди, Крапивин, – почти задыхаясь, произнес генерал, и ему мучительно захотелось добавить: «Будь осторожен», но слова застряли у него в горле, язык одеревенел, взгляд застыл на листе бумаги, лежащем на фотографии.

– До скорого, – бросил Крапивин, – все будет исполнено в наилучшем виде, – и закончил уже серьезно: