Текст книги "Победитель всегда прав"

– И твоя, – не удержался поддеть приятеля Карманов.

– Я и не претендую на большее.

– Как же насчет искусства?

Мужчины вышли во двор, сели в микроавтобус. Оператор Паша уже готов был заснуть, он спал каждую свободную минутку.

– Вези домой, – устало сказал Сагалович, – надо посмотреть снятый материал.

Микроавтобус покатил по узкому проезду к улице.

– Что за идиот стоит? – буркнул водитель, увидев впереди худого парня с пакетом, набитым пивными бутылками, под мышкой он сжимал плоский сверток. Парень стоял запрокинув голову и смотрел на крышу дома.

«Может, он увидел-таки голых девчонок и надеется, что видение повторится?» – подумал Сагалович.

Резко прозвучал сигнал, парень отскочил в сторону, и микроавтобус выехал на улицу.

«Черт с ними, – решил режиссер, – смонтирую фильм, получу деньги и забуду о девчонках.»

Глава 2

Из трех братьев Гаспаровых самым удачливым оказался младший – Эдуард Таирович. Свою преступную деятельность братья начали на заре перестройки. Они умудрились совершить несколько очень крупных афер. Создали фирмы, на первый взгляд вполне легальные, но на самом деле плевать они хотели на законы. Гаспаровы нагло осваивали в то время еще свободный рынок. Азербайджанские родственники ссудили братьям деньги, и дела пошли.

Алкоголь, горюче-смазочные вещества, трикотаж, а со временем и компьютерная техника – все это сплелось в единый клубок. Фирмы братьев Гаспаровых открывались, закрывались, исчезали и появлялись вновь. Уже за первых несколько лет своей деятельности Гаспаровы смогли сколотить довольно солидный капитал.

Но, как говорится, чужие успехи разозлили врагов. Да и действовали братья Гаспаровы нагло и отчаянно. Всех неудобных и несговорчивых они убирали со своей дороги. Взрывались машины, горели дома, гремели выстрелы. До поры до времени братья оставались неуязвимыми. На них пытались «наехать» конкуренты, но кончалось это, как правило, гибелью последних, причем гибелью жестокой. Братья считали, что если врага убиваешь, то делать это надо так, чтобы другим стало страшно и было неповадно поднимать руку на бизнес Гаспаровых.

Самые большие деньги Гаспаровым приносила торговля горюче-смазочными материалами. Но везение не бывает бесконечным. Первой жертвой стал Гаспаров-старший: два наемных киллера расстреляли его «мерседес». Гаспарова и его охрану буквально изрешетили пулями. Как и водится, убийц не нашли ни правоохранительные органы, ни двое братьев. Пришлось умерить пыл. Средний брат Михаил увеличил собственную охрану, и в девяносто четвертом году за ним неотступно следовали четыре дюжих бывших спецназовца. Но охрана не спасла и среднего Гаспарова. Его роскошный автомобиль по дороге в бакинский аэропорт взлетел на воздух. Как следовало из заключения экспертов, заряд взрывного устройства, спрятанного в бампере машины, был эквивалентен четырем килограммам тротила. Гаспарова среднего и его охрану разнесло в клочья, автомобиль сгорел. Среднего брата, как и старшего, пришлось, по мусульманскому обычаю, похоронить на родовом кладбище недалеко от Баку.

После двух таких чувствительных ударов Эдуард Гаспаров (а он из братьев был самым образованным и умным) понял, что если дела пойдут так и дальше, то ему в ближайшее время тоже несдобровать. И он сделал вид, что пошел на попятную.

Правда, после гибели Гаспарова среднего в Москве, в Баку и в Питере прогремело несколько взрывов, протрещали автоматные очереди, и кое-кто из тех, кто, по мнению Эдуарда Гаспарова, был виновен в смерти его среднего брата, оказался в морге.

Гаспаров-младший якобы отошел от дел. У него остался маленький банк, созданный средним братом, в котором и персонала-то было не более двадцати пяти человек, и две компании в офшорных зонах. Заниматься нефтепродуктами, алкоголем и цветными металлами становилось все более опасно. Эдуард Гаспаров это понял, ощутил на собственной шкуре.

– Все, – сказал он себе, – я из этого бизнеса ухожу.

Часть денег, заработанных братьями в лихие времена становления бизнеса на территории бывшего Советского Союза, он вложил в газету и стал ее хозяином. Это свое приобретение Эдуард Гаспаров не афишировал. С редактором встречался редко, раз или два в месяц.

Еще в тысяча девятьсот девяносто третьем, когда был жив средний брат, Эдуард предложил ему заняться кинопроизводством. Тогда через кино можно было отмыть и легализовать крупные суммы. Но одно дело отмыть деньги, другое – заработать. И тогда Эдик решил, что вместе с отмывкой деньги надо и зарабатывать. Имея кое-какой опыт сотрудничества с киноиндустрией, он пошел на рискованное мероприятие: собрал надежных людей и принялся снимать не художественные, не документальные и не анимационные фильмы, а занялся подпольным производством порнофильмов. Наладил одновременно и производство, и сбыт.

Первые два года дела пошли так хорошо, что Эдуард Гаспаров сам удивился. То ли рынок был свободен и не находилось достойных конкурентов, то ли над ним зажглась звезда удачи. Появлялись, конечно, свои проблемы на этом пути, но все они решались на удивление легко. Кто за деньги, кто из страха уступал дорогу Эдуарду Гаспарову. И он занял если не первое место на российском порнорынке, то, во всяком случае, входил в первую десятку.

Вечера Эдуард Таирович любил проводить в одиночестве, в своем большом доме, купленном еще средним братом в те времена, когда провернуть сделку с недвижимостью в центре Москвы не составляло большого труда, были бы только деньги. А денег у братьев Гаспаровых на такие приобретения хватало.

Дом находился в центре Москвы за высоким забором в знаменитом поселке Сокол. Когда-то здесь жила богема – архитекторы, писатели, художники. Сейчас же в поселке остались лишь осколки славных фамилий – вдовы, внуки, племянники, дети. Большинство зданий и участков выкупили новые хозяева жизни, и они перешли в другие руки.

Обыкновенные деревянные двухэтажные домики, по сегодняшним понятиям ветхие и убогие, снесли, а на их месте возвели похожие на крепости особняки. Домик, доставшийся Гаспарову среднему, был, в общем, ничего. Тем не менее Эдуард снес все, что находилось над фундаментом, и построил два этажа вверх и этаж вниз. Наверху красовалась тарелка спутниковой антенны, над оградой торчали, медленно поворачиваясь, видеокамеры наружного наблюдения. Общая площадь дома составляла восемьсот квадратных метров.

В доме постоянно жили четыре человека охраны и сам хозяин. Жена и дети Эдуарда Гаспарова жили то в Баку, то в Турции, то во Франции. Средства позволяли супруге и трем детям перемещаться по всему миру. Изредка, раз или два в год, они наведывались к отцу, проводили у него пару недель, а затем Эдуард отправлял семью из Москвы от греха подальше. Все-таки его бизнес продолжал оставаться опасным, а подставлять своих наследников Эдуарду не хотелось, слава Богу, он был научен жизнью, потерял в нелегком продвижении к богатству двух старших братьев. Теперь он опасался как за свою жизнь, так и за жизнь близких.

Вечерами Эдик Гаспаров любил играть в бильярд, кормить рыбок в многочисленных аквариумах своего дома. Вот и сегодня с девяти вечера он ходил с кием в руках вокруг ярко освещенного огромного бильярдного стола. Выстраивал хитроумные комбинации из шаров, обходил, приседал, примерялся, а затем наносил точный удар, следя за тем, как шары столкнутся друг с другом, раскатятся в нужных для Гаспарова направлениях и окажутся в лузах. Когда удар получался удачным, Эдик издавал загадочный звук, похожий на хрюканье поросенка. Было в этом звуке восхищение собственным умением, радость и сладострастие.

Бильярд и рыбки заменяли Гаспарову и женщин, и алкоголь, и многие мирские радости, кроме, естественно, одной. Для того чтобы постоянно ни в чем себе не отказывать, нужны деньги. Наученный горьким опытом родных братьев, Гаспаров-младший всегда действовал осторожно, осмотрительно, любил повторять: прежде чем нанести удар, все надо взвесить и рассчитать. Бизнес – это тот же бильярд: побеждает умелый и расчетливый. Иногда сопернику можно дать фору в пару шаров, а затем ловко его обставить и одним ударом вогнать в разные лузы сразу два или три шара.

– Вот так.., вот так, – ловко ударив, он загнал в лузу чрезвычайно сложный шар, натер кий голубоватым мелком и замер, оглядывая, как полководец поле, зеленое сукно бильярдного стола.

Затем он положил кий и семенящей, немного пританцовывающей походкой подошел к гигантскому аквариуму, принялся наблюдать, как полосатый сомик с длинными усами медленно плывет у самого дна. Эдуард Гаспаров постучал отполированным и ухоженным ногтем указательного пальца по толстому стеклу. Сомик замер на месте, почти слившись замысловатой окраской с растениями и камешками на дне.

– Что замер? Хочешь рыбку?

Из банки Эдуард Гаспаров миниатюрным сачком выловил небольшую рыбку, перебросил ее в огромный аквариум, при этом дважды взмахнув ладонью. Поднялись клубы подводной пыли, сомик насторожился, увидев рыбку, носящуюся кругами в верхних слоях воды, изготовился к атаке. Рыбка, кружась и трепеща плавниками, спускалась все ниже и ниже. Сомик изогнул хвост.

– Ну, давай же, давай, бери ее! Жри! Медлительный с виду сомик стремительно сорвался с места, и рыбка оказалась в его пасти.

– Ой молодец! Какой молодец, настоящий охотник! Дверь в гостиную бесшумно открылась, и Гаспаров в стекле аквариума увидел отражение вошедшего. Один из его охранников стоял в прямоугольнике света, боясь нарушить процесс, которому самозабвенно отдавался его хозяин.

– Ну, чего тебе?

– Самохвалов приехал.

– Открой ворота, впусти.

Охранник удалился.

Эдуард Гаспаров вернулся к бильярду, взял кий, осмотрел кончик и опять обошел стол. На сукне было всего три шара, и Гаспаров загадал: если сможет загнать два шара одним ударом, то все сложится хорошо, а если не сможет, то и затевать войну с конкурентами не стоит.

Он уже давно точил зуб на одного из конкурентов, с которым, как ни пытался, не мог договориться. Слишком тот был нагл, самоуверен и бесстрашен, шел, как бронепоезд по рельсам, – только вперед, только в одном направлении, сбивая всех на своем пути.

Охранник пропустил впереди себя широкоплечего мужчину с глубокими залысинами. Мужчина был в дорогом пиджаке, белой рубашке без ворота, стильных отутюженных брюках и сверкающих черных туфлях. Эдуард Гаспаров, рассматривая стол, медленно его обходя, поднял указательный палец левой руки – дескать, погоди.

– Самохвалов, пока ничего не говори, если хочешь, можешь подойти к столику, налить себе коньяка, виски, вина – чего пожелаешь, а меня пока не отвлекай, делом занят.

– Добрый вечер, Эдуард, – сказал Самохвалов.

– Добрый вечер, – недовольно пробурчал Гаспаров. – Не отвлекай меня. Пять минут – и я в твоем распоряжении.

Но пятью минутами дело не обошлось. Как шахматист, Эдуард Гаспаров просчитывал многочисленные варианты и наконец решился на удар. Он облокотился на стол, пару раз повел кием, прикладывая его к шарам, прицелился в красный, покачал головой. Быстро обошел стол, стал на противоположной стороне, опять склонился.

Самохвалов наблюдал за сложными манипуляциями своего приятеля, следил за его тенью. Голова Гаспарова с большими оттопыренными ушами отбрасывала на зеленое сукно жутковатую тень. Она была похожа на тень вампира из кровавых «ужастиков».

Наконец послышался негромкий удар, через долю секунды еще один. Два шара, столкнувшись, медленно разбежались в противоположные стороны по замысловатой траектории. Эдуард Гаспаров замер. И действительно, в этот момент он походил на вампира, готового броситься на жертву, впиться в шею и высасывать горячую кровь.

Шары раскатились. Один упал в лузу сразу, а второй, красный, замер на самом краешке. Гаспаров перевалился через край стола и дунул. Шар скрылся в лузе.

– Отлично! – воскликнул Эдуард и, крутанув в пальцах кий, сияя, зашагал к приятелю. – Ну, здорово, Сергей!

– Здравствуй, Эдуард, – мужчины пожали друг другу руки. У Сергея Самохвалова на ладони остался мел. Он вытащил из кармана носовой платок, тщательно вытер ладонь.

– Не бойся, мел – это не грязь, – сказал Эдуард. – Сыграешь партию?

– С тобой играть, Эдуард, себе дороже. Даже если возьму фору в четыре шара, все равно проиграю.

– Эх, Самохвалов, труслив ты стал!

– Просто острожен.

– Осторожность – удел бедных.

– Деньги считать умею.

– Говоришь, умеешь считать деньги? Зачем я тебя вызвал, как ты думаешь?

– Думаю, о деньгах поговорить.

– Правильно соображаешь. Идем в кабинет, я уже наигрался.

Эдуард Гаспаров поставил кий, поправил рядом стоящий. Любовно осмотрел гостиную. Бильярд был главной слабостью Гаспарова, вторая по важности – аквариумы. Самохвалов морщился, ему пристрастия Гаспарова были непонятны. К рыбам он относился презрительно, так же презрительно относился и к бильярду. Единственное, что веселило Сергея Самохвалова, так это рулетка. Он готов был сидеть целую ночь, наблюдая за бегом шарика по кругу. И, надо сказать, удача Самохвалову сопутствовала довольно часто.

В кабинете на втором этаже, за плотно задернутыми шторами было очень уютно. Добротная кожаная мебель, шкафы, доверху забитые дорогими книгами, золоченые статуэтки, подсвечники – все говорило о том, что хозяин кабинета не просто состоятельный человек. Каждая вещичка, находящаяся в кабинете, вполне могла бы украшать музейные стеллажи.

– Садись, Сергей, вот сюда. Хочешь, кури, хочешь, налью тебе коньяка?

Самохвалов устроился в глубоком кожаном кресле, сцепил руки на коленях.

– Пока не хочу.

– Так ты, значит, догадываешься, зачем я тебя позвал?

– Поговорить.

– Да-да, поговорить, – Эдуард взял сигару, обрезал кончик, закурил. Несколько раз затянулся и принялся расхаживать по мягкому ковру.

В кабинете был лишь один аквариум, в нем плавали две рыбки, маленькие и невзрачные. Время от времени Гаспаров останавливался у аквариума, стучал ногтем по стеклу, дразня их.

– Дорогие, шельмы! – сказал он. – Одна такая полмашины стоит. В Москве больше ни одной пары такой ни у кого нет, привезли специально с далеких островов, у самого экватора живут. Морская вода им нужна и температура не менее двадцати восьми градусов. У меня прижились. Вот у этой, – Гаспаров показал пальцем на маленькую рыбешку, – живот круглый, скоро приплод принесет.

Самохвалов морщился, слушая бредни компаньона. «Идиот завернутый!» – думал он, но вслух не выражался.

– Смотри, – Гаспаров взял компьютерную распечатку. – Вот девяносто восьмой год, вот девяносто девятый, а вот двухтысячный. Посмотри на цифры. Мы увеличили оборот, увеличили значительно, а вот доход… Посмотри на доход.

Самохвалов взял бумаги из рук Гаспарова:

– Вроде все нормально.

– Нормально?

– Все на прежнем уровне.

– Уровень прежний, – перебил его Гаспаров, – но оборот-то увеличили, производство расширили, а доход не увеличился ни на доллар.

– Как же не увеличился? Здесь – на восемьдесят тысяч, здесь – еще на двести.

– Вложили мы сколько, ты посчитал?

– Все Мамонт виноват: он дорогу нам заступил, Москву и Питер под себя подгребает.

– Вот и я думаю, мешает нам Мамонт. И договориться мы с ним не смогли, не хочет он договариваться.

– Смелый стал, дела у него идут вроде неплохо.

– Неплохо? – лицо Эдуарда Гаспарова стало ехидным, глаза сузились. – Ты говоришь, неплохо? А я тебе могу сказать другое: дела у него идут очень хорошо. Его кассеты дешевле наших. Ты понимаешь, дешевле, и его кассеты покупают лучше. Вот ты пришел бы на рынок.., стоят лоточники, кассеты… Ты какую бы брал?

– Ту, которая дешевле, конечно.

– Вот и люди точно так поступают, берут что подешевле. Это раньше было хорошо, до кризиса. Деньги у людей водились, и что за три доллара, что за четыре, разница для покупателя была незначительная. А сейчас каждый цент, каждый рубль считают. Вот и получается, Мамонт нас обошел.

– Что ты предлагаешь? – глядя на начищенные туфли, спросил Самохвалов.

– Что я предлагаю? А ты что предлагаешь? Я в тебя вложил деньги, ты предлагать должен, а я решения принимать буду, я своими деньгами рискую.

– Ты предлагаешь вести войну?

– Зачем войну? Это ты предлагаешь войну, а я думаю, что его пугнуть надо, но не налоговой инспекцией и не ОМОНом. Это мы уже пробовали, себе дороже обходится, потому что вместе с его лоточниками наших разогнали, клиенты напуганы, и торговля на неделю стала. Его надо ударить больно.

– Ты предлагаешь, Эдуард, его… – Самохвалов чиркнул ладонью себе по горлу.

– Нет, что ты, делать это рано. Тебе, конечно, известно, кто возит товар, где товар производят?

– Где фильмы снимают, не знаю, а вот кто возит в Москву и в Питер, знаю. Даже знаю, где кассеты берут, где их тиражируют.

– Вот и займись этим. Надо Мамонтова разорить. Для начала надо одномоментно ударить по производству и продаже.

Самохвалов вскочил и нервно заходил по кабинету.

– Сядь, успокойся.

– Значит, война. Но Мамонт – он же зверь, с ним шутки плохи. Ты же знаешь, Эдуард, как он с Пономаревым обошелся?

– Пономарев – мелочь.

– Мелочь не мелочь, а поди ты, за два месяца как продвинулся!

– Как продвинулся, так его и задвинули.

– На Мамонта наехал, малолеток снимать начал, а это сейчас самый ходовой товар, – Самохвалов говорил убежденно, со знанием дела.

– Значит, так, Серега, – Гаспаров вернулся к аквариуму с редкими рыбками, проследил за их судорожными движениями и, осклабившись, произнес:

– Мамонта надо пугнуть, пугнуть сильно. Надо его на пару недель из колеи выбить, чтобы он задергался. А мы в это время свой товар двинем.

– Понял, займусь, – с мрачным лицом произнес Сергей Самохвалов.

Разборки он не особенно любил. Но это было частью его работы. Для того чтобы бизнес двигался, приходилось заниматься и грязными делами.

– Тогда я поехал.

– Держи меня в курсе. По телефону не звони, сам приедешь и доложишь.

Самохвалов мялся.

– Ты чего-то не понял? Есть вопросы? – Гаспаров продолжал любоваться рыбками.

– Деньги нужны.

– Всем нужны деньги. Вы меня этим вопросом достанете! Другого вопроса у вас к Гаспарову никогда нет. Деньги нужны, деньги, деньги… Повторяете, как попугаи, одно и то же.

– Придумать замену, что ли? – хмыкнул Самохвалов.

– От замены ничего не изменится, – Гаспаров резко выдвинул ящик стола, достал пухлый конверт, взвесил его на руке, словно в нем лежали не деньги, а золотой песок. – На, бери, – и швырнул запечатанный конверт Самохвалову.

Тот на ходу, как дрессированный пес, поймал конверт.

– Сколько здесь? Тридцать?

– Тридцать пять, – уточнил Гаспаров. – Этого хватит?

– Вполне.

– Вот и занимайся делом вместе с Тимуром. Но отдача должно быть на сто.

Самохвалов пошел вниз, Гаспаров следом. В гостиной он похлопал гостя по плечу, заглянул в глаза:

– Прическу изменил бы, что ли, парик купи. А то что-то облысел.

– С такой работой облысеешь, – съязвил Сергей Самохвалов.

– Ну иди, занимайся. Только аккуратно.

– Уж как получится.

– И постарайся, чтобы получилось хорошо и чисто. Лучше всего с этим, по-моему, справятся Олег и его ребята. Они менты настоящие, а не фашисты переодетые, к тому же провинциалы, им меньше платить придется.

Охранник выпустил Сергея Самохвалова из дома, закрыл бронированную дверь.

* * *

Разница между обыкновенным редактором в газете и главным редактором издания – огромная. Это два разных способа существования, два разных способа мышления. Простой редактор не обременен ответственностью и свободен, как птица в полете, главный же обязан принимать решения. А это – самое сложное занятие, потому как за всякое принятое решение приходится отвечать. Главный редактор – лицо газеты.

Обиженные публикациями, страждущие напечататься, просто сумасшедшие устраивают атаки на газеты, добиваясь приема непременно у главного редактора. Нутром они понимают, что остальные сотрудники могут поговорить с ними, посочувствовать, послать на хрен, но окончательное решение за главным. Правдами и не правдами они достают телефоны главных редакторов – служебные и домашние, терроризируют их в полном смысле слова.

Еще год назад Яков Павлович Якубовский опасался печатать свой служебный телефон на последней странице «Свободных новостей плюс», но один из коллег, главный редактор другого «желтого» издания, надоумил его, что делает это Якубовский зря.

– Не напечатаешь служебный телефон, раздобудут домашний. Уж лучше решать производственные проблемы в рабочее время, а дома отдыхать.

Поэтому от каждого телефонного звонка, раздающегося в кабинете, Яков Павлович вздрагивал.

– Алло! – немного испуганно бросил он в трубку, переждав положенные две трели большого, как первые калькуляторы, офисного телефонного аппарата.

– Мне нужна Белкина, – безо всякого предисловия взволнованно выпалил абонент.

– Белкина здесь не сидит, вы попали к главному редактору.

– Мне нужна Белкина, – так, словно был глухим и не слышал обращенных к нему слов, нервно закричал абонент. В его голосе слышалась незамаскированная угроза.

– Белкиной здесь нет.

– Но это «Свободные новости плюс» и Белкина работает у вас?

– Перезвоните ей по телефону… – начал главный редактор, но ему не дали договорить.

– Мне по хрен твои телефоны, урод несчастный! – кричал звонивший. – Если сейчас же со мной не будет говорить Белкина, я вам устрою!

Главный редактор в сердцах бросил трубку, но буквально через пять секунд телефон зазвонил вновь.

– Если еще раз бросишь трубку, пожалеешь!

– Твою мать, – зло буркнул главный редактор. Он отыскал Варвару в редакции.

– Варя, с тобой какой-то сумасшедший говорить, по душам хочет.

– Пусть сюда перезвонит, – беспечно предложила Белкина.

Главный редактор грустно усмехнулся:

– Он требует тебя к аппарату немедленно, и голос у него такой, будто мир взорвется, не перебросься он с тобой парой слов.

Если бы к телефону позвал кто-нибудь другой, не главный, Варвара осталась бы сидеть на месте. Но из уважения к начальнику она отправилась в его кабинет.

– Да, я вас слушаю.

– Вы Белкина?

– Да, если это вас успокоит.

Звонивший тут же откашлялся и с идиотским пафосом принялся произносить заранее заготовленную речь:

– Я один из бойцов тайной организации «Новый русский порядок». Нашей великой родиной правят жидомасоны…

Варвара, чтобы повеселить главного, переключила аппарат на громкую связь.

– Это про вас, – прошептала она, прикрывая микрофон рукой.

– ..Нами подготовлена серия террористических актов… – главный щелкнул на аппарате клавишей, включив записывающее устройство автоответчика. – Часть из них уже проведена…

– Извините, я не все расслышала, связь плохая, – проговорила Варвара. – Мы вас очень внимательно слушаем, повторите, пожалуйста, – ей хотелось записать весь разговор целиком. Скорее всего звонил какой-нибудь сумасшедший, но могло оказаться, что теракты были реальностью.

Звонивший охотно повторил сказанное, а дальше понес ахинею про невыплаченные народу пенсии, про разваленную армию и флот. Якубовский только плечами пожимал и тыкал пальцами в дисплей телефонного аппарата. Номер, с которого звонил новоявленный террорист, не был ничем защищен, и чернел на зеленоватом фоне экранчика.

– ..Нами уже взорваны памятники царям-кровопийцам, поставленные за украденные у народа деньги…

– Что к чему? – прошептала Белкина и бросила в трубку. – Да, да, мы вас внимательно слушаем.

Главный тем временем включил компьютер и без труда отыскал адрес, по которому был установлен телефон.

– ..теперь я подготовил взрыв памятника Петру Первому на набережной. Памятник Петру Великому – работа карлика Церетели. Нельзя допускать, чтобы нерусские ставили памятники нашим царям. Это издевательство над великим русским народом!

– Я с вами полностью согласна, – сказала Белкина, – памятник и в самом деле ужасен, но совсем по другой причине.

– Сегодня в девять часов вечера памятник будет взорван. Вы должны приехать с телекамерами и заснять это великое событие.

– Я в газете работаю, а не на телевидении, – напомнила Варвара.

– Но вы Белкина?

– Да.

– Тогда снимайте, – и новоявленный террорист повесил трубку.

– Полный идиотизм, – глядя в глаза главному, сказала Белкина. – Никто ничего взрывать не станет, это всего лишь истерика обиженного жизнью человека. Может, мне подъехать к нему, поговорить по душам, по головке погладить и он успокоится?

– Варвара, а если.., в самом деле?

– Яков Павлович, я подобных клиентов знаю, они только угрожать горазды. Не наше это с вами дело.

– Если.., все же? – предположил Якубовский.

– Тот, кто собрался взрывать, не станет звонить за шесть часов до взрыва. Но, чтобы снять ваши опасения, я позвоню знакомому полковнику в милицию, пусть они разбираются.

И прямо из кабинета главного Варвара позвонила своему знакомому – полковнику Терехову. Полковник давненько не видел и не слышал Белкину, а был к журналистке явно неравнодушен. Она вкратце пересказала ему то, во что и сама не верила.

– У нас есть телефон и адрес, по которому он звонил. Терехову не верилось в реальность угрозы, особенно после того, как он прослушал запись разговора.

– Что будете делать? – поинтересовалась Белкина.

– Вы запись не стирайте, отдадите ее нам. Я пошлю ребят, пусть проверят, кто и зачем звонил.

– Я буду ждать вашего звонка. Только звоните, пожалуйста, не главному редактору, он от таких звонков нервничает, а прямо ко мне.

Четверо милиционеров в бронежилетах, с автоматами приехали в микрорайон. Дверь однокомнатной квартиры, которую занимал бывший инженер-строитель, а ныне нигде не работающий сорокалетний Иван Петрович Черкизян, никто не открывал.

У соседки, которая не могла сказать о Черкизяне ничего вразумительного, нашелся ключ, потому как сосед, с ее слов, часто по пьяни терял портфели, сумки и держал запасной комплект у нее.

Квартира оказалась чрезвычайно запущенной. На видном месте лежали брошюры нацистско-коммунистического толка, аккуратно подшитые газеты. Две полки стеллажа занимала литература, посвященная сионистско-масонскому заговору против России.

Соседи сказали, что видели, как Черкизян полчаса тому назад покинул дом, унося с собой увесистый полотняный пакет.

– Варвара, может оказаться, что звонивший собрался привести угрозу в исполнение. Поедешь с нами?

– Странная у него фамилия для русского фашиста – Черкизян. Судя по ней, он должен находиться по другую сторону баррикад.

Без особого ажиотажа люди полковника Терехова отогнали праздно шатающихся от памятника Петру Первому. Милиционеры в штатском расположились на подступах к нему, а сам полковник Терехов и Варвара Белкина сидели в черной «Волге» с тонированными стеклами неподалеку от въезда на набережную.

– Идиотизм какой-то! – говорила журналистка. – Памятник мне тоже не нравится, но это же не повод, чтобы взрывать его. Лучше уж демонтировать и отправить на переплавку.

– Мы проверили, никакой бомбы возле памятника нет. И у меня такое чувство, что этот звонок – блеф.

– Но памятник Николаю взорвали?

– Да, – неохотно согласился Терехов. – Посмотрим, еще только семь часов. Если он и впрямь террорист, то полный идиот. И ежу должно быть понятно, что его повяжут.

– Идиотов в России всегда хватало. Рация в машине ожила:

– Объект обнаружен. Он направляется к набережной, в руках полотняный мешок, достаточно тяжелый.

– Пропустите его, пусть уйдет с людной улицы, – распорядился Терехов.

Варвара оживилась, даже приспустила стекло, чтобы лучше видеть.

Черкизян выглядел уставшим, побитым жизнью человеком, но глаза его горели от возбуждения. Он, не таясь, озирался, словно пытался отыскать съемочную бригаду, приехавшую запечатлеть его героический поступок.

– Мешок тяжелый, – сказала Белкина, – ; вон как ему руку оттягивает.

– Натуральный идиот, – сказал Терехов, тем не менее пребывая в напряжении. – Третий, третий, когда он минует вас, берите его сзади, только осторожно. Не нравится мне его мешок.

– Понял.

Варвара видела, как Черкизян миновал двух молодых крепких парней, стоявших спиной к нему, увидел, как те, переглянувшись, двинулись вслед за террористом. Один из милиционеров на всякий случай сжимал в руке пистолет, второй приготовил наручники.

Черкизян обернулся, заметил преследователей и нереально быстро побежал по набережной, но не в направлении памятника, как можно было предположить, а прямо к черной «Волге», в которой сидел полковник Терехов. Набережная, казавшаяся спокойной, мгновенно ожила. Со всех сторон к террористу бежали переодетые сотрудники милиции.

Он остановился так же внезапно, как и бросился бежать, поставил на мостовую белый полотняный мешок и, прежде чем его успели схватить, чиркнул чем-то о коробок и сунул руку в мешок. Затем упал на асфальт и обхватил голову руками.

Над мешком появился чуть заметный дымок.

Терехов даже не успел скомандовать по рации, чтобы его сотрудники отходили, все и без этого поняли, что надо делать, прятались за фонарные столбы, за скамейки, падали просто на землю – ногами в сторону предполагаемого взрыва. Мешок дымился в каких-то пятнадцати метрах от «Волги».

Терехов схватил Белкину, бросил на сиденье и навалился на нее сверху. Между спинками передних сидений Варвара видела то, что творится перед машиной.

Она не испытывала страха, лишь любопытство: никогда прежде ее не пытались взорвать.

Раздался глухой хлопок, похожий на выстрел, затем еще один. Полотняный мешок дымил, как паровозная труба, пачками из него вылетали сгоревшие и еще только взрывающиеся петарды, взвивались синие, зеленые, красные огоньки фейерверков.

– Отпустите же меня, – возмутилась Белкина, пытаясь стряхнуть с себя полковника. Тот сел, продолжая сжимать Белкину в объятиях.

– Вот урод! Он что, хотел петардами памятник взорвать?

Уже понявшие, что ничего более страшного, чем петарды и ракеты для детских забав, в мешке нет, двое милиционеров бросились на Черкизяна и, не дав ему подняться с земли, защелкнули на руках наручники. Милиционеры были злы из-за того, что испугались.

Еще дымил мешок, еще взрывались последние петарды, а Белкина уже выбежала из машины и пыталась заговорить с Черкизяном. Тот сиял от счастья, моргал раскрасневшимися от дыма глазами, ресницы ему обожгло, как и волосы на голове.

– Вы пытались взорвать памятник?

– Да! – радостно закричал Черкизян, пытаясь из-за спины показать два пальца, сложенные в форме первой латинской буквы слова «victoria». – Мы взорвем памятники всем царям, нас много, всех не перевешаете! – кричал он, извиваясь в руках милиционеров.

Один из них дал ему ребром ладони по шее, и Черкизян жалобно заскулил:

– Сатрапы! Цепные церберы!

Террориста поволокли к машине. Варвара посмотрела на смущенного полковника Терехова:

– По-моему, он не в себе.

– Мне тоже так кажется.

– Как вы думаете, он начитался ура-патриотической литературы и свихнулся или читал ее потому, что был немного не в себе?