Текст книги "Последний аргумент закона"

– Фу, черт, – выдохнул Мещеряков, вытаскивая руку из кармана и вытирая вспотевшую ладонь носовым платком, – я-то уж подумал…

– Все только начинается, – шепнул Забродов и шагнул к мужикам. – Какого черта?

– Отойди, спугнешь, – даже не глядя в его сторону, сказал один из живодеров.

Доберман уже ощутил опасность, но гордость не позволяла ему убегать. Он принял боевую стойку и грозно зарычал, голова его дергалась из стороны в сторону. Пес прикидывал, на кого первого ему кинуться.

– Может, ну его на хрен? – прошептал один из ловцов.

– Нет уж! – профессиональная гордость не позволяла второму отступить.

– Убирайтесь из моего двора, – тихо произнес Забродов.

– Мужик, отвали! – рослый живодер умело заводил край сетки с таким расчетом, чтобы набросить ее на собаку раньше, чем та успеет достать его зубами.

– Мужики, не делайте этого, пожалеете.

– Отвали!

Доберман сжался перед прыжком, бока его нервно вздымались при каждом вздохе. Пес смотрел на одного нападавшего, но прыгнул на другого, не ожидавшего прыжка. Как всегда бывает в схватке, успех решили доли секунды. Ловец бродячих собак оказался поверженным. Пес навалился лапами ему на плечи и клацал зубами возле самого лица.

– Васька, он мне сейчас морду сожрет! – кричал живодер.

Он встретился взглядом с псом и тут же замолчал. Он даже двигаться перестал, таким сильным был его испуг.

Второй живодер, бросив сеть на асфальт, побежал к машине. Дрожащими руками он извлек из-за спинки сиденья ружье, передернул затвор и вскинул его, целясь доберману в голову. Но руки продолжали дрожать, по лицу мужчины было видно, что он страшно боится попасть в напарника.

– Если не хочешь убить друга, целься повыше, – вкрадчиво посоветовал Забродов, направляясь к мужчине с ружьем в руках.

Тот с ужасом увидел в разрезе прицела лысину напарника.

– Стрелять умеет тот, кто делает это сразу. А ты не умеешь, если медлишь, – Забродов взял ружье за ствол и, завладев им, тут же разрядил. – Ты что, не видишь, что пес не хочет причинить вреда твоему другу? Если бы хотел, то уже отгрыз бы лицо до черепа.

Обезоруженный мужчина часто моргал, его правая рука рвалась перекреститься, но до этого не доходило. Опрокинутый навзничь живодер боялся проронить даже мольбу о помощи, пес навис над ним, готовый в любой момент клацнуть челюстями.

– Держи свое ружье, – небрежно бросил Забродов и отдал оружие, и тихонько свистнул.

Он не был уверен, что доберман его послушается. Одичавшая собака всегда себе на уме. Жизнь учит, что жить лучше всего своим умом, а люди склонны обманывать.

Доберман покосился на свист Иллариона, но с места не сошел.

"От них пахнет собачьей смертью, – подумал Забродов, – я тоже чую запах убийц, когда они оказываются близко, я с ними не церемонюсь”.

Он вновь свистнул и тут же улыбнулся. Всех собак Забродов не делил для себя ни по породам, ни по размерам, ни даже по полу. Одни понимали человека только с позиций силы, другие – если с ними обращались ласково, не приказывали, а просили.

– Слушай, друг, – Забродов уверенно направился к доберману и взял его за ошейник. Пес напрягся. Илларион почувствовал, если тот не захочет, так его с места не сдвинешь. – Пошли, брось, – убеждено произнес он и легонько дернул ошейник на себя.

Доберман неуверенно переступил лапами и освободил жертву. Живодер продолжал лежать на спине, боясь шелохнуться. Он напоминал большое неуклюжее насекомое, притворившееся мертвым, чтобы птицы его не склевали.

Наконец, поверив в то, что остался жив, мужчина в брезентовом комбинезоне сел и осмотрел себя. Ему слабо верилось в то, что все у него цело. О пережитом напоминали только бледность лица да нездоровый блеск в глазах.

– Чего вы ждете, ребята? – дружелюбно проговорил Забродов. – Долго я его держать не смогу, а вас он, по-моему, не любит.

Как бы в подтверждение этих слов доберман дернулся и громко залаял.

– Жалостливый нашелся! – крикнул водитель фургона лишь после того, как оказался в кабине.

– Я вас предупреждал, мужики, – покачал головой Илларион, уже с трудом удерживая пса.

Машина дала задний ход, вновь проскрежетала металлом по стене арки, и во дворе мгновенно стало тихо. Пес смолк, едва машина исчезла с глаз.

– Я чего-то не догоняю, – признался Мещеряков. – Чья это собака?

Забродов пожал плечами:

– Леший ее знает.

– По-моему, вы с ней знакомы.

– Не с ней, а с ним, – уточнил Илларион. – В твоем возрасте, Андрей, пора бы отличать кобеля от суки.

– Спас, а теперь отпускай на свободу.

– У тебя угощения для него не найдется?

– Всю жизнь только и занимаюсь, что вожу с собой бесплатные обеды для бродячих кобелей. Все равно он долго на свободе не протянет, в лучшем случае, до зимы. А потом замерзнет. Для него лучший выход – погибнуть от пули. Он привык жить с людьми, поэтому не умеет до конца стать их врагом, а только это помогло бы ему выжить.

– Не рассуждай, ты не видел его в деле, – возразил Илларион и разжал пальцы.

Пес никуда не собирался уходить. После стычки с живодерами он почувствовал себя хозяином территории.

– Машина-то твоя где? – вспомнил Мещеряков, – Я подумал, тебя дома нет.

– В ремонт загнал. Об этом тоже нетрудно было догадаться.

– В самом деле, – пожал плечами Андрей. Во двор бодрым шагом зашел милиционер, за ним следовали неудачники собаколовы.

– Вот, – указал тот, которого Илларион спас от собачьих зубов, – он на нас псину натравил, чуть горло мне не перегрыз!

Завидев внушительных размеров добермана, милиционер предусмотрительно расстегнул кобуру. Забродов мало походил на человека, способного без основательных на то причин натравливать собаку на человека.

– Что тут произошло? – стараясь оставаться беспристрастным, поинтересовался милиционер.

Забродов с Мещеряковым переглянулись. Илларион подмигнул правым глазом, которого не мог видеть милиционер, он стоял к нему в профиль.

– А это кто такой? – спросил у милиционера Илларион, глядя на мужчину в комбинезоне.

– Ты что! Чуть не убил меня, а теперь спрашиваешь, кто я такой?

– А, – протяжно произнес Забродов, – недавно появлялись во дворе двое таких. Но спецодежда, понимаете, в ней все люди на одно лицо.

– Собака ваша?

– Моя.

– Вы ее на него натравливали? Забродов криво усмехнулся:

– Разве я похож на человека, который не способен постоять за себя сам? – выходило, что Илларион прав. – Андрей, подтверди.

Мещеряков оказался в идиотской ситуации. Врать ему не хотелось, но сказать сходу, что врет его друг, он тоже не мог.

Андрей избрал третий путь:

– Извините, по-моему, это недоразумение, – он шагнул к милиционеру и показал удостоверение. – Мой друг живет в этом доме, мы работаем вместе. Ошибка, наверное.

Вид удостоверения на милиционера подействовал умиротворяюще. Он все-таки видел свое место в обществе поближе к спецслужбам и подальше от живодеров.

– Собаку на поводке выгуливать надо.

– Извините, он по лестнице сбежал, на улицу рвался погулять. Сейчас исправлю.

– Врут они! – закричал собачник.

– Не мешайте, сам разберусь!

Милиционер строго посмотрел на Иллариона, козырнул и покинул двор. Мужчины в комбинезонах стояли в нерешительности, раздумывая, то ли продолжать скандал, то ли убраться восвояси.

– Я вам что сказал!

– Пошел ты ..! – услышал Илларион в ответ. Забродов вплотную приблизился к мужчинам. Он стоял, запустив руки в карманы, но острый взгляд его глаз мог испугать кого угодно. Мужчины попятились:

– Да ну его, ты же видишь… – и мужики исчезли.

– Какого черта ты меня врать заставляешь? – возмутился Андрей.

– Тебя не заставлял и сам никогда не врал, – невозмутимо отвечал Забродов.

– Ну конечно! А кто сказал, что эта тварь его не трогала?

– Я всего лишь сказал, что не натравливал его на живодеров. Он сам бросился, ты же видел.

Мещеряков прокрутил в памяти разговор, и ему пришлось согласиться. Илларион был прав, он умудрился не сказать ни слова против правды.

– Может, хоть домой пригласишь?

– Пошли.

Пес двинулся за ними.

– Эй, пошел вон! – Мещеряков загородил собой вход в подъезд.

– По-моему, он понял, что я сказал милиционеру, за слова отвечать придется, – усмехнулся Илларион Забродов. – Не мешай проходить, – Илларион отодвинул за плечо полковника Мещерякова. Тот с удивлением посмотрел на Забродова. – Пошли!

Забродов качнул головой. Пес дважды моргнул и несмело переступил металлический порог.

– Ты что, домой его хочешь взять?

– Разве это запрещено? – съязвил Илларион. – Квартира у меня большая, места хватит. А ты не милиционер, чтобы меня поучать.

Пес шел рядом с Забродовым, не обгоняя и не отставая. Было видно, что для него взбираться по лестнице дело привычное.

– Не отвык от людей, не боится, – заметил Забродов.

Мещеряков опасливо косился то на пса, то на своего приятеля, не понимая, что на уме у одного и у другого. Илларион открыл дверь и пропустил пса так, словно тот был важным гостем. Мещерякова это даже задело, он не ожидал подобного почтения к собаке.

– Присаживайся, Андрей, где хочешь. А ты – за мной.

Доберман понял, чего от него хотят. Принюхался, осмотрелся и, стуча когтями по паркету, прямиком направился в ванную.

Мещеряков слышал, как шумит вода, слышал хохот Забродова и радостный лай пса.

– Ну вот, теперь порядок.

Пес, стоя в ванне, отряхнулся. Илларион вытер его старым полотенцем, потрепал по загривку.

– Вот теперь у тебя вид товарный. Отоспишься, отъешься и на выставку можно выводить. Только погоди, давай я тебе ссадины обработаю.

Медицинские процедуры Илларион провел так умело, словно лет двадцать работал ветеринаром. Пес не противился, лишь иногда от неприятных ощущений прикрывал глаза, темные, красивые, глубокие.

– Теперь порядок. Пошли, получишь пайку. Илларион выгреб из холодильника все, что счел пригодным для кормежки животного. Пес вел себя аристократично, не накинулся на сардельки сразу, а посмотрел на них, затем на Забродова и лишь после того, как Илларион сказал: “Чего медлишь? Угощайся, приятель”, набросился на еду.

Из кухни Илларион вернулся вместе с псом. Мещеряков уже заждался.

– Ты решил его оставить?

– Нет, это он решил остаться.

– А если он решит уйти? – издевательски спросил полковник ГРУ.

– Я противиться не стану.

Пес улегся на ковре рядом с креслом, стараясь занимать не очень много места, но так, чтобы видеть и Мещерякова, и Забродова. Он водил мордой из стороны в сторону, словно ожидая подвоха.

– Наверное, в тесной квартире жил, – сказал Илларион.

– С чего ты взял? – спросил Мещеряков.

– Видишь, как аккуратно устроился – чтобы ему ни лапы, ни хвост не отдавили.

– Я бы до этого не додумался. Назовешь ты его как? – спросил Мещеряков.

– Полковником.

– Полканом, что ли?

– Нет, Полковником. В твою честь, Андрей. Ведь если бы ты ко мне не наведался, живодеры его пристрелили бы. Ты его спаситель, так что можешь считать себя его крестным отцом.

– Не богохульствуй, животных не крестят, – сказал Мещеряков.

– Ну, крестить, может, и не крестят, а вот выпить по этому поводу мы можем. К тому же я на три дня без колес остался, так что могу себе позволить.

В руках Иллариона, сидевшего в кресле, появилась бутылка. Откуда она взялась, для Мещерякова оставалось загадкой. Это было похоже на карточный фокус, когда вначале видишь пустую ладонь, а затем на ней вдруг лежит колода карт, и прямо на глазах эта колода превращается то в веер, то в вопросительный знак, потом сама собой складывается и так же незаметно, как появилась, исчезает с глаз.

Мещеряков тряхнул головой:

– Опять ты свои фокусы, Илларион, показываешь?

– Какие фокусы, бутылка стояла возле кресла.

– Стаканы где?

– И стаканы здесь, – опустив руку с подлокотника к полу, Илларион извлек два стакана, держа их одной рукой. Второй он наполнил их. Забродов проводил все эти манипуляции так быстро, что Мещеряков не успевал опомниться.

– Ну, давай, поехали, – Илларион ударил своим стаканом о стакан Мещерякова.

Мещеряков успел опомниться лишь тогда, когда водка обожгла горло. Он закашлялся и принялся чертыхаться. Илларион хохотал, казалось, что даже доберман и тот смеется над нерасторопным полковником.

– Ты, сволочь, Илларион, зубы заговорил, налил, в руки сунул, а я же за рулем!

– Я тебе что, в рот, Андрей, лил, или лейку в горло вставил? Ты взрослый человек, я предложил, ты выпил. Откуда я знаю, вдруг ты всегда пьяным машину водишь?

– Никогда, ты же это знаешь! У меня закон – выпив, за руль не сажусь.

– Успокойся, пятьдесят граммов, которые ты успел проглотить, выветриваются через четыре часа. Вот, закуси яблоком, – в руке Забродова лежало красное яблоко. Он бросил его.

И тут доберман неожиданно для Иллариона, а тем более, для Мещерякова, сорвался с места, взлетел в воздух, и яблоко захрустело в его пасти.

– Черт бы вас подрал, цирк настоящий!

– Хороший, хороший, – потрепал по загривку добермана Илларион. – Оказывается, ты мастер.

Пес положил надкушенное яблоко на колени Мещерякову. Тот фыркнул, взял яблоко в руку и не знал, что с ним делать.

– Тварь! – сказал Мещеряков. Доберман зарычал.

– Ты, Андрей, сейчас договоришься. Цапнет за ногу и пойдешь в отставку, как инвалид, пострадавший чреслами за отечество. И будешь всем рассказывать, что вражеская пуля настигла тебя в момент проведения спецоперации. – Мещеряков недовольно морщился.

– Ты зачем приехал, собственно говоря? Настроение у Забродова было благодушное, поэтому он язвил, шутил, подначивал своего приятеля. Тот заерзал в кресле, не зная, с чего начать. Цель приезда была простой: каждые дней десять Мещеряков приезжал, звонил, чтобы засвидетельствовать свое почтение к Забродову. Случалось, тот и сам разыскивал его в редчайших случаях.

– Чего я приехал? Хотел пригласить тебя на рыбалку.

Илларион засмеялся:

– Ты меня на рыбалку? Это что-то новенькое. В ресторан – понятное дело, а вот на рыбалку… С каких это пор полковники ГРУ рыбаками заделались?

– Ну, просто… Илларион, пообщаться хотелось. Давно не виделись в неформальной обстановке, без галстуков, так сказать.

– Девочек на себя берешь?

– Могу и на тебя, – пошутил Мещеряков.

– Что ж, предложение твое принимаю. Значит, машина, девочки и черви за тобой.

– Где я червей возьму?

– Там же, где и девочек – в злачных местах.

– Нет, давай так, Илларион: снасти и черви – за тобой, а за мной – выпивка, закуска и машина.

– Ладно, идет. А то тебе поручи, привезешь не тех червей и рыбалка будет испорчена.

– У меня есть три свободных дня. Завтра можем поехать.

– И конечно, Андрей, ты хочешь поехать ко мне на прикормленные места?

– Куда же еще? Далеко от города отлучаться не могу, ты же знаешь.

– Договорились.

– Возьмем с собой еще одного – Полковника. Готовить ты будешь.

– Я – готовить? – хмыкнул Мещеряков. – Меня делать это не может заставить даже жена.

– Разберемся, как приедем на место. Есть захочешь – приготовишь.

Мещерякову пришлось сидеть у Забродова четыре часа, чтобы выветрился алкоголь. За это время он уже смирился с присутствием добермана, а доберман примирился с полковником ГРУ, хотя явно не питал к нему уважения. Зато Забродову повиновался беспрекословно, словно тот воспитал его с рождения.

Иллариону возиться с псом нравилось. Вот здесь для Мещерякова и начала раскрываться душа Забродова, тот уголок, о котором он даже не подозревал. Илларион, оказывается, мог быть трогательно-заботливым. Он буквально опекал своего нового друга, водил по квартире, объяснял, как ребенку, что где находится. Открыл холодильник, показал содержимое, подвел к книжным полкам. Мещерякову показалось, что Забродов сейчас начнет читать надписи на корешках книг, показывая богатство своей библиотеки. Он даже не удивился бы, приехав через пару недель, если бы застал добермана за чтением “Метаморфоз” Овидия в оригинале или за рассматриванием какой-нибудь топографической карты.

– Ты смышленый, – приговаривал Забродов, – несмотря на то, что Полковник. – Мещеряков морщился, понимая, что фраза адресована ему, а не доберману. – Видишь, как ты быстро во всем разобрался, – затем Илларион взглянул на часы. – Ну, что, Андрюха, или пьешь еще или поезжай. Мне, понимаешь ли, Полковника надо вывести, чтобы он на деревья помочился или на колесо чьей-нибудь машины.

– У тебя намордник для него есть?

– Зачем ему намордник? Он послушный. Полковник, ты послушный?

Пес сел напротив Забродова, и, как в цирке, кивнул. Мещеряков ахнул.

– Видал, каков?! Поумней твоих подчиненных будет, не говоря уже о начальниках!

– Хорошо тебе, Забродов, ни от кого ты не зависишь, никому не подчиняешься. Можешь шутить, подкалывать, и никто тебя не накажет.

– Я это заслужил, Мещеряков.

– Я, по-твоему, не заслужил?

– Когда на пенсию выйдешь, вот тогда и ты сможешь всех подкалывать и шутить. А пока ты при должности, при портфеле и при погонах. Шутки шутить – не полковничье дело! Вам, товарищ Мещеряков, приказы отдавать надо, руку к голове прикладывать. Так что, уволь, такой образ жизни пока не для тебя.

– Понимаю, – согласился Андрей. Втроем они спустились на улицу. Мещеряков подал руку, Забродов пожал.

– Полковнику пожать лапу не хочешь? Пес сел и поднял лапу, правую, как положено. Мещеряков нагнулся и тряхнул собачью лапу.

– Ну вот, порядок, – пошутил Забродов, – теперь вы друзья. Самое интересное, звание у вас одинаковое.

Мещеряков сел за руль машины и, поворачивая ключ в замке зажигания, подумал:

"А что было бы, назови он добермана Генералом? Чего доброго, заставил бы честь отдавать”.

Доберман бросился к машине, залаял. Из-под колеса выскочил котенок.

– Ко мне, Полковник, нельзя! – негромко приказал Забродов.

Доберман, весь дрожа, замер на месте, как вкопанный, похожий на скульптуру. Забродов подошел и поощрительно погладил пса.

– Умница, молодец! Что я могу сказать, соображаешь. Так и дальше себя веди.

"Интересно, впишется Андрей в арку или нет? – Мещеряков справился, скрежет металла не послышался. – Прогресс”, – подумал Забродов и, негромко свистнув, позвал добермана, направляясь к арке, в которой еще висел голубоватый дымок выхлопа.

Глава 3

– Твой “лендровер” готов. Заедь за машиной пораньше, часиков в шесть утра, – сказал Феликс по телефону.

Выяснять, почему понадобилась такая спешка и есть ли смысл приезжать именно в шесть утра, а не в семь или восемь, Илларион не стал. Он знал, его друг Феликс о лишнем никогда не попросит.

– Буду, – коротко ответил Забродов.

На этот раз пришлось воспользоваться такси. И ровно в шесть утра Илларион уже входил в калитку, на которой красовалась табличка “Осторожно! Злая собака”. Феликс был уже на ногах.

Люди делятся на сов и жаворонков. Жаворонки бодры с утра, но вечером с ними лучше не оказываться в одной компании – они зевают, невнимательны. Совы – наоборот, вечером бодры и деятельны, а с утра скорее мертвы, чем живы.

Феликс же и Илларион не принадлежали ни к одной из этих людских пород. Прошлая служба в ГРУ приучила их полностью контролировать мысли и тело. Если требовалось, они могли по трое суток быть на ногах; сидеть в засаде, почти не шевелясь, несколько дней подряд, при этом с виду оставались такими же свежими, как человек, пробывший с неделю на курорте. Зато потом могли отсыпаться сутками. Поэтому по лицу Феликса нельзя было понять, провел он ночь за работой или же спал как убитый.

– Здорово, – Феликс вскинул широкую ладонь и с размаху пожал руку Иллариону. – Машина твоя теперь в полном порядке. Если бы ни я, ты бы на ней наездил, в лучшем случае, полтысячи километров, а потом бы развалилась.

– Не набивай себе цену.

Ворота сарая были распахнуты, и когда мужчины вошли вовнутрь, Илларион увидел не только свой “лэндровер”, но и громоздкий джип “чероки” девяносто девятого года выпуска. “Лэндровер” внешне ничем не изменился, все та же потертая зеленая краска, вмятины по бокам, изношенная до предела разрешенного резина. “Чероки” же сиял краской, лаком, никелем. Эти две машины разнились между собой так же сильно, как солдат в камуфляже отличается от бизнесмена в смокинге.

– Заглянуть под капот хочешь? – спросил Феликс.

– Я тебе доверяю полностью. К тому же знаю, хуже внутри не стало.

– Это ты верно подметил.

Феликс чувствовал себя несколько неловко, словно стеснялся красавца “чероки”.

– Твоя?

– Пока моя…

– Ты поменял ориентацию? – усмехнулся Илларион, обходя сверкающую машину.

– Нет, – досадливо щелкнул языком Феликс, – мы с приятелем одну аферу затеяли. Он немного битый джип пригнал, отремонтировал, и продать хочет. Машина почти нулевая, за восемнадцать тысяч, в крайнем случае, отдать ее хотим, но лучше – за двадцать. Я сам такими делами не занимаюсь, он уговорил. Как и тебе, не сумел отказать. А теперь ему срочно понадобилось в Свердловск к родителям поехать, сегодня мне придется на базаре этим монстром торговать.

Илларион с трудом представлял себе Феликса, торгующего хоть чем-то, не было в нем купеческой жилки.

– И так на душе муторно, не смотри на меня, – поджал губы Феликс. – Забирай машину и езжай, я свои обязательства перед тобой выполнил. Все, садись за руль и уматывай! – уже зло добавил мастер по реставрации автомобилей.

Илларион любил изучать городскую среду. Одним из его увлечений было обследовать московские окраины, заезжать в те районы, где никогда прежде не доводилось бывать. Потом это пригождалось в работе. А авторынок для него, любителя одной и той же машины, оставался белым пятном на карте столицы.

– Можно, я с тобой поеду?

– Зачем? Ты себя в той тусовке, по-моему, не очень уютно почувствуешь.

– Я тебе этого не говорил.

– Мне там, кстати, регулярно бывать приходится.

– Ты на своей машине поедешь, я на своей. Надо же мне твою работу принять в деле, двигатель испробовать.

Феликс смотрел на Забродова все еще зло, но губы уже растягивались в улыбку:

– Черт с тобой, компания мне не помешает. Только потом не жалуйся, что зря день пропал. И не забывай, Илларион, ты со мной едешь, поэтому первым покачу я – ты будешь ведомым.

Машины одна за другой выехали со двора. Илларион, оставивший добермана дома, за пса не волновался, тот умел неплохо находить себе занятие сам.

На рынке, несмотря на раннее время, уже царило оживление.

– Свой “лэндровер” оставишь у платной стоянки, – распорядился Феликс. – Заодно, если удастся продать “чероки”, завезешь меня домой. Хоть какая-то от тебя польза.

Продавцы выстраивали машины рядами. Они усердствовали не меньше продавцов яблок, которые непрестанно протирают фрукты, чтобы те блестели. Сияли капоты, стекла. Казалось, что некоторыми машинами совсем и не пользовались.

Сосед Феликса, достав баночку с ваксой, усердно тер ею протекторы старого “мерседеса”, и те понемногу приобретали товарный вид. Чувствовалось, что все продавцы – люди не случайные и оказались на рынке не впервые, так сказать, живут здесь. Ставились раскладные столики, появлялись термосы с кофе, чаем.

Феликс же особо машину не украшал, она и так поражала своей новизной. Он извлек из папки красиво отпечатанный на принтере лист, где указывались год выпуска, возможная цена. Илларион же тем временем развлекался тем, что вспоминал марки редких машин и затем отыскивал их взглядом среди выставленных на продажу. Пока ему не удавалось загадать такую марку, которой бы здесь не оказалось. Отсутствовали лишь машины этого года. В этом отношении “чероки”, пригнанный Феликсом, являлся исключением.

– У тебя цена такая, что сразу отбивает охоту покупать автомобиль, – облокотясь о капот, сказал Илларион.

– Ни черта ты в психологии торговли не понимаешь, – окрысился Феликс. – Видишь, снизу приписано: “Возможен обмен с доплатой”?

– Обмен на что?

– На что угодно. Можно другую машину – постарше, плюс деньги. Мне даже квартиру в дальнем Подмосковье предлагали. Но если я насчет машины сразу могу сказать, годна она или нет, то в квартирных делах не разбираюсь, и решил не рисковать.

– А купить только за деньги желающих нет?

– До кризиса этот “чероки” на “три-пятнадцать” ушел бы, а теперь посложнее. Совсем богатые новые машины покупают в салонах, в магазинах, чтобы было потом кому претензии предъявлять. А средний слой, те, кто может спокойно двадцать штук выложить, в России вывелся.

– На что же ты рассчитываешь? – поинтересовался Забродов.

– Одна надежда на черные деньги. Стоит машина как новая, классом пониже, тут много не сэкономишь. Тот, кто собрал двадцать, может и чуть больше выложить. Но беда в том, что покупку нового автомобиля декларировать надо. Трудно объяснить, где большие деньги взял, не заплатив ни рубля налогов, а подержанную машину можно документально на небольшую сумму оформить.

– Криминал какой-то, – усмехнулся Илларион.

– На базаре так всегда. На любом: и там, где огурцами торгуют, и где машинами. Разве с квартирами другая ситуация?

– По-моему, еще хуже, – согласился Забродов.

Уже появлялись первые покупатели.

О них Феликс шепотом сказал Иллариону:

– Это “олени” ходят.

– Какие “олени”?

– Ну не скажешь же о человеке, что он козел? – усмехнулся Феликс. – Это покупатели, которые в машинах ни хрена не смыслят, смотрят только на краску, на обивку, на спидометр. Сверху все машины накрашены-напидарашены, а внутри может сплошное гнилье стоять! Тут некоторые автомобили за месяц по три раза продаются. Придет человек и видит машину своей мечты. Двигатель заводится, работает бесшумно, только потом почему-то выясняется, что ездить этот автомобиль отказывается. И вновь притаскивают ее на базар. И сидит человек, продает свою мечту очередному “оленю”.

У джипа “чероки” “олени” задерживались, но никто даже не рисковал открыть дверцу, заглянуть в салон. Понимали, не выглядят они на людей, способных выложить двадцать штук, значит, незачем перед продавцом позориться.

Когда рядом не оказалось покупателей, Феликс обратился к соседу:

– Ты, Вася, недоработал. Не может машина девяносто третьего года так блестеть.

Илларион глянул на автомобиль. “Хонда” сияла красками, титановые диски матово блестели на солнце.

– Почему? – удивился Илларион. – По-моему, это максимум, чего можно было достичь.

– Ты почему краску не состарил? Сразу видно, что машина перекрашенная. – И уже Забродову Феликс принялся объяснять. – Краску на старой машине, если ее по новой покрасил, нужно “состарить”.

– Как на иконах и на подделках “малых голландцев”? – усмехнулся Забродов.

– Именно. На все существует своя технология. Если видишь краску, чуть тронутую временем, не такую блестящую, не такую яркую, сомнений не будет. На базаре стоящих машин раз два и обчелся, все остальные битые.

– И эта? – усомнился Илларион, глядя на “хонду”.

– Хочешь, покажу?

– Феликс, ты мне антирекламу не устраивай, – возмутился Вася.

– Он твой автомобиль покупать не собирается, а “оленю” я ни черта не скажу. Пусть думают, будто твоя машина у прежнего хозяина шесть лет в гараже на колодках стояла, и он каждое утро ее тряпочкой протирал. Видишь, зазор какой? – указал пальцем Феликс на щель между крышкой капота и крылом. – Машина хорошая, слов нет, но в Германии ее помяли. В Германии хороший жестянщик три тысячи марок возьмет за то, чтобы кузов вытянуть. А в Литве или в Беларуси это обойдется долларов в триста. Вот и таскают битые машины, красят и тут продают. А потом удивляются, почему это на иномарках так быстро резина съедается?

Феликсу пришлось прервать свою лекцию, потому что появился очередной “олень”. И тут Иллариону пришлось удивиться перемене в настроении Феликса. Сработала корпоративная солидарность, один продавец помогал другому.

– Илларион, смотри, – Феликс разговаривал с Забродовым так, словно тот собирался покупать машину, – не часто такой автомобиль найдешь. “Хонда” – это фирма. Недаром они “формулу один” делают. Тут одни космические технологии. Тебе приходилось видеть, чтобы такая машина мертвой во дворе стояла?

– Нет, – подыграл Илларион.

Большего от него и не требовалось – одно-два слова.

– Потому что они все живые, ездят. Их у нас мало, поскольку европейцы сами на них раскатывают, а сюда привозят всякий хлам. Только пара стоящих машин тут на весь базар найдется, и это одна из них.

Феликс, обернувшись, сделал вид, что только сейчас заметил “оленя”.

– Извините, что мешаем, мы посмотреть хотели, мой друг сегодня без денег приехал, жаль, что машина не ему достанется, а вам, – и передал потенциального покупателя в руки Василию.

– Мне даже неприятно стало, – признался Илларион, когда зашел с Феликсом за громаду “чероки”, – Базар, Илларион, по-другому здесь не выживешь.

Илларион прищурился. По проезду между автомобилями шел парень в куртке из толстой бычьей кожи.

Казалось, что у него кожа на лице не менее толстая. Он немного брезгливо посматривал на “фольксвагены”, “мазды”, “опели”, чуть задержался возле “кадиллака”, машины более внушительной и солидной.

– Погоди, Илларион, кажется, наш клиент идет.

– Морда мне его не нравится, – признался Забродов.

– Почему она тебе должна нравиться? – резонно заметил Феликс и сел на переднее сиденье машины.

Мужчина был достаточно молод, лет тридцать с небольшим, и по его виду было понятно, что он не привык сидеть в офисе, не привык писать деловые бумаги. Но и на торговца он не походил, огромные кулаки, как у него, требовали ежедневного применения.

Мужчина остановился напротив джипа “чероки”, заложил руки за спину и с минуты две постоял, покачиваясь, скользя взглядом по машине.

– Ты хозяин, что ли? – спросил он у Забродова. Естественно, обращение на “ты” Иллариону не понравилось, но он не хотел портить торговлю Феликсу.

– Он хозяин, – лениво бросил Забродов и сел на подножку.

Феликс выбрался в проход между рядами. Чувствовалось, что и ему противен покупатель, но особо этого он не выказывал.

– Почти двадцать штук, говоришь?

– Да.

– Круто для такой тачки.

– Почти нулевая, – прищурившись, отвечал Феликс.

– Угнанная, небось? Но для краденой цена поменьше быть должна.

– Была бы краденая, я бы так и сказал, – даже не улыбнувшись, отвечал Феликс. – Сам ментам доплачивал, чтобы проверили. Провели по компьютеру, двигатель чистый и кузов.

– Все равно, круто берешь.

– Она того стоит. А если денег нет, то можно и поменяться с доплатой. Я бы хороший дизель взял, трехчетырехлетний и деньги сверху. Один мужик мне за нее квартиру в Серпухове предлагал.

– А если партию товара предложу и доплату? – криво усмехнулся покупатель.

– Что ж, тоже можно. Смотря, какой товар. Если не очень объемный и легко реализуемый, обсудим.

Молодой мужчина колебался. Джип ему явно приглянулся. Он уже видел себя на переднем сиденье, рассекающим на крутой машине московские улицы.

– Ее оформить за копейки можно, – подсказал Феликс, – декларация ни тебе, ни мне не понадобится.

– Это хорошо. Подними-ка капот! – мужчина явно искал в машине изъян, чтобы придраться и сбить цену. Но все оказалось в полном порядке.