Текст книги "След тигра"

Позади вжикнула, расстегнувшись, «молния», и из своей отдельной палатки, удивленно щурясь на яркое, уже не утреннее солнце, выбралась Горобец.

– Доброе утро, – сказала она, потягиваясь и с некоторым удивлением оглядываясь по сторонам. – Слушайте, который час? У меня часы остановились. Мы что, проспали?

– Проспали, – мрачно подтвердил Вовчик. – «Проспали», Игоревна, это не то слово. А время, – он посмотрел на часы, – двадцать минут одиннадцатого.

– Сколько?! – Горобец выглядела шокированной. – Господи, да я в последний раз столько спала, когда… Да я уже не помню когда! Володя, ты не шутишь?

– Да уж какие тут шутки… Вергилий наш сбежал, Женя. Вместе с лошадьми, представляешь?

– Что?!

«Солдат Джейн» резко повернулась на каблуках в сторону места, где накануне вечером спокойно стояли лошади. Рука ее дернулась к кобуре, но тут же бессильно упала: стрелять было не в кого.

– Разбудите остальных, – сухо сказала она. – Володя, займись.

– Я? – удивился Вовчик.

– Именно ты. И, будь добр, поскорее.

Вовчик демонстративно пожал плечами и полез в палатку. Стало слышно, как он тормошит Гришу и Тянитолкая.

Горобец повернулась к Глебу – резко, отчетливо, как на плацу, – и спросила, глядя ему прямо в глаза:

– Ну, и что вы обо всем этом думаете?

Глеб открыл рот, чтобы совсем как Вовчик изумленно спросить: «Я?!», но тут же его закрыл. Судя по выражению лица Евгении Игоревны, она прекрасно знала, с кем говорит. Следовательно, Корнеев ее обо всем проинформировал, что было, если вдуматься, вполне естественно и логично: уж кто-кто, а начальник экспедиции должен знать, с кем идет в неизведанные дали, кишащие тиграми и браконьерами… Правда, было непонятно, почему уважаемый Николай Степанович счел нужным утаить от Глеба информированность «солдата Джейн», – разве что хотел облегчить ему жизнь, чтобы он, Глеб, не оказался в положении актера, играющего одновременно две роли. Впрочем, сейчас нужно было думать не об этом.

– Для начала вы должны понять, Евгения Игоревна, – негромко, но твердо сказал он, – что высказывать свое мнение я могу только как частное лицо…

– Плевать мне на вашу профессиональную этику, – так же тихо и твердо ответила Горобец. – Насколько я поняла, ваше дело – обеспечивать безопасность. А я не почувствую себя в безопасности, пока не пойму, что здесь произошло… или происходит.

– Тут вы совершенно правы, – согласился Глеб. – Что ж, выводы делать пока рано, но кое-что представляется очевидным. Например, тот факт, что всех нас чем-то опоили, не вызывает сомнений.

– Точно, – сказал Вовчик, который, оказывается, уже выбрался из палатки и стоял у Глеба за спиной. Заспанные и хмурые Гриша и Тянитолкай тоже были здесь. – Медвежья махорка – так, кажется, называлась эта травка, которой ты, Игоревна, нас вчера потчевала?

– Откуда мне было знать?! – воскликнула Горобец.

– Факт, – неожиданно для всех подал голос Тянитолкай, которого при обычных обстоятельствах легко было принять за глухонемого. – Никто не мог предполагать, что у этого мешка с блохами хватит ума на такой фокус.

– Я не понимаю, какого дьявола мы тут устроили новгородское вече, – нетерпеливо сказал Вовчик. – Догнать гада и башку отвернуть!

– На часы посмотри, – посоветовал Гриша. – У него часов десять, ну, самое меньшее, восемь форы. Да верхом, да по знакомым местам…

– Да, – сказал Глеб. – Если что-то подобное было у него на уме с самого начала, логично будет предположить, что он водил нас кругами, а теперь драпает, естественно, по прямой…

На него уставились, как на оживший табурет – все, кроме Горобец, разумеется. Сначала Глеб не понял, в чем дело, а потом сообразил: за все время пути он впервые вышел из роли разнорабочего, бывшего спецназовца – парня работящего и компанейского, но туповатого.

– А здорово на тебя эта медвежья махорка подействовала, – первым нарушил молчание Вовчик. – Грамотно излагаешь, композитор. Ну-ну, валяй, излагай дальше, а мы послушаем…

– Володя, – сказала «солдат Джейн». – Помолчи, пожалуйста. Он…

Она осеклась и посмотрела на Глеба, будто спрашивая разрешения. Сиверов вздохнул.

– Я сотрудник ФСБ, – сказал он. – Включен в состав экспедиции для обеспечения безопасности.

– Ай да композитор! – негромко воскликнул Гриша.

– Ага, – поддакнул Вовчик. – Ничего не скажешь, обеспечил безопасность. А если бы этот урод нам вместо снотворного яду в чай подсыпал? Уже, наверное, остыли бы.

– Володя! – с упреком повторила Горобец.

– А что – Володя? Я что, не прав? Вот пусть он теперь скажет, что нам дальше делать.

Глеб почувствовал себя уязвленным, но крыть было нечем. Крыть было нечем даже капитану Сиверову, не говоря уже о прапорщике Молчанове. «Точно, – подумал он. – Прапорщик – это идея…»

– Что делать, спрашивай у начальника экспедиции, – огрызнулся он. – Я могу только высказать свое мнение, а прислушаться к нему или нет – дело ваше. Так вот, вся эта затея мне с самого начала казалась сомнительной. Так не ищут тех, кто потерялся. А проводник… Это вы его привели. Мне лично непонятно, откуда он вообще взялся там, в поселке. Как будто нарочно нас дожидался. Мне представляется, что так оно и было на самом деле. Если в здешних местах и вправду орудует шайка, браконьеров и если они уничтожили первую экспедицию, нетрудно было догадаться, что весной сюда явимся мы. Вот они и оставили в поселке своего человека, который встретил нас, завел в глухомань и бросил тут. – Он вдруг вспомнил, как Тянитолкай искал проводника, а когда нашел, его спросили, точно ли это тот человек, который им нужен. А Тянитолкай, помнится, ответил: «Похож». Как будто они искали именно этого человеками никакого другого. Как будто заранее знали, кто их встретит… Глеб сделал в памяти зарубку, но решил на всякий случай пока что не выносить этот вопрос на обсуждение. – Между прочим, надо отдать ребятам должное: действуют они мягко, гораздо мягче, чем можно было ожидать. Могли бы просто перестрелять из засады, как куропаток. Меня с вами, между прочим, отправили как раз на такой случай, а не на случай массового наркотического отравления,

– Ну ясно, ясно, – неприязненно проворчал Вовчик. – Виноватых, в общем, нет. И что теперь?

– Бросаться в погоню, конечно, бесполезно, – сказал Глеб. – Мое мнение как ответственного за вашу безопасность простое: надо заворачивать оглобли и потихонечку по собственным следам выбираться отсюда к реке. И все время вызывать по рации спасателей, чтобы, когда мы выйдем из леса, нас уже ждали. Понимаю, что вам это не нравится, но в сложившейся ситуации самый разумный выход – это принять условия противника и отступить, пока целы. Надо смотреть фактам в лицо, Евгения Игоревна: ни вашего мужа, ни его подчиненных, скорее всего, давно уже нет в живых. Боюсь, если мы двинемся дальше, то столкнемся с вооруженным противодействием, и тогда…

– Достаточно, – излишне резко перебила его Горобец. Она была бледна, на щеках опять играли желваки. – Ваше мнение мне ясно. Вы правы во всем, и в первую очередь в том, что решения здесь принимает начальник экспедиции – то есть я. Перед нами поставлена четкая задача: выяснить, что случилось с первой экспедицией, какова ее судьба. До Каменного ручья два дневных перехода, а до реки – больше двух недель пути. Без лошадей эти две недели превратятся в три, если не в месяц. Глупо отступать, дойдя до конца. Если кто-то не согласен со мной, я никого не стану удерживать. Берите карабин, патроны, запас продуктов и отправляйтесь назад, к реке. Я все понимаю и не стану вас осуждать даже мысленно. А я пойду дальше, даже если мне придется идти одной.

«Начинаются нервы», – подумал Глеб. Именно этого он и боялся, когда узнал, что экспедицию возглавляет женщина. Правда, до сих пор Горобец вела себя превыше всяческих похвал, но ведь, если разобраться, до сих пор не происходило ничего экстраординарного, ничего, что требовало бы принятия по-настоящему ответственных решений. А вот теперь, когда пришлось выбирать между безопасностью подчиненных и призрачной возможностью отыскать исчезнувшего год назад мужа, она повела себя чисто по-женски – топнула ножкой.

– Ну-ну, Игоревна, – примирительно сказал Вовчик, – не перегибай палку. Не знаю, как кто, а я пойду с тобой. Подумаешь, Вергилий утек! Он с самого начала туда идти не хотел. Видно, поговорили вчера, он вечерком призадумался, прикинул, что к чему, и решил, что целый табун лошадей и прямо сейчас будет как-нибудь получше, чем три ящика водки в отдаленной перспективе. Обыкновенная грязная скотина с двумя извилинами. Вернемся с этого Каменного ручья, я лично его найду и башку его плешивую на дерево заброшу. Я ему, мать его, не людоед, всю зиму кругами по двору ходить не стану! Не знает, придурок, с кем связался…

– И то правда, – согласился Гриша. – Ты, Жень, это брось. Зря ты нас обижаешь. Ну, что это такое: одна, одна… Кто ж тебя пустит одну-то? А, Тянитолкай? Молчаливый Тянитолкай ограничился коротким, мрачным кивком.

– Простите, – тихо сказала Горобец. Голос у нее едва заметно подрагивал. – Вы, наверное, думаете: вот, дескать, дай свинье рога, а бабе власть… Простите, но иначе я просто не могу. И… спасибо вам. А вы?.. – повернулась она к Глебу.

– А я – человек военный, – деревянным, «прапорщицким» голосом ответил Глеб. – Мое дело – выполнять приказы и не рассуждать. Здесь приказы отдаете вы.

– Я не могу вам приказывать, – так же тихо сказала Горобец. – Я могу только просить вас пойти с нами. Видите ли, когда вы поблизости, мне как-то спокойнее. Глеб кашлянул в кулак, изображая смущение, которого не испытывал.

– Чтобы было еще спокойнее, Евгения Игоревна, – сказал он, – я бы советовал вам прямо сейчас, не откладывая, вызвать по радио спасателей, егерей, милицию – словом, кого дозоветесь, – подробно описать ситуацию и сообщить о принятом вами решении. Нам, я думаю, не помешает, если Большая земля на всякий случай будет в курсе наших дел.

– Точно, – согласился с ним Гриша. – А то ведь никаких экспедиций не напасешься. Так и будут пропадать одна за другой – что ни год, то пропавшая экспедиция.

– Да, – сказала Горобец. – Вы совершенно правы. Гриша, попытайся связаться с райцентром. Как думаешь, получится?

Гриша задрал голову, посмотрел в ясное, безоблачное небо и пожал широкими костистыми плечами.

– Далековато, конечно, но погода хорошая. Должно получиться. Говорить сама будешь?

– Поговори ты. Ты все-таки мужчина.

Гриша молча кивнул и удалился в сторону брезентовой палатки, в которой было сложено экспедиционное оборудование. «Солдат Джейн» снова повернулась к Глебу.

– Специалист по безопасности еще что-нибудь посоветует?

– Непременно, – сказал Глеб, сделав вид, что не заметил ее колкого тона. – Я предлагаю сначала внимательно осмотреть лагерь и ближайшие окрестности, а уж потом трогаться в путь.

– Это еще зачем?

– Видите ли, в данный момент мы располагаем двумя версиями случившегося. Первая – диверсия, совершенная замаскированным под проводника… э-э-э… слова-то не подберешь… в общем, агентом некоего преступного сообщества – предположительно, браконьеров, занятых незаконной добычей уссурийского тигра. Вторая версия – обыкновенный, извините за выражение, кидняк, вульгарное конокрадство, совершенное одичавшим алкоголиком. На мой взгляд, эти версии наиболее вероятные. Любые другие не выдерживают критики. Но, Евгения Игоревна, пока у нас нет ничего, кроме наших собственных предположений, они остаются всего-навсего версиями.

– Вы что, намерены проводить следствие по всем правилам? – ощетинилась Горобец. – Боюсь, у нас нет на это времени.

– Вы не поняли, – мягко возразил Глеб. – Я говорю не о следствии, а о беглом осмотре места происшествия, который может дать нам некоторые дополнительные данные. Наши версии хороши и непротиворечивы, но это, повторяю, только версии. А вдруг они ошибочны? Ни на что особенное я не рассчитываю, но чем черт не шутит… Ведь это не я, это вы ученый, и вам должно быть известно, как опасно делать выводы из неверных предпосылок. Надо хотя бы посмотреть, в какую сторону увели табун, и немного пройти по следу. А вдруг наш Дерсу Узала решил наверстать то, что упустил за ночь, и спит в каком-нибудь километре от нашей стоянки? Горобец в раздумье закусила губу.

– Пожалуй… – начала она, но ее прервал внезапный поток неистовой ругани, раздавшейся со стороны палатки с оборудованием, куда минуту назад ушел Гриша.

Все обернулись на звук, а Глеб удивленно приподнял брови: он и не подозревал, что у кандидата биологических наук может быть такой богатый словарный запас.

Брезентовый полог палатки распахнулся, как от сильного порыва ветра, и оттуда на поляну, согнувшись в три погибели в низком проеме, выбрался пунцовый от ярости Гриша. Разогнувшись, он с проклятиями швырнул на землю серый жестяной ящик, в котором Глеб без труда узнал старенькую коротковолновую «Р-107» – вернее, то, что от нее осталось. Прочный корпус был вскрыт, разлохмаченные пучки варварски оборванных разноцветных проводов торчали во все стороны – словом, вид у рации был такой, словно внутри нее взорвалась ручная граната.

– …ец, …дец и перебздец! – заявил Гриша и наподдал обломки рации ногой. Обломки глухо задребезжали.

– Ты погоди пинаться! – воскликнул Вовчик. – Может, починить ее?..

– Давай, дерзай, если такой умный, – сквозь зубы предложил Гриша, безнадежно махнул рукой и стал нервно прикуривать сигарету.

Вовчик подошел к лежавшим на земле обломкам, глянул, свистнул и отошел. Глеб тоже приблизился и заглянул вовнутрь распахнутой жестяной коробки. Все стало ясно с первого взгляда. Тот, кто вывел рацию из строя, не был новичком в этом деле. Он знал, что прикрутить на место оторванные провода гораздо легче, чем это может показаться человеку несведущему, и принял все меры к тому, чтобы рацией нельзя было воспользоваться.

– Даже аккумулятор унес, сволочь, – глухо констатировал Вовчик.

– Гриша, – вдруг позвала Горобец каким-то странным, незнакомым Глебу голосом. Все повернулись к ней. Глаза у «солдата Джейн» были как смотровые щели танка, загорелое лицо посерело и осунулось, рот сжался в прямую линию. – Григорий Васильевич, почему вы так долго были в палатке? Рацию не могли найти? Даже Глеб не сразу понял, что она имела в виду.

– Чего? – удивился Гриша. Брови у него полезли на лоб. – Ты это о чем?

– О рации, – жестко повторила Горобец. – Что ты так долго делал в палатке?

– А, вон оно что, – с кривой усмешкой протянул Гриша. – Лучше перебдеж, чем недобдеж, да? Ну, давай, арестовывай. Или сразу расстреляешь – по законам военного времени, а?

– Никто тебя не собирается арестовывать, – сдерживаясь из последних сил, сказала «солдат Джейн». – Я просто задала вопрос и жду ответа. Так что ты там делал, в палатке?

– Рацию я там искал, – огрызнулся Гриша. – Этот урод ее зачем-то под мешки с овсом засунул, я насилу откопал.

– Странно, – сказала Горобец.

– Постойте! – перебил ее Глеб. – Погодите! Он что, оставил овес?

– Опаньки, – сказал Вовчик, который первым сообразил, что к чему. – Вот это действительно странно! Лошадей увел, а корм оставил? У него что, собственный альпийский луг поблизости?

– Евгения Игоревна, – сказал Глеб, – я решительно настаиваю на том, чтобы осмотреть окрестности. Хотя бы в радиусе километра-двух. И еще я советовал бы всем проверить личное оружие и боеприпасы. Они тоже могут оказаться выведенными из строя.

– Хорошо, – кусая губы, сказала Горобец. – Хорошо, займитесь. Проверьте оружие, осмотрите местность, а я пока поколдую над картой. Нужно уточнить наше местоположение и прикинуть дальнейший маршрут.

Глеб перешагнул через разбитую рацию и направился к палатке, которую делил с Гришей, Вовчиком и Тянитолкаем. Их оружие – снайперская винтовка и три карабина – по ночам хранилось там, под рукой, и как-то повредить его, пока они спали, Пономарев, скорее всего, не мог. То есть мог бы, наверное, – ведь после «медвежьей махорки» все они спали как убитые, – но вряд ли отважился. Уж если бы у него хватило смелости ночью забраться в палатку, где спят четверо здоровых, сильных мужчин, ему было бы проще перерезать им глотки, чем ковыряться в механизмах винтовок, каждую минуту рискуя засыпаться. Но кто сказал, что оружие испортили этой ночью? Они двигались по тайге уже третью неделю, не сделав за все это время ни одного выстрела. Насколько мог припомнить Глеб, он осматривал свою винтовку не то три, не то четыре дня назад; остальные делали это еще реже, так что их оружие могло оказаться испорченным давным-давно…

– Блин, вот так ситуевина, – тихо, гораздо тише, чем того требовали обстоятельства, сказал за спиной у Глеба Вовчик, обращаясь, по всей видимости, к Грише.

– Ай, помолчи ты, – раздраженно отозвался Гриша. Глеб не видел их, но мог бы поклясться, что, произнося эти слова, Гриша указал Вовчику на него – дескать, думай, при ком язык распускаешь. «Да, – подумал он, – теперь все будет иначе. Теперь я для них – враг номер один, хотя меньше кого бы то ни было виноват в их неприятностях. Что ж, остается только принять это к сведению и постоянно иметь в виду…»

Он наклонился, поднял полог палатки. Изнутри шибануло привычным походным духом – несвежим бельем, сапогами, которые снимают только на ночь, да и то не всегда, табачным дымом, одеколоном, волглой шерстью. Глеб потянулся к чехлу, в котором хранилась винтовка, слыша, как сопят позади господа ученые, и тут их окликнула «солдат Джейн».

– Послушайте, – сказала она, – кто-нибудь видел мою сумку? Глеб выпустил полог, выпрямился и обернулся.

– Какую сумку? – тупо, явно по инерции, переспросил Вовчик, как будто Горобец возила с собой целый гардероб, битком набитый платьями и аксессуарами.

– Полевую, – терпеливо пояснила «солдат Джейн». – Планшетку. У меня там карта лежала, документы…

– Деньги и губная помада, – упавшим голосом подсказал Гриша.

– Деньги и губная помада, – с вызовом подтвердила Горобец. – Помада гигиеническая, бесцветная… Но в данный момент меня интересует карта. Не видели? Все молчали.

– Так, – сказала «солдат Джейн» заметно упавшим голосом. – Надо же, как интересно. Чем дальше, тем интереснее…

– О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух… – неожиданно для всех продекламировал в наступившей тишине Вовчик.

– Молчи, дурак, – негромко сказал Тянитолкай и с силой продул папиросу.

ГЛАВА 5

Перед тем как покинуть лагерь, Глеб распаковал рюкзак, достал с самого дна туго свернутый свитер и развернул его.

– Ого, – сказал Вовчик, наблюдая за тем, как Слепой просовывает руки в ремни наплечной кобуры.

– Да, – согласился Гриша, – это тебе не парабеллум.

Не обращая на них внимания, Глеб зарядил пистолет, рассовал по кармашкам портупеи запасные обоймы и, немного подумав, все-таки навинтил на ствол глушитель. Он не знал, с чем придется столкнуться, а шуметь по-прежнему не хотелось. Хорошо, если Пономарев действовал в одиночку, на свой страх и риск. А если нет?

– Девять миллиметров, – демонстрировал свои познания разговорчивый Вовчик, – шестнадцать патронов в рукоятке, один – в стволе. Скорострельность, дальность и точность боя такие, что «Макарову» и не снились.

– Я такой по телевизору видал, – заявил Гриша, глядя, как Глеб засовывает «глок» в кобуру. – Помните, сериал показывали? Как его, черт… «Бригада», что ли?

Сиверов застегнул рюкзак и бросил его поверх спального мешка, в изголовье. Прихватив расчехленную винтовку, он, пятясь, выбрался из палатки и забросил винтовку за спину – по-охотничьи, стволом вниз.

– Я вижу, вы во всеоружии, – со странным выражением сказала Горобец, которая стояла у погасшего костра, нетерпеливо притопывая ногой. Из-под исцарапанного носка ее солдатского ботинка взлетали невесомые облачка пепла.

– Согласитесь, снайперская винтовка в ближнем бою – это не столько подспорье, сколько обуза, – сказал Глеб.

– Вам виднее, – нетерпеливо сказала «солдат Джейн». – Вы готовы, наконец?

– Давайте я все-таки пойду один, – снова предложил Глеб, ни на что уже не надеясь. – Как-никак разведка – моя специальность.

– Нет уж, – отрезала Горобец. – Пойдем все вместе. И постарайтесь не терять друг друга из вида. Хватит с нас таинственных исчезновений!

Она держала карабин наперевес, как будто собиралась пойти в атаку. Глеб отвел взгляд. Горобец заметила это, закусила губу, повесила карабин на плечо и расстегнула кобуру. Слепой вздохнул.

– Евгения Игоревна, – сказал он, – у меня к вам огромная просьба. Постарайтесь по возможности открывать огонь только после того, как убедитесь, что это необходимо. И вообще, лучше бы нам всем обойтись без стрельбы, А если все-таки придется стрелять, делайте это только по моей команде и постарайтесь не попасть друг в друга.

Вовчик презрительно фыркнул, Гриша, по обыкновению, пожал плечами, а Тянитолкай вообще никак не отреагировал на эту оскорбительную реплику. У Горобец снова нехорошо сузились глаза.

– У меня к вам встречная просьба, Молчанов, – сказала она. – Постарайтесь поменьше командовать. Вы не у себя в казарме!

– Есть, – деревянным голосом ответил Глеб и добавил, сменив тон: – Простите, Евгения Игоревна. Я с самого начала подозревал, что меня вам, мягко говоря, навязали…

– Вот именно – мягко говоря, – непримиримо сказала Горобец. – Уточнять, насколько мягко, я думаю, не стоит.

– Знаете, – задушевно сказал Глеб, обращаясь к ней, но чувствуя, что его внимательно слушают все, – я ведь тоже не в восторге от этой прогулки, да и от вас заодно. Вам ничего не стоит от меня избавиться, вы же начальник! Напишите приказ, и дело в шляпе. Что-нибудь в этом роде: «Исключаю из состава экспедиции разнорабочего Молчанова за систематическое препятствование моему твердому намерению погибнуть самой и погубить вверенную мне группу в количестве четырех человек». Число, подпись. Отдаете приказ мне на руки, и я ухожу. А вы делайте что хотите.

– М-да, – сказал у него за спиной Вовчик. Горобец промолчала.

Они подошли к месту, где стояли лошади. Как и предполагал Слепой, отыскать след оказалось совсем просто. У них было пять верховых лошадей и три вьючные – иначе говоря, небольшой табун, не заметить следов которого мог бы разве что настоящий слепой. Молча указав на следы «солдату Джейн», Глеб бесшумно двинулся вдоль полосы взрытого копытами мха, то и дело отмечая такие подробности, как приставшие к коре лиственниц пучки конского волоса и кучи свежего навоза. Возле первой такой кучки Вовчик неожиданно опустился на корточки и сунул в навоз указательный палец.

– Уже остыло, – сообщил он, небрежно вытирая палец о сырой мох. – У него действительно большая фора. Огромная.

– Как будто мы этого без тебя не знали, – проворчал Гриша. – Зря только в дерьме ковырялся.

– Навоз – не дерьмо, – наставительно заявил Вовчик. – Хочешь, палец оближу?

Некоторое время Глеб краем уха прислушивался к затеянной Вовчиком и Гришей дискуссии о сравнительных свойствах лошадиного и коровьего навоза, а потом сказал:

– Прошу прощения. Мне бы не хотелось лезть в командиры, но должен вам заметить, что вот такие ясные, четкие, хорошо различимые следы, как тот, по которому мы сейчас идем, часто служат отличным местом для засады.

Вовчик у него за спиной замолчал на полуслове, а рассудительный Гриша сказал вполголоса:

– Вот это верно.

Глеб не стал оглядываться. Он шел по следу, думая, не стоит ли ему на всякий случай развернуть этих специалистов по экскрементам в цепь, а самому пойти сторонкой, лесом, чтобы выйти предполагаемой засаде в тыл. Поразмыслив, он решил, что ничего этого делать не будет. Какая еще к дьяволу засада? Если бы кто-то всерьез хотел с ними покончить, они бы уже остыли – прямо в своих спальниках, не успев отойти от воздействия «медвежьей махорки». Кстати, что это за трава такая – медвежья махорка? Глеб о такой ни разу не слышал, хотя знание различных трав и кореньев входило в элементарный курс выживания. Но трава травой, а ждать засады, скорее всего, не стоило. Про засаду он сказал просто так, чтобы заткнуть рот не в меру болтливому Вовчику. Заткнул, и ладно, себя-то зачем обманывать? Нет здесь никакой засады и быть не может…

Горобец догнала его, пошла рядом, на ходу сильно отмахивая свободной рукой. Другая рука, правая, лежала поверх расстегнутой кобуры.

– Я должна перед вами извиниться, – сказала она.

– Не надо, Евгения Игоревна. Я все понимаю.

– Нет, не понимаете. Я очень… – Она обернулась, но Вовчик с Гришей уже отстали метров на десять – из деликатности, наверное, – а Тянитолкай вообще едва виднелся за деревьями. – Я очень любила… о господи, что я говорю! Я очень люблю своего мужа, – твердо закончила она, бросив на Глеба быстрый взгляд из-под низко надвинутого козырька. – Наверное, вас раздражает то, как я командую экспедицией. Вы, наверное, вообще не признаете начальников женского пола. Не знаю, может быть, вы и правы…

– Вы очень хороший начальник, – сказал Глеб, сам не зная толком, сколько в этих словах правды, а сколько лжи. – Только не надо нервничать. Обстоятельства почти всегда можно победить, но, в отличие от людей, перекричать их удается крайне редко. Почти никогда.

– Разве я кричу? – удивилась Горобец.

– Нет, конечно. Но вы отлично поняли, что я имел в виду. Некоторое время Горобец молча шла рядом, а потом сказала:

– Да. А знаете, вы непохожи на прапорщика. Чересчур умны. «Вот те на», – подумал Сиверов.

– Видите ли, Евгения Игоревна… – начал он.

– Можно просто Евгения, – перебила она.

– Видите ли, Евгения, – продолжал Глеб, ухитрившись сдержать улыбку, – прапорщик – это не диагноз, а воинское звание. Присваивается кадровым военнослужащим, которые по тем или иным причинам не получили высшего образования. Ведь вы же не станете утверждать, что каждый штатский без высшего образования – клинический дебил, а каждый обладатель институтского диплома, к тридцати годам не защитивший кандидатскую, – просто бездарь?

– Н-да, – озадаченно сказала «солдат Джейн». – Логика у вас просто железная. И все-таки мне трудно расстаться со своими предубеждениями. А может, вы вовсе и не прапорщик?

– Очень может быть, – серьезно сказал Глеб. – Только это бесполезный разговор. Что бы я вам сейчас ни ответил, вы все равно не будете знать, правду я говорю или беззастенчиво лгу. Тем более что в данный момент вам должно быть глубоко безразлично, прапорщик я или генерал-лейтенант.

– Пожалуй, – подумав, согласилась Горобец. – Ну и храните свою служебную тайну на здоровье!

– Благодарствуйте, – не удержался Глеб.

– Я просто хотела предложить мир. Кажется, нам без вас действительно не обойтись, и вообще…

– Принимается, – сказал Глеб. – Да вы не беспокойтесь, Евгения. Ничего страшного с нами не случится. Я обещал Корнееву привести вас обратно живыми и здоровыми, и я постараюсь выполнить обещание. Кроме того, это просто работа, которая меня кормит.

– Вы меня успокоили.

«Как мило мы беседуем, – подумал Слепой, непрерывно обшаривая взглядом частокол испятнанных лишайником стволов. – Прямо как в парке на прогулке. Я ее успокоил… Это очень хорошо, только вот самому мне успокаиваться рано, тем более что след этот ведет куда угодно, но только не в сторону поселка… Или этот Дерсу Узала, этот Сусанин, Вергилий этот доморощенный – словом, Пономарев – действительно знает короткий путь? Вот ведь сказочник! Я же ему вчера чуть было не поверил. То есть поверил я не в его сказки как таковые, а в то, что где-то в здешних краях действительно может скрываться маньяк, одичавший настолько, что вообразил себя каннибалом. А он, оказывается, просто сказки нам на ночь рассказывал, как малым детям…»

Слева от проложенной лошадьми тропы поблескивало стоячей водой небольшое болото, а справа возникла серая, иссеченная трещинами, испятнанная рыжими, зелеными и серебристыми заплатами мхов скала величиной с трехэтажный дом. Подняв взгляд, Сиверов увидел висящие над головой корни деревьев. Под ноги тоже все чаще подворачивались камни, и на некоторых были заметны оставленные конскими подковами белые царапины. Глеб посмотрел на часы. По его расчетам, они отошли от лагеря уже километра на полтора.

– Нам не пора возвращаться? – заметив его жест, спросила Горобец. – Вы ведь сами говорили, что пускаться в погоню бессмысленно…

– Еще немного, – ответил Глеб. – Еще совсем немного, и пойдем назад. Кстати, куда вы намерены нас вести? Карты-то нет! Обратную дорогу мы бы нашли, а вот как дойти до этого пресловутого Каменного ручья, лично я, признаюсь, представляю смутно.

– Я помню карту, – сказала «солдат Джейн». – Вот это болото, – она махнула рукой налево, – питается Каменным ручьем. Мы почти на месте, понимаете?

– Понимаю, – сказал Глеб. – Повернуть назад в двух шагах от цели действительно обидно. Я бы на вашем месте тоже пошел до конца, невзирая на препятствия. Но, извините, я – это я. Хотите, я схожу туда сам? Дня за три обернусь, а вы подождете меня в лагере. Я все узнаю, и вам не придется рисковать собой и людьми…

– Нет, – отрезала Горобец. – Это мое дело, и я должна довести его до конца. И потом, если туда пойдете вы, я до конца жизни буду сомневаться: а вдруг вы чего-то не заметили, что-то неверно поняли или просто не сочли достойным внимания?

– Или наврал, – подсказал Глеб.

– И это тоже.

След табуна огибал скалу, скрываясь из вида за поворотом. Сиверов остановился, обернулся назад, повелительно махнул рукой, давая знак поторопиться, и подождал отставших.

– Будьте здесь, – сказал он. – Я позову.

– Если успеешь, – буркнул Гриша.

– Постараюсь успеть.

Глеб осмотрел поверхность скалы, прикидывая, с чего бы начать, поплевал на ладони и полез наверх. Подъем оказался легче, чем можно было ожидать, и через каких-нибудь пять минут Сиверов уже вскарабкался на макушку обманчиво крутого и неприступного каменного лба, поросшую высокими лиственницами и редким колючим подлеском. Засады, которую он в глубине души опасался обнаружить, не было – по крайней мере, здесь, наверху. Глеб выбрал удобную позицию, с которой можно было хорошенько осмотреться, начал снимать с плеча винтовку и остановился: то, что он увидел, было различимо и без помощи оптического прицела.

Спустившись вниз, он молча махнул своим спутникам рукой и повел их вперед по лошадиному следу, который, как он только что выяснил, кончался буквально в полусотне метров отсюда, на дне неглубокой впадины, по краям которой росли какие-то кусты, уже слегка тронутые зеленой весенней дымкой. Члены экспедиции еще не знали, что ждет их впереди, а Глеб знал, но молчал, потому что ничего не понимал. И потом, чего зря языком трепать, сами все увидят…

И они увидели. «Солдат Джейн» тихонько, очень по-женски ахнула, прижав ко рту ладонь, Вовчик тяжело вздохнул, Тянитолкай в сердцах плюнул на землю, а Гриша невнятно выругался. Здесь, в просторном, наполовину скрытом кустами углублении, лежали лошади – все восемь. Глотки у них были перерезаны, серебристый мох на дне лощины почернел от пропитавшей его крови. Глеб заглянул в лиловый, широко открытый лошадиный глаз, увидел в нем немую укоризну и отвернулся, стиснув зубы. Он и не предполагал, что это его так заденет. Ведь, казалось бы, не люди – просто лошади, рабочая скотина, сырье для сырокопченой колбасы… Впрочем, лошадей было жаль именно потому, что они не относились к роду человеческому и ничем не заслужили той страшной участи, которая их постигла.